Молодые хозяева замка Исполинов (гет)

И вот, наконец, уже почти успокоившись, приходя в себя, восстанавливая дыхание после бесконечных рыданий, одной рукой отирая с лица следы слёз, а другой держась за край кровати Альберта, с трудом поднимаясь с колен, Консуэло думала:

«Я должна выйти к ним и сказать что ему стало лучше. И это будет правдой — я не обману их. Мы разделим эту радость вместе. И должно быть, они уже давно ждут меня — ведь я чувствую, что прошло много времени… Нет, я не расскажу им обо всём, что пришлось пережить нам обоим. Я не должна пугать их и без надобности ранить их сердца. Всевышний, я уверена в том, что ты простишь мне эту ложь — ведь она будет во спасение — иначе я боюсь, что эти люди, имея столь почтенный возраст, не выдержат раздирающего душу рассказа и станут ещё сильнее страшиться за судьбу своего наследника и совершенно потеряют сон и покой — а это может грозить преждевременным и мучительным завершением дней и каждому из них. Я не могу подвергнуть ни одного из этих святых людей подобному риску — они не заслужили столь страшного конца. Скоро опустится ночь, и я останусь с ним. Непременно останусь с ним. В этом не будет чего-то предосудительного, не будет никакого греха».

Встав наконец на ноги, она вновь с некоторым страхом посмотрела на своего любимого. Дыхание его по-прежнему было слабым, но ровным и ритмичным, а на щеках застыл еле заметный румянец. По причине неподвижности век своего возлюбленного наша героиня не могла предположить, предстают ли взору её избранника какие-то видения или же душа Альберта утонула в целительной пустоте и безмолвии.

«Быть может, это летаргия… Очень похоже на то… — без страха и горечи подумала Консуэло. — Что ж, если так — то я дождусь, когда ты вернёшься к нам из этого спасительного путешествия, призванного подарить тебе силы для новой жизни.»

Оправляя складки помятого платья, она одновременно оглядывалась по сторонам в поисках зеркала и наконец отыскала глазами эту неприметную вещь — очень небольшого размера, квадратной формы, без рамы, стоящую в самом тёмном углу, прислонённой к стене, и этот предмет напомнил нашей героине тот осколок зеркальца, в который наша героиня смотрелась, когда жила в своём домике на Корте-Минелли. К Консуэло пришла мысль о том, что она с лёгкостью могла бы представить Альберта в той же скромной и аскетической обстановке. Хотя, нужно было признать, что и спальня её любимого была обставлена лишь самой необходимой и наименее роскошной мебелью из той, что изготовляли мастера, работающие с особо влиятельными заказчиками из аристократических кругов. К слову, родным возлюбленного пришлось потратить время на уговоры младшего из Рудольштадтов, что в один прекрасный момент счёл непростительным излишеством и даже грехом столь пышное убранство своей уединённой обители, не заниматься поисками столяра, что работал бы для бедняков и согласился бы за весьма умеренную плату сделать для него кровать, стол и стул самого непритязательного вида, и в итоге, после долгих убеждений своих близких Альберт всё-таки покорился воле отца и тётушки и обратился к человеку, что взялся выполнить самый простой и безыскусный заказ из всех возможных, что всё же был одобрен родственниками нашего героя как достойный служить будущему хозяину замка в Ризенбурге.

«Господи, как же ужасно я выгляжу. Мне страшно смотреть на себя…», — невольно пронеслось в голове нашей героини, когда она поднесла это небольшое зеркало к собственному лицу.

Глаза Консуэло покраснели, веки распухли, и оттого ей удавалось поднять ресницы лишь наполовину. Лицо нашей героини было почти мертвенно бледным, а половина волос так безнадёжно выбилась из причёски, что Консуэло распустила их вовсе и расчесала.

Несмотря на душевное облегчение, физически она чувствовала себя плохо. У нашей героини болела голова, а перед глазами была лёгкая серая пелена. Консуэло не ощущала моральных сил разговаривать ни с семьёй своего избранника, ни с кем-либо ещё. Каждый звук, каждый поворот головы, открывавший вид нового предмета, составлявшего действительный мир, окружавший её, вызывали у нашей героини новый приступ смертельной усталости. Консуэло не понимала, как ещё может что-то воспринимать — слышать и видеть. В некотором роде она и сама была на грани смерти — но ещё каким-то чудом могла двигаться. Единственным желанием нашей героини было забыться, закрыть глаза и отрешиться от всех явлений, вещей и живых существ, что составляли окружающую Консуэло реальность. Испытывая невыразимую слабость, она не понимала, как всё ещё держится на ногах. Наша героиня не чувствовала близости обморока, но не исключала, что то напряжение внимания, которое ей придётся проявлять, слушая родных своего любимого человека и беседуя с ними — вполне способно довести её до потери сознания. Но Консуэло сознавала, что у неё нет иного выхода.

«Если они увидят меня лежащей рядом с Альбертом и обнявшей его — то всего скорее придут в ужас, решив, что он умер, и я убита горем и лишилась чувств или просто заснула, обессиленная слезами. Убедившись же в том, что я дышу, они успокоятся на мой счёт, но доктор Сюпервиль может не понять, жив ли Альберт или, определив, что его состояние изменилось — побояться неправильно заключить, что с ним, или попросту не будет уверен в том, что сделал правильный вывод — всё же, невзирая на свои эгоизм, леность и любовь к лёгкой наживе, этот врач не может совершенно пренебрегать собственными обязанностями и имеет некоторые — пусть и безнадёжно мёртвые, уже никогда не способные дать всходов — зачатки совести — и тогда в любом случае ему придётся нарушить мой покой.»

На самом же деле нашей героине хотелось просто лечь рядом со своим возлюбленным, тихо и осторожно положить руки на его плечи и грудь и заснуть, а коли по причине естественной тревоги о жизни, здоровье и самочувствии Альберта она не сможет погрузиться в объятия Морфея — хотя Консуэло и понимала, что сейчас это было бы очень целительно для её нервной системы — то просто, ежемгновенно ощущая невесомое дыхание и едва уловимое тепло тела своего избранника, дать отдых собственной измученной душе.

«Я должна собраться, взять себя в руки и держаться как можно более бодро и крепко. Мне следует казаться преисполненной надеждой — ведь она и так живёт в моём сердце, а сейчас же все чувства уснули во мне, дабы не довести до того, что случилось с моим любимым. И мою волю должно укрепить и то, что я не желаю «заботы» такого доктора как Сюпервиль — он просто оставит меня на произвол судьбы. Оставит умирать — в точности так же не поняв, что со мной. И некому будет спасти меня. И, помня о том, что может грозить мне — я справлюсь со своей ролью. Я должна верить в это — очень твёрдо и непоколебимо.»

С этими мыслями, вернув зеркало на место и обернувшись к Альберту ещё раз — с волнением, что уже не столь сильно захватывало её сердце — дабы увериться в том, что её возлюбленный по-прежнему пленён властью целительного глубокого сна — наша героиня на мгновение закрыла глаза, сделала глубокий вдох, а затем направилась к двери, взялась за ручку и открыла её.