Запах осени (джен)

— Спит? — спросил Саня. — А если проснётся?

— Не надо ей просыпаться, — ответил Дугорог, — а то с перепугу дергаться начнёт, и всё. Это же сеть чёрной вдовы. Паучиха такая каменная с набором особых заклятий, — он покачал головой. — Ума не приложу, где они взяли это заклинание. Я о нём только в исторических книжках читал, оно не запрещено только потому, что не осталось исходного заговора.

— В смысле? — спросил я.

— Видать, остался у кого-то, — сказал отец, — вопрос только, как снять эту гадость? Самой-то паучихи, похоже, и нет уже ни у кого.

— Это да. Их, если и осталось, то штуки четыре, не больше... э-э-э, во всём мире. Хотя, чтобы наложить эту гадость, сама паучиха не нужна, только заклинание. А вот снять паутину — тут без шкатулки с паучихой не обойтись.

— Дядька, погоди, кажется, Евграф Салазаров хвастал, мол, у них жадеитовая шкатулка с паучком есть. Так что...

— Ясно, всё одно начальству докладывать, — ответил Дугорог и, повернувшись, пошёл вокруг жертвенной площадки, доставая блюдечко. Я успел рассмотреть серебряное, овальное блюдце с золотистой каймой, по которой шёл ряд рун, дублированный буквами. По кайме от буквы к букве катилось изумрудное яблочко. Когда было набрано имя абонента, дно блюдечка покрылось рябью и засветилось. Вскоре проявилось лицо.

— Да? — прозвучало от блюдца. — На связи. Вадим? Говори, только времени в обрез.

— Мы их нашли. Эти четверо затеяли жертвоприношение организовать, местный егерь сорвал им мероприятие и ранил одного из них. Они ушли, но у нас есть кровь.

— Ушли? Егерь-то жив? И кто он?

— Жив, Сергей Страга. Тут вот какая штука, Димитрич, жертва увязана паутиной, похоже, чёрная вдова всплыла.

— Вот же ж... Покажи.

Дугорог подошёл к девушке и, направив на неё блюдце, стал водить над ней.

— Добро, ясно. Покажи площадку и ждите меня, скоро буду.

Дугорог показал шефу площадку вокруг и отключил блюдце, проведя по нему рукой, вроде как стирая изображение.

— Ну чё, ждём.

Впрочем, долго ждать и не пришлось. Бахнул трансгрессионный хлопок, и вслед за этим раздалась тихая, но забористая ругань, минуты на три. Что-то там про иглу Кощея в... седой карге и с проворотом. Появившийся высокий, плечистый и весь налитой искрящей мощью мужчина был мокрым, что называется, до сердцевины палочки, достав которую, он начал бормотать заклинание, чтобы высушиться.

— Вот хоть бы раз, проходя Красноярск, не попал под дождь, а? Прям проклятье какое-то, — он повернулся и пошёл к нам. — Всем привет. О, Константин, здорово. Вадим, пройдись по спине, меня бытовые наговоры не любят.

Дугорог, вынув палочку из внутреннего нагрудного кармашка, направил её на его спину. А мы с Саней на автомате вытянулись по стойке смирно. Евграфа Салазарова я знал хорошо, а вот его отца — только по фото в газетах. Это ж сам глава стражей. Говорят, что самый сильный дуэльный боец на сегодняшний день. Да и физуха у него ого-го.

Салазаров, подойдя к жертве, встав на одно колено и склонившись над ней, начал какое-то сложное магическое действо. Он водил палочкой над паутиной, тихонько касаясь её в узловых местах и начитывая какой-то речитатив. При касаниях палочки паутина слегка пульсировала и поблёскивала зелёными искрами. Завершив действо, Михай Димитрич встал и проговорил: — Надо же...

Достав из кармана переговорник, блюдечко чернёного серебра, он пустил яблочко по рунированной кайме. Через минуту послышался сильный, слегка сиплый голос.

— Мишаня? Чего стряслось? Чего такой вид, будто старый лич на дороге привиделся?

— Дед, у нас проблема. Большая.

— И-и? — протянул дед Еремей.

— Жадеитовая вдова объявилась, дед, — серьёзно проговорил Михай Димитрич.

— О-о, и впрямь серьёзно, а ну-ка покажь, — проговорил старший Салазаров, а я исподтишка разглядывал Михая, сравнивая с Евграфом. Да, оба были мощны телом, но при этом оба быстрые, порывистые, что ли. Конечно, Ева был легче или, может, стройней. Правда, Михай Димитрич славился магической силой и мастерством магического боя. Ева же даже в дуэлях почти не участвовал, так, даст в рыло по-простонародному, и этого обычно хватало. А магичить? Так в основном в поделки свои и вкладывается. То деревяшка поёт, поймав магловскую радиоволну. То веер, как развернёшь, так магловские мультики — и смотри сколько влезет. У Данилиных ребятишек таких подарков уже куча набралась. И ведь стойкие какие артефакты получаются. Первая игрушка ещё на первом курсе академии была сделана. Небольшой корешок ивы, который начинает плясать "графену", как только его поставишь на ровную поверхность. Помнится, забыли на столе ещё в первую вечеринку на Покрова, в год их поступления, так шуршал, зараза, всю ночь, и по сей день работает. Видать, в прапрабабку Ева пошёл, она из Носовских была.

Хлоп. Я вздрогнул — ага, задумался. А бедро-то зудит всё сильней.

— Та-ак, — Еремей Елизарыч выглядел забавно, в тулупе, правда, с обрезанными по локти рукавами, в суконных с вышивкой по шву и с кожаными наколенниками штанах и чунях, сработанных из старых катанок. Он обозрел вершинку холма и нас. Причём, именно обозрел. Столь важно, будто находился не на вершине холма у банши на дальних выселках, а в верховном совете министерства магии. Мельком глянув на девушку, опутанную паутиной, он повернулся к нам и сказал: — Дело-то семейное, и ежели кто не хочет знать лишнего, то аккурат пора заняться своими делами.

— Э-эм, — Саня прямо-таки испарился. Дед Еремей посмотрел на меня.

— Э, нет. Не пойду я никуда.

— А чего? — спросил ушлый дед с хитрым прищуром.

— Так это, интересно же, — трусил я отчаянно тогда. Это потом мы с Евой больше сдружились и не по разу друг у друга в гостях побывали, да и с дедом Еремеем пообщались подольше. А то ведь я его только по учебникам и знал — легенда, что уж там. Их есть у нас. А тогда...

— Интересно, ну так оставайся, — Еремей Елизарыч улыбнулся. — Здравствуй, Костик, а ты как поживаешь? С академии тебя не видел. Говорят, дедушкой стать собираешься, — и он хитро на меня зыркнул.

— Да, в общем, да... — я с удивлением посмотрел на батю, тот стоял как школьник на первом школьном параде, даже уши покраснели.

— Ты, Костя, парня-то чего в больничку не отправляешь, а? — проговорил дед Еремей. — Проклятье на ём. В Тагил его надо, там отделение исцеления проклятий лучшее в стране.

— В больницу? Кого? — Батя стоял как оглушенный.

— Его, — дед указал на меня. Я же только переводил взгляд с одного на другого. Михай, сдерживаясь, пробормотал что-то вроде "кривой со слепым". А Дугорог уже просто посмеивался, отвернувшись.

— Серёжа, штаны спускай, — сказал мне дед Еремей

— Я?.. — затупив, я не сразу понял, о чём речь. Дугорог уже просто заржал в голос. Но ведь зудело уже нестерпимо. Я стянул шорты до колен и, изогнувшись, посмотрел туда, где зудело. О-о, это был не синяк. На бедре красовалось... не знаю, как назвать эту, ну... В общем, эта гадость выглядела как криво сплетённая снежинка гнойного цвета и притом шевелящаяся, и похоже, разраставшаяся. Подойдя ко мне, дед оглядел место удара.

— Повезло тебе, Сергей. В морфу он попал, а попал бы выше — и к похоронам.

Я окаменел просто. Отец, побледневший до пугающей крайности, подошёл и, встав на колено, внимательно осматривал проклятущую печать.

— Ладно, раз в морфу попало, значит жить будет, и долго, — сказал дед и повернулся к жертве, о которой, казалось, все забыли. — Ну-ка, чего тут? — он подошёл к девушке и, встав перед ней на колени, достал из-за пазухи шкатулку тёмно-зелёного цвета, эдакий миниатюрный дворец, с колонами, портиками и стрельчатыми оконцами. Крышечка в виде резного свода. Открыв крышечку, он тихонько зашептал на странном шипяще-щёлкающем, явно не человечьем языке. Поставив шкатулку на камни рядом с жертвой, дед отошёл на пару шагов. Мы же все, наоборот, подошли и встали вокруг, чтобы рассмотреть всё. Из шкатулки, бодренько так, выбралась небольшая, брюшко в грецкий орех, паучиха. И так же бодро заползла на девушку, побегала по ней и начала просто и без затей сматывать паутину в клубок. На всё про всё у неё ушло не больше пятнадцати минут. Ага. Раз — и девушка свободна. Паучиха же протянула передние лапки с клубочком деду, и после того, как он забрал сей шарик из паутины, шустро пробежала к шкатулке, заползла внутрь и, устроившись поудобней, замерла. Еремей Елизарыч взял аккуратно шкатулку, закрыл крышку и убрал за пазуху. Всё. И никаких тебе всплесков магии, фейерверков, бздынщей, ни-че-го.

— Так, — деловито сказал он и, указав сначала на меня, а потом на девушку, лежавшую всё так же в позе эмбриона на камнях, распорядился: — Этих в больничку, Костя, проследи. Вы двое ко мне в кабинет, — он посмотрел на Дугорога и Михая Димитрича. — А ты, — пристальный взгляд на чернявого подручного Дугорога, пытающегося не отсвечивать, — пробиры мне, неча такой соблазн в кармане таскать. А сам иди-ка поохоться, тут недалече кабарга прячется, думаю, тебе хватит, — он указал пальцем в сторону. Парень кивнул и, передав деду пять запечатанных пробир, легко побежал туда.

— Вадим, — проговорил дед Еремей, глядя вслед убежавшему парню, — плохо следишь за состоянием подчинённых, ай-яй-яй! — погрозил он пальцем.

— Ладно, — буркнул, подойдя ко мне, отец, — поехали в больничку, а то и так подзатянули.

— Угу. А её как?

Батя слегка стукнул посохом по камням, и перед нами стал проявляться прямо из воздуха красивый, хотя и малость потёртый коврик. Шерсть слегка проредилась, но ещё сохранялась яркость красок. Ковёр-самолёт был невелик, но его вполне хватило, когда он, повинуясь жестам отца, просто подполз под девушку. Она была небольшого росточку и, когда волосы упали на сторону, открылось острое ушко. Отец приоткрыл один глаз девушки и показал нам золотистую радужку.

— Сида? — сказал подошедший Еремей Елизарыч. — Редкая гостья в наших краях. Ладно, всё одно в больницу отвезти надо.

Отец командовал ковриком, на котором лежала сида и сидел я. Сам он летел рядом в ступе, которую, видимо, вызвал заранее, поскольку ждали мы её минут двадцать, не более. Трансгрессировать же было никак нельзя, из-за сиды. Да и мне не стоило с проклятьем-то. А потом было "Туманное копьё" — это поезд такой. Золотисто-жёлтый состав с фиолетовым копьём через все вагоны. Паровоз с истинно хищными обводами, даже труба наклонена, как будто её слегка пригибает встречным ветром. Разместившись в отдельном купе и уложив сиду на верхней полке, мы с отцом взяли чай в стаканах с серебряными подстаканниками. И долго сидели, молча глядя за окно, на то, как наш поезд пытается догнать ушедший день. Суматошный денёк, выдался, и поездка на поезде — как раз хорошо для успокоения. Ехать-то далеко. Страна-то ого-го, на мётлах да ступах лишь по ближним окрестностям и полетаешь. Ну, или по ту сторону Урала можно как-то обращаться. А у нас Сибирь да Дальний восток, тут всё далеко. Есть время отдохнуть, подумать и даже заскучать.

Уже в Улан-Удэ к нам в купе подсел целитель, видимо, посланный Салазаровыми. Он сразу осмотрел меня и пообещал длительный и вдумчивый отдых. Дал какое-то "общеукрепляющее" зелье. Потом выставил лесенку, так чтобы доставать до второй полки, и приступил к осмотру сиды. Долго водил над ней палочкой и какими- то странными на вид штуками, назначение которых понятно, видимо, только целителям, а то и вообще лишь владельцу. После осмотра Павел Темирович начертал какие-то сложные знаки на лбу, ладонях и стопах девушки. Потом уселся с нами пить чай.