Разоблачение государственной измены (джен)

От тряски в карете Грасилию пронзала боль, и она сжала руки, отчаянно сдерживая крик. Тщетно. Мучительные стоны все равно срывались с губ. Пиппа предложила лауданум, но Грасилия лишь отмахнулась. В этой адской тряске она не удержит в себе ни капли этого отвратительного зелья. Оставалось лишь обхватить себя руками и терпеть. Почти три часа они уже в пути, а впереди — целая вечность. Грасилия боялась даже думать об этом. Взгляд упал на сиденье рядом. Книга. Откуда она взялась?

— Пиппа?

— Да, сеньора, — отозвалась Пиппа.

— Кто дал мне эту книгу? Хорхе?

— О нет, сеньора, — покачала головой Пиппа. — Разве вы не помните? Ее прислал тот мужчина из тюрьмы. Диего де ла Вега.

Грасилия попыталась собраться с мыслями.

— Диего? Диего прислал это мне? Как мило с его стороны, — прошептала она, нежно поглаживая обложку.

— Там записка, сеньора, — наклонилась вперед Пиппа, протягивая книгу.

Грасилия взяла записку и сосредоточилась на строчках. Это давалось с трудом, но она изо всех сил старалась. Сначала она просто любовалась изящным почерком друга детства. Элегантный, но по-мужски твердый. Наконец, ей удалось унять дрожь мыслей и прочесть.

Сеньора Сантьяго,

возможно, мой скромный дар покажется неуместным в час, когда мне предъявлено обвинение, но я вспомнил, как сильно Вы любили читать в детстве. Пожалуйста, примите эту книгу. Временами она суха и утомительна, но одиннадцатая глава наполнена словами и идеями, которые возвышают душу и позволяют яснее видеть происходящее вокруг. Прошу Вас, окажите мне честь и примите этот скромный дар в знак моей глубокой признательности за наши общие детские воспоминания.

Ваш слуга,

Диего де ла Вега

Грасилия нахмурилась. Что Диего имел в виду под «в час, когда мне предъявлено обвинение»? Она чувствовала, что должна знать… или знала, но не могла вспомнить. Это мучительно раздражало. Она вновь всмотрелась в записку, ища хоть какой-то намек, но ничего не приходило на ум. И снова — упоминание об одиннадцатой главе. Отложив записку, она открыла книгу. Это было незнакомое ей издание. Положив ее на колени, она медленно перелистывала страницы, замечая пометки, сделанные знакомым почерком на полях. Бегло прочитав одну или две, она не стала задерживаться, торопясь к одиннадцатой главе. И вот она. «Скрытые опасности жизни». Название вызвало у нее неясное предчувствие. Перевернув страницу, она увидела еще больше изящных знаков Диего. Осторожно, словно боясь спугнуть мысль, она попыталась сосредоточиться на словах.

Сеньора,

Ваша жизнь в смертельной опасности не только из-за Зорро, но и из-за сеньора Сантьяго. Я убежден, что Ваш муж намерен причинить Вам вред в рамках плана, который включает в себя мою казнь за измену, обвинение, которое, клянусь Богом, является ложным. Умоляю Вас, поверьте моему предупреждению. Если у Вас есть возможность тайно завладеть пистолетом, немедленно сделайте это для самозащиты и всегда носите его с собой. Держите сержанта Гарсию и его людей поблизости. Капитану Хидальго и его людям нельзя доверять, они в сговоре с сеньором Сантьяго. Искренне сожалею, что не могу лично предупредить Вас. Мне остается лишь отправить Вам это послание и искренне молиться за Вас.

От этих слов Грасилию мгновенно бросило в холод. В памяти начали всплывать обрывки событий. Теперь она знала, о каком обвинении говорил Диего. Хорхе, должно быть, осуществил свой план — арестовал Диего де ла Вегу по ложному обвинению в измене. Бедный, бедный Диего. Ее предупреждение, должно быть, пришло слишком поздно. Она снова посмотрела на записку. Опасность для нее самой… опасность от ее мужа? Грасилия на мгновение замотала головой, пытаясь прояснить сознание. Хорхе опасен для нее? Купить пистолет для защиты? От кого? От Хорхе? Или от кого-то другого? Может, от Зорро? Она пока не могла понять.

Внезапно раздался выстрел, и один из улан, что охраняли карету, рухнул с коня, распростершись в грязной обочине. Тело его замерло в неподвижности. Второй улан, взметнув пистолет, огрызнулся ответным выстрелом, но тут же последовал его участи, сраженный пулей в грудь. Осиротевшие кони, без седоков, шарахнулись вскачь, пронеслись мимо всадника в черном, который уверенно держался в седле.

— Зорро! — взревел кучер, судорожно натягивая поводья, отчаянно пытаясь удержать карету от неминуемого столкновения с бандитом. Кони, вздыбившись, издали испуганное ржание, сбились в кучу и резко остановились.

Резкий толчок швырнул Пиппу и Грасилию по разные стороны кареты. Пиппа оказалась на полу, погребенная под книгой, что покоилась на коленях Грасилии. Грасилия болезненно зашипела, но вместо того, чтобы потерять сознание, словно очнулась от забытья и смогла прошептать:

— Что случилось, Пиппа?

Пиппа, в глазах которой плескался испуг, огляделась и пролепетала:

— О, сеньора, кучер говорит, это Зорро.

— Зорро? — переспросила Грасилия, и в глубине ее души заворочалось неясное предчувствие.

Пиппа подползла к окну кареты и, приподняв уголок занавески, выглянула наружу. Лицо ее побелело, как полотно. Впереди, на дороге, стоял Зорро, в руке его дымился пистолет. Она увидела и распростертое тело улана, лежавшего лицом вниз. Зорро задвинул пистолет за пояс, обнажил сверкающую шпагу и, приблизившись к лошадям, остановился возле кучера. Пиппа отпрянула в тень.

— Сеньора, это Зорро, — прошептала она в ужасе. — Он прямо у двери. Я… я боюсь, что солдаты мертвы.

— Спускайся! — рявкнул Зорро кучеру, размахивая шпагой.

— Да, сеньор Зорро! — взвизгнул кучер и, спрыгнув с козел, поспешно отступил от всадника в маске, восседавшего на вороном, словно сама ночь, коне.

Грасилия подтянула одеяло, лежавшее у нее на коленях, к самому горлу и судорожно сжала его. Она слышала голос разбойника, слова его проникали в самую душу. Ее охватил леденящий ужас при звуке этого грубого голоса, который она уже слышала прежде. Голос из гостиной ее собственного дома. Голос человека, получавшего приказы от Хорхе. Это был Урести.

Зорро подъехал к карете так, чтобы оказаться на одном уровне с окном. Одним стремительным взмахом шпаги он распорол плотную занавеску, обнажив внутренность экипажа. В уголках его губ заиграла дерзкая улыбка.

— Приветствую вас, сеньора, — произнес он. — Не правда ли, прекрасный вечер для прогулки в карете? — его взгляд скользнул к Пиппе, сжавшейся комочком в дальнем углу. — Ты! — рявкнул он. — Вон из кареты, живо!

Пиппа замерла, словно парализованная страхом.

— Я сказал, сейчас же! — Зорро обрушил удар эфесом шпаги по обшивке кареты, заставив ее вздрогнуть.

В панике, не отрывая взгляда от разбойника, Пиппа шарила рукой за спиной, отыскивая спасительную дверную ручку. Обретя ее, она распахнула дверцу и, споткнувшись, едва не рухнула на землю, выбираясь на противоположную от Зорро сторону. Его раскатистый смех эхом прокатился в ночной тишине.

— Иди сюда, служанка, чтобы я мог тебя видеть, — позвал он ее, и в голосе его сквозила издевка. Дрожа от страха, Пиппа обошла карету сзади и застыла за спиной кучера. — Так, значит, вы двое — не та дичь, на которую я охотился, — произнес Зорро, окинув их презрительным взглядом. — Ступайте. Возвращайтесь в Лос-Анджелес, пока я не передумал, — он указал шпагой на карету: — Там то, что мне нужно.

— Сеньора Грасилия! О, сеньора! — отчаянно закричала Пиппа, но из кареты не последовало ни звука. — Не трогайте ее, сеньор Зорро, — взмолилась Пиппа, обращаясь к человеку в маске. — Она очень больна. Совершенно беспомощна. Пожалуйста, отпустите ее, — она в отчаянии заламывала руки.

— Она-то мне и нужна, — с улыбкой сказал Зорро. — Когда увидите магистрадо, передайте ему, что я сдержал свое обещание. А теперь прочь с глаз моих! Оба! Не смейте попадаться мне на глаза, иначе… — Зорро зловеще взмахнул шпагой.

Словно подгоняемые ветром, Пиппа и кучер в ужасе попятились, затем резко развернулись и бросились бежать.

Зорро, вновь расхохотавшись, обратил свое внимание на единственную оставшуюся в карете пассажирку. В его голосе зазвучало фальшивое сочувствие.

— Боюсь, сеньора, ваше путешествие близится к концу. Еще немного, и все закончится.

Грасилия была уверена, что умрет. И, как ни странно, страха не было. Она не сомневалась, что это дело рук Хорхе. Человек, способный обречь на смерть Диего де ла Вегу, обвинив его в государственной измене, и заказать похищение сына дона Альфредо, вполне мог решиться и на это. Бедный Диего пытался ее предупредить, но его предупреждение пришло слишком поздно. Какая ирония, подумала она. Ее предупреждение не помогло Диего, а его — не поможет ей. Она сожалела лишь об одном — что так и не успела поговорить с Диего по душам. Она чувствовала родственную связь с ним в их общих бедах. «Возможно, мы встретимся на той стороне жизни», — мелькнула у нее мысль.

Она почувствовала усталость, вселенскую усталость от этой жизни. Будь в ее браке хоть капля любви, она бы с радостью прожила остаток дней, как полагается, несмотря на страдания. Но любви не было. Ничего, что могло бы поддержать ее дух во время предстоящих мук, и ничего, что она могла бы предложить взамен. Она знала, что Хорхе жаждал избавиться от бесполезной обузы в лице жены. Она видела это в его холодных, темных глазах, когда он думал, что никто не замечает. Теперь она вспомнила это с кристальной ясностью. Она гордо вскинула подбородок. Что ж, она окажет ему эту услугу. Смерть станет избавлением от жизни, не имевшей для нее никакой ценности.

Она взглянула на своего мрачного палача. Опустила на колени одеяло, которое до этого судорожно сжимала в руках, и медленно перекрестилась. Человеку в маске, что смотрел на нее сквозь разбитое окно, она произнесла:

— Делай, что должен, и делай это быстро.

Зорро на мгновение застыл, пораженный ее словами. Спокойствие, с которым они были произнесены, затронуло в нем какую-то струну, которую он не мог определить. Но он стиснул зубы. Ему нужно было довести дело до конца. Это была ее жизнь или его. В конце концов, все карты в руках у Сантьяго, а жена Сантьяго для него ничего не значила. Хотя, надо признать, у нее был благородный дух. Он спрыгнул с коня, подошел к передней части кареты и ослабил пряжку, крепившую упряжь лошадей к дышлу. Затем залез под сиденье кучера и достал мешочек, который, как он знал, должен был там быть. Он с удовольствием прислушался к звону монет и, ухмыльнувшись, спрятал добычу в карман.

Он вскочил в седло своего вороного скакуна и, перехватив поводья упряжной лошади, резко дернул их, пуская карету вскачь. Двое улан, неподвижными тенями лежавшие на дороге, остались далеко позади, а скорость все нарастала. Зорро, словно одержимый, подгонял лошадей, пока их копыта не выбивали безумную дробь галопа. Отпустив поводья, он издал дикий, гортанный крик, призывая их лететь быстрее, не чувствуя земли под ногами. Хлыст, словно змея, взвился в воздухе и обрушился на их крупы, подгоняя обезумевших от страха животных. Затем, внезапно, Зорро остановился, предоставив карете самой нестись к своей судьбе. Поднявшись на вершину холма, он замер, наблюдая за неотвратимостью надвигающейся трагедии. Впереди — крутой поворот, а под ним — зияющая бездна оврага, словно пасть чудовища, ждущая свою жертву.

Грасилия изо всех сил старалась не раскачиваться и не крениться в диком ритме кареты. Грохот, скрежет, вой колес, терзающих каменистую дорогу, оглушали, но в сердце ее царил странный, невозмутимый покой. Она молилась, но не о себе. Ее молитвы были за Пиппу, за кучера, за Диего де ла Вегу. О муже она не думала вовсе. Он сам выбрал свой путь, и ему нести за него ответ. Все звуки мира слились в оглушительный рев катящейся смерти, и вдруг — резкий толчок, тишина, звенящая в ушах, как колокол перед концом. В одно мгновение Грасилии показалось, что душа ее, освободившись от оков бренного тела, воспаряет ввысь, легкая, как перышко, в объятия рая. Она закрыла глаза, предавшись чувству блаженной радости и умиротворения, охватившему ее существо.

Тихий, но отчетливый шелест ангельских крыльев доносился до нее, приветствуя в новом мире.

С высоты холма Зорро наблюдал, как карета, словно птица, сорвавшаяся с привязи, взмывает в воздух. Все шло по плану. Шплинт выскочил в нужный момент, когда лошади, ослепленные безумной скачкой, ворвались в поворот. Карета сорвалась в пропасть, вычертив в воздухе смертельную дугу. Медленно, грациозно, она перевернулась в полете, исчезая из виду. Зорро затаил дыхание. Тишина, казалось, длилась целую вечность, пока, наконец, не донесся приглушенный, отдаленный грохот — эхо ее разрушения на дне ущелья. Подъехав к краю пропасти, к месту, где карета сорвалась в бездну, он окинул взглядом темную глубину.

Тень улыбки скользнула по его губам. Ничего не было видно. Карета достигла самого дна. Его работа на сегодня была закончена. Теперь он мог вернуться в лагерь, утолить жажду заслуженной бутылкой вина и пересчитать деньги.

Пиппа и кучер брели по длинной дороге, ведущей обратно в Лос-Анджелес. Они бежали до изнеможения, пока ноги не отказались служить, а потом пошли пешком. Прикрыв глаза рукой от последних лучей заходящего солнца, Пиппа с трудом различала вдали изгиб дороги, теряющийся у края оврага. И вдруг она увидела это. Дилижанс. Схватив кучера за руку, она указала туда.

— Смотрите!

Вместе они наблюдали, как Зорро, словно демон, подгонял лошадей, заставляя их мчаться все быстрее и быстрее, а затем, дернув поводья, бросил карету в безумную гонку к пропасти. Пиппа в ужасе закрыла рот рукой, увидев, как карета, оторвавшись от дороги, летит в бездну. Отвернувшись, она уткнулась лицом в грудь кучера, не в силах смотреть на это зрелище.

Кучер обнял Пиппу и продолжил наблюдать. Он видел, как карета один раз подпрыгнула на выступе скалы, а затем исчезла в темноте. Через долгие мгновения он услышал слабый, отдаленный удар и понял, что сеньора Грасилия мертва. Молча перекрестившись, он опустил голову. Через минуту он увидел, как Зорро подъехал к краю оврага и заглянул вниз. Зорро сделал это. Он сдержал свою угрозу, брошенную магистрадо, и убил его жену за то, что тот осмелился противиться его воле. Они должны рассказать об этом сеньору Сантьяго. Обняв Пиппу и поддерживая ее, кучер двинулся с ней в обратный, долгий путь в Лос-Анджелес. Слезы застилали Пиппе глаза, она ничего не видела, и ему пришлось вести ее по дороге, словно слепую.