Аргайл-энд-Бьют в чернилах (джен)

От автора:

VI.Pierce — это Родольфус/Андромеда, но сперва — виньетка о двух героях, которых автор любит нежно и хэдканонит на них «Рождественскую» БГ. Темы перетасованы во избежание передозировки Родольфусом и для понимания предстоящей шутки-отсылки (во всяком случае, давайте дружно сделаем вид).

Джозеф Трэверс шел во внутренний двор с одной простой целью — съесть спокойно яблоко.

Строго говоря, сделать это он мог бы и в целительской — что было бы намного удобнее, потому что промозглый февраль только перетекал в мокрый серый март. Но тогда «спокойно» из уравнения можно было бы сразу вычеркнуть — в целительской ни на минуту не прекращался турбулентный поток коллег, ординаторов, карт, вызовов и, самое ужасное, вопросов. Поэтому пришлось идти во двор, пряча свободные пятнадцать минут, как то яблоко в карман.

Едва открыв дверь, Джозеф чуть не помянул вслух Яхве, Соломона и еще парочку исторических персоналий: во-первых, во дворе стояла превыше ожиданий омерзительная британская погода, к которой он, будучи рожден здесь, все равно не мог привыкнуть; во-вторых, кто-то из коллег стоял на крыльце — а Джозеф не мог есть, когда рядом кто-то хотя бы теоретически может быть голоден, и не желал в оставшиеся уже десять минут никого видеть.

Но не успел выругаться — и хорошо.

Потому что на крыльце стояла Евангелина.

Джозеф всегда посмеивался над словами бабушки, матриарха семьи Трэверсов, что как только она увидела дедушку — сразу поняла, что тот будет ее мужем, но не мог не признать, что в ее словах есть резон, а в мире — предопределение.

Прежде чем протянуть руку Тому Реддлу, он снял перчатку, прозревая шестым чувством: этот человек действительно способен воплотить в жизнь идеи о превосходстве магии и чистой крови над предрассудками и рознью. И что пожать эту руку вскоре смогут немногие — к ней будут склоняться.

Увидев впервые на утренней «летучке» в Мунго новую коллегу, Джозеф сразу понял: она будет моей женой.

Только потом услышал фамилию и имя. И сразу понял, что всемогущая Шейндл Трэверс Евангелину, так же как и Тома Реддла, не оценит: фамилия была не та, из которых можно выбирать, не из Священных и даже не на слуху.

Навел справки — использовал служебное положение, если честно, карты пациентов и личные дела целителей в Мунго тогда писались по старому образцу — успокоился, увидев единственно возможный статус крови. Полгода сужал круги, как демон вокруг сигила, и думал только об одном: чет-нечет, выгорит или не выгорит, прав или ошибся.

Он не был в обиде, если сверху над ним кто-то смеялся в тот момент, когда он услышал прямой ответ на прямой вопрос — та еще майса вышла, действительно остроумно. Джозеф знал, что магию и религию каждый совмещает в голове по-своему, знал, что в Британии достаточно медвежьих углов и идейно повернутых замкнутых сообществ, знал, что и о Трэверсах говорят как о перекрестно повязанной кровью и деньгами со всеми мехашшефскими семьями Магической Британии секте. Но концепция, которую исповедовала община Евангелины, даже для него была чересчур…

Он так и не определился, бесчеловечно логична или абсурдна, но насчет своего «дела» понял: выгорело — прогорело дотла, как Фейерверкус. Всё, можно забыть.

— Я все еще считаю, что ваш принцип «использовать греховный дар лишь во благо других людей» — большая глупость, — Джозеф наложил согревающие заклинания на их с Евангелиной форменные мантии (драклов Туманный Альбион, драклово предопределение, драклов март), — но если вы простынете, пить Бодроперцовое вам все равно придется.

— Берете грех на себя? — Евангелина улыбнулась — так, как улыбалась детям, родственникам пациентов и не вовремя заглянувшему начальству: как будто тебе пообещали «всё будет хорошо», не травя душу и не водя за нос конкретными надеждами.

«Вы очень хороший человек, Джозеф, правда — но каждый несет свой крест. Простите: я знаю, чьи идеи вы разделяете и что религиозные метафоры вам противны. У каждого есть свой долг — тут вы, думаю, спорить не станете»

«Я полагаю, что мы не вправе налагать лишние долги ни на себя, ни на других. Именно потому что каждый из нас и так несет свой крест. Я идеен, Евангелина, но я не идеалист — жизнь и без того полна скорбей и печалей»

Почему-то мучительно захотелось закурить. Джозеф бросил это дело несколько лет назад, едва почувствовав, что на лестницах сбивается дыхание, но всё равно машинально сунул руку в карман — и наткнулся на что-то округлое, тяжелое, завернутое в чистый платок.

— Хотите яблоко, Ева? Не содержит магии, слово право. И просто вкусное.