Безмолвный Страж (джен)

Растерянное существо в серых одеяниях стояло на огромном, простирающемся во все стороны поле, слепленном из белых облаков. Его ум был предан тревожным и суетным размышлениям о том, что произошло в битве Слияния. Существо проиграло, но не это заботило его. Его волновала истина, как и всегда, его, проницательного ученика Владыки Орлов, Манве и Плачущей, Ниенны. Также его беспокоило вот это место. Он не мог вспомнить, когда видел такую белую безмятежность в последний раз и видел ли вообще. На Валинор это было совсем не похоже. Внезапно вокруг зазвучал могучий Голос, и неизреченный Свет озарил тусклые доселе окрестности:

— Здравствуй, мой верный! На один из твоих вопросов я отвечу сразу — то, что зришь ты ныне, есть Чертог мой Надмирный, уготованный для вечно воспевающих мне хвалу духов. Они, Айнур, не пожелали спуститься в Эа, но вечно пребыли со мной, учась у Меня добродетелям, познавая Мою мудрость и изредка, в порыве благодарности, вознося Мне хвалу.

Растерянная фигура в сером пала ниц. Радость отразилась на лице Олорина, ибо он узнал и узрел того, кого лишь немногие из Майар когда-либо видели вблизи — самого Иллуватара, Отца Всяческих. Увидеть Его было милостью столь великой, что, казалось, можно было провести вечность, просто видя могущественный Свет вокруг, неизреченный Поток из светлых лучей, которым Иллуватар являл себя сотворенным духам. Но нечто все же беспокоило его, и он, собрав свои мысли по крупицам, вопросил:

— Отец Всяческих! Сердце мое веселится в присутствии Создателя моего, но один вопрос терзает мой дух. Недавно я встретил того, кто назвал себя Анкагуэфром, Балрога, одного из Семерых. Мы бились, наконец решились на Слияние, и в ходе Слияния он… признал себя побежденным! Прости, Отец, я подвёл тебя, я ему не поверил и погиб, и оказался здесь по твоей милости. Но вопрос мой прост — как он мог признать свое поражение? Разве не твои Заветы учат, что злые духи недоступны раскаянию, не могут изменяться?

Иллуватар, по своему обыкновению, не замедлил с ответом, и Голос его, казалось, наполнил собою всё бытие:

— Ты не подвел меня, Олорин, но свершил нечто столь редкое, что Я считал почти невозможным. Поэтому Я и говорил вам в своих Заветах, что духи злобы, как правило, меняться не могут. Но ты встретил не совсем обычного духа злобы. Видишь ли, Анкагуэфр нарек себя сам, но не в присутствии Врага Мира. Второе — он отверг свет и обратился к тьме не по злобе, а из жалости к поверженному по воле Валар. Третье — если другие боялись Моргота и следовали своим собственным страстям, то он, в слепоте поверив в ложь, искренне полюбил его. Все это вместе сделало из него не совсем обычного служителя Тьмы. Он пытался помочь Хурину, великому воину, и навлек на себя гнев Врага. Он также был одним из тех, кто погубил дракона Смога, ведь именно он произнес темное пророчество, и оно сбылось. Он ненавидел тварей тьмы за их трусость, за их бессмысленную жестокость и не желал могущества для себя. Вовсе не страх заставил его заснуть на многие годы в Мории, а стремление перестать творить зло без цели. Ты дал ему эту цель, вернул ему радость битвы, пробудил в нем жизнь.

Недоумение все еще продолжало сквозить в словах того, кого эльфы звали Митрандиром, а люди Гэндальфом, когда он вопросил опять:

— Но, Отец, что же произошло с этим пробужденным ныне духом зла? Я проиграл битву, но что если стал причиной еще больших несчастий Средиземья? Ведь освобожденный Балрог опасен. Да, пусть он не предан Тьме целиком, пусть не считает Моргота своим хозяином, но раскаялся ли он? Не сделал ли я дело еще худшее, не освободил ли я его для более злых деяний своей смертью?

К удивлению Гэндальфа, он услышал мягкий и незлобный смех. Через миг Иллуватар вновь заговорил, Голос на этот раз звучал тихо и мягко:

— Нет, Олорин. Ты не видел окончание этой битвы, но Я, от начала времен ведающий обо всём, что было и будет, — видел. Балрог в Слиянии узнал истину, узнал, что Моргот собирался использовать его дух, чтобы вновь воплотиться в Арде. И он выбрал — не быть рабом Моргота, трижды отрекся от него и сбросил самого себя в пропасть. Он предпочел смерть вечному рабству, принес себя в жертву ради того, чтобы предотвратить победу Врага.

Радости Гэндальфа, казалось, не было предела, но эту радость внезапно омрачило другое чувство. Он немедленно задал следующий вопрос, внутренне стыдя себя за неуместное в присутствии Илуватара любопытство:

— И все же, несмотря на то, что мы бились с ним и он был моим врагом, мне жаль этого Балрога, Отец. Можно ли мне узнать, что будет с ним в будущем? Сможет ли он изменить себя еще больше и войти в ту, обновленную Арду, что показывал ты Старшим из нас там, за пределами мира?

На сей раз голос Эру был громким и спокойным, но в нём прозвучали нотки повеления:

— Обычно я рассказываю каждому созданию только о его собственной судьбе. Будь доволен, Олорин, что я посвятил тебя во всё, что тебе полагалось узнать, и прекрати дальнейшие расспросы. Они бессмысленны. Балрог ныне пребывает во Тьме Внешней до того, как наступит Последняя Битва, в которой вы обязательно встретитесь. Большего я не могу тебе открыть. Но ты — ты удостоен высшей награды. Я возвращаю тебя, Олорин, назад с новым поручением. Ты заменишь Курумо, который называет себя Саруманом, и встанешь во главе Совета Истари. Я дам тебе силы. Ступай же назад, в твое тело, которое я переместил вниз в долину, и пребудь в Свете. Отныне твой цвет в Совете — белый, цвет чистоты помыслов и поступков, Курумо же навеки утратил его по собственной воле. Рассказывать же или нет своим спутникам в подробностях о сражении — целиком в твоей власти.

Дух, названный Олорином, чьи одежды вмиг стали белыми, молча поклонился и мгновенно исчез, будто подхваченный неким могучим ветром. Поток лучей и Свет над белоснежным полем постепенно перестали сиять и удалились, радуясь чему-то своему.

* * *

Он очнулся, с трудом приходя в себя. Некогда носивший имя Стража Безмолвия, последний из Пламенеющих, с некоторым трепетом наблюдал, как мимо него с огромной быстротою проносились светящиеся тела в плоти Эа, звезды, во всём подобные безымянному светилу над Ардой. Он чувствовал своё развоплощенное тело, превратившееся в скопление мерцающих полуэфирных снежинок, и знал, что это еще не конец. Вскоре он испытал нечто новое. Движение прекратилось, звезды скрылись в глубокой дали. Вокруг была темнота, но это было не простое отсутствие света. Даже межмировой холод плоти Эа перестал смутно ощущаться им. Видимо, он окончательно вступил в пределы Внешней Тьмы, именуемой также Пустотою. Тут же вдали услышал, как беснуется тот, Другой, ныне Враг мира для него и всех живых созданий. Что-то мешало Врагу поймать его в свои сети даже здесь. Предсмертный расчёт был верен. Он горько мысленно улыбнулся — Моргот не смог настичь его, а значит — свобода обретена. Оставалось последнее — та грядущая Битва, Дагор Даггорат, в которой встретятся Свет и Тьма. Он не знал, какую сторону выберет. Но он надеялся снова встретить светлого. «‎Да, он обязательно встретит его, Олорина, и они продолжат прерванную беседу», — подумал дух, затерянный в одиночестве Внешней Тьмы, погружаясь в очередной беспробудный сон.

Время шло, проходили столетия и тысячелетия в жизни Эа, сотворенного Единым мира. Во Внешней Тьме, отделявшей Эа от Надмирных Чертогов Иллуватара, спал одинокий и уставший дух, ныне по собственной воле ставший безымянным. Никакие сны больше не тревожили его, и он, бывший Страж Безмолвия, наконец-то обрел долгожданный покой.