Дневник Агнес Грюм (гет)

* * *

Я решила спуститься-таки в Большой зал. Возможно, мне всё же удастся перекусить до всей этой суматохи с троллем.

Приняв решение, я развернулась, прикрыла широкие двухстворчатые двери и направилась в сторону зала.

Возможно, отмененная отработка была подарком — ну, мало ли? — в честь сегодняшнего Хэллоуина. Меня обуревали большие сомнения относительно того, что Аргус Филч мог забыть о своей обязанности.

Я шла по коридору третьего этажа, когда внезапно услышала еле слышный посторонний шум. Словно что-то большое и деревянное волочилось по каменному полу.

Стремительно обернулась. В конце коридора перед развилкой я увидела огромное существо — под четыре метра, с уродливым лицом, тусклой гранитно-серой кожей и огромным телом с крошечной лысой головой.

«Тролль, — догадалась я. — Тот самый тролль, который сейчас, должно быть, направлялся в туалет для девочек, где спряталась Гермиона, и с которым должны были разобраться Гарри и Рон».

Однако это огромное нечто, вместо того, чтобы свернуть направо, повернуло голову в противоположную сторону, заметило меня и, изобразив на лице жуткую глупую улыбку, двинулось в мою сторону.

Я примерзла к полу и в отупении наблюдала, как он направлялся ко мне, волоча тяжелую — наверное, с тонну! — дубинку. Я была в ужасе.

Чем ближе он подходил, тем хуже пахло — тошнотворная смесь из самых разнообразных запахов ошеломляла не хуже его внешнего вида.

Я отмерла только тогда, когда наконец осознала, что тролль прибьет меня этой самой дубинкой, разбрызгав мои внутренности по многочисленным портретам Хогвартса, если я так и буду стоять на одном месте.

Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я принялась бежать прочь.

Я неслась, совершенно не разбирая пути, плутая среди многочисленных поворотов замка. В панике даже не понимала куда бегу, — лишь бы подальше от этого мерзкого тролля! — однако совсем скоро оказалась в холле с многочисленными лестницами.

Дыхание уже сбилось, а в боку нещадно кололо. Сердце отбивало бешеный ритм, который вторил гулу крови в моей голове. В голове было абсолютно пусто.

Я остановилась отдышаться, и чуть не подпрыгнула — тролль находился на расстоянии буквально пяти его широких шагов и вытаскивал свою дубинку, не сводя с меня своих черных и маленьких как бусины глаз.

Я из последних сил бросилась к ступенькам, запрыгнув в последний момент на уезжающую лестницу, и добежала почти до самого ее конца. Ноги отнимались и от усталости, и от страха — душа ушла в пятки и, судя по всему, планировала покинуть мое бренное тело в ближайшую минуту. За эти два месяца с лестницами Хогвартса дружбы завести мне не удалось, однако сейчас я благодарила всех известных мне богов за то, что на моем пути повстречались именно они.

Тролль медленно подошел прямо к выступу, с которого отъехала лестница, огляделся по сторонам и потоптался на месте, где я была мгновение назад, и глупо хлопал глазами, бессмысленно размахивая дубинкой, словно спрашивая себя: «А где девчонка? Только что же здесь была!»

Я нервно выдохнула и продолжила пятиться, пристально глядя на развернувшего обратно тролля. Низкие каблучки моих туфель продолжали глухо отстукивать в такт моим шагам. Громкое дыхание со свистом выходило из моих легких.

И тот момент, когда тролль полностью развернулся и скрылся в глубине коридоров, моя нога повисла в воздухе.

Сердце громко ёкнуло.

Я неловко взмахнула руками, заваливаясь назад, — я совершенно не заметила, когда своенравная лестница опять сменила направление! — и полетела вниз.

Словно в замедленной съемке я наблюдала, как передо мной проносятся лестничные пролеты, висящие на стенах портреты...

А затем наступила темнота.

* * *

Когда я открыла глаза, вокруг меня была полутьма, а в глазах двоилось.

При попытке пошевелиться мое тело пронзило тысячи игл — даже не имея медицинского образования, я могла сказать, что у меня определенно что-то сломано и точно есть сотрясение мозга. Голова кружилась, меня жутко мутило, а сил, чтобы подняться, не было абсолютно никаких.

Чудо, что меня не размазало по полу — хотя за это, наверное, нужно благодарить магию — полагаю, именно она затормозила мое падение. Я коснулась кончиками пальцев цепочки, которую носила с самого первого похода в Косой Переулок, но руки ощутили лишь то, что осталось от защитного амулета — металлическую пыль.

Так я и лежала, боясь подняться и сглатывая противный ком в горле. И ловила дикие флешбэки с той самой первой моей ночи в этом мире.

Тогда я полагала, что это всего лишь страшный сон и просто очередной кошмар, созданный моей неуемной фантазией. Однако сейчас все было по-другому.

Я лежала и бесилась от своего бессилия, прикрыв глаза, в попытке переждать особо сильный приступ головокружения. Дико злилась на саму себя, на свою беспомощность.

Я — волшебница!

Я владею магией, и у меня есть волшебная палочка!

Какого Мерлина я бежала, словно глупая и трусливая ослица?

Почему не постояла за себя?

Почему застыла, словно кролик, увидевший удава?

Почему мои мозги отключились, как по щелчку, и я побежала, куда глаза глядят? Я же могла привести тролля прямо к профессорам, и все решилось бы максимально благополучно!

Меня мутило. Я лежала и сокрушалась своей глупости, своей трусливости, своей — как там Малфой говорил? — немощности.

Выходит, он был прав.

Дочка Грюма? Нет, всего лишь жалкая пародия на его дочь.

Хилая, глупая, слабая.

Внезапно рвотный позыв стал таким сильным, что мне пришлось повернуться, чтобы не захлебнуться, и меня вывернуло прямо на пол.

Я упала обратно на спину и зарыдала в голос. У меня не было сил даже отодвинуться. Так и лежала, и из моих глаз лились злые слезы — мне было обидно, мне было жалко себя.

Почему я не обладала сильным и здоровым телом? Почему я не знала заклинаний для самообороны, а была способна только на глупые розыгрыши?

Мне было больно. Мне было стыдно.

Я знала, что случится сегодня вечером, знала про тролля. Но была настолько заносчива, настолько самоуверенна, настолько легкомысленна... что допустила такой исход.

Сколько времени прошло — секунды, минуты или же даже часы? — я понятия не имела, в голове творился хаос, мысли скакали с одной темы на другую, подолгу задерживаясь вокруг уничижительных размышлений о самой себе.

Мне было так невыносимо.

Это отвратительное чувство беспомощности. Оно мне так надоело. Оно ледяным айсбергом холодило мое нутро, сковывая по рукам и ногам и мешая мыслить трезво. Я так хотела перестать чувствовать его.

Все чувства во мне смешались в один ядерный коктейль, который разрывал меня.

Я сжала руки в кулачки, и ногти впились в мои ладони.

Надоело.

Жуткая боль во всем теле, отвратительный запах рвоты и раздражающее головокружение — сейчас все это словно отошло на второй план.

Твердая решимость заполнила меня до краев. Я решила — я не стану больше той, кто убегает от проблем и неприятностей, плачет от бессилия и страдает из-за безрассудства. Я стану больше внимания уделять себе, своему здоровью и физической форме — мне не понравилось задыхаться от усталости. Я знатно присяду Аластору на уши на каникулах. Я сделаю все что угодно, но он будет просто обязан — особенно после этого чертова тролля! — научить меня боевым атакующим заклинаниям. Нет, не так. Он обязан научить меня сражаться. Впереди нас будут ждать вещи похуже троллей и своенравных лестниц.

Я так больше не хочу. Мне не нравится лежать недвижимым телом. Мне не нравится, что я не могу бороться за себя. Мне не нравится, что я теряю голову при малейшей опасности.

Я хочу иметь возможность выбирать: отступить или сражаться.

Откуда-то появились силы, и я рискнула медленно и аккуратно приподняться. Мне надо было найти палочку — та вылетела из моих рук, пока я падала.

В таком скрюченном виде меня и нашел профессор Снейп — и при этом так заковыристо ругался, шипя и бормоча про непослушных студентов, неясно откуда взявшихся троллей и глупых профессоров в тюрбанах, растерявших последние мозги в заграничных лесах.

Взмахом палочки он отправил патронуса директору, коротко обрисовав обстановку, и обратился ко мне:

— Мисс Грюм? Вы меня слышите?

— Да... сэр, — я едва слышала свой голос. — Тролль?.. — сил закончить вопрос не было. В неверном свете факела я нашарила рукой свою палочку и крепко ее сжала.

— Вы в безопасности, — неверно интерпретировал мой вопрос Снейп.

Буквально полминуты спустя появились директор Дамблдор и мадам Помфри, и меня погрузили в сон.

* * *

С того самого дня, когда ребята победили горного тролля, Гермиону можно было часто заметить в компании Гарри и Рона.

Рон перестал жаловаться на нее — еще бы! Грейнджер согласилась проверять их с Гарри домашние работы — и, в целом, стал относиться к ней гораздо терпимее.

Гарри же целиком и полностью был поглощен квиддичем, пропадая на тренировках по три раза в неделю.

Я с изумлением обнаружила, что большую часть времени провожу с Невиллом — главным образом потому, что он тоже довольно часто стал находиться в общей гостиной.

Невилл был точь-в-точь своей книжной копией — такой же неуклюжий и неловкий. Часто отбивал мизинцы о столы и стулья, спотыкался на ступеньках и забывал перья или чернила, необходимые для уроков, и не только.

Когда я вышла из больничного крыла, Невилл бросился мне в ноги с мольбами о прощении — выяснилось, что мистер Филч передал первым попавшимся студентом, а это оказался бедняга Невилл, что моя отработка переносится на следующий день. Но Долгопупс забыл об этом и затем удивлялся, почему же его Напоминалка весь день горела ярко-красным цветом.

Перси же объявил мне бойкот — ему прилетело огромное письмо от Грюма, который в лучших своих традициях выражал разочарование в Перси, первое, как в старосте факультета, и второе — самое главное! — как в молодом человеке, на которого можно положиться. Его демонстративным молчанием я была ни удивлена, ни напугана.

Кем я была напугана, так это близнецами. Те, следуя своей альтернативной логике, решили отомстить Филчу и, судя по всему, готовили что-то жутко неприятное. И да, Невиллу тоже досталось, но не сильно, к тому же, он даже не сопротивлялся, признал вину и, по мнению Фреда и Джорджа, заслужил прощение.

Рон же, в отличие от своих братьев, был единственным, кто подошел ко мне и спросил, как я вообще себя чувствую и сильно ли испугалась. Поделился тем, что сам чуть не наложил в штаны, когда увидел того горного тролля. И даже рассказал, что они — Гарри, Рон и Гермиона — считают, что тролля впустил профессор Снейп, предварительно отключив несколько охранных заклинаний в коридорах и на лестницах, чтобы магия Хогвартса не среагировала на опасность для детей. И, судя по всему, страхующее от падения заклинание было их частью. Рон сказал, что Перси ему сказал, а с тем поделились старшекурсники, что студенты могли спотыкаться на лестницах, но никогда не падали — заклинания им этого не позволяли.

Я была благодарна ему за такую милую и немного неловкую заботу.

Что же касается моего отца...

Сама же я осталась без гневного письма от Аластора. Ибо Грюм решил навестить меня лично, пока я валялась в Больничном крыле, а мадам Помфри силком впихивала в меня костерост — самую мерзкую и отвратительную бурду, что мне довелось попробовать в этой жизни.

Разговор у нас с ним был долгий и обстоятельный, в ходе которого на меня были, как и наложены определенные санкции, так и отвоеваны некоторые преференции.

А именно, мне было сделано внушение относительно нарушения дисциплины в Хогвартсе — Грюму крайне не понравилось, что я загремела на отработку из-за того, что поддалась на провокации, пф-ф, Малфоя. Выговор этот закончился тем, что я оказалась лишена поездки к миссис Уилсон на Рождество — а я очень любила свою маггловскую бабушку! В общем, я жутко расстроилась.

Положительным моментом было то, что я знатно насела на Аластора и выбила себе занятия по магии.

Когда отец укоризненно уставился на меня, лежащую на больничной койке — мол, как же так, Агнес? Почему ты вообще здесь лежишь? — я не выдержала и с возмущением спросила:

— А что мне нужно было сделать? Идти сражаться с троллем? Я сделала только то, чему ты меня учил — убежала!

И, да, я решила благополучно забыть, что именно по поводу инцидента с троллем Аластор ничего не сказал. Скорее намекал, что если бы не отработки, то этой ситуации не случилось бы. Но мне же нужно было хоть что-то с этого разговора получить, верно?

— Агнес, я считаю, что дети не должны сражаться в принципе, — он тяжело вздохнул. — За безопасность ребенка обязаны отвечать его родители или взрослые за него ответственные.

Я неловко поерзала на кровати.

— С профессором Дамблдором я еще поговорю по поводу уровня безопасности в школе, — его лоб нахмурился, а губы поджались.

Мне повезло, что у меня был отец. Родитель, которому небезразличны мое здоровье, мое будущее. Который заботился обо мне по мере своих возможностей и который, вне всяких сомнений, любил меня. И все же...

— Но, папа, что мне делать тогда, когда тебя или другого взрослого рядом не будет?

— Я... — он тяжело вздохнул. Было видно, что он очень не хочел произносить эти слова, но ситуация действительно не предполагала выбора. — Хорошо, Агнес. Я буду учить тебя, как защищаться, как сражаться. Но! Я обязан взять с тебя обещание.

— Какое? — я с любопытством склонила голову вбок.

— С большой силой приходит большая ответственность. Я могу рассчитывать на то, что ты будешь использовать эти знания только в крайних случаях?

— Крайних?

— Да. Если рядом нет меня, а тебе будет грозить опасность.

— Хорошо, папа.

Он положил свою лапищу мне на голову и растрепал мои волосы. Перед тем, как уйти, вытащил из кармана небольшое колечко и попросил надеть. Как только оно оказалось на пальце, то уменьшилось под мой размер и стало невидимым.

В очередной раз взъерошив мне волосы, он поднялся, попрощался и ушел.

* * *

Спустя неделю после Хэллоуина и четыре дня после выписки из больничного крыла я решила, что достаточно окрепла для первого пункта своего плана.

Так что в тот день я встала достаточно рано, а до завтрака оставалась еще целая прорва времени.

Выскользнув из теплой кровати, я всунула босые ноги в холодные тапочки и убежала умывать лицо и чистить зубы. Затем переоделась в свободную одежду, выбрала более-менее свободное место в комнате и начала разминать шею. Затем пришел черед рук и ног.

— Агнес, — прозвучал заспанный голос Лаванды, — что ты делаешь?..

— Это зарядка, — пропыхтела я, выполняя наклоны из стороны в сторону.

— Чего-о? — прозвучал зевок уже с другого конца комнаты. — Зачем?

— Чтобы умереть не в сорок пять лет, а в девяносто.

— Чего-чего? — всполошилась Лаванда, окончательно просыпаясь. — Откуда ты знаешь?

— Упражнения продлевают жизнь. А я хочу жить долго. — Это я уже говорила, выполняя приседания.

— И кто это сказал? — с подозрением донеслось с кровати Парвати.

— Статистика. Магглы говорят, что физические упражнения продлевают жизнь.

— П-ф-ф, Агнес, нашла кого слушать! Волшебники живут дольше магглов, если ты не знала, — Лаванда нравоучительно пояснила мне. — Гораздо дольше, чем девяносто. Профессору Дамблдору, например, уже больше ста десяти лет, и я сомневаюсь, что он каждое утро, пха-ха, машет руками и приседает.

Я проглотила смешок, представив Дамблдора, приседающего после каждой съеденной лимонной дольки.

И лишь Гермиона ничего не сказала, молча наблюдая за нашим разговором.

Когда я закончила зарядку, то приняла душ. Вернувшись в комнату, обнаружила, что все девочки уже встали.

И хотя в течение всего дня у меня тянуло мышцы, я была довольна — я сделала шаг к тому, чтобы быть сильнее.

На следующее утро ко мне присоединилась Лаванда и, что еще неожиданней, Гермиона.

Парвати лениво наблюдала за нами из своей уютной кровати, и присоединяться к нам не планировала, лишь изредка комментировала:

— Это что за упражнение? Выглядит так, словно вы пропалываете грядки профессора Стебль!

— А это точь-в-точь профессор Квиррел, когда не может найти пудинг за обеденным столом! Он точно также голову вытягивает, видели? — веселилась она.

В итоге, на следующее утро Парвати с Лавандой сидели и обсуждали упражнения, домашние задания, прически и целую кучу всего, а мы с Гермионой так и продолжили заниматься, сообразив график с днями для отдыха и занятиями.

Согласно Великому Плану Как Стать Сильнее — зарядка являлась первым пунктом, помогающим мне добиться поставленной цели.

Второй шаг заключался в том, чтобы стать умнее — и нет, я не собиралась соревноваться с Гермионой, ни в коем случае! Скорее, я шла в библиотеку с единственной задачей — найти способы как стать сильнее. Но эта информация, по всей видимости, была не для неокрепших детских умов, и хранилась в большинстве своем в Запретной Секции. Но и в книгах, что были в общем доступе, можно было почерпнуть много интересного, если читать вдумчиво, а не по диагонали.

Третий шаг моего плана заключался в постоянной практике волшебства, что, в принципе, было делом нехитрым, особенно, если ты учился в школе магии. Но этот шаг содержал в себе не менее важный подпункт: боевая магия. И с ним я решила повременить до Рождества — помнила, что отец обещал обучать меня самостоятельно.

Таким образом, я решила не тянуть с воплощением своего грандиозного плана и приступила к нему как можно скорее.

Рон моего стремления никак не понял, что-то пробормотав насчет того, что я сама себе решила усложнить жизнь.

С Гарри я почти не пересекалась — он был чертовски занят, пытаясь вытянуть учебную нагрузку, тренировки по квиддичу и поиски приключений на пятую точку вместе с Роном и Гермионой.

Гермиона же была единственным человеком, кто оценил мою идею с тренировками и не стал подтрунивать по этому поводу. А подкалывали меня многие, начиная с Парвати с её ежедневным комментированием моей утренней рутины, и заканчивая близнецами, которые как-то раз нарисовали мой шутливый портрет с огромными бицепсами и накаченными ногами. Я смеялась до слез, когда увидела эту карикатуру.

Несмотря на то, что тот случай с троллем взбудоражил школу, всё вернулось на круги своя довольно быстро.

Небольшое отклонение от канона из-за моего эпичного полета с лестниц почти никак не отразилось на основном сюжете. Однако я стала чаще задумываться о различиях между оригинальным произведением и той реальностью, в которой оказалась.

Любимым моим делом во время тренировок стало размышлять о главных героях истории, сравнивая книжный образ и реального человека. Вот, к примеру, Гермиона.

Не могу сказать, что она мне не нравилась — в оригинале истории Грейнджер мне импонировала. Умная, смелая, добрая — она была идеальной героиней, преданным другом главного героя и имела потрясающий и живой ум.

Однако в реальной жизни иметь дело с ней... оказалось трудновато.

Гермиона была сильно ориентирована на получение похвалы от окружающих. Особенно сильно это было заметно на уроках — еще сильнее это было заметно на уроках конкретно профессора Снейпа.

А так как в ее семье поощрялась тяга к знаниям и соблюдение правил, то демонстрируя их, Гермиона словно просила обратить на нее внимание.

Я видела ее постоянное напряжение: как в голове у нее крутилось великое множество информации, как трудно ей было выносить чьи-то несовершенства, как сильно она старалась сделать все максимально идеально.

И будучи постоянно рядом с ней, — на уроках и в комнате — я невольно начинала тревожиться сама.

Идеально ли написано эссе по Зельеварению? Достаточно ли хорошо я помнила про законы Гэмпа? А может всё-таки дополнительно потренироваться на метлах, чтобы в следующий раз не опозориться?

А потом ловила себя на мысли: «А зачем?»

Проще сойти с ума, чем сделать все идеально.

Да, в реалиях школы поощрялась тяга к постоянному совершенствованию на поприще знаний. И именно благодаря этому Гермиона и была ходячей библиотекой — любимицей профессоров.

В обществе Гермионы мне постоянно приходилось напоминать себе не только то, что я разрешаю себе делать неидеально многие вещи, но и то, что я буду стараться и выкладываться по мере моих сил ради тех вещей, которые для меня важны.

Я не буду писать эссе идеально ради оценки Снейпа — я буду писать так, чтобы запомнить содержание. Я не буду постоянно тревожиться относительно формулировок законов Гэмпа — для меня важно понимаю ли я их суть или нет. Я не буду тренироваться из-за страха опозориться, а буду учиться сидеть на метле хорошо ради самой себя.

Но не мне одной было тяжело в компании Гермионы.

Я видела, как Рону было сложно понять ее.

Рон не понимал — зачем заслуживать любовь? Ведь в его семье его любили, несмотря на все его несовершенства. Он знал, что даже несмотря на то, что он младший, его будут любить любым — и не потому, что не заслужил, а потому что иначе и быть не может. Это ведь его семья, верно?

Да, Рон временами переживал из-за той ответственности, которую на него невольно взвалили его старшие братья. Старосты школы и факультета, капитаны сборных по квиддичу, всеобщие любимчики, отличники... Ему совершенно не хотелось разочаровать своих родителей. Но при этом он все равно знал — чего бы он ни добился, он в любом случае может рассчитывать на поддержку своей семьи.

И наверно именно поэтому мне было бесконечно тяжело наблюдать за Гарри Поттером, выросшему без родительской любви.

Я видела, как он тянулся к каждому, кто был хоть немного к нему добр. И тянулся он не потому, что сам это выбрал и хотел общаться именно с этими людьми, а потому, что ему совершенно не хватало любви — любой любви — и он добирал ее так, как мог.

Он совершенно не включал голову, он просто шёл туда, где ему могли дать признание, восхищение, внимание. У Гарри Поттера было все просто — если человек относился к нему хорошо, то он был достоин его любви.

Как и с Гермионой, в его случае лакмусовой бумажкой тоже был профессор Снейп.

Сам же профессор Снейп был настолько противоречивым персонажем, что я до сих пор не смогла понять его.

Однако я узнавала некоторые черты, а именно тот неосязаемый кокон, что словно броня защищал его от чужих эмоций, мыслей... и это не окклюменция.

Мне было знакомо это по моей прошлой жизни. Я точно также выстраивала вокруг себя стену, через которую трудно было пробиться людям. И через некоторое время даже те, кто был заинтересован в общении со мной, сдавались. Стена, за которой жили и существовали множество эмоций — сильных, ярких! — но которые не видел никто. Потому что я считала, что это слишком опасно — показывать их. Я не чувствовала себя способной защитить себя, если вдруг все мои чувства обнажатся.

И вот тоже самое я чувствовала от Снейпа — как чувственная и увлекающаяся натура зельевара была надёжно сокрыта ото всех. Я видела внешнюю маску — холодную, жесткую — и все мои инстинкты вопили о том, что лезть за нее крайне опасно.

И я не лезла.

Да, мне было обидно, когда Снейп проходился по моим умственным способностям, когда ставил в упрек мне моего знаменитого родителя, однако я чувствовала этот надрыв в нем, эту черную дыру, что скрывала за собой огромный массив эмоций. И напоминала себе, что он срывался на учениках, не потому что его студенты полнейшие бездари, а потому что не умел по-другому.

В прошлой жизни Снейп был моим самым нелюбимым персонажем. Потому что слишком напоминал меня, а себя я не любила.

Спустя десять лет жизни в этом мире я с интересом наблюдала за тем, как изменилось мое отношение к книжным персонажам, которые воплотились реальными людьми.

Это потому, что раньше я просто не вглядывалась глубже, цепляясь глазами за поверхностный образ?

Не знаю.

Или потому, что я стала другой?

Я чувствовала, что изменилась. Сейчас между прошлой и нынешней мной пролегала огромная пропасть. Я знала, что у меня теперь есть люди, на которых можно положиться — моя опора, что у меня есть люди, которые любят меня, ценят меня. Это сильно повлияло. Это было главным катализатором изменений.

При этом я чувствовала себя собой, а не кем-то ещё.

Я оставалась прошлой собой, но которой получилось вздохнуть полной грудью и снять те самые непробиваемые и неудобные доспехи. Ведь их я уже переросла — они мне стали малы, в них было нестерпимо тесно.

Да, без своего панциря я была чертовски уязвима. Но у меня были люди, на которых можно опереться, пока я взрослею и становлюсь сильнее. Пока учусь опираться на саму себя.