Долгая дорога домой (джен)

ХIV

Приближался День Всех Влюбленных, и с каждым днём Джинни чувствовала себя всё хуже, ведь она была до невозможности одинока. Отношения с парнями у неё не заладились с тех самых пор, как в них впервые влез Рон. Она ни с кем не встречалась дольше недели, а перерывы между встречами длились месяцами. С влюблёнными девчонками ей было не о чем разговаривать («Ах, он на меня посмотрел», «Ой, я не могу сейчас выйти в гостиную, там он, а у меня соскочил этот дурацкий прыщ» и так далее). Все её сверстницы, да и некоторые девчонки помладше, давно имели приятеля, даже Луна Лавгуд нашла себе парня, который с открытым ртом и восхищенными глазами ловил каждое её слово — их роман с Невиллом Лонгботтомом длился второй год.

Единственной настоящей подругой Джинни всегда была Гермиона — только она была достаточно умна, чтобы не щебетать часами о всяких глупостях, которые и десять минут обсуждать невыносимо скучно. Но Гермиона была настолько увлечена своими непонятными отношениями с Роном, что ничего больше не замечала. У парочки вспыхивали то ревность, то равнодушие, они постоянно друг другу язвили; то дулись друг на друга, то были не разлей-вода; думать и говорить они могли только о недостатках другого, но встречались с кем угодно, только не друг с другом. И тем не менее, всем, кроме них самих, было очевидно, что у них самая настоящая любовь — если Рон даже с Гарри чуть не поссорился за внимание Гермионы!

Так что Джинни было крайне одиноко — ни лучшей подруге, ни даже брату, который обычно так и лез в её личную жизнь, было теперь не до неё. А Гарри... В прошлом году они стали проводить больше времени вдвоем, тот наконец-то стал для неё больше чем другом, и Джинни начала надеяться, что между ними что-то произойдет. Как и шесть лет назад, она все еще питала к нему некие чувства, хотя после инцидента с Томом Реддлом попыталась спрятать их как можно глубже.

Им пришлось расстаться, поскольку Вольдеморт всегда использовал близких людей своих жертв в собственных планах — так сказал Гарри. Но даже теперь, когда Вольдеморт был мёртв, их отношения не возобновились, Гарри совершенно отдалился от нее. Первое время Джинни надеялась, что это пройдет, ему нужно просто прийти в себя.

Теперь она знала — она больше не интересует его как девушка. Он был с ней вежлив и учтив, как со всеми своими друзьями, но не более — Гарри вел себя как друг, но у него всегда были дела поважнее: квиддич, подготовка к экзамену ЖАБА, даже торчание в библиотеке с Гермионой Грейнджер. Собственно, из-за этого торчания они с Роном чуть не поссорились. Ни Рон, ни Джинни не обладали достаточной усидчивостью и количеством мозгов, чтобы составить им компанию хотя бы на час, и то, чем они там занимаются кроме учебы, оставалось покрыто мраком.

Рон, конечно, ревновал, сам того не осознавая или не желая признавать, а Джинни и сама бы сходила с ума от ревности, если бы не знала, что Гермиона окончательно и бесповоротно увлечена Роном, а Гарри в последнее время вообще не смотрит на девушек.

Одним словом, приближающийся День Святого Валентина был окрашен для неё не в розовый и алый, а в черный и серый. Она всё ещё оставалась единственной девчонкой на курсе, у которой не было парня и не предвиделось на ближайшее будущее.

А на праздник всех отпустят в Хогсмид... Не то чтобы ей хотелось торчать в пабе мадам Падифут в окружении воркующих парочек, но в Хогсмиде была куча мест более романтичных и уединенных. Но парня у неё не было, Гарри было решительно не до неё, соответственно, ни паба мадам Падифут, ни прогулки вдоль кромки Запретного леса, ни любования Визжащей Хижиной на фоне выплывающей из-за туч луны не предвиделось.

Когда Джинни, обуреваемая всеми этими невеселыми мыслями, шла по коридору, из-за поворота показался задумчивый Гарри.

— Гарри, привет, — жизнерадостно, как всегда, произнесла она.

— Привет, — отозвался он.

— Завтра Хогсмид, ты знаешь? Я имею в виду, Рон пригласил Парвати, Гермиона, кажется, идет гулять с Джейсоном. Ты же не будешь сидеть в школе, а в одиночестве гулять невесело...

Вот почему она ходит вокруг да около? Что такого страшного — пригласить парня погулять? Глядишь, и не откажется.

— Нет, Джинни, все в порядке. У меня дела в библиотеке, так что я лучше не буду мешать развлекаться тебе с твоим парнем.

— Но у меня нет парня, — пролепетала Джинни.

Ну же! Давай, пригласи его.

— Ненадолго, я надеюсь? Завтра же День Влюбленных, и лучшего дня, чтобы начать встречаться, нет. В Хогсмиде есть одна площадь, там уже много лет в этот день собираются одинокие сердца, чтобы найти свою половинку. Так что я тем более не буду мешаться под ногами, а то подумают, что твоё сердце уже занято.

Занято! Занято!

— Гарри, но я...

— Ты замечательная девчонка, Джинни, — улыбнулся Гарри, как это умел делать только он, и провел пальцем по её щеке.

Джинни аж внутренне замерла — а он всего лишь подбодрить ее хотел.

— Я даже немного завидую тому, с кем ты будешь встречаться.

— Спасибо, — пробормотала Джинни. Слова эти казались ей очень знакомыми, словно кто-то однажды уже ей это говорил. Но это точно был не Гарри.

— Ну, Джинни, счастливо. Я запланировал просто грандиозную курсовую по ЗОТИ, уже перерыл половину библиотеки.

— Понятно. Пока.

Джинни с трудом скрывала разочарование, хотя особо и не рассчитывала, что Гарри согласиться пойти с ней. Если бы он был на это способен, Джинни подумала бы, что он специально обрубил ей все нити для приглашения его в Хогсмид.

Заучка! Заучка! Чертов Гермиона Грейнджер-2.

Что самое обидное — так это то, что он ведет себя, будто они всегда были не более, чем друзьями.

Гарри ушел, а Джинни, постояв и позлившись, решила пойти в гостиную и объесться шоколадушками всем назло. Может быть, стоило действительно пойти завтра на площадь одиноких сердец, может, там найдется не такой бесчувственный чурбан, как Гарри Поттер.

Дорога в гостиную Гриффиндора вела налево. Направо будет спуск на первый этаж, ближайшая лестница к больничному крылу и слизеринским подземельям. Джинни бы сразу повернула налево, но по правому коридору, держась за стену, очень медленно кто-то шёл, едва переставляя ноги.

— Эй?! — позвала Джинни.

Это был ученик младших курсов и, услышав её голос, он почему-то сполз по стенке.

Джинни, не на шутку перепугавшись, подбежала к нему и попыталась поднять на ноги.

— Я не убийца, — бормотал он, очевидно, вовсе не замечая её.

— Что с тобой?

Мальчик посмотрел на нее, и Джинни вздрогнула — на его лице ото лба медленно подобно трещинам, появлялись шрамы. Это особенно страшно смотрелось на его совсем детском веснушчатом личике. Первокурсник.

— Ничего. Я могу идти, — пролепетал он.

— Кто это сделал?

— Никто.

— Не ври. Это Секфазес?

— Нет. Это само по себе.

— Обопрись на меня. Мы пойдем к мадам Помфри.

Мальчик сначала не возражал, но по дороге к больничному крылу он почти совсем пришел в себя и несколько раз говорил, что отлично чувствует себя и готов вернуться в гостиную. Впрочем, Джинни была непреклонна.

— Мерлин мой, мистер Амбервинд, это опять вы? — воскликнула мадам Помфри, едва они переступили порог. Она быстро сказала что-то хаффлпаффцу с забинтованной рукой и направилась к ним.

— Опять шрамы? Вы что, не выпили зелье, не наносили мазь или и то, и другое? Мисс Уизли, спасибо вам большое.

— С ним всё будет в порядке? — обеспокоенно спросила Джинни. Она всегда боялась, когда кому-то становилось плохо.

— Конечно. Он просто с недельку полежит здесь под моим присмотром, и я как следует прослежу, чтобы он мазал лицо мазью, и на этот раз весь процесс заживления буду контролировать лично.

Мадам Помфри, бегло осмотрев лицо мальчика, отправилась в подсобку за зельями.

— Как тебя зовут? — спросил мальчик.

— Джинни Уизли, — сказала Джинни, остановив взгляд на его значке. Слизерин.

— А я Амбервинд.

— А имя у тебя есть?

— Просто Амбервинд,— упрямо повторил мальчик.

— Я в твоем возрасте тоже ненавидела своё имя.

Джинни замерла, вспомнив, что бормотал Амбервинд, идя по коридору. Он вел себя так, будто находился под чьей-то властью, как она сама когда-то. Она тогда была в его возрасте, она тоже неоднократно приходила в себя в пустынных коридорах, внезапно ловя себя на том, что говорит кому-то «Я не убийца» или «Я этого не сделаю».

Ей внезапно стало страшно.

-Амбервинд, ты правда в порядке? Там, в коридоре, ты вел себя странно, будто сопротивлялся чему-то. Ты хорошо всё помнишь? У тебя не было провалов в памяти?

Джинни осеклась под возмущенным взглядом мальчика.

— А ты что, медсестра или психиатр?

— Нет, я... Однажды я была в такой же ситуации.

Амбервинд, прежде полулежащий на кровати, резко сел, словно крайне заинтересовался тем, что она сказала, и уже открыл рот, чтобы что-то спросить — но тут вернулась мадам Помфри, осторожно ступая и стараясь не уронить огромнейшее количество склянок в руках.

— Мисс Уизли, вы еще здесь? Мистеру Амбервинду необходим покой, покой и еще раз покой, его раны крайне сложны в заживлении!

— Уже ухожу, мадам Помфри, — Джинни поспешно вскочила и нехотя направилась к выходу.

— Джинни! — окликнул ее Амбервинд. — Ты ведь придешь и расскажешь всё?

-Завтра! Завтра, миссис Уизли, только завтра!

Выйдя из больничного крыла и шагая по коридору, Джинни находилась в глубокой задумчивости. То, что происходило с Амбервиндом, могло быть крайне опасным, и она была обязана рассказать о своих подозрениях директору — вдруг мальчика держит под контролем какой-нибудь черный маг, или он попал под влияние опасного артефакта? Но, с другой стороны, это могло быть что угодно другое, какой-нибудь пустяк, по которому беспокоить директора не стоило. Или вообще что-то личное, во что она не имеет права вмешиваться.

Джинни не знала, что делать. Если бы она была старостой, или Амбервинд учился на её факультете, то его проблемы были бы её проблемами, но так все было слишком сложно. В конце концов, Джинни решила оставить всё как есть. Снейп, как декан Слизерина, не мог не заметить странностей в поведении своего ученика, и если нужно, предупредит директора.

Незаметно для себя Джинни оказалась в башне часов. Скоро должен был закончиться последний урок у семикурсников. У Гарри сейчас уход за магическими существами.

С этой башни хорошо было видно хижину Хагрида, но ни великана, ни учеников заметно не было. Семикурсники работают в Запретном Лесу. Гарри там часто бывал, ещё с первого курса, хотя это и запрещено.

Стоп. Хватит думать о Гарри.

Дуясь на себя, Джинни отправилась в библиотеку делать домашнее задание по астрономии.

Уже вечером, вернувшись в гостиную, когда все стали расходиться спать, Джинни поняла, что в этот день больше не видела Гарри.

Ну и черт с ним. Опять, похоже, в какую-то авантюру ввязался, ходит теперь по замку под плащом-невидимкой, приведений пугает. Или гуляет по запретному лесу с Гермионой Грейнджер.

Стоп. Гермиона влюблена в Рона, а Гарри девушки не интересуют.

А кто же его тогда интересует?! Ну не мальчики же!

Он точно влюблен в Гермиону! А она влюблена в Рона.

Ну, как бы там ни было, она, Джинни Уизли, ненавидит Гарри Поттера. Да, так будет лучше всего, и завтра она пойдет на площадь одиноких сердец и встретит там свою любовь, единственную и неповторимую, а, главное — взаимную.

А пока можно просто объесться шоколадушками. И если она потолстеет, то это будет только его, Гарри Поттера, вина.

ХV

На сегодняшнем Уходе за магическими существами Хагрид решил познакомить класс с клыкастыми грызнями — о, это была его гордость. На седьмом курсе ребята изучали особо опасных (особо милых, по мнению Хагрида) созданий и поэтому занимались только в Запретном Лесу. Все нормальные ученики первого-третьего курса жутко завидовали семикурсникам по этому поводу — тем совершенно официально можно было появляться там, куда всем остальным ход заказан. Некоторым особо ретивым будущим специалистам по особо опасным животным или растениям, вроде Невилла Лонгботтома, специальные консилиумы выдавали разрешение на самостоятельное пребывание в Запретном Лесу в сопровождении собаки, и при условии предупреждения об этом декана и лесника.

На взгляд Рона Уизли, завидовать тут было абсолютно нечему. Пока они шли в место, облюбованное «единственными ручными грызнями на всей планете» (Рон прекрасно понимал, что значит «ручной» — любящий руки в качестве мясной закуски), он успел различить несколько памятных мест вроде здоровенного пня, отмечающего дорогу к логову арахнидов. Шли они по довольно знакомой дороге, и Рон не удивился, когда они вышли на обширную поляну, некогда раскуроченную хагридовым братом. Рон не к месту вспомнил, что когда-то кентавры запретили Хагриду появляться в Лесу, и ему стало еще больше не по себе, несмотря на то, что запрет они давно сняли.

— Итак, грызни! — жизнерадостно сообщил великан, поворачиваясь к классу — в толпе наступила благоговейная тишина. На седьмом курсе в классе Хагрида, собранном из всех факультетов, остались только люди с железными нервами или дырой в башке — ничем иным объяснить желание и дальше изучать хагридовых пусечек и лапушек объяснить было нельзя. Рон все больше склонялся к тому, что он принадлежит ко второму виду.

— Кто мне скажет, что это за создания такие — шипастые грызни? — воодушевлённо продолжал лесник.

К удивлению Рона, ни вечная всезнайка Гермиона, которая знала все обо всем, ни Гарри, который в последнее время брал с неё пример и даже перестал просить помощи в домашних заданиях, рук не подняли. У Рона неприятно заныло под ложечкой — неужели прошлый опыт Хагрида так ничему и не научил, и он вывел новое, совершенно бесполезное, но крайне кровожадное создание?

— Ничего, что вы их не знаете — это редкие, но примечательные звери, да. Гермиона, я думал, что ты о них слышала,— добавил Хагрид вполголоса.

Тишина рассеялась — семикурсники начали настороженно шептаться, по лицу Малфоя Рон понял, что тот раздумывает, что бы такого сейчас сказать гадкого. По лицу же Невилла, который недавно заразился хагридовой любовью ко всему живому, клыкастому и кровожадному (ох и натерпелись же они к концу шестого курса от его крошки Долорес, мексиканской ядовитой шипожабы, обладательницы острого и пытливого, как у инквизитора, ума!), было ясно, что тому не терпится свести знакомство с новой пакостью.

— Невилл, Гарри, я надеюсь, вы счас поможете их подозвать, чтоб мы на них полюбовались.

— А это не слишком кровавый процесс? — буркнул Малфой, зло взглянув на Гарри. Ему, судя по всему, хотелось, чтобы в кровавом процессе Мальчик-Который-Всех-Спас сыграл главную роль.

— Ничуть, — ответил Хагрид, не заметив в его голосе издевки. — Грызень, он больше предпочитает трупы, особенно подгнивающие, да, ток что свежей кровью его не подманишь.

Малфой скривился, Гарри и Невилл выступили вперед.

-Грызень — он очень магический зверь, — объяснял Хагрид, сунув в руки смельчаков по два каменных шара с кокосовый орех. — Его шипы используются в экспериментальном изготовлении волшебных палочек, вот, а кровь и слюна, и даже желудочный сок — в экспериментальном зельеварении. Экспериментальные отряды авроров с ихней помощью находят магические ловушки в заброшенных замках, подземельях и в домах Пожирателей Смерти, — говорил Хагрид с гордостью.

— А есть что-нибудь не экспериментальное, проверенное?— спросил Малфой, и на непонимающий взгляд Хагрида пояснил: — Ну, если я выпью противоядие из шипов грызня, я ведь могу и умереть от еще большего отравления, потому что оно экспериментальное, так?

— Конечно, ты умрешь, — горячо подхватил Хагрид, оторвавшись от начертания на земле большого круга. — Потому что я сказал — ихние шипы в противоядиях не используются, потому что они очень даже ядовитые, да! Слушать надо, Малфой, а то я не удивлюсь, ежели ты опять уйдешь отседова с какой-нибудь откушенной рукой, хотя грызни очень даже дружелюбные.

— Да если в попечительском совете узнают...— начал Малфой песню, разученную ещё на первом курсе.

— Твой папаша, Малфой, сидит в Азкабане, а не в кресле главы попечительского совета. А грызни, они чёрную магию за версту чуют, поэтому сиди тихо, а то они откусают тебе черную метку по самое не хочу. А не откусают, так я начну снимать очки со Слизерина за попытку сорвать урок, вот.

Малфой надулся и заткнулся, потому что сказать ему было нечего. О том, что у него на руке была чёрная метка, и от Азкабана его спас только директор, знала вся школа.

— Гарри, Невилл, положите шары в тех местах, где я нарисовал крестики, рисунками к центру, — повернулся великан к мальчикам и указал молодым деревцем, которое он использовал в качестве указки, на один из таких крестиков.

-Как я уже говорил, грызни — очень магические звери и хорошо чуют магию. Так вот, ежели, допустим, фестралов нужно подманивать какой-нибудь окровавленной тушей, то грызня подманивают на магию. Чем сильнее магия, тем она им больше нравится, и они на нее прямо-таки лезут. Это место очень нравится грызням, потому что в прошлом году авроры её тут не жалели, да...

«Так вот куда делся Гроум!»— подумал Рон, и не он один.

— Но раз мы тут их не встретили, нужно их подманить — для этого нам и нужны эти шары. Они дают сильный разряд магии. Вот тут мне нужна ваша помощь, — великан подмигнул ребятам и положил в центр круга вынутый из кармана здоровенный шар, больше собственной головы. Он был весь исчерчен какими-то рунами и знаками.

— Колданите на шары каким-нибудь простеньким заклинанием, вроде щекотки, на счет три. Та-ак,— Хагрид почесал голову. — Шара четыре. Та-ак. Гермиона и Малфой, вы мне тоже поможете.

Рона кольнула зависть. Значит, Гарри, Гермиона, даже Невилл и особенно — даже Малфой, могут активировать шар, а он нет? Хотя не очень-то и хотелось.

Хагрид поймал его взгляд.

— Грызни, когда прибегут, начнут в первую очередь ластиться к тем, кто колдовал, — пояснил он.

Малфой побледнел, но сильнее стиснул палочку. Хагрид что, обрёл чувство юмора или мстительность?

— Их главное — не бояться, они ж ручные, и не пытаться гладить неправильно, а то шипы у них очень даже ядовитые. Но не смейте защищаться от них магией, а то будет хуже.

Малфой приобрел цвет, сравнимый с цветом первых весенних листьев, только проклюнувшихся на ветвях Гремучей Ивы. Рон подумал, что ему самому очень повезло не участвовать в призыве грызней.

— А если они откусят мне чёрную метку? — осторожно спросил Малфой.

— Веди себя тихо, не обижай их, не колдуй на них, не говори всяких гадостей — они ж умные — и никого они тебе не откусают, если ты, конечно, не хочешь лишиться этой своей метки. Колдуем любым простым заклинанием, первым, что придет в голову. Ну, на счет три...

— А какого рода магию они чуют?

— Всю, Малфой.

— А они кусают только за чёрную магию?

— Да за любую. Но они ручные, их надо не пугать, и всё.

На лице Невилла было воодушевление, на лице Гермионы — беспокойство, у Гарри — решимость, а выражение лица Малфоя — не передать.

— Раз, два — Малфой, подними палочку, если опоздаешь, разряд ударит в сторону, может, даже в тебя — два с половиной, три!

— Риктусемпра! — Невилл.

— Экспелиармус! — Гарри.

— Силенцио! — Гермиона.

— Бомбарда! — а это уже Малфой, который, видимо, рассчитывал уничтожить свой камень.

«Произнеся такие заклинания, им бы в сторону кинуться, уходя от встречной Авады»,— подумал Рон, которому почему-то вспомнилась битва в Министерстве.

Заклятья ударили в малые шары, те завибрировали и выпустили по лучу в центральный шар, руны на нем налились синим, и он под восторженный вздох учеников выпустил в воздух широкий и ослепительный белый луч.

— «Теперь я точно просигналил “Гендальф здесь”»,— с шепотом привела Гермиона какую-то цитату, полными восхищения глазами глядя на луч.

— Почему мы не проходили эту штуку? — спросил Рон, который тоже впечатлился зрелищем.

— Эту штуку преподают на рунах, — сказал Гарри. — Не знал, что она теперь так используется.

Рон с обидой подумал, что Гарри начитался по примеру Гермионы умных книжек, и с ним теперь по-человечески не поговоришь. Эх, где же времена, когда его лучшим другом был наивный, воспитанный маглами мальчик, не знающий о волшебном мире очевидных вещей?

«Годы уходят»,— как взрослый, подумал он.

Тем временем Сьюзен Боунс взвизгнула, и весь класс повернулся. В кустах стоял шипастый грызень. Это было собакоподобное существо с длинными фиолетовыми шипами вместо шерсти и огромной клыкастой пастью. Класс дружно сделал шаг назад.

— Вот он,— довольно сказал Хагрид.

Грызень вышел на поляну и, принюхиваясь, потянулся к Малфою — конечно, слизеринец ведь использовал мощное разрушительное заклинание. Вокруг несчастного мгновенно образовалась «мертвая зона». Невилл с сожалением смотрел в его сторону, ему, очевидно, Малфоя не было жаль, но он, видимо, хотел, чтобы грызень выбрал не слизеринца, а его. Для закуски, что ли?

Грызень, вблизи еще больше похожий на собаку огромной бойцовской породы, ткнулся носом в ботинки Малфоя и начал его планомерно обнюхивать. Тот стоял ни жив ни мертв — еще бы, магией-то пользоваться нельзя, чтобы не стало хуже.

Хагрид между тем спокойно рассказывал:

-Мож, кажется, что грызень целиком состоит из шипов, но это неверно — в шипах только шея, спина и хвост, все остальное — очень мягкая шерсть. Попробуй, Малфой, почеши ей горлышко, ты ж ей понравился.

— Это что, самка? — заинтересованно спросил Невилл.

Массивная челюсть грызня между тем распахнулась, показался длинный мясистый язык и через секунду лицо Малфоя было тщательно смочено собачьей слюной.

— Хорошо бы это не было частью пищеварительного процесса! — громко приободрил Рон Малфоя. Все засмеялись.

— Да, Невилл, это очень даже дружелюбная самка. Да не бойся ее, Малфой, она ж как мой Клык, большая, но добрая. У самок, что интересно, есть такая особенность — когда у них спаривание происходит, шипы становятся мягкими и неядовитыми, по понятным причинам. Зато потом, когда она беременная ходит или с детенышами, они смертельные даже для драконов. Помочь может только зелье из их крови, потому как на самих грызней ихний яд не опасен, только болезненный бывает, как от крапивы.

— А сейчас у нее что — спаривание или детеныши? — спросил Малфой, осторожно трогая настойчивую собаку за ухом.

— Да ты ж сам посмотри, не слепой — соски вон как отвисли. А вон и ее детеныши — в кустах, у них до года шипов вообще нет, так они и ходят с мамочкой, чтоб защищала их. Совсем как некоторые люди.

В это время какой-то не в меру любопытный грызнёнок, больше похожий на фиолетовый комок шерсти, вывалился из кустов, отряхнулся, и стал вертеть смешной головкой по сторонам.

— Какой милый, — сказала Сьюзен Боунс и протянула к нему руку, на что тот весьма жизнеутверждающе гавкнул, не переставая, впрочем, вилять хвостом. За ним следом из кустов выбрались и остальные четыре грызнёнка.

— Совсем как щенки! — сказала Сьюзен.

-Конечно, они ж и выведены из собак. Только в этом году эту породу официально утвердило Министерство, да.

— А из кого еще они выведены?

— Ну, это помесь с собаки варгодава, тоже специально выведенного волшебным путем, и шипохвоста, который даже официально не существует, потому что он — запрещенная помесь североамериканского колдошипого дикобраза, дракора и гигантской игольчатой крысы, вот.

Те, кто попытался представить себе эту череду помесей, поморщились.

— От собак грызни унаследовали дружелюбие, любопытство и хорошую обучаемость, зато от остальных — клыки, шипы и яд. Вот откуда в них колдовство — непонятно, может, от того, что скрещивали их волшебным путем.

— А кем они выведены?— полюбопытствовала Гермиона.

Хагрид зарделся.

-Ну, это совместная работа мадам Олимпии Максим и моя. Варгодава вывел я еще двадцать четыре года назад, Клык — из этой породы, а вот шипохвоста — мадам Максим, когда сама пыталась вывести грызня. Но с простыми собаками ничего не получалось, вот я и предложил варгодава. Эта самочка — грызень в пятом поколении, именно благодаря ей Министерство и утвердило эту породу. Теперь Министерство всяко испытывает наших грызней, отсюдова все эксперименты — результаты, говорят, очень хорошие.

Хагрид был очень горд, глаза его сияли, на лице расползалась улыбка. Конечно, вывести по-настоящему опасное и одновременно полезное создание — мечта всей его жизни.

Пока все остальные пытались осторожно наладить контакт со щенками, Малфой, по-видимому, сдружился с взрослым грызнем (в этом была по большей части заслуга самого грызня) — он со странным выражением лица чесал мамаше горло и даже пытался что-то говорить. Скорее всего, это было что-то вроде: «Ну оставь меня в покое, ну чего тебе стоит? Я тебе косточку дам. Мой отец в Министерстве... ой, то есть, в Азкабане...».

Гермиона, Гарри и Рон решили попытаться приручить грызнёнка, менее дружелюбного, чем остальные — он до сих пор на всех тявкал и даже пытался драться.

— Смотрите, там еще грызни, — обратил внимание Невилл.

Действительно, оказалось, что поляна буквально окружена грызнями. На самом деле, зрелище было довольно экзотическое — два десятка огромных фиолетовых собак, шипастые и клыкастые, взяли в плотное кольцо поляну, впрочем, не проявляя признаков недружелюбия. Такое зрелище увидишь не каждый день, поэтому все стали рассматривать грызней — студенты убедились, что эти опасные создания вовсе не враждебны, но как с ними обращаться, до сих пор было непонятно. Малфой, например, до сих пор пытался уговорить не в меру дружелюбную самку, не прекращавшую попыток снова и снова облизать его, оставить его в покое.

— Ну вот, все и в сборе,— гордо сказал Хагрид.

В это время, когда все отвернулись, произошло кое-что неожиданное: то ли вняв словам Малфоя, то ли еще зачем-то, но мамаша-грызень все-таки оставила его в покое. Она резко отошла от него, помахивая хвостом, что, впрочем, больше было похоже на кошачий, чем на собачий жест, издала рычание и ринулась в толпу гриффиндорцев.

Раздались визг, хруст, крик.

Крики.

С воплями скрывшись за Хагридом, ученики открыли взгляду фигуры Гарри и самки грызня, которая вцепилась в правую руку истошно кричащего от боли героя.

— Малфой! — только и крикнул в ужасе Хагрид и бросился спасать Гарри. Щенки кинулись наутёк, остальные грызни зарычали, начали бить по бокам хвостами и планомерно наступать на людей, а самка только крепче вцепилась в руку Гарри.

— Все вы — быстро в центр круга, когда там будете, один положит ладонь на камень — и не снимать! — гаркнул Хагрид. — Ах ты, стервь!

Мощным ударом Хагрид буквально смел грызня с Гарри — тот вскрикнул, когда она разжала клыки. Когда мамаша ударилась в наступающую стену, грызни с громким лаем бросились на Хагрида. Он отбивался руками и ногами, прикрывая Гарри — схватив с земли палку, он отшвыривал их прочь. Ему удалось как-то выхватить у Гарри палочку, и одновременно с Гермионой, Роном и Невиллом послать в небо всполох красных искр, стандартный призыв о помощи. Через секунду он послал всполох чёрных, и упал на Гарри, прикрывая его своим телом и лишь изредка отбрыкиваясь рукой или ногой.

Проходили минуты. Гермиона, пряча залитое слезами лицо, держала руку на камне, а часть грызней с лаем штурмовало их убежище. Камни связывали между собой сияющие нити, держащие невидимый, но непроницаемый для псов купол: они бросались на него, но лишь отлетали в стороны.

Девочки из класса рыдали, в основном, на плечах парней, которые с суровым видом держали в руках палочки. Рон, не разбираясь, но понимая, что грызень атаковал Гарри скорее всего с науськивания Малфоя, разбил гаду нос — тот, правда, не пикнул.

Помощь они сначала услышали. За громким лаем грызней они разобрали голос директора, становящийся с каждой секундой громче. Он читал длинное заклинание, и скоро к нему присоединились еще два голоса — МакГонагалл и Снейпа. Когда они показались на поляне, с их палочек в каждого грызня ударили зеленые непрерывные лучи, и создалось впечатление, что их держат за поводки. Грызни застыли.

— Заклятье приручения,— шепотом сказала Гермиона, вглядываясь в происходящее стеклянными глазами. Ей просто надо было что-то говорить, чтобы не разрыдаться, как остальные девчонки, понял Рон. — Древнее и очень сложное, оно использовалось в средневековье наездниками на драконах. Для такого заклинания на одного дракона нужно не меньше полусотни человек. Грызни, очевидно, слабее — хватает трех сильных магов на каждого...

— Прочь! — в один голос сказали директор и оба декана, и грызни, натягивая поводки все сильнее, быстро покинули поляну и разорвали связь.

Хагрид медленно поднялся, открывая Гарри. Гермиона, ойкнув, отпустила камень, и сияние защитных лучей померкло. Похоже, первым пришел в себя и понял, что опасность больше не грозит, Малфой. Он поднялся и твердым шагом направился к Хагриду.

— Вы знали это! Вы знали, что грызни нападут, и поэтому поставили это защитное сооружение! Вы хотели, чтобы они напали на меня, поэтому вы мне угрожали, все слышали, все подтвердят!

Все повернулись к нему

— Молчи, Малфой, — прохрипел, тяжело дыша, Хагрид. — Что ты там приказал грызню? Чтобы она напала на Гарри? Чтобы она убила Гарри?..

Хагрид пошатнулся. С него чуть ли не ручьем лилась кровь и пот; руки, ноги, тело — все было прокушено, процарапано, ранено. Лица просто не было видно под кровавой пленкой.

— Это защитное сооружение, да будет вам известно, всегда устанавливается рядом с местом, где проходят ваши уроки, — тихо сказал Дамблдор. — И совершенно не зря.

Хагрид неловко попытался вытереть кровь с лица, но промахнулся.

— Директор разберется, — пробормотал он. — Пожиратель. Убийца.

И упал на землю. Снейп стремительно подошел к нему и быстро влил в рот большой флакон с зельем, скорее всего, противоядие от шипов грызня.

Рон и Гермиона бросились к Гарри, который был без сознания. Его рука была чуть ли не раскушена натрое, она держалась лишь на паре кусочках кожи и мышц. Снейп тут же отпихнул их и влил в Гарри то же противоядие — только тут ребята увидели, что левая рука, которой Гарри, по-видимому, пытался защититься от грызня, исколота.

— Сейчас мы вернемся в замок, — повернулся Дамблдор к ученикам. — Все вы побываете в больничном крыле, и мадам Помфри даст вам успокоительное, чтобы вам легче было отойти от происшествия. Мы проведем расследование и сообщим, почему грызни на вас напали. Это очень странно, эти грызни полностью ручные и дружелюбные. Виновный в этом нападении будет сполна наказан, уверяю вас.

— Что будет с Гарри? — спросила Гермиона.

— По всей видимости, ему придется заново отращивать руку, мисс Грейнджер, — сказал Снейп. — Не беспокойтесь, мистер Поттер уже однажды проходил этот процесс, только упрощенный и не такой болезненный.

— Что будет с Хагридом? — спросил Невилл.

— Он, конечно, сильно пострадал, но профессор Снейп уже дал ему лошадиную дозу противоядия, а мадам Помфри залечит раны, — откликнулся Дамблдор. — Ему не привыкать к такого рода опасностям.

— Его не уволят? — подал кто-то голос.

-Конечно нет, если он не виноват — а я в этом уверен.

— Но кто тогда виноват? — спросил Малфой.

Все посмотрели на него с таким видом, словно ответа на этот вопрос и не требовалось.

— На данный момент первый подозреваемый — вы, мистер Малфой, — сухо бросила МакГонагалл.