Миледи (джен)

— Слушай, mon chere, дело и правда опасное. Ты уверена?

Как бы Карлос ни грешил на стереотипы, теперь он просто обязан признать, что французы действительно любят драматизировать. Он, по крайней мере, — так точно. Задать этот вопрос в самом аэропорту — отличная идея.

— Ещё вчера ты тоже был уверен.

— Ещё вчера я только умом понимал, что ты в это впряжёшься. Кем бы ни была эта Миледи, она личность тёмная. И ладно бы просто тёмная, так ещё и с принципами. Нет никого опаснее женщины с принципами, уж поверь мне.

Вот почему K ушёл. Ему надоело, что о нём постоянно беспокоятся. Такова культура: люди ошибочно думают, что получать заботу — значит быть слабым. Иера понимает это, но только умом — её саму уже охватывает раздражение.

— Женщина с принципами, значит?.. — скрестив руки на груди, она чувствует, как по её лицу ползёт какая-то новая, незнакомая улыбка — Винтер в страшной опасности, — Иера разворачивается и уходит, пытаясь представить, будто за спиной гремит взрыв, на который она по всем канонам жанра не смотрит.

* * *

Иера летит бизнес-классом. Молодой человек, с которым её отправили, еле усаживается: всё время перед взлётом он нервно ходил по салону, размахивая руками, глядя в пустоту, и на повышенных тонах разговаривал как минимум с тремя собеседниками. То, что весь телефон был у него в голове, нагоняло жути: казалось, будто Иера находится в одном тесном салоне с безумцем. Хотя понятно, что это просто что-то у них там не ладится. Разговора не вышло.

Едва шасси отрываются от земли, Иера понимает, что ждала именно этого момента. Она пытается убедить себя, что ждала его потому что знает себя, но всё явственнее понимает, что это просто трусость. Нет, летать она не боится. Боится она другого. Она боится достать телефон, включить его, набрать номер…

— Алло, мам?

Она боится того, что последует. И знает, что звонить надо именно сейчас, когда путей к отступлению уже нет, иначе её бы тут же заставили отступить. Сильнее этого она боится только ту новую себя, которая оставила родителей одних. Ту, которая выбрала из двух паршивых вариантов, взяв на себя ответственность. Хотя в противном случае она бы наверняка боялась ту новую себя, у которой хватило хладнокровия остаться.

Миледи она не боится.

* * *

Вечером Иера снова едет в аэропорт, теперь уже лондонский. Невозможно нормально рассмотреть город за три без малого часа, Лондон кажется ей просто ещё одним районом Нью-Йорка, где всегда пасмурно, и говорят с каким-то странным акцентом. То, что даже корпоративный водитель знает её историю, Иеру уже не удивляет.

— Слушай, ты хотя бы спланировала, как будешь там действовать?

— Ну… всё, что мне нужно, это поговорить с K. Возможно также, что он поймал какой-то из фрагментов KNK, так что нужно ещё уведомить их руководство. Если Винтер…

Что сказать дальше? Что если? Если ей небезразлична его судьба? Если она его ценит? Если она о нём заботится?

— Ну-у как бы…

Если она с ним трахается?

— Короче, мне только и нужно, что с ним поговорить. Сделаю вид, что беру интервью.

Следующая реплика водителя очевидна обоим, но говорит он нехотя:

— Думаешь, он захочет вернуться?

Иера замолкает, потому что эта мысль наконец-то добралась до неё. Бывают такие мысли, которые не хочется думать. Бывают и такие, про которые понимаешь, что их думать вообще нельзя — любой ценой.

— Мне нужно поговорить с ним. Удостовериться, что он в порядке. Это всё, что мне нужно.

Водитель многозначительно цокает языком.

— Не страшно тебе? — наконец говорит он, потому что молчание стало слишком тяжёлым.

— Как говорит моя бабушка: «переступишь порог — пройдёшь и горы».

— Так ты наша? — оживляется водитель. Дурные мысли как-то разом улетучиваются. Иера всегда считала себя американкой, и всё же отчего-то приятно увидеть «своих».

— Прабабушка оттуда, — начинает она. История семьи — чем не тема для отвлечения?

Машина резко тормозит: на пустынном участке дороги свет фар выхватывает из вечерней мглы одинокую фигуру. Водитель гневно бьёт по сигналу. Фигура спокойно приближается, почему-то не щурясь от прямого света фар. Близорукая от многочасовой работы с кодом, Иера видит только отдельные детали: белый драный топ, мешковатые джинсы по моде нулевых, жилистые плечи. Девушка подходит к двери водителя и стучит в стекло.

— Сэр, сэр, я дико извиняюсь… — тревога в голосе звучит едва ли не вызывающе фальшиво. Водитель опускает стекло:

— Бухая что ли?! Что слу… — не успевает он договорить, как его мозги разлетаются по салону. За неимением лучшего Иера вопит, как резаная. Довольно быстро её затыкают, вставив дуло в рот. В редких пятнах света она видит только злые серо-голубые глаза и фаланги пальцев, сжимающих пистолет, а на фалангах — синие татуированные буквы: К, А, Л, И.

— Завались, уши вянут.

Разбойница убирает пистолет, но только для того, чтобы рвануть пассажирскую дверь. С резким хрустом ломаются замки, Иера успевает заметить вторую пару рук, больше похожих на экскаваторные ковши — грубая, но мощная самопальная аугметика. Одной из них она и вырвала дверь. Второй берёт Иеру за шкирку, вынимает из салона, поднимает в воздух.

— Ну-ка хто ита у нас такой с серебряной ложечкой у жаднице?

— Помогите! На помощь!

— Эх, усехда одно и то же, — резко опустив руку, разбойница бьёт Иеру затылком о борт авто и по всей видимости закидывает на плечо, потому что дальнейшее воспринимается уже с трудом.

— Нихто тоби не поможет, мажорка, — говорит он почти ласково, но с таким густым акцентом, что параллельно приходится переводить с кокни на человеческий, — Веди себе тихо, и усё бут чики-пуки.

— Да какая… я… мажорка… я же…

— Ты мене не пизди. У дорогой тачке, при водителе, та й не мажорка.

— Я обычная девушка! — всхлипывает Иера.

— А я — Елизавета Уторая.

Отойдя довольно далеко в придорожные кусты, она вяжет Иере руки-ноги. В кустах припрятана какое-то доисторическое тёмно-красное ведро со многочисленными следами «поцелуев» и совершенно неуместным стритрейсерским обвесом. Иеру кидают в багажник.

— Советую выспаться, — бросает разбойница и захлопывает крышку.

* * *

Минут сорок спустя (спать Иера и не думала) машина останавливается. Приближающиеся шаги. Звон ключей. Тарантиновский вид из багажника. У разбойницы короткие жёсткие светлые волосы, жилистые плечи расцвечены татуировками неясного содержания.

— Багажник не уделала? Хорошо.

Иеру вытаскивают, как мешок с песком. Она и чувствует себя, как мешок с песком. Голова гудит, мутит, похоже, одна только гордость не позволила ей действительно загадить багажник. И она же заставляет Иеру впервые поглядеть в лицо похитительнице. Прозрачные «нордические» глаза. Красивую светлую кожу долго подставляли солнцу и ветру, умывание было единственным уходом; криминальные деньги позволяют ей хорошо питаться, но не позволяет время — она вся какая-то осунувшаяся, сухая, жилистая, острая. Волчица.

— Не смотри ты так.

Иера боится уже и самой себя, точнее — своего автопилота. Потому что продолжает смотреть. Разбойница резко улыбается, блестя парой золотых зубов.

— Детка… — продолжает она уже напевая, — Мне не отказа-ать глазам твоим, — с грацией медведя-шатуна берёт её руку, обхватывает талию, изображает вальс, — Мы не будем рядом, даже если за-ахотим…* Ладно, немного романтики для тебя.

Немного романтики заключается в том, что несут её не через плечо, а на руках. На жёсткой неудобной металлической паре. В полутьме Иера успевает заметить, что они идут в какой-то загородный дом. Дверь приоткрыта, из-за неё слышны нестройные голоса:

— И о ро-о-одине свое-е-ей, о подло-о-одочной стране-е-е…**

Некоторые песни не забываются никогда. Жёлтый полумрак; табак, вобла, перегар, пот — духман стоит такой, что хоть топор вешай. Из прихожей лестница ведёт прямо в подвал, поют из комнаты. Иере кажется, будто разбойница хочет избежать встречи с поющими.

— О-о, ебать, пришла, добытщца! — из-за стола с трудом встаёт худая преждевременно старая женщина. Иера с ужасом смотрит на это шатающееся чудище; из-за тусклого освещения и дыма её гости кажутся гоголевской нечистой силой; явственнее всего Иера видит то, что хочет видеть меньше всего: острые, незатупляемые даже алкоголем, серо-голубые глаза женщины, не дающие усомниться в том, что это — мать разбойницы.

Разбойница останавливается.

— Кавой-то принес… ик!.. ла? У-у какая… сощинькая… Ну шо, Косой, сымешь пробу?

Компания ржёт. Пошатываясь и гремя стулом, встаёт бесформенная проспиртованная глыба по кличке «Косой». На шее разбойницы едва заметно напрягаются жилы. Пройдя пару шагов, Косой останавливается, словно уперевшись в её взгляд. Глядя ему в глаза, разбойница целует указательный палец и прикладывает его к губам Иеры.

— Понял? — говорит она так, что и ребёнок бы понял. Вдоволь насладившись испуганным молчанием, разбойница спускается в подвал. Кладёт Иеру на какой-то тюфяк. Пристёгивает наручниками к батарее.

— Водку жрать усе хоразды, а как на дело, дык сразу я. Козлы. Значит так. Я тоби пущу, но тока после выкупа.

Достаёт из похищенного рюкзака телефон, бросает ей.

— Ща бум звонить твоим родителям.

— Пожалуйста, у нас ведь ничего нет!..

— Сушай, ну это уже даж не смешно, — спокойно говорит разбойница, роясь в рюкзаке, — усем же ясно, шо ты мажорка.

— Я… — тут Иера вспоминает про «полученный, минуя некоторые формальности» пропуск, — я журналистка! М-меня везли на прессконференцию в Cold Harbour.

— А налик откуда? — показывает Иере пачку денег.

— Ты что ж, не знаешь, как у нас всё делается? Думаешь, мне за правду платят?

Тут разбойница добирается до пропуска. Долго смотрит на него. Кидает рюкзак, карточку — на него.

— Ба-а-аля-адь… Ну, с паршивой овцы — хоть шерсти клок. Звони нанимателям.

Не прикованной рукой Иера судорожно набирает номер Наташи.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Карлос.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Клэрис.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Это страшно, но придётся. Мама.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Папа.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Бабушка.

«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети»

Чем чёрт не шутит. K.

«Аппарат абонента выключен или находится вне…»

— Так, ясно, абонент не абонент, — разбойница отбирает телефон, — ничего, рано или поздно дозвонимся.

Это спокойствие добивает. Иера сворачивается калачиком и плачет.

— Господи… за что?.. Я ведь ничего плохого не сделала. Я же всего лишь…

— Бога нет. А виновата ты только в том, что мне нужны деньги. Привыкай.

Иере нечего на это ответить. Может, в принципе, и есть, что ответить. Но она не хочет. Мир, от которого она хочет спасти K, добрался и до неё.

— Боже, помоги…

— А, бесполезно с тобой разговаривать, — только сейчас Иера слышит, что акцент куда-то пропал. Пьяный хор наверху снова затягивает Битлов. Разбойница присаживается в кресло в углу и закуривает.

— Эти люди… — хочет спросить Иера.

— Они тебя не тронут.

— Спасибо.

— Ха. Не за что.

— Это друзья твоей матери?

Девушка делает долгую затяжку. С силой выпускает дым. На её лице горечь. Отвечать она не собирается.

— Как тебя зовут?

— Кали. Ну, как бы… четыре руки.

— А зовут-то как?

— Зовут меня, блядь, Кали. Мнохо будешь знать — скоро состаришься! Лезет тут у душу, блядь, оуца ебаная! — злобно утрамбовывает окурок в пепельницу. — Это какой-то журналистский рефлекс у тебя. Те б фиксы выставить, да уж больно ты смазливая, скажи спасибо родителям.

— Прости, я не хотела.

— Чё ты не хотела?

— Делать тебе больно.

Разбойница закрывает глаза, сжимает зубы. Вот-вот собирается сделать вдох, чтобы накричать, встать и… выдыхает. Открывает глаза. Смотрит вдаль.

— Кэтрин Макмёрфи.

— Иера Сторнер.

— А Лоис Лэйн, значит, псевдоним?

— Ну, куда ж мне без него?..

— Да… — Кэт вздыхает и закуривает новую, — Жаль мне тебя.

— А тогда не жаль было?

— Мажоров не жаль. Мажор — не человек.

На это снова ответить нечего. Сверху доносится та невнятная какофония, которая обычно получается, когда все знают только мотив и припев, но, повинуясь ходу песни, вынуждены хоть как-то петь куплет.

— Попала ты ко мне, как кура в ощип. Ну шо уж теперь, терпи, будем звонить твоим боссам. Они скандала не хотят, а ваш-то брат скандалить умеет.

— И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди! — доносится сверху.

— Ишь чё вспомнили. Алкашня ебаная, разъеби конём их три раза вбогадушумать…

— Ты останешься здесь?

— У тебя уже Стокгольмский синдром?

— Не знаю. Просто не хочу, чтобы ты с ними виделась.

— Хм. Ты либо пиздаболка, либо очень верующая…

Примечания

*James Blunt: "Don't give me those eyes", перевод авторский.

**Если вы полезли за переводом, значит вам меньше восемнадцати. Прекратите чтение, рейтинг не просто так стоит.