Полет колибри (гет)

После Рождества Долли повезло. Одри замолвила за нее словечко одной своей клиентке, жене адвоката, и Долли взяли мыть полы сначала в его контору, а после и в соседнюю. Конечно, с непривычки было тяжело: ломило спину, болели шрамы, кожа на руках быстро пришла в ужасный вид. К тому же Долли поначалу боялась и адвоката, мистера Шарпа, человека слишком уж ироничного, к тому же редкого аккуратиста, и даже его красавицу-секретаршу, которая точно боялась сказать хоть словом больше, чем ей предписывалось контрактом. Долли казалось, они оба наблюдают за ней, презирают ее, смеются. Но она заставляла себя не думать об этом, и скоро стало все равно.

Зато больше не приходилось слишком много о том, надолго ли еще хватит денег, которые Долли выручила в Нью-Йорке за серьги. Да к тому же оставалось достаточно свободного времени.

Ближе к февралю нашлась еще одна подработка, причем совершенно неожиданная. Начался традиционный городской карнавал, и к Одри все чаще стали забегать друзья, соседи, знакомые, друзья знакомых и знакомые друзей, чтобы она сделала им прическу, помогла превратить будничное платье в карнавальный наряд или как следует загримироваться. Платили за это почти символически, иногда вовсе оставляли только угощение. Долли сперва держалась в сторонке, потом стала помогать шить, потому что Одри уж слишком никому не отказывала. Но как-то, когда подруга, договорившись заранее, у себя в комнате сооружала прическу очередной "направленной по знакомству", к ним заявилась не кто иная, как Руби Уорлинг — племянница патронессы Одри и, насколько могла судить Долли, редкая вредина и сплетница.

— Я думала, Одри поможет мне загримироваться, — пролепетала она, входя. — Я ускользнула из дома и иду танцевать с одним парнем... Хи-хи! Он просто душка. Одри мне поможет или... Она занята?

Раскосые глазки Руби блеснули любопытством, лисий носик дернулся. По непонятной Долли причине Руби терпеть не могла Одри и постоянно наговаривала на нее тетке. Так что определенно не стоило показывать, что Одри принимает клиентов сама.

Ну что ж, иногда Долли приходилось играть и бесстрастие.

— Одри срочно вызвала соседка. Она даже плаща не успела накинуть, — за взглядом Руби, метнувшимся к вешалке, тоже пришлось следить.

— Ну я могу подождать. Время еще есть.

Этого еще не хватало! Но как заставить ее уйти? Или...

— Может быть, я сама помогу тебе загримироваться? Ты же знаешь, я в этом разбираюсь. У тебя все с собой — белила, румяна, краска для бровей?

Узкое личико Руби чуть вытянулось.

— А я не буду выглядеть, как уличная женщина?

— Ты будешь выглядеть, как актриса на сцене. Идем.

Грим, с одной стороны, как помнила Долли, крадет красоту у тех, кто ею обладает от природы. С другой — он преображает невзрачное лицо, делая его по крайней мере броским. Конечно, важно не переборщить, и понятное дело, Долли не была большой мастерицей, ведь раньше гримировали только ее саму. Но Руби, кажется, вполне устроила белая маска с чахоточными пятнами на щеках.

— Погоди, — Долли спешно достала из гардероба длинную лиловую вуаль. — Одолжу тебе, покуда карнавал не кончится. Довершит образ.

Руби оставила десять центов и ушла, очень довольная. Одри, к счастью, успела услышать ее голос и не шумела, а клиентку выпроводила через черный ход.

Вскоре они договорились распределять работу: шили вместе, Одри причесывала, Долли гримировала. Однажды, накануне общего для обеих выходного, подруга выгребла из сундука какие-то лоскутки, бахрому, ленты и заявила, что им нужно нашить масок, а еще напечь булочек: завтра отправятся торговать на улицах вместе, сколько ни продадут — прибыль пополам.

— Понимаешь, мне побольше денег нужно сейчас, Гек обещал приехать, — пояснила Одри. Заметив, что Долли насторожилась, серьезно прибавила:

— Бояться его не нужно. Он почти джентльмен, а главное — хороший человек.

Что ж, может, и тот, про кого все говорили, как про игрока и гуляку, мог оказаться хорошим человеком.

Перед завтрашним нем Долли волновалась. Толпа — это ведь почти то же, что было в театре, и тоже будет музыка — она и так весь карнавал почти не смолкала — и это явное ощущение сотен взглядов, устремленных на тебя... "Но вы же там будешь не одни такие. Не глупи. Тебе нужны деньги, и Одри следует помочь — к чему все эти волнения?" Наверное, Долли не смогла бы уснуть, но возня с масками и булочками ее ужасно утомила.

Наутро Одри распустила по спине черные кудри, лишь слегка подколов их, надела крупные, тяжелые серьги, накинула на плечи шаль, голову повязала пестрым платком и велела Долли сделать так же.

— Надо же кем-то нарядиться. Цыганками — проще всего.

Раньше Долли немедленно представила бы, что проснулась на заре в драной кибитке и теперь бродит по ярмарке, предлагая погадать. Сейчас у нее было на это сил, но все же, когда она глянула в зеркало, захотелось улыбнуться. Красота ее постепенно возвращалась, пусть взгляд теперь кололся даже в отражении.

Дожди и пронизывающий ветер давно сменились ясной, теплой, солнечной погодой. Весенние лучи играли на золотых серьгах Одри, заставляли вспыхивать золотом среди зелени и пурпура желтые флажки и одежды прохожих, желтую медь духового оркестра, проезжавшего в повозке. Уже распускались цветы, наряжая клумбы и палисадники; птичий гомон то и дело прорывался сквозь музыку и оживленный говор — на улицах Нового Орлеана точно вечно говорили все разом. Одри раскланивалась с прохожими, предлагала им товар то по-английски, то по-французски, то вовсе на непонятном Долли языке, то закатывала глаза от аромата булочек, то приближала к лицу очередного покупателя маску, оценивающе щурилась, цокала языком. Торговля шла бойко, а Одри успевала вертеть головой, указывала Долли то на фокусника, то на акробата.

Она была точно сердцем, пульсом кипевшего вокруг праздника, и не верилось, что это была та самая испуганная девушка, которая позавчера, побледнев, рассказывала Долли, что старую Присси нашли мертвой, и будто бы в этом точно замешан Ку-Клукс-клан. Страх и горе растворялись в празднике, забывались среди него. И вот уже Долли так же принялась вертеть головой, раскланиваться с прохожими и предлагать товар, даже вполне весело улыбаясь.

К трем часам они распродали все булочки и маски, так что отправились домой, еле ступая. Но там отдохнуть сразу же не удалось: явились обедать доктор Морган и доктор Крейл.

Оба они время от времени так и столовались у Одри. Долли была счастлива видеть доктора Крейла, что же касается доктора Моргана, презрение и отвращение к этому человеку, вспыхнувшие после рассказа доктора Крейла, давно угасли. После Нового года его какое-то время не было видно, потом он появился, почему-то осунувшийся и помрачневший, и долго избегал чужих взглядов. Oдри даже спросила, не нужна ли ему помощь, но он лишь грустно улыбнулся. Ну что же, хорошо, что не попросил от подружки той помощи, какую отвергнутые мужчины могут получить от не в меру увлеченных женщин.

Сейчас он держался очень ровно, а потому стал Долли безразличен. Лишь не так давно он предложил ей несколько книг, и она согласилась: у Одри книг было мало, и по большей части — детективы и бульварные романы.

Сегодня пока ждали кофе, доктор Морган спросил Долли, как ей книги. Она поблагодарила вполне искренне.

— Перечитываю сейчас "Алую букву". Приятно освежать памяти то, что когда-то понравилось.

— Понравилось? — удивилась Одри. — Но там ведь про дурную женщину. Дурную и глупую. Бабушка Пелажи назвала бы ее... — тут она прикусила язык. — Но, конечно, как с ней поступили, всё равно нельзя поступать ни с кем.

Доктор Морган снисходительно улыбнулся ей и снова обернулся к Долли.

— Должно быть, вас больше всего впечатлила Эстер?

— Ну разумеется, — Долли помедлила, но все же решила признаться. — Когда-то я мечтала, что однажды сыграю ее в кино или на сцене.

Одри подняла брови и удивленно покачала головой. Доктор Морган опер подбородок на сцепленные в замок руки.

— Право, я не уверен, что по этой книге вышел бы достойный спектакль или тем более фильм. Как передать никому не видимые муки Димсдейла, его чудовищные угрызения совести?

— Которые, однако, не помешали ему смотреть, как мучают его любимую женщину, — отозвался доктор Крейл, до того листавший принесенную с собой газету.

— Он поступил малодушно, согласен. Однако сам себя наказал за это. Клеймо, позорный столб, тюрьма были всегда с ним, в его сердце.

Доктор Крейл фыркнул.

— По-моему, разглагольствования о муках совести — это отговорки для тех, кто никогда в жизни не рискнет понести настоящее наказание. Добровольно пойти к позорному столбу или в тюрьму. Да что там — вообще не рискнет сделать настоящее дело! Зачем? Он сам от себя откупился, видите, ему стыдно, его совесть мучает, отстаньте от него уже! А то и пожалейте, он же страдает, несчастный!

— Но ведь и вправду страдает, доктор Крейл, — мягко возразила Одри. — И вообще, что же, люди по совести вовсе не поступают? Как раз наоборот. Вот они ошибутся, потом им стыдно станет, они и исправят все.

— При всем уважении, мисс Марвуд, я больше чем уверен, что делом исправляют ошибки именно те люди, которые не тонут в самобичевании. Оно, по сути, такая же жалость к себе. Но вот скажите, доктор Морган, вам ведь случалось терять больных из-за своих ошибок?

Доктор Морган коротко кивнул.

— И что же вы говорили себе при этом? Неужели каждый раз каялись, как в убийстве?

Под взглядом голубых глаз, отливавших сталью, доктор Морган смутился.

— Нет, я не каялся. Не позволял себе. Я спрашивал себя, какой у меня выбор? Или я живу дальше и приношу пользу, или застываю и впадаю в отчаяние. Я не считал, что имею на это право, да и справедливым не считал тоже. Я ведь пытался помочь. Но, возможно, вы все сочтете меня бессовестным и циничным за подобное признание.

— Да что вы! — Одри взмахнула руками. — Кто мы такие, чтобы вас судить? Ну, я имею в виду, мы с Долли. Да и доктор Крейл — извините, доктор, но все-таки вы еще столько не прошли...

— Но доктор Морган сейчас сам подтвердил правоту доктора Крейла, — Долли была рада даже такой маленькой победе. — Людям нужны не наши чувства, а наши дела.

— А Богу? — спросила Одри грустно.

Доктор Крейл пожал плечами.

— Думаю, не зря сказано, что вера без дел мертва.

И вот наступил Марди Гра — Жирный вторник, день завершения карнавала, последний перед Великим постом. Долли и Одри, принарядившись, украсив шляпки живыми цветами, отправились на Бурбон-Стрит смотреть, как проедут король и королева карнавала.

— Эта традиция появилась у нас тех пор, как русский принц приехал сюда за своей возлюбленной, — щебетала Одри, покуда они собирались. — Ради него смастерили платформу и написали на ней "Король". У себя, говорят, королем он так и не стал, но побыл королем у нас⁽¹⁾.

И вот Долли снова стояла с Одри посреди толпы, наблюдая, как проезжают в повозках музыканты, как медленно продвигаются разрисованные платформы в ленах, цветах, гирляндах. Праздник был на исходе, как, в любом представлении, перед развязкой полагалась кульминация, момент наивысшего торжества, и сейчас все его ждали.

— Смотри-ка, — Одри указала ей куда-то вверх. — Вон там доктор Морган с родней.

Точно, он стоял на одном из балконов, рядом с человеком еще выше его ростом, плотным и мрачным, который будто бы совсем не рад был празднику. Чуть поодаль опирался на перила стройный парень, лица которого было толком не разглядеть — как раз падала тень. Сам доктор Морган положил руку на плечо девочке лет десяти, чем-то, кажется, недовольной.

Бледность всех в группе, общий темно-рыжий оттенок волос наводили на мысль, что все здесь родственники, даже если бы Долли не предупредили об этом. Но тогда...

— А где жена доктора Моргана?

Одри удивленно хлопнула глазами.

— А ты не слышала? Ну, ты ведь видела, как он носит кольцо? Не приглядывалась? В общем, он вдовец. Жену похоронил семь лет назад, как раз была эпидемия желтой лихорадки. Стольким жизнь спас, а ей — не сумел. Бедный.

— Кого ты жалеешь? — оборвала ее какая-то женщина, стоявшая рядом — рыжая, с впалыми глазами, с исхудалым лицом. — Кровопийцы они все!

Надо отдать должное, при свете дня в лицах у всей группы было нечто мертвенное, мрачное, заставлявшее поверить в вампиров. Их дорогие одежды казались тяжелыми, пурпурный цвет выглядел мертвенно, воротники словно душили.

Доктор Морган тем временем заметил Долли. Сейчас он смотрел прямо на нее, смотрел с бесконечной печалью, нежностью, любованием и тоской, сверху, но как будто из пропасти. Долли стало неловко до боли, она отвернулась, чтобы не думать о его взгляде — и увидела на другой стороне улицы доктора Крейла.

Он стоял почему-то без шляпы — может быть, снял, ожидая короля и королеву; волосы золотом сияли у него над головой. но вот музыка стала донельзя бравурной, послышались аплодисменты и восклицания:

— Бросьте что-нибудь! Бросьте что-нибудь!

— Едут! — Одри подпрыгнула.

На самой великолепной платформе, запряженной белой парой с пышнейшими плюмажами, стояли король и королева карнавала — прекрасные и совершенно неузнаваемые в диковинных одеждах, пурпурных с зеленью и золотом, они казались духами, пришедшими из иного мира, чтобы люди на время забыли о заботах. Долли в восторге захлопала в ладоши и вскрикнула вместе со всеми:

— Бросьте что-нибудь!

Они раскидывали в толпу монеты, четки, бусы. Одри подхватила две монетки, прижала пальцы к губам и послала поцелуй.

— Наши Роз и Габиэль! Помнишь, я тебе рассказывала, как Габриэль вырвал Роз у дьявола на несколько минут до полуночи? Иначе тот затанцевал бы ее и утащил в ад!

Но Долли уже не слушала ее. Платформа двинулась дальше, и она снова увидела доктора Крейла, который оставался на том же месте. В руках у него были четки — видно, именно их успел схватить.

Он встретился взглядом с Долли, и они бросились навстречу друг другу. Их разделяла плотная толпа, и все-таки доктор Крейл протянул руку поверх голов и вложил четки в ладонь Долли.

Какое-то время они еще шли, не теряя друг друга из виду, но после им пришлось свернуть в разные стороны. Долли положила четки в карман и сжимала их через ткань; Одри хотела отдать ей одну из монет, но Долли покачала головой:

— Отдашь брату, когда он приедет.

Одри вдруг охнула:

— А я ведь не испекла Торт трех королей! Ну надо же быть такой растяпе!

Она не на шутку расстроилась и всю дорогу до дома хмурилась и качала головой. Долли не знала, что и сказать человеку, который огорчился по такому поводу.

Видимо, от расстройства обе и не заметили слабого огонька свечи в одной из комнат. А войдя, сначала обе уловили слабый запах корицы, а уж потом Долли, торопливо пройдя вслед за Одри в гостиную, увидела горящую на столе свечу, а рядом — тот самый Торт трех королей, большой крендель с разноцветной обсыпкой.

— Но кто принес его? — Одри испуганно оглянулась. — Кто здесь?

Выступившая из мрака фигура подхватила ее сильными руками и закружила, зычный голос воскликнул:

— Вот и моя прелестная сестра!

1) Речь о легенде, связанной с именем Алексея Александровича, одного из сыновей Александра II.

Вернуться к тексту