Новая история (джен)

Всю ночь меня мучили кошмары, а всё потому, что слизеринцы в соседних комнатах всё никак не могли успокоиться и весьма пылко обсуждали события праздничного пира. Их разгоряченные мысли слетались в моё сознание, словно пчёлы на мёд.

Мне снилась всякая гадость, вроде светящегося изнутри радиоактивного Малфоя, плечи которого опутывали руки-стебли Паркинсон. Сама она походила на огромный цветок, даже вместо волос фиолетовые лепестки. Вокруг них нарезал круги огромный скорпион со светлым панцирем, и какой-то здоровый парень кидал в них копьё. Тут вообще было много людей-мутантов, с выросшими из спины когтистыми крыльями или рыбьей чешуёй вместо кожи, дравшихся между собой. Все мы сидели в глубокой холодной яме, и все были скованы одной крепкой цепью, обвивавшей ноги.

Над этой глубокой ямой, насквозь пропитанной холодом, кровью и грязью, возвышалась гигантских размеров птица. Мёртвая птица сплошь из чёрных драгоценных камней. Лишь только глаза, клюв, острые когти и нижние перья отливали угрожающим кроваво-красным цветом. Опасный острый клюв кривился в насмешке. Безмолвно и недвижно наблюдала она за побоищем, развернувшимся снизу. Под когтями разорванный свиток пергамента. Красный глаз птицы блеснул словно бы насмешливо. Презрительно и злорадно.

Но вот звериное рычание перекрыл рёв ещё более сильный. Мощный. Всепоглощающий вой, что сковывал льдом тело, дробил кости, затягивал на сердце тугой жгут. Чудовищный порыв ветра обдал всех могильным холодом. Лязганье железа стало оглушительным: это цепи тащили закованных вниз. В чёрную беззубую пасть.

Вот на моей ноге тоже захлопнулось кольцо ржавой цепи, и снять его невозможно. Как бы ни вертелась, оно только всё больше сужалось, царапало кожу до крови, и я ощутила, как меня потянуло вниз к остальным.

Рывком я поднялась с кровати, прерывисто дыша, как рыба, вытащенная из воды. Сознание продолжало путаться, мир перед глазами плыл и не казался привычным, взгляд не узнавал ни одного предмета. В подземельях не было утра и вечера. Здесь не всходило солнце, не было слышно пения птиц. Ни звука. Потому мыслями я продолжала ощущать свой ночной кошмар, вцепившись в мокрую от пота простынь. На то, чтобы успокоиться и узнать комнату, мне понадобилось не меньше двадцати минут.

— Чёртовы сны, чёртовы слизеринцы, будь они не ладны! И подумать только, что сейчас… четыре часа утра! — гневно кричала я молчаливым шкафам и пустому столу, но и собственный голос показался мне чужим.

Не в силах уснуть я металась по комнате, предаваясь собственным рассуждениям, и казалось, что голубая пижама развевалась вовсе не вокруг человеческого тела, а вокруг бестелесного призрака.

«Может быть, я всё же умерла и не заметила этого? Может, я и впрямь призрак?» — с ужасом подумала я, остервенело заозиравшись по сторонам в поисках собственного тела. Но ничего ужасного не увидела, только неразобранный сундук сиротливо стоял посреди комнаты. Наличие собственных вещей привело мысли в относительный порядок и, наконец, устав от метаний, я уселась в кресло.

— Непременно нужно освоить окклюменцию, иначе я так и буду во сне проживать чужие мысли. Я так сойду с ума.

Утро застало меня замёршей и спящей в кресле. Дрожа и ругаясь про себя последними словами, я стала спешно собираться, но тут меня поджидал новый сюрприз: моя одежда, которую я приготовила ещё с вечера, — исчезла. Её не было ни на спинке стула или кресел, ни в шкафу, ни даже на полу. Выходя из комнаты, я продолжала терзаться вопросом, куда же она могла подеваться, и если её кто-то каким-то образом утащил, то что же мне теперь носить? Или ещё страшнее, я сама её куда-то дела и забыла про это. Неудивительно, что к своему курсу я присоединилась самой последней.

В гостиную я шагнула так решительно, словно собиралась вернуться в свой сон. Но напрасно. В этот раз просторная комната уже не выглядела такой мрачной. В основном благодаря царившему вокруг оживлению: профессор Снейп раздавал всем какие-то пергаменты, а рядом с ним суетились несколько старшекурсников, среди которых я узнала только старосту Роули. Пожалуй, эта суета поразила меня больше всего. Никаких построений и чтений. Получив расписание, все шли, куда хотели, при этом разговаривая и смеясь. Кое-кто так вообще вернулся обратно в комнату. Не было никакой проверки внешнего вида, никаких понуканий за распущенные волосы. Всё это было так мало похоже на мой приют.

— Как спалось? — дружелюбно поинтересовался Забини, что только вызвало во мне шквал подозрений по поводу пропавшей одежды.

— Наконец-то, все в сборе, и мы почти не ждали, — громко высказался Крайс, и мои руки покрылись болезненными мурашками. Я опоздала. Снова. В первый же день. От стыда и страха я на миг крепко зажмурилась и побледнела, но староста продолжал. — Профессор Снейп сейчас раздаст вам расписания занятий, а Роули вручит карты замка и даст дальнейшие инструкции. Это расписание дополнительных секций, — деловито и важно продолжал он, прикрепив пергаментный лист к доске у входа. — Советую записаться поскорее.

— Профессор! — воскликнул какой-то парень, когда декан раздал нам расписания. — Профессор, мне срочно нужно забронировать стадион: я хочу побыстрее начать сбор новой команды, потому что, как вы помните, нынешние игроки заканчивают школу в этом году. И нам нужно…

— Я вас понял, мистер Монтегю, — довольно сухо отозвался декан. — График тренировок готов, я полагаю?

— Конечно, сэр. У меня их три! Один вам, один у меня и один я хотел повесить здесь на доске, чтобы все могли записаться на отборочные.

— Хорошо, — тем же тоном продолжал Снейп, — я поговорю с директором и профессором Хуч.

— Сейчас поговорите? — не унимался парень, попутно пригладив волосы ручищей. — Ведь у Гриффиндора нет ловца и, держу пари, Вуд тоже прямо с утра…

— Да, мистер Монтегю, прямо сейчас! Не могли бы вы, наконец, спокойно пойти на завтрак?

Казалось, ворчливый тон ничуть не убавил пыла капитана квиддичной команды:

— Спасибо, сэр! — громогласно крикнул он вслед уходившему профессору, а затем с очень довольным лицом обернулся к гостиной и сложил руки на манер рупора: — Так, все, сегодня отборочные по квиддичу, желающие напишите имена в пергаменте! Я оставлю его здесь!

— Монтегю, можно же так не орать! — возмутилась Роули, вручив последнюю карту. — Мы здесь, вообще-то, помогаем первокурсникам.

— Записывайтесь! — ещё раз крикнул Монтегю, прикрепив к доске уже третий лист.

— Это карты замка с указанием всех кабинетов, всех паролей к дверям, всех обходных путей и графиком движения лестниц. Мы привыкли везде быть первыми, даже если речь идёт о простой явке на урок, — поясняла нам Роули, и нежный румянец на щеках выдавал то, как она гордилась своими новыми обязанностями. Но ей никак не давали сполна насладиться назначением:

— Поучаешь новобранцев, сестрёнка? — усмехнулся Розье, подойдя к знаменитой доске и черкнув на пергаментах своё имя. — Ангус, тебя записать?

— Да вот ещё, очень надо, — фыркнул тощий парень, удрученно изучавший расписание.

— Ага, — Розье записал ещё одно имя. — Рэн? Натан? Где уже носит Натана?

— Конечно, — откликнулся тот самый внушительный парень из поезда, фамилии которого я ещё не знала. — Его тоже запиши.

— Только учтите, что многие поколения наших предков веками накапливали эти знания, — ещё громче продолжила Роули, стараясь не обращать внимания на чужие разговоры,— и если вы…

— И если вы поделитесь ими с другими студентами, — подхватил Розье,— мы вам голову оторвём. Я серьёзно, — пригрозил он, ткнув остриём пера в нашу сторону. Весь его угрожающий вид подпортила чернильная капля, стёкшая с пера.

— Рей, это же мои слова! — обиделась Роули.

— У тебя бы не вышло так же страшно, как у меня. Посмотри, какие они маленькие и запуганные, — улыбнулся он и совсем не так лучезарно, как вчера Эйвери. — Разве рискнут они теперь нарушить правила!

— Задача старост помочь первокурсникам освоиться и следить, чтобы…

— Перестань, Бри, Снейпа тут нет.

— А теперь изучение самого необходимого навыка, — продолжал Крайс, рукой подпихивая к выходу смеющегося Розье. — Как вы заметили, в подземельях достаточно холодно.

— Да здесь холодней, чем в Азкабане.

— Да, ты же, Нотт, об этом не понаслышке знаешь. Все снимите мантии, достаньте палочки и повторяйте за мной. Каллидум! — четко проговорил староста, медленно описав круг кончиком палочки, и его мантия на миг засветилась. — Каждый слизеринец должен уметь выполнять согревающие чары.

Каждый или не каждый, а получились они не у всех, только у Малфоя с Паркинсон, у меня и нахмуренного Нотта. Мантия Крэбба наоборот стала ещё более холодной. Должно быть, от того, что круг он чертил не в ту сторону.

От ожидания наказания у меня все сводило внутри, но ничего не происходило, никто не вспоминал об этом, и я решила, что меня пронесло.

— Не отставайте, — поторапливала Роули, едва задевая кончиками пухлых белых пальчиков наши спины.

— Тут заблудиться можно, да? — заговорщически шепнул Забини, на что я только сухо кивнула, размышляя о согревающих чарах.

«А что, если мою одежду заколдовали и подсунули мне?» После согревающих чар мантия была тёплой, но никак не выдавала наличия колдовства. Мне сразу начало казаться, что зелёно-серебрянный галстук затянут слишком туго и словно змея извивался вокруг шеи, пытаясь задушить. Я чуть оттянула его указательным пальцем.

— Подземелья могут показаться вам тёмными, мрачными и запутанными, но со временем вы сможете оценить всю прелесть нашего расположения, — откликнулся шедший впереди всех Крайс.

— Так когда Свенсон накажут? — громко спросила Паркинсон, вздёрнув нос.

— Накажут? — приподняла Роули светлые брови.

— Она же опоздала, — раздражённо пояснила сокурсница. Наши с ней взгляды скрестились и кольнули друг друга. Коридор, в котором гулко отдавались шаги, словно бы заледенел.

— Раз это первый проступок, — говорил Крайс, даже не обернувшись, — то прощаем. Тем более, это не серьёзное нарушение и сегодня первый день. Но больше так не делай.

— В Хогвартсе телесные наказания запрещены, — робко подала голос Булстроуд, и все как по команде повернулись к ней. — Их отменил Дамблдор.

— Отец говорит, это единственно хорошее, что он сделал на своём посту, — подхватил Малфой.

— Так, — резко развернулся Крайс, и его мантия со свистом описала полукруг. — Я думал, что уже всё сказал в приветственной речи, но вижу, что у вас либо плохо с памятью, либо с головой. Поэтому поясню ещё раз. Самый последний. Слизерин, — вдохновенно говорил он, медленно шагая вперёд, — испокон веков, с самого основания придерживается своих традиций и правил. Директора школы могут меняться, могут вводить свои ограничения и запреты, свои дикие выдумки, но наши традиции вечны и неизменны. Мы соблюдаем свои и только свои правила и законы, принимая то, что может быть полезно и безжалостно отбрасывая ненужное. Вы можете нарушать правила Дамблдора сколько душе угодно, и Филч не сделает вам ничего страшного. Но, упаси вас Кровавый Барон принести вред факультету. Мы сами вами займемся и, если вы хоть слово скажете Снейпу, — с придыханием продолжал он, особенно всматриваясь в глаза Малфою, — вы наше «спасибо» на всю жизнь запомните. А учиться вам долго.

— Реджинальд, если ты продолжишь, мы до Большого зала не дойдём и умрём здесь, — прервала его Роули. Он по-прежнему шёл впереди, а она позади и первокурсники, какими бы разными мы ни были, чувствовали себя зажатыми меж двух жерновов. Крайс, видимо, сам себя распалив своей же речью, взглянув на наши бледные лица, пожелал поднять наш боевой дух.

— Кто мы? — громко и требовательно спросил он.

— Слизеринцы, — не слишком уверенно ответили все, переглядываясь и надеясь увидеть в глазах напротив ответ на вопрос: «А не сошёл ли староста с ума?»

— Что это за шелест?! Я спросил: кто мы?

— Слизеринцы! — заорали все.

— Каков наш девиз?

— Достоинство во всём!

— Кому принадлежит кубок?

— Нам!

— Кому принадлежит школа?

— Реджи! — закатила глаза Роули.

— Нам!

— Кто лучшие?

— Мы!

— Отлично! — изобразил он кулаком победный жест. — Другое дело, а теперь все на завтрак.

— А как тебя наказывали в магловском приюте? — буквально через минуту после этого представления вклинилась Паркинсон с наигранно наивным видом.

— В приюте? — повторили старосты, и я поняла, что она начала вбивать гвозди в мой гроб.

Первой моей мыслью было наврать. Нагло наврать, что родители мои были волшебниками, но погибли очень рано, поэтому про волшебный мир я ничего не помню. И я даже открыла рот, чтобы озвучить эту весьма шаткую версию, как встретилась взглядом с прищуренными глазами Малфоя, и все мои слова испарились. Если бы кто-то узнал, то я бы стала не просто белой вороной, а настоящим посмешищем.

Я решила ничего не отвечать, даже удержалась от привычки втягивать шею в плечи, но внутри так и клокотала от негодования. К вечеру — я была в этом абсолютно уверена — весь Слизерин будет знать о моём магловском происхождении. Не то чтобы такого кота в мешке можно было утаить, но момент раскрытия хотелось оттянуть как можно дальше.

«Надо было соглашаться на Гриффиндор», — в сердцах подумала я. Я не знала точно, можно ли перевестись на другой курс, но всё равно не сделала бы этого. Во-первых, это было бы моим личным поражением. Во-вторых, у меня бы отняли драгоценную карту замка! Ну, и, в-третьих, вряд ли Шляпа пошла бы мне на уступок после угрозы поджигания. Да и как бы я объяснила причину своего желания? Что меня достала Паркинсон, а наши старосты малость того? Это даже не смешно.

— Вот было бы здорово записаться на отборочные! — поделился Малфой своими надеждами, притянув себе кубок с соком. — Я считаю, что это очень глупое правило запрещать первокурсникам летать на метле.

— Ты хорошо летаешь? — спросила я просто чтобы продолжить то общение, которое началось ещё в поезде.

— Да! На самом деле я летаю лет с пяти, — затянул Малфой под вздох Нотта.

Люди любят говорить о себе, и это правило отлично работало с Малфоем. Ему можно было даже не отвечать, можно было даже не слушать, достаточно подавать сигналы, что ты жив. Поддакивать когда он говорил что-то уж очень эмоционально или просто повторять его последнюю фразу с присказкой «Да ты что!» или в этом роде. На самом же деле куда больше внимания я уделяла газете Забини, которую он даже не раскрыл. Мне было жаль денег на подписку.

— А один раз я даже обогнал магловский самолёт! — закончил Малфой, чуть раскрасневшись от своего бурного рассказа.

— Самолёт? Ничего себе! — поддержала я, намазывая джем на хлеб.

«Беспорядки нового законопроекта: благо во зло или зло во благо?! Корнелиус Фадж отказался от комментариев, сославшись на свою занятость!» На фото, занимавшем половину страницы, низкорослый волшебник в котелке что-то гневно, но беззвучно втолковывал репортёрам, закрывая автомобильное окно. «Автор статьи — Рита Скиттер», — разглядела я в самом низу.

— Да-а-а, — протянул Малфой с довольной улыбкой. Кажется, проще было бы вовсе содрать кожу с его лица, чем отклеить эту улыбочку.

— Ах, ты хоть знаешь, чем самолёт отличается от вертолёта? — вздохнул Нотт, промокая губы салфеткой. Больше смахивало на то, что он скрывал улыбку.

— Конечно, знаю! — оскорбился Малфой. — У самолёта крылья, а у вертолёта — лопасти!

— Я и не знала, что волшебники знают такие детали о маглах, — совершенно искренне удивилась я, но за нашей частью стола стало как-то подозрительно тихо.

Я поняла, что снова что-то сболтнула. Что-то такое, как вчера в поезде. За столом Гриффиндора раздался дружный нестройный смех множества голосов, что только подчёркивало воцарившуюся здесь тишину. Остальные же слизеринцы продолжали спокойно завтракать. В своих траурных облачениях, которые не спешили снимать, они походили на стаю голодных воронов, уткнувших носы в газетные страницы «Пророка».

— Волшебники? — крайне недовольно переспросила Паркинсон, нехорошо сощурив глаза. — А ты что, значит, к нам не относишься? Ты хочешь сказать, не волшебница? — наклонилась она вперёд, гневно нависая над столом.

— Я не это имела в виду, — прошипела я, стискивая в руке нож. Просто он был у меня в руках.

— Панси, это очень невоспитанно обвинять в маглорожденности мало знакомого человека, — неожиданно и подчёркнуто спокойно ответила Булстроуд с очень-очень виноватым лицом. Будь она повоинственнее, и Паркинсон, возможно, смолчала бы, но в ком в ком, а в Миллисенте она соперника не видела.

— Это не обвинение, это чистый факт! — продолжала она. — В списке двадцати восьми нет никаких Свенсонов.

— Этот список давно пора отправить на свалку! — возмутился Забини. — Что? Серьёзно, он же давно не актуален! Там половина либо предатели крови, как какие-нибудь там Брустферы, либо те, кто идеалы чистокровности не очень-то поддерживает, как Лонгботтомы или Абботы, либо вообще вымершие мамонты, как Пруэтты! И Гонты. Чего вообще твоему прадеду пришло в голову внести туда Уизли?

— А я откуда знаю? — надулся Нотт.

— В любом случае Свенсонов там нет! — упорно гнула своё Паркинсон.

— Наших с Крэббом фамилий тоже нет в списке, — заметил Гойл от природы громким грубоватым голосом, неизбежно привлекая к нам внимание. Но старосты единодушно будто оглохли. Скорее всего, спор просто напросто вызывал у них интерес.— Ты что же, Паркинсон, и нас обвиняешь в нечистокровности?

По сникшему лицу Паркинсон было ясно, что это очень серьёзное обвинение.

— Это другое! — заверила та, даже выставив вперёд свои белые ладошки. — Все знают, кто такие Крэббы и Гойлы, но о никаких Свенсонах никто не слышал!

— Конечно, там нет никаких Свенсонов! Этой фамилии вообще не существует, Паркинсон, потому что мне её в приюте придумали.

— Ещё лучше, — фыркнула та. — Значит, она чисто магловская.

— Но и сказать, что она моя тоже нельзя.

— А почему именно «Свенсон»? — подался вперёд Малфой.

— Потому что наставнице так приспичило, — буркнула я, не желая рассказывать правду.

Просто первая моя директриса, миссис Хоуп, была шведкой, а со шведского «свен» означало олень. Не знаю, правда, почему она увидела во мне олененка, но я была рада, что приютские дети, да и наставницы, никогда не пытались перевести мою фамилию. Бемби было бы самым безобидным прозвищем. Или Рудольф — олень Санта-Клауса. Плюс к этому «сон» на шведском языке означал «сын» и всё вместе получалось как «сын оленя». Да-да, миссис Хоуп посчитала меня мальчиком. И это было почти самое последнее, что я хотела рассказать, сидя за этим столом.

— А имя? — неожиданно спросил Забини, и мысли о мультфильмах выветрились из моей головы.

— Имя? Имя было вышито на одеяльце, в котором меня нашли.

— У тебя было именное одеяльце? — повернулся Забини.

— Правда, оно обгорело немного и последние буквы…

— Обгорело? — округлил тот глаза. — В пожаре?

— Я не знаю. Может быть, — ответила я, ковыряя вилкой яичницу.

— А как пишется? — любопытствовал Забини с азартно блестящими глазами, отложив вилку на край тарелки.

— Бе-а-трис. А что?

— Ой, какая разница?! — встряла Паркинсон недовольная тем, что её третирование ушло не в ту сторону. — Ты же сама сказала, что буквы обгорели.

— Только последние две.

— Но именные одеяльца не делают кому попало! Значит…

— Ой, брось! — взвилась Паркинсон, ткнув вилкой в сторону Забини. — Это может значить что угодно! Может это просто какие-то маглорожденные хотели походить на нас.

— Маглорожденные на Слизерине не учатся, — как можно более веско и спокойно напомнила я. — Это уже кое-что значит. А ещё, как ты помнишь, я осваивала колдовство самостоятельно и неплохо в этом преуспела.

— Это мы ещё до уроков не дошли, — упрямо пообещала Паркинсон.

— Пока не дошли, — парировала я, отмахнувшись.

— Первокурсники! Вы завтракать собираетесь?

Окончился завтрак в нелепом, неудобном молчании. Я была намерена во что бы то ни стало перещеголять Паркинсон и выложиться на уроках по полной, чтобы уж в чём в чём, а в неспособности к колдовству меня нельзя было обвинить!

До чего же всё-таки была прекрасна эта школа, по коридорам которой я шла впервые, и как же я жалела, что не в силах замедлить время и сполна насладиться открывшимися видами. Проплутав по лабиринту узких коридорчиков, вы могли выйти в великолепный двор, залитый тёплым солнечным светом, или на смотровую площадку, а из каждого открытого кабинета могли услышать заливистый смех, перешучивания, шелест пергаментов, скрип перьев, хлопки удачных и не очень заклинаний.

Все вместе мы стояли у закрытых дверей класса. Паркинсон не поленилась отметить, что мы пришли даже вперёд профессора и теперь, какой ужас, вынуждены ждать. В паре метров от нас разместилась компания парней, которые с увлечением крутили переключатель на вид абсолютно магловского радио. Совершенно обычная картина, если бы на их мантиях не было змеиных нашивок. Приёмник трещал и гудел на все лады, а Паркинсон сморщила носик, смотря в их сторону крайне неодобрительно. Один из них, заправив за ухо длинную чёрную чёлку, уселся на каменный подоконник, свесив одну ногу в сторону улицы и, кажется, совершенно не боясь упасть с четвёртого этажа.

— Погода для тренировки просто отличная, — приложил руку к глазам Розье. — Надеюсь, мадам Хуч уже успела подготовить поле.

«Нам так хотелось верить в то, что мы семья», — раздался из приёмника женский голос.

— О, оставь эту! — приподнялся на месте Эйвери.

«Но оказалось, что мечтой мы жили зря».

— Эту?

«В наш общий дом пришёл разлад, и слишком поздно…»

— … бить в набат. Хорошая песня!

«Но только прошлое нельзя вернуть назад».

— Как думаете, Флитвик скоро придёт? — зашептал Забини.

«Жаль, что мы».

— А что ты хотел?

«Себя изжили».

— Тео, мне нужно в библиотеку, — ухватил Нотта за локоть Забини.

«Не сберегли».

— Так иди, при чём тут я?

«Чем дорожили,

Ждать перемен».

— Я не могу пойти в библиотеку в первый же день и тем более один! Меня же посчитают ботаником.

«Мы так устали».

— Ты что сейчас имел в виду? — надулся Нотт.

«Сковав взамен».

— Просто идём. Идём-идём, — приговаривал Забини, утаскивая за локоть друга.

«Сердца из стали».

«Здесь через поры до сих пор сочится яд,

Здесь всё назло, наперекор и невпопад,

Здесь каждый только за себя,

Здесь наше «Мы» сменило «Я»,

Но только прошлое нельзя вернуть назад».

Волнуясь перед самым первым в жизни уроком, я постукивала ногой в такт песне, и даже заслушалась. Эвери всё ещё сидел на своём подоконнике и, прикрыв глаза, делал то же самое. Сейчас я отлично его понимаю, песня подходила нашему факультету как нельзя лучше. Высокий голос, раздавшийся в коридоре, стал для меня полной неожиданностью, особенно если учесть, что принадлежал он очень маленькому волшебнику в остроконечной шляпе и очках.

«Знали мы, что всё серьёзно».

— Мистер Эйвери! Немедленно слезьте с подоконника!

«Пытались жить, но слишком поздно».

— Да, профессор Флитвик! — мигом отозвался тот, перекинув ногу и выпрыгнув в окно. Я вцепилась в галстук на груди и не могла двинуться с места.

«Закрыв сердца бронёй металла».

— Шут, — бросила Паркинсон и я посмотрела на неё своими огромными от ужаса глазами.

«Порвали нить, и нас не стало».

Четвёртый этаж! Розье и парень, которого я всё ещё не знала, смотрели на внутренний двор так, будто туда упал шарик с водой, а не их собственный друг. Профессор тоже не впал в истерику, но очень быстрыми маленькими шажками подбежал к окну.

— Не бойся, он не умер, — шепнула Булстроуд, и я глянула на неё, как на умалишенную. «Это всё моя заколдованная мантия. Влияет на мой рассудок», — мысленно озвучила я свою гениальную догадку.

— Мистер Эйвери! — крикнул профессор, встав на самые мыски своих больших чёрных башмаков. — Если бы не подоконник, за эти замедляющие чары я дал бы вашему факультету двадцать баллов!

— Спасибо, профессор! — счастливо прокричал «самоубийца» откуда-то снизу, и из меня будто выпустили воздух.

— Мистер Розье, мистер МакНейр, почему вы не на уроке?

— У нас окно, профессор.

— Тогда идите в гостиную или библиотеку, — с добродушной улыбкой посоветовал профессор, отходя от окна. — И постарайтесь не убиться.

— Мы записались на квиддич, сэр! — выпалил МакНейр, который был раза в три выше своего учителя.

— Вот как, тогда сдайте мне поскорее летнее задание, пока все конечности при вас. И остальным передайте, пока их конечности при них.

— Да, сэр!

— Что мы пропустили? — налетел на остальных Забини, держа под локоть Нотта. Тот в свою очередь сжимал толстенную и старую на вид книгу. Тем временем МакНейр повторил прыжок Эйвери, и Забини восхищенно присвистнул. Паркинсон едва заметно подпихнула его острым локтём.

— Эйвери устроил целое представление, — фыркнул Малфой, входя в класс.

— Давай, Рей! — кричал снизу Эйвери. — Загонщики не должны бояться высоты! Мы поймаем тебя, если что!

— А если нет, мадам Помфри отрастит тебе кости! — пробасил МакНейр.

— Можно заново отрастить кости? — чуть не выронила я сумку, глядя на Розье, мучительно стискивавшего в руках палочку.

— Мы будем навещать тебя в больничном крыле! — обещал Эйвери.

— Конечно! — покивал головой Забини. — Правда это долго и неприятно. Я как-то руку сломал, всю ночь промучился.

— И приносить цветы! — подхватил МакНейр.

— И опасно, — сурово продолжил Нотт. — Я слышал, один парень на квиддиче сломал позвоночник и рёбра. Так ему пришлось вовсе удалять все кости, а потом растить всё заново.

— Ух ты! — выдохнула я, входя в класс с дёргающимся нижним веком.

Прямо на чарах снова произошел инцидент. Профессор Флитвик — полугоблин, как мне нашептал Забини, после небольшой лекции предложил перейти сразу к практическим занятиям и попросил всех достать свои палочки.

— Репаро — это заклинание, которое позволяет вернуть объекту его первоначальный облик, — говорил профессор тонким голоском, стоя на высоком табурете посреди круглого светлого класса, а два длинных ряда полукруглых парт окружали его с двух сторон. Столы были установлены на манер большой лестницы, поэтому, несмотря на то что я занимала вторую парту, вместе с Булстроуд, Ноттом и Забини, профессора было отлично видно.

— Профессор Флитвик! — воскликнул неожиданно для всех Малфой, взметнув вверх руку. — А Свенсон умеет…

Тут я как можно сильнее пнула его стул, прекрасно понимая, что он собирался сказать.

— Да-да, мистер Малфой?

— А Свенсон умеет… Умеет, — мямлил он чуть ссутулившись. — У-у-умеет уже выполнять эти чары.

Я буквально чувствовала, как весь поток вонзил в меня свои взгляды, словно иголки в подушечку. Всё это было невероятно глупо.

— Вот как! — обрадовался профессор, подходя к нам поближе. — Продемонстрируете, мисс Свенсон?

— Репаро, — серьёзно и нахмуренно выговорила я, указав палочкой на перо, две обломанные части которого тут же соединились.

— Отлично! Просто отлично! Десять баллов. Так-так, Слизерин открывает счёт, ну же, кто следующий?

— Почему ты ему не сказала, что можешь колдовать без палочки? — допытывался Малфой, развернувшись к нам, когда Флитвик призывал всех взглянуть на починенное перо мисс Грейнджер.

— Это же не твой секрет, — грубовато брякнула я, впрочем, тут же закусив губу. Нужно быть дружелюбнее. Я вздохнула. — Ты же сам говорил, что мы на ножах с Гриффиндором, представляешь, какое у меня преимущество! Они ведь и ждать ничего не будут. Тем более, если случится что-то непонятное, все шишки пойдут на меня.

— Точно! Слушай… А подпали Поттеру перо, — улыбнулся он, ещё больше развернувшись к нам и даже ухватившись за край залитой солнцем парты.

— Я не могу подпалить перо! — разозлилась я, полагая, что меня хотят превратить в клоуна или ещё кого похуже. — Я просто предметы двигаю.

— Очень ценное умение, — скривила губы Паркинсон, сидевшая рядом с Малфоем. — Это значит, что ты просто очень хорошо освоила невербальное Акцио, только и всего. Всего одно простое заклинание.

— Она ещё в воздух их поднимает, — нашёлся рядом сидевший Забини, за что я испытала к нему симпатию.

— Вингардиум левиоса, — закатила глаза Паркинсон. — Это умеют абсолютно все волшебники.

— Но они же невербальные! — возмутился тот.

— Ну и что!

— Да ты и этого не можешь! — не выдержала я, наклонившись вперёд.

— Пока не могу. Мы же учимся тут, Свенсон.

— Молодые люди, я очень хочу верить, что вы шепчетесь о заклинании Репаро.

— Конечно, профессор, — разноголосо ответили мы.

— Мисс Паркинсон, прошу вас.

Как назло, у неё всё получилось, и весь остаток урока я была погружена в мрачное настроение. «А вдруг Паркинсон права? А вдруг я и вправду просто освоила два простых заклинания?» Я рассеянно перебирала пальцами складки школьной юбки и чувствовала, как интерес и уважение сокурсников тают.

И была намерена вернуть их любым путём.

Гриффиндорцы уже стояли в дверях, а мои сокурсники не спешили покидать кабинет. Медленно и важно они складывали вещи в школьные сумки, почти лениво и не торопясь. Впрочем, медленно не значит аккуратно. Так из сумки Забини раздался тонкий хруст, характерный для ломающихся перьев. Он мгновенно попросил у Нотта запасное, но мы продолжали стоять на месте, вытирая сумками парты.

— Что стоим? — поинтересовалась я у Забини. Ещё тогда мне показалось, что из всех он наиболее дружелюбен.

— Ждём, пока пройдут все оголтелые и дадут выйти без давки, — прошептал мне тот на самое ухо, будто сообщая страшный секрет.

— Слизеринцы всегда приходят первыми, а выходят последними, — устало пояснил Нотт. Вид у него был такой, будто его тошнит.

Профессор Флитвик пояснил нам ещё в конце урока, что первые попытки колдовать разумно и целенаправленно могут поначалу вызывать слабость, тошноту, чувство голода и прочие мелкие неприятности. Сразу стало ясно, почему в приюте мне было так плохо. Другой вопрос, почему плохо было ему, потомственному волшебнику?

— Оу, — покивала головой я. — Это правило такое?

— Вроде того, — нехотя пожал тот плечами.

— А какие ещё у слизеринцев правила?

— Кхм… Много, в общем-то. Мы на урок опоздаем.

Кабинет трансфигурации на втором этаже разительно отличался от кабинета чар. Такой же большой, но обычной прямоугольной формы с длинными рядами узких парт для одного ученика. Каким-то образом я умудрилась сесть за самый последний стол. Едва я только зашагала вперёд, как Нотт легко придержал меня за рукав мантии, а когда отпустил, Малфой уже занял главенствующее место. Подперев ладошкой подбородок, я думала, что всё это значит.

Сам урок сразу же начался с потрясающей демонстрации: профессор МакГонагалл обернулась кошкой и обратно, пояснив, что такое умение называется анимагией.

— Так обращаться можно в кого угодно? — громко удивилась я, едва профессор кивнула. Ведь научись я превращаться в кошку, то могла бы ускользать из приюта незамеченной.

— У анимагов только одно обличие, мисс Свенсон, присущее только им, — любезно пояснила профессор. Как и Флитвику, вопросы учеников ей не претили.

— А обернуться можно в любое существо, в какое сам пожелаешь? — продолжала я, игнорируя недовольно скривившуюся спину Паркинсон.

— Даже в дракона? И в единорога? — подхватила девочка за столом Райвенкло.

— Анимагия очень сложная наука, требующая большого самоконтроля и отличного владения магическими навыками, мисс Турпин. Обычно анимагический облик отражает склонности и характер самого волшебника.

— А можно как-то узнать, кем станешь, если освоишь анимагию? — продолжала я, вновь взметнув вверх руку.

— Есть определенные магические формулы, позволяющие приблизительно вычислить…

— А давайте посчитаем, кем мы могли бы стать! — вдохновлено выкрикнула Турпин.

— Сегодня мы только лишь приступаем к азам трансфигурации, — благодушно, но твёрдо ответила профессор МакГонагалл, возвращаясь к своему столу. — Если все вы к концу урока сможете выполнить задание, то в награду я просчитаю анимагические формулы всем вам.

— А анимагия как-то влияет на волшебника, мэм? Например, на продолжительность жизни. Ведь в облике черепахи можно прожить более долгую жизнь.

— Или в облике феникса! Тогда жить можно вообще бесконечно!

— Определенным образом анимагия влияет на волшебника, мисс Свенсон, — ответила профессор, обернувшись к ученикам и уперев в стол переплетённые пальцы. — Не столько на его жизнь, сколько на его разум. Если маг слишком долго пробудет в своём втором обличии, он сроднится с ним настолько, что даже в образе человека будет проявлять звериные повадки.

— А человек в образе зверя будет иметь какие-то отличительные черты? Ведь не все же собаки, к примеру, одинаковые.

— Да, мисс Свенсон, у каждого анимага свои отличительные черты, благодаря которым его можно отличить от любого другого животного. Так, например, человек со светлыми волосами в облике собаки будет иметь светлую шерсть. С длинными волосами — длинную шерсть. Если у волшебника, допустим, имеется какой-либо физический дефект, то и в образе зверя он его сохранит. И так далее. Тема…

— Последний вопрос, мэм, — с робкой улыбкой пообещала я, потому что МакГонагалл выглядела уже не слишком довольной.

— Последний, мисс Свенсон, — весьма грозно призвала к порядку профессор.

— Я читала, что трансфигурация — это наука, изучающая магические способы превращения одних предметов в живые и наоборот, а также одни живые объекты в другие, — точно цитировала я учебник под утвердительный кивок профессора. — Значит, один волшебник может превратить другого в любое животное. Но почему он может выбрать для него облик птицы или там рыбы самостоятельно, а для самого себя сделать того же не может, оборачиваясь только в кого-то конкретного?

Весь класс заинтересованно подбирался взглядами к МакГонагалл, даже слизеринцы вытянули свои и без того прямые спины. Профессор же взметнула вверх свои тонкие брови и поправила очки, имея при этом весьма смущённый вид. Даже брошка на её мантии блеснула как-то растерянно.

— Очень хороший вопрос, мисс Свенсон. Это одна из неразрешённых загадок трансфигурации, — ответила она, и класс загудел. — Может быть, — громче продолжала профессор, оглядывая всех учеников поощрительным взглядом, — один из вас, приложив должные старания и силы, когда-нибудь сможет найти ответ на этот вопрос, — и на класс опустилась заговорческая тишина. Все поглядывали друг на друга с интересом в глазах и гадали, уж не сидит ли среди них великий учёный или не он ли сам этот долгожданный гений магического мира. — А чтобы вы могли это сделать, приступим к изучению азов. Тема сегодняшнего урока… — продолжала профессор, развернувшись к доске и взмахнув палочкой, всем видом давая понять, что разговоры на отвлечённые темы окончены.

Как и в чарах, в трансфигурации нужно было задействовать нити, только совсем иначе. Необходимо было менять их цвет, и я никак не могла взять в толк, как это профессор проделывала это столь быстро и мастерски. С последней парты видно было не слишком хорошо. Душу грело только то, что у всего класса ничего не вышло. Как и на чарах, мы вышли последними, только вот райвенкловцы покидали кабинет совсем иначе. В своих чёрных мантиях с синими нашивками они будто бы вытекали из класса, как неторопливый водный поток, близко наклоняясь друг к другу, и их тихие переговоры заставляли вспомнить шелест книжных страниц.

На обеде Паркинсон выглядела уж слишком довольной, а причина была проста: профессора МакГонагалл засыпали вопросами только я и Турпин, которая являлась маглорожденной. Мне хотелось что-нибудь разбить. Желательно о голову Паркинсон. И очень желательно, чтобы после этого она хоть недельку не могла бы говорить. Говоря по правде, Нотт ответил ей, что вопрос-то был действительно интересный и остался без ответа. Но это не слишком убедило Паркинсон, а потому не слишком взбодрило меня. Ко всему прочему за обедом Малфою из дома прислали внушительный пакет с гостинцами, которыми он поделился со всеми с весьма довольным видом. Казалось, даже сами солнечные лучи весело играли в его светлых волосах.

Следующим по расписанию была защита от тёмных искусств. Этот кабинет тоже не обошёлся без особенностей. Весь в приглушенных тёмных тонах, с драпировками на стенах он насквозь провонял удушливым запахом чеснока. И два ряда широких парт, за которыми можно сидеть втроём. Я сразу припустила к самой первой, но меня снова придержали. На этот раз Булстроуд.

— Милли, ты не возражаешь, если мы с тобой поменяемся местами? — попросил Забини.

— Нет, садись, конечно, — замахала та ручкой, приглашая Забини на своё место. Прямо передо мной. «Ага, значит, это он со мной сидеть не хочет. Ну и пусть!»

— Сэр, а почему вы носите этот тюрбан? — спросил высокий гриффиндорец, и ученики посмотрели на профессора с подозрительным интересом.

— Его п-подарил мне один а-а-африканский принц.

— О, а почему?

— Я помог ему избавиться от одного о-очень страшного зомби, — не без гордости ответил Квирелл с уже меньшим заиканием.

Судя по весёлым глазам гриффиндорцев, они не слишком-то верили своему учителю. Слизеринцы не верили тоже, и это было видно по тому, как они переглянулись друг с другом, вскинув одну бровь. Но смеяться не смели. Вероятно, это было ещё одно слизеринское правило: не смеяться над профессором, какую бы ахинею тот не нёс. Но это они зря.

Квирелл не врал, и его чувство гордости переполняло меня саму, заставляя выпрямить спину и расправить плечи.

— А как вы победили его, сэр? — спросил тот же гриффиндорец, и класс окутала ожидающая тишина. Все подались вперёд, а профессор сделал пару шажков назад.

— Э-э-это очень интересный вопрос, мистер Финниган, но… — и студенты разочарованно застонали. Теперь все были уверены, что Квирелл просто сочинял. Но он всё ещё не врал. Просто не хотел отвечать. «В конце концов, может с этим зомби просто связана неприятная история?»

— Профессор, а можно открыть окно? — громко спросила какая-то светловолосая гриффиндорка с белым бантиком на голове.

— Н-нет, на улице не о-о-очень хорошая по-о-огода, — завертел головой Квирелл, стоя напротив солнечного окна. — Ра-а-ас-саживайтесь побыстрее, п-п-пожалуйста.

В общем, профессор Квирелл не внушал ученикам особого уважения. Высокий и в своей мантии похожий на фиолетовую цаплю, поглаживая тюрбан на голове, он ходил туда-сюда и рассказывал нам про систему заклинаний. Порчи, сглазы, проклятия и контрзаклинания. Крэбб, Гойл и Малфой что-то рисовали в пергаменте и, судя по их трясущимся спинам, нечто забавное. Забини и Нотт, закрывшись учебником, листали ту самую книженцию из библиотеки. Паркинсон украдкой прихорашивалась, глядя в зеркальце. Гриффиндорцы рядом с нами, казались тоже не слишком-то вдохновленными бормотанием профессора. Только два мальчика и Грейнджер, которую я запомнила на чарах, строчили в пергаментах.

—… чесноком? — что-то шептал Забини Нотту, и я подалась вперёд, желая послушать, о чём они там совещались.

— Я слышал, что он так защищается от вампира, с которым повздорил в Румынии. Думаешь, правда?

— Ага, точно такая же, как про принца и зомби. Я думаю, на самом деле он защищается от студентов.

— От студентов?

— Лично я бы ни за что не стал торчать в этом чесночном аду дольше положенного.

Казалось, на профессора смотрела только я, и причина была не столько в теме урока, сколько в самом Квирелле. Как и у меня, его магия была двух цветов: светло-зелёного и чёрного. Я всё раздумывала, почему же так. А ещё двухцветной магией обладал Поттер. Минут десять я втихаря пялилась на него, пока Малфой не обернулся и не фыркнул.

Всё, о чём я думала, так это о сходстве между нами тремя и одновременно о различиях. Моя вторая магия, золотистая магия, больше походила на купол и оплетала в основном бурое магическое ядро, а вот чёрная магия профессора наводила на мысли о мозаике или осколках разбитой вазы, связанных между собой тонкими чёрными вихрями. К тому же она не защищала ядро, сконцентрировавшись в основном в голове. Энергия Поттера в то же время в основном была красной, напоминая собой размеренно горящий костерок с тонкими чёрными струйками. Но только моё ядро было надтреснутым, надколотым.

Я запуталась.

— С-с-сегодня попробуете о-о-освоение заклинания Фините. Это р-р-ра-а-аспространенное точечное контрзаклинание, о-о-отменяющее эффекты многих дру-у-угих чар.

— Ни пса не видно, — раздраженно пробурчала я, вглядываясь в надписи на доске, пока профессор Квирелл раздавал каждому светящиеся шарики. Их нужно было потушить при помощи Фините.

— Если хочешь, посмотри у меня, — робко предложила Булстроуд, кончиками пальцев подталкивая пергамент.

— Почему ты не дала мне сесть за первую парту? — спросила я, перерисовывая схему заклинания. — Ты это специально, я точно знаю.

— Понимаешь, просто тебе не стоит сидеть за первой партой, — ответила она, смотря в стол с очень виноватым выражением на лице.

— Это почему это?! — даже распрямилась я.

— Это сложно объяснить.

— Булстроуд, я уверена, что хорошо понимаю человеческую речь.

— Давай приступим к чарам, — ответила она, сосредоточенно смотря на шар. — Иначе профессор будет нас ругать.

Движение заклинания было довольно сложным: кончиком палочки требовалось начертить щит. Мне удалось это с третьего раза, а вот у Булстроуд щит снизу выходил слишком закруглённым. Я применила отменяющие чары к своей мантии и ничего. Она не была заколдована. «Либо тут не достаточно простого Фините или…»

— Ты не могла бы мне помочь? — тихо попросила Булстроуд, глядя на мой потухший шар.

— Могла бы, — ответила я, даже с места не двинувшись.

— М-м-м? — непонимающе протянула соседка.

— Я могла бы помочь тебе, если бы ты могла помочь мне, — развела я руками. — А так я даже не знаю, что делать. Я совсем не следила за движением твоей палочки и совершенно не могу предположить, где же твоя ошибка, — говорила я, постукивая подушечками пальцев друг о друга и беспечно глядя в потолок.

— Я… Я правда не должна.

— Так и я не должна тебе помогать.

Следующие минут десять Булстроуд пыталась самостоятельно освоить Фините. Говоря по совести, у неё начало получаться. Но и я не пальцем делана. Движение руки, взмах пальца, поворот головы, и мои нити нарушали траекторию движения её магии. Мне было почти жаль.

— Ну, хорошо, — наконец, согласилась она, снова повернув голову в мою сторону.

— Так почему ты не дала сесть мне за первую парту, Булстроуд?

— Милли, — всё так же тихо, но уверенно поправила она. — Потому что сейчас Малфои занимают ведущую роль.

— Мы же только приехали.

— Нет, дело не в том, когда мы приехали.

— Так в чём тогда?

— Понимаешь, — быстро зашептала та, придвигаясь ко мне и опасливо косясь на спину Паркинсон. — Отец Драко — советник Министра магии и совсем недавно протащ… помог принять закон, ужесточающий контроль за волшебниками, живущими в магловских кварталах и ввёл запрет на некоторые заклинания, даже на часть бытовых. Остальным чистокровным это, конечно, как бадьян на рану, поэтому к Малфоям теперь особенное отношение.

— Волшебники живут в магловских кварталах? — изумилась я, наклоняясь пониже. — Зачем?!

— Может, им так нравится больше, — пожала плечами Милли. Мы сидели так близко, что я чувствовала лёгкий аромат её цветочных духов.— Но и большая часть из них привыкла там жить, потому что…

— Потому что они маглорожденные, — угрюмо закончила я.

— В общем, да.

— Ну а парты-то тут при чём?

— Как ты не понимаешь, — выдохнула Милли. — Кто, где и с кем сидит, это очень важно! Это отражает социальный статус всей семьи.

— Ах, социальный статус, значит, — с пониманием повторила я. — И я сижу в самом хвосте, потому что тут я никто.

На мгновение всё вокруг потемнело, мир утратил краски. Казалось, что солнце скрылось за тяжелыми шторами, а драпировки приобрели тёмный угрожающий вид. Даже по-осеннему свежая ещё листва, полминуты назад казавшаяся такой живой и нежной, уныло поникла. Одно дело — знать, и совсем другое услышать от другого человека. Даже тонкое перо в руке обиженно задрожало. Усилием воли я придала лицу необходимое равнодушное выражение. «Я позже подумаю об этом. Не сейчас».

— Я не это сказала, — заверила Милли.

— Да ладно, — пожала плечами я, бегло скользнув взглядом по спине Малфоя. — А ты почему тут?

— Я… — засмущалась моя соседка, пальчиками взволнованно подергивая тёмную косичку. Заплетена она была так, что две пряди обрамляли лоб, и из-за этого её лицо с немного заостренным подбородком напоминало сердечко. Огромные голубые глаза с вечно виноватым выражением и тонкие запястья вконец довершали этот образ робкого хрупкого ребёнка. — Мой отец работает не в Министерстве, но у него своя контора. Адвокатская. Просто я полукровка, вот и всё…

— Как Флитвик? — вскинула я брови.

— А при чём тут Флитвик? — тоже удивилась Милли, даже отшатнулась.

— Ну, Забини сказал, что он полукровка. Полугоблин.

— А-а. Но нет, не совсем так. Полукровка — это волшебник от брака чистокровного и маглорожденного или магла. Или такого же полукровки. Мой отец чистокровный, а мама полукровка, и… Вот.

— Ясно. А Забини? По идее он же должен был сидеть со мной.

— У Блейза дядя владеет ломбардом. Говорят, очень даже процветающий человек. У него целая сеть в Косом переулке. Но и в магловском мире у него тоже есть парочка отделений. К тому же, их семья здесь не так давно, всего лет двести.

— Всего?!

— Это не много. Вот, к примеру, Малфои живут в Англии века с одиннадцатого.

Я ошалело покачала головой, но промолчала, потому что мимо проходил профессор Квирелл.

— А Нотт? У него тоже семья как-то с маглами связана?

— Нет, ты что! — замахала ручкой Милли. — У него отец Пожиратель смерти, какие уж тут маглы.

— Неужели! — заинтересовалась я. — Это которые прислужники Тёмного лорда?

— О, ты о нём слышала?

— Так, немного читала, — шепнула я, прикрывая нас пергаментом. Нотт и Забини перед нами что-то оживленно обсуждали, водя пальцами по книжным строчкам. Сидели они так близко, что даже головы касались друг друга. — Но вроде же всех Пожирателей осудили пожизненно? Так было написано.

— Да, но тот пробыл там только семь лет, а потом мать Тео как-то смогла его вытащить. Говорят, почти все наследство Тео ушло на это. К тому же, я слышала, его отец дал признательные показания... Поэтому теперь семья Ноттов не в особенном почёте. К тому же, мать Тео, я слышала, запрещает мистему Нотту где-либо работать, хотя тот вроде бы хотел.

— А почему?

— Говорят, — опустила взгляд Милли, чуть порозовев, — он человек... Необычный.

— Как это?

— Не знаю, но он всё равно Пожиратель.

— Так и почему тогда Нотт сидит прямо перед нами?

— На самом деле он должен сидеть рядом с Драко, но они с Блейзом друзья, и Тео поменялся местами с Гойлом.

— А Паркинсон почему ведёт себя, как королева?

— Панси? О, её отец возглавляет бюро магического законодательства, а сейчас поговаривают, что он метит аж в Визенгамот.

— Куда?

— Визенгамот. Верховный суд магов. Правда, его возглавляет Дамблдор, поэтому пробиться туда сложно. С другой стороны, может помочь рекомендация Министра или если кто-то попросит Министра дать рекомендацию, а…

— А так как Малфой советник этого Министра, то…

— Да, — кивнула головкой Милли.

— Я не понимаю. Тогда разве Паркинсон не должна по «крутости» перевешивать Нотта?

— Но у него же отец Пожиратель, — даже прихлопнула она пальчиками по столу, дивясь моей непонятливости.

— И что?

— Девчонки! — воскликнул обернувшийся к нам Забини, ухватив мой пергамент и прижав его к парте. — О, вы секретничаете? О ком?

— Ни о ком! — одновременно ответили мы, с округлившимися глазами. — А ты что хотел?

— Секретничаете? — ехидно протянула Паркинсон, повернувшись в пол оборота, и Милли сжалась, честное слово, как замёрзший воробушек.

— А-а-а… У вас перо есть? — лучезарно улыбнулся Забини.

— У меня есть, — ответила добродушная Милли, беря в руки свою сумку.

— Ты же у Нотта брал совсем недавно, — прищурилась я, и Нотт чуть слышно застонал, приложив руку к лицу.

— Я… сломал его, — ответил Забини, смотря в мой пергамент.

— Блейз, как можно быть таким неаккуратным! — отчитывала Милли. — Смотри, не сломай моё.

— Я сама осторожность, — пообещал он, почти отвернувшись и заговорчески толкнув Нотта в плечо. Мне в голову закрались плохие мысли. Утром я была уверена, что это Паркинсон утащила мою мантию, просто из вредности, но теперь… Забини явно было нужно не перо хотя бы потому, что он им даже не воспользовался, положив его рядом с рукой и продолжая изучать книжные страницы. «Может, это они утащили мою мантию в отместку за Косой переулок? И, конечно, заколдовали её. Зуб даю, заколдовали».

— Так и почему отец-Пожиратель — это круто? — тихо продолжила я, с подозрением рассматривая худосочную спину Нотта.

— М-м…

— Милли.

— Потому что они боролись за права чистокровных. Они считаются кем-то вроде… Героев.

— Героев? А кто такие орденовцы и почему Паркинсон прямо-таки выплёвывает это слово?

— Орден Феникса — это организация, которая боролась с Пожирателями и Тёмным лордом. И возглавлял её Дамблдор.

— Директор?

— Да.

— Да ну?

— Так и есть.

— А много в школе детей Пожирателей?

— Ну…

— Милли, у нас же был уговор.

— Почти половина Слизерина, — призналась она, и я аж присвистнула. Хорошо хоть не очень громко. — При этом дети орденовцев и всех им сочувствующих почти все на Гриффиндоре. Поэтому сейчас противостояние стало особенно накалённым.

— А…

— Ты же обещала помочь и мне, — почти обиженно напомнила она.

— Ладно, у тебя щит внизу слишком закруглённый. Вот смотри, — принялась объяснять я, ухватив её запястье, — с левой стороны небольшой прогиб, с правой тоже, полуовал вниз, острый конец, ещё полуовал вверх. Формула!

— Фините!

— И-и-и, он почти погас. Просто попробуй быстрее.

— Да! — счастливо захлопала она в ладошки, когда щит Фините разрушил световые чары профессора.

— Ну, вот видишь, Милли, мы с тобой поговорили, и ничего не случилось. Тебя никто не сожрал, и молнией не убило. Только я всё равно не понимаю, почему для тебя это было так сложно. Малфой же сам привёл меня к вам в купе, так в чём проблема?

— Ну…

— Да скажи ты прямо, что хочешь сказать! — шикнула я доведённая тем, что нужно постоянно задавать наводящие вопросы. Милли снова опасливо покосилась в сторону Паркинсон, но всё же зашептала. Ещё тише, чем раньше.

— Все думали, что ты будешь на другом факультете.

— И?

— И тогда бы… — замялась она, совсем смутившись и чуть отгородившись. И меня осенило.

— Тогда бы что? Никто бы не узнал, что вы со мной общаетесь? Но я же на Слизерине!

— Ты всё равно связана с маглами! Тогда кто-нибудь обязательно скажет, что и мы маглами интересуемся. А маглами интересуются только предатели крови.

— Ах вот как, — насупилась я. — Но вы всё равно связаны с маглами.

— Нет! — отшатнулась она, до побелевших пальцев сжав парту, а в голубых глазах так и плескался ужас. — Не говори так!

— Это правда, — жёстко сказала я, прихлопнув ладонью по коленке. — В газете я видела магловский автомобиль, Эйвери слушал обыкновенное радио, я точно знаю, что один слизеринец курит магловские сигареты, и вообще мы приехали на паровозе! Это магловские вещи!

— Нет, они магические, — наклонилась вперёд Милли, нахмуренно сдвинув брови. — А кто курит магловские сигареты? И откуда ты узнала?

— Не-а. Это просто заколдованные магловские вещи, — упорствовала я. Мы говорили так тихо, что по шипению вполне могли посоревноваться со змеями. — А кто... А вот не скажу! Вот так вот.

— М-м… Магловские изобретения — это одно, а сами маглы совсем другое, — вывернулась спорщица. — Тем более, это не заколдованные магловские вещи. Их разобрали, заколдовали, а потом собрали снова.

— Их всё равно у маглов взяли. Чем вообще плохи маглы в целом и я сама по себе?

— Маглы угрожают нашему миру, — деревянно и заученно промолвила она.

— Милли, да они о нём даже не знают!

— Это сейчас не знают! — веско прошептала она. — А если узнают, то разрушат.

— Плевать на маглов, — шумно выдохнула я, сжав пальцами перо. — А я тут при чём?

— Но ты выросла с ними, — упорствовала Милли, и я закатила глаза, сложила руки на груди и так откинула голову назад, что даже шея заболела. Из груди вырвался тяжкий вздох.

— Ты пойми, — взволнованно и быстро продолжала она, положив мне на плечо руку, что вдруг стало мне остро неприятно. — Это всё не прихоть. Маглов здесь не любят очень, и мы…

— Ой, и ясно всё, — отмахнулась я.

— Нет, подожди обижаться, ты нас не так…

— Да-да. Профессор Квирелл! — громко позвала я, подняв руку. — Профессор Квирелл, а какие ещё бывают отменяющие чары?

— Ещё? — удивился профессор, не ожидавший в себе внимания. — Фините Инкантатем одно из с-с-самых распространённых за-а-аклинаний.

— А какая у него схема? — громко продолжала я, игнорируя дёргающую меня за рукав Миллисенту.

— Его изучают только на втором курсе, мисс… — ответил он, вопросительно посмотрев.

— Свенсон. А почему только на втором? — допытывалась я. «Может, Фините Инкантатем расколдует мою мантию? А то мало ли, чему Нотта научил отец».

— Они бо-о-олее сложны в исполн-н-н-нении.

— Почему, сэр? — уже все студенты с интересом слушали нашу беседу, крутя головами то в одну сторону, то в другую, будто наблюдая партию в пинг-понг. — Я имею в виду, ведь там тоже нужно знать схему заклинания.

— Дело не столько в сх-х-хеме заклинания, сколько в магической с-с-силе волшебника.

— А что будет, если в простое Фините вложить больше силы? Тогда будет Фините Инкантатем? А как вообще работают отменяющие чары, сэр?

— Работают?

— Да. В смысле, почему нужна именно такая схема и такая словесная формула, а не какая-нибудь другая? Почему для заклинаний используется именно латынь? А в других странах её тоже используют? — сыпала я вопросами. «В конце концов, может быть, все двухцветные волшебники способны видеть? И Квирелл тоже. Тогда он должен понимать, о чём я говорю!»

— Словесные ф-ф-формулы заклинаний, м-и-исс Свенсон, известны с давних вр-р-ремён. Но сведения о том, по-о-очему мы используем именно эти ф-ф-формулы не сохранились, — класс разочарованно застонал. — Но чары настолько др-р-ревние, что да, они одинаковы во всех с-с-странах. Я не знаю ответа на все ваши во-о-опросы, мисс Свенсон.

Но он лгал, я кожей это чувствовала и была очень возмущена нежеланием профессора ответить. Показать чары профессор тоже отказался, и я решила этим же вечером, перед занятием со Снейпом, наведаться в библиотеку. Милли после нашего разговора явно держалась от меня подальше, и вообще вид у неё был такой, точно она сейчас в обморок упадёт. Маленькая и худенькая, она производила впечатление ребёнка, нарядившегося в вещи старшей сестры и попавшей в плохую компанию. Я раздумывала над тем, как она уговорила Шляпу отправить её на Слизерин, и мысль, что от природы робкая, добродушная и застенчивая Миллисента просто слишком переживала, что Паркинсон начнёт высмеивать и её тоже, что у отца в таком случае будут проблемы, не пришла мне в голову. Я списала всё на свой счёт, решив, что виной всему — происхождение.

— Что ты так надрывалась на защите, Свенсон? Боишься, что мы тебя заколдовали? — просмеялась Паркинсон, и я снова была уверена, что это всё она. Весь путь до подземелий она мягко и не очень намекала, что вопросы учителям задают в основном глупые маглорожденные. Правда, Нотт с ней немного заспорил, сказав, что ведь действительно непонятно, почему магия работает так, как она работает. Его некоторой защитой я была удивлена, но снова поняла всё по-своему решив, что это он ко мне просто в доверие втирается, ради какой-то гадости.

Урок зелий добил меня окончательно.

— Занятия ведёт профессор Снейп, — нашептывал Уизли Поттеру, когда гриффиндорцы шли по коридору, и в подземельях его голос громким эхом отдавался от холодных каменных стен. — А он декан Слизерина. Говорят, что он всегда и во всём на их стороне, выгораживает их перед остальными преподавателями и ставит им лучшие отметки. Вот как раз и увидим, так ли…

Уизли так и не договорил, встретившись с недобрыми взглядами слизеринцев. Никто больше не произносил ни слова, но в воздухе запахло напряжением. Всё было неплохо, Паркинсон снова начала смотреться в зеркало, Нотт, прислонившись к стене, стоял с закрытыми глазами и думал о чём-то своём, Милли всё ещё собиралась терять сознание. Забини едва удерживал себя на месте, явно желая что-то сказать, но не решался сделать это при чужих. Но вот Уизли снова наклонился к Поттеру, что-то заговорил ему, достал палочку.

— Уизли! — почти радостно воскликнул Малфой, да так неожиданно и резко, что все немного подпрыгнули. Нотт даже открыл глаза. Впрочем, он только бегло обвёл всех взглядом, оценил ситуацию и снова погрузился в себя. — Ты что, собираешься колдовать вот этим?

— Это из неё что, волос единорога торчит? — присоединилась Паркинсон, оторвавшись от любования на своё лицо. Уши Уизли начали стремительно краснеть.

— Я тебя и такой палочкой заколдую, Малфой! — воскликнул он, сжав кулаки.

— В класс! — рявкнул на всех открывший дверь Снейп.

Теперь уже я не пыталась занять первые ряды, сразу же швырнув свою сумку на последний стол и усевшись в полном одиночестве. На этот внезапный звук оглянулись Нотт и Забини, недоуменно переглянувшись друг с другом. Милли же смотрела то на них, то на меня, не зная, как объясниться. В конце концов, она что-то взволнованно им зашептала, заломив руки. Профессор открыл журнал, коротко и строго призвав всех к тишине.

Я отгородилась от всех котлом. «Ну и шут с ними. Рецепты я и так знаю, так что доска мне не сдалась. И вообще на последней парте сидеть очень даже не плохо. Вот! Вот, например, тут спокойно можно разглядывать какие-то сомнительные внутренности в банках! Надо же, какая большая полка. Это что, чей-то желудок?»

Начав знакомство с классом, профессор остановился на Поттере. Вопросы Снейп задавал ему, но руку поднимала Грейнджер. И, конечно, я тоже это делала, желая доказать, что меня нельзя отнести к стаду никаких баранов. Ни гриффиндорских, ни слизеринских. Никаких! Но Снейп явно игнорировал нас обеих, хотя прекрасно всё видел. Внутренне я злобно ликовала, и даже моя рука взволнованно затряслась. «Вопросы задают только маглорожденные», — звучал в моей голове насмешливый голосок Паркинсон. «Может быть. Может быть, но и ответы-то знаем явно только я и Грейнджер! Ха-ха! Тоже мне, чистокровные умники».

— …что Гермиона это точно знает. Почему бы вам не спросить её?

— Сядьте! — рявкнул Снейп, повернувшись к Грейнджер, да так, что я тоже опустила руку от греха подальше. — Мисс Свенсон, отвечайте.

Мне буквально казалось, что настал мой звёздный час.

— Из корня асфоделя и полыни приготавливают напиток живой смерти, относящийся к группе усыпляющих. Безоар— это камень, являющийся простейшим противоядием. Волчья отрава и клобук монаха — это всё одно и тоже растение, которое ещё называют аконит, — тараторила я, боясь задохнуться. Грейнджер одними губами повторяла мой ответ.

— Тридцать баллов Слизерину за три правильных ответа, — спокойно ответил декан, и мне даже показалось, что он улыбнулся! Впрочем, с чёртовой последней парты не разглядеть. — И минус тридцать у Гриффиндора за ваше незнание, Поттер. Бедный Дом Гриффиндор, с такими учениками ему предстоит пережить не лучшие времена.

Возможно, всё это было не справедливо, но мне было откровенно наплевать. Тридцать баллов! Я готова была показать спине Паркинсон язык и едва удерживалась от этого, улыбаясь пустому котлу. «Сорок баллов за день! И мы варим зелье от фурункулов! Стоп. Мы варим зелье от фурункулов?!»

Тем временем профессор Снейп демонстрировал нам, как правильно разжигать огонь в горелке под котлом. Фокус был в том, что огненные чары мы ещё не проходили. Вероятно, он хотел за удачное заклинание добавить баллов своему факультету, но его надежды не оправдались.

Никто не смог разжечь огонь. Ни мои чистокровные сокурсники, которые впитали знания о волшебном мире с материнским молоком, ни гриффиндорцы. Ни я. Мне казалось, что я точно повторила требуемую схему и формулу, но вместо пламенных огоньков с палочки сорвался легкий воздушный поток, который, ударившись о закруглённый бочёк котла, вернулся обратно мне в лицо и разметал волосы. Нотт вообще посыпал свою горелку землёй.

Холодное разочарование так и сквозило в учительских глазах. Взмах тёмной палочки — и огонь под котлами осуждающе затрещал.

— Внимательно следите за температурой пламени и нагреванием жидкости в котле, — советовал профессор, медленно идя вдоль парт.

Я была в ужасе. В приюте мне казалось, что зелья — это просто. Нарезал, добавил, помешал и всё! «Ну и как я должна следить за температурой пламени, если тут нигде нет датчика? Никогда не думала, что добрыми словами вспомню обыкновенную магловскую плиту».

— Когда жидкость нагреется до красного цвета, добавьте нарезанных листьев крапивы столько, сколько указано в инструкции.

Все шумно подвинули к себе доски и заработали ножами, то и дело поглядывая в котёл. Это была только часть беды. «У красного столько оттенков, какой именно нужен?» — хотелось панически крикнуть мне.

— Профессор, а как именно нарезать листья крапивы: мелко или крупно? — спросил сидевший в самом центре гриффиндорец, и всё с надеждой во взглядах посмотрели на профессора.

— У вас есть учебник, мистер Томас, так почему бы вам не взглянуть в него и не прочитать, чем нарезание отличается от рубления? — сварливо ответил профессор, и вопросы у курса отпали сами собой.

Жидкость в котле, тем временем, уже стала розовой и приближалась к красному. С замершим сердцем я ждала нужного цвета, держа на весу доску с нарезанной крапивой. Гойл их уже добавил и от его котла повалил густой зелёный дым. Я продолжала наблюдать, не желая позориться перед профессором своим варевом. Мерлин его знает, почему мне было так страшно. Может быть, не хотелось портить отношения с деканом. Или это от того, что именно Снейп привёл меня в волшебный мир. Либо потому, что он сам купил мне эти ингредиенты. Да и просто не хотелось бесить его перед занятием защиты разума.

«Красный цвет!»

Как и было положено по рецепту, зелье приобрело лёгкий зелёный оттенок с едва различимым дымком. Теперь требовалось прибавить огня и ждать ярко-зелёного. Растолочь змеиные клыки оказалось сложнее, чем ожидалось. Нужно было постоянно следить, чтобы не было комочков и не оставить нетолченых частичек.

— После добавления змеиных клыков ваше зелье, если до этого всё было сделано правильно, должно приобрести синий цвет.

Зелье послушно окрасилось в синий, теперь помешивать до тёмно-фиолетового. После требовалось положить две ложки толчёных мятных веточек. С горкой или без горки — вот в чём был вопрос. Боясь взбесить Снейпа вопросом, решила, что без горки. Я мучительно отмеряла необходимое количество, осторожно постукивая горлышком стеклянной баночки о дрожащую ложку. Тут раздался чей-то громогласный чих, и никто не мог бы сказать, сколько именно мятного порошка просыпалось в мой котёл. Цвет был на тон темнее, чем необходимо. Мир вокруг стал безрадостным. Меня не утешало, что от котла Гойла валил уже чёрный дым, что Крэбб мешал своё варево с заметным усилием, а при его комплекции это говорило о многом. Не смешило, что Паркинсон поминутно вытирала руки: ведь селезёнка крысы не самая приятная штука. Не вдохновляло, что торопящийся Забини эту селезёнку вообще разрезал на пополам и плюхнул прямо так. Снейп призывал всех посмотреть на чудно истолченные Малфоем иглы дикобраза. Даже взорвавшийся котёл Лонгботтома не прибавил мне уверенности. Плевать на остальных. Моё зелье вышло не таким, и только это имело значение.

Вот, наконец, всё было кончено. Зелье густое, ярко оранжевого цвета, только пар должен был быть бледно-жёлтым.

Снейп на творения своих учеников смотрел неодобрительно.