Ревизор (гет)

Пятница! Последний день работы комиссии! Завтра инспекторы перестанут совать нос в каждую замочную скважину и уберутся из Хогвартса навсегда. Ну или, по крайней мере, надолго. Ещё один день, и жизнь снова войдёт в нормальное русло, а я смогу выкинуть из головы весь этот бред — во всяком случае, до того момента, пока мне не придётся читать их проклятый отчёт.

И всё же… всё же — я пребывал в гораздо более скверном расположении духа, чем когда-либо. И, конечно, не мог не поделиться этим «счастьем» с другими.

Утро ещё не проснулось, а я уже успел спустить пару ПСов на Горация, подвергнув испытанию тонкую психику главного Слизня. Он, словно Кровавый Барон, подлетел ко мне после завтрака, требуя поговорить с ревизорами насчёт его Клуба.

— Время уходит, Северус! — истерически воскликнул этот коллекционер элитных душ, выкатив глаза.

Я был не в силах больше сдерживаться — и сорвался:

— Мерлинов посох, Гораций! У меня на хвосте целая шайка из Попечительского совета, которая явится сюда в любую минуту, — мне хоть совой об пень, хоть пнём об сову, что будет с вашим чёртовым клубом! В конце концов, я сам его закрою, если вы не прекратите клянчить и постоянно меня донимать!

Я пожалел об этой вспышке, как только выпустил пар, но что сделано, то сделано: Авада не воробей — её в Исчезательный шкаф не засунешь, а уж обратно в «скворечник» тем более. Минерва укоризненно покачала головой и, взяв несчастного страдальца под руку, вышла, успокаивая его на ходу.

— Он это не всерьёз, Гораций. Просто ляпнул сгоряча, — услышал я её мурлыкающий шёпот.

Но почему же я рвал и метал, переплюнув «душевностью» даже венгерскую хвосторогу? Что меня так взвинтило?

Всё из-за этой несносной Грейнджер! В смысле, как она только посмела навязаться на мою голову таким… непостижимым образом? Как она могла? Вот что отравляло мне жизнь и портило кровь! С какой стати, во имя всех святых, Гермиона Грейнджер… я едва способен был произнести это... поцеловала меня?!

Я понятия не имел. Хотелось срочно перерыть весь замок в поисках того, кто объяснил бы мне, зачем всезнайка это сделала. Однако никаких спецрейдов или фундаментально-земляных работ я, разумеется, не проводил и никого не спрашивал. Думаю, для окружающих не так уж сложно было бы решить, что я окончательно свихнулся. Но, Мерлин, как она только посмела!.. Со всей ответственностью заявляю, что никогда — никогда! — не давал ей ни малейших оснований считать, что меня обрадует такая инициатива. Ведь не давал? Конечно же нет! С другой стороны, разве я уже не пришёл к выводу, что Грейнджер — очень странная особа? Видимо, этот порыв явил на свет ещё одну черту её необъяснимого характера.

Надо было прекратить ломать над этим голову — в конце концов. К сожалению, моё подсознание минувшей ночью не смогло полностью абстрагироваться от случившегося. Наутро в памяти всплывали неясные обрывки этих... тревожных видений: как, преследуя свою цель, Грейнджер хищно крадётся за мной по замку, прячется, поджидая, за углами и вдруг выскакивает навстречу, словно боггарт. Она смеётся надо мной. А потом докладывает в Министерство, что «директор Снейп — грязный извращенец: он вздумал клеиться ко мне, когда я анализировала бюджет!»

Конечно, меня так взбудоражил не сам её поступок — только безмозглые индивиды и глубоко-отсталые человеческие особи способны терять голову при мысли о девушке, целующей мужчину намного старше неё. Нет, меня беспокоил лишь скрывающийся за этим мотив — я отказывался рассматривать «другие варианты». Признаюсь, в этот момент часть меня дрогнула и отступила со словами: «Ты действительно один из самых больших параноиков, когда-либо ходивших по Земле».

Что ж, может, и так. Однако, боюсь, в моём возрасте уже поздно меняться.

Но даже если намерения Грейнджер являлись вполне безобидными, это могло значить лишь одно: она находилась в отчаянии. О чём там всезнайка вещала на озере? Кажется, о том, что у неё никого не было после Уизли, а ведь с тех пор прошёл уже год, если не больше. Итак, она чувствовала себя одинокой. То есть активно приступила к поискам и расставила сети. Но почему же ей взбрело в голову наброситься именно на меня? Я разве похож на «утешительный приз»? Если только… она подумала, что Северус Снейп тоже одинок и отчаялся?!

Какая несусветная дерзость, какая чудовищная провокация! Наглая, бесстыжая девчонка!

Это никуда не годилось — мне надо было как можно скорее забыть о случившемся, списав всё на краткое помутнение рассудка с обеих сторон (в основном, конечно, со стороны Грейнджер). Ни больше ни меньше. Завтра она уедет, и этот незначительный эпизод мгновенно выветрится из моей памяти.

Само собой, я предпочёл бы избежать любого общения с Грейнджер, но знал, что это невозможно. Вскоре должны были явиться члены Попечительского совета. Моё присутствие на их встрече с инспекторами — как, впрочем, и других учителей — в этот раз не требовалось. Так что если бы я или кто-либо из моих коллег нажил себе в прошлом врага в лице кого-то из попечителей — сейчас было самое время, чтоб выставить счёт и взыскать долги. Несмотря на это, я радовался возможности остаться в стороне, чувствуя себя просто не в состоянии ходить на цыпочках и угождать им всем. Я надеялся лишь поприветствовать собравшихся, представить их друг другу, сказать пару вступительных слов, а дальше пусть разбираются сами.

Члены совета прибыли около одиннадцати, и я отвёл их к инспекторам в учительскую. Знакомя присутствующих, я едва взглянул на Грейнджер, но когда всё же вынужден был сделать это, она уже бойко сверкала улыбкой в адрес попечителей. Держалась Грейнджер абсолютно непринуждённо. Я почувствовал удовлетворение. Возможно, она решила игнорировать вчерашнее событие, что меня полностью устраивало.

Хотелось верить, что инцидент исчерпан и как минимум с этим вопросом мы уж точно разобрались.

 

* * *

На обеде было шумно. Предстоящий матч по квиддичу, без сомнений, являлся самой горячо обсуждаемой темой среди студентов. Я уже отловил нескольких потенциальных букмекеров, принимавших ставки путём выуживания денег у доверчивых первокурсников. Учащимся ни к чему заниматься столь сомнительными вещами... а также знать о тотализаторе, который устраивали учителя и другой персонал во время прохождения таких мероприятий. Делай, как я говорю, а не как поступаю сам, — вот моё жизненное кредо.

Видимо, под влиянием радужных чувств, или поддавшись бесконтрольному импульсу, Помона решила сказочно озолотиться, поставив крупную сумму на свой факультет — а на кого же ещё! Ей, должно быть, приснилось (толстянка? купающиеся в зелени лукотрусы?), что Хаффлпафф выиграет с перевесом в сотню очков. Барсучья предводительница и мать волшебной флоры не иначе спятила, забыв открыть форточку в теплице: я поставил на победу Рейвенкло с отрывом в двести.⁽¹⁾

Двигаясь между факультетскими столами, я придирчиво осматривал выставленные на них блюда, однако, не доходя до учительского подиума, нарочно задержался возле пятикурсников Слизерина.

— Как вам еда, мистер Хьюз? Всё ли вас устраивает в меню? Или, может, вы бы предпочли, чтобы я договорился с эльфами об индивидуальном питании, которое будет больше соответствовать вашим вкусам и взыскательным потребностям?

Бедняга мучительно покраснел, в то время как его товарищи вокруг захихикали.

— Спасибо, сэр, но в этом нет необходимости.

Я кивнул и направился к своему месту. Вчера, за ужином, когда я проходил мимо «рождённых ползать», Хьюз, бодро крутанувшись на скамейке, с нетерпением воскликнул: «Профессор!» При этом он перевёл взгляд на скопище загромоздивших всё мыслимое пространство салатниц, явно проявляя к ним отвращение.

Конечно, он был прав. По мере того как тянулась эта неделя, живые эмоции за столами неуклонно гасли, а лица учащихся становились всё более вымученными и пресными. Салат на обед, салат на ужин… Я должен был бы догадаться раньше, что в своём ревностном стремлении угодить эльфы зайдут слишком далеко, буквально выпрыгнув из наволочек.

Тем не менее, я не испытывал восторга от того, что какой-то молокосос во всеуслышание призвал меня к ответу, поэтому тактично предложил ему умерить пыл, попридержать фестралов и быть внимательней на поворотах, иначе он рискует есть салат и на завтрак.

Но всё-таки я заглянул на кухню — перекинуться парой ласковых с домовиками, поскольку многие сотрудники тоже жаловались на еду, высказывая опасения, что с таким рационом они и без чар уже превращаются в кроликов. Естественно, что эльфы массово, в количестве не менее двадцати душ, целую вечность дико и шумно извинялись и почти уже довели акт самобичевания до размеров полномасштабного ЧП (то есть формы коллективной ответственности за действия, совершённые группой лиц), начав плющиться лбами о кухонную мебель и одновременно лупить себя по голове кастрюлями — а также всем, что потвёрже.

Поэтому сегодня они особенно расстарались, открыв закрома, и дети с жадностью «оценивали» их кулинарные шедевры, сметая со столов всё подчистую. Хагрид даже не потрудился воспользоваться тарелкой — он просто придвинул к себе огромное блюдо и наворачивал картошку прямо из него. Ранее великан утверждал, что сильно осунулся и похудел за эту неделю. Я же настаивал на том, что и горным троллям известно, как он обжирается своей несъедобной выпечкой, так что уж кому-кому, а ему грех роптать на дефицит калорий.

Мисс Главная Заноза сидела здесь же — видимо, совещание с попечителями уже закончилось. Она, разумеется, ни разу не пожаловалась на еду. ГАВНЭ и Мерлин упаси Святую Грейнджер иметь претензии к домовикам!

Я вдруг подумал, а не сочтёт ли кто-нибудь странным, если я проигнорирую своё законное место и устроюсь в конце стола. Однако, поразмыслив, решил, что это может вызвать подозрения. Но когда я уже собирался занять свой привычный стул, меня сквозь зубы окликнула Минерва. Я глянул на неё, и она указала в сторону Горация, с печальным видом сидящего чуть дальше.

— Поговорите с ним, — негромко, но настойчиво потребовала МакГонагалл.

— Сами с ним разговаривайте, — проворчал я.

— Северус!

— Минерва!

Я отвернулся от неё и шагнул к мастеру зелий, угрюмо застывшему над своим супом.

— Гораций? — Я поморщился.

Он поднял на меня самый трагический взгляд, какой только мне, к несчастью, доводилось наблюдать. Вот почему этот скользкий уж попал на Слизерин.

— Да? — жалобно откликнулся скорбящий.

Я вздохнул.

— У вас после обеда свободный урок — приходите ко мне, обсудим ваш… клуб.

Его лицо мигом просветлело.

— О, спасибо вам, Северус! — воскликнул Гораций и, просияв ещё больше, радостно булькнул. Иногда у меня возникают сомнения, всё ли у него в порядке с головой.

Я вернулся на место, сопротивляясь желанию отодвинуть свой стул от Грейнджер: вдруг она бросится мне на шею и начнёт тискать прямо на глазах у всей школы? Однако всезнайка выглядела более-менее сдержанной, сосредоточившись на собственной тарелке. Тогда я подумал, что, вероятно, должен заговорить с ней, чтобы узнать, как прошла беседа с попечителями.

Я непринуждённо взял с общего блюда сэндвич, а затем налил себе сок.

— Ну, мисс Грейнджер, надеюсь, ваша встреча была удачной? — Я заставил себя посмотреть на неё. Она подняла глаза и слегка улыбнулась:

— Да, очень; спасибо.

Я вновь занялся своим бутербродом, изумлённый щедростью её слов и высшей степенью разговорчивости. «Да, очень». Что ж, я не собирался уламывать Грейнджер в надежде раскрутить её на пространные объяснения, как бы зверски меня ни грызло любопытство. Надоедливая, невыносимая девчонка.

— Профессор? — вдруг молвила она.

— Да? — откликнулся я с некоторым опозданием и, возможно, слегка настороженно.

— Я бы хотела кое-что сегодня с вами обсудить.

Внутри меня всё замерло — включая сэндвич.

— Что именно, позвольте узнать?

— Всего лишь наши дальнейшие планы, связанные с окончанием инспекции, — легко ответила Грейнджер через мгновение.

Она надо мной издевается? Смекнула, что после вчерашнего я буду испытывать дискомфорт, и пользуется этим для забавы? Да как вообще она смеет быть такой невозмутимой!

Я бросил на всезнайку изучающий взгляд, пытаясь определить, верно ли угадал её настроения. Однако на лице Грейнджер не было ни признака предполагаемых мною эмоций. Что ж, возможно, в данном случае я слегка переборщил с оценками.

— Это станет гвоздём моей сегодняшней программы, — флегматично подытожил я.

Какое-то время Грейнджер испытующе рассматривала меня. Когда же она отвернулась, я заметил, что её глаза сузились: очевидно, сделанные на мой счёт выводы ей не понравились. Хотя какая мне разница? В мою задачу вовсе не входит оправдывать её смутные ожидания. Если я разозлил всезнайку — прекрасно: значит, усилия не пропали даром. Мерлин свидетель, что она, в свою очередь, бесит меня предостаточно.

Я чувствовал, как зарождается в висках головная боль и, вылупившись, тут же расползается по клеткам — за что стоило благодарить, конечно, Грейнджер.

— Я буду в своём кабинете, — допив сок, коротко бросил я перед тем, как подняться. Мой сэндвич остался съеденным лишь наполовину. Едва обозначив своё присутствие за столом, я подумал, что ревизоры вполне могут довольствоваться и этим — хорошего понемножку. Кроме того, чем меньше времени я буду проводить в компании Грейнджер, тем лучше.

Вернувшись к себе, я сразу же пожалел, что не пошёл в другое место.

— Остался всего один день! — сообщил мне улыбающийся Дамблдор, пока я рылся в шкафчике в поисках зелья от головной боли.

— Целый день, — уточнил я, падая в кресло и небрежно перебирая доставленную совами корреспонденцию, на которую мне только предстояло ответить.

— Я сегодня разговаривал с Финеасом. А ты, оказывается, тот ещё фрукт, Северус! И по-прежнему полон сюрпризов. Настоящая тёмная лошадка!

У меня тут же возникло желание залезть в исторические хроники и выяснить, случалось ли когда-нибудь раньше, чтоб директор вышвыривал вон портреты предшественников или хотя бы «ставил их в угол», разворачивая лицом к стене. Я оторвал взгляд от почты и посмотрел на Дамблдора. Финеаса нигде не было видно. Вот тебе, гроссмейстер, и ответный ход! Настоящая слизеринская солидарность.

— Что бы этот козлодой вам ни наплёл, это полная чушь, игра его больного воображения. Старый кретин просто нанюхался краски — или ему сослепу привиделось.

Как и следовало ожидать, после моих объяснений Дамблдор нахмурился:

— С глазами у Финеаса всё в порядке. Впрочем, есть и другие свидетели. Армандо, старина, ты там?

— А разве происходящее в этом кабинете вы не обязаны хранить в тайне? — ожесточённо выплюнул я.

— Конечно, мой мальчик, но только не между собой.

— Ну, тогда всё в порядке!

— Послушай, Северус, я думаю, ты должен…

— Я не дам и сушёного флоббер-червя за то, что вы думаете. В сотый и последний раз предупреждаю вас и ваших приятелей: держите свои сверхчувствительные носы на холстах и не суйте их в мои дела! Я понятно выразился?

Дамблдор обиженно крякнул, напустив на себя вид оскорблённой добродетели:

— Как скажешь, Северус. Мы ведь не желаем тебе ничего плохого…

Да уж конечно! Нашёл, кому очки втирать и басни пересказывать.

В дверь постучали. Я сразу предложил пришедшему войти, ожидая, что это будет Гораций, но к моему ужасу это оказалась всё та же назойливая Грейнджер. Не успела она проникнуть внутрь, как Дамблдор издал вопль радостного предвкушения. Это меня так взбесило, что я мигом вскипел и набросился на старика, почти не осознавая, что говорю:

— Помните, Альбус, что мне ведро скипидара призвать — как эльфу двумя пальцами щёлкнуть!

Грейнджер уставилась на меня.

— Да, мисс, я угрожаю портретам растворителями. Теперь мы можем перейти к цели вашего визита? — «тепло» поинтересовался я.

Всезнайка чуть скривила губы, но обошлась без возражений, заняв место напротив. Однако едва она открыла рот, как раздался очередной стук в дверь. Я громко и раздражённо выдохнул:

— Да?

На этот раз это был Гораций.

— О, вы заняты, — обронил он, недоверчиво косясь на главу комиссии.

— Мисс Грейнджер тоже может это послушать, Гораций. В конце концов, она здесь главная. Проходите, вы удостоитесь её персональной аудиенции.

Теперь Грейнджер смотрела на меня с опаской. Слизнорт же, наоборот, воспрял духом и, резво прогалопировав к стулу, уселся на нём в полной боевой готовности.

— Мой клуб! — коротко изложил он суть в ответ на наши немые взгляды.

Думаю, Грейнджер боролась с желанием застонать, но преуспела в этом лишь отчасти.

— Мисс Грейнджер! — воскликнул Гораций. — Вы были нашим членом и, конечно, понимаете, что миссис Льюис ошибается?

— Ну, мисс Грейнджер? — присоединился я к его натиску, когда она промолчала. — Забыли, как это по-английски, или у вас дар речи пропал?

— Я думаю... — начала она неуверенно, — я думаю, что у миссис Льюис может быть своя профессиональная точка зрения.

Помилуй нас Визенгамот.

— Профессиональная?! — тут же вспыхнул Гораций. — Это абсолютнейшая ерунда!

— Простите, профессор Слизнорт, я…

— Северус! Ну хоть вы-то сделайте что-нибудь!

Я фыркнул.

— За кого вы меня принимаете, Гораций? За человека с полномочиями? Разве у меня есть власть? — я иронически взглянул на Грейнджер.

— Тогда, может, с высоты своего «квалифицированного» мнения вы и хор запретите — он же ущемляет права тех, кто не умеет петь?! — в сердцах огрызнулся Слизнорт.

Я не стал прерывать его замечанием, что Филиус, напротив, берёт в свою квакающую капеллу всех подряд, независимо от наличия таланта. Бессменный обладатель дирижёрской палочки счастлив уже тем, что к нему вообще хоть кто-то приходит.

— Или давайте распустим квиддичные команды, помахав игрокам мётлами только из-за того, что это несправедливо по отношению к остальным желающим, которые не могут получить себе место в составе! А? — Гораций выжидающе посмотрел на меня, а затем на Грейнджер.

Я вовсю крепился, чтобы не хмыкнуть, решив пропустить даму вперёд:

— Вышестоящая инициатива наказуема вдвойне. Так что смелее, госпожа Инспектор: аудитория у ваших ног.

Она вперила в меня взгляд василиска, полный убийственной «благодарности».

— Полагаю, вы согласитесь, профессор Слизнорт, что цели и задачи вашего клуба довольно сомнительны…

— Он никому не мешает и не приносит вреда, — протестующе вставил Гораций.

— Нет, конечно, однако в школе он вряд ли уместен. На фаворитизм и клановость смотрят косо. К тому же дети в большинстве своём крайне восприимчивы — у них легко может сформироваться комплекс неполноценности.

О нет, Грейнджер, — не хватало нам тут ещё любительской психологии!

— Комплекс чего? Бред и галиматья! Послушайте, мисс Грейнджер, мой клуб создаёт прекрасные условия для общения между факультетами — что вы на это скажете?

Вид у Грейнджер становился всё более загнанным, поэтому я счёл за лучшее вмешаться.

— Гораций, мы обсудим это с миссис Льюис — позже: в конечном итоге нам всё равно придётся ждать отчёта, чтобы услышать мнение комиссии.

Не могу сказать, что обладаю талантом успокаивать людей. Я никогда не вкладывал в свой целебно-умиротворяющий голос каких-то особых, бальзамических, интонаций — он для этого абсолютно не предназначен; да и выступать в роли утешителя мне приходится нечасто. Вот и Слизнорт совсем не выглядел успокоенным, но тут уж ничего не поделаешь: неудачи и разочарования, на мой взгляд, только тренируют волю и закаляют характер.

— Если других жалоб нет, Гораций, нам с мисс Грейнджер надо кое-что обсудить.

Отпущенный на все четыре стороны, Слизнорт недовольно запыхтел, но в конце концов был вынужден ретироваться.

— С ним всё будет хорошо? — спросила Грейнджер, когда за ущемлённым лидером Сопротивления закрылась дверь.

Хотя этот глупый вопрос не выдерживал никакой критики — оставить его без ответа я не мог:

— Нет, Гораций уже прикидывает на себя Аваду, пока мы тут беседуем; ну или решает, не сигануть ли ему в озеро с целью обеспечить русалок пищей для перемывания косточек за столом.

— Вы хоть когда-нибудь бываете серьёзным? — хмуро поинтересовалась Грейнджер, явно не в восторге от моего комментария.

Серьёзным? Да я, наверное, самый серьёзный человек из всех известных мне людей.

— Прошу прощения; кто ж знал, что я такой шутник и балагур.

— А вы не думали открыть собственное шоу? Могли бы выступать на площади — к примеру, в Хогсмиде, во время перерыва на обед.

Я молча воззрился на неё. Как эта пигалица смеет надо мной подшучивать?

Лицо Грейнджер утратило напряжённость.

— Я бы пришла посмотреть, — беспечно заявила она. — И даже не стала бы слишком критиковать.

Я не знал, что ответить. Но в любом случае не собирался блистать остроумием и перебрасываться с ней колкостями до вечера.

— О чём это вы тут болтаете, мисс Грейнджер? У вас ведь, кажется, было ко мне дело?

Уголок её рта приподнялся:

— Конечно, профессор. Однако я сегодня достаточно насиделась. Нужно ещё заглянуть на кухню — вы составите мне компанию?

Она хотела прогуляться? Со мной?! Я ей кто — чёртов низзл? ручная версия Грима? одомашненная мантикора? А может, она — моя? Ни один из вариантов меня не привлекал.

Но ради Мерлина — лишь бы вдохнуть немного тишины. Я поднял руки в знак капитуляции:

— Как вам будет угодно, мисс Грейнджер.

Я произнёс эту фразу страдальческим тоном, но, думаю, Грейнджер приняла мои слова за чистую монету, поскольку выглядела весьма обрадованной. Тем не менее, когда мы спустились на кухню, она наконец-то перешла к делу:

— Вы безусловно знаете, что проверка завершится завтра, после чего я проконсультируюсь с коллегами и мы вместе составим доклад. На это уйдёт около месяца. Когда документ будет готов, я ещё раз встречусь здесь с вашими сотрудниками, чтобы обсудить результаты и ответить на все возможные вопросы. Разумеется, я также собираюсь контактировать и с Министерством.

— Разумеется, — уныло бросил я, едва сдерживая ликование, вызванное столь волнующей перспективой.

— Как вы помните, в самом начале мы говорили о ежегодном школьном отчёте, который будет отправляться родителям. Хотя по сути это скорее не отчёт, а информационный бюллетень. В нём планируется освещать новости Хогвартса, текущие успехи, изменения и прочее — чтобы родные учеников чувствовали себя более осведомлёнными.

Потрясающе.

Грейнджер продолжала свою беспрепятственную речь, пока мы двигались по коридорам.

— Надеемся, что первый номер выйдет до конца летнего семестра.

— И, как я подозреваю, этот бюллетень придётся составлять мне?

— Ну… в целом это зависит от вас. Не вижу причин, почему бы ответственность за него не разделить с кем-то ещё. Подключите учащихся или коллег…

Разделяй и властвуй. Звучит заманчиво. Поистине, высокая должность хороша уже тем, что, находясь у штурвала, можно с лёгкой душою выстраивать курс, тогда как палубу и грязные котлы скребут другие. Ведь в чём смысл руководства? В умении грамотно распоряжаться средствами, вовремя распределять нагрузку и непрерывно контролировать процесс, гоняя подчинённых... Кого же осчастливить первыми — матросов или юнг?..

— Однако нам бы хотелось, чтобы вы написали вступительное слово для будущего выпуска: что-то вроде редакторской статьи. Личный взгляд директора на то, как, скажем, прошёл учебный год. Думаю, такое начинание вполне способно вылиться в традицию.

Я с ужасом уставился на Грейнджер, но она в это время разглядывала портреты, мимо которых мы проходили.

— Что вы хотите, чтоб я написал???

Она посмотрела на меня, в упор не замечая моего внутреннего протеста.

— Всего лишь приветственную статью: может, небольшой рассказ о себе или что-то подобное.

Это, наверное, розыгрыш. Либо глава комиссии спятила.

— Мисс Грейнджер, вы давно не были в Мунго?

— Простите? — она аж поперхнулась воздухом от неожиданности.

— Рассказать о себе? Что, например? Как насчёт небольшого эксклюзива на тему…

— Только, пожалуйста, давайте без этих ваших саркастических замечаний! Я не прошу вас описывать историю всей своей жизни или углубляться в детали биографии — избави Мерлин! Просто… не знаю, ну хоть пару слов о чём-нибудь.

Она что, ещё и злится на меня?!

В этот момент мы прибыли на кухню, и Грейнджер отправилась переговорить с эльфами. Понятия не имею о чём, да меня это и не волновало. Я был слишком занят — так как весь дымился от возмущения. О каком дерьме я должен писать? И почему надо во что бы то ни стало вываливать в нём себя? Хотя мои претензии на конфиденциальность и единоличное право распоряжаться собственной жизнью выглядели в лучшем случае смехотворно. Как будто существовал ещё кто-то, кто не был в курсе самых значимых её событий. Да любому сквибу известно обо мне всё! Тем не менее я не питал иллюзий относительно этой нелепой затеи со статьёй. Речь шла о том, чтобы уничтожить барьеры. То есть сделать меня более открытым и доступным — сократив дистанцию между родителями и школой.

Я тяжело вздохнул. Проклятье — не одно, так другое. Причём каждое последующее хлеще предыдущего.

Словно подтверждая мои мысли, Грейнджер закончила переговоры с эльфами и вернулась ко мне, чтобы... беззаботно выпорхнуть из кухни. Я как привязанный поплёлся следом.

— Хорошо бы ещё добавить к статье несколько фотографий.

Я уже ничем не мог остановить это. И побледнел.

— Фотографий?!

Всезнайка открыла боковую дверь на улицу. Её действие не вызвало у меня никакой реакции: я был слишком поглощён мыслью о фотографиях. Думаю, Грейнджер заметила на моём лице отвращение, потому что коротко рассмеялась.

— Поверьте, профессор, никто не ждёт от вас модельных ракурсов и голливудской улыбки на весь разворот. Но вам не кажется, что небольшой коллегиальный снимок вместе с профессором МакГонагалл украсил бы не только эту статью, но и номер? По-моему, вы будете прекрасно смотреться на первой странице.

До этого момента я метал молнии вхолостую, испепеляя взглядом лишь Запретный лес, но теперь повернулся к всезнайке, которая, прикусив губу, старалась сдержать новый приступ весёлого смеха.

— Ну и кто из нас репетирует выступление в Хогсмиде?

— Туше, — согласилась она.

Только сейчас, наконец, я в достаточной степени осознал, что мы покинули замок — и, кажется, бредём не разбирая дороги без какой бы то ни было цели.

— Зачем вы притащили меня сюда, мисс Грейнджер? — настороженно спросил я, чувствуя, как просыпается и расправляет крылья моя верная подозрительность.

Всезнайка пожала плечами, однако на её лице появилось такое странное выражение, что все эти предчувствия мигом сменились уверенностью, тут же заставившей меня напрячься в ожидании подвоха.

— Послушайте, насчёт вчерашнего…

Твою ж Нагайну!

— Надеюсь, вы не считаете, что это часть закулисной игры или некий тайный умысел?

У меня вырвался очередной вздох.

— Может, и не считаю. Однако полностью принять вашу версию я смогу, только когда весь этот балаган закончится. — Ей не удастся вновь усыпить мою бдительность.

— Вам, наверное, кажется, что день прожит зря, если в нём не нашлось места ни одной параноидальной мысли? — кивнув, спросила всезнайка.

— Мисс Грейнджер, — предостерегающе рыкнул я.

Она улыбнулась, напрочь игнорируя мой тон. Определённо, самонадеянность этой девчонки не знает границ.

Больше Грейнджер ничего не добавила, и я вдруг почувствовал укол разочарования, смешанного с досадой. И в тот же миг одёрнул себя. Неужели мне действительно хотелось, чтобы всезнайка подняла эту тему, несмотря на все мои уверения в обратном? Бездонная глубина той шокирующей глупости, куда я время от времени падаю, не перестаёт поражать меня самого. Обычно осознания этого факта бывает достаточно, чтобы взять стихию под контроль и вернуться на правильный курс — как это произошло и в этот раз. Я больше не стану тратить на размышления о случившемся ни минуты, ни секунды. Ни единого вздоха.

Внезапно я понял, что Грейнджер уже не идёт рядом со мной. Замедлив шаг, я обернулся и увидел её стоящей в глубокой задумчивости.

— Всё в порядке? — осведомился я.

Она прикусила нижнюю губу, сосредоточенно глядя на меня и словно о чём-то размышляя.

— А у вас не было, э-э, навязчивых мыслей о том, что… ещё случилось вчера?

Вот они, плоды благих намерений! Исчерпал, называется, вопрос.

Я, разумеется, прекрасно знал, что она имеет в виду, но решил прикинуться идиотом — сложно сказать, с какой целью: то ли чтоб отсрочить неизбежное, то ли чтобы просто лишний раз помучить Грейнджер.

— Не понимаю, о чём вы.

Кажется, она мне не поверила. Впрочем, я мог бы и догадаться, что как воспитанница дома Гриффиндора Грейнджер с лёгкостью преодолеет любое смущение, неминуемо возникающее при поднятии такой щекотливой темы. И действительно, всезнайка сделала несколько шагов вперёд и храбро посмотрела на меня.

— О поцелуе, — заявила она, даже не дрогнув.

Мы ступали на зыбкую почву — я это просто чувствовал. Чтобы избежать объяснений, мне надо было развернуться и уйти. Но, может, по причине своего неуёмного интереса я выбрал другой путь... оставшись там, где стоял.

— Думаете, у меня и здесь был скрытый мотив?

Разумеется, именно так я и думал. Однако вовсе не собирался сообщать об этом Грейнджер. И всё же я испытывал потребность выяснить, зачем всезнайка это сделала. Почему из всех людей именно она обошлась со мной подобным образом? Из всех — именно со мной? Но я не мог спросить её. Это было бы равноценно признанию, что меня беспокоит данная тема; мало того — что я взволнован вчерашними событиями и что они сумели на меня повлиять, а это было не так. Я не хотел, чтоб это было так. Поэтому всё-таки развернулся и даже сделал несколько шагов к замку, однако что-то внутри удержало меня, подсказывая, что это единственная возможность докопаться до истины. Через двадцать четыре часа Грейнджер здесь уже не будет. Могу я позволить себе хотя бы крохотную толику любопытства?

Помедлив, я обернулся:

— Зачем вы это сделали? — спросил я как можно безразличнее, стараясь убрать из голоса все эмоции, как если бы её ответ не имел никакого значения (да он и не имел — что это я? — грех даже сомневаться!).

— Зачем? — повторила она, улыбаясь, и пожала плечами: — Да просто потому что мне захотелось.

Такой ответ ничего не объяснял, и Грейнджер знала это, поскольку неожиданно вздохнула и подошла ближе. Когда она вновь заговорила, её голос стал оживлённей: может, ей, как и мне, требовалось оправдание?..

— Вы там стояли такой, со всеми своими гипотезами и предположениями в адрес Министерства. До этого вы умудрились разглядеть во мне активную участницу какого-то заговора! Я просто считаю, что глупо и бессмысленно мучить себя вопросами, взятыми с потолка, и переживать из-за необоснованных проблем. Я имею в виду, что с какой бы вспыльчивостью и нетерпением вы ни подходили к своей работе, даже Министерство не может обвинить вас в том, что вы не справляетесь или делаете её плохо.

Грейнджер устремила на меня внимательный взгляд, под которым я почувствовал себя неуютно. Её речь стала более размеренной:

— Вы нравитесь школьному персоналу. Преподаватели несомненно уважают вас, что само по себе уже производит впечатление: ведь большинству из них вы годитесь в сыновья, а у некоторых вы даже учились. Я спросила об этом профессора МакГонагалл, и она заметила, что необходимость получать от вас указания изо дня в день встаёт ей поперёк горла. Она, конечно же, иронизировала: я бы сказала, что Минерва вас по-своему любит.

Где-то глубоко в душе я был рад такому наблюдению, хоть и не спешил себе в этом признаваться.

— Дети относятся к вам настороженно, предпочитая лишний раз не спорить и не сталкиваться лицом к лицу, однако при этом уважают не меньше. Слизеринцы говорят о вас с гордостью, и это неудивительно. Рискну предположить, что многие восхищены тем, чего вы добились — и в прошлом, и сейчас.

— Это… на самом деле, вызывает тревогу, — после небольшой паузы тихо заметил я. И отнюдь не шутил. Какой из меня пример для подражания? Худший из всех возможных, разумеется.

Грейнджер слегка улыбнулась:

— Разве это так плохо? — Её лицо вдруг тоже стало серьёзным. — Нельзя управлять таким учреждением, как Хогвартс, без поддержки коллег и доверия студентов. Уж вам-то лучше всех должен быть понятен смысл таких вещей.

Она, конечно, говорила о моём пребывании на посту, когда у власти находился Тёмный Лорд. В те времена работал только страх — лишь он удерживал людей от массового бунта.

— Как же может тогда Министерство даже пытаться сместить вас с должности без веских на то оснований? Да никак — оно просто не в силах этого сделать.

В подобной логике был смысл. Я понимал это, и всё же такие сомнения едва ли способны развеяться полностью: они часть моей натуры. Но в данном случае я был благодарен Грейнджер хотя бы за ощущение того, что имею возможность немного ослабить контроль — по крайней мере, после её слов.

— Вы гораздо более действенный пропагандист и утешитель, чем Дамблдор, — сказал я, сам удивляясь, что ляпнул такое. А может, за меня это сделал кто-то другой? Потому что какого лешего мне говорить подобные вещи, да ещё в столь обаятельной манере, что всезнайка вдруг так волшебно раскраснелась?

— Не думаю, что постоянные угрозы вымочить его портрет в растворителе способствуют желанию вам помогать.

И снова Грейнджер была невероятно близко: кажется, это уже становилось опасной тенденцией. Я воочию наблюдал, как её смоляные зрачки искрятся и поблёскивают от удовольствия, словно в них танцуют улыбчивые чёртики. Но вот она моргнула, и беззаботная нечисть из глаз тут же исчезла.

— Я хотела объяснить всё это ещё вчера, чтобы вы поняли, но… не знала, с чего начать, и тогда мне пришло в голову, что поступки убедительнее слов.

И она думала, что я способен расшифровать «всё это» за один только призрачный недопоцелуй?

— Разумеется, я могла бы поцеловать вас и в щёку… — многозначительно добавила всезнайка.

Моё сердце на мгновенье замерло и, пропустив удар, с тяжёлым стуком ухнуло под рёбра. Ну конечно она могла бы! Проклятье, да она могла сделать всё что угодно — включая возможность просто проигнорировать мою жалость к себе, — но нет, Грейнджер выбрала поцелуй! Я снова вспомнил её слова о бестолковом Уизли, об одиночестве и отчаянии, и в моей голове неожиданно вспыхнуло, развернув бортовые огни, фантастическое озарение: неужто я каким-то удивительно-сказочным образом смог зажечь искру интереса в Гермионе Грейнджер! Существовало ли в мире хоть что-нибудь более невероятное?!

Она глядела на меня — очевидно, надеясь, что я как-то выдам ход своих мыслей. Я же просто смотрел, любуясь её выражением глаз, румянцем на миловидном лице, непослушными волосами и плавной линией губ, — одновременно ругая себя за то, как своим легкомысленным поведением поощряю всю эту... нелепицу (или что там происходило между нами). Я сознавал, что должен уйти, и на то был мириад причин, но её ладонь вдруг скользнула ко мне, останавливая, и, проникнув под рукав, обхватила запястье. Любые беспокоившие меня вопросы разом испарились от такой дерзости. Я не был до конца убеждён, что смогу выдержать эту тёплую патоку прикосновений и криптографический шифр маленьких пальчиков — уже добравшихся до внутренней стороны моего запястья и теперь ласкающих пульс — и не дрогнуть… а этого нельзя было допустить. Я поймал в ладонь её руку, чтобы пресечь дальнейшие перемещения. К несчастью, такой вариант, кажется, понравился всезнайке ещё больше — судя по тому, как горячо она сжала в ответ мои пальцы.

— Боюсь, вы не вполне сознаёте, что делаете, играя со мной таким образом, — предупреждающе заметил я, рассудив, что вряд ли Грейнджер имеет хоть какое-то представление о том, во что ввязывается.

— Потому я это и делаю — чтобы понять, — не отводя взгляда прошептала она, и я почувствовал, как кровь во мне закипает.

Это казалось смешным; мне нужно было срочно прийти в себя, избавившись от наваждения. Как мы вообще дошли до такого, что я мог слышать её дыхание, наблюдать, как всё быстрее вздымается и опадает грудь, а пульс становится учащённым, одновременно чувствуя, что мой собственный взвинчен настолько, что рискует вот-вот оборваться, а сердце — выскочить наружу? Грейнджер стояла достаточно близко, чтобы я, созерцая всё это, мог подумать о том, чтобы обнять её, притянуть ещё ближе и поцеловать уже самому (какая ирония, учитывая мои предыдущие рассуждения!). Едва ли я представлял, сколько давно забытых желаний и тешащих иллюзии мыслей возродилось и ожило во мне за эти несколько секунд — не говоря об источнике, их пробудившем. Они были мне практически незнакомы, потому что я редко оказывался в подобной ситуации. И, возможно, именно это в конце концов и стало причиной происходящего. Тем не менее, случилось то, что случилось.

В тот момент я вряд ли мог отрицать наличие с моей стороны какого-либо интереса к Грейнджер, иначе сопротивляться её напору мне было бы легко. Будь это так, я отступил бы ещё в самом начале — задолго до её прикосновений. Возможно, мной владел страх перед неизвестностью. Однако чем бы это ни было, когда всезнайка сжала мою кисть ещё сильнее, прильнув ко мне с таким... обволакивающим, полным предвкушения взглядом, я вдруг обнаружил, что склоняюсь к ней в ответ. Именно тогда я потерял над собою контроль. И даже закрыл глаза — ненадолго. Подняв руку, чтобы прикоснуться к её лицу, я вдруг спохватился прежде, чем успел это сделать.

Медово-гречишные радужки находились всего в нескольких дюймах от моих, и Грейнджер сразу почувствовала моё колебание. Этой неуловимой паузы оказалось достаточно, чтобы я вспомнил, о чём должен был думать в первую очередь. Меня крайне обескуражило то, с какой лёгкостью я мог забыться, — как стремительно потерял голову, поддавшись искушению нырнуть в этот вязкий, неодолимо-тягучий соблазн...

— Что не так? — её голос был упавшим, будто она и в самом деле чувствовала разочарование.

Однако ни вопросительный вздох, ни горячий, завораживающе откровенный натиск её пальцев — который, уверен, я «окупал» с лихвой и не менее красноречивой страстью, — ни кружащая голову близость не могли отодвинуть на задний план то, что должно было являться моими приоритетами.

— Вам следует помнить о работе, мисс Грейнджер, — пробормотал я.

Собственно, как и мне. После моих громких речей о профессионализме и руководстве Хогвартсом я отнюдь не собирался компрометировать всё это. А уж позволять кому-то ещё...

В её глазах мелькнуло сожаление, но Грейнджер понимала ситуацию не хуже меня.

— Вы правы, — согласилась она, опустив ресницы, и мне сразу стало легче от того, что эта убийственная, будто оголённый провод, нить напряжения между нами наконец-то разорвана. Рука всезнайки всё ещё покоилась в моей, и одно короткое мгновенье я испытывал необъяснимую тягу поднести эти пальцы к губам — то было бы единственной уступкой невыразимой нежности, нахлынувшей на меня рядом с Грейнджер. Но я этого не сделал. Не знаю, откуда взялась во мне подобная мягкость чувств и склонность к романтике, — сейчас было явно не лучшее время прикидываться сентиментальным глупцом.

Грейнджер высвободила из моей ладони пальцы и на миг задержала их в другой руке, выглядя при этом слегка ошеломлённой; затем глубоко вздохнула, и уголки её губ тронула горькая усмешка.

— Вы правы, — повторила она, кивая самой себе.

Мы постояли так ещё какое-то время, очевидно спускаясь с небес на землю и прислушиваясь к ощущениям, а после… в общем, не могли же мы торчать там целый день.

— Мне... пора, — выдавил я, признаться, довольно неловко. Грейнджер ещё раз кивнула, и мне не оставалось ничего другого, как уйти. Что я и сделал, вернувшись в замок с чувством бесконечного раздражения. Моя собственная восприимчивость к чарам всезнайки застала меня врасплох, явившись полной неожиданностью, и можно было лишь удивляться, как за такой короткий промежуток времени эта девчонка смогла произвести во мне столь разрушительные перемены. Способно ли нечто подобное возникнуть в человеке так вот вдруг, без всяких церемоний? Я даже не подозревал, что испытываю к Грейнджер какое-то влечение. Хотя так много воды утекло с тех пор, как мной владело это чувство, что неспособность распознать его сейчас, уверен, была бы для меня простительна — любой нормальный суд вам это подтвердит.

Жалел ли я о том, что отказался от ещё одного ни к чему не обязывающего поцелуя и шанса «потискаться на халяву», как тонко и деликатно выразился Финеас? Или что упустил бессчётное количество возможностей, открывавшихся передо мной с определённого момента? Да, наверное. Однако скорбеть о случившемся, кусая из-за этого локти, значило бы придавать истории необоснованную ценность. Чувства могут быть мимолётными — мне это известно слишком хорошо. Я оказался для Грейнджер диковинным приключением, любопытной новинкой в Запретной секции, а она — для меня, ведь в остальном, боюсь, мы с ней вели довольно монотонный образ жизни. Выходит, наш внезапный интерес друг к другу — не столь уж дикое и странное явление (пусть мне и свойственно считать его таковым... хотя что я несу! — Мерлина ради, это же я и Грейнджер!).

Короче, волноваться в данном случае не имело смысла. На карту были поставлены гораздо более важные вещи, и я собирался предпринять максимум возможного, чтобы мы с Грейнджер исполнили наши обязанности в лучшем виде. А значит, я правильно сделал, положив конец всяким глупостям, — Грейнджер сама так сказала. Это больше не повторится, и если принятое решение избавит меня от необходимости анализировать мои собственные реакции и поступки по отношению к ней — аллилуйя.

Завтра она уедет, и всё опять придёт в норму — всё встанет на свои места.

Эта мысль утешила меня. Всезнайка исчезнет, и я смогу вернуться к прежней жизни.

Определённо — чем скорей, тем лучше.

---

1) На всякий случай, кто не знает, толстянка — это денежное дерево)

Вернуться к тексту