Последние из Хогвартса (гет)

Слово «Гарри» слетело с ее потрескавшихся губ тихим, неверящим шепотом, но для него оно прозвучало громче любого крика. Это была она. Изможденная, избитая, напуганная до смерти, но это была Гермиона. Искра жизни, которую он так боялся не найти, все еще теплилась в ее глазах, и эта искра мгновенно разожгла в нем пожар решимости, способный испепелить весь этот проклятый лагерь.

— Гермиона, — выдохнул он, бросаясь к ней. Он опустился на колени, его руки инстинктивно потянулись к ней, но он остановился, боясь причинить ей еще большую боль. Ее лицо было бледным, под глазами залегли темные тени, на скуле багровел свежий синяк. Тонкая ткань ее рубашки была разорвана на плече, обнажая кровоточащую ссадину.

— Это… это правда ты? — ее голос дрожал, глаза широко раскрылись, в них плескались неверие и зарождающаяся, хрупкая надежда. Она протянула дрожащую руку и коснулась его щеки, словно проверяя, не мираж ли он.

— Да, это я, — его голос был хриплым от волнения. — Я здесь. Я пришел за тобой.

Прикосновение ее холодных пальцев к его коже было как разряд тока. Вся усталость, весь страх долгого пути исчезли, сменившись одним всепоглощающим желанием — вытащить ее отсюда, защитить, уберечь.

— Они… — начала она, но голос сорвался, и она закашлялась, морщась от боли. — Их много… Гарри, ты не должен был…

— Тише, — мягко прервал ее Гарри, его взгляд метнулся к двери хижины. Времени на разговоры не было. Лагерь Потрошителей все еще спал, но этот сон был неглубоким, как у хищников, готовых проснуться от малейшего шороха. — Мы уходим. Сейчас же. Можешь идти?

Гермиона попыталась сесть, но тут же охнула и схватилась за бок. — Кажется… ребра… — прошептала она. — Но я смогу. Я должна.

Гарри помог ей подняться. Она была слаба, ее ноги подкашивались, и она тяжело опиралась на него. Каждый ее вздох сопровождался тихим стоном. Ярость клокотала в нем, когда он видел, что эти твари с ней сделали. Но сейчас нужно было действовать хладнокровно.

— Держись за меня, — прошептал он, обнимая ее за талию и перекидывая ее руку себе через плечо. — Тихо, как только можешь.

Они выскользнули из хижины в холодную ночную тьму. Костер в центре лагеря почти догорел, отбрасывая слабые, пляшущие тени на спящие фигуры Потрошителей. Тело часового, которого Гарри оглушил, лежало в тени.

Медленно, шаг за шагом, они начали двигаться к краю лагеря, туда, где начинался лес. Каждый шорох, каждый треск ветки под ногой казался оглушительным. Гарри чувствовал, как напряжена Гермиона, как она старается не издавать ни звука, несмотря на боль. Его собственные нервы были натянуты до предела, его обостренные чувства сканировали окружающее пространство.

Они почти добрались до спасительной кромки леса, когда один из Потрошителей, видимо, решивший облегчиться, вышел из своей хижины и направился прямо к ним. Он был еще сонным, но его взгляд зацепился за две темные фигуры, крадущиеся в ночи.

На мгновение он замер, протирая глаза. Затем его лицо исказилось яростью.

— Тревога! — проревел он, его голос разорвал ночную тишину. — Пленница сбежала! Чужак!

В тот же миг лагерь взорвался. Из хижин и палаток начали выскакивать Потрошители, вооруженные кто чем — ржавыми ножами, дубинами, самодельными копьями. Их сонные лица быстро сменялись хищными оскалами.

— Беги! — крикнул Гарри Гермионе, толкая ее в сторону леса. — Спрячься и не выходи!

Она посмотрела на него с ужасом в глазах. — Гарри, нет!

— Делай, что я говорю! — его голос был твердым, не терпящим возражений. Он не мог позволить ей снова пострадать. — Я справлюсь!

Гермиона на мгновение замялась, но затем, увидев стальную решимость в его глазах, кивнула и, превозмогая боль, бросилась в спасительную темноту леса.

Гарри развернулся лицом к набегающей толпе. Их было не меньше пятнадцати, и они быстро приближались, издавая яростные вопли. Он выхватил палочку. Времени на раздумья не было.

— Конфринго! — выкрикнул он, направляя палочку не на людей, а на ближайшую хижину, сложенную из сухих веток и досок.

Огненный шар сорвался с конца палочки и с оглушительным треском врезался в строение. Хижина мгновенно вспыхнула, как факел, освещая поляну ярким, неровным светом и вызывая панику среди нападавших. Несколько Потрошителей, оказавшихся слишком близко, с криками отскочили, охваченные пламенем. Резкая боль пронзила Гарри, голова закружилась, но он устоял на ногах. Магия высасывала из него силы, но сейчас это было необходимо.

— Импедимента! — следующее заклинание ударило в группу из трех Потрошителей, рвавшихся к нему. Они споткнулись, их движения замедлились, давая Гарри драгоценные секунды.

Но остальные уже были близко. Один из них, здоровенный детина с топором, замахнулся, целясь Гарри в голову. Гарри увернулся в последний момент, лезвие топора со свистом пронеслось мимо его лица. Он не стал тратить энергию на еще одно заклинание. Вместо этого он ударил нападавшего кулаком в горло, одновременно подсекая ему ноги. Потрошитель с хрипом рухнул на землю.

Бой превратился в хаос. Гарри был один против толпы разъяренных дикарей. Он двигался с невероятной скоростью и точностью, его тело помнило все уроки защиты, полученные в Хогвартсе, а разум, обостренный пребыванием в мертвом мире, работал с предельной ясностью. Он использовал все, что было под рукой: свою верную ржавую трубу, которую он всегда носил за поясом, камни, обломки горящей хижины.

Когда один из Потрошителей попытался схватить его сзади, Гарри, не оборачиваясь, с силой ударил его локтем в лицо. Раздался хруст. Другой, вооруженный ножом, бросился на него сбоку — Гарри блокировал удар трубой и тут же нанес ответный, оглушающий удар по голове.

Он сражался не как волшебник, а как загнанный в угол зверь, защищающий самое дорогое. Каждое движение было продиктовано инстинктом выживания и отчаянной необходимостью защитить Гермиону. Он видел ее испуганное лицо в своем воображении, и это придавало ему сил.

Несколько раз его ранили. Нож полоснул по руке, дубина с силой ударила по ребрам, отчего он согнулся, задыхаясь от боли. Но он поднимался снова и снова, его зеленые глаза горели яростным, нечеловеческим огнем.

— Ступефай! — он из последних сил направил палочку на Потрошителя, который подбирался к нему сзади с сетью. Красный луч ударил в цель, и тот рухнул, как подкошенный. Новая волна слабости захлестнула Гарри, перед глазами поплыли черные точки. Он едва не упал.

«Слишком много магии… слишком быстро…» — пронеслось у него в голове. Он больше не мог рисковать.

Потрошители, видя, что он ослабел, с новым остервенением бросились на него. Их численное превосходство было подавляющим. Гарри отступал, отбиваясь трубой, но они теснили его к догорающему костру. Жар опалял ему спину.

Внезапно один из Потрошителей, видимо, их вожак — огромный, покрытый шрамами мужчина с безумными глазами и ожерельем из человеческих зубов на шее — издал пронзительный вопль и бросился на Гарри, размахивая тяжелой цепью с шипами на конце.

Гарри увернулся от первого удара, шипы просвистели в дюйме от его головы. Он понимал, что это решающий момент. Если он не одолеет вожака, остальные его просто разорвут на части.

Он отбросил трубу, которая стала слишком громоздкой в ближнем бою. Вожак снова атаковал, цепь со свистом рассекала воздух. Гарри нырнул под удар, оказавшись вплотную к противнику. Он ударил его коленом в пах, затем нанес серию быстрых, точных ударов кулаками по лицу и горлу. Вожак взревел от боли и ярости, отшатнулся, но не упал. Его глаза налились кровью.

Он снова замахнулся цепью, но на этот раз Гарри был готов. Он не стал уворачиваться. Вместо этого он шагнул вперед, проскальзывая под рукой вожака, и схватил «Осколок Иномирья», который все это время был у него в кармане. Кристалл был холодным и тяжелым. Не раздумывая, Гарри со всей силы ударил острым краем кристалла в висок вожака.

Раздался глухой, влажный звук. Вожак замер, его глаза остекленели. Цепь выпала из его ослабевшей руки. Он медленно, как подрубленное дерево, начал оседать на землю.

Остальные Потрошители, увидев падение своего вожака, на мгновение замерли в шоке. Их ярость сменилась первобытным страхом. Этот чужак, один, перебил почти половину их отряда и убил их лидера. Он был не человеком, а демоном.

Гарри не дал им опомниться. Несмотря на подступающую тошноту и слабость, он поднял с земли цепь вожака. Раскрутив ее, он с диким криком бросился на оставшихся Потрошителей. Вид окровавленного, яростного Гарри, размахивающего их собственным оружием, окончательно сломил их боевой дух. Они дрогнули и побежали, спотыкаясь и толкая друг друга, спасаясь в темноте леса.

Гарри не стал их преследовать. Он стоял посреди разгромленного лагеря, тяжело дыша, весь в крови — своей и чужой. Тела Потрошителей валялись вокруг, догорающая хижина отбрасывала жуткие тени. Тишина, наступившая после боя, была оглушающей.

Он выронил цепь. Ноги подкосились, и он рухнул на колени. Адреналин, поддерживавший его, отхлынул, оставив после себя лишь пустоту, боль и невероятную усталость. Он сделал это. Он победил.

И тут он вспомнил.

— Гермиона! — его голос был слабым, хриплым.

Он поднялся, шатаясь, и посмотрел в сторону леса, куда она убежала.

— Гермиона! — позвал он громче.

Из темноты между деревьями появилась фигура. Она двигалась медленно, осторожно, но это была она. Увидев его, живого, стоящего посреди этого побоища, она бросилась к нему, забыв о своей боли.

— Гарри! О, Гарри!

Она подбежала и рухнула в его объятия, рыдая. Гарри крепко прижал ее к себе, зарываясь лицом в ее спутанные волосы, вдыхая ее запах — запах дыма, земли и чего-то неуловимо родного. Он тоже дрожал, его самообладание наконец-то дало трещину.

— Ты жива… ты жива… — шептал он, снова и снова, словно не мог поверить в это чудо.

— Я думала… я думала, они тебя… — ее голос срывался от рыданий. Она цеплялась за него так, словно боялась, что он исчезнет, растворится в этом кошмарном мире.

Они стояли так, обнявшись, посреди мертвых тел и разрушения, двое потерянных душ, нашедших друг друга в аду. Слезы текли по их щекам, смешиваясь с кровью и грязью. Это были слезы облегчения, слезы боли, слезы невыразимой радости от того, что они снова вместе.

Гарри осторожно отстранил ее, чтобы посмотреть ей в лицо. Ее глаза, красные от слез, смотрели на него с такой любовью и преданностью, что у него перехватило дыхание. Он видел в них отражение своих собственных чувств — глубоких, выстраданных, ставших еще сильнее после всех испытаний.

— Я нашел тебя, — прошептал он, его большой палец нежно стирал слезу с ее щеки.

— Ты всегда меня находишь, — ответила она срывающимся голосом, и в ее словах была вся их история, вся их связь, нерушимая никакими мирами и никакими ужасами.

И тогда, движимые неодолимой силой, накопившейся за долгие дни разлуки, страха и отчаяния, они потянулись друг к другу. Их губы встретились в поцелуе — нежном и одновременно яростном, соленом от слез и горьком от пережитого, но полном всепоглощающей страсти и обещания. Это был поцелуй двух выживших, двух воинов, двух сердец, которые бились в унисон даже на расстоянии тысяч миль и через завесы между мирами. В этом поцелуе было все: облегчение от спасения, радость воссоединения, боль потерь и отчаянная надежда на будущее, каким бы оно ни было.

Мир вокруг них перестал существовать. Были только они двое, их сбитое дыхание, их бьющиеся сердца, их сплетенные тела. В этот момент, в этом ужасном месте, они были не просто Гарри и Гермионой, друзьями и соратниками. Они были чем-то большим. Они были спасением друг для друга, светом во тьме, единственной константой в безумном, рушащемся мире.

Когда они наконец оторвались друг от друга, тяжело дыша, они просто смотрели друг другу в глаза, не в силах произнести ни слова. Все было сказано без них.

Гарри осторожно коснулся ее раненого плеча. — Тебе больно?

Она покачала головой, хотя ее лицо скривилось от боли. — Теперь уже нет. Не так сильно. Ты здесь.

Он снова прижал ее к себе, но уже не так отчаянно, а бережно, защищающе. — Я больше тебя не оставлю. Никогда. Мы выберемся отсюда. Вместе.

Она уткнулась ему в грудь, ее тело все еще дрожало, но теперь это была не только дрожь от страха или холода, но и от переполнявших ее эмоций.

— Я знала, что ты придешь, — прошептала она. — Я всегда знала.

Вокруг них догорал костер, отбрасывая последние отсветы на их измученные, но одухотворенные лица. Ночь была полна опасностей, и будущее было туманным и страшным. Но сейчас, в этот момент, они были вместе. И это было все, что имело значение. Они выжили. И они были готовы встретить все, что приготовил для них этот жестокий мир, пока они есть друг у друга.