Перегрин (джен)

Гарри посмотрел на солнце, прикрыв глаза рукой. Битый час на солнцепёке, перетаскивая неподъёмные мешки с овсом с одного конца необъятного внутреннего двора на другой. Такое ощущение, будто у Перегрина целый табун лошадей, а не одна тощая кобыла.

Поттер раздраженно бросил мешок и уселся на него, вытирая крупные капли пота, выступившие на лбу. Солнце словно застыло в центре неба, будто бы в библейской сцене, когда Иисус Навин штурмовал филистмянский город…

Эту историю, а так же многие другие, Сигурд рассказал Гарри во время их долгих лесных прогулок и валяний на берегу. Гарри узнал от норвежца о могучем Голиафе и победившем его Давиде, о хитроумном Локки и Одиссее-путешественнике, о прекрасных Елене и Парисе… Сигурд знал сотню и одну историю о древнем мире, полном загадок и тайн. Он рассказывал свои полусказки-полубыли непередаваемо завораживающе, а уж для Гарри, из памяти которого уже давным-давно истёрлись нехитрые рассказы Северуса Снейпа, эти повествования стали первыми в его жизни сказками.

Кроме того, Сигурд рассказал Гарри массу всего интересного о устройстве магического мира. Мальчику было интересно абсолютно всё — начиная с того, что все семейства волшебников строго делятся на касты и заканчивая основными принципами магического порядка.

Гарри впитывал информация как губка, не разбирая нужной и ненужной, он судорожно старался запомнить каждое услышанное имя и каждое произнесённое Сигурдом заклинание, пусть даже эти заклинание и не сработали бы с волшебной палочкой.

Фергюссон был доволен Гарри. Он находил его довольно талантливым мальчиком, хотя и понимал, что век его будет недолгим… Перегрин, в присутствии норвежца, обходился с парнишкой в сотню раз жестче, чем обычно и порой доводил ребёнка до слёз.

Норвежец, так полюбившийся Гарри, уехал две недели назад, оставив мальчику кучу различных интересных историй, пару башмаков огромного размера, обещание приехать ещё раз через пару месяцев, а так же латунный кельтский крестик.

— Носи его не снимая, — Сигурд накинул на шею мальчика тонкую льняную верёвочку, заколдованную чарами Неразрываемости.

Гарри глянул в его светлые лучистые глаза и коснулся его впалой щеки маленькой смуглой ручкой, покрытой совсем недетскими мозолями:

— Ты правда навестишь меня?

— Правда-правда, — норвежец потрепал мальчишку по взъерошенными чёрным волосам и улыбнулся, — Гютт, я торжественно клянусь, что мы с тобой встретимся ещё не раз. Сигурд Фергюссон никогда не нарушает своего слова.

Сигурд встал с колен, на которых стоял, что бы быть с Гарри примерно одного роста, отряхнул свои полотняные брюки, поправил на плече котомку (что-то в ней негромко звякнуло) и пошёл прочь от замка…

Закат горел всеми оттенками красного.

Гарри помотал головой, отгоняя мух, которые так и липли на его одежду, пропитанную потом. Запустил руку за пазуху и вытащил кельтский крестик желтого металла.

Поттер уже столько раз разглядывал его, что казалось, запомнил наизусть каждую его царапинку, каждую трещинку и щербинку.

Крест тыл небольшого размена, сделанный из латуни, местами уже пошедшей тёмными пятнами. Вообще амулет был довольно грубой работы, на мягком металле остались следы ковки и щербины от щипцов, которыми крест доставали из формы. Никаких узоров, которые обычно покрывают кельтские амулеты, на поверхности латуни не было.

Гарри вздохнул и спрятал свой крест под рубашку. Рубашка, к слову сказать, была чистой, хотя и напоминала больше лохмотья дементора, чем одежду, ибо Сигурд сумел-таки привить Поттеру любовь к чистоте. Кроме того, Гарри ни в чём больше не хотел быть похожим на своего грязного и грубого хозяина. Мальчик по нескольку часов каждый вечер тратил на банные процедуры — изо всех сил скоблил свою кожу, распутывал скатавшиеся за день волосы, по мере надобности ножом обрезал отрастающие на ногах и руках ногти.

* * *

Невилл Лонгботтом, победитель Тёмного Лорда и наследник Рода Лонгботтомов, принадлежащий к Аркану Лозы, изо всех сил таращил глаза в книгу, стараясь не уснуть. Ему нужно, нужно было прочитать эту книгу к завтрашнему дню. В книге было шестьсот страниц, а Невилл едва осилил пятьдесят, полных специфической магической терминологии, непонятных суждений и ещё более непонятных магических законов и следствий из них.

Невилл Лонгботтом отлично понимал, что до завтрашнего дня он ни за что не осилит эти шестьсот страниц, и поэтому изо всех сил старался хотя бы не уснуть.

Больше всего ему сейчас хотелось бы выйти из пыльной и сумрачно-прохладной библиотеки в сад, где всюду росли растения, порхали бабочки… Он хотел бы поиграть со свежесделанным воздушным змеем, рыжим котёнком, подаренным им на день рождения бабушкой да и мало ли чем может заняться восьмилетний мальчик, оказавшись в саду!

Невилл помотал головой, оторвал взгляд от пляшущего на стеле солнечного зайчика и с тяжёлым вздохом уставился в книгу.

Да, быть победителем Волдеморта — это сложно… Особенно, когда ты сам ничего об этом не помнишь. Невилл, как ни старался, не мог ничего вычленить в своей памяти, что могло бы быть связанным с Тёмным Лордом. А странно, он заставил злого волшебника развоплотиться уже в сознательном возрасте, когда человек уже вполне может запоминать какие-то события.

Невилла это расстраивало. Расстраивало это и его бабушку Августу Лонгботтом — суровую женщину с железными принципами. Августе не нравилась вся эта история с Сами-Знаете-Кем. Она с недоверием относилась к способностям собственного внука, как бы невероятно это не звучало. Нет, ни в коем случае она не верила, что ребёнок из Варны Волхвов может убить потомка Салазара Слизерина.

В то время, как Невилл штурмовал теоретические основы боевой магии, его Бабушка пила чай в гостиной. Нет, не той парадной и светлой гостиной, что была соединена с оранжереей, а в так сказать, гостиной для личных встреч. Августа не слишком любила большие и открытые помещения, её по нраву больше были небольшие комнаты, заставленные мебелью на гнутых ножках, больше похожие на комнаты старых дев, помнящих ещё свадьбу королевы Виктории.

Итак, мадам Лонгботтом сидела в одном из кресел с высокой спинкой и бархатной обивкой, истёршейся от времени, и тасовала в руках карты таро. Карты были не простыми, а… нет, в подумали неверно, не золотыми, а отличным предсказательским инструментом, изготовленным в пятнадцатом веке неизвестным, но талантливым итальянским мастером.

Карты были сделаны из невероятно тонких деревянных пластинок, богато украшенных тусклой позолотой. Картинки старших арканов были живыми — люди и магические существа запросто двигались и переходили с карты на карту, а растительный орнамент, увивавший кромки живых картинок, постоянно менялся: то выбрасывал гибкие плети, то распускал диковинные цветы, то засыхал и опадал желтыми листьями.

Августа еще раз размешала карты и принялась раскладывать их на столе в гадательном порядке. Её губы беззвучно шептали имя того, на кого она делала расклад. И имя это было явно не «Невилл».

Карты легли в установленном порядке на тёмно-красной скатерти –Кельтский Крест, пожалуй самая известная гадательная техника, дошедшая до нас из далёкого прошлого, когда карты раскладывали даже для того, что бы узнать, какая завтра будет погода.

Первая карты, самая важная — причина. Причиной оказался некий Безумец, слепо идущий вперёд, человек для которого время принимать решения уже минуло. Карта вторая — решение. И — несомненно — Император, сын Утра. Независимость, Смелость, Мужество, Мудрость, Сила, Власть…

Авруста глянула на мощную фигуру Императора, которая практически целиком занимала всё поле карты и увядший растительный орнамент. Пожилая женщина задумчиво постучала указательным пальцем по открывшейся карте, нахмурилась и продолжила гадание.

Отражением мыслей и надежд объекта гадания стала Сила. Нежная девушка, одетая в простую рубашку, с легкостью разорвала пасть льву и помахала рукой гадательнице. Сопротивление злу, року, жестокости — так истолковала Августа эту карту.

Четвёртая карта — карта чувств. Дьявол. Искушение. Красивый, божественно красивый молодой человек в королевском одеянии и с маленькими роками на голове протягивает девушке, чудовищно похожей на Силу с предыдущей карты, яблоко.

Августа глубоко задумалась. Что же преследует его? Какие искушения, какой ещё рок? Какая жестокость?

Мадам Лонгботтом торопливо открыла шестую и десятую карты. Пожалуй, самые главные, ибо они говорили о будущем и конце пути соответственно.

Шестая карта — Звезда. Надежда, перемена к лучшему. А десятая карта оказалась Башней Молний — крах, низвержение, разрушение, тупик.

Августа замерла над полуоткрытым раскладом в смешанных чувствах. Она не хотела верить в то, что ей сказали карты. Ни за что.

Она потянулась было к пятой карте, которая должна была бы поведать ей предысторию создавшееся ситуации, но хлопок трансгрессии заставил её вздрогнуть. Домовуха, которая и была причиной шума, согнулась в почтительном поклоне. Мадам Лонгботтом немного недовольно посмотрела на костлявую согбенную фигурку.

— Тэми, что ты хотела?

— Теми пришла сообщить Хозяйке, что в Дом прибыл старый маг, да мэм, маг который является учителем молодого Хозяина.

— Дамблдор, — Августа поднялась с кресла.

— Да мэм, мистер Дамблдор, он сказал Тэми, что его так зовут, — служанка закивала головой.

— Как он тебе понравился? — Августа принялась расправлять складки на своём бархатном платье.

— Что? — Тэми удивлённо глянула на пожилую женщину. Она была слугой и никак не могла понять, как это маг мог бы ей понравиться. Она должна была служить им, а не разбираться в них, как в крупе.

— Ничего, — Августа улыбнулась Тэми и махнула рукой на стол с неприбранными картами, — Уберись тут и принеси потом нам с мистером Дамблдором чаю.

Домовуха снова согнулась в поклоне, а Августа Лонгботтом отправилась в светлую комнату, где её ожидал гость.

* * *

Гарри Поттер, никому неизвестный мальчик, лежал на траве и блестящими от слез глазами глядел в сине-фиолетовое ночное небо, на котором начинали загораться ранние звезды. Он скучал по Сигурду. Он ненавидел Перегрина. Он был маленьким мальчиком, которого, как безвольного барана привели на убой.

Гарри достал одну из своих волшебных палочек и выпустил в небо снов золотистых искр. Когда последняя из них растворилась в прохладном ночном воздухе, мальчик понял, что не сдастся. Он убьет Перегрина. Когда-нибудь.