Война без победителей (гет)

Со временем становится проще. Так говорят. Проблемы постепенно решаются, новое и некомфортное уже не так сильно колет острыми углами.

Со временем становится сложнее. В Городе Будущего не работают прописные истины.

Вместо полусонных часов на посту — тихая, но упорная партизанская война. Инессе все чаще кажется, что о Городе Будущего мистическим образом уже знает вся Земля. Выжившие будто инстинктивно тянутся к залатанным стенам. Кто нашептал им о полусказочном месте, где можно найти приют, пищу и безопасность? Кто научил подбираться вплотную по слепым зонам камер наблюдения? Отключать камеры? Ослеплять их, и без того дышащие на ладан, прицельными лазерными выстрелами — одиночными вспышками, тонущими в лучах прожекторов?

На охрану бросают все больше людей, а рядовая Орафанн превращается в замотанного командира. И все чаще отключается от усталости, едва придя домой. Уже не удивляясь, что называет квартиру Яна — домом, что утром обнаруживает себя не в кресле или поверх покрывала, а в кровати под одеялом. И в одиночестве. Ян тоже пропадает на работе. На то, чтобы расспросить, что они изучают там, в египетской полупустыне, среди зарытых в песок трупов месячной давности, не хватает времени. Часто времени не хватает, даже чтобы поесть, и одежда уже болтается мешком.

Когда ей говорят, что подразделение охраны разбивают на два и скоро второй офицер возьмет часть работы на себя, она, кажется, даже не вникает в смысл слов.

А ночью просыпается с давно забытым чувством. Поняв, что это такое, — в голос смеется над собой.

Это — чувство, когда спать уже не хочется, а глаза не слипаются на ходу.

Еще бы, после того как проспала полсуток из двухдневных выходных…

Может, это и есть обещанное «проще»?

Она встает и включает свет. Яна снова нет. Когда она его видела, три дня назад или четыре? Из брошенной второпях в переговорник пары реплик ясно только, что в пустыне близ Катары в разгаре некий эксперимент, за которым нужно следить.

Инесса находит на кухне подсохшую зелень, замороженные овощи из резерва, соевые полуфабрикаты, которые должны изображать мясо, и, кое-как приготовив рагу, наедается от души. Чертов застарелый эгоизм. Специально ради Яна она бы стараться не стала. В резервах еще много пайков и полуфабрикатов. Солдату не стать хранительницей очага.

Впрочем, Ян от нее такого и не ждет.

…Пройтись по комнате, потянуться — и завалиться с книгой в неожиданно удобное кресло. Где он, интересно? Работает или нашел себе женщину, у которой чуть больше времени и приветливости? Инесса смотрит на переговорник, но не жмет на запрос связи. Вдруг и правда.

Не стоит беспокоить.

Когда на выжженной земле закончится запас книг, будут ли написаны новые?..

Она успевает прочитать не так уж много, как в замке тихо щелкает ключ.

— А, не спишь? — Ян улыбается ей, но от кресла старается держаться подальше. На одежде — кое-как замытые пятна. — Твои изверги расщедрились на отгул?.. Прости, я в душ, барахло тоже надо в чистку. Сильный запах?

Запах. Инесса уже его чувствует.

Трупный.

Это не противно, а почему-то страшновато. Особенно если вспомнить, как она каких-то полгода назад всерьез собиралась убить Яна.

Все трупы пахнут одинаково.

— Ничего. Я открою окно, — спокойно говорит она, соскальзывая с кресла. И позволяет сочному майскому ветру пройтись по квартире невидимой тряпочкой, сотканной из ароматов листвы и нагретого за день камня. Растревоженные пылинки беспорядочно пляшут в лучах настольной лампы и исчезают в полутьме.

Прохлада овевает голые ноги. Наверное, надо откопать на складе что-то поудобнее, чем безразмерная рубашка с чужого плеча в качестве домашней одежды. Яну проще: вон, появляется из душа в одних штанах…

Она рассматривает его с внезапным интересом, от мокрых волос до убегающей под пояс дорожки на животе.

— Тебе правда интересно слушать о мутирующей мертвечине? — Он подходит вплотную. Инесса тут же кладет руки ему на плечи и начинает поглаживать. Тон ее никак не вяжется с ласками:

— Да я сама чудом не превратилась в кусок мертвечины!

…Как всегда. Они уже привыкли перебрасываться отвлеченными фразами вместо нежностей. Ян расстегивает ее рубашку, касаясь кожи еще чуть влажными после душа пальцами. Инесса вздрагивает. Щекотно.

— Тогда уж и я… — выдыхает он куда-то ей в шею и умолкает, клеймя ключицы и грудь быстрыми поцелуями.

— Что это значит?..

Нет, все-таки есть минуты, когда не стоит обсуждать что-то серьезное. Тем более мертвечину.

Они живы. Они, сплетаясь на постели, — живее всех живых.

Потом, когда, отдышавшись, Инесса прячется под тонкое одеяло от коварной ночной прохлады, она вспоминает, что ее насторожило.

Мутирующая мертвечина. Те самые тела, которые сектанты зарывали в землю. Естественно, не просто так. Мутирующая. Что это должно означать? Что всех, кого настиг стоаранский вирус, ждет та же участь? Только заживо?

— Ян. — Она тормошит его и легонько щипает за руку. — Рассказывай. В кого превращаются зараженные стоаранским вирусом — в стоаран?

— Не в стоаран. Эй, поделись одеялом!.. Понимаешь, мы даже не можем разобраться, что происходит с трупами. Да, они разлагаются. Вроде бы. Ну вот сейчас — там гниение, плавление, массы эти полужидкие… В них что-то появляется. Точнее, из них. Они перерождаются во что-то вроде волос. Сама гнилая плоть выплавляется в такие упругие тонкие волокна, целые пряди. Этого быть не должно…

Инесса устраивается у него на груди — кладет голову на сложенные руки.

— Ничего так время и место для разговора, да? И что вы выяснили?

— Мы только недавно увидели волокна. Скорее всего, стоаранский вирус — как семена, из которых они растут. В чем странность — так это в нем. Среди трупов заражены были все. Все! Жертвы притащились на ту базу сектантов из-за вируса! А теперь, когда мы изучаем ткани, в них никаких следов. В волосьях тоже. А следы должны остаться. Хоть оболочки, хоть что-то!

Слишком много стоаран. Ян обнимает ее, рассеянно водит пальцами по спине. Руки теплые, поза — привычная, но Инессе уже чудятся стоаранские клешни, а под одеяло вместо ночной свежести вползает тюремный холод. Она нашаривает на полу свою балахонистую рубашку и встает.

— Хватит с меня стоаран и трупов в постели. Хочешь кофе? Мне нужно, чтобы ты рассказал до конца.

— Кто-то слишком впечатлителен и чересчур любопытен, — насмешливо замечает Ян. Инесса надменно фыркает, пинает его ногой и идет закрывать окно. Но радуется про себя. Если он смеется, значит, опасности нет.

В ее теле, как ни крути, тот самый вирус, что поразил всех, кто гниет сейчас в безумной грядке под Катарой.

— И что это значит, если нет следов?

Инесса устраивается с чашкой в облюбованном кресле. Ян подтаскивает себе второе. Эта квартира не так сильно смахивает на обжитое гнездышко — стук кресла о голый пол отдается еле заметным эхом, как в пустых помещениях.

— Может, вирус все-таки отличается больше, чем мы думали. Бакум приволок на Землю черт знает что, на самом деле. А может, частицы преобразуются тоже. Блазовский считает, что преобразуются. Скоро узнаем. Если в волокнах окажется стоаранская органика…

— И почему, — наконец Инесса заговаривает о том, что ее волнует, — это происходит только с мертвыми?

Кофе отдает кислятиной. На миг осознание себя в своем теле обостряется, принося резкое чувство омерзения.

Инесса не так уж впечатлительна. Конечно, нет. Она передергивается от брезгливости всего раз, после чего начинает глотать кофе через силу.

— Может, это финальная стадия их развития, может, они дремлют в теле до поры, а может, это случается, только если мозг не подавил их влияние. Скоро выясним. Пока разница только в том, что в мертвых телах нет ни малейших признаков стоаранского вируса. В тех телах, которые переплавляются в волокна.

— Значит, их воздействие все-таки можно подавить сознательно…

— Можно. Это доказано. В Городе Будущего все до одного были когда-то заражены. Погибли только те, над кем вирус взял верх.

— Все до одного… — повторяет Инесса. — Вы проверяли? Не одну меня? И что, однажды подавленный вирус не может активизироваться снова? Что влияет на подавление?

— Проверяли. Другой отдел проверял, без меня, я же по образованию всего лишь трупарь, спасибо стоаранам и моему собственному идиотизму… Он не активизируется снова. По крайней мере, второй раз ты уже не слетишь с катушек под его влиянием. А как именно мозг его подавляет — вряд ли смогут узнать наверняка. Есть только гипотезы.

Инесса отставляет чашку и некоторое время задумчиво смотрит Яну в лицо.

— Что? Чего ты боишься? — спрашивает тот, на сей раз без насмешки.

— Боюсь? — она пожимает плечами. — Разве что превратиться в пучок волосьев заживо. Но раз ты говоришь, что не превращусь… Это хорошая сказка. Оптимистичная.

— Из меня неважный сказочник, — криво усмехается Ян. — Ты будешь спать?

— Нет, я выспалась. Подожди. Не буду тебе мешать. Только спрошу еще кое-что. Ваш всезнающий Блазовский не думал случайно, зачем стоаранам психовирусы, которые превращают тела в заготовки для бредовых париков?

— Нет. Над этим думает Петрушевский. Напрасно, что ли, ваши выжимают из Бакума подробности?

Ян проводит напоследок рукой по отросшим растрепанным волосам Инессы и уходит в другую комнату. Инесса остается неподвижно сидеть в кресле, покусывая губу.

Из Бакума давно ничего не выжимают.

Его ищут, не афишируя, что он сбежал.

И если об этом не знают даже в экспертно-патологоанатомической команде, Петрушевский явно что-то скрывает.

Зачем скрывает? Что он узнал?

Инесса сыта по горло военными тайнами и секретными материалами. Но на выжженной земле не осталось ничего, что стоило бы скрывать…

…А во сне можно стать прядью волокон?

* * *

Лавина.

Накатывает сокрушительной волной, и все бастионы держатся из последних сил. Они трещат и гнутся, вот-вот рухнут. В Городе Будущего больше нет уверенности в завтрашнем дне.

Кто мог подумать, что те, кого оставили за бортом, окажутся так опасны? Да, их больше, чем предполагали. Возможно, не сотни, а тысячи. Но растерянных и разбросанных по земному шару, а не сбившихся в целеустремленную и злую армию!

— Не высовывайся! — бросает Инесса. — Следи за восточной перегородкой!

Солдат втягивает голову в плечи и надежнее залегает за бетонным блоком. Что-то свистит в воздухе и вспыхивает небольшим фейерверком. Осада. Настоящая, мать ее, осада. Штурм стен и серо-бурая масса людей внизу.

Как там в Средневековье — лили кипящую смолу?

Петрушевский уже приказал стрелять на поражение. На крышу, где расположен некогда тихий пост охраны, приволокли ящик накрывающих гранат. Где только раздобыли. От обычной гранаты больше шума, чем эффекта, от этих — наоборот. И все равно оружия мало, мало… Смех один — всерьез воевать с толпой под стенами. Да будь здесь огнеметная пушка…

Затишье. Шум никуда не девается, но стрелять прекращают. Наверное, перестраиваются. Накрыть бы сейчас парой гранат… Инесса осторожно выглядывает из своего укрытия. Нет, это пародия на сражение. Кажется, если бросить вон туда, в гущу, — избавишься от половины назойливых нападающих, но она игнорирует эту возможность.

Дает отмашку — солдаты начинают осторожно пробираться к спуску вниз, в город, сменяются. За этим есть кому проследить. Инесса смотрит на переговорник.

К Петрушевскому точно не пробьешься. Ладно, можно попробовать иначе…

— Ольгер! Послушайте, вы собираетесь что-то делать?

Тип с дурацкой фамилией Ольгер, отсиживающийся в штабе под крылышком у Петрушевского, командует охраной Города. Даже носа не кажет на поле боя.

— Щиты и снотворный газ сейчас доставят. Все, Орафанн, в вашей зоне порядок, не отвлекайте меня!

— Газ?! Не отключайтесь, черт возьми! Почему не вышлют пару истребителей?

— Никаких истребителей, берите живыми! Ждите снотворный газ, говорю!

— Петрушевский приказывал бить на поражение!..

— Был новый приказ. Всем сообщили на переговорники! Орафанн, не спите на посту! — ревет Ольгер где-то в безопасности своего кабинета. Инесса недоуменно хмурится. Да не получала она никаких приказов, только тот, утренний… От расстрелянной будки охраны отчаянно машет незнакомый солдат. Потом рискует выйти наружу и падает на крышу, начиная ползком подбираться к Инессе.

— Мне ничего не сообщали…

— Значит, не успели. Приказ был только что, — голос Ольгера чуть смягчается. — Дождитесь снотворных шашек, одурманьте нападающих в вашем секторе и перенесите в здание. Всех. Отбой, Орафанн, не теряйте времени.

Он отключается. Инесса скрипит зубами. Хочешь не терять времени — приходи и дерись здесь сам, кабинетная крыса.

Солдат подползает достаточно близко.

— Снотворные шашки на верхнем этаже. Вам сообщили? — говорит он. — Если…

Что-то оглушительно взрывается совсем рядом. На миг Инессе кажется, что она оглохла. Но нет. Шум возвращается очень быстро — даже крупные куски штукатурки, взвившиеся в воздух в туче обломков, мелко шуршат, осыпаясь. Снизу начали палить из миномета. Живыми? Какого черта? Петрушевский что, собирается пополнять население за их счет?

Попадания лишь отгрызают углы крыши. Пострадавших со стороны Города Будущего пока нет.

Снотворный газ заволакивает картины осады туманом. В нем ненадолго тонут живые и мертвые, от него держатся подальше те, кто мог прибыть на помощь армии оборванцев.

Инесса возглавляет вылазку за усыпленными. Просто отлично. Теперь нужно оставить кого-то стеречь их, нужно оказать помощь, а потом скрутить и еще найти время для допроса. Интересно, Петрушевский сам-то знает, где их всех размещать? А что делать с теми, кто не подойдет Городу? Или на отсеве поставили крест?

Она отмалчивается, а солдаты не стесняются в выражениях. Крайние дома, служащие фрагментами городских стен, нежилые. Уже легче. На этажах — в основном стройматериалы. Первых пленников втаскивают в полупустые залы и комнаты. Снотворный газ, похоже, только называется снотворным. Ольгер сказал — «одурманьте». Пленные не спят и не без сознания, но беззащитны, как только могут быть беззащитными сонные мухи, копошащиеся на позднем осеннем солнце.

— Что с ними? — замечает один из охранников.

Инесса присматривается повнимательнее. Пленные дышат с трудом. Они жадно хватают воздух ртами, из груди вырывается свист.

— Может, действие газа. Нужен врач. Где Вальтер? — оглядывается Инесса. Военврач, дама средних лет, слушает кого-то из захваченных. — Когда их можно будет допросить?

— Примерно через полчаса. Если это «Нейтрал», а не какой-то новый газ. И он не должен вызывать удушье…

Инессе уже не до чужого удушья. Какая разница, из-за чего оно. Новые взрывы раздаются по ту сторону стен — фасадов этих самых домов с заложенными окнами. Она оставляет врача разбираться и спешит на улицу.

Вырваться получается только тогда, когда сменяется командующий офицер.

Пленных тащат, ведут, гонят нескончаемым потоком. Самоубийство. Всем им ничего не стоит выбраться из плохо защищенных помещений, куда их сносят и сгоняют, и за десять минут Городу придет конец.

Но появляется что-то, чего она до сих пор не замечала.

Там, внизу, в адреналиновом порыве, нападавшие выглядели обычной толпой разъяренных оборванцев. Здоровых и злых. Теперь, притихшие и все еще вялые после газа, кажутся больными. Они часто и с трудом дышат, громко втягивая воздух, словно его не хватает. Кашляют. С надрывом, как если бы легким было тесно в груди.

— Идите, Орафанн, здесь справятся без вас, — Ольгер с раздражением косится на нее. Инесса не реагирует. Похоже, кое с кем из пришельцев уже успели поговорить и выяснили нечто, из-за чего Ольгер покинул уютный кабинет.

Он вперевалку подходит к группе пленных, возле которых суетятся врачи.

— Спасибо, Орафанн, вы свободны!

«Черта с два я уберусь, пока не узнаю, чего ради весь день подставлялась под пули», — думает Инесса. Внезапный вскрик эхом разносится по просторному залу:

— Это все из-за вас, вы виноваты, твари, суки!

Речь — русская.

Инесса приподнимает брови. Ольгер удивительно быстро для его упитанной туши оказывается рядом с пленным. Тоже переходит на русский.

— Вы хотите сказать, что в сегодняшнем нападении виноваты мы?

Издевательски вежливый тон. Такой способен спровоцировать на любые откровения в порыве злобы.

— Это вы, — сквозь зубы цедит пленный, а его бронзовое от загара лицо искажает гримаса, — выжили нас отовсюду! Что, бельмо на глазу? Нельзя было просто оставить в покое! Теперь подвиньтесь!

— С чего вы взял, что мы вас откуда-то выжили?

— Только ученые компании вроде вас лезут везде со своими экспериментами! А потом нормальным людям житья…

— С какими экспериментами?

Ольгер начинает перебивать.

— С вашими! Вечно то одно, то другое, все вам какие-то полигоны, какие-то побочные эффекты…

— О каком именно эффекте вы говорите?

— А то вы не знаете, господин ученый солдат! — кривится пленник. — Из-за чего, по-вашему, вокруг нашего оазиса летают клубы волосьев, будто там овец вычесывают? И отчего мы даже не можем ничего посадить, потому что земля пошла нитками навроде мясных?

— Земля?

Нитками?

…«Мы даже не можем разобраться, что происходит с трупами… В них что-то появляется. Точнее, из них. Они перерождаются во что-то вроде волос…»

И прорастают в землю?

— Земля, земля. Точно ваших рук дело. Нам рассказывали, ваши летуны где-то видели…

Начинается. Пересказ сплетен. Но эти волосья, о которых говорит пленник… Ольгер тревожно оглядывается на Инессу. Видно, слышит такое не впервые. Она старается, чтобы лицо ничего не выражало. Это нетрудно. Ей как-то говорили, что по ее лицу невозможно читать.

— Назовите точные координаты места, откуда вы прибыли, — приказывает Ольгер. — Мы разберемся.

— Ну да, разберутся они… — ворчит пленник, но место называет. В другой стороне от египетской Катары, где чуть не сгинула и сама Инесса. Где-то в средней полосе России.

Похоже, вторую «грядку» с трупами удалось обнаружить.

Но это ничего не дает. Остальные беспрепятственно гниют там, куда успели уйти зараженные, прежде чем в Городе забили тревогу.

К вечеру пленные начинают умирать.

Легкие у них заполнены и пронизаны тончайшими волокнами.

* * *

Атаки к ночи тоже захлебываются. Те, кто пытался пробиться в Город, неподвижно сидят под стенами. Никто уже не забирает их внутрь; думают, как лучше похоронить. Для вскрытий и исследований материала достаточно.

Инесса уходит ночевать домой.

Там снова пусто. Взглянув на часы, она устраивается на кровати и достает переговорник. Почти полночь, Ян, должно быть, на работе, можно и позвонить. Узнать, как ведут себя волокна.

Там, под Катарой, такие же трупы. И если в России они уже разошлись побегами и начали убивать…

Она никогда не замечала за собой паникерства, но сейчас, кажется, чуть-чуть накручивает себя. Бригада патологоанатомов и медменеджеров контактирует с этой дрянью вплотную. А саму дрянь еще не изучили и с трудом понимают, что это такое. Паникерство? Это реальный повод бояться, черт подери!

— Как ты? Где тебя носит вообще?

— Прости, замотался, не успел связаться, — отвечает Ян. В смиренных интонациях сквозит веселье. — Вернусь послезавтра, наверное. А что у нас сплетничают — на Город было нападение?

— И не только нападение. Тут война в песочнице была! — Инесса раскидывается на кровати, настраиваясь на легкую болтовню. Вот только выяснить, не опасны ли лагерю под Катарой волокна… — Как твои трупы?

— У нас же приказ не разглашать, — сообщает Ян, доверительно понизив голос. Откуда-то доносятся разговоры. — Ты спрашиваешь просто так или…

— Или. Вас не прослушивают?

— Вряд ли.

— Тогда я сама буду говорить. Отвечай «да» или «нет». Трупы разрастаются волокнами во все стороны?

Она садится на кровати. Ян подхватывает подобие игры.

— Да.

— И в воздухе летают клубы волокон, похожие на комья шерсти животных?

— Да.

— И это мешает дышать?

— Нет. Стоп. Теперь давай подробности. Это дошло до вас?

— К нам весь день ломились сбежавшие из тех районов, где… где, по-видимому, закопаны остальные трупы. Петрушевский приказал брать пленных и оставлять в Городе. Они кашляли. Сильно кашляли. Потом начали умирать. Комья, которые забивают легкие, — они могут разрастаться?

— Могут… А, черт! Подожди, я выйду, — резко говорит Ян. Доносится стук, чье-то бормотание выбивается из переплетения голосов. Бормочут что-то похожее на «поболтаешь со своей бабой завтра». Ян отвечает «Пошел ты…». Душные шорохи сменяются тишиной и свистом ветра. — Инесса. Ты много общалась с пленными? Вблизи?

— Нет. Ну, стояла рядом, помогала загонять в Город. Что значит «вблизи»?

— Да то и значит… Плохо. Дышишь нормально?

Инесса тихо ругается. Ясно.

— Пока нормально. Хочешь сказать, оно заразное?

— Еще не знаю. Теоретически — нет, если ты вырвалась из-под воздействия психовируса, но может случиться что угодно. Найди респиратор, у меня где-то был запасной. Будешь куда-то идти — надевай. Закрой окно. Мы пока не знаем точно, с чем столкнулись, но кое-что выяснили. Все это…

Легкий неровный свист ветра превращается в шум моря. Невидимая волна точно накатывает или обрушивается водопадом. Стук прямо в динамик. Треск.

— Ян! — окликает Инесса. Никто не отзывается.

Шумят, гудят далекие волны.

— Ян, ты меня слышишь? Что случилось?

Ни слова. Ей становится страшно. Она слишком хорошо знает, что может оставаться за кадром. И когда посреди разговора вдруг замолкает собеседник.

— Эй! Ян, отвечай, дьявол тебя…

Теперь она сидит у встроенного шкафа-кладовки, сжимая в руке респиратор.

Всплеск. Что-то сыпучее хлещет с той стороны. Инесса вскакивает. Да в чем дело? Не лететь же туда проверять!

— Да. Все нормально, выронил переговорник. — Голос Яна возвращается неожиданно. — У нас здесь диверсия. Потом поговорим, до связи.

Диверсия. Нормально.

Инесса бредет к креслу и плюхается в него. Как же она ненавидит ждать.

* * *

Ждать.

Ждать надоедает. Она тянется за книгой. Потом дремлет прямо в кресле — удобно. Ян так и не выходит на связь.

Зато на связи неожиданно появляется Ольгер.

…— Что? Какая эвакуация? — спросонья Инесса не может понять, чего от нее хотят.

— Подготовить выходы! Расчистить пути! Прямо сейчас! Ваш охранный сектор и прилегающие районы! Быстрее, вас уже ждут… что? — его прерывает неясный голос, торопливо спрашивающий о чем-то. — Минуту… Отбой, Орафанн. Эвакуацию подготовят без вас. Вызовите свое подразделение. Ваша помощь нужна на спасательных работах и опознании.

— В чем дело? Какие работы, какое опознание?

Сон слетает окончательно вместе с и без того скудным запасом невозмутимости. Он оставляет после себя разом обострившееся восприятие, такое кристально-ясное и острое, что даже воздух — и тот колет пальцы мурашками.

— Это вы сожительствовали с Яном Закаевским, офицер Орафанн?

Голос Ольгера сменяется другим. Женским.

— Да.

— Вызовите свое подразделение. К аэродрому подойдите. Рейс отправляется через полчаса. Был оползень на объекте-один, нам нужны люди.

Связь обрывается. Инесса еще с полминуты смотрит на переговорник.

Кристальная острота не уходит. Теперь она знает, что в панических расспросах нет никакого смысла. Все понятно с первого раза.

Если спасательные работы — значит, ничего еще не закончилось.

Странно только, почему оползень, а не повальное заражение.

Но это, по большому счету, не так уж и важно.

Майская ночь пахнет подвальной затхлостью и совсем немного — гнилью.

* * *

— Так спасательные работы или опознание? И почему именно мое подразделение?

Когда большой пассажирский летун поднимается в воздух, Инесса уже без спешки задает вопрос. Женщину, которая с ней говорила, зовут Эдита Кризе, она руководит спасательной операцией. Оползень, оказывается, только-только случился, земля даже не успела успокоиться, и лагерь медэкспертов все еще погружается в подступающее вязкое месиво. Кризе внимательно смотрит на Инессу и цинично усмехается. Гримаса не вяжется с ее удивительно домашним и добрым лицом.

— Знаете, как объяснил Ольгер? Для откапывания завалов пришлось бы привлекать охрану в любом случае. Людей не хватает. А вы будете работать с удвоенной силой, потому что там ваш любовник.

— Что? — Инесса начинает хохотать и успевает остановиться ровно в тот момент, когда в смехе вот-вот появятся неестественно-истеричные нотки. — Он идиот?

— Он ищет стимулы. Мои люди не горят желанием ковыряться в земле, поросшей трупными волокнами.

— Рассказывать о своем расчете в лоб он тоже просил? — хмыкает Инесса. Некоторые люди ни при каких обстоятельствах не перестанут устраивать друг другу мелкие гадости. — Что там с землей, объясните поподробней.

— Да вы уже должны были узнать. Часть почвы резко затвердела, как только волокон, которые растут из трупов, стало слишком много. Они забили ее, нарушили нормальную циркуляцию грунтовых вод. Как результат — оползни. Есть риск, что они произойдут и у нас, если рост волокон не остановится. Поэтому в Городе готовят эвакуацию.

Надо же. До чего естественные причины. Ни слова ни о каких диверсиях. А Ян говорил о них с такой уверенностью…

Мысль о нем отзывается тянущей тревогой.

Черт тебя дери, медменеджер Закаевский, почему ты не мог сгинуть на полгода раньше? Чтобы не осталось ничего.

Ничего.

* * *

Летун зависает над бескрайними темными волнами. Ночь и прожектора искажают реальность. Лучи мечутся по гребням и впадинам, выхватывают ровные участки, и становится ясно, что волны — земля.

Вон — следы раскопки, а вон… Угол? Металлический угол переносной будки?

Инесса вскакивает и понимает, что Ольгер был в чем-то прав.

— Посадка безопасна? — говорит кому-то Кризе. Луч движется дальше — еще два летуна, приземлившиеся на ровном песке.

— Безопасна! Скорее, нужны тросы, пять минут назад я говорил с Блазовским, там есть выжившие! Связи опять нет!.. — хрипит в ответ коммуникатор на приборной панели. Пилот кивает. Летун заходит на посадку. Инесса опять хватается за переговорник — да, связи нет.

Блазовский среди выживших? Это ведь глава группы.

Ян не отвечает — потому что связи нет или…

— Это не трогаем, это не нужно, здесь была лаборатория! — разносятся голоса. Взблескивают в свете прожекторов металлические тросы. Инесса закрепляет, спорит с техниками, кажется, даже умудряется отстоять двух своих людей, когда их пытаются послать на опасный участок, и оказывается права. Участок вздувается огромным пузырем и расплескивается, как помесь гейзера и цунами. Психика фиксирует происходящее с той же кристальной, документальной четкостью.

Разрытый грунт, знакомый вязкий песок, земля, камни, жижа, вода. Целые пласты, толстые, как обломки фантасмагорических стен, торчащие под разными углами. Свисающие из них пряди волокон, трепещущие на ветру. Рык моторов, скрежет буров, скрип тросов.

— Их времянку завалило, вряд ли они успели закупорить дверь…

— Блазовский же говорил, есть живые!

— Толку? Тогда провал еще не залило, когда он это говорил…

Инесса прислушивается ко всем разговорам, но молча делает свое дело. Так же молча стоит в стороне, когда путь для экскаватора на воздушной подушке расчищен, но машина натужно сипит и почти касается песчаного болота, не справляясь с глубиной, плотностью и тяжестью. Что-то мелькает, клубится…

Инесса присматривается — и от зрелища продирает морозом по коже.

Это волокна.

Участок песчаного грунта, превращенный в живой монолит. Волокна пронизывают его, как бесконечно густые пряди тончайших волос, сплетаются, подрагивают, точно пытаясь извиваться, и разрастаются на глазах. Одни пряди прирастают другими, третьими, отходят от общего пучка, вонзаются во влажную землю — она мгновенно твердеет, но все еще шевелится, пока новые пряди не сплетутся и не сцементируют ее окончательно.

Откуда это? Как это, черт возьми, возможно?!

Там, где проходят пряди, больше не видно песка. То ли они раздвигают его, прокладывая дорогу, то ли переплавляют, превращая в новые волокна, — в полутьме не разберешь.

Внезапно дробный мир сливается в единый всплеск. Летун подбрасывают кверху разом освободившиеся тросы. Кто-то отчаянно ругается — и умолкает, увидев, что они не оборваны, просто выдернули что-то бесформенное из грязевого плена.

Оно выныривает в туче брызг. Инесса не успевает рассмотреть. Следом из земли выметываются гигантские пряди. Они загораживают обзор сплошной рекой волос. Почти человеческих, не считая длины, объема и неестественной пушистой шелковистости.

— Назад! Все на борт!

Кризе кричит. Летуны шарахаются от волос, как живые. Снова взмывает в небо тягач, с которого ниспадают тросы. Что-то со щелчком обрывается. Груз, кувыркаясь, летит вниз. Падает… туда, где уже нет зыбучих песков.

Они лежат ровными прядями и чуть лохматятся от ветра.

Груз замирает. С борта видно неровные углы и глубокие вмятины.

Времянка!

— Автоген возьми, — бросает Кризе кому-то из спасателей. Пилот опасливо садит летун на волосяной ковер. Тот чуть пружинит… и затвердевает не хуже металлического помоста.

— Идти можно, — говорит Кризе и первой выпрыгивает наружу.

Резать не приходится. Искореженная дверь рывками приоткрывается.

Изнутри.

Инесса застывает, как на учениях: оценка обстановки. Плохо различимые силуэты людей появляются из темного провала только спустя пару секунд. Сколько их? Не разобрать. Пять, семь… Они что-то тащат. Тело. Нет, два.

— Внутри еще Алай и Сиверец, — доносится чей-то надломленный голос. — Простите…

Человек опускается на упругий ковер и затихает.

Инесса щурится, не пытаясь пробиться к группе. Ну же, говори, кто еще, что…

— Есть здесь нормальный врач? — раздраженно спрашивает другой, знакомый голос. — Похоже на внутреннее кровоизлияние.

— Врач? А сами-то вы кто, Закаевский? — насмешливо отвечают из темноты. Вокруг упавшего суетятся, перекладывая на носилки. — Будем везти всех в Город, здесь нет условий.

Закаевский. Он беззлобно огрызается, перебрасывается фразами со спасателями — слов не разберешь. Инесса ловит их на теплом пустынном ветру, ожидая, пока погибших и пострадавших погрузят в летун. Со временем начинает различать фигуры в свете прожектора — вон и Ян, молча идет со своей группой, а кто-то коренастый и громкий, жестикулируя, отвечает на вопросы Кризе.

— А я вам говорю, это был взрыв! Видите, что творят? — Он показывает на живые реки волокон, продолжающих затягивать пустыню. — Вот после взрыва это и началось! До него они росли медленнее! Была еще куча пуха в воздухе, все сгорело. А здесь кто-то ходил, ходил… А потом Блазовский сказал, что…

— Сгорело? Значит, от волокон в воздухе можно избавляться, просто сжигая их? — перебивает Кризе.

— Блазовский сказал, что это земная технология, — говорит Ян, не обращая внимания на то, что обсуждают совсем другое. — Слышите? Стоаранские вирусы были созданы на Земле. Скорее всего, стоаранская разведка успела выкрасть технологию еще в середине войны. Блазовский объяснил свои выкладки, и меньше чем через час все захоронение взорвали к чертям. Наша времянка уцелела только потому, что сразу после взрыва начался резкий рост волокон и ее отнесло в сторону.

— А оползень? — обескураженно бормочет Кризе.

— Оползень начался позже. Мы не ожидали. Вода здесь подходит к самой поверхности, недалеко бывший оазис с источником…

Ян поворачивает голову, замечает Инессу и обрывает рассказ. Улыбается.

— А. Ты тоже здесь.

Здесь. Она, конечно, не бросается ему на шею. Хотя, возможно, и не отказалась бы это сделать — как-нибудь в другой жизни. Она просто кивает снизу вверх и возвращает улыбку. Ян подходит к ней, становится рядом, чуть позади, касаясь бедром.

— То есть вы считаете, что некто пытался убить всю группу, чтобы скрыть происхождение технологии? — уточняет Кризе, тревожно поглядывая на дверцу летуна. Что-то с носилками. Пилот препирается со спасателями.

— Не само происхождение. То, что узнал Блазовский. Он понял, как эти волокна образуются из психовирусов, и обнаружил, что для инициации роста требуется белок с человеческой ДНК. Больше ничего не успел.

Прожектора пристально смотрят на летуны сияющими лучами-глазами.

— Но ведь это Блазовский подтвердил гипотезу, что стоаранские психовирусы — просто передатчики для заложенной в них информации. Стоаранское мышление, помните? Они заставили большую часть населения Земли перебить друг друга! При чем здесь рост волокон?

— Он сказал, передача информации — только часть того, на что они способны. Если выживет, расскажет остальное.

Первый летун уже поднялся в воздух. Носилки наконец внутри, второй и третий следуют за ним. Кризе продолжает допытываться.

— Вы разобрались, как остановить рост волокон?

— Нет, — бросает незнакомый эксперт. С его длинных волос капает грязная вода. — Мы только увидели, что пух в воздухе можно сжигать. Попробуйте сжечь волокна в земле.

Кризе не дослушивает до конца. Ее переговорник оживает, и она отходит в сторону. Инесса следит глазами. Они стоят — часть сидений занята уложенными на них носилками. На носилках раненые; чуть дальше — мертвые, прикрытые темной пленкой. На одного из раненых вся команда то и дело бросает беспокойные взгляды. Может, это и есть Блазовский? Бескровное морщинистое лицо не внушает трепета. Кому могло понадобиться скрыть его находки? Из какого лагеря несостоявшийся убийца? Из Города? Из умирающих поселений за стенами?

— В Городе началась эвакуация, — говорит Кризе, подходя. — Кто-то уже попытался поджечь волокна. Рванула атомная станция в нескольких сотнях километров. Там недалеко было еще одно захоронение.

И в первый момент ее слова даже не осознаются до конца.

* * *

Эвакуируют организованно, без паники. Это больше похоже на запланированный переезд, чем на бегство. И ядерный взрыв здесь ни при чем.

Всему виной — пленные.

Покидая Город, Инесса видит на улицах нечто, отдаленно напоминающее человеческие тела. Целые стены волокон уходят ввысь.

Если не смотреть на небо, кажется, что рассветное солнце закрывают густые тучи.

— А вы видели ядерный гриб? — нарушает молчание кто-то из снабжения. — Я летал. Гриб не рассеивается. Волокна его оплели моментально, даже облако не успело разойтись. Это уже не облако, а сплошное дерево из волосьев.

— Все окончательно затянет часа через два, — говорит Ольгер, который руководит эвакуацией северного сектора. — Еще полгода, по самым благоприятным прогнозам, можно будет пережить в Южном полушарии или по ту сторону океана. Потом…

Он вскидывает глаза. Часть улицы уже заткана, накрыта плотным слоем прядей, точно стеной. Когда группа только выходила, этого не было. Обезумевшие волокна разрастаются с головокружительной скоростью.

— Будем переселяться наверх? — говорит кто-то. Инесса разглядывает толстый покров. Он достаточно прочный, чтобы выдержать и людей, и их поселения — новую первобытность, стоящую в буквальном смысле на чужом прахе.

Одна сумка вещей.

Многое все еще пугает, но не удивляет больше ничего.