Право на крылья (джен)

1. Les Friction — String Theory (Instrumental): https://vk.com/pino_cchiofb?w=wall-116974112_67%2Fall

_________________________________

Тогда

Куроко стоял возле койки и бездумно разглядывал несобранный вещмешок. Шадис отдал распоряжение сегодня утром, на плацу, перед всем кадетским составом. Громкое довольство подхватившего его под руки Аоминэ и радостный танец буйного Кисэ не дали времени подумать — Тэцуя захлёбывался преумноженным во сто крат собственным восторгом и предательски широко улыбался, думая о том, что вот оно, вот! Он наконец в первом составе, выше листвы исполинских деревьев и быстрее парящих в воздухе птиц. Прыгал по плацу вместе со светящимся Рётой, пока еле заметно усмехающийся инструктор не рявкнул на разошедшихся кадетов, хватался за руку Шигехиро и не думал, что на самом деле означает его перевод в первый состав.

А означал он Тейко — элитный отряд Разведкорпуса, узкий круг избранных разведчиков в Строю. Огивара же так и остался в составе вторых. Его при распределении отправят в один из передовых отрядов и ему придётся карабкаться вверх по карьерной лестнице, цепляясь за спины убитых Титанов, и каждую секунду бороться не столько за собственную жизнь, сколько за повозки с провиантом и целостность элитного отряда.

Радость схлынула, оставив после себя выброшенные на берег ракушки да стремительно светлеющий мокрый песок, и на смену ей пришло пугающее смятение.

Куроко поступал в Кадетское училище из-за Огивары. Он тянулся за ним, как телега за слишком бойко скачущей лошадью, проклинал каждое мгновение мучительных тренировок, щурился на палящее солнце, смаргивал ледяной дождь, счищал с сапогов грязь и в тайне надеялся, что вот ещё немного и Шадис выставит его вон. Скажет, что таким, как он, среди разведчиков не место, быть может, подскажет, кто из врачей или аптекарей согласится взять его в ученики и позволит хотя бы иногда видеться с Шигехиро. Он стыдился трусливых мыслей, но избавиться от них не мог — накручивал себя день ото дня всё сильней, тренировался спустя рукава и… И однажды повис вверх тормашками в самом неподходящем месте.

Аоминэ тогда рывком поднял его на ноги, а затем так же резко, без лишних церемоний ворвался в его мир. Открыл дверь с ноги, зажёг все факелы разом и помчался вперёд, то и дело подстёгивая чёрт знает откуда взявшийся азарт Тэцуи. Он привёл за собой ещё троих новых людей и, сам того не зная, вернул ему брата. Снял с него тянущий к земле груз и показал, каково оно — летать.

В какой-то момент чужое «хочу» стало своим.

И теперь, когда с одной стороны оставался Шигехиро, а с другой его ждал переливающийся всеми оттенками радуги Тейко, Куроко испугался. Выбери он первое, и о пьянящей эйфории победы можно будет забыть. Аоминэ больше не будет мелькать впереди, хищно скалясь и выписывая в воздухе немыслимые для человека виражи. Не ударит кулаком о кулак, отмечая очередной успех, не будет яростно отрыкиваться от вьющегося рядом Кисэ, бить того по рукам, что ежесекундно тянутся к его Тени, и то и дело беззлобно подначивать качающего головой Акаши.

Сам Рёта больше никогда не повиснет у него шее, не толкнёт в плечо и не запрыгает радостно вокруг, добиваясь не то похвалы, не то и без того изобилующего внимания. Над ухом перестанет угрюмо нудить Мидорима: не будет ни смешных астрологических прогнозов, ни ворчливого беспокойства, ни едких комментариев. Мурасакибара не поделится потом и кровью добытыми сливками и не позволит спрятаться за широкой спиной от фонтанирующего радостью Кисэ. Сейджуро, возможно, больше никогда и не взглянет на него. Не так, как сейчас, с потаённой улыбкой и признанием в алых глазах, а вовсе.

Он потеряет их всех. Они не станут ждать.

Выбери он второе, и о том, чтобы примириться с собственной совестью можно будет даже не мечтать. Он не сможет не оглядываться на Огивару, не сможет избавиться от мысли, что каждый встреченный передовиками Гигант занесёт лапу именно над его головой, и будет стыдиться того, что ему в Тейко хорошо. Он будет жить в семье, но не будет знать, имеет ли он на это право.

Выбрав Шигехиро, он предаст себя. Выбрав Тейко — предаст Огивару. Выбор был между тем, чтобы поступить как хочется и как правильно. За неспособность сделать его, Тэцуя начинал себя ненавидеть.

— Ты всё ещё не собрался? — Шигехиро с размаха плюхнулся на кровать, вытянул длинные ноги и забросил в рот орех.

— Я откажусь, — растерянно оглядев разбросанные вещи, проговорил Куроко.

— Что? — Огивара резко выпрямился и неверяще уставился на лучшего друга.

— Я не перейду в первый состав, — твёрже повторил Куроко. — В противном случае нас распределят в разные отряды, а я не хочу сражаться без тебя.

Тэцуя отбросил в сторону форменный пиджак, что машинально сжимал в кулаке, и решительно обернулся к выходу из казармы.

— А ну стой! — Огивара подскочил с кровати и, схватив его за локоть, дёрнул. — Какого чёрта? Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься?

— Я хорошо понимаю, что я получаю взамен.

— Да ничего подобного! — Карие глаза Шигехиро полыхнули такой яростью, что Куроко отшатнулся; заглянул ему в глаза и понял: тот действительно очень и очень зол.

Зол настолько, что от сжавших локоть пальцев наверняка останутся синяки.

— Почему ты злишься? — не понял он. — Я же говорю, я останусь во втором, чтобы нас распределили…

— Ты перейдёшь в первый, — отрезал Шигехиро. — И тебя распределят в Тейко, вместе с остальными пятью. А если ты сейчас ещё раз заикнёшься о том, чтобы остаться среди передовиков из-за меня, мы подерёмся. И поверь мне, — Огивара разжал пальцы и отступил, — я выиграю.

— Я не…

— Тэцуя! — с какой-то хрупкой улыбкой на губах, перебил его Шигехиро. — Не валяй дурака: ты пришёл сюда за мной, но остался не поэтому. Ты же хочешь пойти вместе с ними, я не слепой. И как бы плохо ты обо мне сейчас не думал, я не стану ставить тебе ультиматумов: выбрав их, ты не потеряешь меня.

— Но я окажусь на другом конце Строя, — возразил Куроко, — и случись что…

— Случись что — ты мне не поможешь. А возвратившись с вылазки мы будем в разных отрядах, но в одном Разведкорпусе.

Он отошёл от него, раскрыл вещмешок пошире и небрежно покидал в рюкзак разбросанные вещи. Неловко замер на несколько секунд, устало потёр переносицу и, со смешком выдохнув, снова сел на койку.

— К тому же, если ты откажешься, ты потянешь за собой Аоминэ, Момои и Кисэ. Обидно будет, если Тейко останется без них.

— То есть, — опасно тихим голосом отозвался Куроко, — в том, что Аоминэ пойдёт за мной ты не сомневаешься. А в то, что я могу хотеть того же для себя, ты не веришь.

— Нет,— мягко возразил Огивара. — Я просто знаю, что есть то, чего ты можешь хотеть сильнее, но о чём боишься попросить, считая себя не в праве получить желаемое из-за моей предполагаемой обиды.

— Тогда почему ты выглядишь так, словно не рад моему переводу? — задал мучавший его с утра вопрос Тэцуя.

В том, что преподнесённая Шадисом новость друга не обрадовала, Куроко не сомневался.

Аоминэ и в одиночку занимал места куда больше, чем мог даже при своём немалом росте, шуму поднимал за троих и отвоёвывал столько места в жизни Куроко, сколько никто другой даже не рискнул бы. Дайки брал без спросу. Если к нему присоединялся Кисэ, Тэцуе казалось, что из-за них он переставал слышать свои собственные мысли. Когда утром на плацу вокруг него закружился сине-жёлтый радостный вихрь, он потерял из виду Шигехиро, но дело было не только в шумных Дайки и Рёте — дело было в том, что Огивара вопреки самому себе не попытался выдернуть Куроко из собственнических лап Аоминэ.

Как поступал всякий раз, стоило Дайки забыть, что он в жизни Тэцуи не единственный друг.

— Я рад, — покачал головой Огивара.

— Тогда в чём дело?

— В том, что если ты отстанешь, они не станут ждать.

Злость, как и радость несколькими мгновениями раньше, схлынула волной, оставив после себя пахучую тину и потоптанные ракушки. Тэцуя мог бы сказать, что они лучше, чем Шигехиро думает, и что озвученное им не делает их плохими. Он мог бы сказать, что не позволит себе отстать.

Но правда была в том, что Тэцуя мало чем от них отличался. Победа ради возможности обернуться на проигравшего, подспудная уверенность в самом себе и своём превосходстве — ему понравился этот вкус.

Если однажды пятеро лучших из первого состава обернутся на него, он поймёт.

Сейчас

Кадетская столовая во все времена привлекала толпы вечно голодных бойцов вкусными запахами тушёных овощей и редким, но безумно аппетитным ароматом прожаренного мяса. Иногда, когда добрые поварихи были в особенно хорошем расположении духа, они радовали не шибко балованных кадетов сладким душистым хлебом и посыпанными сахарной пудрой булочками. Небывалая роскошь среди солдат — заваленные выпечкой столы пустели в считанные минуты.

С тех пор как пала Мария, запасы муки и мяса заметно истощали. Редко какая кухня могла похвастаться хотя бы потрохами или чёрным хлебом, но армии в отношении провианта повезло больше, чем обычному городскому населению. Военных кормили не роскошно, но хорошо, и расщедрившиеся дородные кухарки, решив порадовать развернувший лагерь Разведкорпус, готовили не скупясь и вкусно — на столах в обед всегда было мясо, а на завтрак, поторопившись и не проспав, можно было ухватить пышную булочку.

Обычно. Сейчас шансы на успех были крайне малы.

Вокруг усевшихся за тяжёлым деревянным столом Мурасакибары и Химуро образовалась глухая, мёртвая зона. Часть столов, из-за прибывшего Разведкорпуса пришлось поставить на улице, и теперь те из кадетов, что не поместились в помещении, вынуждены были есть стоя. Занять соседние с Ацуши столы никто из них не рисковал. Хорошо знающие обжору из Йосена разведчики добродушно посмеивались над струхнувшими кадетами, но и свои тарелки ставили подальше — о том, что руки у парня длинные, те знали не понаслышке.

Перед самим же Ацуши на тарелке лежало горячее жаркое, щедрый ломоть хлеба и невесть откуда взявшаяся и чудом уцелевшая утренняя сдоба. Позади тарелки стоял высокий стакан со сливками и аппетитно блестело красным брюхом спелое яблоко.

Мурасакибара коротко вздохнул, взял его и, недолго подумав, протянул еле заметно улыбающемуся Химуро.

— Спасибо, я наелся, — благодарно покачал головой Тацуя.

Ацуши с сомнением посмотрел на яблоко, затем на напарника так, словно отказ от такого предложения сам по себе не нормален и не может классифицироваться как разумный, положил фрукт обратно на стол и, ещё раз вздохнув, принялся за еду.

Мурасакибара ел быстро, не слишком аккуратно, но с большим аппетитом. Для человека брезгливого процесс превращался в пытку — в своё время Мидорима едва ли не отказывался есть с ним за одним столом и не раз ссорился с Ацуши из-за его манеры не закрывать рот и пачкать всё пространство вокруг себя крошками. Он чавкал и говорил с набитым ртом, но, говоря откровенно, как бы там Шинтаро не ворчал, увлечённый едой Мурасакибара больше умилял, чем раздражал.

Если же вдруг содержимое тарелки исчезало медленно, а сам Ацуши брал ложку в рот реже, чем моргал, то либо еда оказалась недостаточно вкусной (и вот это действительно страшно), либо нечто мучало его сильнее, чем голод (и Тацуя не брался судить, что страшнее).

— Невкусно? — удивился Химуро.

Мурасакибара покосился вглубь лагеря, повозил ложкой по тарелке и, откусив от куска хлеба, спросил:

— Муро-чин, а если бы Кагами попросил тебя уйти, но на самом деле этого бы не хотел, что бы ты сделал?

Химуро проследил за взглядом напарника и осторожно ответил:

— Не ушёл бы.

Ацуши задумчиво прожевал похрустывающую корочку и покрутил покусанный ломоть в руке.

— А если бы он возненавидел тебя, реши ты остаться?

— Мы говорим о Тайге? — уточнил Химуро.

Мурасакибара раздражённо глянул на напарника, недовольный тем, что правила навязанной им игры пытаются переписать, и снова принялся за хлеб.

— О нём.

— Тогда вопрос не имеет смысла, — не обратив внимания на вспышку негодования, просто ответил Тацуя. — Из Тайги плохой притворщик, да и ненависть не в его натуре, — подался вперёд и отодвинул мешающий стакан в сторону. — Что происходит?

Мурасакибара проводил взглядом сливки и обманчиво лениво поднялся из-за стола. Переступил через скамейку, заставив двух зазевавшихся кадетов испуганно вздрогнуть, и небрежно отмахнулся.

— Кто-то пустил Момо-чин на кухню — отвратительное жаркое.

Утренняя булочка и румяное яблоко исчезли в глубоких карманах форменного пиджака. В последний раз покосившись на полный стакан сливок, Ацуши повернулся к растерянному Химуро спиной и пошёл обратно к шатру Йосена.

Еда на вкус была обычной. Такой же, как всегда. Ещё вчера вечером Мурасакибара наворачивал тарелку за тарелкой, всем своим видом вознося кухаркам хвалу. А сливки… Химуро сделал небольшой глоток и тут же поморщился от приторной сладости — на дне стакана медленно таял сахар.

Сливки Ацуши никогда не любил. В так и не тронутом стакане не было ничего удивительного.

* * *

Больше всего Аоминэ не любил дежурить на Стене. Об этом все знали, поэтому дозорная площадка была хорошим укромным местом для размышлений — здесь не станут искать.

Хотя, положа руку на сердце, в своём желании зарыться в песок он был не совсем честен: Сацуки и Тэцуя прекрасно знали, куда он сбегал, желая спрятаться. И если на Куроко сейчас рассчитывать он не смел, то в глубине души был бы даже рад, вздумай Момои подняться наверх — распутать колючий клубок за грудиной возможным не представлялось, но вот отвлечься хоть на что-нибудь он ещё мог попытаться.

Он знал, о чём просит, когда требовал у Акаши защитить Куроко, и прекрасно понимал, чем это может обернуться для Сейджуро. Будь бывший командир на самом деле так плох, он бы ни за что не стал настаивать. Вышел бы за Стену сам и контролировал то, что не может контролировать издалека, в непосредственной близости. Но Акаши держал себя в руках — Аоминэ хорошо помнил, как выглядит его точка невозврата, оттого пошатнувшийся в первый раз купол, как и налетевший с кулаками Мидорима, скорее удивил, чем напугал.

Алый барьер дрожал и еле слышно звенел от напряжения, Шинтаро кипел от злости, а Дайки давно искал выход полгода копившемуся в груди негодованию. Рука сама взлетела в воздух, скользнула по скуле снайпера и сбила с лица очки. Громкий оклик Сацуки, вцепившийся в предплечья Кисэ, острый как бритва взгляд подслеповатых зелёных глаз.

Легче не стало. Аоминэ скривил губы в усмешке, отвернулся и потёр горящие от удара костяшки пальцев. Кровоподтёк на лице Мидоримы зажил раньше, чем успел побагроветь, Рёта что-то кричал ему вслед, а он, сделав петлю вокруг лагеря, прихватил УПМ и поднялся на Стену.

Вскоре в Трост вернулся Сейрин, Небую и Мияджи на посту сменили Такао и Окамура, но погнать его прочь никто из разведчиков так и не рискнул.

Теперь он стоял чуть поодаль от дозорных, точно над воротами. Буравил взглядом удаляющуюся прочь светловолосую макушку Кисэ, методично ковырял сколотый угол парапета и угрюмо улыбался, слыша тщетные попытки Казунари подкрасться незаметно.

— Тебя бы даже старик Верман засёк, — покосившись за плечо, проговорил он.

— Он глухой на одно ухо! — искренне возмутился Такао.

— Я это учёл, — осклабился Дайки. — Что надо?

Ястреб отряда Шутоку как ни в чём не бывало облокотился о парапет рядом с Аоминэ и улыбнулся одним уголком губ. Напускная обида исчезла так же быстро, как появилась. Угадывалось пусть непродолжительное, но хорошее знакомство с Мидоримой — бодро отбиваться от не всегда безобидных подколок тот явно привык и на откровенное хамство не реагировал.

— Пришёл сказать, что зря ты так.

— Как раз переживал о твоём мнении на этот счёт.

— Шин не собирался…

— Да, давай, расскажи мне, какой Мидорима на самом деле, — протянул Аоминэ и, отойдя от парапета, повернулся к нему лицом. — Какого хера тебе от меня надо?

Такао покосился на Дайки, коротко покачал головой и, не слишком испугавшись закипающей в тёмно-синих глазах ярости, склочно поинтересовался:

— Знаешь, какой слух гуляет по Разведкорпусу? Говорят, что на одной из последних перед падением Марии вылазок ты ослушался приказа и отделился от отряда. — Повернулся к застывшему Аоминэ лицом и невозмутимо продолжил: — Из-за этого чуть не погибли Куроко и Кисэ.

Взгляд Аоминэ с каждым словом словно остывал на страшный градус. Он весь подобрался, стиснул ладони на рукоятях лезвий и тихо, на грани утробного рыка спросил:

— Что ещё говорят?

— Что ваш командир после этого повредился рассудком, — словно не почувствовав угрозы, продолжил Такао. Под побелевшими пальцами Дайки щёлкнул спусковой крючок, и Ястреб глянул на показавшиеся из ножен лезвия. — А когда во время падения Марии ваш маленький Фантом бросился на подмогу Огиваре, вы не тронулись с места, оставив храброго Шигехиро подыхать. Ну и шуму же тогда бы…

Такао захрипел, двумя руками вцепившись в схватившую его за горло ладонь, и испуганно покосился на разверзнувшуюся под собой пропасть. Аоминэ в долю секунды преодолел разделявшее их расстояние, схватил за горло и перекинул через невысокий, каменный парапет. Ас отряда Тейко хлестал яростью, как кнутом, выглядел, как человек, начисто попрощавшийся со здравым рассудком, и, казалось, вполне готов был разжать стальную хватку и отправить зарвавшегося Казунари в свободное падение прямо за Стену.

Ястреб прохрипел что-то невразумительное и, на его счастье, Окамура напарника наконец услышал.

— Эй! Аоминэ, какого чёрта? — Кеничи вырос возле повздоривших разведчиков как огромная гора, схватил Дайки за плечо и дёрнул. Тот не поддался. — Перестань сейчас же, рядовой!

Меж презрительно искривлённых губ мелькнули острые, белые зубы. Дайки с небрежной лёгкостью закинул неудавшегося парламентёра обратно на Стену и брезгливо стряхнул с себя лапы Окамуры.

— Пошёл вон со Стены, пока я не доложил Имаёши, — звенящим от гнева голосом предупредил командир Йосена и беспокойно оглядел закашлявшегося Такао

— Да хоть Смиту, — сплюнул Дайки и, дёрнув плечом, развернулся к лестнице.

Тяжело ступая прошёл несколько шагов и шумно втянул в себя воздух, стараясь угомонить разбушевавшуюся тьму: Титан на Стене сейчас был бы весьма некстати.

— Когда я сказал то же самое Шину, — нагнал его хриплый, но почему-то довольный голос Казунари, — он сломал мне нос. Так что зря ты так.

Окамура перевёл недоумевающий, возмущённый взгляд с одного на другого, а Аоминэ притормозил у самого лестничного пролёта. По скулам яростно ходили желваки, тёмные глаза сверкали, едва ли с потрохами не выдавая всю нечеловеческую сущность лучшего из разведчиков, а стиснутые на мечах ладони нехотя, будто против воли владельца разжались.

— Поверь мне, парень, Мидориме защитники не нужны, — насильно погасив полыхающих гнев, сипло отозвался Аоминэ. — И заруби себе на носу…

Низкий голос потонул в оглушительном грохоте. Дайки только и увидел, как взрывная волна вновь перекинула всё ещё слегка дезориентированного Такао через парапет, а неуспевшего среагировать Кеничи отбросила на добрый десяток метров назад. Самому Аоминэ на ногах удержаться помогло лишь звериное чутьё, мгновением ранее предупредившее его об опасности. С тем, кто горячим паром дышал ему в затылок, Дайки был хорошо знаком, но поворачиваться не стал.

Окамура ошарашено пялился на разогнувшегося в полный, исполинский рост Титана за спиной Аоминэ. Внизу, за Стеной, испуганно кричали заметившие беду горожане. Из палатки Ракузана одновременно выбежали Куроко и Акаши. Мидорима медленно отложил перо и вышел из шатра. Кисэ натянул поводья и развернул лошадь обратно к Розе, а Ацуши спрятал вытащенное было яблоко обратно в карман.

Всё это яркими вспышками взрывалось на периферии сознания в тот самый миг, когда Дайки, припавший перед взрывом к холодному камню, одним мощным прыжком перемахнул через парапет и, не оборачиваясь на Гиганта, выпустил тросы. Бессознательный Такао стремительно приближался к земле, неловко крутясь в воздухе, и на размышления оставалась проклятая секунда — либо Аоминэ даст ему разбиться о землю, либо переломит ему хребет, попытавшись поймать.

Небольшой выбор, и — чёрт бы побрал Мидориму и его болтливого птенца — Момои его убьёт.

Тросы смотались так быстро, что из привода повалил дым. Аоминэ оттолкнулся от стены что есть силы, и в то самое мгновение, как он поравнялся с раздражающе немощным Казунари, он перехватил парня вокруг грудной клетки и сгруппировался так, чтобы самому удариться спиной о Землю.

Одной рукой выпустил тросы и прикрыл глаза.

Хорошо, что по эту сторону их никто не мог увидеть. Как протестующе затрещал позвоночник, когда натянулись стальные канаты, как щёлкнуло несколько шейных позвонков и с каким тошнотворным звуком из сустава вышла бедренная кость, Дайки слышал.

Глаза на мгновение заволокла кровавая пелена, тело взорвалось болью, и перед тем, как ненадолго потерять сознание, Аоминэ мысленно пообещал себе сломать Ястребу Шутоку нос ещё раз. Просто так. Чтобы тот больше не вздумал падать со Стен у него на глазах. Отточенные рефлексы помогли вовремя свернуть тросы. Боли от соприкосновения с твёрдой землёй он уже не почувствовал.

Да, хорошо, что их никто не видел. Трудно будет потом объяснять, как конкретно он выжил после такого падения.

Над Розой Колосс выдыхал облака раскалённого пара. За Розой беспокойно заструилось яркое, ослепительное голубое сияние.