Девочка, поймавшая звезду (джен)

Волкова опасливо приоткрыла глаза. Коридор был залит теплым мягким светом — штукатурка в этом свете казалась почти оранжевой. Как тот апельсин, который она оставила в своей тумбочке.

Вроде бы ничего страшного не было. Только ноги рядом в очень-очень знакомых коричневых ботинках, покрытых лаком. Они еще на солнце красиво блестят.

— Данталион… — неверяще пробормотала девочка, задрав голову.

Чародей и правда стоял над ней, обеспокоенно глядя сверху вниз. В руке у него послушно переливалась теплым золотистым светом звезда.

Волкова сжала в руках кулон, уставившись на Данталиона. Она так и сидела у стены, вжавшись в нее спиной, все еще пытаясь понять, что перед ней чародей, а не кто-то жуткий и страшный. Но это был Данталион. И магия была точь-в-точь его — теплая-теплая.

Заметив, что она сжимает в руках кулон, чародей чуть нахмурился, но потом улыбнулся.

— Похоже, вам все еще стоит поработать с навигационной магией? — он протянул ей руку, чуть присев, чтобы она могла достать.

Волкова растерянно посмотрела на него в ответ. Перевела взгляд на раскрытую ладонь.

— Что? — тихо выдавила она. Голос зазвучал неестественно сухо и хрипло, и она машинально кашлянула.

И наконец более осознанно посмотрела на Данталиона.

— Да, похоже на то, — наконец произнесла она, вложив руку в его раскрытую ладонь.

Ладонь оказалась теплой. Снова.

Чародей понимающе посмотрел на нее и, выпрямившись, потянул за собой. Волкова покачнулась, но на ногах устояла, наконец приняв вертикальное положение. В руке все еще был зажат кулон.

Данталион оценивающе оглядел ее. От взгляда чародея стало неловко — она уже давно вся встрепанная, и одежда у нее мятая. А он сегодня в очередной красивой рубашке — в светло-бежевой, с большими красивыми рукавами и золотым узором из веточек по манжетам. Весь такой аккуратный и элегантный, и костюм его коричневый, цветом орешки фундука напоминающий, тоже аккуратный. Не то, что она.

Волкова неловко разгладила подол юбки и поправила воротник. Это не сильно помогло, конечно.

— За вами, стало быть, гнались чудовища? — чародей улыбнулся уголками губ.

Волковой от этих слов стало стыдно.

— Нет, — коротко ответила она, отведя взгляд в сторону. — Только панна Ивайла.

Чародей издал какой-то сдавленный звук. Волкова растерянно посмотрела на него, но все, что успела поймать — легкая усмешка, тут же превратившаяся в вежливую улыбку.

— Не уверен, что панна Ивайла настолько жестока, — Данталион коротко улыбнулся, но стоило ему приглядеться внимательнее, как на лице снова проступило то обеспокоенное выражение. — Боги, друг мой, да вас трясет. Сколько вы здесь блуждали?

Только сейчас Волкова поняла, что до сих пор чувствует дрожь в коленях и сжимает в пальцах кулон так крепко, что тот грозится треснуть от ее усилий. Стало вдвойне стыдно перед Данталионом — вот уж трусиха настоящая, а еще Станко дразнила за завтраком. А сама-то от любого шороха в темноте визжит!

Данталион дожидаться ответа не стал. Отпустил звездочку в воздух — она тут же услужливо повисла рядом с ними, — и протянул Волковой руку.

— Нет уж, друг мой, так не пойдет, — уверенно заявил он. — Не хотите составить мне компанию в архиве?

Волкова потерянно посмотрела на протянутую руку. Перевела взгляд на чародея — беспокоится. Будто и впрямь переживает о едва знакомой девочке. Хотя, наверное, это нормально для людей вроде него? Про других не скажешь — а он наверняка всех бездомных кошек в округе кормит. Или делает что-то другое хорошее, потому что такие светлые люди всегда что-то хорошее делают.

Но принимать протянутую руку от этого было еще более стыдно. Он наверняка думает, что она потерялась случайно, а она-то на самом деле очередные проблемы создала. И не только для себя, между прочим — Ивайла наверняка весь остальной класс отчитывает. Ей, конечно, тоже попадет, да еще сильнее, чем остальным, но все же…

— Мне бы выход найти, — пробормотала она, отводя взгляд.

Данталион словно изумился — в голосе зазвучало неподдельное удивление:

— Неужели так спешите на экзекуцию от панны Ивайлы?

Волкова стыдливо вжала голову в плечи. Вряд ли Данталион мог так быстро узнать о ее проделках, но теперь было как-то нечестно, что он хотел ей помочь. Вроде бы ничего страшного и не произошло. Сама виновата, что тут оказалась.

Чародей вздохнул. Волкова неловко потерла локоть (тоже ушибленный при падении в классе), переводя взгляд с одного места на другое, чувствуя, как краснеют уши. Молчание становилось тяжелым — почти таким же, как и сам холодный воздух подвалов.

— Нет уж, — наконец вынес свой вердикт Данталион. — Сначала я бы хотел убедиться, что вы в порядке, а уже затем передать вас в трепетные руки панны. Уверяю вас, я не потрачу много вашего времени.

Волкова хотела было возразить, но только покорно кивнула. Каким бы это нечестным ни казалось сейчас — отказать Данталиону она не могла. Даже после слов Ивайлы о том, что чародей не ее среди всех учеников ищет, даже после того, что натворила только недавно — отказать доброму участливому чародею не было никакой возможности. Будто бы кто-то на ее месте согласился бы упустить этот крохотный шанс на еще одно случайное чудо! Ивайле ее еще несколько лет терпеть, а Данталиона уже завтра здесь не будет. Ну честное слово, успеет же она еще перед Ивайлой извиниться.

— Вот и славно, — чародей мягко улыбнулся и снова подал ей руку. — Идемте?

И Волкова наконец вложила ладонь в его протянутую руку.

Они шли рядом, и что-то странное было в том, как чародею удавалось идти в ногу с ней — она не спешила, но шаг у нее всегда был быстрый, такой, что за ней едва поспевали. А Данталион — нет. Шел так, что ей не приходилось ни семенить, ни бежать.

Волкова задрала голову, посмотрев на чародея, и он ответил ей теплым веселым взглядом. Глаза у него за линзами очков тоже чудесные были — зеленые-зеленые, но не как у нее самой. У нее глаза были темные, Станко часто шутил, что глаза у нее цветом в болотную муть. Самой ей было в общем-то все равно, но вот глаза Данталиона были зеленые, как молодая трава. Такого теплого светлого оттенка, не оливковые, не зеленцой в карий, а травянистые. Будто листик на солнечный луч наведешь — и вот тебе мигом эта его зелень.

Чудные у него были глаза.

Довольно быстро Данталион остановился у одной из дверей. Волкова разглядела надпись и номер на ней. «317. Архив»

— Пан Ротайц любезно разрешил мне находиться в архиве столько, сколько я пожелаю, — ответил чародей на ее немой вопрос, нажимая на дверную ручку. Та противно скрипнула. — И я решил, что какое-то время проведу здесь. Прошу.

Когда чародей распахнул перед ней дверь, Волкова ожидала знакомого затхлого запаха. Такой бывает в старых кабинетах, полных истлевающей от времени бумаги — тяжелый, ощутимо сухой, щекочущий ноздри пылью. Или в старых помещениях, где уже давно выцвели обои и воздух скрипит каждым вздохом в груди.

Но ничего из этого не оказалось.

Нет, то есть архив был как раз такой, каким она его себе представляла — здоровенное длинное помещение с тусклым унылым светом простых ламп, вдоль и поперек заставленное огромными стеллажами, в которых плотно были набиты ряды папок. Она личные дела видела — ей уже не раз туда замечания заносили.

Но запаха не было. Вместо него было что-то, что она никак не смогла разобрать, но додумать ей не дал Данталион, слегка подтолкнувший ее в спину.

— Чуть дальше будет стол, который я бессовестно оккупировал, — он улыбнулся, глядя в растерянное лицо девочки. — У меня там есть чай. Думаю, вы не откажетесь?

— Не откажусь, — согласилась Волкова, переступая порог.

Данталион кивнул и легким взмахом руки потушил искорку, заставив ее вспыхнуть маленьким блестящим фейерверком.

В архиве оказалось ощутимо теплее. Волкова только сейчас поняла, как сильно до сих пор напряжены мышцы, и, хотя платье ее было совсем не тонким, она успела продрогнуть. Возможно, больше в этом виноват был ее страх.

Стол Данталиона оказался неподалеку от входа. На нем аккуратными стопками были рассортированы папки и лежали какие-то бумаги совсем рядом с лампой — Волкова решила не смотреть в их сторону, потому что непременно начнет вчитываться, а лезть в дела Данталиона не хотелось, даже несмотря на все любопытство.

Рядом с рассортированными стопками стоял блестящий термос и стакан. Стакан не был примечательным, Волкова такие каждый день видела в столовой, а вот термос привлек ее внимание — бочка у него были ребристые и поблескивали на свету серебристым металлом.

— Вот, садитесь, — Данталион небрежным жестом убрал с одного из стульев свою накидку.

Волкова с сожалением проводила взглядом моргнувшие глазками павлиньи перья на зелени и присела на самый край стула, сжав руки на подоле платья. Кулон она так и не выпустила, бездумно потирая пальцами грани грубо обработанного камня.

Чародей коротко глянул на нее, застыв с плащом в руках. А потом шагнул в ее сторону и, развернув его, накинул ей на плечи. Павлиньи перья легли на спину, спрятав измятое платье и вечно скомканный воротник — и в миг не стало этой грустной синей формы. Остались только перья — лиловый и синий, и изумрудный, и золотая нить между тонкими крохотными пушинками, — укрыли спину пестрым хвостом, раскинулись крыльями в круг.

Она хотела было возразить, но чародей присел перед ней, запахнув накидку покрепче, и Волкова вцепилась в мягкую ткань, чувствуя, как чужие крылья поверх — сильные и крепкие, — погребают под собой и это неладное платье, и страх, и даже холод.

И запахи все остальные — тоже. Остался только этот, который она на краю ощущения при входе поймала, а разобрать так и не могла. Будто травой какой-то пахнет, и все не поймешь, какой.

— Вот так определенно лучше, — мягкий голос чародея вырвал Волкову из размышлений.

Перед ее лицом оказалась крышка термоса, наполненная чаем. Из-за темного дна было не разобрать, что же за цвет у чая, но в лицо ударил тяжелый запах отдаленно знакомых трав.

Девочка осторожно приняла крышку из рук чародея, стараясь не расплескать чай на чужую накидку. Уж портить вещи она умела в совершенстве.

Данталион одобрительно посмотрел на нее и, взяв стакан, щелкнул кнопкой термоса, наливая чай и себе.

Волкова посмотрела на темную гладь и принюхалась. Травяной — а разобрать не разберешь из чего. Не мята и не ромашка, и даже не зверобой, который заваривали еще дома. Что-то другое.

Девочка поднесла чай к лицу и несмело отпила. Сначала ощущение показалось странным — чай не был горьким, как она ожидала. На языке осталось что-то будто мягкое, и она отпила еще глоток, уже смелея, пытаясь понять вкус. Вкус у чая был как будто шершавый — и почему-то теплый.

Словно солнечный луг на вкус пробуешь — и душно вроде, а все солнцем залито, и июнь еще не кончился. И медом все это отдает, еще не успевшим загустеть окончательно, но уже и не текучим, и сладким, как кусочек сахара.

Как будто немного солнца отпил.

— Это из кипрея, — пояснил Данталион, садясь на стул рядом и тоже отпивая из стакана. — Не горько?

Волкова чуть качнула головой.

— Совсем не горько, — тихо произнесла она, смотря на чародея из-под встрепанной челки. Потом снова перевела взгляд на чай.

Запах этот травянистый теперь, казалось, был везде. И от плаща им пахло, и от бумаг на столе, и даже от самого Данталиона. Он был очень знакомым, ненавязчивым, а все равно — лекарственная травка с горечью.

Когда она подняла взгляд снова — Данталион смотрел на нее.

— Я думала, вы на испытаниях, — выдавила она, чтобы просто не пялиться на чародея молча.

Тот кивнул.

— Я там был как раз до перерыва. Скоро обед, большая часть учеников уже прошла. Сегодня испытания проходят быстрее, чем вчера.

— А, — коротко ответила Волкова и снова отпила чай, зарываясь поглубже в спасительные складки расписной накидки.

Она уже успела под ней согреться, но отдавать обратно все еще не хотела. Он сам дал ей посидеть вот так, и возвращать ее спустя пару минут было бы донельзя обидно. И накидка эта была красивой-красивой, будто перышки не от ее движений трепетали, а сами по себе.

Все это было слишком волшебным. Чересчур даже, наверное, таким, что ей и правда становилось стыдно. Не за класс даже — за свои мысли скорее. Класс классом, она и дальше продолжит учинять беспорядки просто потому, что умеет, а вот даже думать о том, что она могла бы Данталиону понравиться, даже мысли допустить — нельзя было.

Ну честное слово! По сравнению с остальными, она и правда ничего не стоит перед ним. Есть куда более умные, более зрелые ученики, есть те, кому магия дается с первого брошенного слова, а не как ей — даже застрявшей в темноте, на любые просьбы не откликающаяся. Данталиону наверняка больше подошел бы кто угодно другой, даже тот же Янешек — но никак не она. И если бы это просто можно было принять, пропустить и оставить, позволить на несколько дней напомнить о настоящей магии и снова исчезнуть, она бы даже не переживала. Но оттого, как в где-то в глубине уютно свернулось это наивное желание оказаться правой, поверить в любую возможность того, что чудо продлится, ей было стыднее всего. Как будто сама эта простодушная надежда была чем-то неправильным, будто Данталион мог догадаться и немедленно прогнать ее обратно в темный коридор.

— Знаете…

Волкова подняла голову. Данталион задумчиво смотрел на накидку, видимо все это время тоже рассматривая ее вместе с ней.

— Эта накидка сначала была совсем обычной, — произнес он. Голос его звучал тихо и мягко. — На ней не было ничего кроме кистей, и однажды я подумал — почему бы не сделать ее интереснее? И тогда я поселил на ней павлинов.

— Как это? — переспросила Волкова, уставившись на чародея.

Данталион чуть хитро улыбнулся, точно ожидая этого вопроса.

— Взял и поселил их там, — просто ответил он. — И когда они были готовы уйти, оставили мне в подарок эти перья. Так накидка стала куда красивее, правда?

Волкова восторженно посмотрела на перышки. Теперь рисунок приобрел новую ценность — если это были настоящие павлины, то это была не просто расшитая накидка. Это была волшебная накидка.

— Но это еще что, — продолжил с улыбкой чародей. — Вы бы видели одежду моего ученика. Там сплошь серебро. Иногда я думаю, что он занял немного серебра у полумесяца для своих одежд и просто забыл мне об этом сказать.

— Занял серебра у полумесяца… — восторженно повторила Волкова, во все глаза глядя на чародея.

Про ученика Данталиона она знала немногое. Вроде бы там была какая-то сложная история на войне, но война кончилась к тому моменту, как она родилась, и в доме о ней много не упоминали. Да и, какая разница, если этот человек учился у Данталиона! Наверняка он был самым особенным на свете, если чародей решил взять его в ученики — она бы вовсе не удивилась, укради он действительно у Луны чуть-чуть серебра, чтобы шелковую рубашку себе шитьем украсить.

— Расскажите о вашем ученике! — запальчиво воскликнула она, но тут же стушевалась, сжав в руках крышечку с остатками чая, и уже тише добавила: — Если можно, пожалуйста.

Данталион тихо беззлобно рассмеялся. Глаза его потеплели, и он поставил стакан на стол и, уперевшись локтями в колени, наклонился к Волковой с самым заговорщическим видом. Волкова подалась вперед, заинтригованная такой неожиданной реакцией.

— Если вам так интересен мой первый ученик, — тихо заговорил Данталион, поведя ладонью в воздухе. — То для начала представьте себе человека, самого красивого, какого можете вообразить. Добавьте самоотверженности и смелости, и обязательно не забудьте про недюжинный ум, но всего этого будет недостаточно для полноты картины. Поэтому вообразите себе полумесяц — самый тонкий, на изломе только явившейся луны, — и возьмите от него серебра. От костров до небес возьмите побольше огня и отправляйтесь к человеку, который знает, как сделать из всего этого себя — такого, чтобы даже в самые темные ночи уметь разжигать пламя, чтобы скрыться от тьмы и помочь другим, потому что любви к людям там тоже найдется немало. Это и будет мой первый ученик, лекарь, который умеет держать в руках огонь.

Волкова затаила дыхание, слушая про чародея. Ей даже не надо было представлять образ — он и без того звучал так, будто такой человек один-единственный во всем мире. Будто только его и мог выбрать Данталион, потому что — поди найди другого, кому в руки дастся огонь, и Луна позволит быть таким же серебряным, как она. О, теперь она точно знала, почему Данталион выбрал его! Она бы и сама его выбрала среди других, потому что если Данталион так о нем говорит, то не заметить его было бы просто невозможно. Будто самый настоящий принц из сказки. Непременно эльфийской.

— Говорите так, словно он настоящий эльфийский принц, — прошептала она, завороженно смотря на Данталиона.

Чародей приложил палец к губам на несколько секунд, не стараясь скрыть улыбки.

— Кто знает, может быть, так и есть.

Волкова потрясенно умолкла, переваривая информацию. Получается, в учениках у Данталиона был настоящий волшебный принц… Иначе объяснить слова чародея было невозможно. Настоящий эльфийский принц в серебряных одеждах.

— А еще, — продолжил Данталион. — Вы ведь знаете, почему там, где чародеи надолго задерживаются, всегда появляется сад?

— Потому что каждый год чародеи сажают по одному растению, чтобы отдать дань природе, — мгновенно нашлась Волкова, сжав в руках крышечку.

Она и сама уже сажала растение в этом году, когда учебный год только начался. Ивайла рассказывала им, что так как академия старая, сад у нее тоже большой, поэтому каждый вносит посильный вклад — деревья сажают выпускники, а младшие начинают с маленьких цветов, потому что места рано или поздно на всех не хватит. Тогда сажали кому что досталось — в основном это были какие-то забавные луковички. Волкова не захотела драться еще и за цветы, поэтому выгребла со дна коробки какую-то совсем крошечную луковицу, но Ивайла тогда сказала, что это подснежник.

Подснежники она видела одной весной. Они были маленькими и белыми, грустно свесившими свои длинные лепесточки вниз. А может, просто разглядывающими тающий поблизости снег.

Данталион слегка кивнул, подтверждая ее слова. От его одобрения немедленно стало приятно.

— Чародеи всегда умели ценить жизнь, — произнес он, сплетая пальцы. Взгляд его стал задумчивым, когда он перевел его на бумаги, лежащие на столе. — Когда-то первый из чародеев сказал, что жизнь мы будем ставить выше других вещей. Наша магия кроется в чутком сердце и умелом слове, в созидании и свете. Поэтому каждый год мы сажаем растение, которое станет не столько данью, сколько благодарностью этому миру за возможность творить чудеса здесь.

Волкова промолчала. Она, конечно, знала, почему чародеи сажают растения, но это действо до этого момента казалось ей настолько формальным, что она вовсе и не задумывалась об этом. А это на самом деле вовсе и не формальность. Это все — про чудеса.

— Я тоже каждый год сажаю по одному растению, — продолжил чародей, откидываясь на спинку стула. Улыбка его стала теплой. — Знаете, друг мой, наш дом ведь окружен садом. Таким большим, что я уже и не помню, когда был посажен первый цветок. Он стоит посреди вересковой пустоши, которая весной в один день вспыхивает розовым и лиловым, и сад зацветает вместе с ней еще до того, как сходит последний снег.

Волкова попыталась представить это. Кроме сада академии она больших садов и не знала, но и здесь можно было потеряться. Не только из-за наложенных заклинаний от самых любопытных учеников, но еще и потому что сад и правда был огромным. Он заботливо прятал за навесом из зеленых крон их общежития и здание школы, и по весне пах сразу всеми цветочными запахами на свете. Но вереска она не помнила. Вовсе не знала, как он выглядит, как бы упорно ни представляла.

— И на склоне мая, когда белизна кроет сад, — тихо продолжил чародей. — Зацветает мой любимый кустарник. Это уже будто и не кустарник вовсе — до того вырос этот жасмин. Его посадил мой ученик, когда только пришел ко мне, и теперь каждый год дом тонет в сладком запахе, а сад покрывается полотном из снежных лепестков, и он все растет и растет. Это, наверное, мое любимое растение в нашем саду.

— Волшебно… — прошептала Волкова.

Она не могла вообразить такой жасмин — но запах знала. Сладкий-сладкий, от него голову кружит и пахнет поздней весной, уже самым ее изломом лета. И вот, у Данталиона и впрямь живет человек, который из всех растений первым выбрал жасмин — то, что пахнет самым началом лета.

— Да, так и есть, — согласился Данталион и улыбнулся. — А вы, друг мой, какое растение хотели бы посадить однажды?

Девочка неловко посмотрела на чародея в ответ.

— Не знаю, — пробормотала она. — Я как-то не думала.

Данталион улыбнулся. Улыбка эта не была осуждающей, и от этого Волковой стало еще более неловко — наверное, каждому чародею стоит иметь какое-то свое любимое растение? Как вот этому эльфийскому принцу, который однажды посадил жасмин. А она и не думала вовсе.

— Думаю, у нас еще будет время это обсудить, — мягко произнес чародей и поднялся с кресла. — К сожалению, мне скоро придется вас оставить и вернуться к пану Ротайцу. Как мне ни жаль, но нужно завершить дела.

Волкова встрепенулась. Она же совсем забыла, что оказалась тут по глупой причине!

— Извините, что задержала, — пробормотала она, ставя пустую крышечку термоса на стол.

Настроение тут же испортилось, будто вся магия снова оборвалась — вот, была только что, а нужно снова возвращаться в реальный мир, к Ивайле и выговорам перед всем классом. Никаких розовых пустошей и серебряных принцев. Сплошь скучные уроки, которые после появления Данталиона станут вовсе невыносимыми, потому что теперь она точно будет знать, что где-то там есть он. Со всей своей магией, садом, в котором вечная весна, и волшебным учеником, который зажигает огонь в ладонях.

— Что вы, друг мой, — Данталион весело посмотрел на нее. — Вовсе не задержали. И не забудьте захватить свой маяк. Я провожу вас наверх.

Волкова выползла из-под накидки. Сразу стало холодно.

Кинула взгляд на кулон — тот лежал на столе на разложенных бумагах. Это были какие-то документы, из которых Волкова уловила только несколько слов о соглашении между чародеем-наставником и учеником.

Она не стала смотреть на имена. Возможно, чтобы не расстраиваться, а может, просто потому что ей не было интересно. Хотелось бы верить, что ей не было интересно.

Стянув со стола кулон, она надела его, зацепившись за встрепанные волосы, и снова спрятала под платье. Тот мгновенно прижался холодным камнем к согревшейся под накидкой коже, и Волкову на несколько секунд передернуло.

Когда они вышли и Данталион снова щелкнул пальцами, чтобы осветить коридор, Волкова уставилась на золотистую искорку. Она была похожа на звезду, которую она когда-то поймала, и в то же время была совсем другая, и оттого еще более интересная.

— Скажите, — тихонько спросила она. — А все чародеи умеют такие искорки зажигать?

Данталион последний раз повернул ключи в замке и выпрямился, посмотрев на Волкову сверху вниз. Улыбнулся ей, спрятав в карман ключи, и протянул руку.

— У каждого из нас свой способ разгонять тьму, — так же тихо ответил он.