Дневник старого панка, или Из прошлого с приветом (джен)

Солнцу, несмотря на тонны патетических слов, до нас никакого дела нет. Наше существование для него безразлично. Это огромный газовый шар, повисший в космосе, благодаря которому на планете Земля есть жизнь.

Вот и сейчас равнодушный к чужому горю солнечный лучик пробежался, легко касаясь, по лицу лежащей на полу современной модной кухоньки ведьмы-неудачницы, заставляя морщиться и активно пытаться отмахнуться рукой. Не вышло.

Поэтому, с трудом открыв глаза, Агата некоторое время тупо смотрела на потолок. Тот, к слову, был удивительно чист… Хотя с чего ему быть грязным, а? Вроде ж, не варил никто сгущенку на кухне. Мысли никак не собирались в кучу. Состояние было как после хорошей тусовки, с бесконечным количеством алкоголя, но, увы, с совершенно не бессмертной печёнкой.

Желая разобраться, Нигровская сначала заставила себя перевернуться, попутно отчаянно удерживая в себе содержимое желудка, затем встать на четвереньки. Отдышалась, старательно цепляясь за ощущения реальности — вот мерно гудит холодильник, тихо идут часы, отмеряя секунды и складывая их в минуты. Отчего-то при мысли о времени виски вспухли…

Но в целом ей было уже лучше — помещение не качалось, только чуть-чуть подташнивало. Зато голова наконец-то начала соображать — ошметки мыслей вновь собрались в одно повествование, память с силой ста диких лошадей подкидывала картинку за картинкой: вот она варит зелье, вот вбегает Лиска, за ней следом — Андрей. Опрокинувшийся пузырек и… взрыв!

Последняя мысль заставила ведьму вскочить на ноги, шатаясь, суматошно оглядываясь, и поспешить в коридор, выкрикивая хриплым голосом попеременно имена родных:

— Андрей! Алиса! Андрей!

Да где же они?! Совершенно точно попали под взрыв, но ведь не испарились же? Не сразу до Агаты, в панике метавшейся по квартире, падавшей, встававшей, натыкавшейся на незнакомую мебель, дошло, что гнездышко их выглядит подозрительно… чужим. Чужая мебель, чужой ремонт.

На стенах не красовались творения Андрея, около детской комнаты не было отпечатка маленькой ручки — Алиска год назад тоже решила обозначить уже своё творчество, макнула ладошку в краску, да и приложила к новеньким обоям. Князев тогда поржал — и всё равно, подмигнув уже потерявшей к этому интерес дочке, заявил, что главное — это свобода самовыражения… Да на самом деле ничего не было!

Только её собственная оргтехника, сиротливо выделяющаяся в этой неприлично большой для неё одной жилплощади, словно намекая, а что ты тут забыла? Цветы поливаешь?! Потому что даже их животных не было. Никого. Даже тех, кого Агата сама подобрала, без Князя. И уж тем более не наблюдалось творческого уголка Андрея, его вещей, и игрушек дочки. Нигровская, не находя ничего, что могло бы развеять подкативший ужас, раненным зверем металась по квартире, переворачивая мебель… Но — нет, лишь на вешалке у входа одиноко висела её куртка да стояли изящные сапожки, которые сама Нигровская б не надела. Неудобно. У неё ребёнок маленький.

Чувствуя, что паника перехлестывает через край, Агата схватила свой телефон, негнущимися пальцами кое-как набрала мужа — неправильно набран номер… Телефон полетел на диван, а Агата тупо уставилась на кухню, возле которой она снова стояла. На которой не было ни единого следа произошедшего взрыва. Да на ней вообще, кажется, не готовили ни еду, ни, тем более, зелья. Стерильная какая-то чистота. И пустота.

Снова схватив телефон, посмотрела дату, нажимая не на те клавиши трясущимися руками — число и год всё те же самые. Только обстановка и, кажется, сама жизнь не были, не могли быть теми же самыми. В разум прокрадывалась страшная догадка, но поверить в это она не могла.

Схватив куртку, влезла в это чудовищное нечто на шпильках — такую длину она б точно никогда в прежней жизни не купила — и выбежала, со всей возможной скоростью направляясь к ближайшей подруге.

Добежав и чудом не расшибившись, в дверь Аллочки долго звонила. Наконец, ей открыла хозяйка, недоуменно взирая на нежданную гостью.

— Алл, катастрофа, — несмотря на всю свою выдержку, Нигровская чувствовала, что до слёз — один шаг.

— Девушка, вы кто? — огрело её обухом. — И откуда вы меня знаете? — Агата осеклась. По взгляду Горшенёвой поняла, что та действительно видит её впервые.

— Я… я обозналась, — воздух стремительно кончался, но ей удалось прошептать это и отойти к лифту. Выйдя из подъезда, она медленно побрела к метро. Сейчас её не волновал вопрос, кто придумал летние сапоги-шпильки, хотя лучше назвать их гробики. Реальность обрушивалась на неё, вместе с начавшимся дождиком. Дождик, хоть и летний, казался ей обжигающе ледяным. Но ещё холоднее было внутри. И этот холод было не прогнать, даже если на костёр ступит.

Она понимала, что зелье, очевидно, более чем удалось. Реальность изменилась. И в этой реальности не было её Андрея. Но — самое страшное — она не чувствовала здесь Лиски. И, если след Андрея хоть как-то ощущался, то даже малюсенькой ниточки Алисы не находилось. Не родилась. Всё закономерно, но выть от этого хочется не меньше.

Кое-как добредя до дома, она полезла в компьютер, сначала ввела в поисковик Андрея и группу — ничего. Группы Князь здесь не существовало. А вот Андрей не сразу, но нашёлся — перерыв несколько страничек, обнаружила родные черты лица на фотке в соцсети. Андрей Князев, 1993 года рождения. Судя по страничке — он здесь художник… Начинающий. Как два года превратились в двадцать? В памяти внезапно всплыл опрокинувшийся пузырек… Такой эффект не предполагался. Но многовато вылилось — хорошо, не на 200 лет отсрочила ещё.

Невесело хмыкнув, попыталась собрать себя в кучку. Она же ведьма или кто? Накосячила — исправляй. К счастью, она из этой реальности хранила все ингредиенты в том же месте. Хм, интересно: уж этой-то ей зачем понадобились? Памяти, увы, своей-чужой отчего-то не наблюдалось. Одна из разменных монет, пошедших на оплату. Ты в новом мире, но память прежняя, а та ты — стёрта. Как не бывало.

Лихорадочно отмеряя необходимые компоненты, Агата думала только об одном: вернуть всё в момент до взрыва и забыть навсегда об этой дурной идее — исправить судьбу Андрея. Руки, когда пила зелье — плевать, что горячее и нехило обжигало — тряслись, как у припадочной.

Минута, две… Полчаса, час — ничего не происходило. И, видимо, не могло. В этой реальности не было этого момента, поэтому и вернуться туда было нельзя. Сползая по стенке, Агата услышала вой. До неё не сразу дошло, что страшный этот звук исходит от неё. И что размазывает сопли и слёзы — тоже она.

Потом были долгие дни, когда Нигровская то пила (далеко не зелья!), то искала хоть какую-то информацию. Так она узнала, что Мишка-таки умер. Всё в том же чёртовом тринадцатом. Точка константы… Что Короля и Шута никогда не существовало, была лишь Контора. И она даже несколько дней понаблюдала за Князевым, как живёт и чем дышит.

В этой реальности он никогда не встречался с Горшком. Казалось бы, должен жить и поживать. Но — нет. В этом варианте Андрей всё равно был несчастен. Даже по паре дней видно, что гоним. В постоянном поиске чего-то или кого-то… Кого-то, кто уже два года был мёртв. Кому она сделала лучше? Ни-ко-му.

Случайно узнала, что многих фанатов и Короля и Шута, и группы Князь, знакомых ей по прошлой жизни, здесь тоже не было. Всё они ушли по разным причинам — кто-то сам, кто-то в результате несчастных случаев… В памяти вспыхивало оголённым проводом, что музыка их очень многим помогла побарахтаться, зацепиться за край зубами. А здесь её не было.

В тот день она напилась так, что едва помнила своё имя. Но боль так и не стала меньше. Она грызла и ввинчивалась. Жизнь становилась просто невыносима. Агата должна была что-то сделать. Ей надо было каким-то образом заставить Андрея повстречать Миху, совместить родные души, что, по её милости, оказались разорваны друг с другом на целых двадцать лет.

У неё был талант и редкое упорство. Потому два года, потраченных на изучение всех самых страшных аспектов магии, принесли свои результаты. План был. Хлипкий, но вполне реальный. На прожженном следами прежних неудачных попыток столе лежала тетрадочка и стоял стакан с новым зельем.

Остался шаг, последний шаг. Выпить. Чтоб не просто вернуться в собственное тело в прошлом, но и протащить с собой туда материальный предмет. Всё имеет свою плату — сделав это, она навсегда отрежет себе путь обратно. Билетик получился в один конец. И всё, что угодно, могло пойти не так. Хотя здесь её всё равно практически ничего не держало. Потому-то и выбора не было. Крепко сжимая тетрадь, Агата пригубила и, затем залпом опустошив стакан, медленно растворилась в солнечном луче, как древний вампир, что испил не из того бокала.

* * *

Вернувшись из путешествия по собственной памяти, Агата снова оказалась в разрушенной реальности. В очередной раз. Да, кажется, что она сделала всё, что могла, пытаясь взять верную ноту и исправить ошибку, но магия не прощает подобной дурости и беспечности. Если отбросить, что правы были подруги-ведьмы и не следовало вмешиваться, то могла бы хоть дверь подпереть или другой день выбрать... Да — знать бы где упадёшь да соломки подстелить. Злые слёзы снова полились градом из глаз.

Нигровская из кожи уже, кажется, вылезла, но бесполезно. Всё её усилия сводятся к нулю. Эти двое так и не встретились. И Мишка всё равно умер. Какая разница, что выиграла она для него немного времени. Неделя — капля в зыбучих песках беспощадного времени. Тут уже внезапно осознала, рассеяно проводя ладонью по начавшему коченеть телу, что плачет не столько потому, что план её сорвался, а просто... Ей было жаль Миху.

Познакомившись с ним по-настоящему только тут, завоевав его доверие, она, видимо, разглядела, наконец, то, что так привязало Андрюшу. Раньше, бывало, накатывало на неё непонимание. И не злоба, а просто досада. Что как так можно... Мучиться, страдать из-за человека, но не желать его отпускать до конца. Ни когда тот в душу срал, ни умер когда. Не понимала. Может, потому и решилась зелье сварить.

А теперь вот ощутила, чем так влечёт за собой других Миша Горшенёв. Влёк. Она с досадой снова провёла по его стылой руке, вспоминая... Его открывшуюся ей искренность в делах, какую-то наивность, доброту. Да, даже доброту — готов был последнюю рубашку с себя снять. Кто-то скажет простак-дурак, но... Мир без таких людей совсем уж невыносимо черным делается. И не то чтобы раньше она всего этого не видела...

Видела! Просто не хотела сильно погружаться и это замечать. Достаточно и одного страдающего осла в семье. Но теперь пришлось увидеть — и сейчас ещё острее чувствовала, как виновата перед ним. Ними. Агата стиснула зубы.

Если за Андреем мелким она наблюдала нечасто (сил на это моральных не доставало, сразу Лиска вспоминалась), то к Мишке в лучшие подруги набиться сумела. Не один же Княже упрямый такой. С ней также. Вижу цель — не вижу препятствия... Их слишком много, но лбом прошибать стены — лучше, чем с досады грызть локти. Хоть что-то делать, а не стоять и плакать, жалея себя.

С Горшком Нигровская сблизилась, оттого и год за годом вынужденно наблюдала его бесплодные поиски. Он метался из крайности в крайность. Искал и не мог найти. Она же чувствовала его боль, чувствовала, как сгорает в метаниях понапрасну гений и творец. Да, Мишка по-прежнему писал замечательную музыку, но не было рядом того, кто этот бриллиант зашкурил бы, да и превратил в потрясающее произведение искусства. Образно, конечно, но всё же...

Агата очень хорошо понимала, что ещё сильнее толкнула себя в бездну самоуничижения, позволив себе привязаться к Мишке. Не как к лучшему другу своего мужа, не как к потрясающему рок-музыканту, панку и так далее...

Нет, все эти гиблые попытки помочь, приносить лекарства, если плохо было, то следить, чтоб выпил, приготовление еды, долгие разговоры в ночи — всё это было не просто, чтоб сохранить нужный Андрею объект в относительной целостности и нужной лохматости. Нет, ближе к печальному итогу Агата заботилась о друге, коим стал за всё это время Мишка Горшенев. И именно поэтому, оплакивая, сидя с ним на полу в старом домике, никак не могла успокоиться — ей было нестерпимо жалко Мишку. Ей было жалко её друга.

Который так и останется неизбывно мёртвым, если Андрей не догадается. Да, Агата сделала, что могла. Теперь ход за Князем.