Крылатая смерть (джен)

В глазах Сени мутнело. Очертания знакомых предметов, то расплывались, то странным образом искажались, меняясь до неузнаваемости.

Солнце казалось ослепительно, болезненно ярким. Близлежащий лес — не живописным, но каким-то бессмысленным скопищем огромных мохнатых палок, торчащих из земли. А боевые товарищи выглядели парочкой грязных патлатых гномов, бестолково копошащихся возле трупа Масдулаги. Один «гном» раздражающе долго и неуклюже долбил до отвращения примитивным тупым орудием — каменным топором — по хвосту летающего существа. Второй, присев рядом, что-то без умолку лопотал на своем столь же примитивном языке. Вроде как острить пытался… но до того убого, что любой ди-джей с провинциальной радиостанции мог ему дать сто очков вперед. Так что бесил, скорее. По крайней мере, Сеню.

Впрочем, еще больше, чем треп Макуна, напрягал другой шум — какой-то монотонный и плаксивый, невесть откуда доносящийся. Вероятней всего, шумело в Сениной голове, поскольку ни Макун, ни Каланг этот звук жуткий, похожий на стон, вроде даже не замечали.

Не иначе, хвост Масдулаги был все же отравлен. И своим ударом последним монстр занес Сене в организм яд… или наркотик. Такой вот прощальный подарочек.

Стоило, впрочем, сосредоточиться на чем-либо хоть взглядом, хоть даже мыслью, как стон затихал, а зрение более или менее приходило в норму. Зато подступала боль в раненой руке. Добро, хоть не острая, а только ноющая. Рану Сеня и перевязал, чтоб кровь остановить (с футболкой после этого пришлось окончательно распрощаться), и прижег, раскалив на торопливо разожженном костре нож-наконечник. Затем снова перевязал, пожертвовав уже той тряпицей, что осталась от футболки. Но против яда-наркотика все эти меры оказались… как минимум, недостаточными.

Из-за этой прицепившейся как клещ боли возня Каланга и болтовня Макуна раздражали даже больше, чем когда Сеня пытался расслабиться — и потихоньку погружался в трясину галлюцинаций.

Вообще, радужному настрою (и даже простому умиротворению) его теперешнее состояние не способствовало. Сене даже подумалось, что пресловутая «радость победы» — придуманная киношниками брехня, не более. И в реальности ее, если кто и мог испытывать, то разве что спортивные болельщики. Люди, не приложившие к достижению победы ни малейших усилий. Если не считать, конечно, сорванных голосов, которыми они громогласно объявляли свою команду заранее чемпионом, а судье сулили кары разной степени извращенности.

Но между этим миром и стадионами, заполненными орущей толпой, лежала не одна тысяча лет. И Сеня, равно как и Макун с Калангом, не были болельщиками — схватка с Масдулаги полностью легла на их плечи. Хоть не сказать, что хрупкие, но и не столь могучие, как плечи атлантов, держащих небо.

Исходом схватки эти трое тоже были обязаны только себе. И радоваться здесь, если подумать, по большому-то счету было нечему.

С грехом пополам, а также с потом, кровью и синяками Сене, Макуну и Калангу удалось победить… всего одну из крылатых тварей, портящих жизнь людям в этом мире. Да потерять при этом старательно пристреленную рогатку — главное оружие, на которое рассчитывали в этом противостоянии. В противостоянии, которое едва началось: если верить Хубару, по душу хелема явились целых три чудовища. Причем никто не гарантировал, что их не будет больше.

Более того. Живучесть и упорство, которые павший Масдулаги проявил в схватке, внушали Сене просто-таки суеверное беспокойство. Никто так же не гарантировал, подумалось ему, что якобы убитый монстр не оживет чудесным образом, не регенерирует, затянув раны, снова расправив крылья и даже отрастя новый хвост, взамен отрубленного Калангом. Как ящерица. И не вернется в нестройные крылатые ряды врагов человечества.

Оставалось лишь содрогаться, представляя, каково придется хелема, если битый Масдулаги вернется с подмогой. Или не вернется, но подмога сама сюда нагрянет, покарать много о себе возомнившую еду.

Так думал Сеня, сидя на берегу и баюкая раненую руку, покуда Каланг рубил хвост Масдулаги. И, казалось, трудно было воспринимать только что одержанную «победу» с большим скепсисом и тревогой: «то ли еще будет».

Оказалось — нет. Когда все трое вернулись в пещеру, встретили их там еще более прохладно и тревожно, чем сам Сеня воспринял свой промежуточный военный успех. Молчаливое напряжение, царившее в пещере к моменту их возвращения, было настолько тяжелым, до такой степени ощущалось почти физически, что даже Каланг, в простодушной дикарской радости потрясавший над головой отрубленным хвостом Масдулаги, разом приуныл. Как цветок без поливки. И стыдливо опустил свой трофей.

— Хелема… победили, — попытался снять напряжение пострадавший, едва ковылявший, но неунывающий Макун, обращаясь к умолкнувшим соплеменникам, толпившимся возле входа в пещеру, и хлопнул себя кулаком в грудь, — Макун победил. Сейно-Мава победил. Каланг победил. Масдулаги… мертв!

Мимо Сениного уха не прошла незамеченной та прямо театральная пауза, которой его компаньон надеялся разбавить свою почти телеграфную речугу для пущего эффекта. Однако должного впечатления, на которое тот рассчитывал, это не произвело — оценить актерские задатки Макуна оказалось некому.

— Макун называет это победой? — в ответ донесся из глубины пещеры знакомый голос. Звучал он на повышенных тонах, эхом отражаясь от каменного свода. И тем самым вроде как придавал сказанным словам больший вес.

Продираясь через толпу соплеменников, Хубар выбрался навстречу Сене, Макуну и Калангу.

— Это — победа? — вопрошал шаман, выхватив замеченный им хвост Масдулаги из рук Каланга и, подержав с мгновенье, брезгливо швырнул трофей за порог пещеры, — один убитый Масдулаги — это победа?

— Лиха беда начало, — попробовал возражать Сеня, сам того не ожидая, оскорбившийся. Даже возмущение в душе закипело. Как смел этот старый брехливый барбос попрекать их — тех немногих, кто только и вышел на защиту племени. Пока и сам шаман, и все это сборище дикарей, тряслись, забившись в самый дальний и темный угол пещеры и обделавшись от страха.

Как все они посмели?!

— Попробовали бы сами, — говорил Сеня, — мы-то хоть одного убили… а скольких победили вы… все?

Но Хубар только отмахнулся от его слов. Прочие же хелема так и стояли молча с каменными лицами — ни дать ни взять, идолы с острова Пасхи.

— Один убитый Масдулаги! — продолжал вещать шаман, — остальные не простят хелема такого святотатства. Хубар видел: открылся ход в подземный мир…

«Снова пред тобой раскрылась бездна», — невольно вспомнилось при этих его словах Сене.

— …и скоро здесь будут дюжины Масдулаги! Дюжины дюжин! Кто тогда сможет победить их? Макун? Каланг? Или чужак, заманивший хелема на этот гибельный путь?

Шаман поочередно указал пальцем на каждого из трех возвратившихся в пещеру «победителей».

— Они отомстят за убитого собрата… сожрут и сожгут каждого из хелема, от старого Бирунга до грудных детей!

«Так вот в чем дело! — дошло до Сени, — Хубар… и все они недовольны не потому, что мы только одного убили. Они просто мести испугались! Как будто Масдулаги — это тоже что-то вроде племени… человеческого, где принято друг друга защищать, стоять один за всех и все за одного, карать обидчиков. Проще говоря, как будто Масдулаги разумны».

Следовало переубедить пещерную братию в этом заблуждении, решил он, рассчитывая при этом на собственный авторитет как бы небожителя. Тот факт, что сам этот авторитет оказался под угрозой, что шаман назвал его «чужаком» вместо привычного «Сейно-Мава» Сеня в полемическом задоре не заметил.

— Послушайте! — воскликнул он, перекрикивая даже Хубара, — Масдулаги — это не люди… не хелема и даже не аванонга. И не какие-то там злые духи. Это просто… звери, понимаете? Звери! Неразумные твари. Да, они охотятся на нас — как и другие звери охотятся на тех, кто их слабее. Закон природы, ничего личного! А когда на них нападают — защищаются. Но мстить они не умеют… ну, у них просто нет такого понятия. Привязанностей нет… ну, по крайней мере, как у людей. Откуда им знать, что это мы убили их сородича? Ну ладно, если боитесь, что Масдулаги найдут труп своего сородича неподалеку от нашей пещеры — давайте вместе его сюда перетащим. Какое ни на есть мясо все же. Да и не увидят они ничего! У них же глаз нет.

По крайней мере, Сеню выслушали. Даже Хубар не осмелился перебивать его во время этой яростной речи. И только на нескольких лицах из стоящих ближе всех хелема Сеня заметил выражения содрогания и отвращенья в ответ на предложение пустить труп Масдулаги на мясо.

Когда он закончил, слово вновь взял шаман. И не похоже было, чтобы слова Сени его убедили.

— Почему хелема должны верить чужаку? — вопрошал Хубар, и голос его прозвучал почти как медвежий рык, — чужаку, чьи лживые сладкие речи сбили хелема с правильного пути?

— Быть жертвой, дрожать и умирать с голоду — это что ли правильный путь? — возмутился Сеня, — ну знаете… нет уж, спасибо! А на вопрос, почему верить, отвечаю: разве я когда-нибудь вас обманывал. Я говорил, что Масдулаги можно убить — и убил. А еще раньше обещал победить аванонга. Победил же, не обманул. Я ж все-таки Сейно-Мава… как-никак. Не забыли?

С этими словами он вытащил зажигалку и на миг выщелкнул из нее маленький огонек. Маленький… но неплохо освеживший память хелема, напомнивший дикарям, с кем они имеют дело. Хелема переглянулись в растерянности, кто-то зашелестел тревожным благоговейным шепотком.

Но вот реакция Хубара оказалась совсем иной. Иной настолько, что заставила Сеню вспомнить название знаменитой картины Репина: «Не ждали».

Стоявший ближе других к нему, шаман метнулся с внезапным для его немалого возраста проворством — и… выхватил зажигалку из Сениных рук. Сеня не успел ничего сделать, даже не до конца сообразил, что к чему, а Хубар отступил на пару шагов и, держа зажигалку перед собой, тоже щелкнул. Раз, другой. И хотя бы со второй попытки смог вызвать рукотворный огонек к жизни.

— Смотрите, хелема! — выкрикнул Хубар, вскинув зажигалку с венчавшим ее язычком пламени над головой, — Хубар тоже может… так же, как этот лживый чужак, назвавший себя Сейно-Мава! Так что? Выходит Хубар — тоже Сейно-Мава? Или… Аяг?

Шаман протянул зажигалку подошедшему вождю, но тот опасливо отстранился. Что, впрочем, не смутило Хубара.

— Чужак обманул хелема жалкой игрушкой и назвался Духом-Приносящим-Огонь! — уже не кричал, но скорее, взревел он и, наверное, чудом не сорвал голос, — Хубар давно догадывался об этом… следил за чужаком. Хубар опоздал… и просит прощения у хелема, что не успел вовремя раскрыть обман чужака. Прежде, чем чужак навлек беду на хелема.

Свои покаянные-де фразы шаман сопроводил принятыми в племени телодвиженьями, выражавшими покорность. Присев на корточки перед хелема, он одной рукой поднял зажигалку над собой.

— Скотина ты неблагодарная, — выпалил Сеня, опомнившийся от шока, — про аванонга забыл? Как ты плакался: «Сейно-Мава поможет хелема?» Да если б не я, тебя сожрали бы давно!

— Духи любят шутить, — снова выпрямившись, небрежно бросил Хубар, как будто фраза эта все объясняла, — а у злых духов и шутки злые. Но Хубар знает, как вернуть покровительство добрых духов… и отвести от хелема гнев Масдулаги!

Шаман выждал, прежде чем соплеменники, проникнувшись последней фразой, сосредоточат все внимание на нем, таком мудром и ни разу (в отличие от лживых чужаков) племя не подводившем. После чего перешел к сути:

— Нужно отдать чужака… это порождение злых духов — Масдулаги. Чужак виновен в гибели одного из Масдулаги. Значит, только чужаку и следует понести наказание. Взять чужака!

В этот раз смысл слов, произнесенных Хубаром, дошел до Сени мгновенно — не помешало даже то ощущение дурноты, что принес яд-наркотик с хвоста покойного монстра. И боль в раненой руке не отвлекла.

— Что? Ну уж нет, — проговорил Сеня, держа копье здоровой рукой и выставляя перед собой, — никаких жертв… кроме разве что вашего ни хрена не годного шамана.

Боевитость собственную он, правда, не переоценивал — понимал, что одной рукой особо не повоюешь. Особенно когда едва стоишь на ногах. К тому же, хоть дело и приняло на редкость нежелательный оборот, хоть сама жизнь Сени оказалась под угрозой, но убивать хелема он был не готов чисто морально. Потому как привык к этому дикому, но честному и в целом доброжелательному народцу. Как привыкаешь к соседям или коллегам на работе. Все, чего хотел несостоявшийся, самозваный Сейно-Мава — это отпугнуть ближайших к нему людей и выскользнуть из пещеры.

Увы, даже этот замысел осуществить не удалось. Уж в чем, в чем, а в недостатке чутья первобытных людей упрекнуть было нельзя. Иначе выжить им было бы не просто сложнее, но почти невозможно. Вот и хелема: сразу почуяли слабость пострадавшего в битве чужака, его трусливое намерение не драться, но сбежать. Проще говоря, распознали в нем не бойца, а жертву. Которую, к тому же, не защищал более обманом приобретенный титул Духа-Приносящего-Огонь.

Одни хелема накинулись на Сеню скопом, выхватывая копье и сбивая с ног; другие — обходя чужака, блокировали выход из пещеры, отрезая ему единственно возможный путь к бегству. Третьи хелема оттесняли вглубь пещеры Каланга и Макуна, бросившихся было на выручку Сене. Даже несмотря на все, что сказал Хубар, на авторитет шамана и на «сеанс магии с разоблачением», им проведенный.

Очевидно, общение с человеком из более развитого мира, не скованного дикарскими предрассудками, пошло этим двоим на пользу. Хотя чего уж теперь…

Что до Хубара, то он стоял посреди этого позорного действа и командовал. Голос его походил на карканье ворона:

— Живьем взять чужака! Страх! Масдулаги нужен страх!