Миледи (джен)

K выключил телефон. Не выходил в Сеть. На следующий день семейный совет Сторнеров решил, что K наверняка вернётся не сегодня-завтра.

Всю следующую неделю Иера пыталась вести себя как можно спокойнее. Она даже разрешила себе по-настоящему злиться на брата, и прямо-таки мечтать о том, как выскажет ему всё, что думает. Ей даже удавалось говорить с Беном и другими друзьями K в шутливом тоне. Всё что угодно — лишь бы не дать места отчаянию.

На третий день шутки стали какими-то плоскими и нервными. На пятый Бен развернул в Сети небольшую кампанию по поиску K: его целью было не столько выяснить его местоположение, сколько донести до друга, что пора остановиться. Результатов это не дало.

Стали обзванивать больницы — безрезультатно. Потом — морги: то же самое.

Вызвали полицию.

Полицейский не был ни страшным, ни грубым — обычный человек в униформе. Но Иера ретировалась в их с K комнату, как только он показался на пороге: один только факт его присутствия лишний раз напоминал ей, что в дом пришла Беда. По итогам встречи родители не смогли сказать ничего убедительного. Иера понимала, что может ошибаться, но сердце неизменно говорило ей, что и полиция здесь не поможет.

Потянулись тоскливые зимние дни. Родители становились всё более раздражительными. Бабушка как-то потускнела и часто вздыхала без видимых причин. Бен всё реже писал ей, а при встрече стеснялся смотреть в глаза. Куст, конечно же, привели в порядок и уместили в новую кадку — но толку от него теперь было мало: розы словно тоже потускнели и стали выглядеть пластмассовыми. Иера пыталась уйти в работу, но всё валилось из рук. Многообещающий дуэт несколько раз уже доказывал, что может прекрасно работать и врозь, но едва садясь за компьютер, Иера уже понимала, что последует: сейчас она попытается влезть традиционными методами, потом попробует что-нибудь нетривиальное, потом — воскресит в памяти все оригинальные уловки, которые они с K использовали хотя бы один раз, а потом — уже против своей воли — вспомнит, как они покупали белые шапки, как радовались каждому удачному делу; у неё задрожат руки, а монитор поплывёт перед глазами — взлом будет запорот, даже не успев толком начаться.

— K умер и больше не вернётся, — спокойно говорит она, сидя в постели.

Робкие лучи весеннего солнца падают из приоткрытого окна:

— Не верим.

— K умер и больше не вернётся, — слёз уже нет — они закончились ещё в декабре.

Из-за сквозняка может показаться, что лучи сами треплют светлую занавеску:

— Не верим.

— K умер и больше не вернётся, — повторяет Иера, только теперь заметив сидящего на подоконнике голубя.

— Не верим.

Иера просыпается. Сладко проживает те несколько обычных утренних секунд, когда едва проснувшийся человек ещё не вполне соображает, кто он и где, но знает, что ему очень тепло и мягко. И только потом подскакивает, как ошпаренная.

За всю зиму это был первый нормальный сон — то есть не какая-то серая муть, замешанная на скудных впечатлениях прошедшего дня. Не лишённая здорового скептицизма, к таким вещам она всё же относится довольно серьёзно: будь это её благожелательное подсознание, запустившее наконец механизм самопочинки, или настоящий посланец Небесной Канцелярии — всё равно.

Родителей нет дома, бабушка в гостях у старинных подружек, вернутся они только вечером, но Иера понимает, что медлить нельзя. Она сразу понимает, что нужно делать, и что делать это нужно как можно быстрее — потому что вслед за самой Иерой скоро проснётся некомпетентный болван по имени Здравый Смысл. В таких делах он — не помощник, его надо несколько раз пнуть и нажать посильнее, чтобы он наконец принял твою сторону, потому что иначе вслед за ним проснётся Страх, а уж этот вообще ничего сделать не даст.

Быстрее, быстрее, пока не успела передумать!

Беглый осмотр квартиры позволяет Иере найти всё необходимое. Большой походный рюкзак — он был с ней в Йеллоустоуне, там K рассказывал ей о звёздах на ночном небе. Тёплые вещи, которые они иногда покупали друг другу на день рождения — просто для смеху, потому что обычно это были безразмерные свитера с какими-то глупыми рисунками.

И ты бросишь родителей одних?

Документы — образ таинственной незнакомки сейчас — непозволительная роскошь; немного бич-пакетов — на первое время; деньги — все, что успела скопить; ноутбук — хакеру без него никуда.

А может, всё-таки не стоит?

Не постеснявшись залезть в отцовские вещи, Иера находит пистолет. Это её не удивляет — равно как и то, что отец никогда об этом не говорил.

А почему бы просто не… выключить свет, так сказать?

Едва взяв пистолет в руку, она понимает, что ни за что не возьмёт его с собой. Пистолет — часть того мира, который показывают в новостях; мира, где каждый день убивают, бьют, режут, калечат, кричат, толкаются, принимают наркотики, предают. Того мира, который отнял её брата. Выронив оружие из задрожавшей руки, Иера едва ли не пинком закрывает ящик.

Камон, ты же даже пушку держать не умеешь!

Одним из самых ценных её спутников становится плеер. Тратить заряд батареи телефона она не хочет, и как же хорошо, что где-то в самых удалённых уголках Земли плееры всё ещё выпускаются отдельно от телефонов!

Это того не стоит!

Слёзы капают на бумагу, грозя размазать написанное. Иера делает пару быстрых кругов вокруг стола, чтобы успокоиться: она никогда не стеснялась плакать, но сейчас ругает себя последними словами. Девушка ещё не знает толком, что её ждёт, но уже поняла, что надо быть сильнее, жёстче, спокойнее.

— Отче наш, сущий на небесах…

Сладкие деньки кончились, всё — теперь плакать нельзя.

— Да святится имя Твоё, да придёт царствие Твоё…

Даже если — особенно если! — очень хочется.

— Да будет воля Твоя и на Земле, как на небе.

ОН УМЕР!

— Хлеб наш насущный дай нам на сей день…

Вещи собраны, записка оставлена.

— И прости нам долги наши, как мы прощаем должникам нашим

Дверь открыта.

— И не введи нас в искушение…

Тебе ли вмешиваться в это? Ты проиграешь, опустишься, погибнешь, ты больше не вернёшься сюда, а если вернёшься — то с позором! Ты никогда не смо…

— Но избавь нас от Лукавого.

Ключ висит у неё на шее, на той же цепочке, что и крест.

— Ибо Твоё есть царство, и сила, и слава во веки.

Иера выходит за порог. Разворачивается. Она хочет запомнить эту картину: тёплая маленькая квартирка на окраине Большого Яблока видна через призывно открытую дверь; замызганный тускло освещённый коридор за спиной — отсюда начинается её дорога.

Иера захлопывает дверь:

— Аминь.

Иера догадывается, что Бен вряд ли пойдёт за ней. Ей почему-то вообще не хочется, чтобы за ней кто-то шёл. И всё-таки первым делом она звонит ему, чтобы назначить встречу. Если встреча у компании K происходила днём, место тоже всегда было одно и то же — кафе «Электроовца». Но Иера настаивает, чтобы встреча прошла у Бена дома — лишнее постороннее внимание ей кажется чем-то вроде болезнетворных спор, распылённых в воздухе.

— Дарова… а ты чё с рюкзаком-то? — Бен ещё не вполне проснулся, покрасневшие глаза и синяки на шее выдают его с потрохами.

Выдавать всё прямо с порога обычно не в её правилах, но Иера уже решила, что у неё нет ни времени, ни лишних сил на учтивость:

— Я иду за K.

— Ох е-патьевская слобода! Нашёлся? — Бен едва не затаскивает её внутрь, — Так что ж ты молчала-то?! — потом он снова вспоминает, что у Иеры за спиной висит рюкзак, — За рубежом что ли всплыл? Ну, колись, где он?

— Я не знаю.

Пауза.

— Ты прикалываешься?

— Нет.

— А как ты собралась…

— Бен, послушай, я не знаю, где K, и жив ли он вообще, но я знаю одно: если я сейчас что-то не сделаю, я сойду с ума. Я больше не могу сидеть сложа руки. В какой бы жопе мира он сейчас не был, мне нужно отыскать его и прийти к нему. К тебе я пришла, чтобы наметить хотя бы какой-то план поисков, потому что я вообще без понятия, где искать.

— Так… так… э… ща, погоди.

Бен исчезает в своей комнатушке, служащей ему и спальней, и гостиной, и кухней. На какие только жертвы не идёт человек, чтобы съехать от родителей. Спустя пару минут Иера всё же решает зайти следом. Она видит наспех прибранную комнату, посреди которой Бен стоит с запиской в руках.

— Вот же сука… тоже мне, королева снежная.

— Всё нормально?

— А-а… — парень махает рукой, — забей. Мои проблемы. Значит: я так понимаю, легавые — ничего?

— Ничего.

— Ну да, конечно. Вот убьют — тогда приходите. Ты садись, садись.

Иера ставит рюкзак у двери и присаживается за письменный стол, демократично разделённый между ноутбуком, несколькими пепельницами, остатками пиццы и початой пачкой презервативов.

— Ты выяснил хоть что-нибудь?

— Нет. Вообще ничего. Я тебе советовал расспросить коллег, нет?

— Хорошего хакера не отследишь, если он того не захочет. K не просто сбежал, он ещё и следы замёл.

Бен молчит. У него закончились идеи. Его друг пропал, а он ничего не может сделать — кроме того теперь вслед за ним собирается пропасть его сестра. А ещё он, никогда не имевший проблем с ложью, еле сдерживается, чтобы не сказать правду: а говорить её не стоит, потому что, зная правду, Иера подвергнет себя ещё большей опасности — с неё сталось бы.

А как она смотрит, ох как смотрит! На самом деле никак особенно не смотрит: просто остановила глаза на нём, смотреть на собеседника в процессе разговора — вполне нормально. У неё очень тёплые тёмно-карие глаза с длинными пушистыми ресницами, припухлость и красноватые следы на кончиках век едва заметны. Она сидит здесь, в его берлоге, тихая, добрая, спокойная, и она хочет идти хрен знает куда, и подвергнуть себя всем возможным рискам в погоне за призраком. Иера никогда никого не судила, но Бен чувствует себя осуждённым.

— Блядь. Не смотри на меня так. Я бессилен что-либо сделать, я не знаю, как тебе помочь.

— Тогда… знаешь, родители наверняка будут искать меня. Постарайся убедить их, что со мной всё будет в порядке.

— Стоп, ты серьёзно?!

— Что серьёзно?

— Ты серьёзно собираешься идти туда, не знаю, куда, искать то, не знаю, что?

— Ну, а что мне ещё остаётся делать?

— Ну…

— Бен, пожалуйста, не надо меня отговаривать. Вот предположим, не стану я его искать, что тогда? Думаешь, он сам придёт? Я вот так не думаю. Что если я останусь без K? Жизнь без будущего, без каких-то планов, без цели — достойный, как они это называют, образ жизни. Дом, работа, работа, дом, нелюбимый мужчина, одиночество, его глаза по ночам и каждодневное осознание того, что я проиграла. Пусть со мной случится что угодно — но только не это.

Бен тяжело вздыхает. Выдержав небольшую паузу, он включает компьютер.

— Только не говори мне, что я тебя не предупредил.

— О чём?

Не включая Интернет, Бен открывает файл с результатами поиска. Это — список имён и фотографии.

— Белый Роллс Ройс Фантом, равно как и его реплика, — машина очень редкая. Позволить себе такое удовольствие могут только очень богатые люди, и как правило они не стесняются хвастать своим автопарком. Легион выискал все эти машины — ну, все те, информация о которых есть в открытом доступе. У меня тут список имён владельцев, но он нам сейчас до фени.

Бен открывает новый файл. Это фото: убийственно красивая голубоглазая блондинка в белом деловом костюме сидит за рабочим столом. Кадр построен так, словно она лишь мельком посмотрела на фотографа, чтобы через секунду снова вернуться к работе.

Вот только с лицом у неё что-то не то — толком и не поймёшь, что именно. Умом Иера понимает, что лицо — очень красивое, но что-то ускользающее из виду делает его неприятным, даже пугающим.

— Жюли Винтер. Президент корпорации Cold Harbour — это на Шпицбергене. Одна из первых в мире полных киборгов — шестьдесят девять лет тётке, прикинь? Я её сразу узнал — такое лицо не забудешь.

— Значит, вот у кого мой брат.

— Ты совсем того? Чувак, твой брат мутит с одной из сильных мира сего, ну что ты против неё?

— Против неё я ничего не имею. Мне нужен K. А она пусть катится ко всем… — Иера замолкает. Давненько уже ей не хотелось послать кого-то ко всем чертям — нехорошо, — А она — ну и Бог с ней.

— Слушай, ну может тогда связаться с ней для начала?

— Ты представляешь, как это будет выглядеть?

— Типа если ты придёшь лично, это придаст тебе веса?

— Я вообще не хочу встречаться с этой… — Иера вынуждена остановиться, чтобы перевести дух. Она твёрдо решила, что не позволит гневу одолеть себя, — …женщиной. Мне нужен K, а не она.

Бен опускает голову на руки. Легион не умеет хранить секреты — кто-нибудь уже давно мог бы рассказать Иере остальное. А вместе с этим — не только ей.

— Ладно, — Бен хлопает ладонью по столу, — последний аргумент. Здесь — он торопливо клацает мышкой, — информация о серии из десяти убийств. Семеро молодых людей, три девушки, все — между восемнадцатью и двадцать одним годом. Все жертвы по неизвестным причинам, но по доброй воле уходили из дома, а через некоторое время — пропадали. Каждую жертву нашли спустя год-полтора после исчезновения, в другой точке глобуса, с вырезанным сердцем и в замороженном состоянии. Надо ли тебе говорить, кто навещал город, в котором происходила пропажа?

— О Боже…

Вот и славненько — думает Бен, — это жесть, конечно, но пусть уж лучше пересрёт, чем бросится очертя голову не пойми куда.

— Это, конечно, только домыслы — на каждый раз у Миледи есть прекрасное алиби. Комар носу не подточит. Но ты сама понимаешь — деньги.

На Иеру жалко смотреть: она резко побледнела, её бьёт мелкая дрожь.

— Я не говорю, что она — сериальщица. Но всё равно лучше в это дело не лезть. Давай-ка я тебе сейчас кофейку налью, и подброшу до дома, лады?

— О Боже… у меня осталось меньше года.

Иера вскакивает, с грохотом опрокидывая стул. Хватает рюкзак.

— Ты ебанулась?! Стой!

Но Иера уже вылетела за дверь.

— Ну уж нет, — рычит Бен, босиком бросаясь в погоню.

Он настигает её и хватает за плечи у открывающихся дверей лифта. Иера оборачивается: эти глаза будут сниться ему всю оставшуюся жизнь.

— Прости, — говорит Иера так спокойно, как будто и не было недавнего разговора.

— За что?

— За это, — тяжёлый тёмно-красный говнодав резко опускается на его ступню.

Спускаясь в лифте, Иера ещё долго слышит его многоэтажную жалобу.