Молодые хозяева замка Исполинов (гет)

Выйдя из комнаты Альберта, Консуэло увидела, что коридор рядом со спальней пуст и трепетно, осторожно и бесшумно прикрыла дверь.

«Действительно — прошло ещё недостаточно времени, чтобы родные Альберта встревожились до такой степени, что это заставило бы их собраться возле его спальни».

Она подумала о том, что, быть может, с того самого дня, когда её возлюбленный впал в череду тех страшных состояний — его отец, тётушка и дядя перестали ужинать в гостиной все вместе в строго определённый час, а ели украдкой, беря пищу к себе — нашей героине было не до того, чтобы достать карманные часы и посмотреть на них — а время Консуэло могла определять интуитивно лишь приблизительно — хотя и делала это всегда с очень высокой точностью — и этот вечер не стал исключением, и теперь, в ожидании, когда наша героиня наконец выйдет к ним, и вовсе забыли об этой последней за день трапезе.

Все члены семьи избранника нашей героини ждали Консуэло внизу, в гостиной. Она поняла это, опустив взгляд с лестницы, по которой ей предстояло сойти на первый этаж. Наша героиня изо всех сил старалась держать прямую, ровную осанку — как это было всегда со времени её обучения в певческой школе при церкви Мендиканти — но получалось это у Консуэло плохо и требовало огромного напряжения.

Мы употребили столь значительное, тяжеловесное слово по отношению к совершенно простому действию — спуску с лестницы — сказав «сойти» — ибо это и в самом деле представлялось ей сейчас сущим испытанием.

Наша героиня с некоторым страхом и беспокойством подумала о том, что сейчас ей нужно будет осилить казавшееся теперь бесконечным число ступеней. Но у Консуэло не было иного выбора.

Чувствуя, что ноги по-прежнему плохо слушаются её, наша героиня вцепилась пальцами левой руки в перила, а правой приподняла подол своего платья и начала этот путь, после прибытия в замок казавшийся ей досадно, и непростительно долгим, но который наша героиня преодолела бы ещё быстрее — не прошла скорыми шагами, а пробежала — коли бы Консуэло не мешало длинное платье. Сейчас же всё тело её словно одеревенело, а ноги не гнулись. Каждый шаг давался нашей героине с трудом. Консуэло двигалась словно марионетка, не поднимая глаз от ступеней, боясь оступиться, споткнувшись о подол платья, нечаянно выпустив его из рук.

Она знала, что как только она покинула спальню своего избранника, близкие Альберта не отрывают от неё своих взглядов, следя за каждым жестом.

Канонисса Венцеслава поднялась со своего кресла. Рядом с ней — по левую сторону стоял её брат Фридрих фон Рудольштадт, а граф Христиан — по правую, но чуть поодаль — у са́мого камина. Доктор Сюпервиль стоял справа от отца Альберта и с беспокойством смотрел на нашу героиню, опасаясь, как бы та не рухнула с лестницы, лишившись чувств и удерживая себя от порыва пойти Консуэло навстречу, чтобы помочь.

— Всевышний, что с ней? Да она же едва может идти. Неужели случилось самое худшее… Альберт… мой мальчик… Она так любила его… Я вижу, что её сердце разрывается… — тихо проговорила тётя Альберта, что любила его как собственного сына — также побледнев и похолодев и вновь тяжело и резко опускаясь в кресло, не сводя глаз с нашей героини.

Эта пожилая женщина имела горб и оттого всегда ходила с согбенной фигурой, но теперь плечи её совсем упали. И, если бы брат Фридрих вовремя не поддержал несчастную канониссу — та могла бы потерять сознание.

— Ну, что же ты такое говоришь, Венцеслава? Подожди — ведь ещё ничего не сказано. Нам ещё ничего не известно. Не хорони нашего племянника раньше времени, — произнёс он, стараясь сохранять твёрдость голоса и убеждаясь, что сестра не лишилась чувств, но с лица его при этом так же сошёл румянец, и он едва верил в свои слова.

Консуэло была настолько напряжена и так сосредоточенно пыталась справиться со своим состоянием, что от неё ускользнули слова их обоих, движения канониссы и реакция дяди и отца Альберта, но наша героиня понимала, что напугала всех четверых.

«Боже мой, как же неловка моя походка. Я уже более чем выдала себя. Господи, смилостивься же надо мной — подари мне ещё хоть немного сил. Я чувствую, как они напуганы моим видом. Но я больше ничего не могу с этим поделать. Господи, только бы выдержать эту беседу, — мысленно попросила Консуэло Всевышнего. — Слишком много испытаний для меня. Я боюсь не пережить их…»

Пройдя почти до середины пролёта, остановившись и наконец подняв глаза от ступеней, Консуэло внимательнее всмотрелась в лица родных её любимого и, как и ожидала — прочла в них ужас и обречённость.

Тогда наша героиня собрала все свои силы и проговорила как можно громче:

— Альберт жив.

Но голос нашей героини дрожал и прозвучал тихо, глухо, бесчувственно и неестественно.

— Что? Что вы сказали, дитя моё? — вновь раздался взволнованный и умоляющий голос тёти Альберта.

Но Консуэло приняла решение дойти до конца лестницы молча и подала знак, чтобы родные её любимого человека обождали её.

Пройдя ещё несколько ступеней, наша героиня слегка покачнулась вынуждена была остановиться и сильнее схватиться за перила. От прилагаемых у Консуэло всё-таки закружилась голова. На несколько мгновений лицо её побелело как полотно, а перед глазами возникла полутёмная туманная пелена.

«Всё это сильнее меня, — подумала наша героиня. — Создатель, почему ты посылаешь мне непосильные испытания? Неужели же ты отдаёшь участь моего избранника мне? Но я не хочу умирать вот так, я не хочу мучительной смерти…»

— Господи, да она же сейчас упадёт! — воскликнула канонисса, с испугом глядя на Консуэло.

Сюпервиль, долгое время боровшийся с желанием подойти к ней, чтобы сопровождать в течение всего этого короткого пути, теперь быстро направился, почти побежал навстречу нашей героине, намереваясь в случае необходимости подхватить её.

Но, к счастью, приступ был непродолжительным. Очень скоро Консуэло удалось совладать с собой и она медленно пошла дальше. Всё это время наша героиня не поднимала головы, и оттого тем, кто ожидал её, казалось, что Консуэло чувствует себя хуже, чем это было на самом деле. Но, когда доктор оказался рядом с ней — наша героиня сказала — вначале очень вежливо и учтиво, дабы избежать лишних объяснений, вопросов и подозрений — понимая, что и на неё, и на доктора смотрят все члены семьи Альберта:

— Нет, нет, прошу вас, не нужно, это было всего лишь краткое мгновение.

— Позвольте, я всё-таки доведу вас до кресла. Ваше состояние внушает мне беспокойство — ведь вы только что едва не потеряли сознание. Как врач, но прежде всего как неравнодушный человек, я не мог бы допустить подобного, — проговорил доктор, и, надо отдать должное — мягко, тактично, еле ощутимо, однако надёжно обхватив рукой спину Консуэло, но наша героиня повернулась к доктору, холодно посмотрела прямо в его глаза и твёрдо повторила:

— Я ещё раз говорю вам, что не нуждаюсь в этом. «Неравнодушный человек»? , —этих слова Консуэло произнесла с едва заметной горькой усмешкой, сощурив глаза, — Вы можете обмануть кого угодно — и ввиду этого всего прежде мне безмерно жаль всех этих доверчивых людей, — Консуэло едва заметным поворотом головы указала взглядом в сторону, где стояли родные её возлюбленного, — но только не меня, — кроме ледяной решительности во всём облике и голосе Консуэло сдержанно, но очень явно выразилась сильнейшая степень презрения, которая заставила Сюпервиля оторопеть во второй раз за этот вечер и тут же бессознательно и беспрекословно убрать руку.

Весь этот диалог выражений лиц, слов и интонаций видели и слышали только они двое, пока шли по лестнице.

Шаги нашей героини оставались такими же нетвёрдыми, но Консуэло собрала всё своё мужество и продолжала идти без посторонней помощи, безмолвно отстранив свою ладонь, когда врач из совершенно искренних побуждений сделал робкую попытку взять хотя бы её руку. В эти минуты Сюпервиль действительно проникся сочувствием к этой несчастной молодой женщине, коей временами едва удавалось пребывать в ясном сознании.

«Как же сильно в ней страстное влечение к этому жалкому сумасшедшему фанатику! Как она говорила о любви к нему! Ах, если бы он того стоил! И как же хорошо, что смерть забрала его — перестал наконец понапрасну мучить своих родственников и эту бедную молодую женщину, несчастный безумец. Хотя, в сущности, он ведь сам-то ни в чём не виноват. Только жаль её — ведь подобным образом возможно реагировать лишь на самые худшие события — а следовательно, он и вправду отправился к праотцам. Но, впрочем, девичья натура непостоянна. Вскоре она забудет этого ненормального и увлечётся серьёзным, уважаемым человеком.»

«Я не дам ему прикоснуться к себе до тех пор, пока нахожусь в сколько-нибудь ясном сознании, — думала между тем наша героиня. — Да, этот доктор обладает способностью сострадать — но это проявляется лишь тогда, когда мучения человека очевидны и не связано с историей его жизни. Он не наделён ни способностью, ни стремлением понимать других людей. Этот человек не в силах проникать глубоко в человеческие сердца и чувствовать то, о чём безмолвно говорят души.»

Наконец, каждый в своих думах — оба они преодолели последнюю ступень лестницы.