Санкта Маргарита и другие печальные истории (джен)

Самир Гафа

Годы спустя руки Самира Гафы по-прежнему начинали дрожать, когда приходило время чинить сети. Пока он скручивал льняные нити с той же ловкостью, с какой Бхавна заплетала косы их дочери, шум каравана растворялся, и Самиру казалось, что он слышит, как бьются о берег волны.

Он помнил, как жена с пронзительным криком упала на колени, когда они вернулись в свой вардо,⁽¹⁾чтобы найти распахнутую настежь дверь и разбросанные простыни. Сердце ухнуло вниз и Самир замер, стоило Ханзи найти след крови на земле. Трава вокруг повозки была примята тяжелыми сапогами, и можно было проследить путь к тропе, которая вела к морю. Самир быстро созвал людей, и они вместе бросились в погоню. Солнце еще высоко. «Они не могли уйти далеко», — рассуждал он.

(Но похитители уже скрылись)

В ночь перед тем, как оставить Ос Керво позади, Самир размышлял, почему траур ощущался как предательство. Он крепко притянул рыдающую жену к груди, пока усталость не взяла свое, и Бхавна провалилась в сон. Сам он, как ни старался, не смог уснуть. Каждый раз, стоило закрыть глаза, он видел улыбающуюся Инеж на канате. Она стояла твердо, словно была рождена для этого.

Но затем проволока обрывалась, и Самир беспомощно наблюдал, как дочь падает вниз. Не в силах больше терпеть эту пытку, он распахнул глаза и невидящим взором уставился в темноту, терзаемый ненавистью к себе.

Следующим утром он сжимал руку Бхавны, глядя на Истинноморе. С восходом солнца его воды переливались, как драгоценный камень. Глаза щипали невыплаканные слезы, когда Бхавна опустилась на колени и повязала на корягу темную ленту, которую вплетала в косы дочери, когда та была маленькой. Инеж давно не носила ленты, но Бхавна все равно их хранила.

— Подношение для Санкта Маргариты, — севшим голосом прошептала она.

Над головами кричали чайки, когда Бхавна принялась возносить молитву святой. Мир рухнул, но вера его жены была непоколебима. Легенда гласила, что Санкта Маргарита победила демона, охотящегося под мостом на детей в Кеттердаме, но где была святая, когда его дочь украли работорговцы?

Самир понял, что не может заставить себя молиться.

— Ne brinite. Мы найдем ее, — пообещал он и поцеловал жену в макушку. — Мы обязательно ее найдем.

(но они так и не нашли)

Рука Бхавны легла ему на плечо возвращая в настоящее. Самир глубоко вздохнул запах масла, которое жена втирала в волосы, желая забыть соленый аромат моря, и сжал ее руку. Прошло два года с похищения Инеж. Два года, как он потерял веру в святых. Жена стала его святой.

— Оставь это Ханзи, mera pyaara, — сказала она. — Пойдем, я заварила чай.

Самир позволил увести себя в вардо, где его напоили чаем. Только тогда руки перестали дрожать. Бхавна грустно улыбнулась ему и принялась вязать одеяло, над которым корпела с момента пропажи дочери. Самир следил, как ее пальцы умело орудуют спицами, сшивая разноцветную пряжу. Они не дрожали. Завороженный движениями жены, Самир не заметил, как начали слипаться глаза.

Звук копыт вырвал его из сна. Самир вздрогнул и выронил чашку из рук. Раздались крики, а затем стук в дверь. Бхавна отложила одеяло и поднялась на ноги, в то время как внутрь вошел потрясенный Ханзи.

— Дядя, — выдохнул он. — Там царский посланник ищет вас. Пойдем скорее.

Самир встретился взглядом с женой и впервые за два года позволил огоньку надежды вспыхнуть в груди.

Посланник действительно оказался царским. Самир узнал герб Ланцовых — двуглавого орла со скипетром и тремя стрелами в когтях — на восковой печати, когда гонец передал ему письмо. Его изумлению не было предела. По каравану разнесся шепот, дети с любопытством выглядывали из повозок. Где это видано, чтобы царский дом Ланцовых соизволил заметить сули, не говоря уже о том, чтобы вручать таинственные послания? Тем не менее письмо было адресовано им. Дрожащими руками Самир вскрыл конверт и зачитал послание на равкианском:

«Ваша дочь, Инеж Гафа, находится в Кеттердаме. В Ос Керво вас ждет корабль…»

Закончить сил не хватило. Бхавна упала на колени, вознося благодарности Санкта Маргарите, которая вырвала их дочь из темных вод Кеттердама.

1) традиционная повозка, запряженная лошадьми, используемая путешественниками-румынами в качестве своего дома

Вернуться к тексту

Бхавна Гафа

После похищения Инеж Бхавна обычно просыпалась на рассвете, осторожно выпутывалась из объятий мужа и тихонько кипятила воду для пряного чая. Утренний ритуал завершался молитвой у кровати Инеж.

К тому моменту, когда вставал Самир, слезы на щеках высыхали. Муж никогда не смотрел в сторону кровати дочери.

Бхавна старалась крепко держаться на ногах, пока капельки морского тумана оседали в ее седеющих волосах. Самир спал в каюте, и она не стала его будить. В первые месяцы после похищения Инеж он очень мало спал. И теперь его всегда мучали кошмары. Бхавна приучила себя не будить мужа, даже если он кричал во сне. Ему нужен был отдых.

Она стояла у носа корабля, который вез их в Кеттердам, и всматривалась в горизонт с надеждой и страхом. В груди свился узел. После того, как царский посланник приехал в их лагерь, Бхавна чувствовала себя так, словно падала с трапеции.

Когда они поднялись на борт корабля, один из моряков, заметив их измученные лица, сжалился над ними.

— Сули? Впервые в Кеттердаме? — медленно спросил он на равкианском.

Самир кивнул и крепко взял Бхавну за локоть.

Матрос присвистнул, оглядев их с ног до головы.

— Развлекайтесь, но будьте осторожны. Бочка опасна, а вы станете легкими мишенями. В Восточном Обруче есть много игорных заведений, но я бы держался подальше от Западного Обруча. Хотя, как говорят, в «Наковальне» дамы не останутся без мужского внимания.

Самир помрачнел, уловив смысл слов матроса, но тот продолжал как ни в чем не бывало.

— Если все же отправитесь в Бочку, остерегайтесь Грязных рук. Карманники — это одно, а демоны — совершенно другое.

Напевая веселую песенку, матрос отправился проверить бегучий такелаж, оставив Самира и Бхавну гадать о демоне Грязные Руки, пока носильщик не проводил их в каюты.

Это был не последний раз, когда они слышали о Грязных руках. Моряки частенько сплетничали о его преступлениях. Каждое кровавее предыдущего. Шептали, что он сбросил слугу с самого высокого маяка в Кеттердаме. Что отрубал руки и сыпал отраву в колодцы. Что носил вырванные у врагов глаза в карманах, как сувениры. Бешеный пес.

Бхавна крепче сжала фальшборт⁽¹⁾ и вознесла еще одну молитву Санкта Маргарите.

«Прошу, присмотри за моей дочерью».

Она вспомнила, как впервые рассказала дочери историю о Санкта Маргарите. Дело происходило в начале осени. Они стояли лагерем вдоль побережья Равки на границе с Фьердой. Ночью горький северный воздух начал пробираться в вардо, забираясь под одеяла, точно бродячая кошка. Караван собирался скоро двинуться на юг. Позади Самир топил дровами приземистую пузатую печь. Бхавна уложила Инеж в кровать, укрыв до подбородка теплыми одеялами, и дочь попросила рассказать ей историю.

— Хм, — задумалась Бхавна и убрала с глаза дочери прядь волос. Ее темные волосы разметались по подушке, словно пролитые чернила. — Не знаю, meja. Уже слишком поздно.

Тогда Инеж схватила ее за руку и села.

— Пожалуйста, мама! Я еще не устала. Расскажи мне… нет, расскажи нам историю о святых.

Она заговорщически кивнула отцу, который, сидя на корточках, наблюдал за ними. Бхавна обернулась к мужу и встретила его теплый взгляд. Он закрыл дверцу печи и встал.

— Давай, mera pyaara. Расскажи нам историю, — попросил он, и лицо Инеж просияло.

Самир вытер ладони о льняные штаны и опустился рядом с женой у кровати дочери. Инеж с довольным видом улеглась обратно.

— Хорошо, — вздохнув, согласилась Бхавна и сделала вид, что перебирает в уме легенды. — Я когда-нибудь рассказывала тебе историю о Санкта Маргарите, meja?

— Нет! — обиженно выпалила Инеж.

Дочь хранила истории о святых в самом сердце. Санкта Анастасия и Санкт Илья давали ей сил, когда прошлой зимой ее одолела лихорадка. Санкта Елизавета сидела у нее на плече, когда Инеж по весне сажала с Бхавной герань. Инеж только закатывала глаза, когда двоюродные братья хихикали над талисманом Санкта Маради — покровительницы невозможной любви. Как бы она не отрицала, Инеж собирала истории, словно драгоценные цветы, боясь, что иначе они увянут.

— Ну, meja, это не очень приятная история, — предупредила Бхавна, расправляя одеяло. — Как и всякая история про демонов.

— Демоны? — ахнула Инеж и подтянула одеяло к подбородку.

— Демоны, — торжественно подтвердила Бхавна.

— О демоне, — поправил Самир.

Бхавна игриво шлепнула его.

— Ты рассказываешь историю или я?

Самир подмигнул дочери и поднял руки в знак примирения.

— Ты, mera pyaara.

— Другое дело, — фыркнула Бхавна. — Так на чем я остановилась? Ах, да. В каналах Кеттердама поселился демон, как это временами случается.

Инеж серьезно кивнула. Она никогда не была в Кеттердаме, но слышала о его мутных каналах, которые прорезали мощенные булыжником узкие улочки. От Аши она узнала, что это город полный «шеврати» — мужчин и женщин, поклонявшихся Гезену, богу жадности. Инеж содрогнулась. Неудивительно, что демон выбрал поселиться в гаванях Кеттердама — городе, оставленном святыми.

Как и все Гафа, Бхавна была артисткой. Понизив голос, она с выражением поведала историю о демоне Кеттердама. Монстр прятался под мостом в районе Гарден. Покрытый белыми чешуйками, с длинным красным языком, он заманивал ничего не подозревающих детей, чтобы утащить их на дно канала.

— Жители Кеттердама стали бояться. Но нашелся один человек, который понял, что происходит, и решил положить этому конец.

— Санкта Маргарита, — вздохнула Инеж. Ее глаза сделались большими словно блюдца.

— Санкта Маргарита — подтвердила Бхавна. — Ее отец работал ювелиром, и она жила в комнате над магазином. У Маргариты был дал видеть красоту. А может, и нечто большее. Драгоценные камни, прошедшие через ее руки, сияли особым светом. Изумруды были столь зелеными, что их легко путали с виноградинами. Благодаря слезам Маргариты сапфиры делались синими, как волны Истинноморя. Бриллианты, которые гранила Маргарита, сверкали точно звезды. Однажды утром, когда Маргарита сидела у окна, она увидела, как из воды показался демон. Он готовился схватить ребенка, гуляющего у кромки воды. Не раздумывала ни секунды, Маргарита схватила сапфир и швырнула в демона.

— Это сработало? — спросила Инеж. — Сработало?

— Терпение, meja, — мягко пожурил Самир. Он тоже ловил каждое слово Бхавны.

Затем Бхавна рассказала, как демон, позабыв про ребенка, нырнул за камнем. В тот день трагедия миновала, но Маргарита знала, что чудовище вернется. Никто не поверил ее словам, а потому она изо дня в день сидела у окна, как часовой. Маргарита спасала ребенка за ребенком, и с годами жители Кеттердама начали забывать о демоне, хотя тот все еще рыскал по Садовому району, становясь все отчаяннее и голоднее. Маргарита понимала, что с возрастом становится слишком уставшей и медлительной, чтобы предотвратить трагедию. Нет, демона нужно было остановить навсегда.

— Маргарита знала о любви демона к драгоценностям и решила использовать его слабость в своих интересах. Она приступила к работе. Результатом ее трудов стал алмаз, размером с валун.

— Что она с ним сделала, мама? — сонно спросила Инеж. Ее глаза уже начали слипаться.

— Когда она снова увидела демона, то бросила алмаз в воду, — ответила Бхавна, как будто это было очевидно. — Демон нырнул за ним, намереваясь отнести камень в грот к другим сокровищам, но алмаз был слишком тяжелым. Демон тщетно пытался поднять его со дна, пока не утонул. Когда его туша всплыла на поверхность, Маргарита знала, что ее миссия выполнена. Дети Кеттердама снова были в безопасности.

Инеж зевнула.

— Жадность была его богом, — сонно пробормотала она и завернулась в одеяла.

— Верно, meja, — Бхавна поцеловала дочь в лоб. — Жадность была его богом, но святые умнее любого демона. Помни об этом. А теперь ложись спать. Завтра тяжелый день.

Обняв мужа, Бхавна смотрела на умиротворенное лицо дочери, и сердце ее ныло от тревожного предчувствия. В конце концов, она упустила ключевую часть истории. Что подумала бы Инеж, если бы Бхавна рассказала ей о костях, которых выбросило волнами на берег годы спустя? Будет ли по-прежнему любит святых, если узнает, что Санкта Маргарита не смогла спасти всех детей?

И теперь, стоя на носу корабля и глядя вдаль, Бхавна вспоминала сплетни моряков об еще одном демоне — Грязные руки.

Когда на горизонте показалась земля, Бхавна задумалась над тем, что найдет в Кеттердаме.

1) ограждение по краям наружной палубы корабля

Вернуться к тексту

Самир Гафа

Каждый раз, когда Самир Гафа закрывал глаза, то видел переломанное тело дочери. Кошмары всегда разыгрывались по-новому. Ему снилось, что Инеж наблюдает за ним из трюма рабовладельческого корабля. Снилось, что дочь с серой одутловатой кожей и водорослями в локонах пытается утянуть его на морское дно. Порой Инеж вылезала из неглубокой могилы, смаргивала землю и вычесывала стертыми в кровь ногтями червей из волос.

Каждый сон неумолимо напоминал об истине, которую Самир знал в глубине души — его дочь мертва.

По сулийским обычаям, караван не оплакивал пропавших, пока не проходило много лет. Ведь их народ был странниками, пыльная дорога была их домом. Не первый раз, когда волки преследовали караван, чтобы утащить бедного ягненка из стада. Иногда случалось чудо, и ребенок возвращался. Однако во снах Инеж протягивала руку сквозь завесу между жизнью и смертью. Вонзив ногти Самиру в грудь, призрак шипел то, что Самир больше всего боялся услышать: «Это твоя вина».

Даже когда Самир сел на корабль в Ос Керво, часть его не верила, что Инеж ждет их в Кеттердаме. Письмо было ошибкой — жестокой, красивой ложью.

Он проснулся от очередного кошмара, когда Бхавна вошла в каюту и объявила, что они прибудут в Пятую гавань через час. Самиру пришлось бороться с порывами тошноты, пока Бхавна упаковывала вещи в рюкзак. Во сне вороны клевали тело дочери, в то время как Грязные руки — новый гость кошмаров — с развлечением наблюдал за происходящим.

Прогнав наваждение, Самир со вздохом поднялся. Дав себе немного времени привыкнуть к качке, он молча оделся и принялся помогать жене упаковывать вещи. Напряжение так и искрило между ними. Наконец, закончив со сборами, они поднялись на палубу.

Перекинув через плечо рюкзак, Самир с Бхавной встали у носа корабля, наблюдая, как все четче вырисовывается Кеттердам. Первым, что заметил Самир, когда они вошли в Пятую гавань, был сладковатый запах гниения отходов и соли, от которого скрутило живот. Яркие краски покосившихся домов ошеломляли. Сами доки представляли собой лабиринт из ящиков и контейнеров. У соседнего причала разгружали груз из Нового Зема. Мимо них проплыло каэльское торговое судно.

— Как мы найдем ее здесь? — с трепетом прошептала Бхавна.

Матросы отдали швартовые концы. Самир молчал. Письмо, которое они получили, хоть и было запечатано царской печатью, содержало расплывчатые сведения. По правде говоря, Самир не верил, что они найдут Инеж, но Бхавна возненавидела бы его, если бы он озвучил свои мысли.

— Начнем со штаб-квартиры стражи, — предложил Самир, наблюдая как матросы спускают трап. — Пойдем, mera pyaara. Только мул отрекается от своей семьи.

Бхавна удивленно воззрилась на него, и Самир почувствовал, как краснеют щеки. После исчезновения Инеж от него редко можно было услышать сулийские пословицы. Решив не обращать внимания на изучающий взгляд жены, Самир сжал рюкзак и зашагал по трапу. Он не мог позволить жене увидеть, что Кеттердам сбивает его с толку. Ведь он уже столько раз подводил ее. Мысль о том, чтобы разочаровать жену, была невыносима.

Неожиданно Самир почувствовал, как волоски на руках встали дыбом. Он резко остановился, и Бхавна врезалась в его спину.

— Мама! Папа!

Самир повернул голову на окрик и почувствовал, как ногти Бхавны впились ему в руку. Вдоль набережной им на встречу бежал призрак. Самир пытался сопоставить знакомые и новые черты. На девушке была странная черная одежда вместо шелков. Худое лицо с резкими чертами, длинные волосы заплетены в тугую косу. Фигура оформилась, но осталась тоненькой и миниатюрной. Темные глаза блестели от слез.

«Она похожа на Бхавну», — с замиранием сердца подумал он.

А в следующий миг они с женой уже бежали навстречу дочери.

Они встретились посреди набережной, и Самир притянул Инеж в свои объятия. Он чувствовал ее прерывистое дыхание на своей груди, пока Бхавна целовала дочь в макушку и благодарила святых.

«Из плоти и крови. Вовсе не привидение».

— Ты жива, meja. Ты не призрак, ты в самом деле жива, — прохрипел он.

В ответ Инеж запрокинула голову и рассмеялась. Звук ее смеха напомнил Самиру об оттепели, когда с ручьев сходит лед, и те с хрустальным звоном устремляются вперед.

— Да, папа, я действительно здесь. Я выжила.

И в подтверждении своих слов, Инеж крепко обняла их. От ее волос неуловимо пахло розами.

Самир наконец позволил себе закрыть глаза и дал волю слезам, которые так долго сдерживал. Его трясло. Вот о чем он хотел грезить во снах, а не о череде ужасов. Инеж была жива.

Тук.

Самир открыл глаза и взглянул на дочь. Инеж потерла покрасневшие глаза рукавом рубашки.

— Я хочу узнать все о караване, — выпалила она с резковатым сулийским акцентом. — Как поживают двоюродные братья? До меня дошли слухи, что на Зимнем празднестве выступали сули. Это правда? Вы там выступали? А как Ханзи? Аша? Мне столько нужно у вас просить…

Казалось, слова сами слетали с ее губ, точно скворцы. Самиру всегда казалось, что керчийцы говорят так, будто у них рот набит палками — скрипуче и отрывисто. И он удивился, что мелодичный голос Инеж приобрел подобные нотки.

— Не торопись, meja, — Бхавна поцеловала дочь в лоб. — У нас будет достаточно времени дать ответы. И задать свои вопросы.

Инеж кивнула, и в ее глазах мелькнула тень страха, прежде чем она улыбнулась.

— Конечно, мама. У нас есть время.

Тук.

Инеж резко обернулась. И вот тогда Самир заметил хромающего к ним молодого человека, тяжело опирающегося на трость. Одет в ладно скроенный черный костюм, на плечах накинуто шерстяное пальто. Зачесанные темные волосы блестели на солнце, как перья ворона. И тем сильнее выделялось бледное, как молоко, лицо с темными кругами под глазами. И хотя карие глаза блестели, как панцирь скарабея, выражение его лица оставалось нечитаемым.

Если его дочь выглядела так, словно сошла с полотен импрессионистов, то этого человека рисовал явно ДеКаппель — легкие светлые мазки на сумрачном фоне.

Юноша остановился перед ними, и Самир невольно вспомнил о демоне, обитавшем в каналах Садового района. У незнакомца была бледная кожа, как у монстра, который с одинаковой жадностью упивался бриллианты и чужим отчаянием. Когда юноша открыл рот, чтобы заговорить, Самир почти ожидал увидеть длинный красный язык. Но вместо этого незнакомец заговорил с Инеж на отрывистом керчийском.

Инеж осторожно высвободилась из объятий и извиняющимся тоном что-то ответила. Она подалась ему навстречу, как цветок, тянущийся к солнцу. Уголки губ юноши растянулись в подобии улыбки, но Самир знал, что на самом деле это была уловка демона.

— Мама, папа, — Инеж снова перешла на сулийский. — Это Каз. Он…

Самир перестал слушать. Сердце глухо билось в груди, когда юноша вытащил из кармана пальто пару тонких кожаных перчаток и натянул их на по-паучьему длинные пальцы. Сразу вспомнились кровавые истории, которые рассказывали равкианские моряки.

— У Грязных рук когти вместо пальцев, — заявил один из матросов. — Он как ядовитая жаба — может убить одним прикосновением.

— Неправда, — упрямо возразил другой. — У моего кузена произошла стычка с Грязными руками в Маленькой Равке. Его руки окрашены кровью младенцев. Поговаривают, что публичные дома отдают их Отбросам со скидкой.

Моряки шумно рассмеялись.

— Твой кузен врал, Павел. Если бы он действительно видел голые руки Бреккера, то не трепался бы об этом. Один удар тростью — и он отправился бы прямиком на баржу Жнеца.

Сердце забилось пуще прежнего, когда Самир увидел, что юноша сжал набалдашник трости в виде ворона.

Солнечный луч блеснул на металлическом клюве.

Бхавна Гафа

За годы брака Бхавна узнала, что ее муж — непоколебимый человек. Тверд, как скала у моря. Волны могли со временем обточить его грани, но не разрушить. Бхавна могла назвать только два случая, когда самообладание покинуло мужа, уступив место кипящей ярости.

Впервые Бхавна столкнулась с гневом Самира в начале их ухаживаний. Во многих смыслах Самир тогда был незнакомцем: красивым юношей, на которого она украдкой поглядывала, восхищаясь волевым подбородком и темными ресницами.

Тогда она не знала, что он тоже наблюдал за ней. В их брачную ночь Самир признался, что засматривался на нее каждый раз, когда она отряхивала руки от магнезии перед трапецией. Тогда все ее внимание было устремлено на перекладины снаряда, и Самир мог не боятся, что его заметят. Рассказав ей правду, Самир опустил глаза, застенчиво улыбаясь. Бхавна рассмеялась и, приподняв его лицо за подбородок, крепко поцеловала.

Но тогда Бхавна не знала, как сильны чувства Самира к ней; как он стремится защищать дорогих людей. Поэтому она оказалась шокирована, когда в одну беззвездную ночь перед их свадьбой Самир врезал в челюсть рядовому первой армии.

Караван встал лагерем под Новокрибирском, на краю Неморя. В то время Бхавне было семнадцать, и пройдут годы, прежде чем город поглотит тьма, а затем Санкта Алина пожертвует собой, чтобы уничтожить Каньон. Бхавна помнила, как клубящиеся тени Каньона поднимались непроницаемой стеной к западу от лагеря. Каждый раз, когда она выходила из вардо, по спине бежали мурашки. Ночь здесь наступала быстрее.

В тот вечер на выступлении присутствовало много солдат Первой Армии, которые ускользнули из казарм, чтобы посмотреть, как сулийские акробаты бросают вызов смерти в обмен на горстку влачек с орлиным профилем.

После окончания представления Бхавна всегда помогала другим артистам закрепить сети и убрать снаряды, прежде чем отправиться домой. В ту ночь она задержалась больше обычного: Самир над чем-то смеялся со своим братом в углу палатки, и часть ее надеялась, что он заметит ее. Но он так и не обернулся, и, проглотив разочарование, Бхавна направилась в свое вардо.

Она до сих пор помнила, как волосы встали дыбом, когда она поняла, что за ней следят. Рядовой Первой Армии, еще совсем юноша, угловатый и безбородый. Но его глаза остекленели от выпитого кваса. Кинув голодный взгляд, он схватил ее шелка. Бхавна замерла, когда солдат наклонился и зашептал ей непристойности.

И тут откуда ни возьмись появился Самир и со всей силы врезал солдату в челюсть. Тот повалился на землю. Кое-как встав на ноги, выпивоха бросился бежать в сторону Новокрибирска. Самир с яростью смотрел ему вслед, а потом молча сопроводил Бхавну до дома.

На следующее утро, когда они собрались на репетицию в шатре, Бхавне казалось, что Самир наблюдает за ней, но ей так и не удалось поймать его взгляд.

Во-второй раз Бхавна видела мужа разъяренным, когда похитили Инеж.

Самир был любящим отцом. Бхавна отчетливо помнила выражение его лица, когда повитуха передала кулек с младенцем в его руки. Инеж была такой крошечной, с темными мягкими, как утиных пух, волосиками. Самир коснулся ее крошечной ладони, и Инеж обхватила пальчиками его руку, отказываясь отпускать.

— Она пошла в тебя, mera pyaara, — рассмеялся Самир. — У нее хватка воздушной гимнастки.

После родов у Бхавны открылось такое сильное кровотечение, что ее лицо стало белым, как снег. Попросив Самира уйти, женщины каравана делали все возможное, чтобы помочь ей. В предрассветный час повитуха объявила, что худшее позади и с облегчением вытерла лоб Бхавны. Когда Самиру наконец-то позволили вернуться в вардо, он сразу бросился к постели и сжал ее руку.

— Я хочу подержать свою дочь, — слабым голосом потребовала Бхавна. — Прошу, дай мне мою дочь.

Самир сходил за Инеж и передал дочь Бхавне. Слушая тихий стук сердца дочери, Бхавна осознала, что Инеж будет их единственным ребенком.

Итак, Самир души не чаял в дочери, и как только Инеж научилась ходить, она повсюду хвостиком следовала за ним. С появлением Инеж Самир стал более открытым, чаще улыбался. Бхавна шутила, что гадалка в маске шакала заменила ее красивого мужа, а Самир только смеялся.

Когда Инеж встала на проволоку вслед за Самиром, Бхавне пришлось признать, что, хотя Инеж и пошла в нее, она была папиной дочкой.

Поэтому Бхавна не удивилась, что исчезновение Инеж пробудило в нем гнев. Поисковые группы возвращались с пустыми руками, и Самир сникал все больше, пока однажды не вышел из вардо в лунную ночь. Бхавна призраком последовала за мужем, и нашла того стоящим на коленях, в кровь разбивающим костяшки о доску. Бхавна молча перевязала его руки, и они никогда не говорили о произошедшем.

Бхавна могла назвать только два случая, когда самообладание покинуло мужа, уступив место кипящей ярости. Поэтому неудивительно, что, ошеломленная суматохой в Пятой гавани, она не заметила, как муж закипает.

Пока юноша с тростью непринужденно натягивал перчатки, Бхавна пыталась сопоставить рассказы, которые слышала на корабле, с человеком перед собой. Моряки шептались об Ублюдке из Бочки, будто тот был реинкарнацией Дарклинга; мерзким монстром, который прятался под кроватью, чтобы затащить ничего не подозревающих детей в свою зубастую пасть.

Но когда Бхавна оглядела стоящего перед ней юношу, материнское чутье сказало ей: это не монстр.

Грязные руки был ребенком — бездомным котенком со вздыбленной шерстью, чтобы казаться больше перед мордой бешеной собаки.

— Мама, папа, это — Каз. Он…он…

Казалась, Инеж не могла подобрать нужных слов, но Бхавна уловила нотки обожания в ее голосе; то, как она неосознанно тянулась к этому мальчику.

«Святые, она любит его», — подумала Бхавна, когда щеки Инеж окрасились румянцем.

— Это Каз, — попыталась снова объяснить Инеж. — Он… мой друг. Он спас меня, мама. Он спас…

Но договорить Инеж не успела. Все произошло стремительно.

Бхавна почувствовала, как мышцы мужа напряглись под ее рукой, и повернула к нему голову как раз в тот момент, когда Самир рванулся вперед и вцепился в лацканы пальто юноши.

— Папа! — вскрикнула Инеж.

Ублюдок из Бочки запаниковал. Пытаясь оттолкнуть от себя ее мужа, он ударил его тростью в живот, и Самир упал на колени. Инеж пробежала мимо отца и встала на колени рядом с Казом, который тоже упал на одно колено. Его безупречный шелковый галстук был смят, а кожа приобрела болезненный зеленоватый оттенок. Но его темные глаза оставались пустыми и бесстрастными, как у акулы.

— Каз, — тихим голосом, каким сулийские дрессировщики успокаивают испуганную лошадь, позвала Инеж. Юноша словно не слышал ее. Он тяжело дышал и судорожно сжимал набалдашник трости.

— Каз, — повторила Инеж, а затем заговорила на керчийском. Она сидела рядом, но не прикасалась к нему.

Самир в замешательстве наблюдал за ними потемневшими от ярости глазами.

Каз медленно приходил в себя. Глубоко вздохнув, он поднялся на ноги. Взглянув на Бхавну и Самира, он дрожащими пальцами попытался поправить галстук, а затем взглянул на Инеж, что-то ища в ее лице.

Инеж ответила на его невысказанный вопрос на керчийском.

По-видимому, ответ Каза удовлетворил. Он коротко кивнул и захромал прочь. Но Бахвна заметила, как его взгляд ненадолго задержался на губах Инеж.

Инеж стояла прямо, словно проглотила палку, и смотрела ему вслед. Затем обернулась к ним. Ее губы были сжаты, а руки слегка подрагивали, когда пробежались по рукояти кинжалов, словно те были талисманами. Через мгновение она помогла отцу подняться и взяла рюкзак.

— Пойдемте, — сказала она, упорно избегая смотреть им в глаза. — Нам о многом нужно поговорить.

Самир Гафа

Следуя за дочерью на восток по лабиринтам улиц Кеттердама, Самир чувствовал, как красная пелена, застилающая взор, начинает спадать. Тупая, пульсирующая боль вернула его к реальности, но Самир подавил желание размять живот, куда его ударили тростью, и вместо этого сосредоточился на ощущениях.

Проблеск черной косы Инеж впереди. Твердая хватка Бхавны на его руке. Шум просыпающегося города.

Но как бы Самир ни старался отвлечься, болезненный узел в животе не хотел распутываться. Перед глазами то и дело вставала картина, как Инеж стоит на коленях над Грязными руками и шепчет слова утешения. Он отметил, с каким беспокойством она смотрела ему вслед. Самир не сомневался: Бреккер держал его дочь в рабстве, и осознание этого факта ранило куда сильнее, чем трость.

Оставив Пятую гавань позади, они все дальше продвигались в центр города по узким улочкам. По каналам скользили гондолы. Самир смутно отметил, что ветхие, покосившиеся домишки уступили место более опрятным домам. Когда они прошли мимо балконных ящиков с яркими тюльпанами, Бхавна наконец заговорила.

— Куда ты ведешь нас, meja?

Инеж оглянулась и замедлила шаг, чтобы поравняться с матерью.

— Мои друзья живут в Садовом квартале, — сказала она, явно тщательно взвешивая каждое слово. — Я живу у них с тех пор, как покинула Бочку. Они с радостью примут вас: мы через многое прошли вместе.

Они свернули за угол, пока говорили, и Бхавна замерла. Самир проследил за ее взглядом. Перед ними высился величественный собор, чьи шпили уходили в небо, словно зазубренные вершины горных хребтов. Шпили напомнили Самиру гигантскую руку, вцепившуюся в облака. Хотя они видели крыши из гавани, было нечто особенное в том, чтобы стоять у основания длани Гезена. Самир на миг представил, как эти пальцы сжимаются в кулак.

— Святые, — скривилась Бхавна. — Как бельмо на глазу.

Инеж ухмыльнулась.

— Церковь Бартера, — объяснила она. — Великая длань Гезена во всей красе.

Ее голос звучал легко, но ее взгляд скользил по металлическим лозам, которые опутывали окисленные медные крыши, остановившись на бледно-зеленом шпиле. Инеж тяжело сглотнула, прежде чем обернуться к ним.

— Пойдемте, здесь недалеко.

Она вывела их из-под тени церкви на сверкающую булыжниками улицу Гельдстрата. Особняки здесь были огромными и роскошными, как поместья равкианской знати. Глаза Самира расширились, когда Инеж подвела их к порогу богатого особняка. Он рассматривал красные тюльпаны, которыми было расписано крыльцо, когда Инеж достала из рукава ключ и открыла дверь.

— Твой друг здесь работает, meja? — в замешательстве спросила Бхавна, когда они вошли в зал, выложенный черной плиткой.

Инеж немного застенчиво покачала головой.

— Нет, мама, он тут живет.

Бхавна не успела отреагировать на странное заявление, потому что из-за угла выскочил долговязый земенец. При их виде он пораженно застыл. Хотя сулийцы в караване носили пестрые одежды, внешний вид юноши ошарашил Самира: пурпурный узорчатый жилет поверх бледно-лиловой рубашки, рукава которой были закатаны до локтей, обнажая татуировки; бордовые бриджи.

Придя в себя, земенец задал вопрос Инеж на керчийском. Когда Инеж ответила, юноша рассмеялся и закружил ее в объятьях. Инеж игриво шлепнула его по рукам и тоже рассмеялась. Наконец юноша поставил ее на землю, дочь обернулась к ним, сияя от счастья.

— Это мой друг Джеспер Фэйхи, — пояснила она. — Один из моих старейших друзей в Кеттердаме.

Джеспер отвесил экстравагантный поклон. И тут из-за угла выглянул кудрявый рыжеволосый юноша. Джеспер сразу притянул его к себе, отчего тот покраснел, но не отстранился.

— А это Уайлен Ван Эк. Хозяин поместья.

Инеж что-то сказала кудрявому юноше, на что тот кивнул, и обратился к ним:

— Я немного говорю по-равкиански. Когда я был моложе, мой отец… — Уалейн покраснел и на мгновение сбился с мысли. — Я был на летних скачках в Карьеве.

Самир знал про скачки в Карьеве, хотя вряд ли их впечатления с юношей совпадали. Каждое лето богачи слетались к южной границе Равки словно мухи на мед. Оценивали породистых лошадей, делали ставки. Но как только деньги кончались, они разъезжались кто куда, оставляя опустевший Карьев позади.

Самир несколько лет своей юности провел на окраине Карьева. Однако сулийцам там были не рады. Он помнил злобные насмешки белолицых равкианских знатных особ, когда осмеливался не расшаркиваться перед ними. Помнил, как их богато одетые жены при виде него крепче сжимали расшитые бисером кошельки. Но отчетливее всего ему запомнилось облегчение, когда он отправился с караваном прочь от чужих суждений.

Так он усвоил суровый урок: богачи время от времени могли терпеть сулийцев, но не как равных, а как забавную диковинку.

Поэтому Самир с недоверием пожал руку юноши. Он не знал, каким образом его дочь нашла пристанище в роскошном особняке Уайлена Ван Эка, но помнил спутанные простыни, кровь на тропе к морю, и подозревал, что за этим стоит какая-то история.

Мысли невольно обратились к тюльпанам, которыми было разрисовано крыльцо: их лепестки были алыми, как капли крови на песке.

Бхавна же напротив крепко обняла юношей, бормоча слова благодарностей. Инеж, закусила губу, смотрела на него через плечо матери, и Самир снова уловил в ее глазах тень страха.

— Поскольку большинство из нас владеет равкиаским, давайте общаться на нем.

Она извиняюще улыбнулась Джесперу, но земенец только добродушно пожал плечами.

— Мы искали тебя, Инеж, — объяснил Уайлен. — Потом увидели закуски на тумбочке и решили, что тебя какое-то время не будет. Мы только сели завтракать.

Инеж принюхалась.

— Вафли? — с энтузиазмом спросила она.

— Яблочные, — подтвердил Уайлен и застенчиво улыбнулся им с Бхавной. — Хватит на всех.

Самира и Бхавну провели к небольшому столу у широкого окна, которое открывало вид на ухоженный розарий и Гельдканал. На тарелках высились огромные пирамиды вафель. Уайлен суетливо принес два стула и столовое серебро.

Заняв свое место, он жестом обвел комнату.

— К сожалению, в столовой идет ремонт, — пояснил он. — Поэтому мы пока едим здесь.

Инеж фыркнула и налила стакан апельсинового сока.

— Мы благодарны за вашу щедрость, даже если бы трава была нашей скатертью, а небо — крышей, — ответила Бхавна. — Разделить трапезу с друзьями нашей дочери — это редкий подарок от святых.

Похоже, Уйален не знал, что на этот сказать и решил просто передать Бхавне вафель с корицей. Жена отложила себе две вафли и быстро прочла молитву. Однако, когда она передала тарелку Самиру, тот помедлил. Идея разделить трапезу с этими странными подростками казалась бессмысленной, когда проблема Грязных Рук все еще маячила на горизонте. Инеж приняла от него тарелку, старательно избегая его взгляда.

Не обращая внимания на напряжение между Самиром и дочерью, Джеспер откинулся на спинку стула и задал вопрос. Инеж напряглась.

— Каз присоединится к нам? — любезно перевел Уайлен.

Инеж с силой вонзила вилку в вафли и что-то процедила в ответ на керчийском.

Глаза Джеспера комично расширились, и он с уважением оглядел Самира. Взмахнув вилкой, он что-то проговорил.

— Джеспер хотел бы поблагодарить тебя за то, что ты поставил Каза на место, — закатив глаза, перевела Инеж.

Откусив вафлю, она добавила:

— Если Джеспер попытается втянуть тебя во что-то незаконное, прошу, просто не обращай на него внимания. Он только недавно завязал.

Джеспер сощурился, а Уайлен подавился апельсиновым соком. Инеж продолжала с хмурым видом уплетать вафли.

— Расскажи нам больше о господине Бреккере, meja — попросила Бхавна, не обращая внимания на то, как Самир нервно сжал столовые приборы. — По пути в Кеттердам мы слышали о нем дикие истории, но вряд ли они все они правдивы.

При этих словах Уайлен поморщился, а на лице Инеж отразилось понимание. Она проглотила кусочек вафли и какое-то время глядела в окно на сад, прежде чем расправить плечи, как делала всегда, перед тем как ступить на проволоку.

— Каз спас меня, мама, — тихо проговорила она.

Терпение Самира лопнуло, и он ударил кулаком по столу, заставив Уайлена подпрыгнуть от неожиданности. Джеспер заметно напрягся.

— Ты уже говорила это раньше, — процедил Самир самым что ни на есть угрожающим тоном. — Спас тебя от чего, meja? Почему ты не говоришь нам?

В комнате воцарилась тишина, нарушаемая только пением птиц в саду

— Ты можешь рассказать нам, meja — мягко заверила Бхавна.

Инеж не ответила и молча ушла из комнаты. Джеспер озабоченно смотрел ей вслед.

Самир взглянул в окно на Гельдканал и ему показалось, что он увидел, как бледный демон утаскивает на дно его дочь.

Бхавна Гафа

К тому времени, как Бхавна забралась на крышу поместья Ван Эков, полуденное солнце стояло в зените, рассеивая городской смог. Инеж сидела, подставив лицо солнцу, и смотрела на Гельдканал, воды которого блестели, точно алмаз. Дочь не подняла головы при ее приближении, но, когда Бхавна присела рядом, спросила:

— Где папа?

Мимо них проплывали гондольеры. После того, как Инеж внезапно оставила их за завтраком, покрасневший и заикающийся Уайлен Вак Эк отвел их в гостевую на третьем этаже. Пока Самир сердито разглядывал дорогое постельное белье и изящную драпировку, Уайлен отвел Бхавну в сторонку и пробормотал, что если она хочет найти Инеж, то лучше начать с крыши. Затем, бросив на ее мужа нервный взгляд, юноша оставил их обустраиваться. Как только дверь за ним закрылась, Самир сел на кровать и обхватил голову руками.

— Он сейчас отдыхает, — тщательно взвешивая каждое слово, ответила Бхавна. — Будь терпелива к нему, meja. Для него это был трудный день, как и для всех нас.

Инеж сдавленно рассмеялась. Утерев нос рукавом, дочь обернулась к Бхавне. Ее глаза покраснели от слез, но все же светились удивлением, словно она до конца не могла поверить, что сидит бок о бок с матерью.

— Я совсем не так представляла нашу встречу, — выдохнула она и улеглась на нагретую солнцем черепицу, закрыв глаза. Бхавна последовала ее примеру. Небо, раскинувшееся над ними, было ярко голубым, как яйцо малиновки, испещренное то тут, то там облаками.

— Я помню тебя совсем малышкой, — сказала Бхавна, рассматривая проплывающее мимо облако. — Всякий раз, когда я укладывала тебя спать, ты требовала рассказать историю.

— Историю о святых, — припомнила Инеж.

— Расскажи мне историю, meja, — попросила Бхавна.

Инеж какое-то время молчала, а когда заговорила, голос ее звучал глухо:

— После того, как меня похитили, я очнулась в трюме корабля работорговцев. Там были и другие дети. Мальчик, похищенный с верфи. Девочка, которую украли, когда она играла у реки с друзьями. И многие другие. Тогда я не понимала языка, на котором говорили моряки, но один юноша объяснил, что нас везут на частный аукцион в Керчию. Я не знала, чего ждать…

Бхавну обуял гнев, стоило ей представить, как испуганная дочь ютится в недрах корабля.

— Я тешила себя надеждой, что, когда мы прибудем на место, там меня найдет папа. Мы бы вернулись в караван и больше никогда не расставались. Но когда я приехала в Кеттердам…

Голос Инеж дрогнул, и Бхавна переплела их пальцы. По коже пробежал холодок дурного предчувствия.

— Когда я приехала в Кеттердам, то перестала надеяться, что когда-нибудь увижу тебя снова, — призналась Инеж. — Надеяться было слишком больно. А потом… потом я боялась, что, если мы увидимся вновь, ты меня не узнаешь.

Бхавна крепче сжала ладонь дочери. Собственное сердце бешено стучало в груди.

— Ты моя дочь, Инеж. Я всегда узнаю тебя, — горячо заверила она.

Инеж крепче зажмурилась, и по ее щекам потекли слезы. Бхавна слышала в этом молчании всю невысказанную боль. В саду птица затянула тихую пронзительную трель. Бхавна с грустью поняла, что не узнает мелодии — она была ей чужда. В конце концов птица улетела.

— Знаешь, это Каз организовал вашу поездку, — сказала Инеж. — Может, это глупо, но мне бы хотелось, чтобы он был рядом… когда я закончу рассказ.

— Ты заботишься о нем. А он заботится о тебе, — это был не вопрос, а, к собственному удивлению Бхавны, утверждение.

Инеж открыла глаза и перевернулась на бок. Бхавна тоже легла на бок и заправила за ухо падающую на лицо дочери прядь волос. Сердце щемило, когда она вспоминала маленькую девочку, которую укладывала спать в Равке.

— Каз пришел бы в ужас от того, как легко ты читаешь его мысли, — Инеж улыбнулась. — Он очень дорожит своей репутацией. Только представь, какой хаос ты могла бы учинить? Тетя Смирста тут же начала бы распускать сплетни. О нем бы говорил весь караван.

— Матери знают лучше, — усмехнулась Бхавна.

Улыбка Инеж истаяла.

— Сердце — это стрела, — пробормотала она.

— Ему нужна цель для меткого попадания, — закончила Бхавна и погладила дочь по щеке.

Бхавна знала, что в этот момент Инеж думала об отце: он часто повторял эту фразу на ее тренировках. Глаза Самира сияли гордостью, когда дочь осваивала новый трюк. Маленькой Инеж разрешалось сидеть на его плечах, словно царице Равки.

— Я уже не та девочка, которую ты помнишь. И я боюсь, что, когда ты узнаешь, что мне пришлось сделать, чтобы выжить… ты отвернешься от меня. Я боюсь, что папа…

Бхавна притянула дочь в объятия, поглаживая ее по спине. На миг Инеж напряглась, но потом расслабилась.

— Не смей так думать, meja. Не смей.

— Но папа…

— Твой отец любит тебя, meja, — заверила Бхавна. — Но он тоже напуган. Потеря тебя стала для него незаживающей раной.

Это была чистая правда. После похищения Инеж под глазами Самира залегли темные круги, ночью он метался и кричал во сне. Бхавна помнила, как перевязывала его окровавленные костяшки на берегу Ос Керво: ей приходилось вынимать занозы из ран. Но больше всего в память ей врезался полный обожания взгляд мужа, когда он взял новорожденную Инеж на руки.

У Бхавны были святые, котором она молилась так часто, что они стали ее добрыми знакомыми. Но что осталось у Самира, когда он потерял веру?

Наконец Инеж успокоилась, и они обе устремили взор на Гельдканал, по которому плыла гондола, полная цветов. При виде этого зрелища щеки Инеж окрасились нежным румянцем, и она взяла Бхавну за руку.

— Твои истории о святых давали мне сил жить дальше, — сказала она, провожая гондолу взглядом. Инеж вытащила из-за пояса кинжал, сталь опасно блеснула на солнце.

— Санкт-Петр, — она заставила лезвии балансировать на пальце. Первый подарок Каза. Ну, не совсем первый, но первый, который он признает.

Убрав кинжал обратно в ножны, Инеж продолжила:

— Святые всегда были рядом, чтобы защитить меня. Она знали, через что мне пришлось пройти. И они поняли. Они простили.

— Святые вернули тебя нам. Со временем твоей отец тоже это поймет, — Бхавна игриво толкнула дочь в плечо. — И тогда он захочет дать твоему возлюбленному еще один шанс.

— Я бы не назвала его возлюбленным, мама, — усмехнулась Инеж. — И я уверена, что отец задушил бы Каза, подвернись ему такая возможность.

Бхавна вздохнула.

— Можно ли его винить, meja? Мы находим тебя спустя два года в чужой стране без всяких объяснений. И тебя сопровождает печально известный преступник, который посрамит демона Санкта Маргариты. Что должен был подумать твой отец?

— Не надо верить во все, что болтают о Казе, — надулась Инеж, и Бхавна рассмеялась. — Если Каз узнает, насколько далеко распространились слухи, то сделается невыносимым. Он уже несносен.

— Я обязательно поставлю его на место, meja, — заговорщицким шепотом пообещала Бхавна. — Когда ты приведешь его в караван, он будет в нашей власти.

Инеж замерла.

— Каз купил мне корабль, — с благоговением произнесла она.

Бахвна решила, что ослышалась.

— Корабль?

— Военный корабль. Мама… я не уверена, что снова могу стать той, кем была — невинной сулийской акробаткой. Не знаю, смогу ли когда-нибудь выступать. Караван уже не мой дом. Тогда у вардо украли какую-то другую девочку. Временами мне кажется, что она умерла в трюме невольничьего корабля. Временами я оплакиваю ее. Но я могу спасти других, мама, — решительно сказала Инеж. — Я могу выслеживать работорговцев и возвращать похищенных детей. Думаю, за эти годы я поняла кое-что важное о святых: они никогда не действуют в одиночку, мама. Мы их руки. Долгое время после прибытия в Кеттердам я думала, что святые покинули меня. Но разве ты не видишь? Я ошибалась, потому что ты рядом со мной.

Глаза дочери лихорадочно блестели.

— Санкта Маргарита не бросала меня, мама. Она научила меня выживать. Кеттердам не уничтожил меня; он сделал меня опасной. И я не могу позволить, чтобы этот дар пропал даром. — Дочь кровожадно улыбнулась. — Работорговцы пожалеют о том дне, когда украли меня с берегов Равки.

Бхавна представила свою дочь за штурвалом военного корабля. В видении Инеж покоряла волны столь же уверенно, как и проволоку. Она вообразила, как матери обнимают своих детей, Инеж смотрит на воссоединившиеся семьи с трапа, а призрачная рука Санкта Маргариты лежит на ее плече. И бледный юноша, глядящий на ее дочь с едва сдерживаемой нежностью.

Сердце — это стрела.

— Meja, если ты сможешь избавить материнское сердце от горя утраты ребенка, то разве я могу препятствовать тебе?

Рыжеволосая женщина вынесла в сад мольберт и холст. За ней, неся ящик с красками, шел Уйален. Напевая, женщина принялась расставлять баночки с краской, пока юноша следил за каждым ее движением. Даже с крыши Бхавана видела, с какой теплотой он относится к женщине.

— Сегодня вечером. Сегодня вечером я расскажу вам остальную часть истории, — пообещала Инеж.

Она встала и помогла подняться Бхавне. Когда они подошли к окну, Уайлен помахал им, прикрывая глаза рукой от солнца. Прежде чем влезть обратно в окно, Бхавна в последний раз бросила взгляд на сад.

Женщина широкими мазками писала портрет. Когда Уайлен протянул ей тюбик с краской, ее лицо словно озарилось внутренним светом. Уайлен просиял в ответ и устроился рядом на траве.

И хотя Бхавна не знала их печальной истории, она сразу узнала материнскую любовь. В следующий раз, когда она будет молиться Санкта Маргарите, то упомянет Уайлена Ван Эка и его мать.

Самир Гафа

Прежде чем научить свою дочь ходить по проволоке, Самир Гафа научил ее, как правильно падать.

Он помнил те дни, когда Инеж еще не привыкла к кожаным тапочкам. Она тренировалась босиком на канате, натянутом между спицами колес двух вардо. Даже на небольшой высоте от земли, Инеж пренебрегала законами гравитации и делала колесо всякий раз, когда думала, что отец не видит.

Как и у многих их предков, в жилах Инеж текла кровь народа воздуха. И Самир точно знал, что как только обернется, дочь, упрямо вскинув подбородок, попросит его поднять канат повыше.

Хотя крылья за ее спиной были невидимы глазу, Самир мог поклясться, что Инеж не захочет быть привязана к земле.

Однажды днем на ее очередную просьбу повесить канат повыше, Самир, напустив на себя суровый вид, отказался. Бхавна ухмыльнулась ему со ступенек вардо.

— Нет, meja, — покачал он головой, и лицо Инеж потемнело от негодования. Она уже открыла рот, чтобы возразить, но Самир поднял руку.

— Нет, meja, — повторил он. — Прежде чем подняться выше, ты должна научиться падать.

И вот, на выжженном солнцем лугу к югу Ос-Альты, Инеж училась падать. Тени с каждым часом становились длиннее, но Инеж не прекращала попыток. Сначала она падала, раскинув руки, не расслабив мышцы.

— Ты должна признать, что падаешь, meja, — наставлял дочь Самир. — Не напрягайся — это самый верный способ переломать кости.

Самир рассказал дочери, как его младший брат в детстве сломал руку: споткнувшись о ведро с водой, он упал всем весом на запястье. Хрупкая, как тростинка, плечевая кость оказалась сломана. Им пришлось обратится за помощью к корпориалу из Второй армии, чей полк дислоцировался рядом с деревней, и даже после этого плечо начинало болеть при непогоде.

— Ты должна распределить свой вес при падении, meja, — объяснял Самир.

Инеж тренировалась до тех пор, пока ладони не покрылись пылью и синяками. Когда солнце село, Самир одобрительно кивнул.

— Завтра начнем сначала, — сказал он, помогая дочери встать на ноги. — А теперь пошли ужинать.

Теперь, смотря в окно на сад, Самир вспоминал, какую гордость ощутил, когда вернулся с реки и нашел Инеж стоящей на проволоке высоко над землей. Затаив дыхание, он неотрывно следил за дочерью, пока она не дошла до платформы на другом конце. Хотя Бхавна не на шутку тогда разволновалась, Самир был доволен. Страх может быть даром: разве не он научил Инеж падать, чтобы однажды подняться?

Тихие шаги в коридоре вернули его в настоящее. Самир отвернулся от окна как раз в тот момент, когда в комнату вошла жена. Прикрыв за собой дверь, Бхавна долго изучала выражение его лица, прежде чем подойти и обнять.

— Ты нашла ее? — спросил он, целуя темную макушку.

— Она боится, — Бхавна уткнулась ему в грудь. Но когда Самир крепче сжал ее плечи, она подняла голову и посмотрела ему в глаза. — Не юношу, mera pyaara. И не хозяев. Она боится нас.

Красный туман перед глазами развеялся, и Самир недоверчиво переспросил:

— Нас?

Бхавна отстранилась и села на кровать. Сбросив тапочки, она поджала ноги и похлопала рядом с собой, приглашая его сесть. Когда Самир устроился рядом, жена переплела их пальцы. Ее ладони казались такими миниатюрными по сравнению с его.

— Думаю, она боится, что мы осудим ее за ужасы, которые ей пришлось пережить.

Самир хотел заговорить, но Бхавна его опередила.

— Она не рассказала мне всего, но подтвердила наши подозрения. Ее привезли в Кеттердам на невольничьем корабле.

На Самира снова накатила волна тошноты, как утром на борту корабля. Он с ужасом представил Инеж, скованную цепью с другими пленниками. Перед глазами снова встали кошмары с мертвой дочерью, и Самиру пришлось напомнить себе, что Инеж пережила плавание.

— Она должна знать, что мы ни в чем не виним ее, — твердо сказал Самир. — Бхавна, она наша дочь…

Бхавна печально покачала головой и сжала его ладонь.

— Mera pyaara, конечно, она все еще наша дочь. Но она многое пережила за эти два года. И я… боюсь, что ей пришлось быстро повзрослеть. Она была одна в чужой стране. Но, возможно, не совсем одинока.

— Что ты имеешь ввиду? — прорычал Самир.

— Самир, матросы понарассказывали всяких ужасов об этом юноше, но я доверяю своей интуиции, — терпеливо успокоила его Бхавна. — Этот юноша опасен, как опасен зверь, попавший в капкан.

Бхавна выдержала паузу.

— Я скорблю об этом юноше, но какие бы ужасы не привели его в Кеттердам, я верю, он не опасен для нашей дочери.

— Но Инеж…

— Инеж заботится о нем, — перебила жена. — Может, даже любит. Ее сердце — стрела, Mera pyaara. А этот юноша попал в ее прицел. Это он написал нам. Он купил ей корабль для охоты на работорговцев, Самир. Возможно, он совершал зверства, но мы обязаны ему жизнью дочери.

Самир ошеломленно молчал и пытался сопоставить бледнолицего демона из гавани с юношей, которого описала Бхавна. Кусочки мозаики никак не хотели складываться вместе. Уже стоимость корабля казалась ему чем-то запредельным.

— Это уловка, — заявил он. — Хитрый план заманить Инеж в ловушку. Привязать ее к себе.

— Похоже, тебе придется самому во всем убедиться.

Бхавна встала с кровати и прошла в ванную, задержавшись на пороге.

— К счастью, мы снова увидим его сегодня вечером.

— Но… зачем?

— Потому что Инеж хочет, чтобы он был рядом, когда она расскажет нас остальную часть своей истории. Потому что, каким бы странным он нам не казался, его присутствие ее утешает. И потому что я его пригласила.

У Самира отвисла челюсть.

— Я планирую привести себя в порядок, — бросила Бхвана через плечо. — И предлагаю тебе сделать тоже самое.

— Но…

— От тебя пахнет морем, трюмом и вяленой рыбой, — фыркнула жена и закрыла за собой дверь, оставив Самира пялиться на деревянные панели. Самир поднялся и подошел к окну, взглянув на проплывающие по Гельдканалу гондолы. Он больше не видел проблеск чешуйчатого демона под водой, только солнечные блики.

* * *

На город опускались сумерки, а мысли Самира все время возвращались к урокам Инеж. Бхавна зажгла масляную лампу и заплетала косу. Самир переоделся в чистую одежду, дрожащими пальцами застегнув пуговицы.

Он замер, когда на него внезапно нахлынуло воспоминание о том страшном дне, когда Инеж сорвалась с проволоки и упала на страховочную сеть. Ужас вгрызся ему в грудь

В первые секунду Самир предположил худшее, но потом Инеж свернулась калачиком и застонала. Самир бросился к ней и отнес в вардо, послав Ханзи за помощью. В ту ночь они с Бхавной по очереди проверяли ее зрачки. На том месте, где Инеж ударилась головой, образовалась шишка размером с гусиное яйцо. Самир благодарил святых, что у дочери не началось внутреннее кровотечение.

Но как только Инеж оправилась от сотрясения, то потребовала убрать страховочную сеть, чем вывела Самира из себя.

Когда часы «Гельдреннера» пробили семь колоколов, во входную дверь особняка постучали. До Самира долетел стук трости по мраморному полу, и он напрягся. Спустя пару минут в их комнату заглянула Инеж и, взглянув на отца, нахмурилась. Бхавна бросила на него укоризненный взгляд.

— Каз здесь, — пробормотала Инеж. — Он в гостиной.

— Мы идем, meja, — Бхавна встала из-за туалетного столика.

Инеж, замерла, явно что-то обдумывая, а потом произнесла:

— Каз не выносит прикосновений. Не знаю почему, но это так.

Самир увидел в глазах дочери решимость. С таким же выражением лица она требовала, чтобы он крепил канат повыше. И тут Самир припомнил кожаные перчатки Каза; то, как у юноши перехватила дыхание, когда Самир схватил его за лацканы пальто — кусочки пазла встали на место.

Самир не мог подобрать слов и просто кивнул. Инеж немного расслабилась.

Инеж отвела их в изысканно обставленную гостиную, залитую теплым светом масляных ламп. На краю кушетки, вытянув правую ногу, сидел Каз Бреккер и разглядывал висящую картину на стене с кораблем, попавшим в шторм. Трость с головой ворона лежала рядом. Каз был одет в безупречно сшитый темно-серый костюм и черные перчатки. Почувствовав на себе взгляд Самира, Каз повернулся и встретился с ним взглядом. В мерцающем свете лампы казалось, что волны на картине пенятся и перекатываются.

Инеж что-то сказала Казу на керчийском, и тот деловито кивнул. Указал на два стула с высокими спинками, Инеж села на кушетку.

В гостиной воцарилась тишина, прерываемые только тиканьем часов. Каз внимательно наблюдал за Инеж. Несмотря на расслабленную позу Самир отметил, что его пальцы непрерывно выстукивали ритм на обитой бархатом сиденье.

Наконец Инеж медленно и неуверенно, словно сулийский не был ее родным языком, заговорила.

— Когда работорговцы — их было четверо — вытащили меня из вардо, я попыталась закричать, и тогда мне заткнули рот кляпом. Пока они меня тащили, я брыкалась, но потом ударилась головой о камень и потеряла сознание. Очнулась я уже в трюме невольничьего корабля, плывущего в Кеттердам.

Самир почувствовал знакомое отвращение к самому себе, вспомнив то утро. Инеж должна была чинить вместе с ним сети, но вместо этого он позволил ей поспать подольше: любовь обрекла ее на страдания.

— Строго говоря, рабство в Кеттердаме незаконно, — продолжила Инеж. — Но не контракты. И многие богатые люди подкупили судей. Когда корабль приплыл в Кеттердам, меня купила Хелен Ван Худен и заставила подписать договор на керчийском. Я даже прочитать его не могла…

Инеж сделала паузу, и Самир заметил на ее ресницах первые слезинки. Каз переместил вес с больной ноги и заговорил. Инеж кивнула и смахнула слезы.

— Хелен владела «Зверинцем», — прошептала она, стараясь не встречать с ними взглядом. — Это дом удовольствий, бордель.

Бхавна судорожно вздохнула, и бросив на жену взгляд , Самир увидел, что по ее щекам текут слезы. Но вместо гнева грудь наполнилась усталой печалью. Он снова повернулся к дочери.

«Посмотри на меня, meja, — хотелось умолять ему. — Тебе нечего боятся».

— Ты была всего лишь ребенком, — сумел выдавить он. — Что за мужчина захочет возлежать с маленькой девочкой?

— Порочные мужчины. Мужчины, которые считали нас зверушками: земенские лани, каэльские кобылки, шухнаские кобры, равкианские лисы. Сулийская рысь, одетая в дешевые шелка.

Инеж вздрогнула, но продолжила рассказ.

— Танте Хелен была жестокой хозяйкой. Я сбежала, когда поняла, куда попала, но ее охранники вскоре поймали меня, приволокли обратно и жестоко избили. Хелен заковала меня в цепи и сообщила, что взыщет неустойку за потерянную прибыль. Долгое время я думала, что умру там.

Инеж подняла голову и встретилась взглядом с Казом.

— Каз никогда не навещал девушек в «Зверинце», но он платил Хелен за информацию, которую выбалтывали клиенты. Я… была в отчаянии. И однажды решилась подойти к нему и предложить помощь. На следующий день он вернулся с предложением от своего работодателя, Пера Хаскеля, выкупить мой контракт. Благодаря Казу я смогла оставить «Зверинец» позади.

Самир еще многое не понимал.

— Ты говоришь, что этот юноша освободил тебя, но мне кажется, он купил тебя для себя.

Инеж резко вскинула голову и впервые прямо посмотрела Самиру в глаза.

— Каз никогда не прикасался ко мне, — заверила дочь. — Когда Пер Хаскель выкупил мой контракт, Каз обучил меня владению оружием. Он сделал меня опасной. Научил давать отпор, чтобы я могла отработать долг с высоко поднятой головой. Я обязана ему жизнью, папа. Ты должен в это поверить.

— А что с Пьером Хаскелем?

При упоминании этого имени на лице Каза промелькнуло раздражение.

— Старик был главарем Отбросов — уличной банды. Но он никогда не трогал меня, я бы ему не позволила.

В подтверждении своих слов Инеж коснулась вырезанной из кости рукояти кинжала.

— Бочка — жестокое место. Чтобы там выжить, нужно бороться. И я боролась. Я выжила. Я крала секреты у жестоких дельцов и драгоценности из их сейфов. Я научилась защищать себя и каждую ночь просила святых о прощении. Но с каждым днем я на шаг становилась ближе к тому, чтобы расплатится по долгу и обрести свободу. И теперь, благодаря Казу, этот долг выплачен.

Инеж упала перед ними на колени и сложила руки в молитве. По ее щекам текли слезы.

— Я знаю, что я не та дочь, которую вы потеряли на берегах Ос Керво. Та девочка давно мертва. Но я каждую ночь просила у святых шанса увидеться с вами, чтобы попросить прощения.

Перед мысленным взором Самира пронеслись картины: вот дочь падает на страховочную сеть. А вот она без устали тренируется на выжженном солнцем поле. Вот с улыбкой делает сальто.

Прежде чем он осознал, что делает, Самир упал на колени рядом с Инеж и заключил ее в объятия. Бхавна опустилась рядом.

Стук.

— Мне нечего прощать, meja, — прорычал Самир. — Ты выжила, и это все, что имеет значение. Ты выжила.

Инеж обмякла и разрыдалась. Самир зажмурился и первые за два года вознес безмолвную молитву Санкта Маргарите за то, что святая вернула дочь. И за юношу, который помог ей в трудную минуту.

Стук.

Самир открыл глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Каз Бреккер выходит из комнаты. Полы его черного пальто развивались, точно тени.

Каз Бреккер

Полная луна взошла над Бочкой, заливая переулки и ветхие здания бледно-розовым сиянием. Остановившись на пороге Клепки, Каз оглянулся на вырисовывающийся вдалеке силуэт церкви Бартера. Где-то к востоку от ее шпилей Инеж будет ужинать с родителями в поместье Ван Эков. Он попытался представить себя рядом с ними за одним столом и не смог.

Когда Каз увидел, как родители Инеж упали рядом с ней на колени, то почувствовал странную резь в глазах. Он не знал свою мать: все, что от нее осталось — это надгробие, сундук с платьями на чердаке и стеганое детское одеяльце, которое так и не было закончено. Он видел кровь отца, разбрызганную вокруг, словно кто-то усеял поле маками. Джорди, который смотрел на него из-под воды.

Когда мать Инеж поцеловала дочь в лоб, Каз тяжело сглотнул и, схватив трость, выскользнул из комнаты.

С трудом поднимаясь в офис в Клепке, Каз думал о том, что не заслуживает утешения. К тому моменту, когда он наконец преодолел четыре лестничных пролета, ему казалось, что у него вот-вот подогнется колено. Каз прислонил трость к столу и выглянул в окно. В мягком свете луны он едва мог разглядеть гавань, где ждал «Призрак», чтобы увести Инеж из Кеттердама. Глядя на пустой подоконник, Каз подумал о том, что люди на самом деле не понимают, каково быть по-настоящему одержимым. Видеть призраков на месте дорогих людей. Инеж находилась в всего нескольких кварталах от Бочки, жива и здорова, но ему все равно остро ее не хватало.

Прикрыв глаза, Каз вспомнил, как стоял перед Инеж в роскошной ванной отеля «Гельдреннер». Его почти лихорадило от желания. Он поддел пальцами бинты и наклонившись ближе — о, так близко — разрезал ткань ножницами. И завороженно смотрел, как бьется жилка на ее шее, прежде чем прижаться губами к смуглой коже. Но затем вода поднялась, угрожая утопить его. Суровое напоминание о том, что ему крупно повезет пережить эту ночь.

Поэтому Каз оттолкнул Инеж от себя и исчез в ночи, чтобы встретиться лицом к лицу с Пером Хаскелем.

Но еще до того, как он пересек Берсканал, Каз ощутил, что Инеж следует за ним. Он старался не обращать внимание на зуд в затылке от ее пристального взгляда, когда взламывал замок от чердачной комнаты. И когда он вальяжно вышел на лестничную площадку, как какой-нибудь актер из «Зверской комедии», то ощущал на себе всю тяжесть ее взгляда.

А потом началось кровавое месиво.

Поначалу это была детская забава: старшие члены банды были кончеными лентяями. Каз прорвался сквозь них, подгоняемый адреналином. Но потом цепь Горки хлестнула его по лицу, и в глазах потемнело. Каз оказался на земле, и Битл несколько раз пнул его в живот.

«Ты слишком часто обманывал смерть, младший брат», — раздался в голове голос Джорди.

В тот короткий миг Каз готов был сдаться. Закончить мучения, чтобы его душа могла отправиться на окраину сонной деревушки недалеко от Лижа. Так легко было закрыть глаза и сдаться.

Но затем Каз заметил движение на стропилах. Выражение лица Инеж было убийственным, в ее руках поблескивали кинжалы. Она была похожа на ангела мести, и это придало Казу сил. Он встретился с ней взглядом, молча прося оставаться на месте, и приготовился продолжить бой.

Каз открыл глаза, возвращаясь в настоящее, и помассировал ноющее колено. Ему как раз удалось снять спазм с мышцы, когда воздух в комнате изменился. Каз поднял голову и увидел, что Инеж уже влезла в окно.

— Ты ушел, — обвинила она, не дав ему раскрыть рта.

— Очень проницательное наблюдение, — с раздражением парировал Каз. Но черты лица Инеж смягчились, как будто она услышала в его ответе что-то еще.

— Почему?

Она села на подоконник и подтянула колени к груди.

Каз остро ощутил, как она выискивает трещины в его броне. Вздохнув, он медленно снял перчатки и размял пальцы. Инеж наблюдала за его действиями, слегка приоткрыв потрескавшиеся от солнца губы. Каз положил перчатки на стол и не в первый раз задался вопросом, действительно ли ее губы такие мягкие, какими кажутся на самом деле?

— Я думал, что к этому моменту уже должно быть ясно, что я не семейный человек. И твой отец совершенно ясно дал понять, что не доверяет мне.

К его удивлению, выражение лица Инеж только еще больше смягчилось, и Каз внезапно поразился тому, как она похожа на свою мать. Было нечто такое в том, как разглаживался нежный изгиб лука купидона, когда Инеж сжимала губы.

— Каз, еще несколько часов назад мой отец думал, что ты похитил меня из Равки. Когда он видел меня в последний раз, я была еще девочкой. Дай ему время привыкнуть к тебе.

Каз нахмурился и принялся снова массировать ногу.

— А что, если он никогда не привыкнет ко мне? — раздраженно пробормотал Каз. Из-за боли в колене, конечно.

Инеж только буркнула «шеврати» себе под нос и стянула с шеи подвеску.

— Знаешь, что это? — спросила она, поднеся кулон к свету.

Каз пробежал взглядом по изящным пальцам к кожаному шнурку, на котором висела искусно вышитая безделушка.

— Пример декоративно-прикладного искусства?

Инеж фыркнула.

— Это молитвенное ожерелье, — объяснила она. — Моя мама сшила его после моего похищения. Даже когда у нее не было причин думать, что я жива, она все равно отдавала дань уважения Санкта Маргарите.

Инеж соскользнула с подоконника. У Каза перехватило дыхание, когда она подошла ближе и опустилась перед ним на колени. Вопросительно взглянув на него и получив кивок, Инеж вложила кулон в его ладонь. Когда ее пальцы коснулись его, воды гавани облизали лодыжки, но Каз сглотнул подступающую к горлу желчь и сжал талисман. Инеж отстранилась и заговорила — ее голос стал спасательным кругом, вернувшим Каза в реальность.

— Знаешь, Санкта Маргарита была керчийской святой. Как только она поняла, что в водах Кеттердама притаилось зло, она поклялась, что защитит от него детей. И хотя не сумела спасти всех, она не перестала бороться.

«Мы никогда не прекратим бороться».

— С сегодняшнего утра я думала об этой истории и о детях Кеттердама. Об Уайлене, чей отец бросил его умирать на улице. О Нине и Матиасе, детях-солдатах из бесконечно воюющих стран, брошенных на произвол судьбы в чужом городе. Я думала о Джеспере, слишком напуганном и рассерженном, чтобы принять свое я. Я думала о себе, запертой в золотой клетке в Западном Обруче…

Инеж замолчала.

— Продолжай, — прохрипел Каз.

— И я… я думала о мальчике, родившемся в гавани.

Каз сжал талисман.

— Санкта Маргарита не смогла спасти каждого ребенка, никто не смог бы, даже святая. Но мне нравится думать, что она все равно присматривала за нами и помогала, когда могла.

Каз поднял на Инеж глаза.

— Прекрасная мысль. Но это всего лишь история.

Инеж пожала плечами.

— Может быть. Но теперь талисман твой.

Инеж мягко улыбнулась.

— Мама и папа просили передать его тебе в качестве небольшого знака благодарности. Он будет защищать тебя, когда меня не будет рядом.

— Почему?

Инеж наклонила голову набок, изучающе глядя на него.

— Ты знаешь, чьей покровительницей считается Санкта Маргарита?

Каз усмехнулся.

— Верно, глупый вопрос для керчийского язычника, — подразнила Инеж. Встав, она подошла к окну и обернулась. Лунный свет мягко озарял ее фигуру, и Каз подумал, что она сама похожа на святую.

— Санкта Маргарита — святая покровительница потерянных детей и воров.

Каз все еще сжимая талисман в руке, когда Инеж перелезла через подоконник. Но не успел он заговорить, как Инеж произнесла:

— Я жду тебя завтра в «Купере» в одиннадцать. Тебе следует знать, что питаться одним кофе невозможно. Тебе не помешало бы отведать пышной яичницы, Каз. Мои родители платят.

Каз не сразу осознал, что это приглашение

— В-вряд ли они будут рады моей компании… Я даже не говорю по-сулийски, — пробормотал он.

— Возможно, пришло время научиться, — ухмыльнулась Инеж, а затем выпорхнула в ночь.

Каз долго смотрел на пустой подоконник, рассеянно теребя талисман. Он вообразил, как петляет по залитым утренним светом улочкам к кафе «Купер». Инеж, улыбаясь, встречает его и ведет его к столику, за которым сидят родители. Ее мать, наверняка, положит ему в тарелку побольше еды, а отец смерит его одобрительным взглядом, который напомнит о чем-то давно потерянном.

Готовясь ко сну, Каз повесил талисман на шею. А утром, надевая накрахмаленную рубашку, он знал, что теперь частичка Инеж всегда будет храниться рядом с сердцем.

Надев тонкое шерстяное пальто, Каз схватил трость и с легким сердцем вышел на улицу.

Назад