Что вам от меня надо? (гет)

Постепенно замок заполняется людьми: возвращается Минерва и Спраут, мадам Помфри приходит навестить Северуса, квохчет, что он был один, жалеет его, незаметно (как она думает) накладывает на него диагностирующее, а перед уходом оставляет внушительный заказ на зелья. Видимо, чтобы он не сильно скучал.

Грейнджер появляется совершенно неожиданно, и опять стучит настойчиво в его дверь, на всякий случай вопя: «Профессор, это я!»

— Что вам опять надо, Грейнджер? — спрашивает он и надеется, что в его голосе нет неуместной радости.

— Я хочу показать свои наработки. Вы знаете, использование рун при подготовке базы для некоторых лекарственных зелий…

— Проходите уж, раз пришли, — ворчит он и пропускает ее в комнату.

— Здравствуйте, — говорит она. — Может все-таки лучше в лабораторию? Вы не очень подробно ответили на мое письмо и…

— Стоп, — он указывает на стул. — Присядьте. Вы можете посидеть спокойно и помолчать пять секунд?

Она с готовностью кивает.

Он уходит в библиотеку и приносит сверток, сует ей в руки:

— Спасибо за подарок. Есть над чем поломать голову. Я вот думаю, можно ли заставить котелок варить что-то другое, не глинтвейн? И это… — он кивает на сверток, который Грейнджер с интересом рассматривает, — это вам.

— Подарок? — она удивлена. — Ой… — и начинает развязывать ленту.

— Это ежедневник. Конечно же магический. Там…

— Мамочки! — она сияет. — Я же смотрела на него, но он же… безумно дорогой! И он… он прекрасный!

Северус и подумать не мог, что Грейнджер настолько обрадуется. Но он доволен, и спешит отвернуться, чтобы она, не дай Мерлин, не заметила его улыбки.

— Тут есть раздел для ведения дневниковых записей, напоминалки, тут есть возможность планировать в режиме реального времени и даже с учетом хроноворота! — шепчет Грейнджер, поглаживая кожаную обложку ежедневника.

— Я рад, что подарок пришелся вам… по вкусу, мисс, — ворчит Северус. — А теперь показывайте, что там у вас.

Он забирает у нее пергаменты, хватает сюртук, и они вдвоем спешат в класс зельеварения, где и сидят почти до ночи, поставив на огонь несколько котлов, завалив стол пергаментами и водрузив рядом микроскоп (за которым идти приходится ему самому).

Часы показывают без пятнадцати одиннадцать, Грейнджер душераздирающе зевает:

— Уже поздно… надо идти?

— Идите, я еще послежу, — у них одновременно кипят несколько котлов и Северус фиксирует все изменения свойств зелий.

— Нет, я вас не брошу! — успокаивает его Грейнджер.

— Вот это и страшно, — бормочет он.

— Кстати, — она стоит напротив, через стол, — я поругалась с Роном, — и вздыхает.

— Зная мистера Уизли, даже и не знаю — сочувствовать вам или поздравлять.

— Вам совсем-совсем все равно? — спрашивает она. Он вынужденно отвлекается от записей.

— Вы можете сделать неплохую карьеру. Более того, я готов лично рекомендовать вас на следующий год на должность штатного зельевара Хогвартса. Если не решите тут застрять на вечность, то как старт это очень неплохо. Но брак с мистером Уизли, — он морщится, словно унюхал прокисших флоббер-червей, — это точно не то, что будет на руку вашему развитию.

— Рон хороший.

— И что?

— Он меня любит.

Она что, нарочно? Если так, то своего она не добьется — Северус игнорирует ее последнюю реплику, хотя «А вы его?» так и норовит сорваться с языка.

— До завершения эксперимента примерно полчаса, Грейнджер. Идите спать, мне не хочется тащить вас, если вы уснете прямо рядом с котлами.

— Я не усну, — вздыхает она и смотрит на луну за окном. — Как хорошо, тихо и красиво. Я даже немного жалею, что не провела все эти дни тут…

— Вы бы жалели значительно больше, если бы остались, — заявляет он, измеряя температуру кипения в крайнем котле. — Здесь надо взять пробу.

Грейнджер с готовностью вскакивает со скамейки и Северус надеется, что на этом их разговоры закончатся, но нет, иначе Грейнджер не была бы сама собой.

— Вам не было скучно? — снова спрашивает она, зачерпывая зелье и наполняя фиал.

— Мне не бывает скучно, — он забирает у нее склянку и приклеивает на нее ярлычок.

— А одиноко? — фиал снова перекочевывает в ее руки, и Грейнджер красиво выводит время и название зелья.

— Что вам надо? — взрывается он. — Спросите, наконец, прямо, что вы ходите вокруг да около?

— Вы будете злиться, — спокойно заявляет она, ставя фиал на подставку.

— Я уж злюсь, — успокаивает он ее, — хуже не будет.

— Зная вас…

— Грейнджер!

— Помните, вы говорили, что долг жизни — это не так просто, как кажется? Вот мне иногда кажется, что долг не на том, кого спасли, а на том, кто это сделал.

— Что за чушь?

— Нет, не чушь. Послушайте, я знаю, со слов Гарри знаю, что вы были очень несчастны тогда, и, когда я поняла, что вы, наверное, предпочли бы умереть, а я…

— Так, значит вы считаете своим долгом сделать меня счастливым? — ему даже немножко смешно. — И как вы представляете мое счастье?

Она не задумывается ни на секунду:

— Интересная работа, покой и человек рядом, который вас понимает.

— А без последней составляющей — нельзя?

— Нет, — говорит она уверенно. — Вы — не одиночка. Вы были вынуждены… но — нет.

— Кажется, вы знаете меня лучше, чем я сам. Но выходит, — говорит он вкрадчиво, — я сейчас должен быть абсолютно счастлив? У меня есть покой, есть работа, — он кивает на котлы. — И есть тот, кто меня понимает?

Она краснеет, это видно даже в неярком свете свечей, и отворачивается к котлам.

— Отвечайте. Раз уж начали этот разговор, — подзуживает ее Северус.

— Вы говорите о профессоре Дебове?

— А вы как думаете? — наконец-то у него выходит сбить с нее боевой настрой.

— Она вас не понимает, — заявляет Грейнджер и как обычно при таких разговорах у нее очень серьезный вид.

— Откуда вам знать, что она-то чувствует?— спрашивает он примирительно.

— Я вижу, — она сводит брови и закусывает губу. Все ясно, Грейнджер готова спорить до посинения.

— А вы — понимаете? — он встает, и, прикинув время (зелья пока можно оставить в покое), подходит к ней вплотную. — И в чем выражается ваше понимание? В том, что вы не оставляете меня в покое? Или в том, что вы общаетесь с мистером Уизли? Вы меня понимаете, но отправляетесь к нему и… только не говорите мне, что все эти дни вы вели целомудренный образ жизни и занимались только зельями.

— Собственно, мы поэтому и поругались, — говорит она, отводя взгляд в сторону. — Так и было…

— Мерлин, — он отходит от нее и опускается обратно на стул, — что мне с вами, Грейнджер, делать? Почему, ну почему я должен то за Поттера отвечать, то с вами… возиться?

— Возиться? — глухо спрашивает она. — Возиться? Значит вот это все… — она показывает на котлы. — Да вы… — от возмущения она не может говорить.

Северус чувствует, что сказал что-то не то, но пойти на попятный не может и только глядит на нее исподлобья.

— Вы правы! — у нее в глазах блестят слезы. — Я… я ненормальная, что подумала, будто вы, будто вам… — и она срывается с места.

Он успевает перехватить ее.

— Грейнджер, стойте, ну стойте же! — она вырывается с такой прытью, что попадает локтем ему в живот и пару мгновений он не может вдохнуть, но все-таки умудряется прижать ее спиной к своей груди. — Прекратите же! Все-таки я вас сильнее! Послушай, Гермиона, — он по своей воле впервые называет ее по имени, и она сразу перестает брыкаться и пытаться вырваться. — Мне…

Он не успевает закончить мысль, дверь кабинета распахивается, на пороге стоит Сесиль.

— Северус, я тебя повсюду… — улыбка на ее лице вянет. Северус перестает удерживать Грейнджер и та вылетает из кабинета, чуть не сбив Сесиль с ног.

— Это… что это было, Северус? — спрашивает Сесиль, озираясь то на него, то на Грейнджер, несущуюся по коридору прочь от класса.

— Я сказал то, чего говорить не стоило, — нехотя признается он. — Она обиделась и…

— И? — голос Сесиль звенит от обиды и гнева. — Что — и?

— И ничего. Она хотела уйти.

— А ты не хотел, чтобы она уходила? — она закрывает дверь. Проходит в класс и садится на то место, где недавно сидела Грейнджер.

— Ради Мерлина, Сесиль, только без сцен! — говорит он раздраженно. — Это все не имеет значения. Подожди, я освобожусь через пять минут.

Он последний раз мешает зелья, делает записи, измеряет температуру, берет пробы и подписывает пробирки. В конце концов он очищает котлы, убирает все в подсобную комнату, забирает дневник наблюдений и пробирки.

— Я готов. Пойдем ко мне.

— Я устала с дороги и, наверное… я лучше побуду у себя, — заявляет Сесиль и уходит так быстро, что он не успевает и слова сказать.

— Ну и прекрасно! — говорит в пустоту Северус. Подумать только, еще вчера он наслаждался одиночеством, и вот опять — началось.

Он надеется, что сможет провести тихий спокойный вечер, но вместо этого нервно ходит из угла в угол. Он снова и снова вспоминает, как смог одним словом убить дружбу и потерять всякую надежду на любовь два десятка лет назад и вот теперь — снова. И какая разница, что тогда он больше жизни хотел быть с Лили, а о Грейнджер он еще недавно и не думал совсем. Какая разница, если сейчас ему так же плохо, как тогда, после истории у озера.

Ночью он не спит, а мучается и, устав от бессмысленного лежания в кровати — на часах уже три утра — выходит патрулировать замок. По крайней мере себе он говорит, что идет проверить, все ли в порядке. Он ходит по лестницам, бродит тайными, неизвестными никому ходами, темными коридорами. Везде царит тишина и покой, что не удивительно — из студентов в замке только Грейнджер и пара рейвенкловцев-старшекурсников. Идя по коридору, ведущему к гостиной Гриффиндора, Северус в свете луны замечает фигуру, стоящую у окна.

— Почему вы бродите по замку, мисс? — говорит он громко.

Грейнджер поднимает палочку и наколдовывает Люмос.

— Профессор? Я… — она щурится, немного опускает палочку. — А что вы тут делаете?

— Это моя обязанность, следить за порядком.

— Ну и моя — я староста школы.

— Глупо, Грейнджер, — заявляет он, подходя ближе.

— Глупо, — соглашается она. — Жаль, это не самая большая моя глупость. Спокойной ночи, профессор.

— Да стойте же! — он ловит ее за руку и тут же отпускает. — На самом деле, — он делает паузу, — мне нравится с вами… возиться, нет, работать. И мне нравится вас поддевать, мисс.

— Иногда у вас это получается грубо, просто до ужаса обидно и совершенно не смешно.

— Простите. Слово «возиться» явно было неподходящим.

— И это не первый раз. Помните, когда из-за Малфоя мои зубы…

Он закатывает глаза.

— Не помню, Грейнджер, но если я наговорил когда-то там лишнего, то простите. И подумайте еще раз — надо ли вам все это и наши занятия. Что-то я сомневаюсь, что в моем возрасте можно резко измениться.

— Ну, вы уже признаете, что поступали неправильно. Надежда есть.

— Оптимистка, — хмыкает он. — Мир? — и протягивает ей руку.

— Мир, — она жмет ее и улыбается.

— Тогда завтра в двенадцать, без опозданий в классе. Надо продолжить эксперименты. Результаты выходят очень интересные и многообещающие.

Они, обсуждая работу, шагают к портрету Полной дамы и та, увидев декана Слизерина, заливается краской — то ли от страха, то ли от смущения, и пускает Гермиону без пароля.

Северус возвращается к себе и засыпает, едва коснувшись головой подушки.

Утром Сесиль не спускается к завтраку и Северус не знает, что делать. На самом деле — знает: он должен пойти и как-то прояснить ситуацию, но ему до одури не хочется оправдываться, не хочется что-то объяснять. И все-таки чувство вины давит и он, кляня свою слабость, идет к Сесиль. Она пускает его сразу, отходит в сторону и ждет.

— Она еще совсем ребенок, — говорит он устало. — И мы работаем вместе и этот эксперимент важен для меня. У меня есть огромное желание передать ей обязанности штатного зельевара. Я обещал Минерве, что найду замену. Грейнджер просто идеально подходит.

— Не обманывай себя, Северус, — она подходит к нему и кладет руки на плечи. — Я вчера видела ваши уроки.

— Сесиль…

Она прижимает палец к его губам.

— Мама умоляет меня вернуться и я, наверное, уеду. Школа, преподавание — не для меня. Поедешь со мной? У моих родителей прекрасная усадьба в Бретани, там есть маленький домик, он будет только твой. Там витражные окна и вечером солнце так красиво подсвечивает их. К тебе будут приходить только те, кого ты захочешь видеть, а я буду беречь твой покой…

— Покой… — повторяет он как завороженный. Ему кажется, что он видит это домик, стоящий под сенью кленов, он чувствует прелый запах листьев.

Северус трясет головой, отгоняя морок.

— Ты же знаешь, Сесиль, пока не закончатся суды, пока переловят всех Пожирателей…

— Но ты хочешь поехать? — спрашивает она настойчиво, — ты — хочешь?

Он знает (сама Сесиль и научила), что надо делать, когда не хочется отвечать на вопрос. Он целует ее, не давая возможности говорить, и Сесиль оттаивает, на время забыв обо всем. Он уходит через час, оставив ее дремать в постели и договорившись, что они встретятся вечером. И он очень рад, что она больше не предлагает ему подумать о будущем.

Каникулы приближаются к концу, и Северус надеется, что никаких сюрпризов ожидать не стоит. Он прямо говорит Минерве, чтобы забыла о его дне рождения, потому что лично он о нем вспоминать не хочет, и МакГонагалл соглашается, посокрушавшись, что он совсем не умеет веселиться.

С трудом, но начинает работать каминная сеть, пока что вне зависимости от желания, перенося того, кто бросил летучий порох, в больничное крыло. Но Северусу это даже нравится и вместе с Сесиль они приводят в порядок большой класс для проведения дуэлей. Сесиль поглощена новой идеей и больше не предлагает Северусу подумать об их совместном будущем. Грейнджер тоже поглощена работой и их экспериментом. Она уходит из класса зельеварения только поспать и порой не спускается даже в Большой зал. Северус так привыкает видеть ее в своем классе, что даже не возмущается, когда обнаруживает, что на одном из столов нет ни одной его вещи — только и исключительно записи, перья, книги и ежедневник Грейнджер. И, само собой, её микроскоп.

В его день рождения Хогвартс заваливает снегом чуть ли не до крыши, а метель и не думает прекращаться. Но это не мешает в обед появиться Рональду Уизли. Он входит в зал довольный и веселый, правда его веселость быстро тает, когда он не обнаруживает Гермионы.

— Что привело вас сюда, молодой человек? — спрашивает его Минерва.

— Надо переговорить с Гермионой, — впрочем, Уизли не спешит, садится за стол и как бы между делом начинает есть.

— Как же вы добрались? Такая погода… — качает головой Поппи.

— До Хогсмида каминной сетью, а в Хогвартс есть тайные ходы, — говорит Уизли шепотом.

Северус красноречиво смотрит на Минерву, которая отказывается от предложений завалить эти тайные тропинки к чертовой матери. Наверное, госпожа директор полагает, что без тайных ходов и шныряющих по ним студентов и не только студентов, жизнь преподавательского состава в Хогвартсе будет пресноватой. Минерва не замечает взглядов Северуса и продолжает светскую беседу с Уизли.

— А где Гермиона? — наконец спрашивает Уизли, вставая из-за стола.

— Северус? — поворачивается к нему МакГонагалл.

— Она в лаборатории, — нехотя сообщает Северус.

— Все каникулы она просидела над зельями, — чуть ли не смеется Уизли, — и вот опять!

Ну да, смешно. Очень. Северус оставляет чашку с недопитым чаем и выходит из-за стола.

Уизли нагоняет его в коридоре.

— Вы в лабораторию?

Северус испытывает основательно подзабытое чувство — желание ударить с размаху, просто так, в глаз или в челюсть, но, как и когда-то давно, его останавливает здравый смысл: Джеймс и Сириус были физически сильнее, и он прекрасно это понимал. И Рон Уизли, вымахав чуть ли не под два метра, тоже сильнее, от него так и веет молодостью и наглостью, он…

— Нет, — отвечает Северус. — Мисс Грейнджер вполне справляется сама, — и он, только слегка склонив голову, стремительно уходит.

Он идет в свои комнаты, но придя, никак не может вспомнить — зачем он спускался сюда? Он сбрасывает сюртук, расстегивает воротничок рубашки и со злостью сдирает с себя галстук. Все не то и не так. Впрочем, каждый его день рождения был именно таким, всегда. Даже если мать и отец утром дарили простенький подарок, то к вечеру в доме обязательно гремела очередная грандиозная ссора, а маленький Северус гадал, кто кого победит — мать, умеющая колдовать, или отец, несмотря ни на что достойный противник. Про учебу и своеобразное чувство юмора слизерницев вообще и Малфоя в частности и вспоминать не хотелось. Впрочем потом, пока Поттер еще не почтил своим присутствием Хогвартс, дни рождения были вполне терпимы: коллеги поздравляли его после занятий, и это было по-своему приятно, вот только ученики, как нарочно, что-нибудь да вытворяли в этот, обычно один из первых после каникул, день. Так что Северус почти привык, но Уизли… это уже слишком.

Северус подходит к зеркалу, ставит руки по обеим сторонам от него и смотрит на себя. Зрелище так себе. Он никогда не был привлекательным, так теперь еще и волосы отросли, но до прежней длины пока далеко и выглядит он еще хуже, чем всегда. Короткие волосы позволяли не думать о них совсем, да и выглядели аккуратно, за длинными можно было спрятаться, а сейчас… седина на висках, всклоченные вихры. Северус раздраженно приглаживает их, мимолетно вспоминая, как Грейнджер говорила о своем желании обриться, и думает, что в его случае — это неплохая идея. Первокурсники после такого точно начнут заикаться, а все прочие — просто бояться до обморока.

Он отходит от зеркала, чувствуя, что злится все больше и больше и не знает, что делать с этой злостью. Не из-за внешности же! Когда-то он думал, что станет старше и если не красивее, то интереснее, мужественнее. Но нет, глядя на себя, он до сих пор видит все такого же некрасивого, нескладного жалкого мальчишку. Как там говорила Грейнджер? «Вы пытаетесь казаться тем, кем не являетесь»?

— Грейнджер, драккл задери, — ругается он, судорожно надевая сюртук, — что бы понимала! Не тем, кем являетесь! — и он несется к лаборатории, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться в бег.

Около двери он останавливается, чтобы перевести дух и слышит, как эти двое говорят на повышенных тонах. Подслушивать, конечно — нехорошо, но очень познавательно.

— Рон, нет, — железным тоном отвечает на какой-то вопрос Грейнджер.

— Слушай, — голос Уизли тоже звенит от злости, — я не против твоего обучения, твоей карьеры и чтобы ты занималась тем, чем хочешь. Я не дурак, и все понимаю. Но, знаешь ли, когда ты меня и близко не подпускаешь, а потом срываешься в Хог… Что я должен думать? Скажи прямо, у тебя кто-то появился? Я не верю, что все из-за учебы. Ну не верю.

— Рон, мы сто раз это обсудили! Просто… просто сейчас…

Уникальный случай: Гермиона Грейнджер, у которой всегда на все есть ответ, не может подобрать слов!

— Да ничего не просто! — взрывается Уизли. — Я места себе не нахожу! Мать вопросы задает, Джинни надо мной подшучивает. Что происходит, Гермиона? Ты же сама хотела быть со мной! Я из-за тебя оставил Лаванду!

— И жалеешь теперь?

— Иногда да, — бросает Уизли. — Она, конечно, умом не блистала, но с ней было все предельно ясно, и она меня любила, в отличие от тебя.

Северус отходит, а потом, нарочито громко топая, стучится в дверь и тут же распахивает ее, обводя помещение грозным взором.

— Мисс Грейнджер, мистер Уизли? — он выжидает, с интересом переводя взгляд с одной на другого.

— Рон уже уходит, — ровным тоном сообщает Грейнджер. — Я могу его проводить?

— Сделайте милость, — он отходит от двери, позволяя им пройти.

— Не стоит напрягаться, все, что хотел, я выяснил, — и Уизли уходит один, напоследок саданув дверью.

— Извините, — Гермиона отворачивается и начинает что-то писать в своем дневнике. Ее рука подрагивает.

Северус подходит и встает рядом.

— Вы еще можете его догнать, — говорит он.

— Зачем? — она перестает писать, бросает перо и смотрит в сторону. — Он прав, с Лавандой Браун ему будет лучше. Она все время смотрела ему в рот, а я…

— Возможно, он не хочет, чтобы Браун смотрела ему в рот? Возможно, ему может нравиться именно ваш ужаснейший характер?

Грейнджер наконец-то переводит взгляд на него.

— Вопрос не в том, что хочет он, а в том, чего хотите вы, мисс. Ну же — догоняйте, он не успел уйти далеко, — добавляет он.

Она снова берет в руки перо и продолжает писать, даже не удостаивая его ответом.

— Вот-вот, — ворчит Северус, сам не понимая, почему ему хочется улыбаться, — жуткий характер!

— У вас не лучше, — замечает она. — Кстати, на вашем столе записи по последнему этапу приготовления образца номер четыре. Посмотрите. Я изменила порядок рун и результат оказался неожиданным, мы строили совершенно иные гипотезы.

Через минуту он забывает о Рональде Уизли и своем дне рождения и погружается в работу.

Минерва все же не сдерживает обещание и вечером Сесиль приходит к нему с подарком, оживленная, будто и правда в его комнатах — праздник и все ждут только ее.

— Я знаю, ты не хотел праздновать, но мы же можем сделать вид, что просто так встретились?

— И ты просто так принесла мне подарок?

— Почему нет? Ну же, посмотри! — она сама распаковывает сверток, достает красивый, шитый серебром по изумрудному, шлафрок. — В нем не будет холодно зимой и не будет жарко летом. Примерь!

Вещица красивая, но Северусу по вкусу его старый, кое-где основательно потертый халат. Он смотрит на подарок, стараясь не кривиться, и думает, что скоро Сесиль начнет менять тут мебель, переберет и изменит весь его гардероб и хорошо, если на этом успокоится. Он сдерживает вздох, благодарит ее и уже привычно раздевает. Он не может не удивляться — то, что недавно дарило столько эмоций, заставляя тело растворяться, а душу — парить, теперь становится чем-то вроде чаепития — мило, приятно и помогает занять время. По краю сознания плывут мысли, что им не хватает настоящей увлеченности друг другом, не хватает чего-то важного, но оргазм опустошает разум не хуже окклюменции, и Северус засыпает, сжимая Сесиль в объятиях.

На следующее утро, после завтрака, он, по чистой случайности, провожает мадам Помфри в больничное крыло. Поппи всегда не против поболтать с ним и нет нужды выдумывать повод. Когда они приходят, он спрашивает, грозно насупив брови:

— Поппи, это ты меня остригла, пока я валялся в беспамятстве?

— Ну… ты понимаешь, Северус… — Поппи идет красными пятнами. Видимо, она давно ждала этого разговора. — Там было столько крови. Мисс Грейнджер молодец, она сделала все, чтобы ты выжил, но все равно… столько крови, а пока ты лежал, уж прости, у нас было столько пациентов, что было немного не до сохранения твоей прически.

— И что мне делать с этим теперь? Я похож… я даже не знаю, с чем это можно сравнить, — заявляет он. — И они мне мешают!

— А лохмы вечно немытые, значит, не мешали? — Поппи упирает руки в бока.

— Ты знаешь, работа с зельями… — объясняет он ей в тысячный раз.

— Садись, Северус, — она ставит перед ним стул. — Я так понимаю, тебя надо постричь?

— Хуже не будет. Можешь все это сбрить.

— Не стоит подвергать детей такому испытанию — у тебя не тот череп, чтобы щеголять им, а у детей хрупкая психика.

— Это у меня от них уже хрупкая психика, — он снимает сюртук и садится на стул.

Через полчаса он выходит из больничного крыла, вполне довольный собой.

— Оу… — Грейнджер в классе собирает свои пергаменты и, увидев его, замирает в удивлении. — Вы подстриглись.

— Что вы? Не заметил. Это опять Поппи во сне, — говорит он совершенно серьезно.

Она хмурится, не зная, как реагировать, а его это забавляет.

— Грейнджер, мы не подружки, собравшиеся в Хогсмид, чтобы обсуждать мою внешность. Что у нас по плану?

— Мы вчера закончили всю практическую часть, теперь только аналитическая работа. Завтра, завтра же начинаются занятия, так? Я решила, что надо убрать свои вещи. И микроскоп.

— Микроскоп понадобится, записи тоже, но вы правы, хранить здесь слишком рискованно. Студентам под силу уничтожить абсолютно все... Значит… — он думает секунду, — рядом с моей комнатой есть еще одна, перенесем все туда.

Они споро разбирают записи — что-то уничтожают, что-то складывают в стопку. Потом Грейнджер занимается ножами, а он уносит и ставит на место котлы и прочую утварь. Они наводят порядок до обеда, почти не разговаривая, но Северусу спокойно и хорошо, как бывает только когда он один. Грейнджер, надо отдать должное, иногда умеет быть почти незаметной. Он смотрит на неё: она сосредоточенно разбирает последние склянки и то и дело вздыхает.

— Прекратите вздыхать, вы поднимаете пыль.

— Нет тут пыли, я вчера ее уничтожила, так что могу вздыхать сколько захочу, — дерзит она.

— Уизли? Жалеете, что не догнали и не вернули? — говорит он как можно равнодушнее.

— Не только. Я уже устала мучиться сомнениями. Хочу, чтобы все было просто и ясно. Как раньше.

— Ой ли. Мне кажется, просто и ясно не было и раньше.

— У нас была цель, а сейчас мне иногда почти все кажется бессмысленным по сравнению с войной.

— Даже наша работа?

— Нет, — она мотает головой. — Иногда это единственное, что меня заставляет слезть с кровати. В этом же есть практическая польза, так? — спрашивает она с надеждой. — Наша работа кому-то поможет?

— Конечно, мисс, — он подхватывает микроскоп и специальный ящик с ручкой для переноски фиалов с зельями. — Берите пергаменты. Так вот, наша работа в первую очередь поможет мне. Время приготовления мы сократили, а качество повысили. А потом мы опубликуем этот труд, он станет доступным для других волшебников-зельеваров и облегчит жизнь еще и им. А если, не приведи Мерлин, опять кто-то захочет повоевать… Вы же понимаете, возможность быстро приготовить то же кроветворное во время военных действий и возможность долго хранить готовые зелья без дополнительный усилий — дорогого стоит.

— Спасибо! — искренне отзывается она, наконец-то берет бумаги и выходит из класса.

— Кстати, как насчет того, что остаться в Хогвартсе еще на год, преподавать зелья? — спрашивает он как бы между прочим.

— А вы? — она останавливается. — А вы?

— Если Визенгамот сочтет возможным…. Я уеду, — честно отвечает он.

— Ах… да… — она продолжает идти, внимательно глядя под ноги.

Они в молчании добираются до комнаты, которая теперь будет их общим — до чего он дожил! — рабочим кабинетом.

— Скажите, — Грейнджер сгружает записи на стол, и поворачивается к Северусу. — Давайте сюда микроскоп, вот. Скажите, вам действительно так хочется уехать? Вы и сейчас тут несчастны?

Как ей объяснишь? Здесь сконцентрирована вся его боль, все разочарование, все порушенные надежды, даже надежда на смерть. Он привык отметать воспоминания, привык не думать о Лили и многих других, но всегда, неотступно они тенью следуют за ним и стоит расслабиться… У него нет сил наращивать броню, он исчерпал все свои возможности и он хочет просто покоя.

— Да, — говорит она, не получив ответа. — Я понимаю… Если это вас освободит, то я согласна.

Он не ожидает этого и ту же идет на попятный.

— Вы всегда больше любили трансфигурацию и чары, все что угодно, но не зелья.

Она пожимает плечами:

— Магия — она всегда магия. Мне все интересно, и если к зельям подойти по новому, то почему нет? Правда, не знаю, насколько у меня получится учить других, но я попробую.

— Мне не нужно одолжений! — продолжает ерепениться он.

— Вы же сами сказали — это неплохой старт. Меня же не запрут здесь навечно.

— И вы не передумаете? — спрашивает он, не веря, что ее даже не пришлось уговаривать.

— Я не передумаю, обещаю.