Санкта Маргарита и другие печальные истории (джен)

Бхавна Гафа

К тому времени, как Бхавна забралась на крышу поместья Ван Эков, полуденное солнце стояло в зените, рассеивая городской смог. Инеж сидела, подставив лицо солнцу, и смотрела на Гельдканал, воды которого блестели, точно алмаз. Дочь не подняла головы при ее приближении, но, когда Бхавна присела рядом, спросила:

— Где папа?

Мимо них проплывали гондольеры. После того, как Инеж внезапно оставила их за завтраком, покрасневший и заикающийся Уайлен Вак Эк отвел их в гостевую на третьем этаже. Пока Самир сердито разглядывал дорогое постельное белье и изящную драпировку, Уайлен отвел Бхавну в сторонку и пробормотал, что если она хочет найти Инеж, то лучше начать с крыши. Затем, бросив на ее мужа нервный взгляд, юноша оставил их обустраиваться. Как только дверь за ним закрылась, Самир сел на кровать и обхватил голову руками.

— Он сейчас отдыхает, — тщательно взвешивая каждое слово, ответила Бхавна. — Будь терпелива к нему, meja. Для него это был трудный день, как и для всех нас.

Инеж сдавленно рассмеялась. Утерев нос рукавом, дочь обернулась к Бхавне. Ее глаза покраснели от слез, но все же светились удивлением, словно она до конца не могла поверить, что сидит бок о бок с матерью.

— Я совсем не так представляла нашу встречу, — выдохнула она и улеглась на нагретую солнцем черепицу, закрыв глаза. Бхавна последовала ее примеру. Небо, раскинувшееся над ними, было ярко голубым, как яйцо малиновки, испещренное то тут, то там облаками.

— Я помню тебя совсем малышкой, — сказала Бхавна, рассматривая проплывающее мимо облако. — Всякий раз, когда я укладывала тебя спать, ты требовала рассказать историю.

— Историю о святых, — припомнила Инеж.

— Расскажи мне историю, meja, — попросила Бхавна.

Инеж какое-то время молчала, а когда заговорила, голос ее звучал глухо:

— После того, как меня похитили, я очнулась в трюме корабля работорговцев. Там были и другие дети. Мальчик, похищенный с верфи. Девочка, которую украли, когда она играла у реки с друзьями. И многие другие. Тогда я не понимала языка, на котором говорили моряки, но один юноша объяснил, что нас везут на частный аукцион в Керчию. Я не знала, чего ждать…

Бхавну обуял гнев, стоило ей представить, как испуганная дочь ютится в недрах корабля.

— Я тешила себя надеждой, что, когда мы прибудем на место, там меня найдет папа. Мы бы вернулись в караван и больше никогда не расставались. Но когда я приехала в Кеттердам…

Голос Инеж дрогнул, и Бхавна переплела их пальцы. По коже пробежал холодок дурного предчувствия.

— Когда я приехала в Кеттердам, то перестала надеяться, что когда-нибудь увижу тебя снова, — призналась Инеж. — Надеяться было слишком больно. А потом… потом я боялась, что, если мы увидимся вновь, ты меня не узнаешь.

Бхавна крепче сжала ладонь дочери. Собственное сердце бешено стучало в груди.

— Ты моя дочь, Инеж. Я всегда узнаю тебя, — горячо заверила она.

Инеж крепче зажмурилась, и по ее щекам потекли слезы. Бхавна слышала в этом молчании всю невысказанную боль. В саду птица затянула тихую пронзительную трель. Бхавна с грустью поняла, что не узнает мелодии — она была ей чужда. В конце концов птица улетела.

— Знаешь, это Каз организовал вашу поездку, — сказала Инеж. — Может, это глупо, но мне бы хотелось, чтобы он был рядом… когда я закончу рассказ.

— Ты заботишься о нем. А он заботится о тебе, — это был не вопрос, а, к собственному удивлению Бхавны, утверждение.

Инеж открыла глаза и перевернулась на бок. Бхавна тоже легла на бок и заправила за ухо падающую на лицо дочери прядь волос. Сердце щемило, когда она вспоминала маленькую девочку, которую укладывала спать в Равке.

— Каз пришел бы в ужас от того, как легко ты читаешь его мысли, — Инеж улыбнулась. — Он очень дорожит своей репутацией. Только представь, какой хаос ты могла бы учинить? Тетя Смирста тут же начала бы распускать сплетни. О нем бы говорил весь караван.

— Матери знают лучше, — усмехнулась Бхавна.

Улыбка Инеж истаяла.

— Сердце — это стрела, — пробормотала она.

— Ему нужна цель для меткого попадания, — закончила Бхавна и погладила дочь по щеке.

Бхавна знала, что в этот момент Инеж думала об отце: он часто повторял эту фразу на ее тренировках. Глаза Самира сияли гордостью, когда дочь осваивала новый трюк. Маленькой Инеж разрешалось сидеть на его плечах, словно царице Равки.

— Я уже не та девочка, которую ты помнишь. И я боюсь, что, когда ты узнаешь, что мне пришлось сделать, чтобы выжить… ты отвернешься от меня. Я боюсь, что папа…

Бхавна притянула дочь в объятия, поглаживая ее по спине. На миг Инеж напряглась, но потом расслабилась.

— Не смей так думать, meja. Не смей.

— Но папа…

— Твой отец любит тебя, meja, — заверила Бхавна. — Но он тоже напуган. Потеря тебя стала для него незаживающей раной.

Это была чистая правда. После похищения Инеж под глазами Самира залегли темные круги, ночью он метался и кричал во сне. Бхавна помнила, как перевязывала его окровавленные костяшки на берегу Ос Керво: ей приходилось вынимать занозы из ран. Но больше всего в память ей врезался полный обожания взгляд мужа, когда он взял новорожденную Инеж на руки.

У Бхавны были святые, котором она молилась так часто, что они стали ее добрыми знакомыми. Но что осталось у Самира, когда он потерял веру?

Наконец Инеж успокоилась, и они обе устремили взор на Гельдканал, по которому плыла гондола, полная цветов. При виде этого зрелища щеки Инеж окрасились нежным румянцем, и она взяла Бхавну за руку.

— Твои истории о святых давали мне сил жить дальше, — сказала она, провожая гондолу взглядом. Инеж вытащила из-за пояса кинжал, сталь опасно блеснула на солнце.

— Санкт-Петр, — она заставила лезвии балансировать на пальце. Первый подарок Каза. Ну, не совсем первый, но первый, который он признает.

Убрав кинжал обратно в ножны, Инеж продолжила:

— Святые всегда были рядом, чтобы защитить меня. Она знали, через что мне пришлось пройти. И они поняли. Они простили.

— Святые вернули тебя нам. Со временем твоей отец тоже это поймет, — Бхавна игриво толкнула дочь в плечо. — И тогда он захочет дать твоему возлюбленному еще один шанс.

— Я бы не назвала его возлюбленным, мама, — усмехнулась Инеж. — И я уверена, что отец задушил бы Каза, подвернись ему такая возможность.

Бхавна вздохнула.

— Можно ли его винить, meja? Мы находим тебя спустя два года в чужой стране без всяких объяснений. И тебя сопровождает печально известный преступник, который посрамит демона Санкта Маргариты. Что должен был подумать твой отец?

— Не надо верить во все, что болтают о Казе, — надулась Инеж, и Бхавна рассмеялась. — Если Каз узнает, насколько далеко распространились слухи, то сделается невыносимым. Он уже несносен.

— Я обязательно поставлю его на место, meja, — заговорщицким шепотом пообещала Бхавна. — Когда ты приведешь его в караван, он будет в нашей власти.

Инеж замерла.

— Каз купил мне корабль, — с благоговением произнесла она.

Бахвна решила, что ослышалась.

— Корабль?

— Военный корабль. Мама… я не уверена, что снова могу стать той, кем была — невинной сулийской акробаткой. Не знаю, смогу ли когда-нибудь выступать. Караван уже не мой дом. Тогда у вардо украли какую-то другую девочку. Временами мне кажется, что она умерла в трюме невольничьего корабля. Временами я оплакиваю ее. Но я могу спасти других, мама, — решительно сказала Инеж. — Я могу выслеживать работорговцев и возвращать похищенных детей. Думаю, за эти годы я поняла кое-что важное о святых: они никогда не действуют в одиночку, мама. Мы их руки. Долгое время после прибытия в Кеттердам я думала, что святые покинули меня. Но разве ты не видишь? Я ошибалась, потому что ты рядом со мной.

Глаза дочери лихорадочно блестели.

— Санкта Маргарита не бросала меня, мама. Она научила меня выживать. Кеттердам не уничтожил меня; он сделал меня опасной. И я не могу позволить, чтобы этот дар пропал даром. — Дочь кровожадно улыбнулась. — Работорговцы пожалеют о том дне, когда украли меня с берегов Равки.

Бхавна представила свою дочь за штурвалом военного корабля. В видении Инеж покоряла волны столь же уверенно, как и проволоку. Она вообразила, как матери обнимают своих детей, Инеж смотрит на воссоединившиеся семьи с трапа, а призрачная рука Санкта Маргариты лежит на ее плече. И бледный юноша, глядящий на ее дочь с едва сдерживаемой нежностью.

Сердце — это стрела.

— Meja, если ты сможешь избавить материнское сердце от горя утраты ребенка, то разве я могу препятствовать тебе?

Рыжеволосая женщина вынесла в сад мольберт и холст. За ней, неся ящик с красками, шел Уйален. Напевая, женщина принялась расставлять баночки с краской, пока юноша следил за каждым ее движением. Даже с крыши Бхавана видела, с какой теплотой он относится к женщине.

— Сегодня вечером. Сегодня вечером я расскажу вам остальную часть истории, — пообещала Инеж.

Она встала и помогла подняться Бхавне. Когда они подошли к окну, Уайлен помахал им, прикрывая глаза рукой от солнца. Прежде чем влезть обратно в окно, Бхавна в последний раз бросила взгляд на сад.

Женщина широкими мазками писала портрет. Когда Уайлен протянул ей тюбик с краской, ее лицо словно озарилось внутренним светом. Уайлен просиял в ответ и устроился рядом на траве.

И хотя Бхавна не знала их печальной истории, она сразу узнала материнскую любовь. В следующий раз, когда она будет молиться Санкта Маргарите, то упомянет Уайлена Ван Эка и его мать.