Что вам от меня надо? (гет)

Он приходит в себя ночью. Долго моргает, примиряясь с тем, что остался жив, что сейчас совершенно беззащитен и ничего не может сделать, даже позвать на помощь. Тело не слушается: он не может пошевелить и пальцем, голову повернуть не может. Он прикусывает губу, чтобы не застонать, боль в горле такая, словно эта гадина, Нагайна, только что впилась в шею.

А потом он слышит плач. Рядом с окном, недалеко от его кровати, кто-то стоит и всхлипывает. Он не может понять, где он, что за человек рядом, и уже тем более предположить не может, чем закончилась война (если она закончилась), поэтому он просто лежит, пытаясь в темноте понять — где он. Стоящий у окна перестает всхлипывать, тяжело вздыхает и что-то раздражающе бормочет. Северусу кажется, что это все же девушка, хотя он не поручится…

Мерлин с ними! У него кружится голова, он старается удержаться в сознании, но снова проваливаясь в темноту. Наверное, надо бороться, только вот зачем? И Северус закрывает глаза, сдаваясь.

— Как хорошо, что он пока без сознания… — слышит он в следующий раз.

— Иначе бы они точно настояли на его переводе в Мунго.

Эти голоса он хорошо знает: Поппи и Минерва. Стоят над ним, шепчутся. Он вяло думает о том, что, в принципе, для него нет никакой разницы, кончилась война или нет, его миссия выполнена — с какой стороны ни посмотри, — а значит от него избавятся.

Минерва и Поппи уходят, не переставая перешептываться, и Северус открывает глаза. Больничное крыло, Хогвартс. Уже неплохо. Рядом окно, то самое окно, рядом с которым кто-то плакал сегодня ночью, а может это было давным-давно? Или вообще — приснилось? За окном голубеет небо — створки приоткрыты. Северус вдыхает полной грудью и тут же закашливается, пытается сесть, но не может.

— Подождите, я помогу, — рядом бесшумно, словно из пустоты, материализуется девушка. Короткие волосы, измождённый вид, впалые щеки, слишком блестящие глаза.

— Грей-грейн… — он снова закашливается.

— Пейте, ну же! Я позову мадам Помфри?

Он мотает головой. Грейнджер — кто бы мог подумать! — согласно кивает и подносит к его рту поильник с тонким носиком, ловко помогая так, чтобы он мог пить, почти не отрывая головы от подушки.

— Хорошо, что вы очнулись и хорошо, что никто этого не видел. Вы ложитесь и молчите, я расскажу.

Видимо, удивление написано у него на лице.

— Мы победили. Гарри просмотрел ваши воспоминания и смог победить Волдеморта. Это было больше месяца назад. Сейчас ловят всех, кто поддерживал Пожирателей, Малфои только сбежали, а так многих поймали. А вы… насчет вас все так запутано! — она поправляет подушки и садится рядом с ним, поглаживая одеяло и глядя куда-то в строну. — В общем, те, кого поймали, дают такие показания, что получается — вы первый советник Волдеморта и чуть ли не идейный вдохновитель. А за вас… только профессор МакГонагалл за вас была готова поручиться, но ее свидетельства, кажется, все только усугубили. Поэтому, пока вы тут лежите, вас не тронут, но если кто-то узнает, что вы пришли в себя… вас могут перевести в Мунго, а там может всякое случиться. Победа, оказывается, это еще не все.

Победа — это совсем не все. Он столько раз об этом думал, прикидывая, есть ли у него хоть какие-то шансы на жизнь после того, как война кончится. Получалось, что хоть как старайся, ничего не выйдет. Он смирился, правда, не ожидал, что его смерть примет образ Нагайны, что все произойдет так быстро, но то, что его спасут, он ожидал еще меньше.

Поттер, наверняка это Поттер. Только он мог вытащить своего врага и не дать ему умереть.

Северус закрывает глаза.

— Я приду к вам чуть позже, — говорит Грейнджер. — Принесу зелья. Насколько я знаю, голосовые связки почти регенерировали, но дополнительные зелья не повредят. До вечера?

Он никак не реагирует.

Она все время мелькает перед его глазами. Носится по больничному крылу, что-то напевая под нос, всем помогает, как наседка, кому-то читает, кому-то вливает зелья, кого-то держит за руку. Ему очень хочется, чтобы его кровать отгородили от этого всего ширмой, но он пока ни слова не может из себя выдавить. Он все так же беспомощен и вынужден слушать ее рассказы про то, как идут слушанья в министерстве, как Гарри Поттер доблестно сражается за честь Северуса Снейпа и прочие благоглупости. Иногда ему кажется, что от переизбытка общения с Грейнджер его стошнит.

Проходит пару дней, и он все же пытается произнести пару слогов.

— Кто? — сипит он, когда рядом с ним опять садится Грейнджер.

— Что? — она склоняется ниже.

— Спас? — ему хочется орать, но он способен только вот на такой неразборчивый хрип.

— Я не понимаю. Вам что-то надо?

— Ширма, — старается он сказать как можно четче.

— Ширма? Ох… но как объяснить мадам Помфри? — она задумывается, потом кивает своим мыслям и куда-то уносится. Он ждет. И вот — наконец-то! — домовые эльфы ставят ширму, которая отныне отгородит его кровать от остальной палаты.

— Понимаете, мадам Помфри, я заметила, что здесь вот очень дует. А если совсем закрыть окно будет душно. Если поставить ширму, то сквозняка не будет и…

— Хорошо, милочка, — соглашается рассеянно Поппи, — хотя я бы лучше переставила его кровать…

— Не стоит его трогать, если министерские увидят, то еще подумают, что его можно перевести…

— Тоже правильно. Гермиона, сколько кроветворного у нас осталось? — Поппи сейчас занимают куда как более важные дела, чем ширма и Северус Снейп.

Грейнджер уходит вместе с Поппи, но возвращается быстро и усаживается на кровать с таким видом, словно они давние и закадычные друзья. От возмущения Северус снова начинает кашлять, но что до этого Грейнджер? Она поит его отваром из медуницы, попутно рассказывая, что профессор МакГонагалл завтра отправляется в Лондон для дачи показаний по его делу.

— Поскорее бы все поняли, что вы герой, — говорит Грейнджер и в ее голосе ни грамма пафоса.

Он хочет ей сказать, чтобы она оставила его в покое, но вместо этого закрывает глаза. И она просто уходит.

Конечно же! Как же иначе?! Она появляется на следующее утро, чтобы рассказать ему очередные, совершенно неинтересные новости, напоить, сделать попытку накормить: нет уж, он лучше с голода умрет, чем будет есть у нее из рук!

— Мы же пытаемся сохранить тайну? — шепчет она, протягивая ложку с какой-то подозрительной субстанцией, — а если я позову эльфов, то есть шансы, что завтра у вас будет стоять очередь из желающих побеседовать с вами официально. И то, что у вас нет голоса, их не остановит.

Он нехотя открывает рот. Каша, вполне приличная каша. Он ест, бросая на Грейнджер убийственные взгляды.

Что ей надо? Зачем она таскается сюда? Что она делает летом в Хогвартсе и где ее дружки? Хотя, где бы они ни были — пусть остаются там и дальше, и пусть она проваливает туда же!

— Должен же кто-то помогать Поппи? Невилл помогает профессору Спраут, некоторые старшекурсники с профессором Флитвиком восстанавливают стены… Гарри и Рона, между прочим, берут в Аврорат, конечно с испытательным сроком и все такое, но они справятся. Сейчас на какой-то базе, готовятся.

Теперь он смотрит на нее не уничтожающе, а заинтересованно. Это он так громко думает или она научилась незаметно читать чужие мысли? Нет, это было бы слишком даже для Грейнджер.

Каша больше не лезет, он закрывает глаза и Грейнджер тут же убирает тарелку с ложкой, подносит к губам поильник. Нежнейший, едва уловимый облепиховый аромат. Его любимый напиток из облепихи. Точно: или Грейнджер научилась копаться у него в голове, или у него на лбу все написано.

Грейнджер возится рядом, стучит чашками-ложками и не уходит. У Северуса на языке вертится только один вопрос: «Что вам от меня надо?» и он надеется, что однажды озвучит его, а еще озвучит все то, что думает о Гриффиндоре вообще и Грейнджер в частности. Он так увлекается сочинением гневной тирады, что не замечает, как засыпает…

На следующий день его бесцеремонно будят. Рядом с кроватью выстроились Минерва, Поппи и, ну как без нее, Грейнджер.

— Северус, у нас отличные новости. Гермиона сказала, что ты пришел в себя, я очень рада, — сообщает Минерва. — Я была на слушании твоего дела. Увы, до окончательного признания тебя невиновным еще далеко, но нам всем удалось договориться, что ты останешься тут, в Хогвартсе, под мою ответственность. Так что Азкабан тебе не грозит. Надеюсь, что ты быстрее пойдешь на поправку, у нас очень много дел: нам надо составить учебные планы и решить еще множество вопросов, Северус.

Он готов разрыдаться, но женщины, стоящие у его кровати, принимают выступившие слезы за слезы радости.

— Северус, — причитает Поппи, — если ты очнулся, то пора пересмотреть схему лечения. Теперь-то я поставлю тебя на ноги за неделю!

«Чтобы я мог дойти до Астрономической башни и спрыгнуть с нее», — мрачно думает Северус.

Поппи и Минерва удаляются, а Грейнджер плюхается на его кровать. Он с трудом давит в себе желание пнуть ее так, чтобы она шлепнулась на пол.

— Вы рады? — спрашивает она, — вы рады, что живы?

Он открывает глаза, желая испепелить ее.

— Не рады, — говорит она и отводит глаза, кусает губы. — И Хогвартс вам не дом?

Вот только сеансов психоанализа от Гермионы Грейнджер ему и не хватало. Он закрывает глаза и не реагирует больше: ни когда она зовет его, ни когда теребит край рукава его сорочки.

"Уж лучше Грейнджер", — думает он на следующий день, потому что за него, как и обещала, берется Поппи. Методы у нее действенные, не сказать, что комфортные. Зелья, которые она в него вливает, вызывают фейерверк самых новых и самых мерзких ощущений. Он действительно чувствует, как все заживает. Кожа зудит и чешется, горло дерет так, словно в гландах основались дикие пчелы, которые постоянно жалят. Про живот, который крутит без остановки, и говорить нечего.

Хочется одного — уползти в подземелья и сдохнуть там в тишине и покое. Но нет, кто же ему даст? Поппи и домовые эльфы ворочают его с бока на бок, мажут, обливают, моют, подпихивают судно, убирают. Снова подпихивают.

"Если сейчас появится Грейнджер…" — думает он, не в силах представить, что будет тогда. Но Грейнджер не появляется, слава Мерлину, до самого вечера. Наконец его оставляют в покое: Поппи уходит, эльфы с противным хлопком исчезают. На его истерзанную душу и не менее истерзанное тело опускается покой.

— Профессор?

Ан, нет. Видимо, он все-таки умер. Просто его личный ад выглядит как больничное крыло с Грейнджер в придачу.

Он поворачивает голову и вопросительно и, ему хочется верить, с издевкой смотрит на Грейнджер.

— Профессор, как вы? Я должна была… мальчишек отпустили на один день в Лондон. Мы встречались на Косой аллее, я пыталась им объяснить, что надо получить дипломы, но они уже без пяти минут авроры, — она садится на кровать, упирает локти в колени, — так что буду я без них доучиваться.

Точно, он попал в ад. Мало того, что ему предстоит провести еще год в Хогвартсе, так еще он будет полон всякими Грейнджер! Хорошо хоть у Поттера и Уизли хватило ума не возвращаться сюда!

Он стонет, по-настоящему, отчаянно. Грейнджер вскакивает, уносится куда-то, через минуту возвращается с фиалом.

— Вы стонете! Наконец-то!

Сколько радости, подумать только!

— Вы не понимаете, вы раньше только хрипели, а теперь… — она капает что-то из фиала, — я знаю, вам сегодня дали много лекарств, но это мое личное изобретение. Всего три капли и…

Она сует ему поильник с ее зельем ему в рот, он пытается уклониться, но сейчас силы не равны. Он обещает себе все ей припомнить и пьет. Мерлин и Моргана! Какое облегчение! Мягкий мятный вкус врачует горло и он опять может глотать и не морщиться!

— Попробуйте что-нибудь сказать? — шепчет она.

— Что вам от меня надо? — выговаривает он вполне разборчиво.

— Мне от вас?

— Да, вам от меня?

— Ничего, — она улыбается, — и не благодарите за эликсир. А мне пора, я пойду. До завтра, — и уходит, оставив его одного.

Из больничного крыла ему удается вырваться только через два дня. Поппи ворчит, но он полон решимости как можно быстрее оказаться в своих покоях. Он отправляет эльфов за одеждой и наконец-то чувствует себя человеком.

— Если тебе станет плохо… — Поппи качает головой, — между прочим, каминную сеть пока не починили!

— Между прочим, есть эльфы, — отвечает он, поправляя манжеты.

Он идет по переходам Хогвартса самым длинным путем, смотрит, отмечает, как изменился замок, вдыхает июньский воздух, который тут совсем иной, чем в больничном крыле. Он выбирает коридоры, которыми редко кто пользуется в надежде, что никого не встретит и останавливается столбом, наткнувшись рядом с лестницей на Грейнджер. Мало этого, она еще мило щебечет с Лонгоботтомом. Спасаться бегством недостойно и, нацепив маску безразличия, Северус проходит мимо, только кивнув и немного опасаясь, что эти двое помчатся за ним.

В подземелье блаженно прохладно и тихо. И никого, абсолютно никого. Северус совершенно не рад тому, что придется провести в стенах школы еще как минимум год, с другой стороны — он вообще не ожидал, что выживет в этой войне, а теперь у него есть возможность подумать и решить, что делать и как жить дальше, а Хогвартс не самое плохое место для таких раздумий. Как минимум здесь привычно…

На следующий день он меняет свое мнение: Минерва присылает пергамент, он нескончаем, он длиннее, чем самое длинное эссе Грейнджер. Список вопросов, по которому госпожа директор жаждет услышать его скромное мнение. Что делать с факультетами? Что делать с теми, кто не хочет в этом году возвращаться в Хогвартс, а таких, увы, немало. Что делать с должностью преподавателя по ЗОТИ или по Зельям, так как Слагхорн сразу после битвы покинул замок, наотрез отказавшись оставаться не только в Хогвартсе, но и в Шотландии. Что делать с тем? Что делать с этим? «И что делать с тем, что формально ты, Северус, все еще директор, хотя попечительский совет и против, тем более ты под следствием, но Хогвартс, похоже, имеет на этот счет свое мнение…»

Северус кладет пергамент на стол и застывает посреди кабинета. Хотел ли он быть директором? К тому моменту, когда он поднял палочку, чтобы убить Дамблдора, у него осталось одно желание — кинуться следом и покончить со всей этой историей разом, но — нет, было нельзя, он же обещал! Он стал директором, пытался по мере сил не выдать себя и спасти этих оболтусов, которые с невероятным усердием подставлялись раз за разом. Хотя нет, иногда его посещало одно жгучее желание: он хотел, очень хотел выстроить всю армию Дамблдора в шеренгу, велеть всем снять штаны и пройтись по задам новоявленных борцов с тиранией ремнем…

Северус снова грустно смотрит на пергамент Минервы, а потом достает бутылку огневиски из старых запасов, откупоривает ее и садится на диван, закидывая ноги в ботинках на стол. Один день Минерва подождет, и замок подождет, и весь мир подождет…

…Но только не Грейнджер, которая стучится в дверь так, словно замок рушится и надо спасаться бегством.

— Что вам надо? — спрашивает Северус ее вместо приветствия — зная упорство Грейнджер и надеться нечего, что она уберётся по собственной воле.

— Я хотела сказать… что если вам нужна будет помощь, то вы может на меня рассчитывать.

Он изгибает бровь:

— С чего такая щедрость? Или вам жизненно необходимо кого-то… — он пытается подобрать слово, — опекать?

— Сейчас не так много работы, а сидеть без дела я не люблю. Вот я подумала… помощь с книгами или даже с зельями…

— Благодарю, буду иметь в виду, — он пытается закрыть дверь, понимая, что с огневиски без закуски слегка перебрал, и голова, так некстати, начинает кружиться.

— Вам плохо? Позвать мадам Помфри?

— Идите, Грейнджер, идите. Мне очень хорошо, честное слово, — говорит он и из последних сил захлопывает перед ней дверь.

Она стучит снова, да так, что, кажется, сейчас применит Бомбарду.

— Ну что?

— Я позову мадам…

Он втягивает Грейнджер в кабинет и захлопывает дверь, тяжело приваливается к ней спиной.

— Послушайте, я пью огневиски и, несмотря на то, что я так выгляжу, мне отлично. Вам понятно? Теперь убирайтесь и не смейте никого звать. И сами не таскайтесь сюда, я справлюсь.

На ее лице смесь обиды и жалость. Жалость!

— Вы что, — он почти трезвеет, — жалеете меня? Вы думаете, я напиваюсь с горя?

— Но ведь…

— Вон, — горит он тихо, — не портите мне вечер, валите.

И она уходит, склонив голову, а он отчего-то чувствует себя мерзавцем. Правда, вторая бутылка огневиски вполне примиряет его с этим фактом.

На следующее утро он ищет антипохмельное и обещает себе больше никогда так не напиваться. Когда он находит заветный пузырек, с громким хлопком перед ним появляется эльф, Северус чуть не роняет фиал и шипит, позабыв все проклятья разом.

— Мастер Снейп, профессор МакГонагалл просит подняться в Малый зал к завтраку.

— Что за Малый зал? — он делает первый глоток и закрывает глаза, ожидая, что молотки, колотящие по мозгу, перестанут отстукивать марш.

— Теперь все завтракают и обедают в Малом зале, он рядом с Большим. Большой закрыт…

— Хорошо, сейчас буду. Сгинь, — еще пару глотков, потом подождать две минуты и голова перестанет напоминать тяжелый котел, а желудок успокоится.

Завтрак можно считать сносным, если бы не Грейнджер, сидящая напротив рядом с Лонгботтомом. И если бы не Минерва, которая пытается вести светскую беседу и втягивает в нее всех окружающих. Все, словно по бумажке, строго по очереди рассказывают что-то о битве, о том, почему Большой зал (временно) закрыт и обо всем, что случилось, пока он был в отключке. Он бы с удовольствием обошелся без этой информации, но кого и когда интересовало его мнение? Он кивает, потягивая кофе, кивает, терзая омлет, кивает, кивает, кивает.

— Северус, горло все еще не прошло? — обеспокоенно спрашивает Поппи.

— С горлом все прекрасно, спасибо, — отвечает он.

— Просто Северусу надо прийти в себя, — замечает Минерва.

Когда они остаются наедине в директорском кабинете, Северус наконец позволяет себе ощетиниться:

— С чего такое панибратство? Сидеть за одним столом со студентами? Я так понимаю, Грейнджер и примкнувшие к ней — все еще студенты? И ладно, пусть за одни столом по заветам профессора Дамблдора, но откуда эта фамильярность и обращение по именам?

— Северус, война многое меняет. Не беспокойся по мелочам, у нас множество более важных дел, — Минерва улыбается так, словно пытается играть в Дамблдора. Получается у нее так себе.

Северус вздыхает, усаживается в кресло и достает пергамент, присланный вчера Минервой.

— Что ж, давай решать твои сложные вопросы, — говорит он.

— Не мои, они наши, Северус, — замечает Минерва. — Самый главный вопрос в том, кто на самом деле директор? Видишь ли, впервые сложилась такая странная ситуация. Ты жив и с точки зрения уложения Хогвартса директор ты, но Попечительский совет лучше разберет Хогвартс до основания, чем согласится с этим.

— Если попечительский совет хочет, чтобы я умер, то передай ему мои соболезнования. Ради одного того, чтоб бесить этих болванов, я еще поживу.

Они обсуждают этот и другие вопросы до вечера, не спускаются в Малый зал обедать, эльфы приносят еду им в кабинет. К концу дня решена куча мелких проблемок, ответы на некоторые вопросы найдены, но впереди еще много работы: и Минерва, и Северус это отлично понимают. Они расходятся, когда темнеет, зная, что завтра продолжат разговор.

Рядом с входом в его личные покои Северуса ждет Грейнджер. И смотрит так, будто ожидание профессора Снейпа в десять часов вечера — вполне рядовое событие.

— Что вам надо? — спрашивает Северус устало. Он действительно не может понять, что ей надо. Ни одной мысли. Он вообще не хочет думать о Грейнджер, тем более, они с Минервой позволили себе отметить его выздоровление парой стаканчиков отборного шотландского виски.

— Когда я приходила вчера… — начинает она, сделав глубокий вдох.

— Я выставил вас вон, — перебивает он ее. — И сегодня собираюсь сделать то же самое, как только пойму, какого драккла вы ко мне привязались?

— Я не привязывалась, — возмущается она. — Это простое участие!

Он пристально смотрит на нее, прикидывая, что она замышляет. А она точно что-то замышляет, пусть даже рядом сейчас ни Поттера, ни Уизли.

— И нет, это не жалость, — добавляет она, вскидывая подбородок.

— То есть, вы хотите быть мне полезной просто так и не потребуете ничего взамен?

— Послушайте, профессор Снейп, — говорит она так, словно она сама преподает не первый год и имеет право с ним так разговаривать, — сейчас всем нелегко, каждый справляется как умеет. Столько потерь, столько… И мы все помогаем друг другу, потому что так легче вернуться к нормальной жизни. У меня тоже далеко не все безоблачно, но я держусь и когда я полезна…

— Я понял, понял, — морщится он. — Хорошо, я подумаю, чем вы можете быть полезны еще и завтра дам вам знать. В этом случае вы не будет торчать под моей дверью?

— Спасибо, — она сияет, — и еще… Мне надо вам кое-что сказать, — она смотрит на него так решительно, что Северусу становится не по себе.

— Ладно, — произносит он медленно, отпирает дверь и пропускает Грейнджер вперед. — У вас пять минут.

— Мне хватит и одной, — она стоит посреди комнаты, рассматривает обстановку и молчит. Очень хочется дать ей подзатыльник, чтобы вернуть на землю, но Грейнджер и ответить может, так что Северус просто обходит ее и спрашивает с издевкой:

— Вы потеряли дар речи?

— Простите, — она делает глубокий вдох и обнимает себя за плечи, — это я вас спасла.

Смысл сказанного не сразу доходит до него.

— Вы? Спасли меня? Не Поттер?

— У меня было с собой все необходимое, и пока Гарри слушал… — она смотрит на него спокойно и серьезно, — пока он слушал ультиматум Волдеморта, я сделала все, что надо. А потом Гарри позвал Кричера и приказал отнести вас в больничное крыло…

— Очень интересно. И что я должен делать с этой информацией? Залить вас слезами счастья? Упасть в ноги? Или вы думаете, что повесили на меня долг жизни? В этом случае огорчу вас, долг жизни просто так…

— Да нет же, — нагло перебивает его Грейнджер, — дослушайте! Я была уверена, что вы — враг и я хотела, чтоб вас судили, что все, кого вы третировали, могли посмотреть вам в глаза и чтобы вы…

— Я понял, понял, — он усмехается, — ну что ж, радуйтесь, у вас почти получилось. Заточение в Азкабане — реальная угроза, а с началом учебного года подтянутся желающие плюнуть мне в лицо. От меня-то вам теперь что надо? Чтобы я сказал, что на самом деле вы молодец и все в порядке?

Она закрывает глаза и вздыхает.

— Просто вы должны знать правду, вот и все, — отвечает она. — Я не могла знать, что вы двойной шпион. И я не жалею, что смогла спасти хоть кого-то.

— Хоть кого-то… — хмыкает он. — Не врите, Грейнджер, вы бы были значительно более довольны, если бы спасли кого-то из своих друзей. Вот хотя бы Люпина или Тонкс.

Она крепче обнимает себя за плечи, вздыхает:

— Я была бы счастлива, если бы вообще никто не погиб, если мне не пришлось бы делать многое из того, что я делала. Но прошлое не вернешь, не изменишь, так что — надо жить как-то дальше.

По ее виду нельзя сказать, что у нее это хорошо получается.

Ему почти жаль ее, и он был бы готов сделать какой-нибудь дружеский шаг навстречу, напоить чаем, если бы она не была подругой Поттера, если бы над ним сейчас — по ее вине, кстати, — не нависал суд и вся эта мерзкая тягомотина, которая сопровождает подобные дела, если бы все семь лет один ее вид не вызвал стойкое раздражение, которое и сейчас ворочается на дне души.

— Сочувствую вам, но помочь не могу, — говорит он холодно. — У вас все?

— Да, спасибо, что выслушали, — она словно зачет сдала. Поставила галочку и теперь, довольная, пойдет причинять добро кому-нибудь еще.

— До встречи, — он распахивает дверь, намекая, что визит окончен. Она безропотно покидает его покои.

«Все-таки она странная, эта Грейнджер», — думает он, но вскоре, поглощённый более важными делами забывает о ней.

Дни наполнены суетой. Он вычеркивает с пергамента Минервы одни пункты и тут же дописывает новые. Минерва то опасается, что они не успеют подготовиться к принятию детей, то боится, что никто не приедет.

— И в Хогвартсе будет учиться только Грейнджер с Лонгботтомом, — мрачно шутит Северус, Минерва смотрит на него с укоризной, он тяжело вздыхает и они возвращаются к насущным вопросам.

Грейнджер все время крутится где-то рядом, Северус все время натыкается на нее, будто она специально поджидает его, но предполагать такое — нелепо, и все же эти совпадения Северуса злят. Грейнджер напоминает ему раз за разом, что готова помочь и он находит ей работу, только чтобы она отвязалась от него. Он просит ее, дьявольски хохоча (пусть и про себя), разобрать кладовую с ингредиентами и не видит ее три дня! Три дня! Но через три дня она является к нему, опять вечером, когда уже давно пора сидеть в факультетской гостиной, притаскивает каталог и рассказывает невыносимо звонким голосом, что все посчитано, записано и очень удобно, по-новому, организовано. Он выслушивает ее благодушно — им с Минервой удалось решить множество вопросов и в душе теплится надежда, что до первого сентября они разберутся и с другими проблемами. Северус доволен собой настолько, что предлагает Грейнджер чай и та, запнувшись, соглашается. За чаем она продолжает занудно объяснять, что и как сделала в кладовой, а он, прикрывая глаза, думает, что Мерлин с ней — он потом сам переделает все так, чтобы было удобно ему. Когда чай кончается, Грейнджер прощается — сама! — и уходит явно озадаченная.

А на следующий день Минерва сообщает всем, что пришел ответ от будущего преподавателя ЗОТИ.

— Профессор Снейп будет вести снова зелья, — объясняет она, закончив завтрак и вскрывая печать на пергаменте. — Найти хорошего зельевара, который готов был бы заняться преподаванием сложнее, чем... впрочем не важно, — она улыбается, разворачивая пергамент. — Да, сегодня хороший день, — сообщает она сияя, — Сесиль Дебове, присоединится к нам совсем скоро.

— Женщина? У нас ЗОТИ будет вести женщина? — выкрикивает тощий взъерошенный Магнус Хечкок (шестой курс, Райвенкло).

— А что вас смущает, молодой человек, — спрашивает Минерва, допивая свой чай. — В мире волшебства нет места дискриминации ни по каким признакам.

Северус забыл бы про нового профессора, но Минерва любезно просит встретить Сесиль в Хогсмиде. Почему француженка не может аппарировать прямо к воротам Хогвартса Северусу непонятно, но Минерва настаивает:

— Прогуляетесь, ты сидишь в замке как сыч, тебе полезно пройтись, да и нашей новой коллеге будет не вредно осмотреться…

Северус не чует подвоха и, смирившись, отправляется в Хогсмид. Грейнджер увязывается за ним.

— Погодите! — она нагоняет его уже на порядочном расстоянии от замка.

— Что вам от меня нужно? — спрашивает он со вздохом.

— Мне тоже надо в деревню, а одной было скучно. Невилла не вытащишь из теплиц, с другими мне не хочется.

— Со мной, значит, хочется? — ворчит он.

— Что вы говорите? Я не расслышала, — она забегает вперед, поворачивается к нему лицом и продолжает идти.

— Говорю, что обратно вам придется возвращаться одной.

Она пожимает плечами, напевает, срывает цветы и идет впереди него. Северус закатывает глаза, мечтая, чтобы полил ливень и сбил с Грейнджер вот такое несерьезное настроение.

Но дождь и не думает начинаться, небо чистое, только редкие белые облака несутся, повинуясь ветру. Воздух пахнет травами, горячим песком и зацветающей водой. И если закрыть глаза, то можно представить, что все случившееся — приснилось и ему опять шестнадцать и вся жизнь впереди, все только начинается…

— Профессор, а правда, что…

Грейнджер хочется задушить, но она не замечает зверского оскала на его лице, подходит, робко (если представить, что Грейнджер может быть свойственна робость) кладет ладонь на его локоть и спрашивает, спрашивает, спрашивает, вроде как не особенно ожидая услышать ответ. Сама же отвечает на свои вопросы, рассказывает что-то. Она подстраивается и теперь идет в ногу с ним. Наверное, со стороны они выглядят смешно, а Северус терпеть не может выглядеть смешно, но еще смешнее пытаться стряхнуть себя Грейнджер.

— Зачем вы постриглись?— спрашивает он, чтобы сбить ее с толку, заставить хоть на секунду замолчать.

Она и правда замолкает, смотрит под ноги, а потом говорит спокойно:

— Вообще-то, я собиралась обрить голову налысо.

— Какая небанальная идея, — говорит Северус, чтобы хоть что-то сказать.

— Но потом решила, что это чересчур радикально и просто постриглась. Маглы считают, что отрезая волосы, отрезаешь весь негатив, что накопился.

— Ведьма, и верите в такую чушь?

— Мне стало легче, может это эффект плацебо, — она пожимает плечами, а потом смеется, ерошит свои волосы, мотает головой, — и еще — так удобнее! Вот вам с остриженными волосами же удобнее?

— Ну вам-то стрижка идет, в отличие от меня, — говорит он, трогая свои волосы. Он подозревает, что остригла его Поппи, которая давно грозилась это сделать. Ему непривычно, а видя свое отражение в зеркале, он до сих пор непроизвольно вздрагивает, он совсем на себя не похож, хорошо, что красавцем он не был, так что, можно считать, невелика потеря.

— Вам тоже идет, — заверяет его Грейнджер.

— Не врите, у вас это не получается. По крайней мере сейчас — не получается, — морщится он, — я знаю, как я выгляжу.

— Я и не думаю врать, вы… вполне симпатичный.

«Докатились! — думает Северус, — обсуждать внешность с Грейнджер! Еще не хватало начать обсуждать личную жизнь!»

— Мерлин с ней, моей внешностью! Кстати, мы пришли. Желаю хорошего дня, — он учтиво кланяется и сбегает от Грейнджер в «Три метлы», где его должна ждать новая учительница.

Ошибиться трудно, кроме одиноко стоящей возле стойки девушки, сейчас в зале сидит только пара старых волшебников.

— Мисс Дебове?

— Профессор Снейп? — у нее приятный голос и открытый взгляд. Сесиль Дебове мало похожа на француженку, по крайней мере на тех француженок, которых то и дело заносит в Хогвартс из Шармбатона. На щеке шрам полумесяцем, волосы подстрижены и прилизаны так, что кажется — на ее голове сверкающий шлем, а одета она в мужской магловский костюм, в котором умудряется выглядеть весьма недурно.

Северус теряется, он давно приучил себя к мысли, что в этом мире была одна женщина — Лили Эванс, но сейчас в голову предательски крадется мысль, что он несколько заблуждался на этот счет.

— Спасибо, что встретили меня. Я немного волнуюсь. Я никогда не преподавала, но сейчас я вынуждена уйти с оперативной работы и уехать из Франции, и мадам Максим была столь любезна, чтобы рекомендовать меня. А вы давно преподаете?

Она умеет спрашивать и она умеет слушать, она ничего из себя не строит, не кокетничает, все больше слушает, иногда задавая вопросы, и он рассказывает и рассказывает, рассказывает больше, чем собирался и не думает о том, что это как минимум странно.

Они выходят из «Трех метел», идут медленно к Хогвартсу, Сесиль рассказывает про себя, про свою семью и работу аврором.

Северусу хочется сказать, что она будет отличным преподавателем, но он молчит, а когда решается, их окликает Грейнджер. Он вынужден представить дам друг другу.

— Вы та самая Гермиона Грейнджер? — говорит Сесиль, — я представляла вас… младше. Мне очень приятно с вами познакомиться!

Грейнджер расплывается в улыбке, Северус хмурится, буркает что-то про занятость, про то, что директор ждет мисс Дебове в пять к чаю и быстрым шагом уходит, оставляя Грейнджер и Сесиль наедине.

Проходит неделя, другая и всем начинается казаться, что Сесиль Дебове всегда жила в Хогвартсе. Она аккуратна, мила, спокойна, но не занудлива, она скромна и в тоже время может постоять за себя и за словом в карман не лезет. По представлению Северуса таких женщин не существует, то есть — он знал одну, но давным-давно стал причиной ее смерти. Нет, Сесиль не похожа на Лили, разве только тем, что умеет нравиться всем и при этом оставаться собой. Редкий дар!

Время летит, августовская прохлада сменяет июльский зной, Хогвартс залечивает раны и скоро только памятная доска в холле будет напоминать о тех ужасах, которые стены забудут, а люди — никогда.

Минерва и Северус приходят к устраивающему обоих компромиссу: Северус при необходимости помогает в стенах замка по разным скучным директорским делам, а Минерва берет на себя не менее скучное, но еще более неприятное — общение с министерскими чиновниками и попечительским советом. Такое разделение директорских обязанностей конечно ни в какие ворота не лезет, да только — ну и что!

— Все маглорождённые юные волшебники приедут в Хогвартс! Все же прекрасно, что нам удалось сохранить в тайне, эм… — Минерва подливает в свой стакан виски, — хорошо, что маглы не знают про Волдеморта, не стоит их волновать понапрасну, не правда ли, Северус?

Северус кивает, просматривая сетку учебного плана.

— И я рада, что ты возглавишь Слизерин…

Северус снова рассеяно кивает.

— Но еще больше меня радует, что у тебя появился новый друг. Или правильнее сказать — подруга? — спрашивает Минерва вкрадчиво.

Северус откладывает план и смотрит на Минерву удивленно.

— Полно, Северус! Брось делать вид, что ты опять не можешь говорить. Весь замок только и сплетничает, что о тебе и Сесиль!

— Мы не давали повода, — холодно замечает он, — я отношусь к мисс Дебове со всем возможным уважением.

— Вот это и дает повод, — улыбается Минерва, — если бы ты хамил, как хамишь всем без исключения….

— Я хамлю?

— Это ты думаешь, что язвишь и шутишь, а мы просто привыкли, но любому новому человеку, знаешь ли, Северус, ты обычно кажешься ужасным хамом. И надо узнать тебя получше, чтобы понять какой ты на самом деле. Но с мисс Дебове…

— Вот как, — он встает, — значит вот как?

— Северус, ну что ты, право! Сядь, — командует Минерва, — это же действительно — прекрасно. Ты отдал все долги, суды закончатся и я уверена, что все будет в порядке, пора начинать новую жизнь и мисс Дебове…

— Извини, Минерва, я забыл, мне надо срочно… — говорит Северус и выскакивает вон из директорского кабинета, несется по коридорам (жаль, некому оценить его забег и то, как демонически развевается за его плечами мантия).

У себя в комнатах, он несколько минут ходит из угла в угол в тщетных попытках успокоиться.

Он и мисс Дебове? Он и новая жизнь? Прости Мерлин, семейная жизнь? Он останавливается и задумывается — когда он последний раз в принципе думал о жизни с кем-то? Вспомнить он не может, даже с Лили никаких конкретных планов не было, а потом… Даже думать об этом не хочется.

Он берет виски и стакан, усаживается в кресло и несколько минут сидит, ничего не делая. Мысли носятся по кругу, он так удивлен, что, оказывается, у него с Сесиль романтические отношения, а он сам об этом и не подозревает. Он пытается понять, что чувствует по этому поводу и с горечью осознает — ничего он не чувствует. Ему радостно, что есть человек, с которым приятно провести вечер, но не более того.

— Что со мной не так? — задает Северус сам себе вопрос. Неужели он до сих про так любит Лили, что других женщин для него просто нет? Он прислушивается к себе, но никак не может разобраться в своих чувствах и даже немного грустит по тем временам, когда все было абсолютно ясно — есть Лили, пусть в воспоминаниях, пусть только в его сердце — не важно, и больше никого.

Стук в дверь вырывает его из раздумий.

— Это я, Гермиона, профессор МакГонагалл сказал, что вы пошли к себе. У меня есть вопрос, я думала… может, вы мне поможете?

Северус встает и с удивлением смотрит на так и не открытую бутылку виски у себя в руках, ставит ее и стакан на стол и открывает дверь.

— Что вам от меня надо, Грейнджер? — со вздохом спрашивает он.

— У вас есть несколько минут? — она смотрит на стол, видит бутылку и переводит взгляд на него. Ну вот, теперь Грейнджер имеет наглость смотреть на него с укоризной!

— Скажете хоть слово, — говорит он обманчиво мягко, — вылетите отсюда как пробка, ясно?

— Угу, — она почему-то улыбается, — в общем так, — она проходит мимо него и кладет пергамент рядом с бутылкой. — Я стала потихоньку изучать программу седьмого курса.

— Почему я не удивлен? — замечает он.

— Так вот, я никак не могу разобраться с этим зельем. По моим представлениям, размельченные шипы рыбы-льва должны нейтрализовать действие асфоделя. Тогда зачем? И да, я учла последовательность, сочетание с другими ингредиентами.

— А температуру? — он зевает, — вы учли температуру? К моменту добавления асфоделя.

— Да, не учла, как же я так? — она хмурит лоб и делает пометки.

— Вы пришли проверить, не спиваюсь ли я? Так? — он складывает руки на груди и смотрит на нее сверху вниз. Надо сказать, что если она еще немного подрастет, то нависать над ней станет проблематично.

— С чего вы взяли? — возмущается она наигранно и тем самым подтверждает его подозрения.

— С того, что ошибка глупая и вопрос высосан из пальца. Не поверю, что вы бы забыли учесть температуру, при которой ингредиенты меняют свойства. Это очевидно.

— Мне просто скучно, — говорит она и виновато улыбается. — Может дело в этом?

— А со мной, значит, весело? — изумляется Северус.

— Нет, не весело, но точно не скучно. Особенно когда вы рассказываете.

— Если я дам вам полчаса покопаться в моей библиотеке, вы отстанете от меня на сегодня? — спрашивает он.

— Да! — Грейнджер сияет.

— Время пошло, — он указывает на большие часы в углу.

— А правда, что… — вдруг кричит она минут через пять.

— Подумайте дважды, действительно ли вы хотите задать мне это вопрос, — кричит он в ответ. — А то выгоню из библиотеки. И больше не пущу, — добавляет довольно.

— Я хотела спросить, — она появляется с двумя книжками в руках, — правда, что деление по факультетам хотят отменить? Мне кажется, это очень здравое решение. Слизеринцы… они же разные, и уже тем более ни в чем не виноваты те, кто только приедет поступать в Хогвартс.

— Не думаю, что мы с вами увидим Хогвартс без факультетов. Что там у вас?

— Я хотела взять почитать, — она протягивает книги ему, — можно?

— Вернете не позднее первого сентября.

Книги интересные, но не уникальные. Да и зная Грейнджер, можно не опасаться за их сохранность.

— Спасибо, — она разве что не подпрыгивает и Северус понимает, что он рад этому. Ему нравится смотреть, как она улыбается! Он одергивает себя, какое ему может быть дело до радости Грейнджер? Ровно никакого!

Он опять напускает на себя кислый вид.

— Что-то еще?

— Почему вы думаете, что факультеты не отменят? — эта нахалка садится на диван, поджимает под себя ноги и делает вид, будто так и надо. Очень хочется ее спихнуть с дивана и отправить куда подальше, но вместо этого Северус садится рядом.

— Потому что не отменят. Это одна из основ существования школы, — говорит он уверенно. — И потом, те, кто учатся на Слизерине, достаточно устойчивы. Они смогут, будьте уверены, Грейнджер, выдержать неприязнь со стороны других факультетов. Или они — не слизеринцы.

— Но можно же как-то смягчить вечное соперничество? Это же глупо, сами подумайте!

— Не снимать баллы?

— Например, да. И не давать. Это же очевидно, что деканы, уж простите, далеки от объективности.

Он усмехается. Далеки от объективности! Это тоже одна из сторон воспитания!

И он говорит:

— Дети должны знать, что волшебный мир — это отнюдь не сказка. Просто во взрослой жизни все эти баллы и вся эта необъективность выглядит иначе, но по сути…

— Нет! Это как раз учит всю жизнь мерить человека по тому, с какого он факультета!

— Вы ничего пока не знаете о взрослой жизни, — заявляет он.

— Я не знаю?! Вы знаете, что мы пережили за последний год? — вскакивает она.

— Это ничего не меняет. Мирная взрослая жизнь… в ней очень мало подвигов и очень много тоскливых обязанностей.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать, но молчит и пристально смотрит на него. И ему ее взгляд совершенно не нравится. Грейнджер что-то задумала и он понятия не имеет — что, опасаясь, как бы она не решила осветить его жизнь своим вниманием и заботой.

— Так, Грейнджер, у меня много дел. Берите книги и идите уже, — он берет ее за плечи и чувствует, как она упирается, и все-таки он выставляет ее за дверь и запирается. О, Мерлин, учебный год еще не начался, а он устал так, словно проработал год!

— Мне нужна твоя помощь, Северус, — все уже расходятся после очередного педсовета, Сесиль кладет ладонь на его руку. — У вас будет несколько минут после… обеда? Или удобнее после ужина?

— Гхм… — он пытается придумать, как бы колко и обидно ответить ей, но в голове нет ни одной мысли и он выдавливает из себя: — лучше после ужина.

— Может, пройдемся к озеру? Такая чудесная погода, лето скоро кончится. И я бы хотела хоть немного посмотреть лес, но без провожатого мне не советовали туда соваться.

— Хорошо, — он делает вид, что полностью поглощен изучением пергамента.

— Спасибо, — Сесиль тепло улыбается, когда он бросает на неё взгляд, и уходит. Минерва, конечно же, делает очень многозначительный вид, прежде чем пожелать ему хорошего дня, Спраут и Вектор начинают перешептываться и только Флитвик просто приглашает его сыграть в шахматы.

Флитвик — один из немногих, кто не вызывает у Северуса стойкого раздражения. Старый профессор умен и мудр, он умеет молчать, умеет вести беседу — неспешную беседу, сдобренную небольшим количеством превосходного бренди. Они прекрасно проводят пару часов за игрой в волшебные шахматы, Северус проигрывает, но все равно остается в благодушном настроении, в котором и пребывает, пока снова не сталкивается в коридоре с Грейнджер.

— Профессор, — сияет она и мчится ему навстречу с такой скоростью, что, кажется, собьёт его с ног. Нет, тормозит, хвала Мерлину.

— Что вам надо, Грейнджер? — он трет лоб.

— Я прочитала «Тайные знаки и их применение при зельеварении». Это же… это же невероятно!

— Это просто магия, Грейнджер.

— Нет, я, само собой знала, — она делает очень серьезное лицо, — я знала, что магические науки пересекаются. В магловской…

— Я тороплюсь, — прерывает её он.

— Куда?

— Вы обнаглели, Грейнджер. С чего я должен перед вами отчитываться?

— Простите, профессор, — покладисто соглашается она и склоняет голову, опуская глаза. Северус еще больше уверяется в своих подозрениях: у Грейнджер что-то на уме. — Просто я скоро от безделья начну сходить с ума.

— Через неделю начнутся занятия, поверьте, я сделаю все, что в моих силах, чтобы ни вы, ни другие студенты не имели возможности бездельничать. Уверен, мои коллеги поддержат меня в этом.

— Да, но пока… Прошу, давайте обсудим! Нумерология и зелья, это же…

— Безумно увлекательно. Да, — он летит по коридору, но Грейнджер умудряется не отставать.

— А вы рассматривали зелья под микроскопом? Какие аналитические инструменты используют волшебники? Я читала, что…

Он резко останавливается и Грейнджер впечатывается в его спину так, что в голове начинается звон.

— Грейнджер, вы испытываете мое терпение.

— Неужели вам не интересно? У меня есть микроскоп, давайте…

— Грейнджер, вас надо было засылать в стан врага. Вы бы разговорами и вашими «давайте» замучили бы Волдеморта до смерти.

— Это комплимент? — уточняет она.

— Само собой.

— Так я приду? Во сколько?

— После обеда, — бросает он, и ускоряет шаг. С Грейнджер проще согласиться, чем объяснять, почему ты не хочешь ничего рассматривать в микроскоп.

Надежда на то, что она все же передумала, тают еще на обеде, когда она многозначительно на него смотрит. Ее взгляды не ускользает — он видит! — от внимания Сесиль, и от внимания Минервы тоже.

— Северус, все же Гермиона слишком молода, мне кажется, что Рон Уизли… — МакГонагалл склоняется к нему и шепчет на ухо. — Сесиль тебе больше подходит.

— Я перестану ходить сюда, Минерва, — шипит он в ответ, — если ты не оставишь эти разговоры. Мне никто не нужен. Совсем! Я привык быть один, так и будет. Ясно?

— Какой же ты еще молодой, — отвечает она грустно, — ты очень плохо знаешь женщин.

Он закатывает глаза и молчит. Он действительно плохо знает женщин. И у него нет ни капли желания как-то менять ситуацию и узнавать их лучше. Тем более он уверен — от них всегда жди беды, даже от самых лучших их них.

Грейнджер уходит с обеда раньше, Северуса задерживает МакГонагалл, они вместе с Флитвиком, втроем, проходят в Большой зал, который выглядит так, словно не было войны, словно здесь, на полу не лежали тела погибших, словно здесь и духа Волдеморта не было. В вышине парят свечи, зачарованный потолок показывает бесконечную синь небес, но тишина стоит такая, что Северусу становится не по себе.

— Мы должны открыть Большой зал. Делать нечего, но… я думаю, что надо будет сказать что-то о нашей победе. Мы должны почтить память тех, кто погиб, защищая Хогвартс.

— Само собой, — бурчит Северус.

— Ты права, Минерва, — мягко произносит Флитвик.

Они выходят из зала в сомнениях, тщательно скрываемых друг от друга. Как пройдет первый день, как пройдет первый год? Война кончилась, но ее отголоски долго будут бередить сердца.

Северус спускается в подземелья, позабыв про Грейнджер, а она стоит на нижней ступеньке и пыхтит от натуги, стискивая в объятьях микроскоп.

— Вы его все-таки притащили. Почему не левитировали?

— Так надежнее. Не люблю левитировать хрупкие предметы по лестницам. Один неловкий шаг…

— Конечно, тащить в руках — надежнее, — говорит он с сарказмом и открывает дверь, пропуская Грейнджер вперед. Она с оханьем и аханьем устанавливает микроскоп на столе, разминает поясницу, всячески демонстрируя, что она слабая девушка. Не знал бы Северус на что она способна, может и купился бы.

— У вас есть час, если не будете задавать идиотских вопросов, — он скидывает мантию и сюртук, оставаясь в черных брюках и черной рубашке.

— Странно, — говорит Грейнджер, — я была уверена, что вы всегда носите белые рубашки.

— Это был первый идиотский вопрос, после третьего пойдете вон, — спокойно заявляет он. — Итак?

Она садится напротив него в кресло, сбрасывает туфли и поджимает ноги под себя. Словно она дома, а не в его кабинете!

— Профессор, я проанализировала то, как нам преподают предметы и не могла не заметить, что очень мало внимание уделяется стыку дисциплин, а в жизни же магия… ее не расчленишь на составляющие, верно? Вот зелья… — она говорит так, словно выучила речь по бумаге. В принципе, она говорит все верно о том, что при варке зелья неплохо бы учитывать еще сотню факторов.

— Это все правильно, — прерывает ее Северус, — но только как реально научить этому тех, кто простое зелье сварить не в состоянии?

— Ввести дополнительный курс!

— И раздать всем маховики времени? Программа не безупречна, но она не резиновая. Раньше, задолго до вашего и моего рождения обучение проходило иначе. Не было семи лет обучения, ученик оставался в стенах Хогвартса столько, сколько требовалось. Первые годы — азы, как сейчас, потом более тонкая специализация. Да, некоторым семь лет — много, вот например яркий пример — Рональд Уизли, другим — и в десять не втиснуть все необходимое. Волшебник, если он хочет быть сильным магом, должен учиться всю жизнь.

Она согласно кивает:

— Я хочу учиться. Помогите мне.

— Что вам надо? — спрашивает он снова.— На самом деле — что вам надо?

— Ваши знания. Ну и доступ к вашей библиотеке. А еще с вами интересно.

— Меня не оставляет ощущение, что вы меня с кем-то перепутали, — ворчит он. — У нас никогда не было хороших отношений. Я прекрасно помню, как относился к вам и к вашим друзьям. И, заметьте, я не жалею об этом и не намерен просить прощения, я…

— Я понимаю, почему вы так себя вели. Хотя и не прощаю вас за это и не одобряю такого поведения.

— Тогда зачем вы со мной общаетесь? Сейчас в замке полно народу, проводили бы время с ними.

— А я и провожу, — она пожимает плечами, — в отличие от вас.

Он чувствует, как от этих разговоров, которые все время уходят не туда, у него начинается мигрень.

— Так зачем вы приволокли микроскоп? — спрашивает он со вздохом.

— Сейчас покажу, — воодушевляется она, — у меня тут есть некоторые образцы зельев…

— Не хочу знать откуда у вас компоненты, — говорит он, потирая виски, — надеюсь, я не пожалею, что позволил вам навести порядок в кладовой?

— Нет, я не взяла ни пол унции, ни грамма. Я все купила в лавке, когда мы ходили в Хогсмид.

«Мы». «Мы ходили»! С ума сойти! Еще немного и она решит, что действительно есть «мы». Северус внимательно смотрит на нее: как она по привычке мотает головой, будто у нее все еще длинные волосы, как она то и дело бросает на него взгляд, и гонит от себя мысль, что Грейнджер придумала себе влюбленность. Если это, не дай Мерлин так, то дело плохо кончится для всех, уж он-то точно знает. И все же он не выставляет Грейнджер, хотя и надо бы! Вместо этого послушно смотрит в микроскоп, подкручивает окуляры и в какой-то момент его увлекают ее идеи, и он не замечает, как они за разговором проводят весьма приятные несколько часов.

И впервые Грейнджер торопится уйти сама и ему не приходится ее выставлять за дверь чуть ли не силой. Она убегает, оставив на столе свои записи, свои зелья и свой микроскоп. Северус вздыхает, глядя на этот беспорядок, но не трогает ничего и сам уходит: ему надо успеть до ужина зайти к Минерве — до начала учебного года остаются считанные дни, а у них еще огромный список дел.

После ужина они с Сесиль уходят гулять. Он очень старается не думать о том, что дал повод для нового витка сплетен.

— Тебе тут неуютно, Северус, так? Ты все время такой… собранный. Мне это знакомо, я последнее время на работе чувствовала себя именно так, не на месте. То есть — не на своем месте…

— У меня с Хогвартсом связаны не самые приятные воспоминания. Я думал, если честно, что не доживу до победы.

— Значит, ты хочешь уехать?

Они стоят у озера, Сесиль подобрала несколько камушков и теперь бросает их в воду.

— Очень хотел и хочу. Тебе, наверное, не понять…

— О, нет, я тебя прекрасно понимаю! — она поворачивается к нему. — Мне просто повезло, я сбежала и теперь я тут. И мне хорошо. Я, честно говоря, думала, что мне никогда не будет так… спокойно и хорошо.

— Ты уехала из-за разбитого сердца? — выдавливает он из себя.

— Сердца? Нет, что ты. Мое сердце цело, вроде бы, — она смущенно краснеет. — Карьерные вопросы, интриги, все это теперь кажется таким незначительным, особенно когда тебе рассказывают, что здесь была война, пусть и короткая. Знаешь, — она снова поворачивается к озеру, — не верится, что вы все пережили этот кошмар. В голове не укладывается.

— У меня тоже, — он встает рядом с ней. Ему хочется сказать, что у него больше нет сил снова быть несвободным, не иметь возможности самому решать как и где жить, что его достал Хогвартс, а мысль о том, что скоро приедут орущие, тупые школьники, внушает ужас. Но он молчит, потому что не хочет выглядеть жалко. — Пойдем, я покажу тебе лес, — говорит он, предлагая ей свою руку.

Они проходят мимо пустующей хижины Хагрида.

— Здесь живет наш преподаватель ухода за магическими существами.

— А где он сейчас?— Сесиль с интересом рассматривает хижину.

— Уехал к родственникам. Обещал быть к началу учебного года, но госпожа директор боится, что может и не приехать.

— Ты думаешь — вернется?

— Да, Хогвартс просто так никого не отпускает…

Они входят в лес. Северус знает его едва ли хуже, чем Хагрид. Сколько раз он сбегал сюда в надежде заблудиться и сгинуть, но тропинки словно сами стелились под ноги. Потом он просто полюбил бродить здесь, делая вид, что заготавливает компоненты для зелий. Лес — Северус был в этом уверен — умел быть разным, встречал всех по-разному: кому коряги под ноги подсовывал, кому-то указывал путь домой.

— Как тут… волшебно! — Сесиль останавливается на поляне, раскидывает руки в стороны и кружится, вмиг становясь похожей на настоящую ведьму. — Здесь другой воздух, да ведь?

— Немного, — он улыбается, чувствуя гордость, будто сам этот лес вырастил.

— У меня кружится голова, — она смеется и протягивает к нему руки. Внутренний голос вопит, что надо оставаться на месте, а лучше — развернуться и бежать, пока…

Но когда он слушал внутренний голос? Когда он поступал правильно? Никогда, а значит и начинать не стоит. Он делает пару шагов к Сесиль, подхватывает ее и она смеётся, прижимается к нему, щекой к щеке, и он вдыхает ее аромат, и сам не замечает, как целует ее в губы. Он не умеет целоваться, он ничего не умеет, что связано с романтикой и отношениями, и она это сейчас поймет и оттолкнет, но она только сильнее обнимает его, прижимается всем телом, отчего ему становится жарко и холодно одновременно, а мысли улетают все разом. Сесиль целует его, мелкими поцелуями: щеки, губы, опять щеки, она едва слышно стонет и всхлипывает и он держит ее так сильно, как только может держать трясущимися от напряжения руками.

Они опускаются на колени на мягкую листву, которая уже начала осыпаться с деревьев. Они целуются, у Северуса кружится голова и ломит все тело, ему нужна разрядка, но он не в силах преодолеть последний барьер и уложить Сесиль на мягкий мох, не в состоянии раздеть и… Он боится, что все кончится, не начавшись.

Она сама надавливает ему на плечи, вынуждая лечь, она склоняется над ним и улыбается.

— Не думай, — шепчет, облизывая опухшие губы, одним движением отодвигает его мантию, расстегивает пуговицы на ширинке. Он должен ее остановить, но не может, цепляясь за землю, выгибаясь навстречу ее ласкам. Он чувствует ее дыхание на своем члене, и закусывает губу, чтобы не кончить в тот же момент и не заорать на весь лес.

Время съеживается, начинает течь как-то совсем иначе, он куда-то летит, теряя телесность, и, кажется, ему снова уже никогда не стать собой. Но проходит несколько минут и он чувствует спиной корягу, шевелится, чтобы лечь удобнее, ощущая вес Сесиль, которая лежит на его груди и что-то мурлычет под нос.

Он чувствует, что открыл свой личный ящик Пандоры и теперь выпущенные на волю страсти разорвут его на клочки. Он давно привык ничего не чувствовать, он забыл, что такое возбуждение, душа зачерствела и тело привыкло к аскезе, но теперь, теперь он не сможет как прежде. Он чувствует, как тело снова наливается возбуждением, и понятия не имеет, что с этим делать ни сейчас, ни потом.

— Я знала, что ты страстный. Ты так ругаешься, так близко к сердцу принимаешь всякую ерунду… Темперамент скрыть невозможно, — она тихо смеется и ее рука накрывает его пока что вялый член.

Северус не может сделать вдох, он сам себе не принадлежит. Это так прекрасно и так жутко, что хочется умереть и не важно — от восторга или от стыда. Он просто закрывает глаза, тянет Сесиль к себе и она, моментально трансформировав свои брюки в широкую юбку, садится на него сверху.

Если бы он мог вспомнить в эту минуту, что он неплохой окклюмент! Но он забывает все, его душа воспаряет, а тело переживает такую гамму ощущений, что кажется странным — как это его еще не хватил удар. Северус не помнит, в какой момент переворачивает Сесиль, подминая ее под себя. Он стремится одновременно опустошаться и наполниться до краев и, кто бы мог подумать, у него получается, и с диким стоном он падает на Сесиль, сотрясаясь в конвульсиях.

— Интересно, лес не будет против, что мы тут… — говорит Сесиль тихо через несколько минут, гладя Северуса по голове.

— Нет, но возможно, здесь вырастет какое-нибудь диковинное растение.

— Надо будет проверить, — тихонько смеется она. — Ты был прекрасен.

Северус ей, само собой, не верит. Наверняка это худший опыт в ее жизни, но Северусу, если быть честным, сейчас наплевать на это. Ему на все наплевать. Он впервые за долгие-долгие годы чувствует полный, невероятный покой. Ему так хорошо, как не бывало никогда. Совершенно ясная голова и при этом легкое отношение ко всему, которое обычно дарила только и исключительная вторая бутылка огневиски.

«Наверное, как порядочный человек, я должен на ней жениться», — лениво думает он. Еще вчера он бы от ужаса умер, только помыслив об этом а сейчас… Сейчас он лежит, закрыв глаза, слушает ветер, путающийся в верхушках деревьев и наслаждается близостью женщины. И, кажется, он впервые счастлив.

Они идут к замку и Северус уже не чувствует той радости, которая заполняла его до краев совсем недавно.

— Наверное, стоит сделать вид, что ничего не изменилось? — говорит Сесиль, не глядя на него.

— Да. Да, ты права, — поспешно соглашается он, чувствуя облегчение оттого, что не он предложил это. Он физически ощущает, насколько все усложнилось и боится, что это только начало.

— Но можно, я все же спрошу? — она останавливается и смотрит на замок. — Какие у тебя отношения с мисс Грейнджер?

— У меня отношения с Грейнджер? — переспрашивает он. — У меня нет с ней никаких отношений. Просто, — он берет Сесиль за руку, — она меня не достаточно правильно спасла, по ее мнению. И пытается теперь доспасать.

Сесиль с удивлением смотрит на него и молчит.

— Спроси кого хочешь — у Грейнджер пунктик, она все время пытается кого-то осчастливить, не спрашивая, нужно ли это. Спроси, тебе поведают невероятную историю, как Грейнджер пыталась освободить домовых эльфов. Они, между прочим, до сих пор от нее шарахаются. И я скоро буду, — добавляет он, впрочем, не совсем искренне.

— Не думаю, что она видит в тебе только того, кого надо спасти, — замечает Сесиль.

— Если я буду вынужден еще и с тобой говорить о Грейнджер, я не выдержу, — вот теперь он вполне искренен.

Они идут к замку, пытаясь делать вид, что это прогулка коллег и оба уверены, что у них отлично получается. Они церемонно прощаются в холле — Сесиль поднимается к себе, Северус спускается в подземелья и ни он, ни она не замечают Гермиону, которая стоит на лестнице, в тени и с интересом наблюдает за их прощанием.

Появление Сесиль на завтраке вызывает небольшой переполох. Все переглядываются, МакГонагалл одобрительно кивает, почему-то бросая многозначительные взгляды на Северуса, а он делает вид, что ничего не произошло. Да и что произошло, собственно? Сесиль впервые за эти месяцы пришла в платье, которое, кстати, ей очень идет, и с новой прической. Северус, конечно, не эксперт, но знает, что с женщинами такое бывает: даже Треллони иногда вдруг является к столу разодетая так, словно ждет визита самого Мерлина.

— Вы очаровательны, — Флитвик прикладывается к ручке Сесиль, та смущенно улыбается.

— Да, да, прекрасно выглядите! — декларирует очевидное Спраут.

— Даже не буду спрашивать, в честь чего, — себе под нос говорит МакГонагалл. Северус слышит, но делает вид, что полностью поглощен намазыванием масла на тост.

Грейнджер сидит, подперев голову рукой, и с интересом разглядывает его. Северус бы хотел не чувствовать ее взгляд, но это невозможно, еще чуть-чуть и она просверлит взглядом дырку у него во лбу.

— Грейнджер, перестаньте на меня пялиться, — говорит он, не повышая голоса, — или у меня на голове зацвели маргаритки?

— Нет, — отвечает она и тоже полностью сосредотачивается на своем тосте с джемом.

А потом Грейнджер исчезает. Они больше не сталкиваются в коридоре, ее два дня нет ни на обеде, ни на ужине, и на завтрак она тоже не является. Ее нигде не видно и Северус чувствует совершенно иррациональную тревогу, будто посреди бушующего шторма вдруг перестал дуть ветер.

— Где Грейнджер? Она забрала у меня книги и теперь пропала! А мне они нужны для… для работы нужны! — заявляет он раздраженно МакГонагалл на третий день отсутствия Грейнджер. — Между прочим, до начала занятий осталось всего ничего. Она передумала, к моему счастью, учиться?

Минерва снимает очки и смотрит на него так, словно он жертва неудачной трансфигурации.

— Мальчишек, то есть мистера Поттера и мистера Уизли отпустили на небольшие каникулы, вскоре они приступают к занятиям. Ты же знаешь, что они поступили в школу авроров? Мисс Грейнджер уехала в Лондон и пробудет там до начала занятий, она вернется на Хогвартс-экспрессе, вместе со всеми. Кстати, первого сентября мистер Поттер и мистер Уизли тоже будут здесь, вместе с министром.

Северусу хочется взвыть: только этого не хватало — Поттер и Уизли! И так в этом году внимание к Хогвартсу повышенное, и с визитами нагрянет половина министерства, так еще и эти!

— Северус, хватит изображать вселенское горе, — Минерва качает головой, — это всего-навсего один день. Это просто надо пережить.

Сколько раз он сам повторял себе эту фразу: «Это надо просто пережить!». Просто пережить визит к Волдеморту и его попытки залезть в мозги и поковыряться там, еще и еще раз «просто пережить» Круцио, пережить все те смерти, которые он не смог предотвратить, пережить собственноручное убийство Дамблдора и целый год директорства в Хогвартсе.

— Ты не представляешь, Минерва, как мне надоело переживать то и это, — говорит он тихо.

— Ты не останешься тут, если тебя признают невиновным? Уедешь? — спрашивает она грустно.

Он медленно кивает.

— И даже Сесиль Дебове не остановит тебя?

— Даже если Альбус встанет из могилы, я все равно уеду, — говорит он. — Прости.

Минерва скорбно поджимает губы: она не знает тех слов, которые утешили бы его, которые бы смогли заставить его остаться.

— Прошу тебя только об одном, Северус, не уезжай посреди учебного года, это будет слишком тяжело для меня. Хорошего зельевара действительно не найти, я не лукавила.

— Я подготовлю себе смену, — обещает он, пока не представляя, как выполнит обещание.

Накануне первого сентября, когда он, еле волоча от усталости ноги, возвращается к себе и разыскивает початую бутылку чего-нибудь крепкого, плевать чего именно, в дверь стучат. Он совершенно уверен, что это, вопреки сказанному МакГонагалл, Грейнджер. Он даже рад этому — наконец-то он выскажет ей все, что думает о ней и о ее привычке то донимать его, то исчезать без предупреждения.

— Ну что вам… — он распахивает дверь и осекается: на пороге стоит Сесиль.

— Простите, профессор, что тревожу вас, — говорит она очень чопорно, но глаза так и сияют, — у меня есть пару вопросов по первым занятиям, не могли бы вы…

Он кивает, и она проходит в комнату. Он только успевает закрыть дверь, а она уже льнет к нему.

— Я соскучилась, а еще оказалось, что я жуткая трусиха. Северус, я так боюсь первого учебного дня! О, черт, проще получить сложное задание, чем это…

— Все будет хорошо, — уверяет он ее, усаживая на диван. Он находит наконец злосчастную бутылку и наливает и Сесиль и себе.

— Да, напиться — это то, что надо, — Сесиль берет в руки стакан и одобрительно кивает.

— Напиваться не стоит. Завтра не будет времени, чтобы прийти в себя. В честь победы и бла-бла-бла к нам завтра пожалует половина министерских. И Поттер с Уизли в придачу, — он отпивает из стакана и морщится. — Не думаю, что завтра хоть кто-то сможет провести полноценные занятия. Что у тебя? Какие курсы-факультеты?

— Спаренные Рейвенкло-Слизерин, первокурсники, а потом пятикурсники Гриффиндор-Халлафап.

— Ты справишься.

— Расскажи, как лучше начать? Мне казалось, я подготовилась, а сейчас кажется — все не то и не так!

— Я дрянной преподаватель, — он наливает себе снова. — Если хочешь дельных советов — иди к Спраут или, там, к Вектор, не знаю. К МакГонагалл.

Она смотрит на него задумчиво, потом просто протягивает руку и усаживает его рядом с собой.

— Мне плевать, какой ты преподаватель, — она встает и ставит бокал на стол. Замечает микроскоп и шеренгу склянок рядом с ним. — Что это?

— Микроскоп. Магловское изобретение, увеличивает объект наблюдения в несколько тысяч раз.

О том, что микроскоп притащила Грейнджер, Северус почему-то умалчивает, да и разве может быть Сесиль это интересно.

— Вот как? — она так нежно проводит указательным пальцем по микроскопу, что у Северуса перехватывает дыхание. К черту Грейнджер с микроскопом, первое сентября и даже выпивку! Но он не знает — что в таких случаях надо говорить и делать, не тащить же Сесиль волоком в личные апартаменты, не набрасываться же на нее прямо тут. Или именно так и надо поступать?

Видимо, все его мысли и эмоции написаны у него на лбу, Сесиль улыбается и идет к нему, на ходу развязывая пояс платья. Оказывается, платье — на самом деле подобие халата, и стоит Сесиль развязать один бант, как оно распахивается. Кроме платья на Сесиль ничего нет. Ничего нет. Совсем ничего нет. От одной мысли, что она вот так проходила целый день, что вот так она спускалась у нему и возможно, — почему нет? — она специально сняла белье перед визитом к нему, вышибает кислород из легких и остатки мыслей из мозга. До спальни они не добираются, зато Северус узнает, что для совокупления человечество придумало массу поз, при которых лежать совсем не обязательно. Сесиль властвует, он с радостью отдает ей это право и только наслаждается, стараясь продлить эти новые ощущения как можно дольше.

Первого сентября они сидят по разные стороны за столом в Большом зале с совершенно невозмутимым видом. Атмосфера наэлектризована до предела. За столом Слизерина много пустых мест, и все же большинство слизеринцев нашли в себе достаточно смелости, чтобы вернуться и закончить обучение. Северус гордится ими и впервые думает, что обязан довести их всех до выпуска. Это ужасно и ему не хочется, но если не он — то кто тогда?

МакГонагалл представляет Сесиль, делает еще пару не значимых объявлений. Она предлагает почтить память погибших и все встают. После чего Минерва передает слово Поттеру. Поттер впервые за утро поднимает глаза и пристально смотрит на Северуса, приходится сделать грозный вид, чтобы он не вздумал даже подойти на глазах у всех. Чтобы не было в прошлом, ни в настоящем, ни в будущем водить дружбу с Поттером Северус не намерен. Свой долг он отдал, хватит.

Поттер запинается, говорит банальности, но все же находит правильные слова и начинает вещать более уверенно и в конце, Мерлин помоги, он говорит о дружбе между факультетами, о том, что отношение к Слизерину и сделало возможным появление Волдеморта.

Северус знает, что скажет сейчас этот яркий представитель своего факультета, все-таки «слабоумие и отвага» это точно про Поттера.

— Только благодаря декану Слизерина, профессору Снейпу, стала возможна наша победа. А Питер Петтигрю, тот, кто был самым верным слугой Волдеморта, закончил Гриффиндор. Я прошу вас, помните об этом. Вражда между факультетами может казаться даже забавной, мы думаем, что стоит выйти за стены школы и все изменится, но так не получится. Война должна кончиться, но она может кончиться только если вы с сегодняшнего дня перестанете судить о человеке только по тому, на каком факультете он учится!

Зал взрывается аплодисментами. Интересно, хоть кто-то из сидящих в зале запомнил, что говорил Поттер? Хоть кто-то попробует поступать так, как советует герой? Северус готов поставить свою годовую зарплату, что все это бесполезное сотрясание воздуха, и завтра начнутся драки и стычки между Слизерином и Гриффиндором. Слава Мерлину, что теперь эти факультеты не пересекаются на занятиях.

Поттер возвращается на место, садится рядом с Уизли, который в этот самый момент пытается лапать Грейнджер. И не сказать, что Грейнджер сильно против, хотя и убирает руку Уизли со своего плеча и выговаривает этому дебилу, но вероятно ради проформы, все же она ученица и негоже обжиматься в Большом зале перед преподавателями и всякими официальными лицами.

Наконец, поток речей иссякает и Спраут приносит Распределяющую Шляпу. Еще пять минут нудной песни, о величии победы и тяжести ежедневного подвига простой жизни, и вот дети один за одним садятся на табуретку и Спраут опускает им на головы шляпу. В Слизерин, как Северус и предполагал, отправляются две девочки и два мальчика, все четверо — чистокровнее некуда.

Дети занимают места за столом, МакГонагалл выходит вперед:

— Прежде чем объявить начало пира, позвольте сказать пару слов. Этот год, как вы поняли, будет не совсем привычным. Последствия войны… с ними ничего не поделаешь. Но есть в это и что-то приятное. Во-первых, в честь победы в этом году будет дан Рождественский бал, а значит каникулы начнутся позже: все подробности вы узнаете от ваших деканов. Некоторые студенты, которые по понятным причинам не смогли присутствовать в Хогвартсе в прошлом году, продолжат обучение в этом. Они остаются на своих факультетах, учатся вместе с седьмым курсом, но они будут иметь ряд привилегий. Так, все они автоматически, в честь признания их заслуг, будут в этом году старостами школы. Поприветствуем их!

Грейнджер, Лонгботтом, сестры Патил, Симус Финниган, Эрни Макмиллан, Луна Лавгуд, Майкл Корнер, Сьюзен Боунс и еще несколько человек встают со своих мест. Ни одного студента со Слизерина, что не удивительно. Хотя и немного обидно. Ученики хлопают, свистят и выкрикивают с мест: «Виват героям!». Грейнджер улыбается и переводит взгляд на него. Он делает вид, что смотрит сквозь нее. Он — преподаватель, а она — ученица, и у каждого из них своя дорога. Осталось только отдать ей микроскоп и забрать у нее свои книги.

— Нам надо поговорить, профессор, — Поттер вылетает прямо на него, лавируя в потоке студентов.

— Вы выбрали не то время и не то место, Поттер, — отвечает он ему холодно. Невыносимо, невозможно знать и помнить, что этот мальчишка, так похожий на своего отца, знает самые сокровенные его тайны.

— Мы и не знали, что нас никуда отпускать не будут. Лишили каникул, — вздыхает виновато Поттер. — Разрешите зайти к вам после уроков? Я после вас не потревожу. Мы с Роном завтра утром должны быть на занятиях.

— Какое счастье, — бурчит Северус. — Ну хорошо, только не рассчитывайте на радушный прием.

— Хорошо, профессор, — по-идиотски улыбается Поттер. Вот чему он радуется? Неужели думает, что между ними возможно перемирие?

Северус летит по коридорам и чуть не сбивает с ног Сесиль.

— Я не смогу прийти к тебе, МакГонагалл позвала на чашку чаю, боюсь, это затянется… Но вот завтра…

Он кивает, улыбается кончиками губ и летит дальше. У него продвинутые зелья у семикурсников, сборная солянка со всех факультетов, и примкнувших к ним героев войны. Он уже предвкушает: Грейнджер опять будет тянуть руку и выдавать информацию с феноменальной скоростью, остальные «герои», выяснится, ничего не помнят, ровно как и те, кто в прошлом году учился на шестом курсе. И не ему их винить: всем было не до учебы, даже преподавателям. Его ожидания не оправдываются: Грейнджер ведет себя тихо и всего пару раз поднимает руку, а когда он ее игнорирует, делает вид, что ее это не печалит. Но еще больше Северуса удивляет, что все пришли подготовленные, не иначе как Грейнджер натаскивала своих приятелей летом, с нее станется. Уроком он доволен и в честь первого сентября дарует каждому студенту по пять баллов. С отвисшими челюстями студенты покидают кабинет. Грейнджер на пороге оборачивается и смущенно (или ему это только кажется?) улыбается.

Вечером к нему заявляется Поттер и сопровождающие его лица: Уизли и Грейнджер.

— Мы ненадолго, профессор, — Поттер поправляет очки, Грейнджер смотрит в сторону, словно ее привели сюда насильно, а Уизли, напротив, совершенно нагло глазеет по сторонам.

— Чай предлагать не буду, — он позволяет им войти и стоит посреди комнаты, сложив руки на груди.

— Я лично хотел поблагодарить вас за все, что вы сделали, профессор, — говорит Поттер. — И заодно попросить прощения за то, ну за то, что мы…

— Вы не знали, и знать не могли на чьей я стороне. На это и был расчёт, так что — оставьте свои извинения. Это все?

— Спасибо за меч, это ж вы его подбросили? — подает голос Уизли.

И что Грейнджер в нем нашла? Совершенно заурядная внешность, не менее заурядный ум и при этом гонор, который не спрячешь. Неужели она не понимает, что он ей — не пара. Впрочем, Северусу дел нет до личной жизни Грейнджер.

— Поверьте, я это сделал не от переизбытка симпатии к вам, Уизли.

— Да я понимаю! — говорит рыжий идиот и, замечая микроскоп Грейнджер, радостно восклицает: — О, у Гермионы точно такой же! Она пыталась мне показать всякие штуки, бактерии, вот, вы тоже изучаете бактерии, сэр?

— Нет, — отвечает Северус так холодно, как только может, — я все больше по микробам специализируюсь.

Грейнджер пытается сдержаться, но все же не выдерживает и хихикает, зажимая рот ладонью.

— Итак, у вас все? — спрашивает Северус, переводя взгляд на Поттера.

— И еще… я прошу прощения за отца, за… то, что делали Мародеры. Это было сказочное свинство с их стороны.

Сказочное свинство — напоминать ему снова о том позоре у озера, но Поттеру этого не понять, и Северус с трудом сдерживает гнев.

— Я принимаю ваши извинения, но если вы ждёте ответных — их не последует. Это все? Мне надо готовиться к завтрашнему дню. Всего доброго.

Поттер кивает, Грейнджер поджимает губы — Северус готов поклясться, что она устроила этот визит. Они гуськом выходят за дверь, Грейнджер замыкает шествие. На пороге она оглядывается и шепчет: "Можно я зайду за микроскопом?"

— Бактерии не ждут? — спрашивает он и все же кивает.

Она появляется через час.

— Добрый вечер, профессор.

— Проходите, мы виделись уже несколько раз.

— Это не считается, — заявляет она. — Как ваши дела?

— Великолепно, живу там, где не хочу, делаю то, что ненавижу. А вы как?

— Видимо лучше, чем вы. Я с собой в ладу. Жаль только, что мальчишки уехали.

— Вы что, — он изображает удивление, — ждете моего сочувствия по этому поводу?

— Нет, конечно, — отвечает она спокойно, — я уже поняла, что сочувствие вам если и свойственно, то вы без устали боретесь с ним, так?

— Вы мне хамите? — их разговор начинает его веселить.

— И в мыслях не было, просто… учусь у вас вести беседу. Вы же никогда не хамите, — она смотрит на него чистым наивным взглядом.

— Так, — он трет переносицу, — забирайте свои вещи и проваливайте. У меня куча дел.

— Вы кого-то ждете? — спрашивает она, собирая свои склянки.

— Грейнджер, что вам от меня надо? — задает он в сотый раз один и тот же вопрос.

— Ничего, — отвечает она.

— Вы дождетесь, что я подолью вам сыворотку правды.

— Это незаконно!

— Кто бы спорил, — соглашается он, — но вы не оставляете мне выбора.

— Честно, — она садится на стул и смотрит на него снизу вверх, — мне ничего не надо. Просто… вот проходит день, и я вдруг думаю, что надо вас о чем-то спросить. Или что-то рассказать, или… что-то еще. Что в этом плохого?

Это какой-то бред! Северус не знает, что ей ответить на это.

— У вас дефицит общения и поствоенный синдром. Это бывает. Плюс, вы чувствуете за меня ответственность, потому что спасли. Но с депрессией — это не ко мне. У Поппи, я знаю, есть прекрасные средства. И не надо меня опекать, я старше вас на вечность и как-нибудь справлюсь сам.

— Я вижу, как вы справляетесь, — бурчит она себе под нос, но он очень хорошо слышит ее слова.

— Что? Что вы имеете в виду? — он подходит к ней ближе. Все же у нее, кажется, получилось вывести его из себя. — С какой стати вы лезете в мою жизнь? Я проявлял чудеса терпения, но вы… вы…

Она вздергивает подбородок и сжимает губы.

— Что я? Я вижу, что происходит. Вы думаете, вы нужны ей? У нее просто нет выбора! А вы! Вы! Вы же всю жизнь были верны своей любви! А теперь размениваетесь... размениваетесь на это? — чуть ли не кричит она.

За долгие годы в Хогвартсе он не раз мечтал придушить студентов: некоторые ученики бесили своей тупостью, некоторые своей наглостью, были даже хитренькие студентки, которые пытались его соблазнить. Иногда ему очень хотелось наслать на них с дюжину проклятий, но никогда в жизни он не был настолько близко к тому, чтобы воплотить свои желания в жизнь. Сдержаться сейчас сложнее, чем когда Поттеру удалось пролезть в его воспоминания.

— Значит вы видите? — шипит он, стискивая кулаки, — что вам за дело до моей жизни? Что вы все лезете? — орет он — Что вам от меня надо?

— Что мне надо? Ничего! А вот что ей надо?— Она сделает вас несчастным! Вы будете страдать, опять! — орет Грейнджер в ответ, тяжело дышит, на щеках горит румянец.

Злость отступает и Северус не знает, плакать или смеяться. Грейнджер как эксперт по отношениям!

— Мерлин, Грейнджер, — он присаживается на край стола и говорит спокойно, — с вами определённо не соскучишься.

Он видит, как она закусывает дрожащую губу, как прижимает к себе этот чертов микроскоп, и слова застревают в горле.

— Оставьте вы его, потом заберете, — он сам берет микроскоп и ставит на стол. — Послушайте, если дерево выросло корявым, его уже не переделаешь. Можно только спилить. Моя жизнь идет, как идет. Ни вам, ни другим сделать ее лучше и прямее не под силу. Не портите свою судьбу. И не забывайтесь, Грейнджер…

— Я — Гермиона, ну или мисс Грейнджер, — она справилась с эмоциями и теперь стоит, гордо подняв голову, отчего выглядит только младше и беззащитнее.

— Хорошо, Гермиона, — соглашается он, — не забывайтесь. Я — учитель, а вы — ученица. Если на каникулах я был готов смотреть сквозь пальцы на катастрофическое положение с дисциплиной, то с сегодняшнего дня — хватит. Вы не можете приходить в личные покои преподавателя, вы не должны говорить со мной на темы, которые напрямую не связаны с учебой, вы…

— Я все поняла, — перебивает она, — всего доброго, — и вылетает из кабинета с такой скоростью, что чуть дверь с петель не сносит.

Следующие недели проходят обычно. И эта обычность сбивает Северуса с толка.

Сесиль заходит нечасто. Она устает и жалуется, что преподавание — точно не то, чем бы ей хотелось заниматься всю жизнь. Они сидят на диване, обнявшись и даже почти не разговаривают. Северус не прочь заняться сексом: оказывается, это весьма затягивающая штука, но не знает, как предложить Сесиль и уместно ли это.

— Ты хочешь меня? — спрашивает она сама, утыкаясь ему куда-то в шею.

И только после этого он позволяет себе проявить что-то похожее на инициативу.

Сесиль уходит за полночь, а Северус лежит и думает, были ли какой-то смысл в его верности умершей Лили и есть ли какой-то смысл в его отношениях с Сесиль.

Слова Грейнджер, пусть он и не отнёсся к ним серьезно, все же дают ядовитые всходы — он думает, что от него хочет Сесиль и с горечью соглашается с Грейнджер: Сесиль не влюблена, ей просто хочется быть с кем-то рядом, просто ей нужен мужчина. Северус долго размышляет над этим и успокаивается тем, что и он в нее не влюблен, так что они оба не в накладе: пусть это не любовь, но в их случае это все упрощает.

Сама Грейнджер не доставляет больше никаких хлопот, она даже не тянет руку и Северусу ужасно интересно, только ли на его уроках она себя так ведет, но не спрашивать же об этом коллег! Тем более коллеги, в отличие от Грейнджер, ведут себя как дети.

— Говорят, Северус, что ты скоро потеряешь почетное звание «Ужас подземелий», — замечает однажды Минерва, — все гадают, почему твой характер стал… мягче.

— Я слышала, — сообщает Синистра, — что они даже делают ставки!

Появляется Сесиль и все так многозначительно замолкают, что Северусу хочется от стыда сбежать.

Он и сам замечает, что его уже не так раздражают тупоголовые ученики, особенно после вечеров, проведённых с Сесиль. Ему уже не так интересно снимать баллы и он готов закрывать глаза на то, за что раньше бы голову оторвал. А на ночные дежурства он выходит не потому, что его мучает бессонница, а потому что преподаватели обязаны шнырять по замку и Сесиль обязана тоже, а он не хочет, чтобы она ходила по темным коридорам одна.

Однажды (на дворе уже октябрь, ветер за окнами рвет разноцветные листья с деревьев), совершив ночной обход и проводив Сесиль, он видит в проеме окна фигуру. Кто-то стоит и тихо плачет. Воспоминания моментально переносят его в больничное крыло. Когда он очнулся первый раз, он видел, как кто-то плачет у окна… Сейчас он имеет возможность узнать, кто это. Он идет бесшумно, стараясь не дышать…

Нет сомнений, это — Грейнджер.

Это неправильно, она не может плакать! Она — герой войны, она… она Грейнджер!

Нет, он, конечно, понимает, что она девушка, и иногда, несмотря на свой хваленый интеллект, глупая, сумасбродная, слабая и так далее, но она не может, не должна плакать!

Он замирает, не зная, что делать, а потом делает шаг назад, еще, и еще, и неслышно уходит, успокаивая себя тем, что самой Грейнджер меньше всего бы понравилось, если бы он появился за ее спиной.

На следующий день он то и дело бросает взгляды на Грейнджер. За завтраком она вполне мило общается с Лавгуд, в коридорах, если они случайно встречаются, она тоже выглядит спокойной и собранной. И даже на уроке она ведет себя как обычно: поднимает руку, исподтишка помогает всем и каждому. И все-таки Северус видит, что что-то не так и это не то чтобы беспокоит, но мешает, как мешает соринка в глазу.

За наблюдениями проходит еще неделя и при первой же возможности, придравшись к какому-то пустяку, Северус назначает ей отработку. О! На него опять смотрят как на монстра, что тоже немного повышает настроение — есть шанс восстановить потерянную репутацию самого сурового преподавателя Хогвартса.

Грейнджер приходит в класс точно к назначенному часу. Северус не хочет ходить вокруг и около и он сразу приступает к делу:

— Я видел, как вы плакали ночью в коридоре. Примерно неделю назад.

Она поднимает голову и в немом изумлении смотрит на него, в глазах такой испуг, словно он застал её за чем-то неприличным.

— Вы ведете себя в последнее время… необычно, и я…

— А вы знаете, как я веду себя обычно? — перебивает она его.

— Да уж насмотрелся. Куда делась вся ваша энергия? Вы обращались в больничное крыло? Проверяли, нет ли на вас проклятья?

— Вы что, беспокоитесь о том, как я себя чувствую? — интересно, есть ли предел ее удивлению.

— Я обязан заботиться об учениках.

— Вы могли бы сказать о своих подозрениях декану Дебове, — замечает она, а Северусу кажется, что в этой простой фразе есть двойное дно.

— Встаньте, — командует он, — я сам проверю.

Непростые будни Пожирателя Смерти быстро приучают, что все время надо быть настороже, проверять после каждого визита к Лорду себя на самые разные проклятья и прочую гадость. Но с Грейнджер все в порядке, ни намека на следы какого-либо магического воздействия.

— Все в норме, — с неудовольствием констатирует он. — Но я вижу, что с вами однозначно что-то не так. И не уверяйте меня, что рыдать по ночам — это для вас нормально.

Она опускается на стул и смотрит в сторону.

— Я зря осталась в Хогвартсе. Я думала, у меня все под контролем, я думала, что поступаю правильно. Война кончилась, надо жить дальше, надо жить нормальной жизнью, доучиться, потом найти работу, дело по душе, но оказывается, все не так просто. И еще Рон с Гарри уехали, и мне их жутко не хватает, просто ужасно. Мне скучно, тоскливо и я не знаю, куда себя деть. И учеба уже не кажется такой увлекательной. Словно я переросла сама себя, — выдает она махом.

— Вы должны обратиться за помощью, — говорит Северус, а сам уже знает, что она ему ответит.

— Я могу обратиться за помощью к вам? — спрашивает она. — Мне действительно было легче, когда мы… ну, дружили?

Он вздыхает:

— Я преподаватель, а вы — ученица, я — мужчина, а вы, вы — девушка. Я — бывший Пожиратель с плохой репутацией, а вы — герой войны. Дружба? Не думаю.

— Еще скажите, что вы — масло, а я — вода, — говорит она с сарказмом. — Мы просто люди. Мне с вами интересно и почему-то меня перестают мучить вопросы о смысле жизни. Но я понимаю, что раздражаю вас, в этом и есть основная причина, а совсем не в том, что я ученица или еще кто-то там.

— Подумать только, какая проницательность, — он встает. — Грейнджер…

— Гермиона.

— Гермиона Грейнджер, мисс, что вам от меня надо?

— Просто общаться, как нормальные люди. И все.

— Я понятия не имею, как общаются нормальные люди. Я прожил почти свою жизнь здесь, я не умею… Мерлин! — взрывается он, — о чем мы вообще говорим?!

— Знаете, — она оживляется, — я сделала наброски нескольких очень интересных экспериментов. Для этого нужен микроскоп!

Вот сейчас перед ним сидит нормальная, пусть и с прибабахом, Грейнджер. Он вздыхает.

— Драккл вас побери, — смиряется он, — дополнительные занятия по зельям. Здесь, в кабинете зельеварения, по вторникам и четвергам в восемь.

Она вскакивает, а он отшатывается, с ужасом понимая, что она и на шею броситься может. Они замирают, повисает неловкое молчание. Северус отходит в сторону. Еще одно последствие его близкого общения с Сесиль: он начинает видеть в ученицах-старшекурсницах женщин. И это жизнь не упрощает, вот точно. Раньше было куда как легче, а сейчас Грейнджер, которая стоит слишком близко, будит совершенно ненужные вопросы, например, насколько у нее нежная кожа и чем пахнут ее губы.

Сесиль лежит у него на плече, закрыв глаза. Эти моменты он любит даже больше, чем секс. Хотя, надо сказать, секс теперь он тоже любит, кто бы мог подумать, столько лет отказывать себе в этом! Каким же беспробудным идиотом он был. И мог бы остаться. Он целует Сесиль в висок, вздыхает:

— Знаешь, — шепчет она сонно, — я понимаю твое желание отсюда смыться. Я уже сама начинаю считать дни до каникул. Все-таки Минерва и все эти старухи — они не просто волшебники, они… чудовища. В хорошем смысле. Это надо не иметь нервов вообще. Я так устаю, что в выходные ничего уже не хочу, совсем.

— Ты можешь уехать, если захочешь, не то, что я… — сокрушается он. — Пока идут эти чертовы суды!

— Давай уедем потом, когда все это кончится? — говорит она, явно подразумевая, что ехать они должны вместе. Северуса словно окатывает ледяной водой. Нет. Он не готов, он совершенно не готов уехать куда бы то ни было ни с ней, ни с кем другим. Он любит проводить время с Сесиль, но все равно думает о том счастливом моменте, когда все, абсолютно все оставят его в покое.

— Посмотрим, — отвечает он уклончиво. — Меня вполне могут посадить в Азкабан.

Она крепче прижимается к нему.

Сесиль никогда не остается на ночь, всегда одевается и тихонько ускользает к себе, сетуя, что каминная сеть в замке до сих пор не восстановлена. Вот и сейчас, она одевается и в ее исполнении это выглядит не менее соблазнительно, чем когда она раздевается.

— Я зайду завтра, — сообщает она.

— Я буду занят вечером. Дополнительные занятия, очень продвинутые зелья.

— Большая группа? — она поправляет воротник сорочки, крутясь перед зеркалом.

— Пока маленькая: Грейнджер, — сообщает он.

В Хогвартсе трудно хранить секреты и потом, он не видит смысла скрывать это.

— Вот как, — Сесиль разворачивается к нему и хмурит брови. — Знаешь, Северус, мне эта идея не нравится. Гермиона Грейнджер… она хорошая девочка, но ее интерес к тебе…

— Нет никакого интереса ко мне. И ты верно заметила, она еще совсем девочка.

— Ох, Северус, почему мужчины настолько наивны?

— Что не так? Я преподаю давно и, смею тебя уверить, иногда попадались девицы, которые считали, что меня можно соблазнить, чтобы получить отметки повыше и ничего не делать. Грейнджер не такая. Ей, представь, действительно интересно зельеварение.

— Ты так ее защищаешь, — Сесиль подходит к нему вплотную. — Она нравится тебе, так?

— Она — ребенок!

— Она давно совершеннолетняя и выглядит она уж точно не как ребенок, а как молодая женщина! И, я уверена, она не девственница. Шляться по лесам в обществе двух парней…

— Сесиль, не продолжай! — стоит ему представить Грейнджер в объятиях этого рыжего идиота, в глубине души зреет гнев и вместе с тем совершенно необъяснимое возбуждение.

— Почему? — возмущается она. — Она смотрит на тебя! Ты не видишь, но я-то знаю, она все время смотрит на тебя!

— Пусть смотрит, плевать! — он сгребает ее в охапку и впервые за все время их знакомства делает то, что считает нужным сам. Обычно Сесиль играет главную партию в их любовных играх, а он послушно следует за ней, осознавая, насколько не сведущ в этих вопросах. Но сегодня она задевает в нем что-то такое, о чем он сам не знал. Он берет ее грубо, прямо около двери, прижимая грудью к каменной кладке стены, и ему наплевать, что могут остаться ссадины, ему на все наплевать и, закрывая глаза, он видит сплетающиеся тела рыжего Уизли и Грейнджер.

«Черт бы побрал эту Грейнджер», — думает он и кончает.

— О-о-о-о, — Сесиль едва может отдышаться.

— Когда ты рядом, я не хочу ни о ком слышать, — шепчет он ей на ухо. — Никогда.

— Я знала, что ты страстный, но не подозревала — насколько. Ты великолепен, — Сесиль поправляет юбку, падает на диван и закрывает глаза.

Вот и пойми этих женщин! Он был уверен, что ей нравится править в постели, а оказывается… И он впервые задумывается, что нравится другим женщинам, но гонит эти мысли прочь. Нет других женщин, просто нет.

Во вторник часы не успевают пробить восемь, а Грейнджер стоит в дверях со счастливой улыбкой на лице.

— Добрый вечер, — здоровается она, проходит к столу и вытаскивает тетрадки, перья и чернильницу-непроливайку. Садится и ждет.

— Нет, Грейнджер. Это не будет привычным уроком. Так не интересно. Вот вам вопросы… — он взмахивает волшебной палочкой и на доске появляются записи. — Как вы и хотели: стык наук. Первый вопрос — самый простой, последний — самый сложный. Все вопросы связаны между собой, хотя эта связь и не очевидна. Вы должны выстроить логические цепочки и разобраться со всеми пятью вопросами. Приступайте.

Она закусывает губу, что-то пишет в тетрадке. Переводит взгляд на доску. Напряженно думает.

— Может, лучше вслух? — вкрадчиво предлагает Северус.

— Мне надо подумать, — она снова склоняется над тетрадкой. Северус рассматривает ее. Да, Сесиль права, Грейнджер уже не тянет на девочку: у нее вполне себе округлившиеся формы, которые школьная форма только подчеркивает (мантия, которая так удачно делает всех учеников почти одинаковыми, небрежно брошена на соседний стул). У нее интересное лицо: Грейнджер не красавица и никогда ею и не была, но в ней есть некое благородство, которое никак не изобразишь специально и не нарисуешь косметикой…

— Кажется, я поняла, — она поднимает голову от своих записей и Северус, застигнутый врасплох, резко отворачивается.

— Я слушаю вас, мисс Грейнджер.

— Значит так… — она отвечает, поминутно запинаясь, словно ищет дорогу в темноте, но ее рассуждения правильны и он кивает одобрительно, со злорадством ожидая, как она попадет в ловушку: составляя вопросы, он намеренно пропускает один пункт и уверен, что Грейнджер пойдет по ложному пути. Но она не ошибается, пусть и пускается в пространные рассуждения, но все же выдает ему правильный ответ.

— Браво, вы справились.

Она сияет, как только что начищенный котел:

— Ух ты, какая классная головоломка! Это… было здорово! А можно еще? — спрашивает она.

— Можно, но в следующий раз, — он смотрит на часы, — у нас осталось немного времени, сварим простое зелье?

— С радостью! Что надо делать?

«Если бы у половины учеников Хогвартса было бы хоть немного увлеченности Грейнджер, уроки не напоминали бы каторгу», — думает Северус, когда Гермиона, не переставая задавать вопросы, режет, жмет, мнет и крошит под его руководством. Они варят простенькое зелье, аналог магловского пятновыводителя (Северус регулярно пополняет запасы старого Филча). Единственное неудобство: того, кто готовит это варево, начинает мучить жажда.

— Вот вам еще одна загадка, почему пары этого зелья вызывают жажду? Ответ к следующему занятию. Плюс — какие еще зелья применяются в хозяйстве, как можно использовать их иначе. Эссе на три фута.

Грейнджер кивает и говорит придушенно:

— Действительно, пить хочется невыносимо!

Северус щелкает пальцами, в классе появляется домовой эльф.

— Чай, пару ватрушек каких-нибудь, — командует Северус. — Как ваша борьба за их свободу? — обращается уже к Грейнджер, как только эльф исчезает.

Она вздыхает и виновато улыбается:

— Если честно, я не теряю надежды их освободить, но я поняла, что надо искать другие пути. Шапочки и носки не работают.

Он качает головой:

— Я знал, что вы не отступитесь.

Эльф появляется снова, с трудом удерживая тяжелый поднос, ставит его на стол и, кланяясь, исчезает.

Гермиона берет на себя роль хозяйки, расставляет чашки, наливает чай. Северус ставит стул с другой стороны ее стола, и они садятся друг напротив друга.

— Как же можно отступить? — продолжает Грейнджер. — Это несправедливо, я не могу не помнить об этом. Но я стала старше и понимаю, что не всегда надо доставать… в лоб. Я как раз сейчас читаю «Историю эльфов», очень интересно.

— Как вы обходились без чтения в ваших скитаниях? — спрашивает Северус, отхлебывая чай.

— Я набрала с собой много книг, — улыбается Грейнджер, — правда, это было такое время, когда мне даже читать не хотелось. Это так странно, мне всегда книги помогали сбежать от реальности, не чтобы спрятаться, а чтобы набраться новых сил, но тогда… Все пошло кувырком и я думала… я думала, мы все погибнем, — она обхватывает кружку двумя руками. — Я сделала ужасную вещь, я лишила родителей памяти. Они сейчас в Австралии и у меня пока нет ни одной мысли, что делать дальше. Я скучаю по ним, но…

— Вы и поэтому плакали тогда, ночью. И в больничном крыле, это тоже были вы? — спрашивает Северус, уже зная ответ.

— Да, это тоже была я, — признается Грейнджер. — Но я не только из-за родителей. Просто я никак не могу… — она сглатывает, — мне нужны новые опоры. А их пока нет.

А их пока нет, и она пытается заткнуть дырки в своей душе тем, что есть. Например, общением с ним. И все равно Северус не понимает, почему из всех она выбрала его, совершенно не понимает, но и ее спрашивать не торопится — он уверен, она сама не знает, почему тянется к нему.

Еще пару недель проходит вполне спокойно: Сесиль перестает дуться и не вспоминает больше про Грейнджер, сама Грейнджер исправно ходит на дополнительные занятия и, кажется, ей вполне хватает такого общения. Ученики взрывают котлы, опаздывают, не выполняют домашнюю работу и живут предвкушением бала и каникул. Все как обычно.

А потом случается то, чего Северус с тревогой ждет с начала учебного года.

Ночью его будит испуганный эльф и говорит, что на четвертом этаже драка. Натягивая на себя одежду, Северус ругает себя за то, что позволил себе расслабиться и перестал каждый вечер патрулировать замок. Он несется на четвертый этаж, влетает с разбега в дым, разгоняет его заклятьем и видит, как с другой стороны по коридору бегут Сесиль и Минерва. Вспыхивает свет. Кажется, что прошлое вернулось. Дым, выбитые камни из кладки, кровь, вспышки вылетающих заклятий.

— Немедленно прекратите! — кричит МакГонагалл и все стихает.

— Что здесь происходит? — Минерва бледна, как полотно. Они оглядывают поле битвы. — Есть раненые?

Раненых человек пять и среди них, ну конечно же, Грейнджер. Она стоит, опираясь на стену, по плечу течет кровь.

— Мисс Грейнджер! — восклицает Минерва.

— Я патрулировала коридоры, увидела вспышку, побежала и… было очень темно и дымно, даже Люмос Максима не помог. А потом подоспели вы, — отчитывается Грейнджер, а потом тихо оседает на пол.

— Мерлин! — к ней бросается Сесиль, щупает пульс, проводит палочкой над телом. — Северус, я не знаю, что это.

— Я отнесу ее, — он легко поднимает Грейнджер и несется по коридору, благо, больничное крыло совсем рядом и Поппи летит ему навстречу.

— Что случилось?

— Пока не знаем, ученики затеяли драку, Слизерин и Гриффиндор, больше подробностей нет. Есть еще раненые, — быстро говорит он, опускает Грейнджер на кровать, хватает носилки и бегом возвращается обратно.

Раненых всего пятеро, остальные отделались испугом. Раненые отправляются — кто сам, кто на носилках, которые левитируют Поппи и подоспевшая Помона — в больничное крыло, остальных ведут в кабинет директора.

Северус стоит, подпирая стену и сложив руки на груди. Сесиль сидит перед ним и он видит, как ее трясет. Он, плюя на условности, кладет руку ей на плечо и она с благодарностью смотрит на него.

Он не ошибся — Гриффиндор и Слизерин, шестой курс. Взбесившиеся гормоны, пустые мозги, и все это помножено на уверенность, что вот они-то знают, как надо жить и что надо делать.

— Объяснитесь, — в который раз говорит Минерва. Шестеро идиотов стоят, понурив головы и только изредка бросают друг на друга презрительные взгляды.

— Директор, — говорит Северус вкрадчиво, — все и так предельно ясно. Одни уверены, что слизеринцам не место на этой планете, их надо уничтожить, потому что все слизеринцы потенциальные темные лорды, так ведь? — Гриффиндорцы вжимают головы в плечи. — Ну а слизеринцы уверены, что лучший способ доказать обратное, это принять вызов и укокошить и себя и врагов. Так?

— Вы понимаете, что я не могу сделать вид, что ничего не было? — голос Минервы звенит от гнева. — Ваши товарищи в больничном крыле и мы пока не знаем, насколько серьезные ранения они получили. Я буду вынуждена послать письма вашим родителям. Вы все получаете предупреждение. Ваши факультеты лишатся баллов. Я лично снимаю с каждого участника драки по пятьдесят. Еще один подобный инцидент и вы будете отчислены. И отработки до конца года. Деканы сами решат, что с вами делать. Идите.

Северус сжимает руку Сесиль, выпроваживает своих студентов из кабинета и идет за ними, как надсмотрщик. Он еще не решил, какое наказание им назначить и прекрасно понимает, что его молчание действует на них угнетающе. Ничего, пусть помучаются.

— Завтра после занятий в полном составе в моем кабинете, — говорит он им на прощание. — И я лично буду считать вас по головам каждый вечер и запирать специальным заклинанием двери в спальню.

— А как же в туалет? — нудит младший Нотт, более умный и хитрый, чем его старший брат.

— Вы же волшебники, решите эту проблему, я уверен, — говорит он спокойно. — А сейчас спать, быстро.

Он действительно запечатывает дверь их спальни, потому что прекрасно знает, на что способны слизеринцы и надеется, что сегодня с его печатью они не разберутся, а завтра он поставит другое запирающее.

Вместо того чтобы лечь, он возвращается в больничное крыло. Сесиль уже там.

— Что на них нашло? — спрашивает она его шепотом. — Они же еще дети! Я не могу понять и поверить не могу. Мерлин, это же школа, школа, а не…

— Ты не видела, что тут творилось раньше, — устало произносит он. — Это не самое страшное, просто драка. Мальчишки всегда найдут повод, не один, так другой.

Поппи настаивает, чтобы все, кто был ранен, даже не очень серьезно, остались в больничном крыле.

— Что с мисс Грейнджер? — спрашивает Сесиль и Северус благодарен ей за это.

— Во-первых, банальное сотрясение мозга, камень очень неудачно отлетел, — сообщает Поппи, — во-вторых, ее задело еще парочкой заклинаний, но по касательной. Все будет в порядке, не волнуйтесь.

Сесиль садится на край кровати Гермионы и берет ее руку, тихо пожимает, а потом оглядывается на Северуса. Он стоит с отрешенным видом и надеется, что она не догадается, чего ему стоит это напускное равнодушие.

Между парами на следующий день у Северуса есть «окно» и он спешит в больничное крыло. Бывшие враги вполне мирно режутся в карты, сидя на одной из кроватей и только Грейнджер, которая ко всему этому не имела отношения, лежит белее мела на кровати с закрытыми глазами.

Увидев профессора Снейпа, мальчишки замирают с картами в руках и с разинутыми ртами.

— Если вы думаете, что вам удастся избежать наказания, то сильно заблуждаетесь. Ваши родители уже проинформированы о вашем безобразном поведении, вам вынесено предупреждение. С каждого госпожа директор сняла по пятьдесят баллов, есть чем гордиться. Еще хоть раз вас застанут за чем-то неподобающим, и ваше образование на этом будет закончено. И ещё — отработки до конца года, — добавляет он злорадно.

— Северус, — к нему подходит Поппи, — твоих я отпущу сегодня, а гриффиндорцев пока оставлю. Твои дерутся лучше, — добавляет она шепотом. Сколько драк на своем веку повидала Поппи, сколько ран залечила и сколько еще их будет, несмотря на все принимаемые меры.

— Как мисс Грейнджер? — выдавливает из себя Северус.

— Спит. Сон — лучшее лекарство, Северус. — Поппи вздыхает, а потом говорит: — Если честно, меня не столько беспокоят ее раны, сколько состояние. Кажется, что с мисс Грейнджер все в порядке, но это не так. Я наблюдала за ней, когда она помогала мне, да и потом. Она словно пытается заполнить пустоту, но только у нее ничего не получается. Для волшебника такое состояние губительнее, чем для магла. Наверное, мне стоит позвать специалистов из Мунго. С профессором Дебове, мне кажется, говорить бессмысленно, она только с основными обязанностями справляется, а Минерва тоже занята по горло.

«Только у меня времени навалом, чтобы беспокоиться о том, что стряслось с Грейнджер!», — думает про себя Северус.

— На них просто слишком много свалилось. Она справится, — говорит он и добавляет мысленно: — «А мне придется ей помочь»

Это какое-то особое проклятье, все время кому-то помогать, и если не самому Поттеру, то его подружке.

Время идет, почти все пострадавшие выписаны из больничного крыла и у Северуса нет ни малейшего повода идти туда, разве что кое-какие склянки, которые давным-давно надо было отдать Поппи.

Грейнджер навещают все, кто только может, даже Поттер и Уизли (неведомо как узнавшие о случившемся) приносятся на несколько часов. Северус распахивает дверь и первое что видит — рыжий Уизли сидит, вцепившись в руку Грейнджер. Так себе картина. Уизли явно обеспокоен и все шепчет и шепчет что-то на ухо Грейнджер, а она слабо кивает, не открывая глаз.

— Профессор Снейп, — к нему подходит Поттер. — Это действительно была просто драка?

— А вы думаете, Волдеморт с того света подослал своих сторонников? Не паранойте, Поттер, просто ваши идеи не до всех дошли. Некоторые уверены, что Слизерин — воплощение зла, которое надо искоренять любым способом. А может, причина в том, что в этом году нет соревнований по квиддичу? Некуда выпустить пар.

— Вы не могли бы присмотреть за Гермионой? — спрашивает Поттер, замявшись.

Северус закатывает глаза.

— Я присматриваю за всеми учениками, насколько это возможно. Декан Гриффиндора, мисс Дебове, опытный аврор и она может больше, чем я. Поговорите с ней.

— Обязательно, но… все же…

— Хорошо, Поттер, но не потому, что вы просите, — заявляет Северус и уходит в комнату к мадам Помфри.

Когда он возвращается, Уизли с Грейнджер целуются. Сидят и целуются, пренебрегая указаниями Поппи — Грейнджер положено лежать до завтра.

— Вы забыли, — Северус возникает над ними бесшумно и говорит как можно вкрадчивее, — вы забыли, что находитесь в стенах школы? Мисс Грейнджер пока еще ученица, мистер Уизли.

— Профессор, — этот нахал широко улыбается и, кажется, совершенно не смущен. — Мы давно не виделись, ну и… Мы больше так не будем, — добавляет он.

— Конечно, не будете, — соглашается Северус, — вам уже пора уходить.

— Сейчас, — и Уизли снова целует пунцовую от смущения Грейнджер, шепчет ей что-то на ухо, потом подскакивает и пулей вылетает из больничного крыла вслед за Поттером.

Северус переводит взгляд на Грейнджер, та притворяется спящей, щеки алеют от смущения.

— Не делайте вид, что спите, — заявляет он.— И как вы умудряетесь вечно попадать в истории? Какого драккла вы забыли в полпервого ночи в коридоре?

— Мне не спалось, — говорит она тихо, открывая глаза. — Как же мне тут надоело! Когда меня отпустят?

— Послезавтра, — он стоит, скрестив руки на груди. Ему муторно и тоскливо и он совершенно не понимает — почему.

— Значит, можно прийти на дополнительные занятия?

— Можно, в четверг, — отвечает он. Он хочет спросить ее, влюблена ли она в Уизли, любит ли по-настоящему, но он скорее откусит себе язык, чем задаст этот вопрос.

На полпути к классу его нагоняет Минерва.

— Зайди после уроков ко мне, — бросает она и уходит.

Ничего хорошего такая просьба не несет, уверен он. Северус с трудом дожидается конца занятий и идет в директорский кабинет. Так и есть: Минерва протягивает ему письмо из министерства.

— Слушания через две недели, — он отдает пергамент МакГонагалл.

— Они хотят закончить до Рождества. Я надеюсь, все будет в порядке. Сейчас мнение Гарри много значит, он кумир, герой и к его словам, слава Мерлину, пока прислушиваются. Он за тебя горой. Как и все мы. Но те, кого поймали, мечтают, чтобы ты тоже посидел в Азкабане, как минимум. Обвиняют тебя во всех грехах. Надеюсь, что их показания ничтожны перед показаниями Гарри. Не куксись, Северус, все будет в порядке.

Ему бы ее уверенность. Он прекрасно помнит свои ощущения от того единственного заседания, когда его уже чуть не отправили в Азкабан и совершенно не хочет повторения.

— Ладно, — говорит он. — Хорошо, что это так или иначе кончится перед праздниками. Не придется думать об этом больше.

Так или иначе.

Он сам не знает, чего боится больше — того, что его посадят или того, что его воспоминания, переданные Поттеру, будут полоскать при всем честном народе. Иногда ему кажется, что легче сесть на всю оставшуюся жизнь в Азкабан, чем позволить другим увидеть его слабость и его любовь.

Он вспоминает Лили и чувствует себя виноватым, словно он предал ее память, совсем забыл о ней. На следующий день, еще не рассвело, он выходит их Хогвартса, торопливо достигает антиаппарационного барьера и аппарирует в Годрикову Лощину. Он идет знакомым путем, огибает церковь, в его руках букет лилий. Он подходит к могиле Поттеров, становится на одно колено, очищает плиту от снега и кладет на нее цветы.

Он не достоин счастья, он не достоин жизни, но он жив, а она — мертва и то, что он оберегал ее сына, ничего не значит и ничего не меняет. Ему хочется лечь тут же, свернуться калачиком и замерзнуть, запорошенным снегом. Это было бы правильно, но он снова пообещал защищать и оберегать, на этот раз Грейнджер. Поэтому он встает и уходит, торопится, чтобы успеть к завтраку в Большой зал.

Сесиль приходит вечером и впервые ее появление вызывает в нем глухое раздражение. Зачем она приходит? Что ей надо? Она сидит в его кресле, тянет из бокала вино и молчит. Она совсем не похожа на ту Сесиль, которую он знает. Но сейчас он не в силах и не в настроении разгадывать чужие загадки. Он ждет, что она начнет расспрашивать и готовится к ссоре, он, если быть честным, даже жаждет ее. Но Сесиль вместо расспросов, просит помочь.

— Я хочу открыть дуэльный клуб. Я знаю, опыт, пусть и неудачный, был. Может, это позволит избежать драк, как думаешь?

Он кивает:

— Хорошая идея, но надо быть осторожной. Эти остолопы могут покалечить друг друга изрядно. Кстати, каминную сеть должны подключить после каникул.

— Да, вот как раз в одном классе есть камин и сам класс достаточно просторный для таких занятий. На втором этаже. Подойдет?

— Да, — соглашается он, — открытый доступ в больничное крыло, неусыпный контроль и четкие задания. Надо хорошо готовиться к таким урокам.

— Ты мне поможешь провести первые? — спрашивает она.

— Если не отправлюсь в Азкабан.

— Нет, не может быть, — она действительно встревожена. — Когда слушания?

— Через две недели, — нехотя сообщает он.

— Я надеюсь, что все будет хорошо. Ты же герой, мне рассказали про то, что ты был двойным агентом. Мы никогда не говорили и…

— И не будем начинать, — обрывает он ее. — Я меньше всего хочу вспоминать это.

— Хорошо, — говорит она примирительно, — тогда давай поговорим о том, что ты будешь делать потом? Например, на рождественских каникулах.

— Буду сидеть здесь и спиваться, — язвит он, сам не зная, отчего такой простой вопрос вызывает в нем злость.

— А я хочу навестить родных. Если ты не против… поехали вместе. Я покажу тебе Францию.

— Я… я не знаю, — теряется он.

— Северус, — она пересаживается к нему на колени и трется о плечо. Она умеет быть нежной и тягучей, она умеет заполнять его мысли, делать его мягче. Она лишает его воли и, еще немного, начнет вить из него веревки. Он все понимает, но не может ей противостоять.

— Северус, — повторяет она, — сколько мы будем таиться?

— В Хогвартсе не принято заводить личные отношения между коллегами.

— Немудрено, — смеется она, — старые перечницы, полувеликан, полугоблин, ненормальная предсказательница, кентавр и спившаяся Хуч. Странно, что Синистра на тебя глаз не положила.

— Она любит женщин. Так что странно, что она не положила глаз на тебя, — отвечает он.

Она снова смеется и обнимает его. От нее исходит тепло, удивительное тепло и он обнимает ее в ответ. Возможно, он не заслуживает счастья и даже жизни, но он жив и, кажется, даже немного счастлив.

Гермиона Грейнджер появляется на дополнительных занятиях, как они и договаривались. Стоит в дверях и разве что не качается от усталости.

— Это была плохая идея, — говорит Северус, подходя к ней. — Вы устали и вам нужен отдых.

— Не прогоняйте меня, — просит она и садится за стол, сумка летит на пол.

— Только вашего геройства мне и не хватало все это время, — бурчит он.

— Мне нужно всего пять минут и я… я буду в норме.

— Вы еще не окрепли.

— Вы не представляете, насколько тоскливо у нас в гостиной. Или это только мне? Надо было идти с мальчиками в авроры, — говорит она тихо.

Грейнджер — аврор, вот это по-настоящему страшно. С другой стороны, с преступностью было бы покончено, наверное, в рекордные сроки.

— У вас есть шанс попасть в аврорат, если вам этого так хочется. Впрочем, вам везде будут рады.

— Понять бы, чего мне хочется самой…

Они тихо беседуют, словно забыв, зачем они встретились. В этот день они так и не приступают к учебе, и Северус убеждает себя, что это только потому, что Грейнджер пока не пришла в себя после травмы.

На следующее занятие она является бодрой и довольной жизнью. У неё ворох пергаментов и невероятное количество идей, которыми она торопится поделиться с ним. Он ворчит, шипит, язвит и грозится закончить к дракклам благотворительность в виде дополнительных занятий, отбирает у нее пергаменты, читает, делает пометки. Они ругаются, Гермиона обзывает его тираном и деспотом, а он ее — занудой и заучкой, а потом они сидят над бумагами и составляют план исследовательской работы. Час пролетает незаметно.

— А чай будет? — спрашивает Грейнджер, запихивая записи в сумку.

— Я должен вас еще и чаем поить? — изумляется он.

— Было бы неплохо. Я стала лучше спать и почему-то теперь мне больше хочется есть.

— Я вам не нянька, — сообщает он, но все-таки вызывает эльфа и наказывает принести «как обычно чай и плюшки».

Она ест нежные пончики, запивает чаем, облизывает губы и ему очень сложно подавить улыбку, глядя на неё. Что они с ним делают? Он скоро котятам начнет умиляться.

— Теперь, надеюсь, вы оставите меня ненадолго в покое? — спрашивает он, когда она, закончив пить чай, встает и берет сумку.

— Вам же самому это нравится, — заявляет она, — я вижу.

— Что мне нравится? — обманчиво мягко спрашивает он, полагая, что сейчас Грейнджер все-таки нарвется.

— Уроки. Ведь вам тоже интересно! — говорит она, пожимая плечами. — Вы же сами видите, какие перспективы это открывает! Правда же?

— Грейнджер, вы должны меня если не ненавидеть, то очень сильно не любить, и я никак не могу понять, с чего вы так изменили отношение. Понятно — Поттер, он блаженный, Уизли наплевать, если его не трогают. Но вы…

— Мы с вами похожи, — говорит она, — мне так кажется.

— Мерлин, чем? — восклицает он.

— Мы… — она серьезно обдумывает ответ, — мы все время пытаемся казаться кем-то другим, не тем, кем мы являемся.

Он замирает в немом удивлении.

— Я еще на шестом курсе заметила, что вы как бы играете, а потом, после победы, когда узнала, что вы двойной агент, все думала и думала об этом.

— Черт с ним, с моим темным прошлым. Вы-то всегда были честны и прямолинейны, иногда даже слишком.

— Да нет же! — она снова бросает сумку и садится за стол. — Мне, кончено, нравилось и нравится учиться, но знаете, мне очень хотелось, чтобы меня этот мир принял, очень хотелось найти друзей. Я сперва думала, что если я буду самой лучшей ученицей, то завоюю авторитет, но оказалось все не так! А потом я боялась, что мальчишки перестанут со мной дружить. Я не знала еще — какой Гарри, а потом… потом репутация стала меня опережать, — она поднимает на него глаза. — А теперь, я говорила: я запуталась окончательно. Как и вы.

— Я не запутался! — возражает он.

— Да? — в этом коротком вопросе явственно слышен сарказм.

— Все, Грейнджер, время позднее, идите, — и он торопливо выставляет ее из класса, пока не начал оправдываться. Кто она такая, чтобы он доказывал ей обратное, чтобы находил аргументы за то, что они совершенно не похожи!

Он злится. Он злится, ложась спать и на следующее утро, злится весь день, потому что помимо своей воли все время ведет внутренний диалог с Грейнджер. Он не собирается искать доказательства их несхожести, но ищет, собирает их, разве что список не составляет.

И на следующем их уроке, после того, как занятие окончено, и они пьют чай, он по пунктам объясняет ей, что между ними нет ничего общего, а она улыбается и говорит, что тоже любит составлять списки.

— Грейнджер, вы доведете меня до греха. Однажды я вас придушу без всякой магии, — обещает он ей, но видимо, не совсем искренне, потому что она пожимает плечами и улыбается.

— Нам надо в Хогсмид,— она тычет пальцем в их план работы, — у нас точно не хватит компонентов, так ведь?

— Нам надо? — усмехается он. — И не мечтайте. Я сам закуплю все необходимое, а вы пойдете в деревню с вашими друзьями и будет наслаждаться общением и… и чем там еще положено наслаждаться в вашем возрасте?

— Можно подумать, вы и правда старше меня на сто лет, — говорит она, собирая сумку, — вам всего… — она задумывается, — вам же нет и сорока?

— Я вам гожусь в отцы, а с учетом пережитого — в деды.

— Я тоже пережила немало, так что — нет, не годитесь, — заявляет она, — и знаете, — она на всякий случай отходит к двери, — иногда мужчины ведут себя как дети, так что вот это: «гожусь в отцы» — полная ерунда! — и сбегает, оставляя его без возможности ответить или дать подзатыльник.

Дни до слушания в Визенгамоте пролетают на удивление быстро. Накануне Северус и Минерва перекраивают расписание уроков: заседание назначено на двенадцать.

— Северус, — сообщает Минерва, когда они встречаются в холле, чтобы вместе добраться до барьера, — мы ждем мисс Грейнджер, её тоже вызвали вчера, — она качает головой, выказывая свое неодобрение.

— Грейнджер?

Вот только Грейнджер в суде ему и не хватало!

На улице завывает вьюга, и они все втроём с трудом добираются до барьера, аппарируют. В Лондоне ни намека на метель, только редкие снежинки, кружась, оседают на их мантии.

Они опускаются в Министерство, с трудом поместившись в телефонной кабине, проходят все необходимые процедуры и наконец-то спускаются к залу суда.

— Все будет хорошо, — в сотый раз повторяет Минерва и Северусу кажется, что она успокаивает скорее саму себя, чем его. До заседания еще пять минут и они тянутся невыносимо долго. Северус меряет шагами коридор, не желая смотреть в сторону Минервы и Грейнджер. Они обе стоят, тихо переговариваются и словно не замечают его. Он думает, что ужаснее — если его все же засадят в тюрьму, или что при всех будут копаться в его жизни? Ответ ему предстоит узнать.

Раздается топот, по коридору к ним несутся Поттер и Уизли.

— Мерлин, что вы тут делаете? — вопрос риторический, уж раз вызвали Грейнджер, то и без Поттера с Уизли не обойдется.

— Вы не представляете, сэр, как нам надоело сюда таскаться, уф-ф, — отвечает Поттер, замечает Гермиону и бежит обниматься с ней. Уизли с ухмылкой дожидается своей очереди, потом легко подхватывает Грейнджер на руки и кружит ее.

— Мистер Уизли, вы в здании Министерства! Прекратите немедленно! — шипит взвинченная Минерва. — Мисс Грейнджер!

— Простите, — извиняется Грейнджер и искоса бросает взгляд на него. Он равнодушно хмыкает и отворачивается.

Двери распахиваются, и они проходят в зал. Северус садится в кресло, холодея от мысли, что цепи сейчас обовьют его руки, но пока они висят и Северус старается скрыть тревогу под маской безразличия. Минерва и трио усаживаются чуть сбоку, куда им показывает секретарь, ведущий записи.

Зал специально освещен так, чтобы нагнать побольше страха, чтобы сидящий на кресле обвиняемого не четко видел лица тех, кто его судит. Северус пытается разглядеть, где сидит Кингсли, но безрезультатно. Все это действует на нервы, Северус делает глубокий вдох и прибегает к окклюменции — на всякий случай.

Секретарь начинает нудно зачитывать бумагу, он читает долго и невнятно, вскоре Северус теряет нить и переводит взгляд на Грейнджер. Она ободряюще улыбается ему. Все бы ничего, если бы при этом ее руку так истово не сжимал Уизли.

— Итак, Северус Снейп, клянетесь ли вы говорить правду?

— Клянусь, — отвечает он хрипло.

— Когда вы вступили в ряды сторонников Тома Риддла, взявшего себе имя Волдеморт?

— На седьмом курсе обучения, это был, кажется, 1978 год, январь.

— Вы сделали это по своей воле или по принуждению?

— К чему эти вопросы? — взвивается он, — то дело было рассмотрено давным давно и…

— Не вам решать, что имеет значение, — спокойно говорит председатель, а цепи предупреждающе звякают.

— Я вступил по своей воле и потому, что был болваном. Волдеморт тогда не орал на каждом углу, что маглорожденных надо убивать, знаете ли. Он обещал, что чистокровные и полукровки будут иметь возможность проявить себя, ну и… И я решил, что это неплохой вариант для построения карьеры.

Он, конечно, немного лукавит, но как можно объяснить другим, что тогда руководило семнадцатилетним юнцом, обиженным на весь свет?

— Вы, по показаниям, которые были даны Альбусом Дамблдором, полностью раскаялись и согласились быть двойным агентом?

— Да, это так.

— Есть ли у вас доказательства, которые свидетельствовали бы о том, что вы искренне были преданы делу борьбы с Томом Риддлом или Волдемортом, что вы не стали его ярым сторонником и не помогали ему вполне искренне? Чем вы можете доказать, что снова не переметнулись на темную сторону?

Он молчит. Чем он может доказать? Если бы умер, вопросов бы и не было, но он остался жив и, видимо, зря.

— Деятельность двойного агента, — желчно проговаривает он, — подразумевает, что нет никаких письменных договоров, нет писем, нет записок, нет ничего, что могло бы агента рассекретить. О моей деятельности знал только Альбус Дамблдор, я выполнял его распоряжения. Никто больше не был посвящен в это все.

Он уже готов услышать обвинительный приговор, в зале стоит мерный гул голосов и Северус просто закрывает глаза. Нелепо как все вышло!

— К делу должны быть приобщены мои показания! Я видел воспоминания Северуса Снейпа! — ну конечно, чтобы Поттер и смолчал!

Поттер выходит и встает перед его креслом, рядом с ним, плечо к плечу, встают Уизли и Грейнджер. Они выходят с таким видом, что сомневаться не приходится — если что, они примут бой и отобьют профессора силой. Видимо, это понимает и Минерва и все присутствующие.

— Я тоже могу дать показания, и я давала показания! Если бы не профессор Снейп, то среди учеников Хогвартса были бы жертвы! Я совершенно в этом уверена! — Минерва встает за его спиной и кладет руку ему на плечо.

— Мисс МакГонагалл, мистер Поттер, мистер Уизли, мисс Грейнджер, займите свои места. Если ваши показания потребуются, мы скажем об этом, — спокойно говорит председатель, но только все четверо плевать, по-видимому, хотели на его слова и остаются стоять.

— Я прошу вас, сядьте, — повторяет с нажимом председатель. — У нас нет задачи посадить невинного человека в Азкабан, но мы обязаны разобраться во всех обстоятельствах дела. Так что… прошу вас, — терпеливо повторяет он.

Слушание длится несколько часов, у Северуса немеет зад, слезятся глаза и язык прилипает к небу. Минерва выглядит постаревшей разом на десяток лет, а у Грейнджер в глазах горит такой огонь, что становится не по себе, да и Поттер с Уизли преображаются, превращаясь на глазах из малолетних обалдуев в бойцов, с которыми лучше не связываться. От всеобщего напряжения по залу то и дело проскакивают искры.

Северус уже готов плюнуть на достоинство и отпроситься по нужде, чтобы сбежать, когда председатель, наконец-то обращается к судьям:

— Вы выслушали все обстоятельства дела, также прошу принять во внимание все, что вы узнали в ходе заседаний по делам… — и далее следует немаленький список фамилий тех, кто был лоялен Волдеморту. — С учетом всего, мы должны вынести вердикт, виновен или не виновен Северус Снейп во вменяемых ему преступлениях. Итак, считаете ли вы доказанным, что именно Северус Снейп убил Альбуса Дамблдора?

Взмывает лес рук и Северус даже не пытается их сосчитать.

— Считаете ли вы, что убийство было запланировано, носило корыстный характер, не являлось актом милосердия, и не было спланировано самим Альбусом Дамблдором?

Всего две, две руки! Северус глазам своим не верит.

— Считаете ли вы доказанным, что Северус Снейп действовал в интересах так называемого «Ордена Феникса», вел шпионскую деятельность, направленную на подрыв незаконной власти, установленной Томом Риддлом?

Опять лес рук.

Председатель зачитывает новые пункты и раз за разом, снова и снова его признают невиновным. Северус с такой силой сжимает подлокотники кресла, что вот-вот сломает их.

— Итак, Визенгамот выносит вам, Северус Снейп, оправдательный приговор. Но, поскольку ваше дело рассматривается в тесной связи с другими делами, то вы должны по первому требованию дать все показания, которые потребуются,— председатель делает паузу и смотрит на него, словно проверяет, дошли ли до Северуса его слова. — Таким образом, вам запрещено до особого указания покидать пределы Великобритании и менять место работы. Заседание окончено!

Он не может подняться с этого чертова кресла, а когда встает, на него налетает Грейнджер и все-таки обнимает и целует в щеку, и шепчет: «Я знала!», ее оттаскивает Уизли, протягивает руку, рядом стоит Поттер. Он расплывается в улыбке: «Поздравляю!» Минерва в стороне достает из кармана фляжку и тихонько пьет, прижимая руку к груди.

— Это надо отметить, а, Снейп, — к нему подходит Кингсли.

— Как-нибудь потом, — ему не терпится оказаться в своих комнатах и напиться до бесчувствия, и он просто сбегает от них всех.

В холле Хогвартса его поджидает Сесиль.

— Как? — она бросается к нему.

— Оправдали, правда, уезжать нельзя, — он быстрым шагом пересекает вестибюль, Сесиль идет за ним. — Прости, — останавливает он ее, — давай завтра? Мне надо побыть одному, — он хватает ее за плечи и смотрит в глаза. — Мне и правда надо… надо как-то прийти в себя.

Он видит в ее глазах обиду, но сейчас ему как никогда требуется одиночество, с обидами он разберется потом. Он спускается в подземелья, оставив Сесиль одну, запирается на ключ и, достав бутылку огневиски, тяжело опускается на диван. Он пытается понять, чувствует ли он радость, но ничего, кроме звенящей пустоты внутри он не ощущает. Он наливает бокал огневиски и выпивает его залпом, почти сразу наливает второй. Забыться — вот все, что ему хочется. После третьего стакана напряжение уходит, перестает ломить затылок и начинают вырисовываться заманчивые, но пока какие-то мутные и нечеткие перспективы.

Стук в дверь разбивает иллюзии и Северус, с трудом поднявшись с дивана, идет открывать.

За дверью — Грейнджер.

— Я так и знала, что вы пьете, — заявляет она и, не дожидаясь его приглашения, проходит в комнату.

— Я говорил вам, что вы не имеете право приходить в мои личные комнаты? — вполне четко выговаривает он. Он пьян, очень пьян, но за долгие годы преподавания он научился держать лицо, даже будучи изрядно выпившим.

— Ага, говорили, — не спорит она.

— Зачем вы пришли?

— Принесла закуску, — она показывает корзинку, в которой чего только нет. — Праздновать, так по-человечески!

— Я мог быть не один, — ему хочется поддеть ее и сейчас он не в силах сопротивляться этому желанию.

— Я видела профессора Дебове, она занята. Вы знаете, что профессор Флитвик мечтал устроить театр? Вот, теперь у профессора Дебове есть дополнительные занятия. Она неплохая актриса, кстати, — замечает Грейнджер, отряхивая руки.

— Что вы имеете в виду? — он на всякий случай прислоняется к стене, боясь, что до стола, не шатаясь, он не доберется.

— Неважно. Лучше, вот, смотрите, отличный стейк. Только что приготовленный, объедение!

У него бурчит в животе. Он нормально не ел со вчерашнего вечера и пить на голодный желудок и правда, идея не из лучших. Северус собирает волю в кулак и, почти не шатаясь, добирается до стола.

— Вы оставите свои попытки опекать меня? — спрашивает он, разрезая мясо.

— Почему вы думаете, что я опекаю только вас? Мне вообще нравится помогать, — она садится напротив, подцепляет кусок ветчины и отправляет его в рот.

— Мне нет дела до других, я пытаюсь понять, чего вы ко мне привязались?

— Мне кажется, мы уже разобрались с этим. И не один раз, — добавляет она.

— Я не помню, — он хмурится, — как мы разобрались?— он не может подобрать слов и отчего-то это кажется очень смешным.

— Нам друг с другом интересно, — говорит она с набитым ртом.

— Что? Что вы говорите, подумать только! Значит нам, то есть мне и вам, нам интересно друг с другом?

— Да. И я хотела напомнить про компоненты для эксперимента. Вы обещали заказать.

— Не сейчас, Грейнджер. И вообще, помолчите и дайте мне спокойно поесть.

Она идет в его библиотеку, а у него нет сил, чтобы остановить ее. Она возвращается с книгой, садится за стол и продолжает есть!

— Я вас точно убью, Грейнджер! Есть и читать, вы с ума сошли?!

— Можно подумать, вы так не делаете?

— Грейнджер!!! — звереет он. — Или еда, или книга. Это все-таки редкий фолиант и я не хочу, чтобы вы его заляпали.

— Ладно, — легко соглашается она, откладывая книгу. — Но тогда давайте поговорим.

Ему кажется, что она специально его провоцирует и достает, что это какая-то изощренная месть, правда он не знает — за что. Он вообще ее не понимает и это бесит невообразимо.

— Я вам очень, очень признателен за еду. Честно, но я сейчас… я как-то не расположен к беседам. Ни с вами, ни с кем другим. Прошу вас, — говорит он вежливо, — идите к… идите куда-нибудь.

Он, стараясь держаться прямо, подходит к двери и распахивает ее.

Грейнджер берет пустую корзинку и идет к выходу, останавливается рядом с ним и смотрит прямо в глаза.

Мерлин. Черт. Драккл и все демоны ада в придачу.

Он чувствует, что готов наделать глупостей, сделать то, о чем точно пожалеет.

— Уходите, пока… пока я еще…

Она краснеет, облизывает губы.

И он захлопывает дверь у нее перед носом.

Он делает что-то не то. Самое правильное — выставить Грейнджер вон, но он только сильнее наваливается на дверь и почти придавливает собой Грейнджер. Он чувствует едва уловимый запах мыла, исходящий от ее волос.

— Вы все-таки нарвались, Грейнджер.

— Вы не сделаете ничего плохого, сэр, — говорит она. Правда, в голосе у нее маловато уверенности.

— Конечно, не сделаю. Плохого. Знать бы, что для вас значит — хорошее, мисс, — шепчет он.

— Или отпустите меня, или… давайте за стол сядем? — заявляет Грейнджер.

— Что, совсем не страшно? — спрашивает он.

— Я ведьма, у меня палочка, а вы пьяны, еле стоите на ногах, а палочка валяется на столе. Нет, мне не страшно. А вам?

Он игнорирует ее реплику:

— Я отпущу вас, если вы ответите мне на один вопрос. — Остатки здравого смысла вопят, что надо б заткнуться, но огневиски явно берет вверх. — Что у вас с Уизли? Вы… спите с ним?

— Я вам отвечу, — она заинтересованно глядит на него снизу вверх, — если и вы ответите мне на один вопрос.

— Хорошо, — соглашается он.

— Да, было пару раз, — она пожимает плечами. — Рон зовет меня замуж.

От ярости в голове поднимается такой шум, что впору удариться лбом о стену, но Северус берет себя в руки. Все-таки худо-бедно, но пока он себя контролирует.

— Вот как… И вы согласились?

— Нет, мне кажется, пока нам рано думать о семье, — говорит она рассудительно.

— Но вы любите его! — скорее утверждает, чем спрашивает он.

— Это уже третий вопрос! — возмущается она. — И я не буду отвечать!

— Мисс Грейнджер, — говорит он мягко, опуская руку ей на плечо, — поверьте, сейчас вам лучше ответить, иначе никакая палочка вам не поможет.

Он наклоняется так низко, что чувствует ее дыхание на своем лице.

— Тогда вы сперва ответьте мне, любите ли вы Сесиль Дебове, — говорит она тихо, не отводя взгляда.

Комната, вместе с дверью и Грейнджер, начинает предательски крутиться перед глазами. Северус охает и чуть не падает.

— Мне кажется, — Гермиона, кряхтя, помогает ему сесть, — сейчас не лучшее время для таких разговоров. Я, пожалуй, пойду.

— Не смей оставлять меня! — ревет он.

— Как же с вами тяжело, — она взмахом палочки подогревает уже остывшую еду, — то «уходите!», то «не оставляйте!», — и все же она садится напротив и смотрит, как он ест, пытаясь прийти в себя. А потом — он не замечает как, она просто исчезает и ему начинает казаться, что ее визит ему приснился.

Прежде чем открыть очередную бутылку виски, он зовет эльфа. Требует, чтобы тот разбудил его завтра пораньше, находит (не без труда) и ставит на стол несколько склянок с антипохмельным. Теперь он вполне готов к прекрасному вечеру в компании огневиски и никто ему не нужен, совсем не нужен!

Утро, само собой, выдается тяжелым и Северус снимает баллы, в тщетной надежде, что от этого полегчает. Несмотря на лошадиную дозу антипохмельного, боль перекатывается чугунными шарами от виска к виску, хочется лечь и лежать, но не с его счастьем. Впереди еще маячат сдвоенные зелья у старшекурсников и дополнительные занятия у Грейнджер. Он смутно помнит, что вчера она явилась к нему, и он хотел у нее что-то выяснить, но надеется, что не очень-то пристойные вопросы он задавал только в своем воображении.

Пришедшая на занятия Грейнджер ситуацию не проясняет. Судя по ее виду, они вчера последний раз виделись в Лондоне, и спрашивать — так ли это на самом деле, у Северуса нет никакого желания.

Занятие проходит вполне штатно, и голова, слава Мерлину, перестает наконец-то болеть, вот только впервые Грейнджер не претендует на чай в его компании и, сославшись на какие-то глупые дела, уходит. Северус размышляет, а потом идет в директорский кабинет и берет омут памяти, чтобы посмотреть воспоминания о вчерашнем вечере.

— Твою же мать, — ругается он, выныривая из омута и чувствуя, что его опять мутит. Одно радует, он все-таки не сделал непоправимого. Впрочем, похоже, что он все-таки добился своего и Грейнджер после произошедшего дорогу к нему забудет. Вот и прекрасно! Только почему-то опять хочется напиться.

Он идет к себе, по дороге его нагоняет Сесиль.

— Северус, нам надо поговорить, я вчера приходила, но ты был… ты спал, — хмурится она. — Ты же понимаешь, что огневиски — это не решение?

— Понимаю, — он резко останавливается. — И что?

— Ничего, мы не виделись несколько дней, а я скучаю, — говорит она обиженно. — Ты не пускаешь меня в свою жизнь. У нас только, — она понижает голос до шёпота, — только секс и все.

Ему хочется ответить ей: «Да, только секс!», но он прекрасно понимает, что этим их разговор не закончится и поэтому он говорит совсем другое:

— Сесиль, дай мне немного времени. Я… я не привык с кем-то делить свои неприятности. Дело не в тебе, а во мне.

— Тогда пойдем вместе в Хогсмид в выходные? Надо присмотреть рождественские подарки, — просит она.

— Конечно, пойдем, почему нет, — соглашается он, только чтобы поскорее отвязаться от нее.

Грейнджер его явно избегает. Это немного странно и даже смешно. Он пару раз замечает, как она меняет направление, завидев его в коридоре издалека. Не гоняться же за ней, да и зачем, собственно?

В выходные они с Сесиль и другими преподавателями идут в Хогсмид: всем надо купить подарки к Рождеству, а заодно, по старой традиции, присмотреть за отпущенными на волю учениками. И конечно, в каждой лавке они с Сесиль натыкаются на Грейнджер и ее подружек. Каждый раз пигалицы вежливо здороваются и отходят в сторону, перешептываясь. Наверняка, все уже мысленно поженили его и Сесиль, — думает Северус с тоской, — а с другой стороны, возможно всем на это наплевать. Впереди Рождественский бал и все без исключения ученицы заняты подготовкой к нему.

Впрочем, день получается не такой уж тоскливый: они в какой-то момент расстаются с Сесиль, которой надо зайти в те магазины, в которые Северус не пойдет даже под Империо, договариваясь встретиться в «Трех метлах».

«Три метлы», как водится в эти дни, забиты под завязку, но в этой толчее есть что-то уютное и привычное. Северуса зазывают за свой стол Флитвик и Хагрид. Полувеликан рассказывает о повседневных делах своих сородичей, живущих, судя по всему, на другом краю Земли. Северус слушает вполуха, потягивает горячий глинтвейн и только сейчас он начинает осознавать, что пережил войну, что скоро он станет совсем свободным и получит возможность уехать отсюда. Это кажется настоящим чудом, с которым никакое волшебство не сравнится, и Северус улыбается своим мыслям, совершенно не замечая, как на него глазеет Гермиона.

Дисциплина и успеваемость перед каникулами традиционно катятся вниз, и все преподаватели закрывают на это глаза. Ученики почти что невменяемы в предчувствии бала и скорого отъезда домой и только Грейнджер демонстрирует чудеса выдержки, или ей, одной из немногих, просто дела нет до предпраздничной суеты.

— Сегодня последнее дополнительное занятие, — начинает Северус, до конца не решивший, следует все же извиниться за свое поведение или продолжать делать вид, что он ничего не помнит. — Сегодня мы напишем план работы на каникулах, если только вы, мисс Грейнджер, готовы что-то делать на каникулах.

— Я поеду в Нору, меня пригласил Рон, а потом, еще до конца каникул, вернусь сюда, — говорит она, делая отметки в своей тетрадке.

Ему очень хочется съязвить на тему того, что в Норе у нее не будет времени ни на что, кроме постельных утех с Уизли, но вместо этого он делает глубокий вдох и выдает:

— Я прошу прощения, я вел себя неподобающим образом. И во избежание повторения, хм, я прошу не появляться в моих личных апартаментах. Вам ясно?

— Хорошо, я вас прощаю. И я не приду к вам больше, — соглашается она. Вообще-то он был готов к спору с ней на эту тему и ее покладистость немного сбивает его с толку.

— У вас будет время на занятия в Норе? Или все это пустая затея?

— Будет, конечно будет! — восклицает она. — А где Рождество будете встречать вы?

— Само собой здесь, где еще? — отвечает он, просматривая свои записи. — Вы меня отвлекаете.

— А много народа остается? — не унимается она.

— В этом году, к счастью, кроме меня — никого.

— Никого?!

— Так очень редко, но бывает. Всем хочется домой, это естественно. Директора МакГонагалл пригласили старые друзья, она уедет на пару дней, все прочие… неважно.

— То есть, вы будет встречать Рождество один? — никак не угомонится она. — Совсем-совсем? И что, даже профессор Дебове уедет?

Он с раздражением откладывает пергамент.

— Да, все уедут. Да, я буду один. Ура. Меня не гнетет одиночество и меня не надо от него спасать, и давайте закончим на этом.

На самом деле он лукавит. Никому не хочется быть абсолютно одному, но он не может покинуть замок, он совершенно не хочет даже близко подходить к родительскому дому, и уж тем более не хочет никого приглашать сюда разделить с ним одиночество. Он просто ляжет спать — вот и все Рождество. Ну ладно, может выпьет бутылочку огневиски и уже потом ляжет спать, не суть.

— Грейнджер, вам про что ни скажи, вы во всем видите трагедию. Все совершенно нормально, давайте вернемся к занятию. Итак, вы должны сделать… да пишите же, наконец!

После занятия на этот раз он сбегает сам, ссылаясь на занятость. На самом деле сидеть с ней и просто так болтать ему не хочется, он думает, она начнет жалеть его, и он раскаивается, что рассказал ей про свое вынужденное одиночество на праздники. Но сказанного не воротишь, и он от всей души надеется, что Грейнджер в очередной раз не кинется его как-нибудь особо изощренно спасать.

В день Рождественского бала в замке творится локальный апокалипсис. У Северуса идет кругом голова, впрочем, все преподаватели чувствуют себя примерно так же. Только МакГонагалл полна энтузиазма и гоняет всех, кто только попадется под руку, с разными поручениями.

Северус рад уже тому, что преподаватели не должны изображать из себя танцоров и могут с чистой совестью наблюдать за всем со стороны. А вот Сесиль смотрит на зал с самым несчастным видом и когда какой-то семикурсник находит смелость пригласить ее, она бросает восторженный и в то же время виноватый взгляд на Северуса и идет танцевать.

Грейнджер в скромном, но красивом платье кружится в вальсе с Уизли. Уизли в этот день невыносимо много, слишком много: вместе с Поттером в замок прибыли и Артур с Молли и все, все их дети. Нет только одного из близнецов, и Северус в который раз чувствует смутную вину, словно он мог что-то сделать и умереть вместо Фреда.

В перерывах между танцами звучат пафосные речи: Кингсли сменяет Поттер, а идеи самого Поттера развивает МакГонагалл. Все чествуют героев, всем радостно, только одному Северусу скучно до зубовного скрежета. Он ненавидит такие собрания, для него они — бессмысленная трата времени, напиваться в одиночку и то веселее и как-то продуктивнее. Он тихо отступает к выходу и уходит, незамеченный никем. И все-таки спускаться к себе его не тянет, он идет бродить по замку. Застигнутые врасплох парочки и снятые баллы возвращают ему утраченное душевное равновесие и примиряют с безумием, творящимся в зале. Там уже выступает какая-то новая модная группа и музыка гремит так, что наверное, даже маглы слышат и дивятся — кто это на развалинах бацает рок.

Он идет вниз — скоро придется разгонять учеников по гостиным, а по другой лестнице, перепрыгивая через ступеньки, несется Грейнджер.

— И как-то Уизли вас отпустил, — кричит он, ожидая, когда лестница повернется. Лестница, на которой стоит Гермиона разворачивается в противоположном направлении и Грейнджер приходится вертеться, чтоб увидеть его. — Я уж думал, он приклеился к вам намертво, не отдерешь.

— Я вас плохо слышу, — врет она, и он это видит.

— Почему вы не в зале? «Ведьмы и вампиры», по рассказам Минервы, это… полный улет?

— Мне надо… Я завтра уезжаю, мне надо спросить вас кое о чем! — она перегибается через перила, рискуя упасть. — Можно я к вам зайду? Только на одну минутку! Прямо сейчас!

— Вы — мое личное проклятье, — ворчит он, — хорошо, заходите, только на одну минутку.

В своих комнатах он позволяет себе передохнуть, снять мантию и развязать пижонский галстук, который завязывал битых двадцать минут. Он расстегивает верхние пуговицы рубашки и понимает, что меньше всего на свете хочет опять идти наверх.

— Профессор? — Грейнджер распахивает дверь.

— Давайте, заходите, Грейнджер, нам, уж мне-то точно, надо вернуться на этот чертов бал, — он садится на край стола, — что там у вас?

— Вот, — она протягивает ему коробку, но когда он уже готов ее взять, вдруг отдергивает руки. — Подождите! Поклянитесь мне, что откроете ее только в рождественскую ночь!

— Может вам еще непреложный обет дать? — усмехается он, но она хмурит брови и Северус закатывает глаза. — Хорошо, клянусь.

Коробка небольшая, легкая и, если честно, Северусу очень любопытно, что спрятано под крышкой, но он отставляет презент в сторону.

— Я так понимаю — это подарок? Я тронут, спасибо, а теперь — нам пора.

Она стоит там же, где стояла в тот день, когда он так опрометчиво пустил ее к себе, будучи пьяным. Теперь она сама захлопывает дверь, убирает руки за спину и испытующе смотрит на него.

— Что еще? — спрашивает он, поправляя манжеты, которые в этом совершенно не нуждаются. Он старательно смотрит в другую сторону, а она стоит и молчит.

— Я завтра уезжаю, — говорит она.

— Скатертью дорога.

— Мне кажется, мы не видим очевидного, — произносит она.

— Да неужто? А мне кажется, что вы пытаетесь видеть то, чего нет. Грейнджер, пойдемте уже! — ее присутствие заставляет его нервничать.

Он подходит, берет ее за плечи, чтобы отодвинуть от двери и наконец-то выйти, и что-то такое происходит, он сам не до конца понимает — что. Это не его вина! Это все она: её голые плечи, жар её тела, её томный взгляд, тень от ресниц на щеке!

Они стоят, вцепившись друг в друга и не шевелятся. Он отмирает первым.

— Вас ждет Уизли, то есть — все Уизли ждут, вам надо идти.

— Вас тоже ждут, — её охрипший голос чуть не добивает его, но он пока держится и пока в силах отпустить её.

— Да. Нас ждут обоих, — соглашается он. — Идите, я нагоню.

Она уходит, а он захлопывает дверь и приваливается к ней, словно боится вторжения. Черт бы побрал этих женщин! Черт бы побрал Сесиль, которая разбудила в нем если не чувства, то чувственность. Насколько спокойнее, оказывается, он жил до этого!

Он ждет, когда пульс успокоится и с каменным лицом выходит из комнаты.

Вечер закончен, теперь задача преподавателей проследить, чтобы все студенты вернулись в свои, а не чужие кровати, а гости не бродили по замку. Северус быстро организует слизеринцев и отводит их в гостиную, обещая страшные кары тому, кто рискнет покинуть её пределы. Он возвращается к Большому залу, чтобы помочь остальным и видит, как Уизли снова, мантикора его задави, целуется с Грейнджер. Они стоят под омелой в тени арки, ведущей в соседний коридор, Уизли гладит Гермиону по щеке и что-то говорит, а она слушает его. Мерлин, что умного он может сказать? А потом, словно почуяв присутствие посторонних, она поворачивает голову в сторону Северуса и, ему кажется, он видит, насколько печальные у неё глаза.

Ночью, ближе к утру, приходит Сесиль, открывает неслышно дверь — ей давно известны все его пароли, ложится рядом — теплая, мягкая, ароматная: от неё пахнет ванилью и немного коньяком. Она целует его, но он, сам не зная почему, ощущает досаду, а не возбуждение. Он хочет спать, но не может оттолкнуть Сесиль и впервые понимает, что значит «супружеский долг», мимолетно радуясь, что завтра он наконец-то останется один. Уходя, Сесиль оставляет подарок — набор фиалов венецианского стекла. Банально, но приятно и, главное, полезно.

На следующее утро царит привычная для такого дня суматоха. Северус бдительно следит, чтобы все студенты были выведены на крыльцо и посажены в кареты. Уизли-старшие мешают процессу и это злит необычайно, как и то, что Грейнджер стоит с отсутствующим видом, ожидая, когда все рыжее семейство будет готово отчалить. Северус, проходя мимо, не может удержаться, чтобы не сказать ей, что она ужасно выглядит.

— Кто же в этом виноват? — спрашивает она серьезно, но он только пожимает плечами.

Он занят, ему не до этого. Малолетние разгильдяи умудряются забыть жизненно необходимые вещи и то один, то другой слезно умоляет подождать, пока он сбегает в гостиную. Потом у одного первокурсника из Хаффлпаффа начинает болеть живот, а у третьекурсницы из Рейвенкло сбегает жаба. Северусу кажется, что они делают это все специально, чтобы позлить его. И все же сборы заканчиваются, Сесиль, возбужденная и раскрасневшаяся, в последний момент успевает подойти к нему и сжать его руку: целоваться прилюдно он не готов и она это знает. Он благодарит ее за подарок, она кивает и они расстаются.

Наконец ученики, как и некоторые учителя (в том числе и Сесиль) отбывают, и в замке — он поверить не может! — воцаряется удивительная, ласкающая слух тишина. Те немногие, кто остался в Хогвартсе, должны разъехаться к ужину и Северус весьма ждет этого момента. А пока есть немного времени — Рождество завтра — он отправляется в Хогсмид, чтобы купить Грейнджер ответный подарок: он не желает быть ей должным. Всю дорогу он размышляет, что ей подарить. С Сесиль проще: он купил ей коробку ее любимых конфет и отличный, из лучшей шерсти, гриффиндорский шарф, а не то недоразумение, которое выдается деканам бесплатно и отправил совиной почтой во Францию. Она приедет домой, а ее будет ждать подарок. Минерва уверяла его, что это очень романтично и вообще «то, что надо»!

С Грейнджер все сложнее, с ней вообще все сложнее, — думает он, подходя к деревне. Дарить книгу — банально, набор ядов — она может не понять тонкого юмора, конфеты — избито и слишком уж лично. И, входя в Хогсмид, Северус уже жалеет, что затеял все это. В конце концов, он у нее подарок не выпрашивал и не должен… Но ноги сами несут его в небольшой магазин, в котором продают самые разные артефакты, волшебные вещицы и невероятные даже для волшебного мира диковины. Через полчаса он выходит довольный, со свертком в руках и быстро возвращается в Хогвартс: его ждет отличный ужин, неяркий свет свечей, интересные книги и покой. Никаких происшествий, никаких разговоров и никакой Грейнджер.

После ужина он, полулежа в кресле и попивая огневиски, лениво размышляет о том, что надо сделать: разобрать наконец-то горы бумаг и выбросить почти все. Систематизировать записи и довести до ума несколько экспериментов, до которых руки не доходили. Надо, может быть, переставить все в кладовой с компонентами для зелий — просто так, ради того, чтобы потом заставить Грейнджер опять все переделывать. Ему хорошо и спасение уже не кажется ему ужасной ошибкой. Еще немного, совсем чуть-чуть и он все-таки станет свободным и сможет… Тут фантазия буксует. Он, если не врать себе, не может представить, как жить иначе. Он большую часть своей жизни провел тут, в Хогвартсе и знает только такую жизнь. Ему становится страшно, но этот страх живительный, такой страх заставляет что-то делать и Северус решает, что на каникулах всерьез поразмыслит о том, как жить дальше.

Следующий день Северус планирует проспать до обеда, но просыпается в обычное время и клянет привычку вставать рано. На улице светит солнце и день по-настоящему праздничный, он пролетает незаметно, в ничего не значащих хлопотах.

Вечером в его комнате стол оказывается накрыт белой, с зеленой каймой, скатертью, и сервирован по высшему разряду. Северус уверен — это происки Грейнджер, это она подговорила эльфов, чтобы они устроили для него праздник и, наверняка, пригрозила — если они не послушаются — новой порцией шапочек.

Когда часы бьют двенадцать, Северус открывает подарок. В коробке обнаруживается изящный, другого слова и не подберешь, из волшебного сплава котелок на треноге, небольшой черпачок, высокий бокал из хрусталя и записка:

«Уважаемый профессор! Зажгите огонь под котелком, дотроньтесь до края котелка волшебной палочкой и произнесите: «Горшочек, вари!». С праздником!»

Он рассматривает подарок, уверенный, что есть подвох, но хочет верить, что Грейнджер не вознамерилась накормить его кашей из сказки. И все же он устанавливает котелок и делает все, что нужно. И через несколько минут от котелка начинает идти невероятный, божественный запах самого лучшего в мире глинтвейна. Когда котелок заканчивает работу, его стенки тускнеют, а рядом появляется еще одна карточка: «Глинтвейн значительно вкуснее и полезнее зимой, чем несколько бутылок огневиски!» Северус усмехается, берет черпачок, наливает в высокий бокал глинтвейн.

— Ваше здоровье, Грейнджер, — произносит он и пьет напиток. Сейчас он действительно рад, что купил ей ответный подарок.

Наступление нового года он замечает, но не отмечает. Дни идут размеренно, но в этой размеренности Северус находит невероятное очарование. Он не скучает ни по Сесиль, ни тем более по Грейнджер, но мысли то и дело возвращаются то к одной, то к другой. Сесиль пишет письма, и он вынужден отвечать на них. Он не любит писать, и он не умеет писать письма, пропитанные нежностью, а вот Сесиль — умеет. Ему становится иногда неудобно за нее, за то, как она свободно и смело пишет о своих желаниях. И он совершенно не понимает, что делать с письмами. Сжигать? Хранить? И то и другое глупо и мелодраматично. Поэтому он складывает их аккуратной стопкой в нижнем ящике стола и решает подумать об этом потом.

Грейнджер присылает письмо совой только один раз с поздравлениями (скупыми) и отчетом (подробным) о проделанной работе.

Постепенно замок заполняется людьми: возвращается Минерва и Спраут, мадам Помфри приходит навестить Северуса, квохчет, что он был один, жалеет его, незаметно (как она думает) накладывает на него диагностирующее, а перед уходом оставляет внушительный заказ на зелья. Видимо, чтобы он не сильно скучал.

Грейнджер появляется совершенно неожиданно, и опять стучит настойчиво в его дверь, на всякий случай вопя: «Профессор, это я!»

— Что вам опять надо, Грейнджер? — спрашивает он и надеется, что в его голосе нет неуместной радости.

— Я хочу показать свои наработки. Вы знаете, использование рун при подготовке базы для некоторых лекарственных зелий…

— Проходите уж, раз пришли, — ворчит он и пропускает ее в комнату.

— Здравствуйте, — говорит она. — Может все-таки лучше в лабораторию? Вы не очень подробно ответили на мое письмо и…

— Стоп, — он указывает на стул. — Присядьте. Вы можете посидеть спокойно и помолчать пять секунд?

Она с готовностью кивает.

Он уходит в библиотеку и приносит сверток, сует ей в руки:

— Спасибо за подарок. Есть над чем поломать голову. Я вот думаю, можно ли заставить котелок варить что-то другое, не глинтвейн? И это… — он кивает на сверток, который Грейнджер с интересом рассматривает, — это вам.

— Подарок? — она удивлена. — Ой… — и начинает развязывать ленту.

— Это ежедневник. Конечно же магический. Там…

— Мамочки! — она сияет. — Я же смотрела на него, но он же… безумно дорогой! И он… он прекрасный!

Северус и подумать не мог, что Грейнджер настолько обрадуется. Но он доволен, и спешит отвернуться, чтобы она, не дай Мерлин, не заметила его улыбки.

— Тут есть раздел для ведения дневниковых записей, напоминалки, тут есть возможность планировать в режиме реального времени и даже с учетом хроноворота! — шепчет Грейнджер, поглаживая кожаную обложку ежедневника.

— Я рад, что подарок пришелся вам… по вкусу, мисс, — ворчит Северус. — А теперь показывайте, что там у вас.

Он забирает у нее пергаменты, хватает сюртук, и они вдвоем спешат в класс зельеварения, где и сидят почти до ночи, поставив на огонь несколько котлов, завалив стол пергаментами и водрузив рядом микроскоп (за которым идти приходится ему самому).

Часы показывают без пятнадцати одиннадцать, Грейнджер душераздирающе зевает:

— Уже поздно… надо идти?

— Идите, я еще послежу, — у них одновременно кипят несколько котлов и Северус фиксирует все изменения свойств зелий.

— Нет, я вас не брошу! — успокаивает его Грейнджер.

— Вот это и страшно, — бормочет он.

— Кстати, — она стоит напротив, через стол, — я поругалась с Роном, — и вздыхает.

— Зная мистера Уизли, даже и не знаю — сочувствовать вам или поздравлять.

— Вам совсем-совсем все равно? — спрашивает она. Он вынужденно отвлекается от записей.

— Вы можете сделать неплохую карьеру. Более того, я готов лично рекомендовать вас на следующий год на должность штатного зельевара Хогвартса. Если не решите тут застрять на вечность, то как старт это очень неплохо. Но брак с мистером Уизли, — он морщится, словно унюхал прокисших флоббер-червей, — это точно не то, что будет на руку вашему развитию.

— Рон хороший.

— И что?

— Он меня любит.

Она что, нарочно? Если так, то своего она не добьется — Северус игнорирует ее последнюю реплику, хотя «А вы его?» так и норовит сорваться с языка.

— До завершения эксперимента примерно полчаса, Грейнджер. Идите спать, мне не хочется тащить вас, если вы уснете прямо рядом с котлами.

— Я не усну, — вздыхает она и смотрит на луну за окном. — Как хорошо, тихо и красиво. Я даже немного жалею, что не провела все эти дни тут…

— Вы бы жалели значительно больше, если бы остались, — заявляет он, измеряя температуру кипения в крайнем котле. — Здесь надо взять пробу.

Грейнджер с готовностью вскакивает со скамейки и Северус надеется, что на этом их разговоры закончатся, но нет, иначе Грейнджер не была бы сама собой.

— Вам не было скучно? — снова спрашивает она, зачерпывая зелье и наполняя фиал.

— Мне не бывает скучно, — он забирает у нее склянку и приклеивает на нее ярлычок.

— А одиноко? — фиал снова перекочевывает в ее руки, и Грейнджер красиво выводит время и название зелья.

— Что вам надо? — взрывается он. — Спросите, наконец, прямо, что вы ходите вокруг да около?

— Вы будете злиться, — спокойно заявляет она, ставя фиал на подставку.

— Я уж злюсь, — успокаивает он ее, — хуже не будет.

— Зная вас…

— Грейнджер!

— Помните, вы говорили, что долг жизни — это не так просто, как кажется? Вот мне иногда кажется, что долг не на том, кого спасли, а на том, кто это сделал.

— Что за чушь?

— Нет, не чушь. Послушайте, я знаю, со слов Гарри знаю, что вы были очень несчастны тогда, и, когда я поняла, что вы, наверное, предпочли бы умереть, а я…

— Так, значит вы считаете своим долгом сделать меня счастливым? — ему даже немножко смешно. — И как вы представляете мое счастье?

Она не задумывается ни на секунду:

— Интересная работа, покой и человек рядом, который вас понимает.

— А без последней составляющей — нельзя?

— Нет, — говорит она уверенно. — Вы — не одиночка. Вы были вынуждены… но — нет.

— Кажется, вы знаете меня лучше, чем я сам. Но выходит, — говорит он вкрадчиво, — я сейчас должен быть абсолютно счастлив? У меня есть покой, есть работа, — он кивает на котлы. — И есть тот, кто меня понимает?

Она краснеет, это видно даже в неярком свете свечей, и отворачивается к котлам.

— Отвечайте. Раз уж начали этот разговор, — подзуживает ее Северус.

— Вы говорите о профессоре Дебове?

— А вы как думаете? — наконец-то у него выходит сбить с нее боевой настрой.

— Она вас не понимает, — заявляет Грейнджер и как обычно при таких разговорах у нее очень серьезный вид.

— Откуда вам знать, что она-то чувствует?— спрашивает он примирительно.

— Я вижу, — она сводит брови и закусывает губу. Все ясно, Грейнджер готова спорить до посинения.

— А вы — понимаете? — он встает, и, прикинув время (зелья пока можно оставить в покое), подходит к ней вплотную. — И в чем выражается ваше понимание? В том, что вы не оставляете меня в покое? Или в том, что вы общаетесь с мистером Уизли? Вы меня понимаете, но отправляетесь к нему и… только не говорите мне, что все эти дни вы вели целомудренный образ жизни и занимались только зельями.

— Собственно, мы поэтому и поругались, — говорит она, отводя взгляд в сторону. — Так и было…

— Мерлин, — он отходит от нее и опускается обратно на стул, — что мне с вами, Грейнджер, делать? Почему, ну почему я должен то за Поттера отвечать, то с вами… возиться?

— Возиться? — глухо спрашивает она. — Возиться? Значит вот это все… — она показывает на котлы. — Да вы… — от возмущения она не может говорить.

Северус чувствует, что сказал что-то не то, но пойти на попятный не может и только глядит на нее исподлобья.

— Вы правы! — у нее в глазах блестят слезы. — Я… я ненормальная, что подумала, будто вы, будто вам… — и она срывается с места.

Он успевает перехватить ее.

— Грейнджер, стойте, ну стойте же! — она вырывается с такой прытью, что попадает локтем ему в живот и пару мгновений он не может вдохнуть, но все-таки умудряется прижать ее спиной к своей груди. — Прекратите же! Все-таки я вас сильнее! Послушай, Гермиона, — он по своей воле впервые называет ее по имени, и она сразу перестает брыкаться и пытаться вырваться. — Мне…

Он не успевает закончить мысль, дверь кабинета распахивается, на пороге стоит Сесиль.

— Северус, я тебя повсюду… — улыбка на ее лице вянет. Северус перестает удерживать Грейнджер и та вылетает из кабинета, чуть не сбив Сесиль с ног.

— Это… что это было, Северус? — спрашивает Сесиль, озираясь то на него, то на Грейнджер, несущуюся по коридору прочь от класса.

— Я сказал то, чего говорить не стоило, — нехотя признается он. — Она обиделась и…

— И? — голос Сесиль звенит от обиды и гнева. — Что — и?

— И ничего. Она хотела уйти.

— А ты не хотел, чтобы она уходила? — она закрывает дверь. Проходит в класс и садится на то место, где недавно сидела Грейнджер.

— Ради Мерлина, Сесиль, только без сцен! — говорит он раздраженно. — Это все не имеет значения. Подожди, я освобожусь через пять минут.

Он последний раз мешает зелья, делает записи, измеряет температуру, берет пробы и подписывает пробирки. В конце концов он очищает котлы, убирает все в подсобную комнату, забирает дневник наблюдений и пробирки.

— Я готов. Пойдем ко мне.

— Я устала с дороги и, наверное… я лучше побуду у себя, — заявляет Сесиль и уходит так быстро, что он не успевает и слова сказать.

— Ну и прекрасно! — говорит в пустоту Северус. Подумать только, еще вчера он наслаждался одиночеством, и вот опять — началось.

Он надеется, что сможет провести тихий спокойный вечер, но вместо этого нервно ходит из угла в угол. Он снова и снова вспоминает, как смог одним словом убить дружбу и потерять всякую надежду на любовь два десятка лет назад и вот теперь — снова. И какая разница, что тогда он больше жизни хотел быть с Лили, а о Грейнджер он еще недавно и не думал совсем. Какая разница, если сейчас ему так же плохо, как тогда, после истории у озера.

Ночью он не спит, а мучается и, устав от бессмысленного лежания в кровати — на часах уже три утра — выходит патрулировать замок. По крайней мере себе он говорит, что идет проверить, все ли в порядке. Он ходит по лестницам, бродит тайными, неизвестными никому ходами, темными коридорами. Везде царит тишина и покой, что не удивительно — из студентов в замке только Грейнджер и пара рейвенкловцев-старшекурсников. Идя по коридору, ведущему к гостиной Гриффиндора, Северус в свете луны замечает фигуру, стоящую у окна.

— Почему вы бродите по замку, мисс? — говорит он громко.

Грейнджер поднимает палочку и наколдовывает Люмос.

— Профессор? Я… — она щурится, немного опускает палочку. — А что вы тут делаете?

— Это моя обязанность, следить за порядком.

— Ну и моя — я староста школы.

— Глупо, Грейнджер, — заявляет он, подходя ближе.

— Глупо, — соглашается она. — Жаль, это не самая большая моя глупость. Спокойной ночи, профессор.

— Да стойте же! — он ловит ее за руку и тут же отпускает. — На самом деле, — он делает паузу, — мне нравится с вами… возиться, нет, работать. И мне нравится вас поддевать, мисс.

— Иногда у вас это получается грубо, просто до ужаса обидно и совершенно не смешно.

— Простите. Слово «возиться» явно было неподходящим.

— И это не первый раз. Помните, когда из-за Малфоя мои зубы…

Он закатывает глаза.

— Не помню, Грейнджер, но если я наговорил когда-то там лишнего, то простите. И подумайте еще раз — надо ли вам все это и наши занятия. Что-то я сомневаюсь, что в моем возрасте можно резко измениться.

— Ну, вы уже признаете, что поступали неправильно. Надежда есть.

— Оптимистка, — хмыкает он. — Мир? — и протягивает ей руку.

— Мир, — она жмет ее и улыбается.

— Тогда завтра в двенадцать, без опозданий в классе. Надо продолжить эксперименты. Результаты выходят очень интересные и многообещающие.

Они, обсуждая работу, шагают к портрету Полной дамы и та, увидев декана Слизерина, заливается краской — то ли от страха, то ли от смущения, и пускает Гермиону без пароля.

Северус возвращается к себе и засыпает, едва коснувшись головой подушки.

Утром Сесиль не спускается к завтраку и Северус не знает, что делать. На самом деле — знает: он должен пойти и как-то прояснить ситуацию, но ему до одури не хочется оправдываться, не хочется что-то объяснять. И все-таки чувство вины давит и он, кляня свою слабость, идет к Сесиль. Она пускает его сразу, отходит в сторону и ждет.

— Она еще совсем ребенок, — говорит он устало. — И мы работаем вместе и этот эксперимент важен для меня. У меня есть огромное желание передать ей обязанности штатного зельевара. Я обещал Минерве, что найду замену. Грейнджер просто идеально подходит.

— Не обманывай себя, Северус, — она подходит к нему и кладет руки на плечи. — Я вчера видела ваши уроки.

— Сесиль…

Она прижимает палец к его губам.

— Мама умоляет меня вернуться и я, наверное, уеду. Школа, преподавание — не для меня. Поедешь со мной? У моих родителей прекрасная усадьба в Бретани, там есть маленький домик, он будет только твой. Там витражные окна и вечером солнце так красиво подсвечивает их. К тебе будут приходить только те, кого ты захочешь видеть, а я буду беречь твой покой…

— Покой… — повторяет он как завороженный. Ему кажется, что он видит это домик, стоящий под сенью кленов, он чувствует прелый запах листьев.

Северус трясет головой, отгоняя морок.

— Ты же знаешь, Сесиль, пока не закончатся суды, пока переловят всех Пожирателей…

— Но ты хочешь поехать? — спрашивает она настойчиво, — ты — хочешь?

Он знает (сама Сесиль и научила), что надо делать, когда не хочется отвечать на вопрос. Он целует ее, не давая возможности говорить, и Сесиль оттаивает, на время забыв обо всем. Он уходит через час, оставив ее дремать в постели и договорившись, что они встретятся вечером. И он очень рад, что она больше не предлагает ему подумать о будущем.

Каникулы приближаются к концу, и Северус надеется, что никаких сюрпризов ожидать не стоит. Он прямо говорит Минерве, чтобы забыла о его дне рождения, потому что лично он о нем вспоминать не хочет, и МакГонагалл соглашается, посокрушавшись, что он совсем не умеет веселиться.

С трудом, но начинает работать каминная сеть, пока что вне зависимости от желания, перенося того, кто бросил летучий порох, в больничное крыло. Но Северусу это даже нравится и вместе с Сесиль они приводят в порядок большой класс для проведения дуэлей. Сесиль поглощена новой идеей и больше не предлагает Северусу подумать об их совместном будущем. Грейнджер тоже поглощена работой и их экспериментом. Она уходит из класса зельеварения только поспать и порой не спускается даже в Большой зал. Северус так привыкает видеть ее в своем классе, что даже не возмущается, когда обнаруживает, что на одном из столов нет ни одной его вещи — только и исключительно записи, перья, книги и ежедневник Грейнджер. И, само собой, её микроскоп.

В его день рождения Хогвартс заваливает снегом чуть ли не до крыши, а метель и не думает прекращаться. Но это не мешает в обед появиться Рональду Уизли. Он входит в зал довольный и веселый, правда его веселость быстро тает, когда он не обнаруживает Гермионы.

— Что привело вас сюда, молодой человек? — спрашивает его Минерва.

— Надо переговорить с Гермионой, — впрочем, Уизли не спешит, садится за стол и как бы между делом начинает есть.

— Как же вы добрались? Такая погода… — качает головой Поппи.

— До Хогсмида каминной сетью, а в Хогвартс есть тайные ходы, — говорит Уизли шепотом.

Северус красноречиво смотрит на Минерву, которая отказывается от предложений завалить эти тайные тропинки к чертовой матери. Наверное, госпожа директор полагает, что без тайных ходов и шныряющих по ним студентов и не только студентов, жизнь преподавательского состава в Хогвартсе будет пресноватой. Минерва не замечает взглядов Северуса и продолжает светскую беседу с Уизли.

— А где Гермиона? — наконец спрашивает Уизли, вставая из-за стола.

— Северус? — поворачивается к нему МакГонагалл.

— Она в лаборатории, — нехотя сообщает Северус.

— Все каникулы она просидела над зельями, — чуть ли не смеется Уизли, — и вот опять!

Ну да, смешно. Очень. Северус оставляет чашку с недопитым чаем и выходит из-за стола.

Уизли нагоняет его в коридоре.

— Вы в лабораторию?

Северус испытывает основательно подзабытое чувство — желание ударить с размаху, просто так, в глаз или в челюсть, но, как и когда-то давно, его останавливает здравый смысл: Джеймс и Сириус были физически сильнее, и он прекрасно это понимал. И Рон Уизли, вымахав чуть ли не под два метра, тоже сильнее, от него так и веет молодостью и наглостью, он…

— Нет, — отвечает Северус. — Мисс Грейнджер вполне справляется сама, — и он, только слегка склонив голову, стремительно уходит.

Он идет в свои комнаты, но придя, никак не может вспомнить — зачем он спускался сюда? Он сбрасывает сюртук, расстегивает воротничок рубашки и со злостью сдирает с себя галстук. Все не то и не так. Впрочем, каждый его день рождения был именно таким, всегда. Даже если мать и отец утром дарили простенький подарок, то к вечеру в доме обязательно гремела очередная грандиозная ссора, а маленький Северус гадал, кто кого победит — мать, умеющая колдовать, или отец, несмотря ни на что достойный противник. Про учебу и своеобразное чувство юмора слизерницев вообще и Малфоя в частности и вспоминать не хотелось. Впрочем потом, пока Поттер еще не почтил своим присутствием Хогвартс, дни рождения были вполне терпимы: коллеги поздравляли его после занятий, и это было по-своему приятно, вот только ученики, как нарочно, что-нибудь да вытворяли в этот, обычно один из первых после каникул, день. Так что Северус почти привык, но Уизли… это уже слишком.

Северус подходит к зеркалу, ставит руки по обеим сторонам от него и смотрит на себя. Зрелище так себе. Он никогда не был привлекательным, так теперь еще и волосы отросли, но до прежней длины пока далеко и выглядит он еще хуже, чем всегда. Короткие волосы позволяли не думать о них совсем, да и выглядели аккуратно, за длинными можно было спрятаться, а сейчас… седина на висках, всклоченные вихры. Северус раздраженно приглаживает их, мимолетно вспоминая, как Грейнджер говорила о своем желании обриться, и думает, что в его случае — это неплохая идея. Первокурсники после такого точно начнут заикаться, а все прочие — просто бояться до обморока.

Он отходит от зеркала, чувствуя, что злится все больше и больше и не знает, что делать с этой злостью. Не из-за внешности же! Когда-то он думал, что станет старше и если не красивее, то интереснее, мужественнее. Но нет, глядя на себя, он до сих пор видит все такого же некрасивого, нескладного жалкого мальчишку. Как там говорила Грейнджер? «Вы пытаетесь казаться тем, кем не являетесь»?

— Грейнджер, драккл задери, — ругается он, судорожно надевая сюртук, — что бы понимала! Не тем, кем являетесь! — и он несется к лаборатории, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться в бег.

Около двери он останавливается, чтобы перевести дух и слышит, как эти двое говорят на повышенных тонах. Подслушивать, конечно — нехорошо, но очень познавательно.

— Рон, нет, — железным тоном отвечает на какой-то вопрос Грейнджер.

— Слушай, — голос Уизли тоже звенит от злости, — я не против твоего обучения, твоей карьеры и чтобы ты занималась тем, чем хочешь. Я не дурак, и все понимаю. Но, знаешь ли, когда ты меня и близко не подпускаешь, а потом срываешься в Хог… Что я должен думать? Скажи прямо, у тебя кто-то появился? Я не верю, что все из-за учебы. Ну не верю.

— Рон, мы сто раз это обсудили! Просто… просто сейчас…

Уникальный случай: Гермиона Грейнджер, у которой всегда на все есть ответ, не может подобрать слов!

— Да ничего не просто! — взрывается Уизли. — Я места себе не нахожу! Мать вопросы задает, Джинни надо мной подшучивает. Что происходит, Гермиона? Ты же сама хотела быть со мной! Я из-за тебя оставил Лаванду!

— И жалеешь теперь?

— Иногда да, — бросает Уизли. — Она, конечно, умом не блистала, но с ней было все предельно ясно, и она меня любила, в отличие от тебя.

Северус отходит, а потом, нарочито громко топая, стучится в дверь и тут же распахивает ее, обводя помещение грозным взором.

— Мисс Грейнджер, мистер Уизли? — он выжидает, с интересом переводя взгляд с одной на другого.

— Рон уже уходит, — ровным тоном сообщает Грейнджер. — Я могу его проводить?

— Сделайте милость, — он отходит от двери, позволяя им пройти.

— Не стоит напрягаться, все, что хотел, я выяснил, — и Уизли уходит один, напоследок саданув дверью.

— Извините, — Гермиона отворачивается и начинает что-то писать в своем дневнике. Ее рука подрагивает.

Северус подходит и встает рядом.

— Вы еще можете его догнать, — говорит он.

— Зачем? — она перестает писать, бросает перо и смотрит в сторону. — Он прав, с Лавандой Браун ему будет лучше. Она все время смотрела ему в рот, а я…

— Возможно, он не хочет, чтобы Браун смотрела ему в рот? Возможно, ему может нравиться именно ваш ужаснейший характер?

Грейнджер наконец-то переводит взгляд на него.

— Вопрос не в том, что хочет он, а в том, чего хотите вы, мисс. Ну же — догоняйте, он не успел уйти далеко, — добавляет он.

Она снова берет в руки перо и продолжает писать, даже не удостаивая его ответом.

— Вот-вот, — ворчит Северус, сам не понимая, почему ему хочется улыбаться, — жуткий характер!

— У вас не лучше, — замечает она. — Кстати, на вашем столе записи по последнему этапу приготовления образца номер четыре. Посмотрите. Я изменила порядок рун и результат оказался неожиданным, мы строили совершенно иные гипотезы.

Через минуту он забывает о Рональде Уизли и своем дне рождения и погружается в работу.

Минерва все же не сдерживает обещание и вечером Сесиль приходит к нему с подарком, оживленная, будто и правда в его комнатах — праздник и все ждут только ее.

— Я знаю, ты не хотел праздновать, но мы же можем сделать вид, что просто так встретились?

— И ты просто так принесла мне подарок?

— Почему нет? Ну же, посмотри! — она сама распаковывает сверток, достает красивый, шитый серебром по изумрудному, шлафрок. — В нем не будет холодно зимой и не будет жарко летом. Примерь!

Вещица красивая, но Северусу по вкусу его старый, кое-где основательно потертый халат. Он смотрит на подарок, стараясь не кривиться, и думает, что скоро Сесиль начнет менять тут мебель, переберет и изменит весь его гардероб и хорошо, если на этом успокоится. Он сдерживает вздох, благодарит ее и уже привычно раздевает. Он не может не удивляться — то, что недавно дарило столько эмоций, заставляя тело растворяться, а душу — парить, теперь становится чем-то вроде чаепития — мило, приятно и помогает занять время. По краю сознания плывут мысли, что им не хватает настоящей увлеченности друг другом, не хватает чего-то важного, но оргазм опустошает разум не хуже окклюменции, и Северус засыпает, сжимая Сесиль в объятиях.

На следующее утро, после завтрака, он, по чистой случайности, провожает мадам Помфри в больничное крыло. Поппи всегда не против поболтать с ним и нет нужды выдумывать повод. Когда они приходят, он спрашивает, грозно насупив брови:

— Поппи, это ты меня остригла, пока я валялся в беспамятстве?

— Ну… ты понимаешь, Северус… — Поппи идет красными пятнами. Видимо, она давно ждала этого разговора. — Там было столько крови. Мисс Грейнджер молодец, она сделала все, чтобы ты выжил, но все равно… столько крови, а пока ты лежал, уж прости, у нас было столько пациентов, что было немного не до сохранения твоей прически.

— И что мне делать с этим теперь? Я похож… я даже не знаю, с чем это можно сравнить, — заявляет он. — И они мне мешают!

— А лохмы вечно немытые, значит, не мешали? — Поппи упирает руки в бока.

— Ты знаешь, работа с зельями… — объясняет он ей в тысячный раз.

— Садись, Северус, — она ставит перед ним стул. — Я так понимаю, тебя надо постричь?

— Хуже не будет. Можешь все это сбрить.

— Не стоит подвергать детей такому испытанию — у тебя не тот череп, чтобы щеголять им, а у детей хрупкая психика.

— Это у меня от них уже хрупкая психика, — он снимает сюртук и садится на стул.

Через полчаса он выходит из больничного крыла, вполне довольный собой.

— Оу… — Грейнджер в классе собирает свои пергаменты и, увидев его, замирает в удивлении. — Вы подстриглись.

— Что вы? Не заметил. Это опять Поппи во сне, — говорит он совершенно серьезно.

Она хмурится, не зная, как реагировать, а его это забавляет.

— Грейнджер, мы не подружки, собравшиеся в Хогсмид, чтобы обсуждать мою внешность. Что у нас по плану?

— Мы вчера закончили всю практическую часть, теперь только аналитическая работа. Завтра, завтра же начинаются занятия, так? Я решила, что надо убрать свои вещи. И микроскоп.

— Микроскоп понадобится, записи тоже, но вы правы, хранить здесь слишком рискованно. Студентам под силу уничтожить абсолютно все... Значит… — он думает секунду, — рядом с моей комнатой есть еще одна, перенесем все туда.

Они споро разбирают записи — что-то уничтожают, что-то складывают в стопку. Потом Грейнджер занимается ножами, а он уносит и ставит на место котлы и прочую утварь. Они наводят порядок до обеда, почти не разговаривая, но Северусу спокойно и хорошо, как бывает только когда он один. Грейнджер, надо отдать должное, иногда умеет быть почти незаметной. Он смотрит на неё: она сосредоточенно разбирает последние склянки и то и дело вздыхает.

— Прекратите вздыхать, вы поднимаете пыль.

— Нет тут пыли, я вчера ее уничтожила, так что могу вздыхать сколько захочу, — дерзит она.

— Уизли? Жалеете, что не догнали и не вернули? — говорит он как можно равнодушнее.

— Не только. Я уже устала мучиться сомнениями. Хочу, чтобы все было просто и ясно. Как раньше.

— Ой ли. Мне кажется, просто и ясно не было и раньше.

— У нас была цель, а сейчас мне иногда почти все кажется бессмысленным по сравнению с войной.

— Даже наша работа?

— Нет, — она мотает головой. — Иногда это единственное, что меня заставляет слезть с кровати. В этом же есть практическая польза, так? — спрашивает она с надеждой. — Наша работа кому-то поможет?

— Конечно, мисс, — он подхватывает микроскоп и специальный ящик с ручкой для переноски фиалов с зельями. — Берите пергаменты. Так вот, наша работа в первую очередь поможет мне. Время приготовления мы сократили, а качество повысили. А потом мы опубликуем этот труд, он станет доступным для других волшебников-зельеваров и облегчит жизнь еще и им. А если, не приведи Мерлин, опять кто-то захочет повоевать… Вы же понимаете, возможность быстро приготовить то же кроветворное во время военных действий и возможность долго хранить готовые зелья без дополнительный усилий — дорогого стоит.

— Спасибо! — искренне отзывается она, наконец-то берет бумаги и выходит из класса.

— Кстати, как насчет того, что остаться в Хогвартсе еще на год, преподавать зелья? — спрашивает он как бы между прочим.

— А вы? — она останавливается. — А вы?

— Если Визенгамот сочтет возможным…. Я уеду, — честно отвечает он.

— Ах… да… — она продолжает идти, внимательно глядя под ноги.

Они в молчании добираются до комнаты, которая теперь будет их общим — до чего он дожил! — рабочим кабинетом.

— Скажите, — Грейнджер сгружает записи на стол, и поворачивается к Северусу. — Давайте сюда микроскоп, вот. Скажите, вам действительно так хочется уехать? Вы и сейчас тут несчастны?

Как ей объяснишь? Здесь сконцентрирована вся его боль, все разочарование, все порушенные надежды, даже надежда на смерть. Он привык отметать воспоминания, привык не думать о Лили и многих других, но всегда, неотступно они тенью следуют за ним и стоит расслабиться… У него нет сил наращивать броню, он исчерпал все свои возможности и он хочет просто покоя.

— Да, — говорит она, не получив ответа. — Я понимаю… Если это вас освободит, то я согласна.

Он не ожидает этого и ту же идет на попятный.

— Вы всегда больше любили трансфигурацию и чары, все что угодно, но не зелья.

Она пожимает плечами:

— Магия — она всегда магия. Мне все интересно, и если к зельям подойти по новому, то почему нет? Правда, не знаю, насколько у меня получится учить других, но я попробую.

— Мне не нужно одолжений! — продолжает ерепениться он.

— Вы же сами сказали — это неплохой старт. Меня же не запрут здесь навечно.

— И вы не передумаете? — спрашивает он, не веря, что ее даже не пришлось уговаривать.

— Я не передумаю, обещаю.

Минерва, предсказуемо, на его новость о согласии Грейнджер на следующий год заменить его на посту зельевара Хогвартса, поджимает губы. Наверняка у нее были на Грейнджер свои планы, но что поделать?

— Ты не забыл, Северус, — замечает Минерва, — что нам надо найти способ доказать замку, что директор не ты, а я? Помнишь, месяц назад, когда одна из лестниц перестала перемещаться? Мне не удалось вернуть ее в рабочее состояние.

— Ты намекаешь, что пока я вроде как директор, мне не уехать?

— Почему намекаю? — удивляется МакГонагалл.

— Минерва, может мне проще прыгнуть с Астрономической башни? — злится он.

— Это слишком даже для тебя, Северус. Надо просто найти обряд…

А то ему заняться больше нечем. Как раз утром он получает интереснейшее письмо из Министерства, и, судя по всему, ходить ему туда в отдел авроров, как на работу, а то и чаще, о чем он со злорадством сообщает Минерве.

— Я бы мог поставить на начальные курсы Грейнджер, — добавляет он, — но не знаю ее расписания.

Минерве не хочется идти у него на поводу, но выхода нет: одно дело найти разовую замену, другое — почти что постоянную.

— Надо подумать, приходите ко мне вечером.

И вечером они все втроем сидят и ломают голову, как без хроноворота сделать реальными отлучки Северуса в Лондон. Минерва при этом как бы между прочим задает Грейнджер наводящие вопросы. Видимо, она уверена, что Грейнджер согласилась на предложение стать зельеваром под Империо.

Грейнджер, почуяв благодарного слушателя, пускается в долгие рассуждения, плавно переходит на описание их работы, углубляется в такие дебри, что чуть не усыпляет уставшую Минерву. Северус ее не перебивает. Ему нравится сидеть в этом кабинете, который так недолго был его, нравится пить чай, приготовленный самой Минервой, нравится тепло камина и то, с каким жаром и искренним интересом Грейнджер рассказывает. Он бы сам хотел быть таким, как она, он таким когда-то и был, но уже основательно забыл — как это. Он не врал: он старше Грейнджер на вечность и сейчас, как никогда, чувствует себя не просто старым, древним.

В министерстве ровным счетом ничего интересного не происходит. Авроры, вынужденные исписывать по сто ярдов пергамента, сами зевают, по кругу задавая одни и те же вопросы. После войны ряды авроров поредели, и становится ясно, почему они с энтузиазмом приняли недоучек Уизли и Поттера.

Аврор Джошуа Финчер, допрашивающий Северуса, — «Мы просто с вами беседуем, профессор», — учился у него лет пять назад, но тогда Северус и подумать не мог, что старательный райвенкловец пойдет в авроры. Джошуа предельно корректен и Северус перестает ощетиниваться на каждый вопрос, а сам Джошуа перестает заикаться, как при первой встрече, и, начиная со второго визита, вынужденное общение не доставляет неудобств ни одному, ни другому. Северус рассказывает то, что помнит, что знает. Джошуа вежливо, но упорно пытается узнать что-то сверх того. Северус в который раз повторяет, что не сидел около Волдеморта двадцать четыре часа в сутки. Джошуа обещает, что скоро все закончится и Северусу очень хочется ему верить.

Однажды, в середине февраля, он выходит из кабинетика Джошуа и встречается нос к носу с Амикусом Кэрроу, которого ведет хмурый охранник.

— Ах ты, гнида, — хрипит Кэрроу, — выжил, тварь. Ну что ж, это даже хорошо, просто прекрасно!

Северус молчит, даже не удостоив Амикуса взглядом. Как же он мечтал придушить Кэрроу в прошлом году — что его, что его ненормальную сестрицу! И сейчас, если не держать себя в руках, то можно же совершенно случайно послать вслед Кэрроу какое-нибудь не слишком простительное заклятье.

Грейнджер, что вполне ожидаемо, справляется с преподаванием вполне сносно. Она умеет быть прилежной и при этом, если что, не гнушается нарушать правила. А главное — ей действительно интересно и это с лихвой окупает многие промахи. Младшие курсы обожают почти-что-профессора Грейнджер, смотрят на нее, открыв рот. Ну понятно: героиня войны! И сама Грейнджер, отчитываясь о проведенных уроках (в их кабинете), взахлеб рассказывает о том, как прошел день. Он сидит, подперев щеку рукой и слушает, потому что, во-первых, сам-то наговорился в министерстве до мозоли на языке, а во-вторых, ему нравится ее слушать.

— Между прочим, сегодня день святого Валентина, — заявляет она, доедая булочку с корицей и допивая чай.

— Какое счастье, что меня не было в замке, — сообщает он.

— В этот раз, кстати, все было очень пристойно и очень романтично… — она отхлебывает чай.

— Ну же, продолжайте, Грейнджер, я вижу, вас распирает от желания рассказать подробности. Кто и что на это раз сотворил?

Она смеется:

— Рози Карлайн пришла на завтрак вся в слезах и с маргаритками в волосах. Это один юный джентльмен решил так выразить свое восхищение ее красотой, но Рози не оценила. И знаете, в чем была основная причина слез?

— Понятия не имею.

— Она не Маргарита, а Рози, ей нужны были розы в волосах, — она замолкает, а потом неожиданно добавляет. — Забавно, что в тот момент я вспомнила о вас, профессор.

— Забавно, — кивает он. — А что, мистер Уизли…

— А что мистер Уизли? — она округляет глаза, словно не понимает — о чем это он и тут же идет в атаку, — а вы поздравили профессора Дебове?

— Не наглейте, Грейнджер, — он зевает. — Я зверски устал. Финчер пообещал мне, что пару-тройку недель меня не побеспокоят, так что — ваша практика пока что закончена.

— Если честно, не могу сказать, что расстроена, — сообщает Грейнджер, вставая, — учить — это интересно, но жутко утомительно.

— А то я не знаю, — бурчит он.

— А еще мне очень-очень надо в Запретный лес, собрать вороний подснежник.⁽¹⁾

За окном то и дело метет, но дыхание весны уже чувствуется: небо, когда снег наконец-то перестает идти, становится выше, воздух прозрачнее, а солнце, стоит ему выглянуть ненадолго, припекает совсем по-весеннему.

— Что вас вечно тянет на приключения?

— Целебные свойства вороньего… — начинает она занудно.

— Избавьте, Грейнджер, — кривится он, — я знаю про его свойства. И не суйтесь в лес в одиночку. Там сугробы сейчас такие, что вас саму придется искать, как ваши подснежники. И искать придется мне.

Но она его само собой не слушает и притаскивает через пару дней целую корзину цветов с нежными, почти прозрачными лепестками, благоухающих талым снегом. К нему возвращается желание придушить ее голыми руками, за то, что не послушалась, за то, что слушаться не собирается и за то, что ему не наплевать на ее прогулки по Запретному лесу.

— Вы собрали — вам их и заготавливать, — заявляет он и уходит, вежливо прикрыв за собой дверь.

Он идет к Сесиль, хотя эти визиты доставляют ему все меньше и меньше удовольствия. Секс, оказывается, может наскучить. Стоит новизне: «Вот оно как бывает!» пропасть, как пропадает и вся прелесть этого занятия. Но Северус продолжает навещать Сесиль, и она продолжает пускать его, хотя и с ее стороны он видит охлаждение. Они похожи на пару, которая продолжает по инерции танцевать, когда музыка давным-давно смолкла.

Завтрак в воскресенье всегда немного отличается от завтраков любого другого дня. В зале царит какая-то особенно расслабленная атмосфера. Никто не спешит, а некоторые, как Сесиль, не спускаются к завтраку вовсе. Флитвик позволяет себе развернуть «Пророк» прямо за столом (чего в другие дни не делает) и читать его, не торопясь, потягивая кофе чашку за чашкой.

— Подумать только, — восклицает он. — Наш коллега сбежал! — «коллега» он произносит таким тоном, словно это самое грязное из всех непристойных ругательств.

— Кто? — тут же нервно вскидывается Поппи.

— Амикус Кэрроу, — отвечает Флитвик и добавляет, — вчера вечером. И куда смотрят наши бравые авроры? Он же ненормальный!

Северус допивает чай и деланно спокойно ставит чашку обратно на блюдце. «Ненормальный»! Это слабо сказано. Такое сочетание тупости, изворотливости и садизма Северус не встречал больше никогда.

— Подастся в бега и ищи-свищи его, — подает голос Спраут. — Как он выбрался из Азкабана?

— Его привезли в министерство для дачи каких-то важных показаний, — сообщает Флитвик. — Он воспользовался суматохой, пишут, что, возможно, ему помогали.

— Только этого нам не хватало, — тихо говорит Минерва и смотрит на Северуса. — С этого… с него станется начать сводить счеты.

Северус не боится, но ему ужасно не хочется разбираться еще и с этим. У него и так ни на что время не хватает: в редкие свободные минуты он пытается найти хоть намек на ритуал или на что-то похожее, чтобы снять с себя директорские обязанности. А еще у него не доделана аналитическая часть совместного эксперимента с Грейнджер и эта малявка позволяет себе пенять ему, что из-за него стоит работа! Сесиль недовольна, что он редко находит время на нее, а непроверенные работы студентов скоро обгонят по высоте Монблан. И как будто мало этого: так еще думать о Кэрроу. Но Северус знает, на что способен последний: выслеживать, таиться, напасть со спины, сделать гадость, долго мучить жертву… Кэрроу ничего не стоит поймать ученика и…

Кажется, МакГонагалл думает о том же:

— Надо запретить хотя бы временно отлучки из замка, объяснить доходчиво все ученикам.

— Они попытаются его поймать сами, — возражает Северус. Он обводит взглядом зал. Грейнджер, которая только что сидела и болтала с младшей Уизли, уже куда-то пропала. — Прости, Минерва, я должен…

Он идет по залу, подходит к Джинни Уизли и велит следовать за ним. Она пожимает плечами, но подчиняется. Пожалуй, только эта девочка из всех Уизли не вызывает у Северуса раздражения.

— Где мисс Грейнджер?— спрашивает он, как только они отходят от Большого зала.

— Понятия не имею, — она пожимает плечами и складывает руки на груди. В глаза у нее мерцают огоньки и у Северуса складывается ощущение, что она знает что-то очень важное, и не только о перемещениях Грейнджер. На всякий случай он хмурит брови:

— Я надеюсь на ваше благоразумие, мисс. Кэрроу, Амикус Кэрроу сбежал из-под стражи.

— Мерлиновы штаны! Сучий сын! — выплевывает она, не в силах сдержаться. — Жаль, что его не прибили в день битвы.

— Выбирайте выражения, — холодно осаживает ее Северус. — Сегодня выйдет предписание не покидать замок. Итак, где мисс Грейнджер?

— В Запретном лесу, она сказала, что ей нужны еще цветы, что тех, что она собрала...

Он, не дослушав ее, бежит к выходу, даже не подумав спуститься за теплой мантией. К чертям! На улице солнце пригревает и если не заходить в чащу — не замерзнешь, особенно если несешься, как испуганный кентавр. Он сам не может понять до конца, чего так переполошился, но воображение подсовывает картины одна другой хлеще и он заверяет себя, что лучше перестраховаться, чем потом сожалеть.

Он влетает в лес, пытаясь припомнить, где росли вороньи подснежники, бежит почти наугад и вдруг слышит вскрик. «Грейнджер!» — орет он. Она что-то кричит, но ветер не дает разобрать — что. Судя по звуку — она достаточно далеко, Северус снова пытается бежать и проваливается в снег чуть ли не по колено — в низинах еще хватает сугробов.

Он ненавидит летать, терпеть не может, но, пробормотав заклинание и взмахнув палочкой, взмывает и летит туда, откуда слышался крик.

Грейнджер с невозмутимым видом сидит в какой-то яме и спокойно рассматривает свою ногу.

— Грейнджер, — шипит он, опускаясь рядом и покачиваясь — после этих долбаных полетов его мутит, хуже, чем после парной аппарации.

— Оу, вы прилетели? — спрашивает она.

— Странно, — язвит он, — не может быть. Что вы там делаете и почему орете на весь лес? Я решил, что вас убивают!

— Я думала, тут земля, а тут был снег, но не оказалось дна, и я упала. Но лодыжка в порядке, — бодро рапортует она.

— Знаете, Грейнджер, — он протягивает ей руку, — я вас однажды прибью сам, чтобы сэкономить нервные клетки!

— Но сегодня отличный день, я же не ночью пошла. Что со мной могло случиться? В самую чащу я не лезла… — заявляет она и ему нечего ей ответить.

— Давайте руку, живей!

Она протягивает ему руку, цепляется за него, он выдёргивает ее из ямы слишком резко, они качаются и чуть не падают: он вынужден — конечно же вынужден! — обнять ее и прижать ее голову к своему плечу. Он знает, знает, что должен тут же отпустить ее, еще раз отругать и отконвоировать в замок, запретить из него выходить — она студентка и обязана слушаться, но… но вместо этого прижимает ее к себе еще сильнее. Она что-то бурчит.

— Что? — спрашивает он раздраженно, чуть отстраняясь.

— Вы меня придушите, — она смотрит на него с улыбкой и не пытается отодвинуться, даже когда он размыкает объятия и его руки повисают, она стоит и обнимает его за талию.

— У меня еще нога болит, мне кажется, я переоценила себя, — объясняет она свое возмутительное поведение.

— Если вы скажете, что не сможете идти… мне придется… вас левитировать. Не думаю, что вам это будет по душе, — говорит он и не узнает свой голос.

Она цепляется за него одной рукой, наклоняется, трет лодыжку, с трудом балансируя и рискуя снова свалиться. А заодно свалить его.

— Грейнджер, с вами столько хлопот! А я думал — с Поттером тяжело, наивный. Садитесь! — он трансфигурирует маленький пенечек в пень побольше, она хмыкает и он смотрит на нее красноречиво: пусть только попробует хоть что-то сказать — он и сам знает, что в трансфигурации не ас.

— Давайте уже вашу ногу! — он встает перед ней на колени, помогает снять башмак, который больше подошел бы суровому аврору, чем молодой девушке.

— Это берцы, очень удобны для таких прогулок, — она считает нужным просветить его.

— Лишняя информация, — огрызается он, — меня не волнует ваша обувь, — он осматривает ногу. — Так больно? — она морщится, но терпит. — Это не перелом, вывих. Сейчас... — он немного поворачивает и дергает ногу, Грейнджер вопит так, что с соседней елки падает несколько шишек, а где-то вдали смолкает рев гиппогрифа.

— Вы не предупредили! — на глазах Грейнджер слезы.

— Зато через пять минут будет легче, и вы сможет ковылять.

— В больничное крыло не пойду, там можно умереть со скуки, — она напяливает свои ужасные «берцы», встает и делает пару шагов… — Тем более уже ничего не болит. Спасибо!

— Заболит к вечеру, — злорадно обещает он. — Пойдёмте,— он с тяжелым вздохом предлагает ей руку, но скоро становится понятно, что так идти невозможно и он обнимает ее за талию, на всякий случай грозно посмотрев.

Они медленно бредут к замку, ему приходится помогать Грейнджер, да еще тащить корзину: само собой Грейнджер уперлась и потребовала набрать цветов, раз они «все равно уже тут».

А вечером Сесиль устраивает ему скандал. Она умудряется кричать шепотом! Она втолковывает ему, как он неправ, что связался с Грейнджер, что она — чертова интриганка и манипуляторша. Он смотрит на Сесиль с тоской, просто слушает, даже не делая попыток возразить и думает — неужели любые отношения обречены на такое? Неужели всегда все так заканчивается? Неужели даже с Лили они бы превратились в пару, где она выносит мозг, а он или пьет, или бьет или становится полным ничтожеством? Если вспомнить его семью, то выходит — так оно и есть? Неужели стоит радоваться, что Лили не стала его, не превратилась в озлобленную сучку, которую б он возненавидел? Ему становится невыносимо, и он уходит молча, даже не хлопнув дверью.

Сесиль бежит за ним, шепотом просит прощения, идет с ним до его комнат.

— Прости, прости, — повторяет, когда он сдается и впускает ее к себе. — Я не могу на это смотреть! Мне иногда кажется, что она нарочно, нарочно, ты понимаешь? Она умная и хитрая, она…

— У нее же есть жених…

— Она с ним в ссоре!

— Какие познания о личной жизни студентов.

— Она с моего факультета! — у Сесиль дрожат губы. — У них только и разговоров, что Грейнджер отшила Уизли! Захочешь не знать — не выйдет. И она меня не ставит ни в грош! И другие на нее смотрят и… Они меня ненавидят из-за нее! Зачем я приехала! — она садится на стул и чуть не плачет… — Ты знаешь, что они отказались ходить в мой клуб. Знаешь?

— Кто — они? — устало спрашивает он, садясь напротив и думая, что он сыт по горло «серьезными» отношениями, что он не хочет ничего подобного и что даже секс того не стоит.

— Все эти… переростки.

— Все эти переростки, Сесиль, воевали. Они не к тебе не хотят идти, они убивали и… им не хочется дуэлей, даже в шутку. На уроках они ведут себя прилично? Не желай большего, тренируй младших, — говорит он, удивляясь, когда это научился понимать детей? Раньше за собой он такого не замечал, наверняка это тлетворное влияние Грейнджер. Он задумывается о ней и о том, что она-то наверняка сможет построить нормальные отношения, когда придет в себя, отойдет после войны, когда уедет к чертям отсюда, когда… и тут он вспоминает, что сам уговорил ее остаться здесь.

Ну вот, возвращается такое знакомое, успокаивающее, привычное ощущение собственной ничтожности.

— Ты меня не слушаешь! Северус! — Сесиль сползает со стула и становится перед ним на колени, заглядывает в глаза. — Северус?

И он понимает, что пуст, абсолютно пуст и ему нечего ей ответить.

Она воспринимает его молчание как покорность и успокаивается. А он впервые в жизни понимает, что чувствовала Лили к нему: наверняка это была вот такая брезгливая жалость, когда только воспоминания о чем-то хорошем мешают оттолкнуть человека.

Следующие недели пролетают на удивление быстро и спокойно. Весна вступает в свои права, но ни Северусу, ни Грейнджер не до прогулок. Сесиль делает вид, что ничего не происходит и, кажется, смиряется, что Северус большую часть времени проводит с Грейнджер, но чем больше Сесиль старается угодить ему, тем больше это раздражает Северуса.

Правда, Грейнджер тоже раздражает его, но как-то иначе и если от Сесиль хочется сбежать, то Грейнджер хочется приковать цепями в кабинете, чтобы легче было контролировать ее неуемную энергию и жажду знаний.

Она сидит перед ним, в его личных покоях, сложив стопку книг на коленях и упираясь в нее подбородком, и смотрит внимательно и немного печально. Ее волосы отросли и топорщатся в разные стороны. Он велит ей или смазывать их маслом, чтобы они не летели и не могли случайно попасть в котел, или надевать косынку. Она соглашается на косынку и теперь так смешно в ней выглядит, а ему хочется подойти к ней и заправить все время выскальзывающий на лоб локон.

— Значит, вас держит тут еще одни долг? — спрашивает она. — И вы почти что директор?

— Я надеялся, если честно, что Минерва возьмет это на себя. Был уверен, что ей захочется единоличной власти, но оказывается, нет.

— И никаких зацепок?

— Грейнджер, мне делать больше нечего, как вам жаловаться? Просто, зная вашу тягу читать все подряд, думал, может вы что-то встречали об этом?

— Не-а, — она пытается переставить руку, у неё не выходит и она, ловя книги, чуть не падает сама. — Он подхватывает ее, отбирает книги, уносит их в библиотеку и в который раз думает, что они стали слишком часто касаться друг друга. С одной стороны — это неприемлемо, с другой — они вместе работают и, по мнению Грейнджер, дружат.

— Но знаете, — она идет за ним следом и останавливается за спиной, пока он расставляет книги по местам, — у меня есть идея. Надо поговорить с портретами бывших директоров. Уверена, кто-нибудь что-нибудь слышал или знает.

— А то я не говорил, — желчно произносит он, пытаясь втиснуть «Трактат о тысяче способов применения корня мандрагоры» в узкую щель на полке. — Или они не хотят рассказывать или Минерва успела переговорить с ними до меня, или старые склерозники просто ничего не помнят. Ну или не знают, — он ставит последнюю книгу на полку и поворачивается к Грейнджер.

— Мы найдем, обязательно найдем, — заверяет она его. — Я помогу.

— Зачем вам это? — спрашивает он. Последнее время он заменил свой вопрос о том, что ей от него надо, на вопрос: «Зачем ей это надо?», хотя и на первый ответа так и не дождался.

— Свобода, ваша свобода.

— Это не ответ. Вам какая выгода?

— Всю жизнь мечтала занять ваше место, — отвечает она ему в тон. — А как вас иначе сместишь?

— Врете. И вообще, это полная ерунда, — взрывается он, — моя свобода в обмен на вашу?

— Почему же? — она берет со стола его яблоко и начинает его есть, — хотите? — и протягивает Северусу яблоко, любезно развернув еще не надкусанной стороной.

«Прекрасно было яблоко, что с древа, Адаму на беду сорвала Ева…», — проносится в голове, но он уже берет ее руку в свою, кусает и наслаждается его сочным вкусом.

— Я не теряю свою свободу, — продолжает она. — Это мой выбор, совершенно осознанный и добровольный.

— Вы просто не знаете, во что вы ввязываетесь, — он утирает тыльной стороной ладони сок с губ. — Через несколько месяцев вы будете уверены, что я вас жестоко обманул и испортил ваши лучшие годы.

— Знаете, после войны, страха, жизни в лесу, в палатке… Нет, у вас не получится испортить мне жизнь, — она опять протягивает ему яблоко. Он снова кусает и смотрит прямо ей в глаза и ему так нравится, как ее щеки медленно заливает румянец и она, не выдержав, все же отводит глаза. Он не признается и под пытками, что ему нравится ее смущать, но ему и правда — нравится. Нравится, потому что… да просто потому, что она смущается и это забавно. Но он ни на секунду не забывает: она его ученица, а значит — он не сделает ничего, что может навредить ее или его репутации.

1) На самом деле есть подснежник Воронова, он действительно содержит галантамин, который можно (хоть и не выгодно) использовать при лечении болезни Альцгеймера и ряда миопатий.

Вернуться к тексту

Весна выдается на удивление теплой, ученики изнывают и изводят учителей просьбами отпустить их в деревню. О Кэрроу — ни слуху ни духу, в «Пророке» появляется информация, что его видели якобы то ли в Бразилии, то ли в Австралии. Но это — не точно. И МакГонагалл отменяет постановление, позволяя старшекурсникам наведаться в Хогсмид.

Северусу это не нравится. У него масса дел и совершенно никакого желания тащиться в деревню, а вот Грейнджер деловито составляет список покупок и горит нетерпением.

— Я встречусь с мальчишками, даже не верится, — улыбается она.

— Соскучились?

— Конечно. У меня не такой уж широкий круг близких людей, а те, кто остался в магловском мире… — она мрачнеет.

— Я могу помочь как-то решить проблему с родителями? — спрашивает он, ужасаясь сам своему вопросу. Вот кто его тянет за язык?

— Спасибо, но нет. Это связано не только с возвращением памяти. Сами понимаете, перевезти двоих взрослых в Австралию и наладить там жизнь… И что теперь? Знаете, профессор, — она откладывает свои записи. — Если я чего-то и боюсь, так это того, что они меня не простят. То есть сделают вид, что простили, а в душе будут меня бояться. Они и так-то всегда с подозрением относились к магии, запрещали мне исправлять зубы, — она невесело усмехается. — Если быть до конца честной: они всегда боялись этого мира. А теперь есть шанс, что они будут бояться меня. Я не знаю, стоит ли мое желание вернуть их того, чтобы подвергать их стрессу.

Он не знает, что ответить. Минерва могла бы сказать, что была бы счастлива иметь такую дочь, и что родители будут только рады обрести ее снова, но он только бормочет:

— Если я смогу помочь…

— Спасибо, — искренне благодарит она. — Так что мальчишки — это одни из самых-самых близких мне людей. Я их люблю.

Он кивает, понимая, что разговор на этом следует закончить. Она вольна жить как хочет, встречаться с кем хочет и любить того, кого считает нужным.

Поход в Хогсмид проходит как обычно. Хотя на улице и тепло, но ветер дует злой, словно зимний, и взрослые спешат укрыться от него в «Трех метлах» или в «Сладком королевстве». Студенты, возбужденные свободой, снуют от магазина к магазину, стоят на улице стайками и хохочут. Северус заходит в «Три метлы», где его поджидают Сесиль и Минерва, которая в кои-то веки тоже выбралась в Хогсмид. Ей неспокойно, хотя она и делает вид, что все отлично. Северус замечает это и хмурится.

— Мне кажется, у меня начинается паранойя. Мне показалось, я видела кого-то в плаще Пожирателя, — говорит она тихо, когда Северус присаживается за их стол.

— Я могу пройти по деревне, посмотреть, — встает Северус и в этот момент раздается треск, грохот, а на улице кто-то кричит так, что в трактире повисает секундная пауза, а потом все разом устремляются к выходу.

— Стоять! — орет Северус, вторя Минерве, но их никто не слушает или не слышит. Они прорываются сквозь толпу: около входа круговорот из тех, кто хочет выйти и тех, кто наоборот, стремится укрыться в помещении.

Северус пробивается к окну, отшвыривая какого-то пьянчужку: по улице идут Пожиратели Смерти: черные мантии и уродливые маски, напоминающие черепа. Их пятеро и они явно накрыты защитным куполом. Они бьют по всем, кого видят, а заклятия, летящие в них, отражаются от сияющего купола. Знать бы, куда они идут и кто их цель.

— Все назад! — гремит голос МакГонагалл, усиленный Сонорусом и, наконец-то, толпа успокаивается и возвращается в трактир. Двери захлопываются. Северус видит, что Пожиратели останавливаются.

— Надо прорвать купол, ты сможешь? — спрашивает Северус Сесиль, которая стоит рядом и держит его за руку.

— Я… я никогда не бывала на боевых… Только на одном задержании, но там…

— Ты что, боишься, бравый аврор?— спрашивает он, оскаливаясь.

— Нет, просто… — ее колотит. Он встряхивает ее.

— Там дети, мы несем за них ответственность. Мы — должны. Быстрее! Ну, знаешь как порвать защитный купол? Черт, вас этому учили?

— Да, да, — ее взгляд проясняется. — Да, я готова.

— На счет три!

Они оказываются с Минервой у входа одновременно, дверь распахивается и они вылетают наружу, в них летят заклятья, Северус успевает отразить их, пока Минерва и Сесиль с двух сторон лупят по защитному куполу и тот с громким чавкающим звуком лопается. Драка выходит что надо. Северус взмахивает палочкой и невидимый хлыст отсекает правую руку одному из Пожирателей, который тут же кулем оседает на землю, а Северус в пару приемов кромсает следующего. Минерва и Сесиль не отстают. С другой стороны — он видит — бегут Поттер, Грейнджер и Уизли. У Пожирателей нет шансов, и скоро все они корчатся на земле.

Раненых — не сосчитать. У Северуса подкашиваются ноги и дико хочется сесть, а лучше лечь. А еще лучше — выпить, и он обещает себе напиться, как только окажется в подземельях, но пока что — нельзя. Поттер и Уизли берут на себя доставку Пожирателей в аврорат. Конечно же — стоит ли удивляться, что один из них — Кэрроу. О, теперь Северус жаждет вызова на допрос, он уж выяснит — сам ли Кэрроу умудрился организовать такое, или кто-то другой. Он помогает раненой Розмерте, которая так не вовремя решила сбегать в соседний магазинчик, когда к нему подходит Грейнджер и трогает за плечо.

— Профессор, у вас кровь, вам тоже нужна помощь.

— Отстаньте, — он выдирает руку, но она шепчет заклинание, которое грубо, но закрывает рану.

— Это заклинание надо снять и промыть рану, когда…

— Ради Мерлина, исчезните, — бросает он сердито, она отшатывается и уходит помогать тем, кто действительно в этом нуждается. Он краем глаза замечает Сесиль, которая уводит учеников в Хогвартс.

В больничном крыле оказывается с десяток студентов, жители Хогсмида отправлены в больницу святого Мунго.

— Есть убитые? — спрашивает Поппи.

— Двое, — отвечает Грейнджер.

— Кто?

— Девочка с Хаффлпаффа, Роз-зи, Рози Карлайн… и мальчик, который ее… Эдвард Ша-шафик… — она сглатывает, с трудом дышит. — Простите, — и поспешно уходит, не желая продолжать разговор.

— Мерлин, бедные дети… — Поппи качает головой, сжимает руку Северуса. — Сколько смертей они уже пережили?

Вопрос не подразумевает ответа и Северус просто стоит, стараясь не думать о детях, которые вот только что были полны жизни, а теперь…

— Тебя надо перевязать, Северус, — Поппи трогает его за руку и кивает на пропитанный кровью рукав сюртука.

— Сам справлюсь, — устало говорит он. — У тебя и так много работы. Я пойду. Все зелья, — он показывает на список, который они составили только что, — будут у тебя в срок, как только приготовлю. Некоторые уже… есть. Я передам через камин.

— Хорошо, Северус, — кивает Поппи, вытирая подступившие слезы. — Мерлин мой, когда же это кончится?

Он уходит, не ответив. Он сам не знает — кончится ли это когда-нибудь, перестанут ли гибнуть ученики даже в мирное время.

Он успевает содрать с себя сюртук и рубашку, которые ни на что уже не годны, когда к нему снова вламывается Грейнджер.

— Что вам надо? — он, не таясь, достает бутылку огневиски.

— А мне… можно?

— Нет, нельзя, вы студентка.

— Пожалуйста, иначе меня снова вывернет.

— Огневиски вас от этого не спасет, — он наливает себе почти полный стакан.

— Дайте мне это чертово огневиски и все! — она тоже повышает голос. — Хотя сначала я все-таки вас перевяжу. Это та самая экспериментальная мазь, — поясняет она спокойнее, вытаскивая из сумки банки.

— Так бы сразу и сказали, что хотите на мне поставить опыт, — он все-таки садится и позволяет заняться его лечением.

— Вы и сами догадались бы, — сообщает она, обрабатывает его раны на плече сначала заклинаниями, затем настойкой (тоже их совместной разработкой), и только потом аккуратно наносит мазь. Она гладит его по плечу, и он видит, как постепенно, но быстро начинает затягиваться рана. Действие у зелья потрясающее, они не зря потрудились.

— Опять вы меня спасаете...

— Фигня, — отмахивается она. — Я думаю о том, что нам надо приготовить для мадам Помфри много всего. А если у вас будет болеть рука…

— Не продолжайте, вы убедили меня, что с милосердием вы покончили, — усмехается он, — теперь вами управляет меркантильный интерес. Растете! — и протягивает ей стакан, в котором на донышке плещется огневиски.

— И это все? — спрашивает она, очень знакомо и очень смешно выгибая бровь.

— Вам хватит, поверьте.

— Вы что, студентом не были? — шепчет она, — вы думаете, мы крепче сливочной шипучки и не пили ничего?

— Оставьте свои секреты при себе, Грейнджер, — отвечает он ей тоже шепотом.

— Ваше здоровье, профессор, — и она выпивает огневиски, морщится и вздыхает, рассматривая пустой стакан.

У него стакан полон наполовину, Северус опрокидывает его в себя, закрыв глаза. Не открывать бы их вовек. Он хочет напиться и хоть на время выпасть из реальности, но для этого надо выставить Грейнджер. А она зачем-то гладит почти затянувшуюся рану.

— Что вы хотите там увидеть? — спрашивает он, так и не открыв глаза.

— Если бы такую мазь мы придумали раньше… — говорит она умиротворяюще тихо, — то этих шрамов бы не было… — она едва-едва дотрагивается до рубцов, оставшихся после укуса Нагайны. Он думает, что Сесиль ни разу не прикоснулась ни к ним, ни к блеклой метке, предпочитая делать вид, что их и вовсе нет. Он не открывает глаз, а Грейнджер — вот это жажда познаний! — разве носом не водит, изучая все отметины на его теле, оставленные и Волдемортом, и Нагайной, и подростками маглами когда-то давным-давно, в другой жизни.

Он открывает глаза и оказывается с Грейнджер нос к носу. Он видит как, наверное, от испуга увеличиваются ее зрачки, как они почти сливаются с радужкой и при этом Гермиона так и стоит, склонившись, не делая ни одной попытки выпрямиться, чтобы прервать эту неловкую ситуацию. Он должен что-то сказать, что-то хлесткое, чтобы она задрала нос и ушла, но он тоже молчит, и даже не шевелится, словно боится ее спугнуть. Он смотрит ей в глаза и даже не используя легиллименцию, понимает, что если он потянет ее на себя, совсем немного, и их губы встретятся, то она… она не будет против. Но правила, въевшиеся под кожу, верещат: «Нет! Не смей! Нельзя!» и он глухо произносит:

— Грейнджер, уходите, Мерлина ради.

И она, кивнув, уходит, даже не сострив напоследок. Она сбегает, а он вытягивается в кресле и снова закрывает глаза. Пустой стакан в его руке подрагивает.

Он сидит в кресле ещё с четверть часа, а потом, хотя ему и не хочется, встает: Поппи ждет зелья. Он добрым словом поминает Грейнджер, если бы не она — не было бы у них подготовленных баз, а значит работа заняла б вдвое больше времени. Он готовит зелья, сверяясь со списком и с горечью отмечает, что притупляющее чувства действие огневиски закончилось.

Приходит Сесиль и встает у порога, обнимая себя за плечи.

— Северус, нам надо поговорить, — она смотрит куда-то сквозь него.

— Не лучшее время и не самое подходящее место. Я занят, — отвечает он.

— И все-таки сейчас. Потом я не смогу, снова начну себя уговаривать, что все, в общем, нормально, но это же не так! Ты… ты можешь не отвечать, но выслушай. Я знаю, ты считаешь меня поверхностной и, наверное, глупой, куда мне до… впрочем, не важно. Но я… я…

— К чему все это? Что ты хочешь сказать? Мы же оба все знаем и понимаем, — он даже рад, что она завела этот разговор, сам бы он на него не решился. — Сесиль, все же очень просто: я тебе подвернулся под руку. Ты сама говорила — в Хогвартсе выбор не богатый.

— Северус, я…

Он подходит к ней ближе, вытирая руки о старое полотенце.

— Ты любишь меня, Сесиль?

— А ты меня? — отвечает она, сводя брови. — Все я и я. А если б не я — то ничего бы и не было? Я ждала, что ты… что ты будешь идти мне навстречу. Я думала, тебе это тоже важно. Я ждала, но ты…

— Ты хочешь, чтобы в нашем расставании был виноват я? — спрашивает он, с трудом сдерживая злость. — Хорошо, я готов взять на себя вину за все, если тебе будет легче…

— Не притворяйся благородным, — щурит она глаза, — тебе просто наплевать. Наплевать на меня, на то, что думают окружающие. Может, только мнение Грейнджер тебя и волнует, а так… Бог мой, — она нервно смеется, — а я-то наслушалась о тебе сказок! Благородный герой!

— Прости, что не оправдал, — он отворачивается. — Поппи ждет лекарства, прости, я должен работать.

В ответ он слышит лишь хлопок двери.

Он устает. Можно было бы вызвать на подмогу Грейнджер, но Северус только стискивает зубы: сейчас предпочтительнее одиночество. Едва он успевает передать Поппи очередную порцию лекарств через камин и заметить мелькающую на заднем плане макушку Грейнджер, как его уже вызывает МакГонагалл.

— Это моя вина, я не должна была отменять распоряжение, — начинает Минерва, когда все учителя собираются в ее кабинете. — Но сделанного не воротишь, правда, не знаю… не знаю, чем могут закончиться разбирательства. Моим заместителем остается профессор Снейп, и если я…

— Минерва, все будет в порядке, виноваты они, те, кто напал, но не ты, — тихо говорит Синистра, забыв от напряжения об официальном обращении.

— Мы должны организовать прощание. Родители погибших учеников прибудут через несколько часов. Мы должны почтить память, мы… — Минерва выпрямляет спину, встает, опираясь на стол. — Я не хочу, чтобы дети стали бояться снова.

— Это неизбежно, — тихо замечает профессор Вектор.

— И все же. До каникул осталось совсем немного времени. Пятому и седьмому курсу, вместе с теми, кто доучивается, в первую очередь надлежит думать о экзаменах. Я прошу вас увеличить нагрузку, в пределах разумного. Свободное время сейчас — это не то, что им поможет. Итак, профессор Стебль…

В Хогвартсе то и дело кто-то гибнет, редкий год обходится без этого. Схемы, по которым действовать после этого, отработаны, но разговоры и обсуждения позволяют пережить шок и вернуть себе иллюзию контроля над ситуацией. Вот и сейчас, стоит облечь весь ужас смерти в повседневные одежды, с обсуждением кто за что отвечает и что когда надо сделать, и становится хоть немного, но легче. По крайней мере все, сидящие здесь, себя в этом убеждают.

Как только возникает возможность, Северус ссылается на работу и сбегает к себе. Он не успевает вытащить очередную бутылку огневиски, как вспыхивает камин и Грейнджер, уставшая и бледная, шагает к нему из кабинета больничного крыла.

— Нам надо приготовить модифицированное противосудорожное.

— Грейнджер, у вас что, нюх на алкоголь? — возмущается он. — Стоит вытащить бутылку, вы тут как тут!

Она не спорит, и это плохой знак, пожимает плечами и садится, а точнее оседает на его диван.

— Словно опять… как после битвы, — выговаривает она через силу. — Я не выдержу.

— Какого дьявола вас понесло в больничное крыло? Больше некому помочь? В замке сейчас полно народу!

— Но никто не ухаживал столько за ранеными, сколько я, — она поднимает на него глаза, обведенные темными кругами.

— Сидите, сейчас приготовлю ваше модифицированное, — он сует ей в руки стакан, где огневиски налито чуть ли не на дюйм и старается не думать о нарушении школьных правил. Он сбегает в лабораторию, еще раз велев Грейнджер сидеть и отдыхать.

Но она его не слушает, как обычно, и приходит за ним в «их» кабинет.

— Это же не могло быть случайностью? — спрашивает она и поясняет: — Кэрроу. Они не могли сидеть там просто и надеяться на удачу. Их кто-то предупредил?

— Кэрроу, поверьте мне на слово, никогда не блистал интеллектом. Мог сидеть и ждать, с него станется.

— А вдруг кто-то за этим стоит? Кто-то более… интеллектуальный? — она подходит и перехватывает, почти что автоматически, у него нож, позволяя ему заняться подготовкой других компонентов.

— Авроры разберутся, я уверен.

— А если они не станут? Если решат, что вот у них — есть беглый Пожиратель и подумают, что все ясно?

— Знаете, Грейнджер, — он переворачивает маленькие песочные часы, и песок тонкой струйкой начинает сыпаться вниз. — Я освобождаю вас от данного слова. Идите-ка в авроры, вас явно ждет успех с вашей-то въедливостью.

— И не подумаю, — она слабо улыбается. — Я обещала, и я не собираюсь лишать вас свободы.

— Как вы там говорили? — он высыпает последние ингредиенты в котел. — Вы не можете меня лишить свободы, это мой сознательный выбор. Я уже ни на что выдающееся не способен: ни на хорошее, ни на плохое. А вы молоды, у вас огромный потенциал!

— Хорошего? — уточняет она.

— И плохого тоже. Но, думаю, вы сделаете верный выбор.

— И все же я останусь здесь. У меня уже расписан план работы. За год я разберусь с тем, что у меня с потенциалом на самом деле. Но мне жаль, что вы уедете, — она так пристально смотрит на песочные часы, что Северусу начинает казаться — под ее взглядом песок потечет вверх.

— Да? Почему? — он хочет и одновременно боится услышать какое-нибудь романтичное признание: он понятия не имеет, что тогда делать. Но Грейнджер — это Грейнджер.

— Наше общение, во-первых, очень много мне дает в плане знаний, а во-вторых, держит меня в постоянном тонусе.

— Ох ты, — он разве что не выдыхает с облегчением, — поверьте, ученики вас будут держать в таком тонусе, который вам даже не снился.

— Да, но… — песок перестает сыпаться и она уменьшает огонь под котлом, но взгляд не поднимает, — но вы же сами знаете, что это не все.

Она стоит слишком близко от него, смотрит на кипящий котел. Северус считает про себя: через полминуты она погасит огонь. И когда это происходит, он протягивает руку, холодея от того, что собирается сделать, кладет ладонь ей на затылок и притягивает к себе. Он осторожен, он дает ей возможность вывернуться, оттолкнуть и уйти, но Грейнджер поднимает глаза и делает движение к нему навстречу.

Он целует ее, едва касаясь губами губ, потом чуть смелее и увереннее и она отвечает на поцелуй и когда поцелуй все же прерывается, нет никакого неудобства, словно они всегда после варки зелья только и делали, что целовались.

— Не сиди в больничном крыле до утра, тебе нужен отдых. Я проверю, — заявляет он, впрочем, уверенный, что она не будет его слушать, но Гермиона кивает и просто отвечает: «Хорошо». Она разливает по фиалам зелье, он их тщательно закупоривает. Собрав все необходимое, она, привстав на цыпочки, целует его в щеку и уходит.

А он стоит посреди их кабинета, до краев наполненный надеждой и не хочет шевелиться, чтобы не расплескать это удивительное чувство.

Ночью он находит предлог — как раз к полуночи готова новая порция лекарств — и перемещается в больничное крыло. Грейнджер почти его послушалась и это наполняет его неизъяснимой гордостью. Нет, она, само собой, осталась в больничном крыле, но зато легла спать. Он подходит к ее постели, но не решается дотронуться, чтобы не разбудить и думает о том, что впереди его ждут тяжелые времена.

На следующий день с самого утра в замок стекаются самые разные люди, в том числе министерские чиновники, попечительский совет чуть ли не в полном составе и, конечно же, бравые авроры Поттер и Уизли. Северус видит, как Грейнджер общается с Уизли в коридоре. И ему мучительно хочется подойти и узнать, о чем они так эмоционально беседуют. Неужели о Кэрроу?

— Она разобьет тебе сердце, — откуда ни возьмись, рядом появляется Сесиль, — жаль, что я этого уже не увижу.

Он молчит, пытаясь придумать достойный ответ.

— Я уеду, как только закончатся экзамены. Мама была права, для французов Англия убийственна. Ваш климат, ваши люди! — она презрительно поджимает губы.

— Ты собираешься порадовать Минерву сегодня?

— О, я не такая сучка, — усмехается Сесиль. — Разумеется, я дождусь, когда все это кончится.

— Спасибо и на этом.

— Не стоит благодарности.

Сесиль уходит в одну сторону, Уизли с Грейнджер, не замечая никого вокруг, в другую. А он остается стоять, размышляя о том, что превращается в дракона, который мечтает утащить Грейнджер в подземелья, закрыть там и никого и никогда к ней не подпускать. Ревность заполняет сердце и никакие здравые мысли о том, что никаких прав на Грейнджер у него нет, не помогают. Он подсчитывает, сколько дней остается до экзаменов и надеется, что ему хватит терпения, чтобы дождаться момента, когда он перестанет быть для Гермионы учителем.

После официальной части, когда все речи сказаны, слезы пролиты и обещания розданы, к Северусу подходит Поттер.

— Директор МакГонагалл сказала, что я должен обратиться к вам, — говорит Поттер так серьезно, что у Северуса не находится ни одной колкости для ответа.

— Я вас слушаю, мистер Поттер, — он делает приглашающий жест, и они отходят чуть в сторону. Интересно, сколько лет должно пройти, чтобы сын Лили перестал вызвать в нем глухое раздражение и возможно ли это в принципе? Северус успокаивает себя тем, что сделал для спасения Поттера все, и теперь свободен от этого долга.

— Принято решение закрыть все тайные ходы. Это должен делать директор, но…

— Идемте, — вздыхает Северус, — работы хватит на полдня: запечатывать достаточно большие ходы магией работа непростая, тем более Хогвартс может иметь на этот счет свое мнение.

Они идут в молчании, по дороге, откуда ни возьмись, к ним присоединяется хмурый Уизли.

— Профессор Снейп, — здоровается он.

— Мистер Уизли, — Северус едва кивает.

— Как идет следствие? — спрашивает Северус, когда они заканчивают заваливать последний ход. — Кого сумел завербовать этот ублюдок? Или старая гвардия пошла в бой?

— Набрал желающих в Лютном, предложил денег, — отвечает Поттер, — и этот меня сильно смущает. Наши специалисты уверены, что на нем заклятие забвения, и возможно обет, чтобы не проболтался. Обещают недели через две разобраться, — Поттер вздыхает, явно недовольный такой неторопливость коллег.

— Я бы хотел побеседовать с Кэрроу сам, — говорит Северус. — Наедине.

— Он с вами тоже, — заявляет Уизли. — Он полный придурок. Орал на допросе, что дело Лорда будет жить вечно, а те, кто его предали, пожалеют, что родились на свет. Разорялся, что верные Пожиратели возродятся, что он своими руками убьет вас, а потом всех грязнокровок, которые нашли приют в Хогвартсе. Ненормальный.

— Волдеморт тоже был в какой-то степени ненормальным, но это не помешало ему заморочить головы многим вполне разумным людям, — замечает Северус.

— Не понимаю, почему он сначала вас не нашел, чтобы убить, а потом уже всю эту свистопляску на улице не устроил, — говорит откровенный Уизли, не давая Поттеру и слова вставить.

— Сожалеете? — не может удержаться Северус.

— Да нет, — Уизли пожимает плечами, — просто не понимаю.

Поттер смотрит, раздумывает, что для него (по мнению Северуса) не характерно.

— Вы его не убьете и не сделаете ничего, что невозможно поправить, вы можете пообещать мне? — наконец спрашивает спаситель всея Британии.

— Вполне. А вам не придется ждать две недели.

— Я пришлю сову, — Поттер очень похож на отца, но через внешность Джеймса проступает что-то от Лили. Северус кивает и поспешно уходит. Все-таки полдня в обществе Поттера и Уизли — это слишком утомительно.

Северус пропустил ужин, да и обед тоже, и поэтому размышляет — не пойти ли прямиком на кухню, но решает вызвать домовика и спускается к себе. Дверь приоткрыта и он, все же выбитый из колеи разговорами о Кэрроу, вытаскивает волшебную палочку и только после этого заходит.

— Грейнджер, что вы тут делаете? — спрашивает он, убирая палочку и снимая мантию.

— Жду вас, профессор. И читаю, — она показывает книгу, которую взяла в его библиотеке.

Стол накрыт на двоих, и Северус замирает, думая, что никто никогда не ждал его вот так. Может, в детстве, но те воспоминания уже принадлежат кому-то другому. Странное чувство, что тебя ждут и что ты кому-то нужен, и он пока не может до конца осознать это. Он теряется, а Грейнджер спрыгивает с кресла, и босиком подходит к нему.

— Нас выгонят из школы с позором, — говорит он, а рука, будто помимо его воли, ложится на ее талию.

— Не к этому ли вы стремитесь, директор? — она старательно пытается сохранить серьезное лицо.

— Да, возможно, это было бы решением проблемы, — соглашается он, — но мы же не можем так поступить с профессором МакГонагалл?

— Мы ей не расскажем, зачем ее волновать? У нее и без нас забот хватает, да?

— Но правила, мисс Грейнджер. Как быть с правилами? Вы ученица… — он прижимается лбом к ее лбу, — я сойду с ума до окончания года, не выдержу.

— Правила… — шепчет она и ее ладонь ложится на его щеку, — что же нам делать?

— Лучше всего, — он отстраняется от нее и отходит на другой край комнаты, — лучше всего прекратить встречаться. Приостановить работу, пока вы, мисс, не закончите обучение, а потом…

— А потом вы, профессор, уедете, — перебивает она его.

— Уеду? — ему требуется пара мгновений, чтобы вспомнить, что он ждет не дождется возможности сбежать отсюда. — Но не сразу же! Вы не потянете продвинутые зелья, и учебные планы вы сами не подготовите и… значит мне придется задержаться, пока я не буду уверен, что можно вас оставить.

Она вызывает эльфов вместо ответа, что-то шепчет. Эльф, прядая ушами, согласно кивает и исчезает.

— И после того, как вы будете уверены, что я справлюсь — вы уедете?

— Вы так спрашиваете, Грейнджер, словно мечтаете меня выпроводить побыстрее, — ворчит он.

Она пожимает плечами.

— Нет, но если вы хотите уехать, то точно не буду даже пытаться удержать. И потом: есть каминная сеть, а в выходные мы вольны делать что угодно.

— Значит, вам будет достаточно выходных?

Она закусывает губу, чтобы сдержать улыбку.

— Встречаться по выходным — это очень романтично.

Он смотрит на нее, а потом не выдерживает и спрашивает:

— Что вас, мисс Грейнджер, может привлекать во мне?

— Ничего, совершенно ничего, — отвечает она с обезоруживающей честностью. — Это если подумать, но… с вами я чувствую себя на месте, профессор. Просто на месте. Мне спокойно и хорошо. И не хочется уходить. Наверное…

— Наверное, во время битвы вы очень неудачно приложились головой, — он ее перебивает, боясь, что разговор выйдет серьезный, а он к этому совершенно не готов и не уверен, что когда-нибудь будет.

Она страдальчески закатывает глаза и начинает загибать пальцы:

— Мы оба умные, нам всегда есть о чем поговорить, мы оба чтим правила, но всегда не прочь их нарушить. Я, кажется, стала понимать ваше очень специфическое чувство юмора, а вы — я заметила — спокойно относитесь, когда я пускаюсь в рассуждения. Кстати, кроме вас меня так никто не слушает. Нам нравится одно и то же, мы любим работать и…

— И мне почти сорок, я вдвое старше вас, Грейнджер, у меня жуткое прошлое, у меня масса врагов, я не очень богат, точнее — почти беден и у меня не самый простой характер. Я вам испорчу жизнь.

— Давайте составим списки врагов? Могу поспорить, мой не будет короче, — заявляет она. — И я могу вам тоже портить жизнь, если хотите.

— Я… — он не может произнести это вслух, он не может признаться, что боится новой боли и разочарования, боится, что вся эта затея обернется только горем и для него, и для нее. Он молчит, потому что откуда-то знает, хоть всегда был толстокож в отношении других, что она — не боится. И это сбивает с толку.

Она смотрит ему в глаза, и Северус чувствует, как тугая струна внутри него, натянутая до боли множество лет назад, вдруг ослабевает. Он протягивает ей руку, и она с готовностью вкладывает в нее свою ладонь. Они стоят, обнявшись, и Северусу начинает казаться, что вот так они вполне смогут протянуть до лета и даже не думать о большей близости.

Раздается хлопок и на столе появляются блюда с едой.

— Хочу есть, очень, — говорит Гермиона и садится к столу.

Они больше не возвращаются к разговору об отношениях, вместо этого сосредоточившись на куда как более захватывающей теме зельеварения.

А на следующий день, сразу после завтрака, Минерва показывает Северусу прошение Сесиль об отставке. Губы Минервы скорбно сжаты, в глазах немой вопрос.

— Я знаю, — Северус возвращает МакГонагалл пергамент, — она и меня звала с собой.

— И ты согласился? — обреченно спрашивает Минерва.

— Во-первых, — отвечает он со вздохом, — мне надо время, чтобы провести ритуал, чтобы замок признал директором тебя, эта двойственность… раздражает. Вчера угробил кучу времени на эти чертовы ходы, а я говорил, что надо было сделать это раньше! А для того, чтобы его провести, надо найти о нем хотя бы упоминание. Минерва, признайся, ты подговорила портреты молчать?

МакГонагалл выпрямляет спину еще сильнее и смотрит на него с возмущением, чем только больше укрепляет его подозрения.

— А еще требуется натаскать Грейнджер, с младшими она справится, но продвинутые зелья пока не потянет, со всем уважением, и…

— Северус, — лицо Минервы проясняется, — ты хочешь сказать, что…

— И я не могу бросить слизеринцев. Неизвестно, кто придет на место Сесиль. Что будет с факультетом? Им и так достается весь год, серьезных стычек нет, но, сама знаешь, они до сих пор не ходят по коридорам поодиночке.

— Ты останешься, Северус? — на глазах Минервы слезы.

— Да, Минерва, но только на один год. Я возьму на себя Защиту, только никаких дурацких дуэльных клубов. И помогу Грейнджер с Продвинутыми зельями, с седьмым курсом, надеюсь на шестой с оценкой «превосходно» пройдут от силы человек пять, я...

— Северус! — Минерва улыбается и словно молодеет на глазах, — как хорошо все устраивается! Я так тебе признательна…

— Вот только, — пресекает поток благодарности Северус, — на один год. Всего на один год. И вот что... — он собирается с духом. — Я бы на твоем месте искал еще и того, кто заменит Грейнджер. Она здесь не засидится.

— Есть что-то такое, что я должна знать? — спрашивает Минерва, вновь становясь серьезной.

— Пока нет, — отвечает он, делая упор на «пока».

— Надеюсь, ты понимаешь? — спрашивает Минерва, многозначительно поднимая брови.

— Я все пониманию, Минерва, — говорит он устало и уходит.

Следующую неделю ему кажется, что он вполне справляется и все держит под контролем. Гермиона готовится к экзаменам, попутно штудируя самый продвинутый из продвинутых курсов зельеварения по личным записям Северуса. Он отдает ей свои конспекты, а это куда серьезнее, чем предложение руки и сердца, хорошо, что она об этом не догадывается.

Они устают, их сил хватает только на поцелуи украдкой, но Северус понимает, что его выдержки надолго не хватит. Он словно видит Гермиону впервые. Любое ее действие, любое ее движение, звук ее голоса будит в нем желание быть вместе. Он доказывает себе, что это не имеет отношения к сексу и надеется, что сможет себя обманывать достаточно долго. Он благословляет их занятость: на общее времяпрепровождение времени почти нет, и слава Мерлину.

Сова приносит письмо от Поттера и Северус впервые спешит в Министерство с нетерпением. Уже вечер, большинство служащих разошлись, в коридоре, который соединяет холл с отделом авроров, его встречает Поттер.

— Вы же понимаете, профессор, — произносит Поттер заговорщически, — что мы нарушаем правила.

— Вам не привыкать, Поттер, а я как-нибудь смирюсь.

— Если бы не проволочки наших специалистов, — добавляет Поттер и сводит брови. — Наша юридическая система, оказывается, всегда была чудовищной.

Северусу трудно с ним спорить. Все знают, но все молчат, что суды и расследования в магическом сообществе носят весьма специфический характер и до истины докапываться особо не принято. Надежда только на Поттера, который придет и все изменит.

— Не убивать и не калечить, — добавляет Поттер серьезно. Северус смотрит на него свысока и ничего не отвечает.

В комнате, куда его запускает Поттер, стоит только стул, к которому магией привязан Кэрроу. Северус остается стоять у двери, складывает руки на груди и смотрит на Амикуса, ничего не говоря.

— Севе-ве-рус, то есть, сэр, профессор Снейп, — пот катится по лбу Кэрроу, но он не может дотянуться до него связанными руками.

— Кто тебя послал? — спрашивает Северус, подходя ближе. — Кто все это затеял?

Глазки Кэрроу бегают и установить зрительный контакт сложнее, чем в свое время с Поттером.

— Легиллименс, — Северус вытаскивает палочку и приставляет ее ко лбу Кэрроу, тот замирает с открытым ртом и выпученными глазами и Северус вламывается в его сознание: картинки, одна другой краше. Северус разбрасывает воспоминания, идет напролом, ищет то, что ему надо и находит. Он вздыхает и прерывает контакт. Хочется хорошенько вмазать этой скотине, мечтающей о пытках над школьниками: особенно эту мразь привлекают маленькие светловолосые мальчики.

— Ты, падаль, — шипит Северус, — молись, чтобы тебя больше никогда не выпустили из Азкабана и никакой другой гниде не пришло в голову устраивать тебе побег, потому что я, клянусь, найду тебя где угодно и смерть покажется тебе самым лучшим, что может быть в жизни. Силенцио, — добавляет он тихо.

Он должен убрать палочку и уйти, но он не может. То темное, что когда-то привело его в ряды сторонников Волдеморта, поднимается как осадок со дна души. Северус чуть поворачивает палочку и Кэрроу заходится в беззвучном крике. Ни одна пытка не сравнится с той, которую воображает себе сам человек. Северус вытягивает из Кэрроу самые жуткие страхи и заставляет его поверить, что сейчас, тут, они становятся реальностью. Кэрроу бьется в магических путах, его глаза наливаются кровью, рот перекошен, руки сводит судорогой, под стулом растекается вонючее пятно. Северус резко отводит палочку и Кэрроу обвисает: не было б магии, рухнул бы в лужу своей мочи. Северус презрительно поджимает губы и наколдовывает воду, которая обрушивается на Кэрроу словно водопад. Кэрроу приходит в себя и, видя Северуса, начинает трястись от страха.

— Только попадись мне на глаза, — шипит Северус и выходит, не оглядываясь. Весь визит занимает не более пяти минут.

— Что, все? — удивлен Поттер.

— Мисс Грейнджер была права, — вместо ответа говорит Северус, — за Кэрроу стоит другой. Правда, к политике это не имеет никакого отношения. Те двое детей, которые погибли в Хогсмиде... Один из них, мальчик, наследник древнего рода, дед оставил все ему, а его дяде это не понравилось. Шафик, Эвард Шафик. Его убийство и планировалось.

— Но… — Поттер сводит брови от интенсивного обдумывания, — но это же риск!

— Убийство всегда риск, — замечает Северус. — Думаю, заказчик надеялся, что Кэрроу погибнет, что его не ранят, а убьют и — концы в воду. вы сами сказали по поводу системы. Когда и кто искал действительно виноватых? Ну, на худой конец, вы стали бы вытягивать из него правду, и обет остановил бы его сердце. Но, думаю, вы можете это узнать непосредственно от заказчика. И, кстати, Амикус согласился на это в обмен на свободу сестры, смотрите, если она вдруг воспылает желанием давать показания — не верьте.

— Спасибо, вы очень помогли. Я учту этот опыт, — говорит Поттер, раздумывая. Северус вынужден признать, что, возможно, когда-нибудь из Поттера что-то да получится.

— Легиллименция сильно упрощает жизнь, особенно когда можешь ей воспользоваться сам, не находите? — замечает Северус как бы между прочим. Поттер хмурится: мальчишка до сих пор уверен, что легиллимент из него никудышный. Северус не спешит его переубеждать и, распрощавшись, торопится покинуть Министерство.

Гермиона опять ждет его, сидя в его кресле: она дремлет, обнимая конспекты. Во сне она выглядит совсем юной и Северус замирает на пороге. Ему страшно, снова ужасно страшно, что она уйдет, что она останется, что она бросит его, что он не сможет быть достойным ее. Он не знает, как это — быть с кем-то и опыт с Сесиль доказывает, что он для этого, похоже, не приспособлен вовсе. Но время упущено — он уже попал в ловушку, и выбраться из нее не сможет: он не настолько силен, чтобы прогнать Грейнджер из своей жизни.

Северус садится в другое кресло, взмахом палочки разжигает огонь, стаскивает с ног ботинки, расстегивает, но не снимает сюртук и рубашку. Он смотрит на Гермиону, и, не в силах сопротивляться желанию, протягивает руку, но не успевает дотронуться: Гермиона открывает глаза и улыбается:

— Как все прошло?

— Ты была права, Кэрроу был только пешкой. И дело не в политике. Деньги. Заказчик хотел убить Эдварда Шафика, он стоял между ним и наследством. Надеялся, что в потасовке смерть Эдварда спишут на безумства новоявленных Пожирателей, Кэрроу тоже должны были убить, я думаю. За это заказчик обещал вытащить на свободу Алекто.

— Какая мерзость, — тихо говорит Гермиона, выпрямляется в кресле и потягивается. Северусу хочется приказать ей никогда так не делать: она тянется, а блузка, задираясь, оголяет полоску кожи над юбкой и от этого перехватывает дыхание, а мысли исчезают вовсе. Но Северус молчит и как зачарованный смотрит, как Гермиона, прикрыв глаза, разминает затекшую шею, он видит, как наяву, как сам касается нежной кожи чуть ниже ее уха, как прикасается к ней губами и слышит пульс…

— Мисс Грейнджер, — говорит он ледяным тоном, — время позднее, не пора ли вам вернуться в свою гостиную?

— Да, пожалуй, — она встает со своего кресла только для того, чтобы склониться над Северусом и поцеловать. Он считает до десяти, но на пяти сбивается, притягивает ее к себе ближе, усаживает на колени. «Что я творю?» — бьется в голове, но он не может остановиться, он проводит пальцами от подбородка до ключицы, он целует ее плечо, отодвигая шелк блузки, он делает вдох, стискивает зубы и отстраняется.

— Если ты не уйдешь, мы оба будет жалеть. Надо быть благоразумными, надо немного подождать — экзамены совсем скоро.

— Да, — ему приятно видеть, что ее взгляд затуманился, что ей так же трудно покидать его, как и ему выпроваживать ее.

Она собирает вещи и уходит, больше не прикоснувшись к нему, и это к лучшему.

Явление в несусветную рань Рональда Уизли, колотящего в его дверь, удивления не вызывает, но и радости не приносит.

— Что вам надо? — спрашивает Северус, открыв дверь и, на всякий случай, сжимая палочку.

— Вот значит как! — орет Уизли, бросая ему в лицо смятый пергамент. — Вот! — повторяет он, словно это может что-то объяснить и сжимает кулаки. Лицо, от шеи вверх, краснеет.

— Входите, живо, — Северус распахивает дверь. Уж лучше пережить бурю без участия посторонних, тем более — учеников.

— Она мне все рассказала! Я не верил! Она еще и написала для тупого меня! Прислала письмо, что все кончено, потому, что она… Она… — видно, что Уизли сдерживается из последних сил и что надолго его выдержки не хватит. — Все зелья и зелья, все профессор то, профессор се! Как я не догадался раньше! — орет Уизли.

— Полагаю, вы о мисс Грейнджер? — уточняет Северус, прикидывая, что делать.

— Да, о мисс Грейнджер, — передразнивает его Уизли. — Это правда?! Это правда, что у вас с ней… что ты и она? — Уизли дышит как разозленный дракон и выглядит так же устрашающе.

— У вас есть повод ей не верить? — спрашивает Северус.

— Хорош увиливать, змей слизеринский! — ревет Уизли. — Какого хрена! Не смей! Да ты — больной педофил, ублюдок! Ты… — он выхватывает палочку.

«Началось», — печально думает Северус. Драться утром, да еще в собственных комнатах — что может быть хуже? Чашка с только что приготовленным кофе летит на пол, тщательно сложенные Гермионой пергаменты разлетаются и устилают весь пол.

Они скачут по комнате, укрываясь за мебелью, выставляя щиты и уклоняясь от заклятий. Уизли лупит боевыми, странно, что еще не Авадой. Грохот стоит ужасающий и непонятно, как это весь Хогвартс не сбежался полюбоваться на представление.

Стоит об этом подумать, как дверь распахивается — на пороге стоит немного растрепанная Минерва.

— Мистер Уизли, профессор Снейп! Что здесь происходит? — она входит в комнаты и захлопывает за собой дверь, отсекая всех, кто пришел за ней следом. — Немедленно прекратить! — рявкает она и Уизли, как ни странно, слушается и опускает палочку.

— Гермиона и он… У них, видите ли, отношения! — орет Уизли, тяжело дыша. — Она сама написала мне!

— Северус? — Минерва садится на единственный целый стул. — Это правда?

— Само собой — нет. Речь, по всей видимости, шла исключительно о дружеском участии, — отвечает Северус, и мысленно благодарит свой здравый смысл за то, что до этого момента все еще удерживался хоть в каких-то рамках. — Мы просто…

— Мы? Значит, все же есть «мы»? — спрашивает МакГонагалл, жестом останавливая Уизли, так и норовящего высказаться.

— Я надеюсь, что однажды действительно смогу сказать «мы», — выдавливает из себя Северус, меньше всего мечтавший признаваться в таком перед МакГонагалл и еще меньше — при Уизли. — Но сейчас мы только и исключительно в дружеских отношениях и…

— Так… — Минерва прижимает пальцы к губам и напряженно думает, переводя взгляд с одного на другого.

— Вот только не надо сейчас вмешивать Гермиону, — говорит Северус, и сам ругает себя за то, что назвал ее по имени.

— Я и не собиралась, — МакГонагалл встает. — Мистер Уизли, ваше поведение в стенах Хогвартса недопустимо. Что бы вы не думали, но… так нельзя. Ваше звание аврора не позволяет вам вламываться и устраивать драки. И не надо мне возражать! Северус, с тобой я поговорю после, — сообщает Минерва. — Следуйте за мной, мистер Уизли, — бросает она и выплывает за дверь. Уизли, кинув на Северуса уничижающий взгляд, уходит следом.

До завтрака остается менее получаса и Северус начинает восстанавливать порядок в комнатах.

Хогвартс — что большая деревня, стоит Северусу занять свое место, начинаются шепотки. Даже слизеринцы глазеют на него, открыв рот, а Сесиль каменеет лицом, делая вид, что ничего не происходит. Учителя пока молчат, но напряжение чувствуют даже снующие без дела вокруг столов призраки. Северус бросает украдкой взгляд на гриффиндорский стол: Гермионы на месте нет. Наверное, это к лучшему, но Северус чувствует укол обиды.

И тут распахиваются двери.

Гермиона останавливается на пороге, будто специально ждет, когда все обратят на нее внимание, а потом, с гордо поднятой головой, идет по проходу между столами и улыбается — улыбается без сомнения именно ему, профессору Северусу Снейпу, и, словно этого мало, кивает, приветствуя его. А он, чувствуя кураж и радость, расплывается в ответной улыбке. Кто-то роняет приборы, которые невероятно гремят, ударившись о каменный пол, и это единственный звук в зале, кроме звука шагов Гермионы. Да, конечно, в прошлом и сам Северус и Гермиона совершили немало подвигов, и, само собой, их сегодняшний поступок, возможно на подвиг и не тянет, но что-то героическое в нем все-таки есть.

Наконец Гермиона добирается до своего места и садится рядом с Джинни Уизли.

— Кажется, коллега, — заявляет как бы между прочим Флитвик, — ваша репутация ужаса подземелий пошла прахом.

Завтрак продолжается, а Северус старается не думать о том, что сегодня у него сдвоенные зелья у старшекурсников.

К вечеру он вымотан до предела, да еще Минерва жаждет сказать ему несколько слов. Он идет в кабинет директора, не ожидая ничего хорошего.

— Профессор Снейп, — начинает Минерва без предисловий, — связь учителя с ученицей — недопустима.

— Минерва, — он падает в кресло и вытягивает ноги, — я все знаю, я все понимаю и тебе пока не о чем волноваться. Мы оба отдаем себе отчет в том, что… Ты же сама все понимаешь, — вздыхает он.

— Она младше тебя…

— Знаю, все знаю, и ей говорил, — перебивает ее Северус, не желая выслушивать все то, что сам еще недавно озвучивал Грейнджер. — Но она, знаешь ли, умеет находить контраргументы.

МакГонагалл встает, качая головой, прохаживается по кабинету.

— Я говорила с мисс Грейнджер, ты прав, она может быть очень убедительной, но все же ответственность на тебе. Ты старше, ты учитель. В стенах Хогвартса… ты понимаешь меня?

Северус кивает и прикрывает глаза. Он все понимает, только от этого как-то не проще.

Он возвращается в кабинет, где Гермиона доваривает очередное экспериментальное зелье, встает за ее спиной, читает, заглядывая через плечо, когда-то свой, а теперь уже ее конспект.

— По-моему, мы молодцы, — заявляет Грейнджер, даже не повернув головы и, судя по тому, что зелье неправильно меняет цвет, она говорит о бенефисе в Большом зале.

— По-моему, ты запорола зелье, — отвечает он ей.

— Не-а, смотри, — она водит над зельем палочкой и поясняет, вырисовывая руны, — я хотела проверить, сможет ли руна Хаоса нейтрализовать добавление толченых скарабеев на последнем этапе и… — зелье меняет зеленый цвет на правильный, едва золотистый.

Он берет тетрадку, внимательно читает, пытаясь понять, как это она додумалась, потом захлопывает записи. Он слишком устал, чтобы решать такие загадки.

— Браво, мисс Грейнджер, такими темпами к осени вам можно будет со спокойной душой поручить вести занятия даже на седьмом курсе.

Она, наконец, заканчивает с зельем, берет образец, подписывает его и поворачивается к Северусу лицом:

— Тяжелый день?

— С учетом того, что он начался дракой с Уизли, а закончился выволочкой от Минервы…

— Все это ерунда.

— Ерунда…

Грейнджер делает движение к нему навстречу, но Северус останавливает ее.

— Ты однажды захочешь чего-то другого, более интересного, ты однажды уйдешь, — говорит он, уже чувствуя ту боль, которую она может причинить ему.

— Возможно, — она пожимает плечами, — а может быть, ты однажды возьмешь, и спрячешься от меня.

— Я? Нет, я в себе уверен, что… и вообще, — он складывает руки на груди, — речь не обо мне.

— Я тоже в себе уверена, Северус, — говорит она, а потом, словно очнувшись, спрашивает: — А мы что, дошли до той стадии, когда пора давать клятвы?

Она насмехается, и совершенно справедливо. Он не выдерживает и взрывается:

— Объясни, что тебе, тебе может быть надо от меня? Я не могу понять.

— Мне нужно от тебя… — она делает вид, что глубоко задумывается, — пожалуй, что все. Мне надо от тебя все.

— Это все равно, что сказать «ничего».

— Хорошо, я составлю к завтрашнему дню список. Там точно будет обсуждение прочитанных книг, — покладисто соглашается Грейнджер.

В нем, как в котле с плотно пригнанной крышкой, кипит одновременно множество чувств: он боится последствий, а они будут — ему ли не знать, но он хочет, чтобы она была рядом, не просто рядом, близко, так близко, как это только возможно. Он хочет оттолкнуть ее, чтобы она не смогла причинить боль, и одновременно удержать, спрятать ото всех и никогда не отпускать, каждую минуту доказывая себе и ей, что она только и исключительно его.

— Ну что ж, мисс, — он берет ее за руку и ведет в кабинет, к камину. Он боится передумать, когда кидает дымолетный порох и шепчет заклинания: когда-то пришлось долго повозиться, чтобы настроить камин дома в Паучьем переулке и камин в кабинете так, чтобы не называя адрес можно было перевести из Хогвартса домой хотя б одного человека. Подумать только: год назад он почти стал параноиком, боялся, что могут подслушать и подглядеть. Но зато теперь, достаточно бросить порох и произнести пароль, взять Грейнджер в охапку и сделать шаг, чтобы оказаться в гостиной отчего дома.

Северус тут же запечатывает камин, а для верности перемещает в него дрова и поджигает их. Уж если идти вразнос, так с размахом.

Грейнджер тем временем находит выключатель и зажигает свет. Дом убран — несколько дней назад, стараясь не думать о мотивах, Северус отправил несколько эльфов, чтобы навести порядок, но стереть печать бедности и заброшенности с этого дома не сможет и армия домовиков.

— Это твой дом?

— Дом родителей, теперь — мой. Не дворец, как видишь. Даже на приличный коттедж тянет с большой натяжкой, а уж окрестности тут… Хорошо, что сейчас вечер и их не видно.

— Мне нравится, — Гермиона вертится, оглядывается, первым делом, само собой, направляется к стеллажам с книгами. — Ты знаешь, твой дом похож на тебя. Он такой, с виду колючий, но на самом деле — интересный.

— Ты тут две секунды, маловато для таких выводов, — он садится в старое кресло с дурацкой невысокой спинкой — привет из семидесятых, и сразу вскакивает. Он нервничает и уже жалеет, что привел Гермиону сюда.

— Книги можно трогать? Они не защищены каким-нибудь фирменным заклятьем?

— Нет, а надо бы, — он берет ее за руку. — Я не хочу ждать до каникул. Не могу.

И она просто кивает ему и прикрывает глаза.

А потом все будто накрывает пеленой, хотя ему кажется, что он все отчетливо помнит. Он не может вспомнить как они, умудряясь раздевать друг друга на ходу, добираются до спальни на втором этаже, зато он точно помнит узор родинок на плече Гермионы, помнит, как она выгибается ему навстречу, проводя дрожащими руками по его плечам. Он не помнит, в какой момент мир теряет резкость, зато помнит, как резкость и ощущение, что он жив, возвращается к нему вместе с ее быстрыми поцелуями.

Он хочет пить, горло пересыхает, а он не может вспомнить, где они оставили палочки, спуститься же вниз в голову не приходит: жажда быть вместе намного сильнее. Он как никогда чувствует себя живым, чувствует себя мужчиной, и при этом словно видит себя со стороны и удивляется этой по-новому ощущаемой телесности. Он не знает, подходят ли они с Гермионой друг другу идеально, или не подходят вовсе, все ли происходящее тут правильно (скорее всего — нет), но он знает, что если кто-то или что-то попытается встать между ними, он уничтожит это, и глазом не моргнет, даже не будет сомневаться. Это чувство дарит ему такую силу, которая, кажется, выплеснется из него стихийным волшебством и разнесет дом и заодно весь Коукворт…

Гермиона спит на его плече, и он тоже готов задремать, но еще держится усилием воли. Он чувствует, как его прошлое прямо сейчас, вот в этот момент превращается просто в воспоминания, теряет над ним свою силу. Он знает, что впереди не только счастье, он знает, что на их век хватит испытаний, но впервые за долгие годы он готов посмотреть в будущее без привычного пессимизма.

Северус улыбается, обнимает Гермиону сильнее и позволяет себе уснуть...