Гарри Поттер против... (гет)

Тетя Петуния осталась довольна ремонтом и даже расцеловала в щёки своего мужа, а меня как-то неловко потрепала по волосам.

— Подстричься бы тебе надо, наверное. — нейтральным голосом произнесла она.

— Не, мам, — хлопнул меня по плечу Дадли так, что у я едва не присел, — таким как он нельзя стричься. У них же вся сила в волосах. — хрустя печенькой, которую стащил со стола, — Помнишь мы смотрели мультик про Геракла, кажется... Ну там ещё его жена ему волосы обрезала и он потерял всю свою силу.

— Это не про Геракла, сынок, а Самсона. — поправил его отец. — Ладно, вы тут разбирайте пока вещи, а я поеду в авто мастерскую. Что-то не нравится мне как двигатель стучит и стреляет в карбюратор. Боюсь, как бы не пришлось в ремонт машину отдавать.

— Да какая разница, Геракл, Самсон, главное что у ведьмаков сила в волосах. Так же, Поттер? — гундосо проговорил Дадли, когда его отец вышел из комнаты.

— Возможно. — я пожал плечами, вспоминая длинные волосы Дамблдора и Малфоя-старшего. А если честно, то я больше ни у кого, по крайней мере, из тех волшебников, которых видел, не наблюдал длинных волос. А Волан-де-мор так и вовсе лысый, ха-ха, без единого волоска или хотя бы пушинки, на голове. Я даже хмыкнул про себе, если о магической силе судить по длине волос, то самыми могущественными волшебниками были бы женщины. — Вообще-то я не думаю, что это так. Среди... — я замялся, не зная как продолжить, ведь слова "волшебство" и "магия" всегда были под строжайшим запретом в семье Дурслей.

— Среди таких как ты. — с ухмылкой подсказал Дадли и дёрнул меня за прядку выбившуюся из куцего хвостика, в который я собрал отросшие почти до плеч волосы.

— Ну да, — дёрнул я головой и поморщился, больно всё же было, — ...много с короткими стрижками и даже есть абсолютно лысые. Я вообще-то всего и видел двоих с длинными волосами.

— Один ваш директор? А кто ещё? — неожиданно спросила тётя Петуния. Я удивлённо посмотрел на неё.

— Вы знаете Дамблдора? — я неверяще уставился на неё.

— Встречались. — скрививши в неприятной гримасе рот, как будто съела что-то кислое или горькое, коротко бросила она и развернулась к своему багажу. — Помоги...те мне отнести чемоданы в бойлерную. Надо всё перестирать.

Мы с Дадли переглянулись, подхватили по чемодану и двинулись вслед за ней в подвал, где находилась бойлерная и стояла стиральная машина.

Дадли поставил чемодан на пол и крикнув матери:

— Ма, я ну улицу! — выбежал в дверь чёрного входа.

Я поднял чемоданы на стол и отошёл в сторону, чтобы не мешать тёти разбирать одежду по цветам. Всё-таки там были и женские, чисто интимные, вещи.

— Ты тоже можешь идти пока, или что-то хотел? — не поворачиваясь, спросила тётя

— Да. Тётя, а что за послание вы получили и от кого?

Она нервно передёрнула плечами, а потом вздохнула-выдохнула и сказала через плечо.

— Иди, поставь чайник. Я заправлю машину и поднимусь.

Я вернулся в кухню. Налил в чайник отстойной воды, насыпал в заварник свежую заварку и встал к окну.

* * *

— Мы не хотели тебя вообще оставлять у себя и воспитывать. — стиснув тонкие длинные пальцы с безупречным маникюром вокруг чайной чашки, нейтральным голосом начала Петуния Дурсль. — Всё-таки ты не такой как мы. Тебе нет места в нашем мире, ты должен жить среди тебе подобных. Я пыталась достучаться до ваших. Даже ездила на вокзал Кинг-кросс к тому месту, через которое твоя мать проходила на этот ваш невидимый перрон. Надеялась встретить там кого-то из ваших. В приют мы тоже не могли отдать тебя, потому что у нас на тебя не было никаких документов. Нам совсем не нужны были разговоры, сплетни и неудобные вопросы о внезапно появившемся у нас втором ребёнке. Мы уже год как жили здесь и все в округе знали, что у нас только один сын. Представь себе, как бы я объясняла соседям, полицейским и в опеке, что нам просто ночью подбросили ребёнка на крыльцо дома, завёрнутого лишь в детское одеяло, и это в начале ноября, когда уже вовсю прихватывали морозы — а в то утро, так и вообще, шёл мокрый снег — и с одной лишь невнятной запиской, — тётя Петуния положила передо мной небольшую резную, на вид старинную шкатулку, которую принесла с собой, — Вот, смотрим сам.

Я отставил в сторону чашку и, проведя кончиком пальца по витиеватому узору на крышке, открыл шкатулку. Поверх, видимо, того самого одеяла лежал лист жёлтого пергамента сложенный пополам.

Бросив неуверенный взгляд на тётю, — та поджав губы и нахмурив тонко выщипанные брови, кивнула, указывая головой на лист. Пожав плечами, я развернул пергамент. В нём, до боли в сердце, знакомым мне затейливым почерком директора Дамблдора сообщалось о произошедшей смерти Джеймса и Лили Поттер от рук злого волшебника и просьба взять малыша на своё попечение, и ещё, директор выражал надежду, что дядя и тётя отнесутся к племяннику со всей возможной теплотой и заменят сироте утраченную семью. Стояла дата: 2 ноября 1981 года и его короткая подпись — С любовью ваш А. Дамблдор. ...И ВСЁ!!! НИ ДАТЫ РОЖДЕНИЯ, НИ ИМЕНИ РЕБЁНКА!

— Да уж. — выдохнул я, разглядывая лист с обеих сторон. — Не слишком информативно. А как же вы узнали мое имя и дату рождения?

— Она, твоя мать, прислала поздравление на рождество родителям, в котором и сообщила о рождении сына 31 июля 1980 года. И что назвала его в честь нашего дедушки по папе. Дедушку звали Генри, но мы его называли деда Гарри. Мамы с папой к тому времени уже не было в живых. — печально вздохнула тётя Петуния и аккуратно приложила белоснежный носовой платок к глазам.

— Но вы могли бы поступить так же, как и Дамблдор. — дёрнул я плечом, — Просто подкинуть меня в какой-нибудь приют... И всех делов-то. Может так оно и было бы лучше. — задумчиво, как бы про себе, добавил, — Для всех лучше.

— Мы пытались. Несколько раз в течение года мы оставляли тебя и возле той самой тумбы на вокзале, в надежде, что тебя найдут ваши же, и на пороге полиции, и детской больницы, и даже на паперти церкви. Но каждый раз, на следующее утро, я находила тебя на крыльце дома. А в последний раз тебя принёс сам Дамблдор.

Я хмыкнул. Тоже хороши родственнички — оставить беззащитного ребёнка одного на вокзале, ну ладно ещё на пороге полиции или больницы, да даже у церкви не так страшно, но просто бросить на вокзале... Да они ничем не лучше того, кто оставил меня на крыльце их дома.

— Дядя Вернон рассказал мне, что он угрожал вам. Он и сейчас угрожал, когда прислал вам то письмо?

— Да, угрожал. — раздражённо вскинулась тётя Петуния. — Угрожал! Сказал, что если мы не оставим тебя у себя до твоего совершеннолетия, которое по вашим законам наступает в семнадцать лет, то наш сынок тоже станет сиротой! Я спросила, что же мы сможем сделать, когда у тебя начнутся ...такие же ненормальности, как и у твоей матери. Я же помню, что она творила, пока не отправилась в эту вашу школу. Он сказал, что ничего подобного не будет, если держать тебя в строгости, умеренности в питании и не допускать никаких поблажек, которые присуще давать детям, а так же наказывать за малейшую провинность. Сказал, что ты не должен привязываться к нам и считать нас своей семьёй.

— А как дедушка с бабушкой относились ко всему тому, что делала мама? Они тоже наказывали её?..

— Как не странно, но нет. И даже радовались и гордились ею. После каждой её выходки покупали ей подарки и что-нибудь сладкое. А меня даже за отличные оценки в школе и примерное поведение, просто хвалили. — как-то чересчур надрывно всхлипнула взрослая женщина. Я снова ухмыльнулся про себе — обидно ей, видите ли было, что её лишь только хвалили, а для меня она вообще никакого доброго слова не находила, и даже, наоборот, всегда была недовольна, когда я приносил в табеле лучшие отметки, чем её сынок. Да и как вообще могло прийти в голову взрослому здравомыслящие человеку использовать ребёнка трёх-четырёх лет в качестве домашней прислуги, да ещё и ругать его за нерасторопность, только из-за того, что когда-то просто завидовала его матери, своей младшей сестре, за то что та умела делать то, что не могла она? Я вспомнил с какой ненавистью она высказывалась о ней тогда, когда за мной пришёл Хагрид. Сколько злобы и неприятия было в её голосе...

— Тётя Петуния, — как бы не было мне неприятно с ней разговаривать, но я смог сглотнуть ненавистный ком, ведь мне необходимо узнать всё что возможно про семью своей матери и как она может быть связана со Слизериным, кто такие Гонты и Мраксы. — а не могли бы вы рассказать о них. О бабушке с дедушкой. Я ведь даже имён их не знаю. — прокашлявшись, попросил я.

— Отчего же не могу? Могу. Сейчас, подожди. — странно, но она охотно согласилась. Однако неожиданно. М-да. Мне никогда не позволяли задавать вопросы ни о своих родителях, ни о дедушки с бабушкой со стороны матери.

Она вышла из кухни и вернулась через несколько минут, неся в руках две деревянные рамки в которые были вставлены фотографии.

— Вот это папа, когда ему было восемнадцать лет. Это он сфотографировался перед тем, как его обрили налысо. Перед службой...

Я взглянул на чёрно-белое фото и не удержавшись, испуганно вскрикнул, зажав рот ладонями. Крепко зажмурился, помотал головой, снова открыл глаза.

На меня смотрел ... молодой Том Риддл, каким я видел его, когда учился на втором курсе, сначала в его воспоминаниях из дневника, а потом в Тайной комнате.

— Что такое? — обратила внимание на мои ужимки тётя Петуния.

Я схватил чашку и залпом выпил уже подостывший чай, вскочил со стула и несколько раз прошагал по кухни вокруг стола. Потом вернулся обратно и пристально всмотрелся в лицо молодого парня, как две капли воды похожего на того, кто стал пугалом магического мира Британии и сделавший меня круглым сиротой.

— Тётя Петуния, кто это? — тыча пальцем в беззаботно улыбающегося парня.— Нет, — помотал я снова головой, — Нет. Это не может быть он.

— Да кто он? — нахмурив брови, сердито спросила тётя, — Кто он?

— Тётя Петуния, пожалуйста, скажите, кто это? Как его имя?

— Я же тебе уже сказала, что это наш с твоей матерью отец. Его звали Георг Эванс. В чём дело? Ты чего так всполошился?

— Расскажите о нём, пожалуйста. — сложив молитвенно руки и не отрывая взгляда от фото, произнёс я всё ещё шёпотом, буквально сваливаясь на стул.

— Хорошо, я расскажу то, что знаю. То, что рассказывала нам бабушка. Это было в начале нынешнего века, между двумя мировыми войнами. Наша бабушка Тесси тогда работала в приюте, названия не помню, медсестрой или как тогда называли — сестрой милосердия. В аккурат перед Новым годом к ним в приют заявилась странная женщина, она была беременна и уже практически на сносях. За несколько минут до окончания старого года у неё начались роды. Бабушка приняла младенца, это был крепкий и здоровый мальчик. Та женщина только и успела дать ему имя и умерла. Но ...как оказалось, что в её чреве был ещё один ребёнок. Бабушка, хоть и не имела навыков акушерки, но ... В общем, она разрезала живот этой женщины и вытащила ещё одного мальчика, но он, по-сравнению со своим братом, был слабым и почти мёртвым. Как бабушка сказала, кожа у него уже была синюшной, как бывает у задохнувшегося. Первого ребёнка оставили в том же приюте, а второго отправили в детскую больницу. Бабушка навещала этого малыша, тот был слабеньким и плохо поправлялся и она решила взять его себе. Ей уже тогда было около пятидесяти лет. Она усыновила мальчика и дала ему свою фамилию. Муж у бабушки погиб на первой мировой войне, бабушке выплачивали королевскую пенсию как вдове военного. Ну а потом они просто жили как и многие. Папа, после войны отслужил в армии. Служил он в Германии, оттуда он привёз нашу маму Розу. Она была среди детей евреев, которых немцы держали в гетто и была круглой сиротой. Они поженились, папа закончил курсы бухгалтеров и устроился работать на ткацкую фабрику, сначало простым кладовщиком, потом стал управляющим, а мама закончила педагогический колледж и стала работать воспитательницей в детском саду. На деньги, что папе выдали за службу в армии, они купили дом неподалёку от той фабрики. Ну так и жили, потом родилась я. Обычная английская семья. — нервно дёрнув плечом, печально усмехнулась женщина, — Была... Пока через три года не родилась Лили.

— А ничего необычного с вашими родителями не происходило? — Тётка задумалась. Затаив дыхание, я взволнованно ждал ответа. А потом она кивнула чему-то своему в голове.

— Да. С мамой нередко происходили странности. То цветы увядшие вновь зацветут, то чашка разбитая целой станет. Ну и другое по-мелочи. Но не так, как это было с твоей матерью и тобой. А у папы была феноменальная память и он чувствовал ложь, и как мне иногда казалось, мог распознавать мысли других. И ещё он был красавец! — с гордостью проговорила она. — Мама тоже была красивой. Но какой-то другой красотой. Они были полной противоположностью друг другу, внешне и очень похожи друг на друга внутренне. Мама было маленькой, миниатюрной, с огненно-рыжей густой шевелюрой, со светлой кожей и зелёными глазами — Лили была похожа на маму. А папа — высокий, черноглазый шатен. Да вот посмотри сам. — она показала мне другое фото.

На снимке стояла пара — девушка, одетая в пальто, держала на руках маленького ребёнка, завёрнутого в розовое одеяло, волосы заплетённые в две косы, снимки были чёрно-белые и поэтому цвета не разобрать. Она едва доставала макушкой до плеча мужчины, так похожего на молодого Тома Риддла — но уже повзрослевшего — а тот, обняв её за плечи, со счастливой улыбкой нежно смотрел на малышку. Перед ними стояла девочка, на вид, лет трёх в одетая зимнее пальто и белую шапочку.

— А как фамилия вашей мамы? Бабушки Розы.

— Не знаю. — тётя дёрнула головой и плечом, — Мама никогда не рассказывала нам о своем детстве и своих родителях. А к чему ты всё это спрашиваешь? — настороженно спросила она.

— Видите ли, тётя Петуния. Дедушка очень сильно, прямо один в один, похож на одного знакомого мне... Ну... одного из наших. Сейчас, конечно, он выглядит абсолютно по-другому. Да и не наш вовсе. Но, я видел, как он выглядел, когда ему было то ли пятнадцать, то ли шестнадцать лет. Тётя, а что стала с тем, другим ребёнком? Ну, который родился первым.

— Не знаю. Меня это как-то не особо интересовало. Лили, кажется, спрашивала бабушку, когда последний раз приезжала. Но я без понятия, о чём они говорили. Ты думаешь, что тот, про которого ты говоришь, и есть брат папы?

— Боюсь, что это так. — я как тот китайский болванчик, который стоит на книжной полке в гостиной Дурслей, несколько раз покивал головой. — Уж слишком они схожи между собой. Просто один в один.

— И думаешь, что папа мог быть ... Этим... ну, одним из ваших?

— Не знаю. Может быть. Тот, другой, он волшебник. А дедушка мог быть быть сквибом. Это...

— Я знаю, кто такие сквибы. — резко и раздражённо перебила она меня. — Ваш директор мне подробно это объяснил, когда я просила его принять меня в эту вашу школу, чтобы быть рядом с сестрой и даже написала ему письмо. Он ответил, что сквибы не могут учиться в этой школе, потому что они... Ну в общем, не такие как надо...

— Так вы знали, что вы ...сквиб?

— Знала. — недовольно поджала губы тётя Петуния и перевела взгляд поверх меня.

— Поэтому вы и не любите меня? Да? Потому что у меня есть эти способности, а у вас и Дадли нет?

— Да. И поэтому тоже. — резко ответила она и поднялась со стула, взяла свою чашку, выплеснула остывший чай в раковину и налила себе новый, — Бабушка Тесси жива, если хочешь, можешь навестить её в пансионате имени Святой Марии Магдалины, и она тебе всё подробно расскажет. Несмотря на то, что ей уже за сто лет, она всё ещё в своем уме. И... нечего на меня так смотреть, я её туда не отправляла. После смерти мамы и папы, она сама так решила. А у меня был новорождённый ребёнок на руках, а потом и ты появился. — как бы оправдываясь, сказала тётя Петуния и высоко вздёрнув голову, вышла из кухни, а я остался рассматривать фотографии семьи Эванс.

* * *

Моя жизнь в семье у Дурслей была безрадостной и нелёгкой. Во всяком случае, дети не должны спать в чулане под лестницей, питаться тем, что не в состояние съесть другие, потому что уже не лезет, а выбрасывать жалко. Не должно у ребёнка сводить желудок от голода, потому что взрослые просто забыли про него. У ребёнка всегда должен быть тот, кто пожалеет, обнимет, кому можно без страха задать множество вопросов и получить на них ответы, а не окрик: "Не задавай вопросов!" и, вдобавок затрещена по затылку или мокрым полотенцем по заднице. Сколько раз я проклинал тот день, когда погибли мои родители и жалел о том, что не погиб тогда в автомобильной катастрофе вместе с ними. И всё это из-за банальной зависти и злобы этой женщины. Муж, конечно, голова в семье, но жена — шея. Куда шея повернёт, туда голова и смотрит. Если бы тётка хоть немного проявляла ко мне теплоты и доброжелательности, я думаю, что ни её муж, ни сынок не относились бы так, как относились. По крайней мере, дядя Вернон никогда не бил меня. Да, обзывал уродом и ненормальным, иногда замахивался, но лишь тогда, когда тётка чересчур уж доставала его своими жалобами. Иногда даже порыкивал на неё: "Твой племянник, сама с ним и разбирайся". А так, он вообще не обращал на меня внимания. Его нисколько не интересовала моя жизнь, как, впрочем, и жизнь собственного сына. Лишь один раз он действительно вышел из себя, когда Добби опрокинул на голову жены его, увы, не состоявшегося, делового партнёра, а потом и вообще, прилетела сова и сбросила прямо перед её носом "вопилёр" из министерства.( Ха! Это значит не является нарушением Статута Секретности?!) И даже тогда дядя Вернон не ударил меня, а просто схватил за шкирку и швырнул в комнату — я сам уже не удержался на ногах и ударился носом об спинку кровати, отсюда и синяки под глазами, которые наблюдали братья Уизли, когда явились на зачарованном на полёт автомобили своего отца, чтобы спасти меня — и по наущению тётки навесил на дверь кучу замков. А решётка на окне уже стояла. Кстати, надо поинтересоваться у Дэбби, как он узнал о том, что в тот год в Хогвартсе будут происходить ужасные события, и вообще, как он, смог найти меня, если никто в магическом мире не знал, где я проживаю. Странно всё это. А самое странное это то, что я об этом происшествии даже не разу за всё это время даже не задумывался. Откуда и сами Уизли узнали адрес Дурслей?

Я посмотрел в кухонное окно, которое выходило на задний двор с тенистыми деревьями и цветущими нарциссами, тётка, развесив свои постирушки на верёвки, стояла возле калитки и разговаривала с соседкой. Видимо, хвасталась отдыхом в санатории. Я понял, что уж если миссис Дурсль зацепилась с кем-то языком, то это надолго, взял фотографии и поднялся к комнату, которую Дурсли выделили мне после того, как пришло первое письмо из Хогвартса, на конверте которого было написано: "чулан под лестницей для мистера Поттера" и был чрезвычайно удивлён увиденным.

Комната, казалось, стала больше размером, если до этого в ней помещалось минимум мебели — стол, больше напоминавший тумбочку, колченогий табурет, возле двери металлический шкаф, привезённый дядей Верноном откуда-то с мусорки и односпальная с железными спинками кровать, тоже, видимо, оттуда же.

То теперь возле окна, занавешенного лёгкой тюлевой занавеской, на всю длину стены, стоял письменный стол из тёмного полированного дерева, перед ним кресло-стул с мягкой спинкой и сиденьем из ткани. С обеих сторон окна висели книжные полки, на них разместились не только мои учебники, но и другие книги, которых я никогда раньше не видел. Слева от входной двери, вдоль стены — широкая, обрамлённая кремовым балдахином, с мягким постельным бельём того же цвета, двумя огромными подушками и призывно откинутым пуховым одеялом, кровать почти шептала, зазывая лечь и ни о чём не думать. Напротив кровати — два кресла обращённые друг к другу, между ними овальный столик на гнутых ножках. От кровати и до самой двери высился резной платяной шкаф со множеством ящиков и зеркалом.

Стены оклеены тканевыми обоями, основной гаммой которых был зелёный с мелким рисунком золотых завитков, виноградных лоз и разных птиц. На полу лежал ковёр, занимавший всё пространство от стены до стены с рисунком из гигантских цветов. На потолке качалась старинная люстра с множеством подсвечников.

А посреди этого великолепия стоял эльф Дэбиан и довольно скалился, глядя на меня снизу вверх.

— Дэбби, откуда всё это? — растерянно спросил я. — Где ты всё это достал?

— В Хогвартсе. — радостно сообщил эльф.

— В Хогвартсе? — ещё более удивлённо присвистнул я, — А разве можно из Хогвартса брать вещи?

— Вам, мастер Эдгар, не только можно, но и нужно. — уверенно кивнул Дэбби, — Жалко, что дом ваших родичей не волшебный и нельзя расширить пространство. — мечтательно прищуриными глазами, оглядев помещение, произнёс предприимчивый эльф. — Вы не волнуйтесь, мастер Эдгар, эти все вещи очень долго лежали никому не нужными в специальной комнате, куда эльфы много лет складывали, когда они выходили из строя. Я лишь немного их трансфирепарил.

— Трансфирепарил? Это что за заклинание? — поглаживая ладонью по дереву шкафа, недоумённо переспросил я.

— Это я объединил трансфигурацию и реппаро. — лукаво улыбаясь, ответил Дэбби. Но тут же погасив довольную лыбу, взволнованно задал вопрос. — Вам не нравится?

— Нравится, Дэбби. — успокоил я его, — Но... Просто это как-то, наверное, неправильно. Это ведь вещи, они принадлежат Хогвартсу. И что скажут Дурсли, когда это увидят?

— Если вы, мастер Эдгар, так переживаете, то, когда вы переселитесь в свой дом, мы всё вернём обратно в Хогвартс. Зачем вам старые чужие вещи, когда у вас будут свои? А ваши родичи, если и заглянут в эту комнату, то увидят тоже самое убожество, что и было. Наследник Великих Родов не должен жить как нищий. — обиженно, но пафосно произнёс эльф и горделиво стал в стойку.

— Ну ладно. Не обижайся. — я погладил его по голове, эльф зажмурился и замурчал, напитываясь моей магией. — И книги? — в восторге воскликнул я, — Книги тоже никому не нужные?

Взяв в руки одну из книг, я прочитал "Трактат Икабода Флинча. О защитных чарах и их плетениях. Учебник по заклинаниям и чарам для отроков третьего курса школы Хогвартс. 1658 год издания".

— Ничего себе! — восхищённо воскликнул я, — Это же настоящий раритет!

Не долго думая, я положил снимки на стол и усевшись на стул, стал осторожно перелистывать ветхие страницы старинного учебника, пока читая заглавие разделов и рассматривая рисунки плетения защитных чар. Я погрузился в книгу целиком, с головой, забыв об окружающем мире. А когда вынырнул из просмотра, то заметил с каким волнением Дэбби смотрит на фотографию моего деда.

— Дэбби, — отложив книгу на стол, я окликнул эльфа. Тот вздрогнул и оторвав от снимка взгляд, вопрошающе посмотрел на меня, — Дэбби, тебе знаком этот человек на фотографии? — настороженно вглядываясь в лицо эльфа, спросил я.

— Нет, — помотал головой Дэбби, — я не знаю этого человека. Я видел другого, похожего на этого.

— Видел? Где и когда видел?

— Когда был Добби и жил со своей матерью Похлёбой и был ещё совсем несмышлёнышем. Хозяйкой матери Добби была вдова Хепзида Смит. Молодой волшебник, похожий на этого человека, часто приходил к хозяйки в гости. А потом вдова Хепзида умерла, а мать Добби обвинили в том, что она отравила свою хозяйку. Похлёбу развоплотили. Добби остался без матери, хозяйки и дома.

Из сумбурного и эмоционального повествования Дэбби я узнал, что Добби забрала к себе племянница почившей хозяйки мисс Друэлла Розье. Она воспитала и выучила всему маленького эльфа и привязала его к себе, так Добби стал личным домовиком мисс Друэллы. Когда она вышла замуж за младшего брата леди Вальбурги Блэк Поллукса Блэка, они часто посещали городскую резиденцию Блэков, расположенную в пространственном кармане на площади Гриммо. Там он тоже встречал того самого волшебника, чаще всего он находился в библиотеке. После смерти мужа миссис Друэлла рассорилась с золовкой, которая самовластно распорядилась жизнью своих двоих племянниц, выдав их замуж за тех, кого сама предпочитала. Миссис Друэлле женихи дочерей не нравились. Ей также не нравилась и политика, которой придерживались её уже престарелая бабушка и её сыновья, один из которых уже тогда находился в Азкабане. Волшебник, который называл себя Тёмным лордом Волан-де-мор, также часто посещал поместье Розье. В общем, Друэлла рассорилась со всеми Блэками и Розье, перебралась жить к своей кузине по матери, Юфимии Поттер и, само собой, взяла с собой Добби. Они жили в Поттер Кастле до самой смерти леди и лорда Поттер. Леди Поттер тяжело перенесла решение мужа, отторжения сына от магии рода. Но понимала, иначе нельзя было поступить. Клеймо предателей магии могло уничтожить всё, чего добились тысячелетиями славные предки Поттеров. Лорд Поттер позволил сыну и его гражданской жене проживать на территории усадьбы пока та была беременна, так как ребёнку, находящемуся в чреве была необходима подпитка родовой магии. Они жили на "детской" половине замка. Но, когда женщина родила, лорд Поттер сразу же забрал новорожденного внука и провёл ритуал принятия его в род как своего магического сына, тем самым сделав его своим наследником, а сына и его женщину, как только та пришла в норму после родов, выпроводил с территории усадьбы, оставив Джеймсу право для проживания в коттедже в Годриковой Впадине.

Так как леди Поттер была очень слаба, то все заботы по уходу за маленьким наследником легли на плечи миссис Друэллы, ну и соответственно, эльфа Добби, у которого был опыт работы с грудничками... А потом лорд и леди Поттер умерли.

— От драконьей оспы? — спросил я.

— Нет, — печально покачал головой Дэбби.

— Нет? — удивлённо переспросил я. — Что значит "нет"? Мне все говорили, что они умерли от драконьей оспы.

— Я не знаю, почему вам так говорили, мастер Эдгар. — терпеливо проговорил эльф, — Но откуда же в Англии может взяться дракон и драконья оспа? Да и после того, как глава рода прогнал своего сына из дома, лорд поднял все щиты вокруг поместья. Даже семейный целитель и кормилица наследника постоянно жили в Поттер Кастле. И сами хозяева редко куда выходили. Но на майский Белтайн лорда Флимонта и леди Юфимию пригласили быть посажёнными родителями на свадьбе сына одного из вассалов Поттеров. Вам, мастер Эдгар, тогда было всего десять месяцев, у вас резались коренные зубки и вы температурили и капризничали, поэтому миссис Друэлла осталась дома с ребёнком, а матушка Юфимия с мужем впервые за десять месяцев отправились в своё другое поместье, где жила семья этих вассалов. Я не могу точно сказать, где это... Но где-то в Ирландии. Их не было несколько дней. В ночь на седьмой день домовики Поттеров обнаружили, что защита поместья пала. Это могло значит только одно — хранитель мёртв. А хранителем своей земли и всего что на ней находилось, был сам Крон-лорд Поттер. На утро тела лорда и леди Поттер привезли домой. Никто толком не знает, что произошло на самом деле на этой свадьбе. Как сказали авроры, которые сопровождали катафалк — что они были отравленны, как и несколько других гостей присутствующих на свадьбе, а чем и как неизвестно. Ни в напитках, ни в пище следов никакого яда не было обнаружено. Но расследование ещё ведётся. Потом начались погребальные обряды, которые необходимо проводить только после захода солнца. Казалось, что на панихиду по усопшим Крон-лорда и Крон-леди Поттер прибыли все волшебники мира Магии и не только Британии.

— А мой отец Джеймс, он был на похоронах родителей? — взволнованно поинтересовался я.

— Был, — кивнул Дэбби, — мастер Джеймс сильно плакал и клялся, что изменит своё поведение, сделает всё, как велели ему глава рода и магия предков. Его рыжая женщина тоже была. — Дэбби помолчал немного, а потом выдал, — Эльфийка леди Поттер Малушка сказала, что эта волшебница, она не маглорождённая.

Я понимающе покачал головой — это я уже и сам понял.

— Обряды проходили три дня и три ночи. Вас, мастер Эдгар, вынесли к гробу ваших магических родителей только один раз. Глава палаты Лордов Гранд-лорд Норфолк зачитывал письмо-распоряжение Флимонта Поттера, в котором передал жезл главы рода Поттеров своему магическому сыну и биологическому внуку Эдгару Флимонту Джеймс Поттеру, а так же титул и регалии Крон-лорда Певерелл и меч барона Гриффиндор.

— Меч Гриффиндора? Тот что сейчас находится в Хогвартсе? — я, что называется, впал в столбняк. Так это выходит, что этот меч принадлежит вовсе не Хогвартсу, а роду Поттеров?

Ответить на этот вопрос Дэбби не успел, в дверь постучали.

Я чуть приоткрыл дверь так, чтобы не было ничего видно внутри. На всякий случай. В коридоре стояла тётя Петуния с недовольным выражением на лице.

— Ты забрал фотографии. — раздражённо произнесла она, не спрашивая, а констатируя факт.

— Да. Я их взял на время. Скопирую и верну. — нейтральным тоном ответил я. — Разве у вас нет других снимков?

— Эти единственные на которых нет твоей матери, — всё же она упорно на желала произносить имя своей уже больше десяти лет как мёртвой сестры. Неужели до сих пор зависть и злоба гложет?

— Ладно. Я же сказал, сделаю копию и верну. Мне нужны эти снимки для расследования родословной мамы. — да и твоей тоже, подумал я, но вслух не сказал.

— После завтра к нам приезжает моя давняя подруга, мы с ней много лет не виделись, встретились в пансионате. Но она только приехала, а мы уже уезжали, так что поговорить не успели. — зачем-то она стала объяснять мне это. — Я ей про тебя ничего не говорила, да, если честно, то и говорить не хочу. Марго пробудет у нас неделю. Не мог бы ты пожить это время у своих друзей?

Хм. Интересненько получается. Послезавтра мой день рождения, а меня выпроваживают из дома. Ну и ладно. Для Дурслей никогда этот день не был праздничным, как, собственно, и для меня самого.

— Наверное, смог бы. Мне уйти сейчас или...

— Нет, не сейчас. Сейчас ты отправишься в палисадник. Я посмотрела там, ты совсем обленился без моего надзора. — я хмыкнул, а ничего что я был занят ремонтом с её мужем? — Надо подравнять газон, обрезать изгородь вдоль забора. И прополоть в цветах. Всё заросло сорняками. А завтра поможешь мне сделать генеральную уборку в доме.

— Зачем уборку в доме? Ведь чисто. Я убирался после того, как мы с дядей Верноном закончили ремонтировать стену. — недовольно буркнул я, окидывая взглядом коридор и лестницу.

— Я вижу как ты убирался. — презрительно сморщившись, ткунула она пальцем в потолок. — Всё в паутине.

Ну может быть и так. Я на потолок не смотрел совсем. Всё же я не профессиональный уборщик.

— Ладно. Как скажете, мэм. Только переоденусь. — ухмыльнувшись, я сделал шутовский поклон и так же бочком через узкую щель пробрался назад в комнату.

Отложив продолжение беседы с Дэбби на потом, да и осмыслить полученную информацию было просто необходимо, потому как чувствую, что чем дальше, тем будет ещё страньше, я дал эльфу галлеон и отправил его за газетами. Ведь я абсолютно не знал, что происходит в магическом мире. Как магический мир принял возвращение того, кого они так боятся называть по имени, а впрочем Волан-де-мор это вовсе и не имя, а так, кличка, как у не породистого пса. Не зря же его адепты прозваны УпСами.