Год Крысы. Дороги. Часть 2 (гет)

На третий день пути местность стала более холмистая, лес поредел, и к полудню они наконец увидели просеку. Переглянулись, молча ускорили шаг и вскоре вышли на невысокий холм, под которым расположилась веска. Альк быстро оценил размер: домов двадцать, одна молельня, одна кузня. Вдалеке высилось колесо мельницы над долгожданной рекой, но что-то во всём этом было странное… Тишина. Ни звуков молота, ни мычанья коров, только вороны недобро каркают. Ни дымка над печными трубами…

— Река, — воодушевилась Ждана.

Она всё еще опиралась на сделанные из двух рогатин костыли, но, скорее, чтобы не нагружать лишний раз лодыжку. Три дня пешего перехода дались им с трудом, и вода во фляге была на исходе. Прихваченная с корабля провизия давно закончилась, а охота на зайца с ножом не привела к желаемому результату. Впрочем, ягоды можжевельника и прошлогодние орехи, украденные из беличьего дупла, чуть скрасили им второй день пути.

— Я же говорил, жильё на юге, за холмом, — самодовольно заметил Альк.

— Осталось проверить, насколько это место дружелюбно к чужестранцам. Интересно, на каком языке тут говорят?

— Если я не ошибаюсь, мы в Холмогории. Их наречие не похоже ни на ринтарский, ни на саврянский.

Когда-то давно в Боброграде тсарица Нарида принимала при дворе холмогорских послов. Альк был на том приёме, но не понял ни слова из их речи.

Они спустились с холма и вышли к краю вески.

Первый же дом заставил их зажать носы: со двора нестерпимо смердело. Глянув поверх частокола, Альк увидел дохлую корову.

— Что это с ней? — спросила Ждана и тут же ойкнула.

На пороге в сени виднелся труп средней степени разложения — судя по одежде, женский.

— Не заходи, — сказал Альк, отгоняя дурные предчувствия и стараясь пореже дышать.

Они пошли дальше по кривой улочке, но не встретили ни одной живой души. Вдруг слева за невысокой хатой раздался странный свист, будто кто-то играл на свирели. Звук то усиливался, то утихал, зловеще приглашая проверить, что там за музыкант. Ждана осенила себя, а заодно и Алька, знаком Хольги. Он тихо фыркнул, медленно обошёл плетень и заглянул во двор. Над входом в дом на веревке висели глиняные трубки-обереги, сквозь которые гулял ветер. И никого.

За двухэтажным домом в центре вески стояла молельня, в одно из окон которой Альк заглянул, прищурился. Разглядев в полумраке алтарь, скамьи и два трупа на полу, он махнул Ждане в сторону реки.

— Идём отсюда.

— Кажется, за молельней есть колодец.

Он бросил на неё такой взгляд, что она перестала хромать.

— Не трогай здесь ничего.

— Альк, что это было? Война?

— Хуже. Чума.

Она попятилась от двери в молельню.

— Как ты думаешь, давно это случилось?

— Судя по запаху и виду трупов, — Альк нахмурился, — давно. Возможно, ещё осенью.

— И с тех пор сюда никто не заезжал?

— Полагаю, веска стоит на отшибе.

— Но кто-то всё равно завёз сюда заразу…

— Да. Им не повезло.

— И один Саший знает, что мы найдём в других местах, — мрачно сказала она.

На самом краю вымершей вески они натолкнулись на большое кострище, в котором белели кости самых разных размеров: вероятно, жители, пока были живы, палили заражённые трупы людей и животных, но затем живых осталось слишком мало. Их похоронить было некому.

— Почему они не ушли в лес? — спросила Ждана, прикрывая нос рукой.

— Кто-то ушёл, но я сомневаюсь, что их радостно приняли в других местах. Гостей из чумных деревень не очень-то любят.

— Как ты думаешь, прошло достаточно времени, чтобы зараза перестала быть опасной?

— Хочешь рискнуть и проверить?

— Нет…

— В блохе чума может жить до года, — заявил Альк.

— Но река-то хоть в порядке? — Ждана с надеждой глянула на синюю ленту реки.

— Пройдём вверх по течению и вскипятим воду в кружке.

Они приблизились к мельнице. Дверь в двухэтажное здание болталась на завесах, огромное колесо мрачным фантомом застряло на мели.

— Может быть, возьмём хотя бы…

Не успела Ждана закончить, как из подвала мельницы вылезла большая крыса, вялая и сонная.

— Вот тебе и ответ, — сказал он.

Крыса отчего-то двинулась прямо на них.

— Ненавижу крыс, — призналась Ждана, отступая.

— А я их… понимаю. Но эта мне не нравится.

Крыса пьяно перебирала лапками и вдруг шустро шмыгнула в сторону Жданы. Та смачно выругалась и припустила к реке, тряся на бегу костылями.

Они подошли к воде в самом мрачном настроении.

— Альк…

— Что? Опять ногу подвернула?

— Нет. Может, ты снова глянешь дороги?

Он поднял на неё растерянный взгляд.

— Вряд ли.

— Почему?

— Не получится, — уклончиво заявил он.

— Если тебе нужна еда, мы поймаем рыбу. Река всегда накормит.

— Чумная река?

— Не перегибай.

— Дело не в этом, — признался Альк. — Если бы я мог нормально видеть дороги, то не пришел бы сюда.

— А ты не видишь?

— Сбылось твоё желание. Дар перестал работать.

— Как не вовремя…

Он не первый день чувствовал внутри пустоту, как когда-то возле Длани Сашия — будто из него высосали всю силу предвидения. Только вот Длань Сашия — это известные магические пещеры, в которых путничий дар не работает, а накапливается, грозя вылиться неуправляемым потоком. Что с его предвиденьем происходило сейчас, он понятия не имел.

— Смотри, на той стороне лодка, — Ждана оживилась. — Вряд ли она заразная, как ты думаешь?

— Неизвестно.

— Если это чума, то на тот берег её не надуло.

— Ничего здесь не будем брать, ясно? — Альк глянул вниз на свои ноги, испытывая желание поменять сапоги. Если б ещё было на что…

Ждана словно прочла его мысли.

— Ты думаешь, здесь и земля заразная?

— Не знаю. Ни кошек, ни собак не осталось… Чума это или нет, а к подошвам лучше не прикасаться.

Она мрачно глянула на оставшуюся позади веску.

— За что это им? Такое впечатление, что Хольга ослепла…

— В Холмогории Хольгу не чтят.

— А кого чтят?

— Кажется, Семибожицу.

— Оно и видно…

Альк почувствовал, как тревожно ёкнуло сердце. Давненько в Саврии и Ринтаре не было массовых эпидемий! Уж лет как пятьдесят. А ведь люди чистоплотней не стали, от нечистот избавляются по старинке, руки моют через раз, не всегда едят приборами... Чаще всего эпидемии вспыхивали летом в портовых городах, где смешивался люд из разных земель, собираясь на рынке, стекаясь в дешевые портовые кормильни, пользуясь одними и теми же ложками, тарелками и шлюхами. От Холмогории до Саврии не так уж и далеко, тсарства мирно торгуют…

— Пойдём вверх по течению, — предложил он.

— А может, лучше вниз?

— Не хочу пить воду, которая текла мимо этого места.

— Зато река наверняка впадёт в море, и мы доберемся до порта, — гнула свою линию Ждана.

— Или река впадёт в другую реку, которая будет долго петлять среди холмов.

— Я пить хочу, — призналась она.

— Если бы я хотел от тебя избавиться, то дал бы тебе кружку. А если ты будешь и дальше ныть, дам.

Она сглотнула, отбросила ненужные костыли и побрела за ним вдоль заросшего осокой и ивами берега, который становился всё более извилистым.

— У реки с голоду не помрёшь, — заявила Ждана. — Например, вон у тех камышей корень вкусней, чем картошка, можно даже сырым есть. А печёный — пальчики оближешь…

— Погоди маленько, сорвём.

Остановившись на прибрежной круче, они обернулись и бросили последний взгляд на несчастную веску, а заодно и все обозримые окрестности.

— Люблю лес, но не до такой степени, — сказала Ждана.

— А вон там у нашей речки рукав, — радостно заметил Альк. — Наберём воды и подумаем о рыбалке. Заточим гарпун…

— Если хочешь знать, я умею ловить рыбу самыми замысловатыми способами.

— Нежели голыми руками?

— Пару раз на мелководье я забила рыбин палкой.

Но им повезло. Пройдя вверх по течению второй реки, они обнаружили ручей, запруду, старое кострище и дырявую рыбацкую сеть, часть которой можно было использовать для ловли рыбы на мелководье. Когда несколько беззаботных рыбёшек заплыли в запруду, Альк и Ждана преградили им выход натянутой сетью и, основательно вымокнув в холодной воде, всё-таки выловили две форели на ужин — третья, самая большая, ушла, возмущённо плеснув хвостом, но и двух рыб, надетых на палочки и запечённых на костре, оказалось достаточно, чтобы насытиться.

— Ну? Так что там с твоим даром? — спросила Ждана, когда они стали устраиваться на ночлег.

— Думаешь, я поем рыбу и начну пророчить?

— А что, нет? Или тебе сливки с мёдом подавай?

Он вздохнул.

— Здесь странное место. Мой дар… он словно спит.

Ждана встряхнула свою шкуру и задумчиво глянула на Алька.

— Ты сам сказал, что дар пропадает, если использовать его во вред. Может быть, он у тебя истощился?

— Ждана, — медленно ответил Альк, — я принёс тебе вред?

— Вроде нет.

— Тогда заткнись и спи.

Она укуталась в шубу, блаженно вытянув уставшие ноги. Последние лучи солнца догорали за серо-зелёной лесной кромкой.

Пользуясь безветрием, Альк разделся и полез купаться, но зашёл в воду лишь по колено. Поплескался, яростно оттёр кожу песком, будто смывая с себя невидимую заразу, а затем, быстро одевшись и завернувшись в шубу, уселся у костра и стал с удовольствием потягивать отвар из листьев морошки.

— Как бы я хотела помыться! — с завистью воскликнула Ждана.

— Нет, слишком холодно.

— Знаю, кашель. Альк…

— Да?

— У тебя есть невеста?

— Нет.

— Хм…

Он почувствовал на себе её пристальный, оценивающий взгляд.

— Но у меня есть жена, — добавил он, продолжая хлебать напиток.

— Похоже, ей не повезло.

— Чего это? — возмутился Альк.

— Ты ведь не жил в том порту? Сбежал от брака по расчёту?

— Вот ещё…

— Сразу видно, что ты из благородных, хоть и видун, — сказала она. — А такие ищут для брака себе подобных, то есть ровню, и поэтому редко находят любовь.

— Тема закрыта, — сказал он.

— А если бы я искупалась?

Он повернулся и глянул ей в лицо: в тёмно-карих, почти чёрных глазах играли бешеные огоньки.

— Рад, что тебе уже лучше, но выпей-ка отвар от кашля.

Ждана села и взяла кружку обеими руками.

— Я знаю много штучек, о которых твоя жёнушка и не подозревает.

Альк поморщился, сожалея, что сразу не пресёк разговоры на эту глупую тему.

— Послушай, нет никакой жены, я соврал.

— Чтобы меня отвадить? — сердито спросила Ждана.

— Чтобы тебя отвадить.

— Почему? Тебе случайно не нравятся мальчики?

— Да.

Она фыркнула.

— Опять врёшь.

— И что?

— Я тебе не нравлюсь?

— Ты… лучшая в округе, — сыронизировал он.

Она искренне рассмеялась.

— Завтра я искупаюсь.

— И сляжешь с воспалением лёгких. Пей отвар, Ждана.

Она сделала несколько медленных глотков.

— Ты её любишь?

Он ответил не сразу.

— Да.

— Опять врёшь?

— Нет, — он помрачнел.

— Она тоже видунья?

— С чего ты взяла?

— Кто ещё может выйти за видуна… Это же ужасно! Вся твоя жизнь как на ладони, и никуда не скрыться от всевидящего ока.

— Чушь. Видуны в прошлое не заглядывают, просто смотрят вероятности.

Они долго молчали.

— Она тебя ищет?

— Не знаю. Надеюсь, что нет.

— Меня точно никто не ищет — разве что тайная стража, — Ждана снова рассмеялась.

— Саврянская или ринтарская?

— Обе. Я им много крови попортила — в переносном смысле.

Альк не стал уточнять подробности, так поверил.

В ту ночь ему приснилась Рыска. Они сидели рядом на траве недалеко от одиноко стоящего и смутно знакомого дома, и мучительное желание понять, что это за место, лишало Алька спокойствия. В ушах звенело от стрекотания цикад, всё расплывалась в утреннем тумане. Рыскины волосы были по-саврянски коротко острижены, и это его очень расстроило. Он внимательно глянул на её профиль, и вдруг она повернулась. Альк в испуге вскрикнул: половина Рыскиного лица была белой, половина -чёрной… Он почти отпрянул, но чёрно-белое лицо словно приворожило его. «Люби меня и такой, — прошептали её губы, — иначе медька — цена твоей любви». «Конечно», — ответил он, поднимая ладонь, чтобы прикоснуться к тёмной стороне её лица, и вдруг под его пальцами чернота стала смываться, исчезать…

 

— Айдара, аббана, айкул! Кхах…

Альк поднял голову, сонно огляделся. Ждана, лежавшая на еловых лапах по другую сторону костра, тоже проснулась и теперь тревожно смотрела в сторону реки. Рассвет только-только стал заниматься, полностью обесцветив на небе россыпь звёзд.

— Там кто-то плывёт, — тихо сказала она.

Альк приложил палец к губам, подавая знак молчать: у воды звуки разносились очень далеко.

— Айдара, аббана, айкул! — снова долетело от реки.

Альк подкрался к крутому берегу, прячась за кустарником. Вниз по течению плыла лодка, плюхая по воде тяжёлыми вёслами, стуча уключинами. В лодке сидели трое. Вдруг один поднял руки к небу и громко заголосил, повторяя странные слова, как заклинание. Несколько секунд Альк смотрел на проплывающий мимо силуэт, который мелькнул за ивняком и скрылся из виду.

— Что это было? — прошептала Ждана.

— Надеюсь, всего лишь приветствие новому дню. Какой-нибудь местный обычай.

— Уплыли?

— Вроде бы.

— А нам не стоило их окликнуть? Спросили бы дорогу.

— Не уверен.

— Ладно…

Промозглая погода не позволила им снова уснуть. Ждана встала со своей лежанки и отправилась в кусты, но не ближайшие, а чуть поодаль. Альк справил нужду прямо у берега и вернулся к погасшему за ночь костру. Отголоски неприятного сна всё еще тревожили его.

Вдруг с той стороны, куда ушла Ждана, раздался испуганный вскрик, а затем сердитые мужские голоса. Тихо выругавшись и проклиная свою куриную слепоту, Альк схватил нож и направился в сторону шума. Разглядеть в утреннем тумане удалось только силуэты. Мужчины что-то возмущённо кричали, Ждана восклицала неопределённое: «Эй, вы что?».

Когда Альк выскочил на небольшую поляну, трое стояли напротив тараканихи, сердито бурча и маша руками.

— Эй, уважаемые, — воскликнул он, — что здесь происходит?

К его удивлению, незнакомцы отступили, и в светлеющей полосе Альк увидел одного седого старика в серой рясе и двух совершенно лысых мужчин в чёрных плащах. Он смотрел на них, они разглядывали его, а Ждана, воспользовавшись паузой, растерянно поправила штаны.

— Я присела по нужде, — пояснила она, — а эти вдруг вылезли из темноты, увидели меня и как заорут…

Альк опустил нож и повторил более миролюбиво:

— Что вам нужно?

Мужчины переглянулись, старик сделал шаг вперёд и спокойно спросил с заметным акцентом:

— Кто вы тут?

Альк не сразу нашёлся, что ответить. В конце концов выбрав нечто нейтральное и безобидное, сказал:

— Мы путешествуем.

— Тут?

Мужчины удивлённо переглянулись.

— Мы потерялись, — пояснила Ждана. — Заблудились.

— В веска ходить? — мрачно спросил старик.

— Нет, — уверенно соврал Альк, полагая, что правда может им грозить чем-то нехорошим.

Старик сердито указал пальцем на Ждану.

— Позор. Уходить. Вон!

Она уперла руки в бока.

— Да что я вам сделала?

— Святая вода пи-пи, — старец ткнул пальцем в землю, и Альк заметил тонкую струйку ручейка, бегущего среди камней.

— Кажется, ты не там справила нужду, — дошло до него наконец. — Извинись.

Ждана открыла рот и растерянно заморгала.

— Ну, мне нужна была вода, чтобы… умыться, — уточнила она.

— А ещё ты в неё помочилась, — тихо сказал Альк.

— Ну, это же вода… Убежала и всё…

— Смотря куда и откуда.

Старец и мужчины молча переводили взгляд с одного говорящего на другого.

— Господа местные жители, — наконец произнесла сконфуженная Ждана. — Простите!

— Мы набирать святая вода, а тут так, — ответил старец чуть менее враждебно.

— Извините, она не нарочно, — сказал Альк, пряча нож за пояс.

— Мы не знали, — подтвердила Ждана.

Двое лысых снова переглянулись и о чём-то пошептались со стариком.

— За скверна святое место наказать, — сообщил тот.

— Ещё чего, — возмутилась Ждана, — да разве это скверна? Так, немного пи-пи…

Старик поморщился и поднял руку.

— Эй, вы чего?

Не успела Ждана уклониться, как из руки мужчины вырвался сгусток тумана, окутал её серым клубком и быстро растворился в траве.

— Что это было? — спросила она, отряхиваясь, как от мороси.

Альк шагнул старику навстречу, но тот снова поднял руку и покачал головой.

— Тебя тоже наказать, если не уважать.

— Что вы ей сделали?

С виду Ждана не изменилась, в обморок не падала, от боли не кричала.

— Наказать два дня не есть, — сказал старик.

— Чего? — возмутилась Ждана. — Это как?

— Не хотеть есть, молить простить.

— Да я и так три дня почти не ела, — возмутилась она. — У меня лихорадка была. Я подвернула ногу. Наш корабль разбился о скалы…

Незнакомцы обдумали сказанное, и один из лысых, что повыше, подошёл к Ждане и протянул ей руку, но она отпрянула.

— Оставьте её в покое, — пригрозил Альк.

— Он правда читать, — сказал старик, указывая на лысого. — Баба ему руку дать.

Ждана глянула на Алька.

Небо окончаительно посветлело, и он смог получше разглядеть гостей. Оружия у них с собой не было, только баклаги у пояса.

— Дай ему руку.

— Ещё чего, — возмутилась тараканиха, — а потом я не то что есть — помочиться не смогу.

Альк сделал шаг и протянул лысому свою ладонь.

— Я шёл вместе с ней. Я тоже плыл на том корабле.

Кажется, лысый понял, потому что окинул Алька долгим взглядом и взял его за руку. Альк почувствовал, как от ладони к животу бежит маленький комок холода — а затем вдруг разлетается по всему телу сотнями острых брызг… Он вырвал бы руку, если бы успел, но неприятные ощущения длились всего мгновенье.

Удивлённо вскрикнув, лысый сделал большие глаза, быстро отошёл и о чём-то доложил на ухо старику, очевидно, бывшему у них за главного. Тот слушал, внимательно глядя на Алька поверх плеча своего спутника.

Сцена начала Альку порядком надоедать, но доклад лысого завершился возбуждённым бормотанием, и старик наконец сказал:

— Вы не голодать, вы есть рыбу.

Ждана недовольно фыркнула, но удержалась от комментария.

— А болеть правда, нога правда, корабль правда, — продолжил старец более миролюбиво.

— Покажите нам дорогу к ближайшему жилью, а лучше — к порту, — попросила Ждана. — Или хотя бы направление. Пожалуйста!

Старик снова перевёл внимательный взгляд на Алька.

— Видун знать дорогу.

При ярком утреннем свете Альк заметил, какие у старика ярко-синие, пронзительные глаза. Очевидно, рукопожатие лысого не ограничилось распылением холодных брызг.

— Мой дар не работает...

— Не видеть дорогу?

— Нет.

— А у моря?

— На берегу видел, а теперь нет. Не понимаю, в чём дело.

Старик задумчиво почесал бороду и улыбнулся краешком губ.

— Близко камень, — сказал старик, прищёлкнув языком. — Тебя звать камень.

— Какой камень?

— Изге-Клаш. Вода-камень.

От пояснений Альку понятней не стало.

— И что это значит? — спокойно спросил он, призывая всё своё дипломатическое терпение.

— Совсем не видеть дорога?

— Нет.

Старик снова отошёл к лысым, и они принялись шептаться.

— Ждать тут, — наконец изрёк он и презрительно глянул на Ждану. — Мы взять вода другое место, чистое. Потом помогать.

Развернувшись, все трое направились вверх по склону, и их плащи развевались за спинами, как широкие крылья. Альк и Ждана остались стоять в полном недоумении.

— Не начинай, — сказала она, едва Альк открыл рот.

— Ты осквернила святой источник каких-то местных жрецов, — усмехнулся он.

— А ты — их реку.

— Очевидно, река для них не святая.

Ждана нервно поморщилась.

— Ты будешь смеяться, но я три дня не облегчала живот, и вот вчерашняя рыба теперь напоминает о себе…

— Даже не думай. Потерпи, — прошипел он. — Они скоро вернутся. Нужно выяснить, что там за камень.

— Легко тебе говорить!

— О Божиня! — он закатил глаза.

— Я быстро.

— Подальше от ручья, очень прошу.

— Заткнись…

Она скрылась в кустах, и Альк подумал о том, как слаб человек: без воды не жилец, без еды не ходок, без тепла — тряпка, без нужника — дикарь…

Ему было невероятно интересно, с кем они встретились. Мужчины не выглядели опасными, но скрывали в себе неясную силу, которую наверняка могли при случае применить для защиты или нападения. Они совсем не испугались, когда он выскочил из кустов на помощь Ждане, лишь отступили на пару шагов, а то, что старик проделал рукой, вообще ни в какие ворота не лезло. Да и холодный импульс по всему телу от руки лысого не показался банальным. В магию Альк не верил, но уж очень необычно выглядели незнакомцы.

К счастью, Ждана вернулась до того, как трое мужчин выплыли из тумана. У обоих лысых через плечо были перекинуты баклаги на ремнях. Старик буркнул Альку, проходя мимо:

— Вещи брать и идти в лодка, быстро.

Альк и Ждана вернулись к месту ночёвки, молча покидали скарб в штаны-сумку и поспешно спустились к воде.

— Может, нам лучше сбежать куда подальше? — спросила она.

— Как хочешь. Я поеду с ними, — уверенно заявил Альк.

Она недовольно поморщилась, но пошла следом.

В лодке было совсем мало свободного места.

— Я могу грести, — предложил Альк.

Старик молча сел на нос и указал на вёсла, а Ждана расположилась на корме.

 

Они плыли по течению, рассекая речную гладь так быстро, что ветер свистел в ушах. Несмотря на голод и усталость, Альк почувствовал, как от движения мышцы наливаются силой. Через четверть лучины река стала шире, и они свернули в узкий рукав, который привёл их в небольшой грот. Лодка плавно скользнула под тёмные своды и вплыла в огромную пещеру с мелкими расщелинами со всех сторон.

Причалив к каменистому берегу, все пятеро выбрались из лодки, и лысые в рясах пошли со своими баклагами куда-то вглубь пещеры.

— Раздеваться, — сказал старик Альку.

— Что?

— Совсем. Видун встретить камень раздетым. Баба — нет.

Альк заколебался, глядя на то, как с каждым выдохом возле губ старика извивается облачко пара.

— А в одежде нельзя? Холодно же.

— Изге-Клаш первый раз раздеваться, — старик был непреклонен.

— А почему вы в одежде? — спросила Ждана.

— Мы свои. Чужой раздеться.

Старик развернулся и пошёл туда, где за поворотом пещеры скрылись его спутники.

— Не нравится мне это, — прошептала Ждана. — Сейчас положат нас на ритуальный камень и прирежут как свиней. Потечёт наша кровушка по пещерке…

— Моя — нет, — Альк покачал головой. — Жертвуют обычно девицами.

— Очень смешно.

— Я должен узнать, что там, — он стал быстро скидывать с себя одежду и засовывать её в «суму». — А ты сиди в лодке и жди. Да накинь мою шубу, если не хочешь умереть от легочной простуды. Я пошёл.

Она бесстыже оглядела его с головы до ног, остановив взгляд на ягодицах. Альк и бровью не повёл.

— Будь начеку, вдруг убегать придётся, — предупредил он.

— Голышом?

— Как получится. И не потеряй мои штаны.

Ждана не улыбнулась, и Альк тихо сказал ей на ухо:

— Недалеко от поворота к гроту в кустах сидит охрана. Думаю, сюда может приплыть далеко не любой.

— И выплыть не каждый может?

— Именно. Думаю, это какое-то святое место. А наши знакомые — жрецы или что-то в этом роде.

— Не люблю я незнакомые культы, — Ждана поморщила нос.

— Жди тут. И будь осторожна.

Старик и лысые «жрецы» давно исчезли за поворотом, и Альк поспешил за ними, спотыкаясь о скользкие камни и сдерживая проклятия. Вряд ли местные боги понимали саврянские ругательства, но осквернять их слух он всё же не посмел.

 

Пещера, в которую он вошёл после нескольких узких проходов, была округлой формы, высокая и широкая. Из расщелины в потолке веером брезжил свет, где-то гулко капало. Двое лысых приблизились к стоящему по центру чёрному камню четырёхугольной формы с закругленными краями, напоминавшему большой колодезный сруб. Раскрыв фляги, они стали поливать камень взятой в ручье водой, а бородатый старец воздел руки к своду и произнёс тихую молитву, из которой Альк не понял ни слова. Посередине камня была выемка, куда стекала святая вода. Когда фляги опустели, лысые отступили, что-то пробормотали и удалились по узкому тоннелю.

Старик повернулся к Альку.

— Слушать внимательно. Ты трогать камень, камень возвращать силу. Очень много.

Альк поёжился от холода, переступил с ноги на ногу.

— Насколько много?

Старик задумался.

— Много. Ты сила собрать и нам помогать.

— Вот как? — удивился Альк. — В чём?

— Смотреть дороги. Вот, — старик передал ему свой плащ. — Греться и слушать, я объяснять. Если ты понимать и соглашаться, тогда трогать камень-вода. Если ты бояться… тогда не трогать.

— Бояться чего?

— Много сила.

Альк закутался в плащ, уверенно глянул старику в глаза.

— Это нестрашно.

Старик покачал головой.

— Другой видун слишком много сила. Упасть и не встать.

— Я не совсем видун, — сказал Альк.

Он знал, что накопленная за время «бессилия» энергия дара может переполнить его тело и при первом же использовании вырваться с такой силой, что необученный видун с ней не справится.

Старик удивлённо вскинул голову.

— Ты путник?

— Не совсем. У меня нет крысы, — уклончиво ответил Альк, полагая, что остальные формальности можно опустить.

— Изге-Клаш не надо крыса. Изге-Клаш лучше. Ты не хотеть его покидать.

Альк настороженно глянул на камень.

— А что надо делать?

— Трогать ладони. Я читать молитву, ты молчать. Путь не смотреть, иначе плохо…

— Хорошо. Я коснусь камня ладонями, и дар ко мне вернётся. А дальше?

— Долго держать, молчать.

— И потом?

— Не думать.

— Я понял. Пророчить нельзя.

Старик вздохнул.

— И не падать. Потом я рассказать про наши дороги. Надо помогать наши дороги.

С крыши пещеры громко закапало, затем стихло.

— Вам нужно предсказание? — спросил Альк.

— Нет, — старец покачал головой. — Нам нужно уходить предсказание. Другая дорога.

Альк с пониманием кивнул.

— И что вам предсказали?

— Смерть.

— Все мы умрём, — философски заключил Альк.

— Я — нет, — вдруг заявил старик. — Я переродиться.

— Ну, смотря кто во что верит.

Альк умолк и подошёл к камню, заглянул внутрь: середина закручивалась спиралью, испещрённой сотнями дорожек-царапин. Из мелких дырочек по центру слышался далёкий гул, похожий на морской плеск волн.

— Я готов. Читай свою молитву.

Альк скинул плащ и положил обе ладони на Изге-Клаш.

Старик поднял руки и приказал:

— Закрыть глаза.

Альк послушался и сразу же об этом пожалел.

Пол под ногами задрожал, ладони словно приросли к холодному камню. Тело пробил озноб, а затем внутри — прямо в животе — забили тысячи мелких фонтанов, ледяных и острых, как иглы. Они пронзали тело насквозь, разрывали на части, однако голова при этом оставалась спокойной и ясной. Громкий голос старца вещал что-то за спиной, и Альк почувствовал, что ладони стали сами скользить к выемке по центру камня. Он ощутил пальцами неровные ложбинки воронки, ещё мокрые от вылитой туда святой воды, и вдруг все водяные иглы из его тела устремились через руки вперёд, внутрь колодца, и Альк словно стал просачиваться в чёрную пропасть вместе с ними. Когда камень, казалось, высосал его дыхание, молитва прекратилась, а вместе с нею и круговерть, и он без сил опустился на холодный пол.

Дыхание вернулось почти сразу, а вместе с ним — головная боль, сравнимая с болью терзаемой путником «свечи». Альку она была знакома, но встреча не порадовала. Почти сразу пустота в груди пропала, а на её месте возникла тонкая вибрация, готовая в любое мгновенье превратиться в пророчество.

Рыска… Он должен был увидеть, что с ней. Последняя попытка глянуть, всё ли у неё в порядке, закончилась сомнительной дилеммой, из которой не было безопасного выхода.

Старик ударил его по щеке, и Альк открыл глаза.

— Не смотреть дороги. Слишком много сила, — пронзительные голубые глаза глядели не мигая. — Как тебя зовут?

— Альк.

— Что значить имя?

— «Алько» значить «дородный», то есть «благородный».

— А я Файкферш.

— Как переводится? — пробормотал Альк, окончательно приходя в себя.

— Видеть море.

Старик поднял с пола и подал Альку плащ.

— Забирать твоя баба и кушать.

Альк очень надеялся, что понял старика правильно и Ждану никто есть не собирается. Его распирал дар, теснившийся в груди, как юношеская влюблённость перед встречей с прекрасной девицей.

— Альк?!

Ждана уже стояла у входа в пещеру, сжимая в руке его одежду.

— У вас принято есть голышом, или я могу одеться? — спросил Альк у старика.

Тот кивнул и направился в тоннель, в котором ранее скрылись жрецы.

— Потом сюда, кушать.

— Что произошло? — нетерпеливо спросила Ждана, подавая Альку бережно сохранённые штаны.

— Ко мне вернулся дар, — ответил Альк, торопливо одеваясь и очень охотно обуваясь. — Они хотят, чтобы я им помог подправить дороги, и потому привели сюда, к камню. От него энергия прёт, как от… грозовой бури. Пойдём.

— Пойдём, — неохотно согласилась Ждана. — Но оттуда, — она указала на тоннель, — убежать будет ещё сложнее.

— Наоборот, — Альк уверенно глянул вперёд. — Теперь я не заблужусь.

* * *

Они сидели за столом со стариком по имени Файкферш и двумя лысыми жрецами, которых звали Сулим и Астирий, а кушанья состояли из сухарей, слабого вина с хвойным привкусом, вяленой лосятины и сушёной клюквы. Аппетит у Алька разыгрался зверский, а вот Ждана, наоборот, воротила нос.

— Ешь, тебе силы нужны, — пробурчал Альк.

— Не хочу, — удивлённо прошептала она. — Если хоть кусочек съем, вырвет.

Альк косо глянул на старика, вспоминая его лесную ворожбу.

— В карман сухарей положи и вина выпей, — предложил он и с вызовом обратился к Файкфершу. — Можно?

— Карман можно. Не кушать — наказание за…

— Я помню, — перебила его Ждана, и старец сурово нахмурил брови.

Жрецы молча допили вино и удалились в один из проходов вглубь пещеры, а Альк, Ждана и Файкферш остались сидеть в невысокой нише, оборудованной под столовую. Свод освещали факелы и свечи, которые чадили, не давая тепла.

— Баба уходить, а мы говорить.

— Ещё чего! — возмутилась Ждана.

— Не возражай, — успокоил её Альк. — Это касается пророчеств. Тебе лучше не вмешиваться.

Однако Ждана, похоже, не умела не вмешиваться.

— А если тебе понадобится помощь?

— Я справлюсь. И вообще, с каких это пор ты обо мне печёшься?

— А с кем я в Саврию буду возвращаться? Тут какая-то зараза вокруг…

Старик недовольно кашлянул.

— Значит, вы мертвая деревня ходить?

Альк бросил сердитый взгляд на Ждану. Про заразу ей точно болтать не стоило…

— Мы ничего не брали и не трогали. И даже обувь потом помыли, — заверил он старца.

Тот посмотрел на перевязанные драной тканью стопы Жданы и вдруг сказал:

— Не трогать. Правда. Вы не болеть, иначе вы мертвый быть.

— Болезнь так быстро развивается? — удивилась Ждана.

— Нет, мы вас убивать. Зараза гулять нельзя. Пророчить нам дороги надо без зараза.

— Альк, ты что-нибудь понял? — она с опаской поёжилась.

— Да, — лаконично ответил он и повернулся к старику. — Пусть она останется. Она не помешает. Ты же не помешаешь?

— Нет, конечно! — поклялась Ждана.

— Ждать.

Файкферш встал и ненадолго скрылся в лабиринте ходов.

— Ты ему доверяешь? — прошептала тараканиха.

— Нет, но камень дал мне столько силы, что я должен узнать о нём больше.

— От знания башка пухнет, — заявила она.

— А от незнания её можно потерять.

Старик вернулся, держа в руках кожаные женские сапоги, отороченные мехом. Молча подал их Ждане, подождал, пока она их натянет.

— Спасибо.

Не зная, куда девать остатки импровизированных лаптей, она просто бросила их на пол.

— Вы сидеть, я объяснять. Очень важно, — он ненадолго закрыл глаза, словно читая про себя молитву, затем встрепенулся и продолжил: — У нас мало видун. В этот год были два. Два брать силу камня, два смотреть дороги.

Старик умолк и внимательно глянул на Алька своими пронзительно-синими глазами.

— Они оба умерли? — сообразил Альк.

Старик кивнул.

— Не уметь управлять дар. А ты хорошо. Ты путник.

— Что они вам напророчили?

— Мор. Чума. Смерть в Ског Кюлле. Э-э… в Лесная Холмогория

— Я знаю, что ваша земля зовётся Ског Кюлле. Вы хотите, чтобы я поменял дорогу?

— Ты можешь?

— Нужно смотреть вероятности, — ответил Альк.

Старик поморщился.

— У тебя много сила от камень. Сила бить как вода, как водопад. Два видуна не смогли. Она их разорвать. Понимаешь?

— Понимаю.

— Альк, — вмешалась Ждана, обещавшая не мешать, — а не пошла бы эта Холмогория лесом?

— Заткнись, — проворчал Альк.

Она возмущённо фыркнула.

— Ты им ничего не должен. Ради чего рисковать? Думаешь, ты самый крутой видун на свете?

Альк смерил её холодным взглядом.

— Ждана, ты ничем не рискуешь.

— Рискую. Застрять здесь одна…

— А как ты думаешь, для чего я учился на путника? — вспылил он. — Чтобы грозу и град весчанам предсказывать? Урожай гороха повышать, зазывая дождь? Тсаревнам женихов искать? Может быть, в этом и был весь смысл моей учёбы? Сделать что-то стоящее, что поможет целой стране.

— Ты самонадеянный гордец, — пробормотала она. — Только слава твоя останется тут, никто о твоей бесполезной жертве не узнает.

Старик поднял руку, и Ждана, улыбнувшись, закрыла глаза и стала оседать по стене на пол. Осторожно её подхватив, он уложил её на скамью и сказал:

— Баба спать. Хорошо, когда баба молчать.

Альк неуверенно кивнул. На данный момент спорить с тараканихой ему совершенно не хотелось.

— Что-то ещё?

Старик замялся, поморщил нос.

— Один видун говорить, что он мертвых поднимать.

— Враньё, — Альк сплюнул. — Шарлатан. Никто не может, и я не могу. Об этом не проси.

— Ладно, — согласился старик. — Хорошо. Но надо три вещи знать.

Не ожидая ничего хорошего, Альк внимательно глянул на Файкферша.

— Я слушаю.

— Один — идти на воздух. Тут твоя сила может всё трясти и ломать.

— Хорошо. Что ещё?

— Если ты падать, мы тебя лечить.

— Надеюсь, не понадобится.

— Мы давать награда. Путник надо давать награда, золотая.

— Лучше бы вы помогли нам вернуться в Саврию.

— Почему бы и да. Мы найти помощник, с вами плыть на море. У Кейге-Хал много корабль. Торговать Саврия, Степь, Южный Стан. Много корабль.

Альк кивнул.

— А тебе надо этот баба? — с сомнением спросил старик, глянув на сладко причмокнувшую во сне Ждану.

— Надо её вернуть домой. Я обещал её семье, — соврал Альк, надеясь, что к нему не станут приставлять детектор лжи в виде корявых рук жреца.

Оставив Ждану лежать на скамье, они пошли в зал, где стоял камень, а затем к выходу из грота. Долго поднимались по крутому склону, в конце концов остановившись на лесной поляне, окружённой соснами.

Альк чувствовал огромный подъём, почти эйфорию: говорят, путник ощущает нечто подобное, когда за один раз вытягивает всю удачу из крысы… Только вот крысы у него не было. У него была сила камня.

— Файкферш, тебе лучше уйти, — сказал Альк.

— Я не бояться. Я защита.

Альк повернулся на юг, где простиралась Ског Кюлле, окинул взглядом несколько ближайших холмов и закрыл глаза.

Ворот появился мгновенно, огромный и тяжёлый, и тут же через тело Алька хлынула сила, какой он никогда прежде не владел. Нутро готово было разорваться от радостного возбуждения, и он с трудом взял себя в руки, сдерживая поток плотиной рёбер. Горящие ладони схватились за ворот, стали крутить. Дар требовал мчаться, вертеть колесо дорог в безудержном вихре. «Тише, тише», — прозвучал вдруг в голове голос Крысолова, бывшего и лучшего наставника... Альк сбавил обороты, сосредоточился, присмотрелся к дорогам.

Смерть и мор. Мор и смерть. Не только в Ског Кюлле, но и во всей Холмогории. И дальше… Саврия, Ринтар, Степи… Крысы больны и несут заразу. Крысы его больше не слушаются…

Альк медленно крутил ворот, чувствуя разгорающийся в груди огонь и тревогу, растущую, как лавина. В нитках путей не было безопасного. Хотя… вот он, один: Ског Крюлле умрёт, а другие тсарства — нет. Мор останется здесь, не пойдёт дальше. Это хорошая дорога! Но не для жителей Лесной Холмогории…

Он пропустил этот путь и продолжил крутить ворот, с каждой щепкой сожалея о принятом решении всё больше и больше: паутины дорог разбегались во тьму небытия, от которой тянуло мертвенным холодом. Тело горело, а ворот холодил руки.

Вдруг ноги у Алька подкосились, и он упал, но ворот не выпустил. Приподнялся, сел на колени, выровнялся. Теперь больше всего горела голова. Может быть, хватит сил вернуть ворот туда, где зараза не разлетится по всему свету? Это был лучший путь…

Но не тот, который ему нужно выбрать.

Вдруг Альк увидел её — единственную дорогу, на которую нужно свернуть. На ней умершие вставали, открывали изъеденные червями глаза, протягивали к нему руки, но он знал, что так не бывает. Это не то, не то…

Снова тропинка, извилистая, тонкая, а за ней… спасение? Больше никто не умрёт, и даже заразившиеся поправятся. Альк с силой, до хруста в плечах, задержал ворот и испытал беспредельное ликование. Получилось! Горло обожгло огнём, и он закашлялся, словно подавился водой, только густой и солёной.

Альк повалился на спину и раскинул руки в стороны, чтобы случайно не тронуть быстро исчезающий в глубине сознания ворот. Его глаза уставились в серое небо, закатились и медленно закрылись.

* * *

Кастий Белоручка вытер жирный рот салфеткой и поднял голову. Настасья, его старая и верная служанка, вплыла в зал кормильни «Кленовый лист» и почтительно склонила голову.

— Ваш гость прибыл, господин Кастий. Ожидает внизу. Просить его подняться?

Кастий был благородного сословия и домашних слуг заставлял держаться с ним будто с принцем. На людях же, наоборот, старался выглядеть просто и невзрачно.

— Нет. Я уже закончил. Через пару щепок пригласи его в мой кабинет.

Кабинет Кастия Белоручки был устроен так, чтобы из него можно было выбраться двумя путями: очевидным, через дверь, и тайным, через проход в стене за книжным шкафом. Вторым путём ему, увы, приходилось пользоваться чаще, чем хотелось бы. Мало кто из соседей и знакомых знал, что Кастий Белоручка уже не первый десяток лет возглавляет тайную тсарскую стражу, именуемую в народе «хорятней». Некоторые считали, что он из бывших «хорьков», другие полагали, он из «тараканов» — то есть наёмных убийц. Все его немного побаивались, но кое-кто, узнав о его настоящем статусе, пытался мстить. Через потайную дверь ему приходилось убегать и от обиженных жён, и от лишённых имущества купцов, и даже от благородных отпрысков, желавших расквитаться с Кастием за его деяния. Но никому пока не удалось его достать. Каждый, кто не был готов принять благородную миссию господина Белоручки, стоящего на защите безопасности тсарства и действующего по указу тсаря, горько об этом жалел.

В последнее время Кастию было неспокойно. Смерть старого Витора, слияние двух тсарств, изменения в Совете, появление молодой и любопытной тсарицы Исенары, находящейся под влиянием её матери Нариды, той ещё лисы, бурления саврянских семейств, не желавших платить налоги в полном объёме, острые зубы, вдруг ощеренные Холмогорцами и Степняками — всё это добавляло хлопот и не позволяло расслабиться ни на один день.

В дверь кабинета постучали.

— Входите! — воскликнул Кастий, становясь за стол и на всякий случай пряча под свитками острый нож.

В кабинет вошёл Томаш Цисарж, глава одного из влиятельных саврянских семейств. Моложавый, жилистый, белокосый, напоказ хорошо одетый, он гордо держал спину и на всех смотрел свысока, независимо от цвета их волос.

— Добрый день, господин Цисарж, — сказал Кастий по-ринтарски, зная, что гость владеет этим языком ненамного хуже, чем родным.

— Господин Белоручка, рад видеть вас в хорошем здравии, — ответил саврянин, усаживаясь на предложенный стул.

— Я тоже рад вас видеть. Всё ли у вас хорошо?

— Об этом вы мне скажите.

Кастий сел за стол, прищурился, побарабанил пальцами по дорогой дубовой поверхности и спросил:

— Сразу перейдём к делам?

— А чего вокруг плетня ходить?

— А почему бы и не походить? Почему бы мне, например, не поздравить вас с помолвкой вашей дочери — Барбары, если не ошибаюсь? Вы скоро породнитесь с Курлиными, поздравляю.

Томаш Цисарж скривился. Буян, средний сын ринтарского благородного господина Дмитра Курлина, был неплохой партией для дочери с точки зрения имущества и знатности рода, но казался излишне весёлым и неосмотрительным. То охота его увлечёт, то путешествия, то пиры-балы. Лучше бы он в дела отца побольше вникал да учился зарабатывать, а не тратить.

— Благодарю, — холодно ответил Томаш.

— Смешанные браки сейчас в моде, — Кастий улыбнулся. — Многие саврянские семьи не против породниться с ринтарскими, и всем будет от этого польза.

— А как насчет нашего главного вопроса? Вы говорили с тсарём по поводу моего вхождения в Совет от Саврии?

— Конечно, — голос Кастия был спокойно-доверительным и очень почтительным. — Его тсарское величество не возражает против вашей кандидатуры, однако…

— Что? — напрягся Томаш.

— Ваш земляк господин Бжезинский обратился к тсарю с той же просьбой, используя свои связи. А место в Совете осталось всего лишь одно.

— Бжезинский? — саврянин презрительно фыркнул. — Так он же делец! Куда ему лезть в политику? Он и в саврянском Совете был сбоку припёка, на что ему сдался савринтарский? Какие советы он может дать тсарю? Тьфу, — он не по-благородному сплюнул.

— Экономические. Кто-то должен думать о великих стратегиях, а кто-то смыслить в денежных делах. Бжезинские в последнее время преуспели в торговле, земельку прикупают, лесопилки и рудники. Их поместье растёт, сынки отделяются, свои дела начинают. Один в скотоводство вложил средства, другой в торговлю лесом.

Томаш Цисарж покраснел от злости. На последней встрече с Симоном Бжезинским, а также с Йожефом Севриным, Игнасием Сирохватским и Йиржем Скрыжаном они решили, что в Совет лучше всего пробиваться ему, Томашу. Он ближе всех по крови к тсарице Нариде — как-никак троюродный племянник. Он меньше всех отличился в прошлой войне с Ринтаром, ему не станут вспоминать былое: весок не жёг, тсецов своих на войну не посылал, потому что их было слишком мало. С бывшим ринтарским советником Жирмонтом Томаш вёл дела — значит, будет иметь нужную поддержку. И, главное, младшую дочь собирался сватать за Дмитра Курлина.

— Если я не ошибаюсь, — сурово произнёс Томаш, — вы обещали мне полное содействие.

— И не отказываюсь от своих слов. Но и вы должны определиться. У Бжезинского длинная рука, а у тсаря два уха. В одно нашёптываю я, в другое дружки Бжезинского. У него кто-то из наших наместников в свояках ходит, а ещё его сыночек торговые дела замутил с нашими купцами — они в нём заинтересованы. Тсарь против вас ничего не имеет, но Бжезинский прёт как бык. А вы мне обещали, что с остальными саврянскими семьями договоритесь, если я утихомирю Хаскилей.

— Бжезинский откажется, — уверенно сказал Томаш, стиснув зубы. — Уверяю вас, очень скоро он передумает лезть в Совет.

— Если это случится, вам место гарантировано. А если нет, на всё воля Божини. Пока в Совете всего шесть мест. На большее ринтарская знать не соглашается, а спорить со своими благородными господами молодой тсарь не хочет.

— Господин Белоручка, — тихо проговорил Цисарж, — а не прикупили ли вы кое-какие земли в Саврии?

Кастий внимательно посмотрел на собеседника, ничем не выдавая растущего раздражения.

— Прикупил, и это знак моей веры в то, что наши тсарства долго будут вместе.

— А вы знаете, что дороги к тем землям, что вы прикупили, проходят как раз через мои земли?

— Насколько я знаю, дороги в Саврии и Ринтаре общие. Они никому не принадлежат, даже тсарю. Закон есть закон.

— Закон… Есть закон, а есть правда жизни, и вы это знаете не хуже меня, — Томаш Цисарж усмехнулся. — Безопасность на дорогах кто-то должен обеспечивать? С соседями договариваться, сборщиков налогов охранять. У границы, где вы земли купили, степняки иногда шалят.

— Вы что, мне угрожаете? — удивился Кастий.

— Что вы, предлагаю помощь, которую вам не предложит Бжезинский. Его скот и лес от ваших новых владений далеко.

— Дорогой господин Цисарж, — Кастий встал и прошёлся по кабинету. — Да разве я сказал, что мне Симон Бжезинский симпатичен? Разве я его поддерживаю? Я на вашей стороне. Просто я предлагаю вам разобраться между собой. Вы обещали избрать одного представителя в совет, настоятельно при этом требуя, чтобы им не стал господин Хаскиль. Теперь Хаскили, как вам известно, впали в немилость, а их дискредитировать было не так-то просто — вы ведь просили досадить и отцу, и сыну? Я и так вам уже немало посодействовал, расчистив дорогу, примите и вы меры. Разберитесь между собой, благородные господа савряне.

— Я всё понял, — Томаш Цисарж быстро встал. — А ведь это я поспособствовал тому, чтобы земля в Саврии досталась вам по самой низкой цене. С Бжезинским я разберусь, но и вы не прячьтесь за уши тсаря. Я знаю, что вы умеете говорить так, чтобы вас слушали обоими ушами.

— Я рад, что мы поняли друг друга, — сказал Кастий, провожая гостя. — Благодарю вас за помощь, хоть я вас о ней и не просил. Через месяц состав Совета будет утверждён, а пока будем действовать согласованно. Я напомню его тсарскому величеству, как полезны вы будете в Совете, вы же утихомирьте аппетиты своего соплеменника. Повлияйте на него через Нариду, вы же её родственник, в конце концов.

Томаш не стал уточнять, что с его покойным отцом, женатым на двоюродной тётке Нариды, бывшая тсарица не ладила и ко двору его не допускала. Он лишь гордо кивнул и вышел.

— Пятая вода на киселе, — пробормотал Кастий, закрывая дверь. — Совсем заврались белокосые. Вообразили, что здесь, в Ринстане, их вотчина, что они станут распоряжаться нашей землей, давать советы нашему тсарю! И мне угрожать…

Кастий глянул в окно, нахмурился. С Хаскилями хотя бы можно было договориться. Ром Хаскиль был человеком практичным, гибким, с принципами. И совсем не бедным. А главное, белокосые знатные семейства его более-менее слушались. Ну, ничего, пусть перегрызутся. А шестое место в Совете пустовать не будет.

Он уже немного сожалел, что подставил Хаскиля-старшего и устроил охоту на его сына — кстати, успешно скрывшегося от всех «хорьков». Это казалось Кастию весьма удивительным, и он надеялся, что Альк Хаскиль не отправился на небесные дороги. Технически, это тсарь Шарес приказал «разобраться» с теми, кто когда-то прочёл его секретное послание, адресованное тсаревне. Но как именно — решал он, Кастий Белоручка.

Подкупленный толмач, ездивший с Альком в земли степняков, своё дело не сделал. Засада в кормильне на пути из поместья Хаскилей в Плынь, куда Альк постоянно заезжал, вернулась ни с чем. Обещанная за его голову награда пока не принесла результатов — более того, последние донесения о местоположении мальчишки были невнятными. Видун проклятый! Он будто чуял беду и менял свои дороги.

А что с остальными из той троицы? Молодой ринтарец, с которым Альк когда-то таскался, как в воду канул — не исключено, что так и есть, помер во время потопа. Саврянка-полукровка тоже затерялась — мало ли их в ринтарских весках после прошлой войны…

Не пора ли было отменить на них охоту? Не просчитался ли он, Кастий Белоручка, предполагая, что Ром Хаскиль в Совете будет им всем во вред? Кто-то от Саврии должен туда войти, иначе разразится скандал. Цисарж со своими намёками и угрозами нравился ему всё меньше, Бжезинский — тем более. В Совете должен быть тот, кто сможет усмирить саврянскую знать, если той вздумается развопиться.

Кастию совсем не нравилось, что Хаскиль-старший со своей супругой тоже куда-то подевались. Донесения по этому поводу были совсем уж смешными: они якобы отправились в семейное путешествие, чтобы отпраздновать три десятилетия совместной жизни. Во время таких важных политических изменений?

Кастию немало пришлось потрудиться, чтобы гостившая в Ринстане Нарида рассердилась на Хаскиля-старшего — для этого потребовалось подослать к ней служанку из благородных, которая якобы слышала, как Ром Хаскиль хвастался перед саврянской знатью, будто это он предложил Нариде подложить тсаревну под ринтарского тсаревича. Кастий всего лишь это предположил и случайно попал в точку. Нарида не стала составлять протекцию своему бывшему советнику. Но куда же эти Хаскили подевались? Где-то засели вместе со своим сыночком?

Тронуть их дочь Кастий не решался. Во-первых, она вряд ли что-то знала. Во-вторых, этого Хаскиль-старший точно ему не простит. Не то чтобы Кастий всерьёз опасался саврянина, но до сих пор действовал аккуратно, чтобы оставаться в стороне от скандала. В-третьих, чутьё всегда подсказывало начальнику тайной стражи, когда нужно остановиться.

Савряне ругаются — вот пусть сами и разберутся, кто из них главнее. Глядишь, и поубивают друг дружку. С теми, кто выплывет, и нужно будет договариваться.

Вспомнив, что не успел съесть десерт, Кастий кликнул служанку.