Долина змей (джен)

Три дня пролетели как один. Мне неожиданно подкинули работёнки. Сразу четыре свитка на экспертизу принесли. Пока то да сё, время и прошло. Два оказались подделками — извините, я тут ни при чём. Предъявляйте продавцу — это он вас нае... обманул, в общем. А два — вполне себе приличные русские срочные грамотки на бересте. Я и век определил — четырнадцатый-пятнадцатый — уверен, что точно. И где добились, интересно? У меня в коллекции таких нет.

Да, я тоже умею определять возраст рукописей. Говорил уже. И свой манускрипт давно исследовал в лаборатории вдоль и поперёк. Но профу об этом говорить не стал. Пусть попыжится, а я посмотрю и результаты потом сравню. Интересно же на его работу посмотреть опытным, так сказать, взглядом!

Лаборатория у профессора оказалась на уровне — что есть, то есть. Конечно, она не его личная, в отличие от моей, а университетская. Но впечатляет!

Обрадовался мне, как родному. Только что ручки не затряслись, когда к манускриптику их потянул. А, нет, очень даже затряслись! Сам видел! Ну на, подержи уже, маньячила! Небось, все три ночи во сне видел, как будешь его в свою адскую машинку засовывать и кнопочки нажимать. Чёрт, да он хоть дышит вообще?

Короче, стоял я, любовался профессором и ждал, чего нам его раскрутой компьютер выдаст новенького. И ведь выдал, сука! Да такое, что я просто охренел! Тридцать лет каждый день теребить в руках бумажку и не заметить, что внутри вклеена ещё одна — это суметь надо! Ваш покорный слуга сумел и теперь чувствует себя полным и беспросветным идиотом и бездарем. Да, Берни, ты тупой дебил! Смотри и учись, как работают профессионалы. Можешь уронить скупую мужскую слезу, может, полегчает.

А профессор тем временем:

— Достать сложно будет. Надо разрезать манускрипт. Испортим. Вы хозяин — вам решать.

Да чего тут решать? Всё давно решено! Так я ему и сказал. Режьте, мол, дорогой профессор, не ссыте.

Этот энтузиаст тут же какой-то мудрёный приборчик собственной конструкции достал (талантливый, чёрт, аж завидно), запихал в него документ и давай скальпелем орудовать, чтоб, значит, вреда поменьше. Умилился, когда он в ящике стола журнальчик со своим портретом листочком торопливо прикрыл. Скромняжка ты мой! Стесняешься, что нет-нет, да и полюбуешься на себя любимого? Смешно.

Ну вот, разрезал, вздохнул (жалко, наверное). Потом пинцетиком подцепил то, что внутри лежало, и на свет божий вытянул. И вот стоит он с этой бумажкой (или чем там? Может, шёлк какой? Пока не понятно), а я дышать не могу. Накрыло меня страхом, да что там страхом — ужасом, аж потом весь покрылся. И не понял даже, от чего, пока проф не озвучил:

— Странно пахнет.

Вот только тогда и дошло. Будто в трансе говорю:

— Да, этот запах мне знаком. Это запах джунглей. Так пахнет страх. Испарения джунглей.

Всё, пора брать себя в руки. Где я и где джунгли. Да и чего я так испугался? Выбрался же оттуда тридцать лет назад. И ещё раз выберусь, если, не приведи Господи, придётся вернуться в эти жуткие дебри. Встряхнулся, мысленно дал себе пинка, а вживую утёр пот со лба, пока профессор отвернулся, и спрашиваю:

— Так вы сможете это прочесть?

— Думаю, да, — говорит так деловито, уверенно. — Похоже, это тот же шрифт, что и на внешнем манускрипте. Вот, посмотрите.

И только мы с ним склонились, чтобы сравнить этот самый шрифт, как во всей лаборатории внезапно погас свет.

— Что это такое со светом? — слышу из темноты недоумевающий голос профессора, а сам думаю — ох, не к добру! В лабораториях в центре Парижа просто так свет не гаснет. Что-то будет!