Вдвоем теплее (гет)

Апрель 2020

Чувства как будто притупились, хотя прошло всего лишь два дня. Рогозина предлагала взять отгулы, но Рита, следуя многолетней привычке, знала, что работа — ее личное спасение, и на следующий же день явилась на службу. Работать довелось с Майским, который заметно дергался, не зная, как себя с ней вести, пока она не высказала все, что думает по поводу какого-то особого отношения, замеченного с утра в глазах встречавшихся коллег. Доработали в результате спокойно, а главное, эффективно — уже на следующий день подозреваемый пел соловьем в допросной под гнетом убедительных доводов о пользе сотрудничества со следствием.

На третий день случился выходной, и Рита решила съездить к матери. Не столько из желания, сколько по необходимости — новости все равно рассказать придется и сделать это лучше сразу. За прошедшие дни работа как всегда отвлекла, и Рита порадовалась, что так легко отделалась: после такого потрясения в виде вернувшейся дочери жизнь вновь возвращалась в привычную колею. Больно, но не режет так, как в тот день после задержания Лизы.

Больно от только усилившегося чувства вины. Больно от осознания, что это на самом деле именно ее родной по крови ребенок, та самая малышка, которую она родила, кормила, растила и успела полюбить еще до ее появления на свет. Больно от жестокой шутки, которую уготовила ей судьба — подарив чудом нашедшуюся дочь и заставив поверить, что жизнь может наладиться хотя бы отчасти. Больно от сочувствия вперемежку с любопытством во взглядах коллег — на их любопытство ей плевать, но от сочувствия хочется лезть на стенку. Больно за сына, обретшего и тут же потерявшего сестру.

Родной городок встретил унылым, вовсе не весенним дождем. После солнечного московского утра это было неожиданно и неприятно, но удивительно соответствовало настроению.

Еще с платформы Рита нашла взглядом остановку на привычном месте и направилась к ней. Оставшаяся за спиной электричка, подав длинный пронзительный гудок, отправилась дальше, и Рите пришло в голову, что она с гораздо большим удовольствием уехала бы сейчас отсюда — пусть даже и в противоположную от Москвы сторону. Только б не идти к автобусу и не ехать по знакомому с детства маршруту. Маму увидеть хотелось. Не хотелось рассказывать.

Уже дошагав, минуя успевшие появиться лужи, почти до самой остановки, где было приличное количество народа с электрички, Рита вспомнила, что хотела взять тортик — заявиться после полугода отсутствия с пустыми руками казалось неправильным. Правда, зная не самый мягкий характер мамы, могло так оказаться, что простой тортик будет воспринят не особо благосклонно, и уже в самом магазине Рита решила добавить к большому торту бутылку хорошего вина, на удивление оказавшегося здесь в продаже.

Ожидание оказалось недолгим, и толкаться с огромной коробкой не пришлось — половина народа успела разъехаться на маршрутках.

Старенький автобус, как будто кряхтя и чихая, медленно полз по мокрым и грязным улочкам. Ехать предстояло минут двадцать, в дальний конец городка, и у Риты было еще предостаточно времени, чтобы хоть как-то продумать предстоящий разговор. Найти общий язык с мамой получалось не всегда, она часто не понимала некоторых маминых суждений, продиктованных не понятной ей логикой, потому не могла сейчас предсказать, как мама воспримет все случившееся.

Мысли то и дело уплывали в сами события, витали где-то между Глебом, насчет которого Рита переживала, как на нем скажется вся эта история, и Лизой, которую успели перевести в СИЗО.

Ее дети… Само это слово кажется насмешкой. Она мать?.. Какая из нее мать, если сын живет с другой женщиной, любит ту как настоящую мать, а о Рите вспоминает лишь изредка и то — по ее инициативе. Какая из нее мать, если дочь — убийца, звереныш, выращенный психопатом. Да, не ее в этом вина, но… Вина в том, что оставила тогда — ну и что, что всего на пару минут, этих минут Лентовой хватило. Или Лизу выкрал Паньков?.. Они это не уточняли — неважно было. Хотя, пожалуй, у Панькова духа не хватило бы.

Наверно, было бы легче, если бы эта девочка так и осталась чужой. Но за те несколько дней Рита успела почувствовать в ней что-то… Помнила мысль, что ей было бы жаль, если бы экспертиза ДНК показала, что это не ее Лиза. Теперь за такую новость Рита отдала бы многое…

Наверно, было бы проще принять, что ее дочь погибла двадцать лет назад. И метафорически это действительно так. Но мысли нет-нет, да направлялись в сторону девчонки, которую она запомнила со злыми искрами в похожих глазах, девчонки, что смотрела волчонком.

Знала ли она доброту, любовь, ласку?.. Наверно да, ведь Лентова и Паньков оставили ее себе взамен умершей родной дочери. Значит, нерастраченную любовь к своей Анне перенесли на Лизу. Но как тогда вырос звереныш, у которого не дрогнула рука убить родного по крови отца? И если с отцом еще возможно понять, что на Артема ей было наплевать, учитывая нарушенные понятия в отношении отца-Панькова, который впоследствии стал любовником своей «приемной» дочери, то брат вызывал в Лизе любопытство. Рита это видела. Тем не менее убить его она могла бы — это Рита видела тоже.

Как все было бы просто, если бы это была Анна!..

Вскоре впереди показались знакомые дома, и Рита направилась к выходу. Дождь усилился, а зонт она взять с собой и не подумала, потому, учитывая картонную коробку в руках, пришлось поторопиться. Тропинка от остановки через родной двор оказалась ожидаемо мокрой и скользкой, и Рита пошла в обход по заасфальтированному подъезду к дому.

Родной дом, родной подъезд… Нигде ничего не изменилось с момента последнего визита. Рита поднималась по лестнице, вновь и вновь пытаясь придумать, что же она скажет маме.

* * *

На кухне все еще витал запах валерьянки, и Клео — мамина трехцветная любимица — жалобно мяукала, призывая хозяйку на помощь. От обычно величественно возлежащей в любимом кресле Клеопатры с царственной осанкой не осталось и следа — по кухне потерянно метался озорной котенок-переросток.

Да и кресло было занято.

Не зная, что еще добавить к рассказу, Рита поглядела на присевшую на краешек кресла маму, на пустой «валерьяночный» стаканчик на столике, на мамины руки, в которых та нервно теребила носовой платок, и, поднявшись, направилась на кухню. Налила в чайник воды, нажала кнопку, прогнала кошку, успевшую запрыгнуть на стол, и вернулась в гостиную.

— Рита, а как же Глебушка?.. — взволнованно спросила мама, все еще утирая платком слезы.

— Нормально. Он вполне адекватно пережил эту историю. — Рита снова села в кресло. Делиться своими опасениями по поводу того, как произошедшее аукнется в будущем, ей не хотелось.

— Я не про сейчас, — махнула мама рукой. — Как он дальше будет жить с мыслью о том, что его сестра… убийца? Господи! Даже говорить такое… ужасно…

Рита вздохнула.

— Надеюсь, тоже нормально. Нет у него больше сестры.

— А у тебя дочери? — после паузы спросила мама. Она умела понимать самую суть, и под взглядом ее проницательных глаз Рита опустила голову. Ответа она не знала, и мама это, очевидно, понимала.

— У меня ее двадцать лет нет.

— Как это все… тяжело, — произнесла мама с горечью. — Бедная девочка… Какая ей жизнь уготована, когда она выйдет?..

Потому она ехать сюда и не хотела. Не хотелось слушать ничего подобного. Вот дела ей нет никакого до этой девчонки! Пусть живет своей жизнью, она никак Риту не касается!.. Хотелось сказать «меня это не интересует!», но Рита промолчала.

Мама всхлипнула еще пару раз, но вскоре отложила платок и наконец немного расслабилась, откинувшись на спинку. То ли валерьянка подействовала, то ли новость худо-бедно уложилась в голове.

— Как она хоть выглядит? У тебя есть фотография?

Рита молча взяла лежащий на столике телефон, нашла фотографию, ту самую, что показывала Глебу, и протянула маме, а сама ушла к успевшему закипеть чайнику. Слушать про то, как они с Лизой похожи, не хотелось тем более.

— Они с Глебушкой очень похожи! — крикнула мама. Рита не ответила.

Вернулась она в комнату с наполненными чашками. Торт стоял на кухне нетронутый — не до него было. Вино — пока тоже.

— Красивая девочка выросла… — От лезущих против воли в голову мыслей о том, как эта девочка могла бы расти в своей родной семье, как Рита ее растила бы, водила в школу, воспитывала, было так больно, что отвечать она ничего не стала. Впрочем, маму можно понять, на нее это сейчас все только что свалилось. — Рита, а что родители Артема? Как они это восприняли?

— Его матери уже нет, умерла несколько лет назад.

— Надо же…

— Может, и лучше… — пробормотала Рита, помешивая чай, — не узнала всего этого…

— То есть, по-твоему, мне тоже было бы лучше умереть заранее и не узнать, что сталось с моей внучкой?

— Мама!.. — Вот таких заявлений Рита никогда не понимала. Мама порой была способна перевернуть все с ног на голову.

Мама пожала плечами и махнула рукой. Рита перевела это как «твои слова выглядят именно так, но да ладно, не будем об этом».

— А отец?.. Как его?..

Рита не сомневалась, что мама отлично помнит, как того зовут. Только делает вид, что настолько пренебрежительна к семейству Бирюковых и что они недостойны того, чтобы помнить их имена.

— Герман Ильич. Ему… тяжело пришлось, конечно. Смерть сына от рук нашедшейся внучки… Но держится он как обычно — с достоинством.

— И высокомерием?

— М-м-м, — Рита задумалась и чуть пожала плечами, — его наверно стало все-таки меньше.

Почему-то сейчас бывший «почти свекр» не вызвал в Рите резких отрицательных эмоций. Хотя иногда высказывался в ее адрес примерно так же, как двадцать лет назад. Но что-то будто изменилось… То ли он стал мягче, то ли она научилась понимать больше, чем виделось в двадцать.

Мама все еще рассматривала фотографию, и Рита надеялась, что подробного обсуждения схожих фамильных черт все же не последует. Внезапно зазвучала привычная мелодия, а мама ойкнула.

— Тут… тебе звонят наверно, — мама повернула к ней телефон. — Твой Степан.

— Он не мой, — бросила Рита с раздражением, глядя в растерянности на экран. Отвечать она не хотела, но объяснять маме, почему игнорирует его звонок, тоже не собиралась. — Я не буду брать, мам. Это по работе, а я далеко и у меня законный выходной, — Рита потянулась к чашке.

— А если не по работе? — Полный подозрительности мамин взгляд опять напомнил сканирующий луч, и Рита, набрав воздуха, с полной уверенностью ответила:

— Я знаю, что по работе, он собирался съездить в одно место, кое-что разузнать. Вот, наверно, хочет поделиться информацией. Но мне сейчас не до этого.

Никуда Степа не собирался, то есть, может, и собирался, но Рите об этом известно не было. Они два дня работали в разных сменах. Звонок все шел, Рита злилась, чувствуя себя как в детстве, когда приходилось в чем-то врать, а мама поглядывала то на нее, то на телефон.

— Как у него дела?

— Ему гораздо лучше. Все-таки время прошло. — Рассказывать маме про историю с воскресшим Чаркиным Рита, конечно, не стала.

Телефон наконец замолк, и мама осторожно положила его на столик. Степа укоризненным взглядом на фото перестал упрекать Риту в том, что она не хочет с ним говорить.

— А он не похож ни на кого из твоих избранников…

— Мама!.. — Только этого ей еще не хватало! — Мы коллеги.

Рита поднялась и все же ушла за тортом. Сбежала. Пусть и сбежала, но обсуждать с мамой еще и Данилова — это выше ее сил! Особенно сейчас.

Когда она вернулась, поставив на столик блюдца с кусочками торта, мама продолжила, как будто и не было никакой паузы.

— А мне казалось, вы... дружите.

— Да, можно сказать, что дружим, — отрезала Рита, всем видом и тоном давая понять, что данная тема ее не интересует.

— Я достаточно хорошо успела тебя узнать, хоть ты и рано уехала в Москву. За сорок лет, поверь мне, я успела узнать привычки, характер и образ мыслей своей дочери. И в отношении мужчин тоже. — Рита слушала и с новой силой жалела, что приехала. — Я не знаю, как развиваются ваши отношения, не знаю, что думает по этому поводу сам Степан, но я знаю тебя. И, поверь, вижу гораздо больше, чем ты бы этого хотела.

Зачем она приехала?.. Чего хотела от поездки?.. Ведь поехала же просто, чтобы занять себя, чтобы не сидеть одной дома!

— Мама…

— Чего ты боишься, Рита?

Этого она уже терпеть не стала.

— Мама, если ты не сменишь тему, я сейчас же одеваюсь и уезжаю.

Мама пожала плечами и подвинула к себе блюдце.

— Ты все время выбирала... не тех. Им были важны только они сами. Конечно, мужики все эгоисты еще те и им всегда гораздо важнее то, что происходит конкретно с ними, но у всех твоих это было как-то... преувеличено. А Степан… хороший мальчик.

Про бывших нечто подобное от мамы Рита уже слышала, но последнее поразило. Даже не столько тем, что мама, зная Степу только по ее довольно сдержанным рассказам, поняла его настолько правильно, сколько поразила сама формулировка.

— Ты говоришь так, будто мне пятнадцать!

— Когда дело касается любви и отношений, нам всем всегда пятнадцать. — Мама помолчала и добавила: — Я знаю, что ты этого не сделаешь, но все же скажу. Если захочешь поговорить, позвони.

Больше о Данилове мама не сказала ни слова. Молча допив чай, она ушла на кухню, пообещав накормить дочь обедом. Рита вдогонку спросила, нужно ли чем-то помочь, мама ответила, что нет, и тут же с кухни донеслось требовательное кошачье мяуканье.

— Леечка, сейчас я тебя покормлю, моя девочка…

Рита вздохнула — уехать бы уже сейчас, чтобы не было больше маминых намеков и всех неприятных разговоров о Лизе, которые обязательно еще возникнут, но это будет очень похоже на бегство, — подвинула к себе телефон и написала Степе, что она у мамы.

* * *

Судя по всему, дождь добрался и до Москвы. Осталось проехать три-четыре станции, а небо все еще серое и беспросветное и капли на стекле все прибавляются. Рита смотрела на капли, дрожащие на ветру, и старалась ни о чем не думать, но мысли то и дело возвращались к Степе. Потому что от этой проблемы никуда сбежать не получится, придется решать.

Капли напомнили дождь в ту ночь, когда Степа приехал ее утешать. Они стояли у окна и на стекле так же собирались дождевые ручейки.

Рита с детства не любила жалости к себе, не принимала сочувствия и очень редко обращалась за помощью. Привыкла справляться со всем сама, тем более после того, как случилось первое в жизни несчастье. От Артема поддержки она ощущала мало, с его родителями отношения были напряженными, мама была далеко… А впоследствии и с паническими атаками после рождения Глеба она оказалась один на один. Помочь было некому, да и особо никто и не рвался: муж проконсультировался с какими-то психологами, те предложили решить проблему кардинально. Рита, напуганная тем, что не может в полной мере отвечать за безопасность сына, согласилась — она тогда готова была сделать что угодно, лишь бы с ребенком не произошло ничего плохого. Панические атаки ушли, и казалось, что проблема решена. Рита осталась совершенно одна — был муж, был сын, а осталась одна, наедине со свалившимся одиночеством и осознанием рухнувшей жизни. И справляться с этим тоже пришлось самой.

Она удивилась своим ощущениям, когда поняла, что прогонять Данилова ей не хочется — была такая мысль, когда увидела его на пороге, по привычке думала отказаться от какой бы то ни было помощи, но передумала. Сначала потому что не захотелось его обижать, потом не нашла в себе причин, чтобы не принять его поддержку. Может, потому что надеялась, что она не окажется навязчивой и чрезмерной — что так и вышло, может, еще по каким-то причинам. А может, было все равно… Но, надо признать, в какой-то момент стало… не легче, но проще, что ли… от того, что он рядом. Особенно когда все-таки сорвалась, не сумев справиться с эмоциями. Пережить их, когда можно хоть с кем-то их разделить, оказалось действительно проще. Немного, но все же.

А главное, именно от Степы принять помощь оказалось… просто. Ей не было неудобно, неловко, стыдно или унизительно. Как будто все правильно, как будто так и должно быть.

Утром пришло осознание. Когда она проснулась, Степы рядом не было, но с кухни пахло кофе. Рита встала, зашла в ванную и когда, умывшись, дошла до кухни, на столе ее ждала наполненная чашка.

— Я… попытался сварить кофе, — слегка виновато чуть улыбнулся Степа. И проявил чудеса тактичности, не став желать доброго утра.

— Вижу, — Рита прошла к столу, присела и с опаской заглянула в чашку. Данилов не один раз упоминал, что сам кофе варить не умеет. Теперь же выглядел довольным собой, разве что не улыбался — поводов сильно радоваться не было.

Он ни о чем не говорил, не спрашивал, но Рита чувствовала интуитивно, что что-то изменилось. Как будто отношения перешли еще одну ступень. Еще бы не перешли… Ни у кого на плече Рита не позволила бы себе давиться от слез, не зная, что с собой сделать, чтобы хоть как-то заглушить внутреннюю боль. Никому эту боль не доверила бы. Никому в принципе не позволила бы быть рядом. И никто другой не смог бы помочь одним своим присутствием.

Кофе оказался более-менее нормальным. И если ночная поддержка еще могла худо-бедно сойти за дружескую, хотя им обоим понятно, что таковой она не была, то этот сваренный Степой для нее утренний кофе казался чем-то более интимным, чем вчерашние объятия. Казалось, будто Степа попытался этим действием попробовать шагнуть на ее территорию: это ее дом, ее кофе и ее обязанности как хозяйки.

Его попытку Рита оценила, причем во всех смыслах. Осознание ситуации было резким, горьким, отрезвляющим — как этот самый кофе, — но удивительно неболезненным. Накануне все отболело и ресурсов уже не осталось, еще один удар почти не вызвал эмоций, кроме злости на себя, что позволила ситуации зайти дальше, чем следовало. Старающийся ради нее Данилов не заслужил такого отношения. За поддержку ночью Рита была благодарна, но в это утро ругала себя за слабость — дала Степе повод считать, что между ними… Тьфу ты… Да давно она уже дала этот повод! Все полтора года… давала! Вчерашнее — всего лишь закономерный итог.

Как же это было глупо! Поверила. Так же, как с нашедшейся Лизой, поверила, что и ее жизнь может быть нормальной. А потом мечты, которых она и не успела толком осознать, разбились о реальность. Дочь-убийца, вот твоя реальность, Власова! С Даниловым произошло так же. За эти полтора года она поверила. Расслабилась. Видела, что нужна, и позволила себе поверить, что этого может быть достаточно. И… любила.

Дура и эгоистка.

Все, что есть в ее жизни — дети, которым она вовсе не мать, и работа, спасающая от тоски. И воз неразрешенных психологических проблем. Данилову это все не нужно. Данилову нужна нормальная семья. Чтобы жена радостная и молодая, чтобы дети, которыми он гордился бы, чтобы домой нестись со службы, потому что там любят и ждут. А что она может ему дать?..

Ведь один раз уже допустила подобную ошибку! Тоже поверила, что счастье возможно — когда ждала Глеба. Один раз судьба ей уже указала, какое ей уготовано место. Нет! Рите показалось этого мало!

Размышления прервал звонок телефона, Рита подумала, что это снова Степа, но на экране светилась фотография сына. Ответила на звонок, радуясь, что можно отвлечься от терзающих мыслей. Она потом обязательно все обдумает.

* * *

Рита полностью загрузила себя работой, напарники по дежурствам удивлялись ее покладистости — а она просто соглашалась ехать куда угодно и делать что угодно. Единственный выходной в приказном порядке заставила взять Рогозина, и его Рита проспала почти весь. Времени и сил на мысли, размышления и сожаления о своей потерянной жизни не оставалось вовсе, и это было именно то, чего она добивалась.

Не думать, не жалеть, не вспоминать. Любые «а что, если бы…» пресекала на корню.

С Даниловым графики, к радости Риты, не совпадали. За прошедшие две недели они виделись пару раз в коридорах, когда не хватало времени на какие бы то ни было разговоры. Несколько раз он звонил по вечерам, Рита отговаривалась или усталостью, что было чистой правдой, или встречей с сыном, что тоже было правдой. Понимала, что чем дальше идет время, тем больше нарастает неясность между ними, но не хотела никаких серьезных разговоров. Не сейчас.

Сдаться пришлось в следующий выходной. Степа позвонил утром, предложил встретиться, и после пары секунд заминки Рита все же согласилась.

Хотя уже полностью сошел снег, весна приходить в Москву окончательно не торопилась — было довольно холодно, несмотря на сияющее солнце. Рита шла к парку с уверенностью, что идет туда в последний раз. Если придется выяснять отношения прямо сейчас, то навряд ли у них еще будут встречи на этом мосту — «оставаться друзьями» в их ситуации глупо. А коллегам гулять по паркам незачем, если только там не обнаружена парочка трупов.

Свое дело она сделала, Степе легче, она с чистой совестью может его оставить. Пусть идет дальше, влюбляется в хорошую девушку и все у него будет замечательно. А она со своей непутевой жизнью разберется как-нибудь сама.

Все было обычным — и мостик, и Яуза, и утки, и солнце. Нет, солнце стало чуть теплее, только сейчас это никак не радовало. В голову настойчиво лезли воспоминания о разных их встречах здесь — то радостных, то грустных, Степа то ворчал, что она зря его вытащила, что он хочет домой и спать, то задумчиво молчал, не желая делиться мыслями, впрочем, и так понятно, какими, то — в последнее время — улыбался и рассказывал, трейлер какого фильма он видел накануне и что надо будет обязательно сходить в кино.

Он опоздал минут на пять, а может, это она пришла раньше, Рите было неважно. Накатила абсолютная апатия — устала. От работы, от мыслей, от проблем. Только, услышав родной голос, подумала отстраненно, что немного соскучилась. И где-то внутри что-то царапнуло.

— Ты вообще как?..

— Отлично. — На мгновение она отвернулась, не желая врать так уж открыто, но, видно, долгие годы практики сделали свое дело: Степа поверил. И чтобы закрепить результат, Рита добавила то, что действительно было правдой: — С Глебом сблизилась за это время.

Степа, кажется, кивнул. Она на него не смотрела — опасалась.

— Ну, а… тот сон? Больше не повторяется?

Вопрос слегка удивил — настолько глубоко она закапывала возникающие мысли о Лизе, что напоминание о ней сумело удивить.

— Нет… Надеюсь, что и не повторится. — Пришла мысль, что и не должен он больше сниться, ведь… поставлена точка. — Все же хорошо?

— Ну-у-у… — Ох, как она его хорошо изучила! По одному этому слову поняла, что сейчас будет. — Может, стоит еще что-то в жизни поменять?..

Вот и то, зачем на самом деле Степе понадобилась эта встреча. И все вроде бы понятно, и так прошло много времени, понятно, что он не выдержал так долго быть в неясном положении, но Рита в этот миг отдала бы многое, лишь бы не начинать разговор прямо сейчас. Хотя можно хотя бы попытаться сделать вид, что она его не поняла…

— А что менять?.. Меня все устраивает.

Степино «еще» было явной отсылкой к сближению с Глебом, и Рита ждала, что он в этом духе и ответит — про их сближение. А она скажет, что в этом нет смысла. Но даже ответить Степа ничего не успел — из Ритиного кармана раздался звонок. Обрадовавшись возможности прервать пока еще почти не начавшийся разговор, она достала телефон и с облегчением увидела, что звонит Рогозина.

— Отключи!..

В его голосе были и нетерпение, и желание прямо сейчас разобраться в их отношениях, но сама Рита к этому готова не была.

— Да, Галина Николаевна. — Выслушав предсказуемую речь начальницы, Рита отключилась. — Погнали, нас ждут два трупа. — Только сейчас она решилась на миг посмотреть ему в глаза. В них были только досада и недовольство.

— Тебе психологи не говорили, что ты адреналиновая наркоманка? — крикнул он ей вслед, когда она резво направилась по мосту в сторону выхода из парка.

— Я перестала в них верить после встречи с Паньковым, — бросила Рита через плечо.

Пусть адреналин, пусть хоть десять трупов, но она не может, просто не может иначе. Работать хоть сутки напролет, только не травить себе душу ничем. И никем.

* * *

— Рита!.. — Степа уперся рукой в стену, преграждая ей путь, и она вскинула на него полный негодования взгляд. Выражение его лица чуть смягчилось, и руку он опустил. — Рита…

Путь был свободен, но уходить она не стала. Решила, что долго игнорировать очевидное — некрасиво по отношению к Степе, который еще не знает о ее решении. Не знает, но, видимо, подозревает. Только болван не предположил бы, что она его намеренно избегает.

— Хорошо. Я заеду вечером.

— Ко мне?.. — Степа растерялся.

— Да. Ненадолго. Поговорить.

— Рита!..

— Вечером, Степ, — она мягко, но уверенно отстранила его и все же направилась дальше по коридору.

Четыре дня расследования прошли нервно, пришлось поездить, побегать, пострелять и потом снова поездить и побегать, потому что как обычно первая нитка расследования привела вовсе не туда, куда надо, и, разбирая одно дело, они по пути раскрыли другое. В минуты, когда выдавалось свободное время, Степа дважды пытался начать заново прерванный разговор, она оба раза откладывала — не во время же работы личное обсуждать.

* * *

С трудом найдя свободное место, Рита припарковала машину, надеясь, что за время их недолгого разговора не заявится «законный» хозяин этого места и не начнет качать права — после рабочего дня и на нервной почве была не уверена в собственной сдержанности.

Данилов открыл сразу, будто ждал под дверью ее звонка.

— Привет… — Можно подумать, они не виделись час назад.

Рита зашла в гостеприимно распахнутую дверь, протянула руку к пуговицам пальто, но тут же ее одернула, решив, что даже раздеваться и идти куда-то дальше не станет. Не нужно это. Только скользнула взглядом по видимой части кухни и отметила непривычный порядок. И представила, как Данилов, приехав со службы, метался по квартире с веником и распихивал по углам валяющиеся вещи. Образ вызвал бы улыбку, если бы за прошедшие три недели она не разучилась улыбаться. Чуть качнула сама себе головой — все, это его жизнь и ее это никак не касается. Вот займется ремонтом и будет водить сюда девушек.

— Степа…

— Что я сделал не так? — перебил ее он. С тщательно скрываемым отчаянием, которое она все же уловила.

— Дело не в тебе, Степ. Дело во мне. — Немного иначе она представляла себе этот разговор, но так, может, даже лучше. Только выдержать его взгляд не смогла. — Я не хочу никаких отношений, ни сейчас, ни вообще. То есть о подождать речь не идет. Да, мы… сблизились за последнее время, и я очень ценю… нашу дружбу. Но большего между нами не будет.

Все же посмотрела на него. Его взгляд был совершенно больным, но он молчал.

— Прости.

Рита повернулась и вышла, прикрыв дверь. Лифт все еще был на этаже, потому она нажала кнопку и тут же зашла в раскрывшиеся двери — хотела поскорее уехать, чтобы Степа не бросился ее догонять.

Дошла до машины, села, вставила ключи в замок зажигания и только тогда, вцепившись руками в руль, ощутила внутреннее напряжение. Нет, ей не о чем жалеть, она все сделала правильно. Так будет лучше. Для всех.

Выдохнула, завела двигатель, потолкавшись между машинами-соседями, выбралась на дорогу и, наконец, уехала. В голове привычно бился тревожный вопрос, как там Данилов, но она себя успокаивала, что он в состоянии пережить такое ее решение, тем более что скорее всего уже предполагал нечто подобное, судя по вопросу. Конечно, трудно, но он справится.

И она тоже справится. Как-нибудь.

Доехала быстро. Ее собственное привычное место оказалось свободным, Рита поставила машину, прихватила сумку, вышла и, нажимая кнопку электронного замка, подумала, что на днях нужно будет завести машину на мойку — на улицах очень грязно в такую погоду. И не забыть сейчас все же закинуть вещи в стиралку — уже с неделю руки не доходят. Еще надо позвонить Глебу и уточнить, когда у него выступление.

Зашла в подъезд, взгляд упал на доску объявлений от управляющей компании возле лифта. Что-то там было про отключение горячей воды, то ли оно начнется раньше, то ли позже, Рита не вникла утром, когда увидела…

До объявления она не дошла. Внезапно в теле возникла странная дрожь, сначала небольшая, через пару секунд увеличилась. К горлу подступила тошнота — Рита успела удивиться, что она могла такого съесть, или чем могла отравиться, — потом сильно заколотилось сердце и резко стало не хватать воздуха. Сделав еще пару неуверенных шагов по ступенькам, Рита инстинктивно схватилась рукой за перила, потому что закружилась голова. Воздуха не хватало все больше — и стало по-настоящему страшно. В груди что-то сильно сдавливало, Рита начала глубоко дышать, боясь, что задохнется.

Да что с ней такое?! Вызывать Скорую или пройдет само?.. Если вызывать, а вдруг дойдет до медкомиссии?.. Но если не вызывать, она имеет все шансы подохнуть прямо тут!.. В такое позднее время мало кто из жильцов дома окажется на лестнице! И если она вдруг потеряет сознание, помочь никто не сможет. А потерять она его, кажется, может в любую секунду!.. И от душащей паники она наконец с ужасом поняла, что происходит.

Сердце колотилось как бешеное, лестница то и дело норовила уплыть куда-то влево, в груди давило и казалось, что это конец. Еще секунда — и сердце не выдержит нагрузки!

С перепугу и отвыкнув за двадцать-то лет еле вспомнила советы врачей, что объясняли ей, как справляться с паническими атаками. С диким трудом и усилием воли заставила себя дышать неглубоко. Сложила ладони — еле уговорила себя отпустить перила, — и дышала в них: она не помнила сейчас, почему так надо, но тогда ей это немного помогало.

Рита не знала, сколько прошло времени, но постепенно мышцы стало отпускать, дыхание начало выравниваться, ступени и перила никуда не улетали, но главное — успокоилось сердце. Страх отступил. На не совсем твердых ногах она добралась до лифта, поднялась к себе, подрагивающей рукой вставила в дверь ключ, и с облегчением выдохнула, когда оказалась дома. Швырнула на пол сумку, сняла пальто, скинула ботинки и прошла в ванную.

Руки все еще дрожали. Хотелось умыться. Рита открыла воду… и заплакала, вцепившись в бортик ванны. Впервые за три недели. Сразу сильно, навзрыд, будто наверстывая все упущенное, скрытое и тщательно подавляемое. Все, о чем не позволяла себе думать, все, в чем запрещала себе себя жалеть, все, что не разрешала себе вспоминать…

После приступа и слез накатила такая слабость, что Риты хватило только на то, чтобы забрать из прихожей телефон и добрести до кровати. В телефоне отображался один непринятый звонок от Данилова и сообщение.

«Почему?»

Ответить ей было нечего…