Око за око. Мюнхенский сговор (гет)

Дамы и господа, минутку внимания. С этой главы начинается ООС, AU и прочий авторский произвол, более или менее обоснованный. Слабонервных просьба не читать — в перспективе будут пытки и прочие интересные вещи. Все остальные — добро пожаловать.

За все, что вытворяют герои, автор ответственности не несет.

Приятного прочтения.

Нож соскользнул с наполовину очищенной картофелины и полоснул по пальцу. Гермиона, чертыхнувшись, сунула его (палец, а не нож) в рот — унять кровь: в полевых условиях приготовление пищи без магии превращалось в крайне экстремальное занятие.

— Гермиона? — в палатку просунулась лохматая черная голова. — У тебя все в порядке?

— В полном, — заверила она.

— Правда? — Гарри почесал в затылке и окинул скептическим взглядом груду нечищеной картошки, которой только предстояло стать обедом. Ну, или чем-то на него похожим. — Может, тебе помощь нужна?

— Какая? — Гермиона выдавила из себя улыбку. — Гарри, все на самом деле в порядке. Иди, карауль дальше.

Да-да, Гарри, все хорошо. Не настолько, правда, как хотелось бы.

С момента перехода прошло два дня. За эти два дня Гермиона не успела сделать ничего, кроме того, как понять, в какой именно момент своего прошлого она попала: следующий день после ухода Рона — девушка поняла это после того, как не увидела его рюкзака в углу палатки и по тому, как Гарри прятал глаза при упоминании имени друга. Если тогда Гермиона не могла найти себе места от расстройства и беспокойства, то сейчас только обрадовалась — хоть кто-то из них не пострадает. Гарри при виде успокоившейся подруги тоже приободрился и как будто даже повеселел: видимо, подумал о том же, что и она.

Во всем остальном положительных моментов не предвиделось. Переброс в прошлое вышел слишком… неожиданным, слишком спонтанным. Чертов Лестрейндж, отправляясь сюда, наверняка имел план действий, у Гермионы же не было ни единой мысли о том, как быть и что делать.

Ну, зато ты точно знаешь, где искать оставшиеся крестражи. И ты сможешь спасти Фреда, Колина, Тонкс…

Может. Вот только не знает, как — не запирать же их в «Норе» или доме Андромеды. И про крестражи Гермиона знает. И не имеет ни малейшего представления о том, как их достать.

Диадема? В Хогвартсе. Даже если удастся связаться с Джинни и Невиллом, как они смогут ее передать и не пострадать при этом сами? Не стоит забывать про Кэрроу и Снейпа. Особенно про Кэрроу.

Гарри? Даже не думать об этом. Профессор Дамблдор мог ошибаться, должен быть какой-то другой выход.

Нагайна? Проще луну с неба достать.

Медальон? У них. Только вот клыков василиска поблизости нигде не завалялось, а вызывать Адское пламя посреди леса — не лучшая идея.

Чаша? О том, чтобы вдвоем соваться в сейф Лестрейнджей, не может быть и речи. Да и о том, чтобы вообще соваться: вся семейка вполне себе жива, дееспособна, адекватна в максимально возможной для нее степени и очень, очень ревностно относится ко всему, что касается Волдеморта, и в особенности — его безопасности. А уж как кое-кто обрадуется, если они с Гарри попадутся…

Кстати, о Лестрейнджах.

Гермиона принялась скрести несчастную картофелину с двойным остервенением. Помимо крестражей и находящихся под угрозой гибели близких, в этой реальности у нее была еще одна проблема. Очень крупная проблема. И эта проблема носила конкретные имя и фамилию.

Получилось ли у него совершить переход? Ох, хорошо бы, если нет, но тогда здешний мальчишка по имени Сигнус Лестрейндж все равно должен умереть или оказаться в Азкабане: Гермиона слишком хорошо знала, каких бед он способен натворить при определенном стечении обстоятельств. А если получилось? К кому тогда он побежит? Кому расскажет о том, что знает — безумной матери, для которой Темный Лорд превыше всего остального? Или отцу — умному, но конченному мерзавцу? Или самому?..

Гермиона отложила клубень и со вздохом принялась за следующий. Даже ей, отличнице по арифмантике, было невозможно решить уравнение с таким количеством неизвестных. Поэтому оставалось одно — не торопить события и ждать ближайшей развязки, то есть Рождества и похода в Годрикову Лощину. А пока — не говорить никому, что она из будущего. Даже Гарри.

И потихоньку надеяться, что Лестрейнджа во время ритуала приголубило магической волной и отшибло память. А еще лучше — зашибло насмерть.

* * *

Первым, что почувствовал Сигнус, была адская головная боль.

Создавалось ощущение, как будто его накануне в драке со всего размаху приложили мешком с песком. Или квиддичной битой, что вероятнее. Проблема состояла в том, что он в упор не мог вспомнить, кто и почему мог это сделать — кандидатов и причин было так много, что Сигнус просто терялся в догадках. И, наверное, не догадался бы даже под угрозой материнской выволочки; в прежние времена Беллатрикс могла часами вытряхивать из непутевого отпрыска душу, допытываясь, с кем он, наплевав на запрет на дуэли и драки, умудрился сцепиться на этот раз. Если учесть, что Сигнус дрался с кем-нибудь — как на палочках, так и на кулаках — через два дня на третий, то не было ничего удивительного в том, что он изучил все укромные уголки как дома, так и в Малфой-Мэноре: копаться в отчетах или драить камеры, словив перед этим пару-тройку подзатыльников — совсем не то, чем хочется заниматься в свободные вечера, особенно когда остальная компания во главе с сестричкой планирует что-нибудь интересное.

Но, прежде чем угрожать неизвестно кому всеми карами земными и небесными, следовало понять, где он вообще находится. Судя по всему — на кровати; не в сарае, не в канаве, не под столом в третьесортном кабаке, куда его по доброте душевной запинал любимый дядюшка, с которым они до того выслеживали некоего подозрительного элемента (именно выслеживали, а не надирались на спор халявным элем, что бы потом ни утверждали матушка и Гвен), а на хорошей, чистой и удобной кровати, что не могло не радовать. Осталось выяснить самую малость: где эта кровать, чья эта кровать и главное — он точно тут один?

Сигнус приподнялся на подушках и застонал — виски отозвались колокольным звоном. На голове прощупывалась тугая повязка — плохо, в кровати больше никого не было — хорошо, сама кровать казалась странно знакомой… как и комната. Лепнина на потолке — ни дома, ни в берлинском особняке такого нет, тяжелые парчовые шторы, задернутые на высоких стрельчатых окнах, лакированный паркет… Сомнений нет — он у Малфоев, в той комнате, в которой жил с момента приезда в Великобританию и до смерти сестры. Постойте-ка…

Малфои. Нарцисса. Драко. Грейнджер. Ритуал.

Еще никогда в жизни Сигнусу Лестрейнджу не хотелось сдохнуть так сильно. Потому что жить ему больше незачем: у него ничего не получилось. Он подвел их всех: родителей, сестру и дядю, не получивших второго шанса или хотя бы нормального посмертия; Берту, оставшуюся беременной и беззащитной в почти чужой стране — теперь никто не сможет уберечь ее от Люциуса и его далеко идущих планов, пока ее законный супруг валяется здесь, будучи немногим лучше овоща… Своего нерожденного сына, которого обещала забрать Гвен…

Но, видит Моргана, у него не получилось не только по его вине!

Сигнус стиснул кулаки, наплевав на мгновенно загудевшую голову. Три предательства на троих — это слишком много даже для тетки с ее семейством. Кто из них, интересно, сейчас в доме — только она или все вместе? Неважно: хоть одного, хоть двух, но он сумеет забрать их с собой. И пусть судьями им будут те, кого они предали.

Берта… Бедная девочка. Ничего, о ней есть кому позаботиться: Долоховы и Курт, слава Мерлину и Моргане, живы и здоровы, а он оставил соответствующие инструкции насчет них перед ритуалом. Умерев, он развяжет ей руки и обезопасит сына — Гвен не сможет до них добраться, раз он выполнит свое обещание; валяясь здесь, он подставляет жену еще больше — Люциус прекрасно осведомлен о ритуале, так что вполне может шантажировать этим Берту и крутить их семьей так, как ему захочется. Мерлин, каким он, Сигнус, был идиотом, затевая все это под носом у Малфоя… Ничего, сейчас он все исправит.

Свеча на прикроватном столике стояла совсем близко к балдахину — стоит только подтолкнуть, и огонь разгорится моментально. Пусть горит. Пусть сгорит к драккловой матери и этот дом, и его обитатели, и то, что было, и то, что могло бы быть!

Сигнус практически дотянулся до подсвечника, когда негромко скрипнула, открываясь, дверь, и в комнату вошла женщина с подносом, уставленным фиалами с зельями. Юноша скрипнул зубами и нехотя отдернул руку: тетка всегда заявлялась в самый неподходящий момент, а уж чутье на всякого рода неприятности у нее было феноменальное. Он мог бы столкнуть свечу у нее на глазах, если бы она вошла к нему просто так, спросить, как он себя чувствует, к примеру, но… этот поднос… Эти зелья…

Если Малфои хотели его унизить, то ничего лучше не смогли бы придумать даже при всем желании.

Женщина подошла совсем близко и поставила поднос на столик. Ее лицо оставалось в тени; Сигнус видел только край темного платья и тонкую бледную руку, поднимавшую фиалы на свет. Видимо, Министерство так и не отстало от дорогих родственничков — вон как тетушка исхудала…

— Уйдите, — бросил он, отворачиваясь и натягивая одеяло повыше; голосовые связки вместо желаемого шипения выдали нечто среднее между хрипом и карканьем. — Уйдите, пожалуйста.

Женщина ответила не сразу. Прошло несколько минут, прежде чем тишину прорезал ее голос — неожиданно низкий и чуть хрипловатый:

— Во-первых, с каких это пор мы на «вы», а, во-вторых, с чего это ты на меня вызверился?

Сигнус замер, не веря своим ушам.

— Мама?!

— А ты ожидал увидеть кого-то другого? — Беллатрикс вынула пробку, понюхала содержимое фиала, поморщилась и отставила его в сторону. — Интересно, кого?

Сигнус поморгал — так, на всякий случай. Потом ущипнул себя за подбородок: щипок вышел несильным, но ощутимым. Выходит, это не сон.

— Я не сплю…

— Сейчас? Нет. Сейчас ты несешь какую-то чушь.

— Я не сплю, — с нажимом повторил Сигнус. — Значит, я умер.

— Умер, говоришь? — Беллатрикс прищурилась и неожиданно дала сыну слабый подзатыльник; Сигнус вскрикнул — голову тут же заломило. — Что, больно? Раз больно, значит, живой.

— Не уверен, — буркнул Сигнус. — Ты же тоже умерла. Кто знает, может, один мертвый может стукнуть другого мертвого, и тому станет больно?

Беллатрикс как-то странно посмотрела на него и вышла из комнаты. Через какое-то время Сигнус уловил доносившееся из коридора обрывки разговора — мать с кем-то спорила, но долетали лишь отдельные слова: «Очнулся… Говорит, что… А может?.. Ну да, приложило его неслабо… Поняла… Это и это, ясно, спасибо, Джой…». Джой? Джозеф Трэверс? Но он-то вроде жив…

— Дней десять не аппарировать, не пользоваться порталами и камином, а самое лучшее — вызвать целителя из Мунго, — проворчала Беллатрикс, возвращаясь. — Застрять у дражайшей сестрицы почти на две недели — именно то, чего я хотела.

— Десять дней?!

— Тебе вроде как нужен покой, — Беллатрикс вновь занялась перестановкой зелий. — Так, это утром, это пока не нужно, это тоже… Держи, пей.

Сигнус единым духом проглотил зелье Сна-без-сновидений: реальная или призрачная, мать была на него за что-то очень сердита, и спорить с ней в такой момент в любом случае было чревато.

— Мам… А это на самом деле ты?

Беллатрикс вместо ответа положила ему на лоб ладонь — узкую, шершавую и приятно прохладную.

— Точно, бредишь, прав был Трэверс. Я это, балбес, я. Доказательства нужны?

— Нет... — Сигнус зевнул и сполз пониже, на подушки: зелье начало действовать. — Оборотное нельзя… с волосом покойного, я помню… да и не смогли бы они…

Глаза у него закрывались сами собой; мысли путались, как локоны у Гвен, когда она однажды забыла расплести косу на ночь. Странно это, так странно, когда ты спишь и видишь сон о том, как ты засыпаешь…

— Все-таки ты мне снишься… Это ничего, я все равно тебя защищу… вас всех… ты, главное, снись мне подольше…

— Буду, — пообещала мать и осторожно присела рядом; сквозь надвигающийся сон Сигнус почувствовал знакомый терпкий запах ее духов. — Спи, несчастье мое. Навоевался, хватит с тебя пока.

Сигнус улыбнулся и наконец-то уснул — спокойно и тихо, впервые за долгое время.

* * *

— Что-то долго он спит.

— Ничего, пускай дрыхнет. Я бы сейчас тоже не отказался вздремнуть.

— И что тебе мешает?

Сигнус поморщился и уткнулся носом в подушку. Просыпаться ему не хотелось — уж очень хороший сон снился, но болтовня рассевшихся в ногах друзей основательно мешала заснуть обратно.

— Много чего… О, пацаны, он глаза открыл! Эй, не мухлюй, мы все видели!

— Давай, подъем! Подъем-подъем, кто спит — того убьем!

— Рудый, хватит спать, годный рейд проспишь!

— А я-то думал, вы нас уже не путаете*, — буркнул Сигнус, открывая глаза и потягиваясь. — И да, эта шутка морально устарела еще год назад.

С одной стороны, он был рад видеть этих обормотов, своих названых братьев. С другой — видимо, с ним все было очень плохо, если Малфои соизволили с ними связаться. Хотя с Долоховых — Стася, Петра и Павла — могло статься принестись в Британию без приглашения, просто узнав о том, что с Сигнусом беда.

— Долго я здесь провалялся?

— Ща прикинем, — Стась зашевелил губами, подсчитывая что-то в уме. — С тех пор, как навернулся — два дня, сегодня третий. Ночью, говорили, в себя приходил.

Сигнус кивнул: все хорошо, три дня — не такой уж и большой срок, ничего непоправимого за него произойти не могло. Теперь нужно побыстрее поправляться и убираться отсюда.

— Как Берта? С ней все в порядке?

— А чего с ней может случиться? — удивился Павел; Сигнус с досадой вспомнил, что ничего не говорил друзьям о беременности жены — они вполне могли начать отговаривать его от авантюры. Уж лучше бы отговорили. Нет, каким же он все-таки был идиотом… — Заскакивала примерно час назад, все спрашивала, как ты да что с тобой. Еле выпроводили.

— Ясно, — Сигнус покосился на напольные часы в углу комнаты: без четверти полдень. Что-то он и на самом деле разоспался. — Стась… ты сказал, что я навернулся? Откуда?

— А ты что, ничего не помнишь? — насторожился Петр. Сигнус покачал головой. — Подстава… Вроде с пристройки какой-то, как мы поняли. Но мы не видели, нам мелкий Малфой сказал…

— Ах, мелкий Малфой…

Сигнусу всю жизнь твердили, что тот, кто убивает кровную родню, проклят магией и людьми, но сейчас он всерьез думал о том, что не станет сдерживаться, когда увидит кузена, да и тетку тоже. Про Люциуса нечего было и говорить.

— Он сказал, а вы поверили?

— Мы думали, что ты нам сам расскажешь, — пожал плечами Павел. — Но если ты ничего не помнишь… Ты сдурел?!

Последнее относилось уже не к Сигнусу, а к Малфою: Драко, бледный как мел, влетел в комнату быстрее молнии, запер двери и, тяжело дыша, навалился на них всем телом.

— Ты что тут забыл? — холодно спросил Сигнус, садясь в постели. — И отойди от двери, сделай милость. Не мантикора же за тобой гонится?

— Не смей указывать мне в моем доме, — огрызнулся Драко; его лицо постепенно вместо бордового принимало свой обычный, бледнопоганчатый цвет. — Меня в школе отпустили на выходные. И… о, да по сравнению с тем, что за мной гонится, бешеная мантикора — просто котенок!

— Вот как? — мягко улыбнулся Сигнус; Долоховы скривились так, как будто слопали ящик лимонов на троих. — В таком случае, отойди, пожалуйста. Я очень хочу видеть того, кто хочет с тобой разобраться и, может, даже помочь ему. Ты оглох?

Кузен открыл было рот, но сказать ничего не успел. Дверь в комнату распахнулась от мощнейшего пинка; одна из резных створок, открываясь, придала Драко ускорение, и он, не удержавшись на ногах, пропахал носом паркет до самой кровати, свалившись где-то в изножье. В проеме появилась стройная фигурка, и звонкий девичий голос вопросил:

— Ну и где, мать вашу в три Авады, этот дракклов олух, мой братец?!

И вот здесь Сигнус решил, что сошел с ума — сон и явь перемешались так, что он не мог понять, где что. Мать ему снилась, это точно, и Гвен, вероятно… тоже снится… сейчас. Но благоухающий перегаром Стась более чем реален, как и лыбящиеся двойняшки. И Драко, расквасивший нос о спинку кровати — вон он стонет…

Драко ему точно сниться не может — не те у них отношения. Да и сам сон чересчур яркий, чересчур детальный, чересчур… ощутимый: во рту до сих пор вяжет от зелий, ноет нога, отдавленная развалившимся Павлом, саднят ожог от неудачно разорвавшейся дымовой шашки на запястье и ободранные костяшки. Костяшки? Ободранные? Да он после бегства в Берлин следил за руками похлеще всех Малфоев вместе взятых — положение, видите ли, согласно Берте и Курту, обязывало!

Мерлин, неужели у него все-таки получилось?

Ладно, расплата с Малфоями откладывается до выяснения обстоятельств.

— Так, ребятки, — бас Стася вывел Сигнуса из ступора; Долохов одной рукой крепко держал за шиворот обоих дядей, а второй пытался подцепить с пола Драко. — У нас в государстве каждый располагает своей задницей как ему заблагорассудится? Так вот, мы свои поднимаем и уе… уходим. Сами разбирайтесь тут, мы жить хотим еще. Малфой, не ной и шевели ногами, а то еще не так прилетит. Всем пока.

Вся компания, включая окровавленного Драко, спешно ретировалась к выходу и исчезла. Гвен мрачно проследила за захлопывающейся дверью, а затем развернулась к брату.

— Ты, пустоголовый, заносчивый, самодовольный… Ой!

Сигнус не стал ее слушать — вскочил с постели, невзирая на проснувшуюся головную боль и сгреб в охапку. В следующие несколько секунд его колотили кулачками по груди, обещали проклясть, обиженно-сердито сопели куда-то в район шеи — когда им исполнилось тринадцать, он резко начал прибавлять в росте, Гвен же выросла не больше чем на дюйм-полтора, и в итоге оказалась чуть не на голову ниже — но Сигнусу на все это было плевать: он обнимал сестру. Теплую. Живую. Настоящую. У того наваждения из снов всегда была очень холодная кожа…

Но на этот раз, кажется, все происходит наяву. Выходит, есть на этом свете справедливость.

— Сай? — растерянно спросили у его подбородка. — Что случилось?

Сигнус постарался шмыгнуть носом как можно незаметнее.

— Все в порядке, — он мягко отстранил сестру и в шутку дернул ее за черный локон. — Просто я скучал.

— Ты валялся без сознания, — скептически поправила Гвен. — Ты не мог по мне скучать.

— Ну, значит, я рад тебя видеть.

И ты даже не представляешь, насколько.

— Ты хоть что-нибудь помнишь, герой?

— Нет, — Сигнус забрался под одеяло; в комнате было прохладно и на окне виднелись остатки изморози, но на душе у него стояла самая настоящая весна. — А должен?

— Да там и помнить-то нечего, — Гвен картинно повалилась на другую половину кровати. Сестра была в куртке, старых форменных штанах и забрызганных грязью ботинках, волосы заплела в короткую, уже растрепавшуюся косу, и от нее пахло пороховым дымом и кровью — почти наверняка охотилась где-то неподалеку. Сигнус подумал, что хорошо, что ее не видят мать и тетка Нарцисса. — Ты поспорил с… ой, кажется, Монтегю, что пройдешь по гребню малфоевской крыши. Прошел половину и свалился. Собственно, все.

— Свалился с малфоевской крыши и не переломал к дракклам кости? — недоверчиво спросил Сигнус. — Да ну тебя.

— Подковы гну и гиппогрифов подковываю! Выброс у тебя случился, стихийный, — Гвен смешно почесала нос. — Мама сказала — в детство впал, только раньше у тебя погремушки летали…

— Можно подумать, у тебя они не летали, — съехидничал Сигнус. — Давай дальше.

— Ну, Джим Трэверс рассказывал: ты, мол, лежишь, его отец вокруг тебя с диагностическими чарами суетится, мама на Монтегю собаку спустила…

«Бедный Грэхем», — подумал Сигнус.

— …а тут оказывается, что ты живой и почти здоровый — выброс, якобы, падение смягчил, и ты только сотрясением мозга отделался. Сильным, правда. Джим говорил: мама так на тебя внимательно посмотрела, а потом спрашивает: «Джой, как ты считаешь, мне его сейчас прибить или подождать, пока очнется?».

— И?

— И ничего, — пожала плечами Гвен. — Перетащили тебя сюда, а дальше ты знаешь. Я-то в лес сбежала, вернулась — и сразу к тебе. Думала, убью придурка. А может, еще и убью, нам теперь из-за тебя две недели тут мариноваться. Чего ради тебя вообще на крышу понесло?

Сигнус смутно припоминал, что там, в другой версии его жизни, тоже был какой-то похожий спор. Но вот с кем, из-за чего и чем он закончился, этого юноша вспомнить не мог.

— Понятия не имею.

— Зато я имею — дятел ты, братец мой милый, вот и все. Башку расшиб, перепугал всех, да еще и…

Сестра осеклась, сообразив, что сболтнула больше, чем следовало. Сигнус напрягся.

— Продолжай.

— Ты… ты только не волнуйся, — осторожно начала Гвен. — Сай, выброс был достаточно сильным, и…

Сигнус почувствовал, как сердце летит куда-то в желудок.

— Я что, сквиб?!

Стоило оно того? Скажи, стоило рисковать всем, что у тебя есть для того, чтобы в итоге оказаться еще беспомощнее, чем раньше?

— Чтоб тебе рот с мылом вымыть и пеной подавиться! — разозлилась Гвен. — Дай договорить, дракклятины кусок… Ай, больно же!

— Помни, кто старше, — буркнул Сигнус. Любимая сестренка могла часами выносить ему мозг и нервы, и заткнуть ее было делом достаточно проблематичным, к тому же не обходящимся без небольшого физического насилия, вроде слабого пинка. — И договаривай.

— Ты — не сквиб, но колдовать какое-то время не сможешь, — куда спокойнее сообщила Гвен. — Недолго, недели две, ну, месяц, много сил потерял. Говорю же — идиот, только им так может повезти.

— Гвен, милая…— ласково начал Сигнус. Ему вдруг пришла в голову идея еще одной, последней проверки: та, из его кошмаров, никак не реагировала ни на подколки, ни даже на слабые угрозы — она просто делала вид, что не слышит их. — Если ты еще раз назовешь меня идиотом, то я тебя…

— Что?

— Отлуплю. Как там бишь: «Жена должна быть покорна мужу своему, дочь — отцу, а сестра — брату перворож…» Аугф!

Теперь точно можно было не беспокоиться, он все сделал, как надо: эта Гвен отреагировала правильно.

— Гвендолин, прекрати душить брата, другого у тебя все равно не будет, — бросила Беллатрикс, прикрывая дверь за собой. — Это во-первых. Гвен!

— А во-вторых? — недовольно пропыхтела та, но подушку от лица Сигнуса все же отняла, напоследок от души заехав ему по ребрам.

— А во-вторых, марш переодеваться. Нас Нарцисса к обеду ждет, ты забыла?

Сигнус беззвучно посмеивался, наблюдая за тем, как вытягивается лицо у сестры. Полтора часа в обществе тетки и ее семейства, а значит, полтора часа вынужденной потребности строить из себя нечто среднее между мраморной статуей и мороженой треской — что может быть лучше? Тем более, когда ты сам в этом не участвуешь.

— А… а может, ты скажешь, что я решила повторить подвиг Сая, тоже свалилась с крыши, и мы теперь рядом лежим? — сделала большие глазки Гвен.

— Нет.

— Ну… тогда я еще не вернулась.

— Она тебя видела.

— Тогда…

— Гвен, это не обсуждается. Я не спущусь к ним одна, а если мы не придем, мне придется все эти десять дней, — Беллатрикс недовольно покосилась на сына, — выслушивать нытье твоей тетки. Вперед.

Гвен тяжело вздохнула и слезла с кровати.

— Там будет Драко?

— Да. И даже не думай о том, чтобы подсыпать ему чего-нибудь в суп.

— Мать-легиллимент — это чистое зло, — проворчала Гвен себе под нос и чуть громче добавила, — это прерогатива Сигнуса, мама. Я совершаю исключительно вербальные атаки на то, что… хм, у нашего кузена вместо мозга

— Рада, что у вас такое разделение труда, — фыркнула Беллатрикс. — У нас всего час на то, чтобы привести себя в порядок. Если соберешься за сорок минут — так и быть, я не скажу Руди, что ты опять брала его дробовик.

— Да там и собираться нечего…

— Вымойся, от тебя порохом за милю несет! Еще одну тираду Цисси о том, что моя дочь — не леди, я не выдержу!

Гвен еще раз вздохнула, показала кулак брату и вымелась прочь. Сигнус почесал в затылке:

— Это из-за меня, да?

— Ну, — Беллатрикс побарабанила пальцами по косяку двери. — Скажем так: если бы ты не полез на эту дракклову крышу, не свалился оттуда и не провалялся два дня без сознания, мы были бы уже дома.

— Ясно, — резюмировал Сигнус. — Я идиот?

— Заметь, сын, не я это сказала.

Да какая разница, мама, кто это сказал…

Главное, что я теперь дома.

* * *

Перед глазами маячил белый потолок. Вокруг — нежно-кремовые стены, небольшие столики, уставленные фиалами с зельями… Где он?

— Герр Лестрейндж, наконец-то вы очнулись. Позвольте представиться: Теодор Шварцкопф, ваш целитель.

Незнакомый бородатый мужчина в очках. Немецкая речь. Что происходит?

— Что… со… мной?

— Вы находитесь в клинике святого Мартина, в Берлине. Очевидно, у вас дома произошел несчастный случай. Вы хоть что-нибудь помните?

О да, он хорошо все помнил. Слишком хорошо. Но целителю об этом пока лучше не знать.

— Бер… та?

Шварцкопф помрачнел, снял очки и протер их полой лимонной мантии.

— Герр Лестрейндж… Мне не следует этого говорить, но лучше вам узнать это сейчас. Вы — единственный, кто выжил после взрыва. Ваша супруга и ваш кузен, герр Малфой, погибли сразу; ваша напарница, фройляйн Грейнджер, скончалась час назад, не приходя в сознание. Мне очень жаль.

— Нет!

Только не Берта… Драккл с Малфоем и Грейнджер, так даже лучше, но только не Берта, он же все рассчитал, только не Берта, так не должно было быть…

— Нет!

— Чш-ш-ш. Тихо. Все хорошо. Я здесь, я рядом. Это сон, это только сон.

Сигнус рванулся было вперед — очевидно, кошмары выстроились в очередь и теперь сменяли друг друга один за другим — но его держали крепко.

— Тихо, тихо, — чья-то тонкая рука осторожно гладила его по голове. — Успокойся. В холмах высоких охотясь часто, глядела я все на океан…

Сигнус потянулся к палочке, но его обхватили еще крепче и начали укачивать, как маленького.

— Придешь сегодня ль, придешь ли завтра — лишь возвращайся, я буду ждать**, — продолжала напевать Гвен. — Сай, очнись. Это неправда. Этого нет, слышишь? Это — всего лишь — дурацкий — сон.

Сигнус длинно выдохнул и зарылся носом ей в плечо:

— Полезай ко мне. Здесь холодно, а ты даже без халата.

Дважды просить не пришлось: сестра змейкой юркнула под одеяло и улеглась рядом, подперев рукой голову.

— Мама сказала, что ты бредил, когда очнулся. Тебе… снился кошмар?

Сигнус кивнул.

— А сейчас… тоже он?

— Да.

Гвен нахмурилась.

— Расскажи мне. Расскажи мне, брат, — она протянула руку и отбросила с его лица несколько прядей. — Я поверю тебе, ты же знаешь.

— О некоторых вещах лучше не говорить, — Сигнус перевернулся на спину и уставился на балдахин: глаза неожиданно защипало, а то немногое, что удавалось увидеть в темноте, размыло, как в тумане — не хватало еще, чтобы Гвен увидела, чего не надо.

— Это так ужасно?

— Не то слово.

— Вот как, — Гвен задумчиво покусывала нижнюю губу. — Понятно тогда, почему ты так орал.

— Я орал? — удивился Сигнус.

— Угум. Как резаный. Я тебя успокаиваю, а сама думаю: ну все, сейчас весь дом сбежится. Мама-то ладно, она все понимает, а тетка опять морщиться начнет и про приличия нудеть — мол, родство родством, но все-таки…

Упоминание Малфоев и приличий заставило Сигнуса вспомнить последнюю встречу с Люциусом. Вспомнить и напрячься.

— Гвен.

— М-м?

— Ты знаешь, что про нас с тобой болтают некоторые… — Сигнус проглотил непристойное слово, — …одаренные личности?

— Нет. И тем более не знаю, почему это тебя стало волновать.

— Потому, что они болтают, что мы якобы спим друг с другом.

— Но мы и в самом деле спим друг с другом, — хмыкнула Гвен. — Особенно когда мне или тебе плохо. Так всегда было, с самого детства.

— Не… — Сигнус запнулся. — Не в этом смысле.

Он не сказал напрямую — знал, что Гвен догадается, о чем речь, и ждал чего угодно — ярости, обвинений во лжи, даже слез — но сестренка в очередной раз удивила его: фыркнула и взбила свою половину подушки.

— Я думала, ты выше этого. Мерлин, Сай, это даже не оригинально. Пускай треплют, что хотят, со временем им надоест. Всегда надоедает.

— Всегда? — переспросил Сигнус. — Еще скажи, что ты их знаешь.

— Конкретно по именам — нет, но я догадываюсь о них. Это те же, как ты выразился, одаренные личности, которые пустили слух о том, что наша мать — любовница Темного Лорда.

Сигнус стиснул зубы. Да, ублюдочная магглокровка когда-то говорила о чем-то похожем, но он не обратил особого внимания — решил, что это очередная орденская байка, не более. Оказывается, грязь исходила от своих же. Надо попросить отца найти этих крыс, и чем скорее — тем лучше; одно дело, когда они перемывают косточки сподвижникам Лорда, и совсем другое — когда чешут языками о чем-то важном. Планах того же Лорда на будущее, например.

— Сай, — Гвен пододвинулась чуть ближе и мягко коснулась его щеки. — Братик, я понимаю, что тебе не наплевать…

— Моих мать и сестру оскорбляют самым мерзким образом. Ты думаешь, мне должно быть все равно?

— …но сейчас надо именно плюнуть, — Гвен, казалось, не слышала его. — Ты разве не читал книг по истории? Приближенных к… правителям всегда обсуждают от и до. Самое разумное в этом случае — не обращать внимания.

«Это не ее слова», — подумал Сигнус. — «Повторяет за кем-то, за матерью, скорее всего».

— Что-то я не заметил, чтобы Малфоев особенно трепали.

— Малфои… — Гвен задумалась. — Знаешь… я говорила с мамой после появления той сплетни, и она сказала, что тетя… в общем, их семья настолько на виду, что их и обсуждать не интересно, как-то так. А родители как до Азкабана жили достаточно замкнуто — мама сказала, они не любили шумихи — так и сейчас не особо часто выходят… ну, как это… в свет, поэтому…

— …про нас интереснее сочинять всякую чушь, — закончил за нее Сигнус. — После сплетни, говоришь… А ты, случайно, маму не спросила…

— Правда это или нет? Спросила. Не напрямую, конечно, намеками.

Сигнус поперхнулся и уставился на сестру. Воистину, задать Беллатрикс Лестрейндж вопрос такого характера и остаться при этом живой и невредимой могла, пожалуй, только ее любимая дочь.

— И что она тебе ответила?

— Она посмеялась, — тихо ответила Гвен. — А потом спросила, читала ли я греческие мифы — что, дескать, там случается со смертными женщинами, когда они влюбляются в богов?

Сигнус позволил себе облегченно выдохнуть: ну конечно, он с самого начала знал, что все это — грязная ложь. Гори ты в самой последней вашей маггловской преисподней, Грейнджер. Я лично вырежу тебе язык при встрече.

— А о чем еще вы разговаривали?

Даже в темноте было видно, как лукаво блестели глаза у Гвен.

— Это был разговор на женские темы, родной. Тебе про них знать совершенно не обязательно.

— Ой-ой-ой, какая секретность. Кстати, о женских темах: когда ты успела так… поднатореть в искусстве сплетен?

— Во-первых, нигде и ни в чем я не поднаторела, — Гвен стукнула подушку еще раз, уже сердито. — А во-вторых… Давай махнемся кошмарами, м-м? Я посмотрю твой, а ты три дня просидишь у тети Нарциссы в салоне.

— Не знал, что ты такая садистка, милая сестра, — хмыкнул Сигнус. — Нет, это жестоко даже для меня. И вообще, я предпочел бы спать без кошмаров.

— Как и я, — зевнула Гвен. — Давай, в самом деле, спать, Сай. Уже поздно.

— Ты спи. Я сейчас гиппогрифов посчитаю и тоже усну.

Ты спи, а я подумаю. Потому что мне есть, о чем подумать.

Сигнус заложил руки за голову. Итак, что он имеет? Первая часть плана прошла почти без проволочек — хорошо, просто отлично, но вот со второй возникли проблемы. Их немного, но они достаточно крупные и не так-то уж легко решаются.

Первая — Темный Лорд. Сигнус не раз и не два убеждался в том, что на него завязано слишком многое: победа, благополучие собственной семьи Сигнуса, их жизни, в конце концов, — а значит, если кому можно и нужно все рассказать, то только ему. Но только как? Прийти в северное крыло Малфой-Мэнора и с порога заявить: «Милорд, я — это я, но из другого времени, спасайте скорее крестражи от Поттера, а не то всем нам конец придет»?

Сигнус осторожно пощупал голову. Не-ет, ему еще хотелось жить, и желательно — не в состоянии овоща, наподобие Лонгботтомов, будь они неладны. Поэтому этот пункт и его реализация отодвигались на короткое, но неопределенное время — нужно было все хорошенько обдумать.

Вторая — Грейнджер. Осталась она в той реальности или ей удалось переместиться вместе с ним? Если осталась — хорошо, если нет — намного хуже. Как много она сумела понять? Где она сейчас — рядом с Поттером или в каком-то другом месте (в омуте с гриндилоу, например — это было бы просто шикарно)? Что она будет делать — выложит все своему лохматому дружку и их нянькам из Ордена Феникса или будет ждать его, Сигнуса, действий? Впрочем, за этим проще проследить: достаточно держать ушки на макушке, вслушиваться в вести про Поттера и сопоставлять их с давним рассказом Грейнджер о крестражах. И как только появятся несостыковки, так сразу что-нибудь придумать.

Третья проблема распадалась на несколько других, помельче. И одна из этих «мелких» проблем сейчас посапывала у Сигнуса под боком.

Ночь была довольно ясная; эльфы, очевидно, забыли задернуть шторы на окнах, и лунный свет падал на вторую половину кровати — так, что Сигнус видел сестру так же ясно, как днем. Гвен спала на боку, свернувшись в клубок и подложив руку под голову; часть длинных черных локонов разметалась по подушке, часть упала на лоб, закрывая лицо. Сейчас, спящая, она казалась воплощением беззащитности и невинности — но только для тех, кто ее не знал.

— Все будет хорошо, — сказал Сигнус, обращаясь не то к ней, не то к себе: разница была невелика. — Слышишь? Я обещаю.

Гвен улыбнулась во сне и, пробормотав что-то неразборчивое, перевернулась на другой бок, прижавшись к брату.

* * *

В последующие несколько дней Сигнусу остро хотелось отказаться ото всех своих планов и обещаний, а еще лучше — забыть о них совсем: его жизнь давно не была такой прекрасной. Колдомедик из Мунго, прибывший по каминной сети на следующее утро, многозначительно покивал, соглашаясь с вердиктом Трэверса, и позволил юноше вставать с кровати — мол, жесткая необходимость в постельном режиме отпала. Беллатрикс то и дело принималась ворчать, ненавязчиво проходясь по дурной наследственности первенца, но было видно, что делает она это больше «для порядка»; Гвен и вовсе почти сразу сменила гнев на милость и почти все свое свободное время проводила с Сигнусом, изредка болтая с другими заглядывавшими в Малфой-Мэнор девушками. Среди них была и Берта; увидев ее, Сигнус с трудом подавил желание встать перед нею на колени и вымаливать прощение за все сразу, за то, что было и чего не было — это, увы, показалось бы слишком странным. Вместо этого он, улучив момент, поймал ее руку, прижал к губам тонкие, шершавые пальцы — и держал, держал, держал, наплевав на окружающих их людей. Парни засвистели, девчонки начали перешептываться, пофыркивая и постреливая глазками в сторону пунцовой от смущения Берты, но Гвен мигом это пресекла: парой метких и не вполне цезурных фраз выпроводила всех вон, оставив брата наедине с подругой и напоследок подмигнув — молодец, мол, все правильно делаешь. За ужином тетка Нарцисса заикнулась было о приличиях, но мать так насмешливо на нее посмотрела, покосившись при этом на Люциуса, что тема завяла сама собой.

Спали они с сестрой по-прежнему вместе — Сигнус чувствовал, что ему это необходимо: Гвен ночью проскальзывала к нему в комнату, а утром потихоньку уходила обратно. На последнем настояла она сама: в Малфой-Мэноре, мол, у стен есть не только уши, но и глаза, которые могут увидеть то, чего им видеть нежелательно. Сигнусу, впрочем, казалось, что мать, например, ничего не имела бы против — близнецы-волшебники часто сильно нуждаются друг в друге, и что же тогда необычного в том, что они делят одну постель? Но Беллатрикс, вероятнее всего, даже не знала об этом, потому что сама проводила у Малфоев не каждую ночь: пару раз Сигнус, проходя мимо ее комнаты поздно вечером, видел из-за приоткрытой двери короткие вспышки зеленого пламени от Летучего пороха, а утром в столовой чувствовал исходившие от матери знакомые запахи: пергаментов, крови и тяжелый, липкий, сладковатый — опиума. И хорошо знал, откуда эти запахи могли взяться.

— Разрываешься между нами? — спросил как-то он у нее сразу после завтрака.

Беллатрикс передернула плечами:

— На самом деле, немного. Почти нет. Нет.

— Он… — Сигнус прикусил губу. — Он сильно болен?

Он знал, что подростком отец практически на ногах перенес какую-то пакостную болезнь — не то тяжелую форму лихорадки, не то еще что-то. Болезнь так просто сдаваться не пожелала и в отместку наградила мальчика Руди Лестрейнджа головными болями, частыми и долгими, подчас укладывавшими его в Больничное крыло или в постель — в зависимости от того, где он находился. После Азкабана положение ухудшилось: перестали помогать даже снейповские зелья. Но зато помогал опиум. Помогал, однако, по словам отца, сильно сказано: просто притуплял боль и затягивал сознание. В такие минуты Родольфус был способен на все, что угодно, поэтому семья — и даже Рабастан, который на все клал без пробора — потихоньку расползалась по замку, пережидая очередной приступ. Беллатрикс была единственной, кто оставался рядом с ним без боязни схлопотать чернильницу в голову или темное проклятье: у нее были очень хорошие навыки использования Щитовых чар.

— Не более, чем всегда, — мать поправила прическу, походя заглянув в зеркало. — Хотя… вчера было хуже, но ненамного. Егеря, сожри дракклы остатки их мозгов: шума много, а пользы чуть.

— Но… они же притаскивают грязнокровок, — растерялся Сигнус. — Значит, они делают свою работу?

Беллатрикс тяжело вздохнула:

— Нет. Грязнокровки — это так, для отвода глаз, ну и чтобы был повод им платить. Эта шваль должна ловить Поттера: мальчишка все еще носится по лесам со своими друзьями-ничтожествами.

— А егеря прочесывают как раз леса… — протянул Сигнус.

— Именно, — кивнула Беллатрикс. — Но пока толку от этого нет, разве что камеры временного содержания в аврорате доверху забиты маггловскими отродьями. Твой отец пытается сейчас придумать выход из создавшейся ситуации, даром что идея вообще-то не его.

Конечно, не его. Идея с егерями изначально принадлежала Герберту Яксли, новому главе Отдела обеспечения магического правопорядка. На взгляд Сигнуса, уже одно это настораживало… но мнения Сигнуса как тогда, так и сейчас никто не спрашивал.

— А почему именно отец?

— Ты думал, я его не спрашивала? Догадайся с трех раз, что он мне ответил.

Да тут и догадываться нечего — «кто, если не я?». И еще кучу аргументов подогнал, скорее всего.

— Мам, послушай, если он болен… может, ты вернешься домой? А мы с Гвен останемся здесь. Она за мной присмотрит, если что, да и Берта может приехать…

— И чтобы потом у нас вместо штаба остались руины? — фыркнула Беллатрикс. — Я не сомневаюсь в твоей сестре, как не сомневаюсь и в том, что она сама полезет на стенку от скуки через пару дней. А у Альберты, как бы высоко я ее ни ценила, попросту не хватит сил, чтобы утихомирить вас двоих. И потом, я и так редко вас вижу: что тебе, что Гвен вечно дома не сидится.

Впрочем, отлучки матери заметил не только Сигнус. В тот же день за обедом Люциус вскользь упомянул, что камин в комнате свояченицы срабатывает чуть не ежедневно, причем все время в сторону одного и того же адреса:

— И все чаще по ночам, вот что странно.

— Ничего странного я в этом не вижу, Люциус.

— О, вот как? — Малфой слегка прищурился. — Что же… Полагаю, нам с Нарциссой следует ждать третьего племянника?

Сигнус аж поперхнулся от такого заявления и, судя по сдавленному покашливанию сестры, не он один. Беллатрикс осталась бесстрастной.

— Нет. Не следует, — она чуть отпила вина из бокала. — Я не могу иметь детей после Азкабана, и ты прекрасно об этом знаешь. Да даже если бы и могла — сейчас не то время.

— В таком случае, ты могла бы и постесняться…

— Чего? Того, что Руди нездоров, и я проведываю его время от времени, потому что не могу оставить у вас близнецов без присмотра?

— Ты остаешься на ночь…

— И что в этом такого? Предлагаешь моим детям стыдиться того, что их родители проводят ночи вместе? — Беллатрикс с вызовом посмотрела на зятя. — Это все равно, как если бы Драко стыдился тебя, то и дело хлопающего дверью в спальню моей милой сестрички. Хотя, полагаю, что повода у него все же нет — ты и сам не помнишь, когда делал это в последний раз.

Люциус побледнел, привстал и явно хотел ответить очередной гадостью, но вмешалась тетка.

— Пожалуйста, — выдавила она, переводя взгляд с мужа на сестру. — Пожалуйста, вы могли бы не ссориться хотя бы сейчас? Люциус, Белла — взрослая женщина, и это ее дело, где и с кем ночевать…

— Она меня оскорбила!..

— И в мыслях не было, дорогой брат*. Я просто констатировала факт.

— …И продолжает оскорблять!

— Люциус! — Нарцисса чуть повысила голос, но тут же взяла себя в руки. — Белла не хотела тебя унизить. Она всего лишь… подобрала не те слова. Так ведь, Белла?

Та медленно кивнула, не сводя глаз с Малфоя. Сигнус выдохнул и разжал под столом пальцы на рукояти палочки. Он не видел, но знал наверняка, что с другой стороны от матери его движение зеркально повторила Гвен.

— Вот видите, — тетка немного нервно разрезала бифштекс. — Люциус, сядь, пожалуйста. Это только недоразумение.

— За такие недоразумения… — начал было Малфой, но скривился и замолчал. Беллатрикс спрятала торжествующую улыбку в тарелке с супом. Остаток обеда прошел в молчании.

Жизнь была бы, по мнению Сигнуса, вдвойне прекрасна и удивительна, если бы они сейчас жили дома, а не в Малфой-Мэноре. Впрочем, высказывать это вслух он и не пытался: про ритуал никому не следовало знать, а получить лишний раз хоровой разнос на тему «Сам виноват!» со стороны матери и сестры — себе дороже. Но видеть Малфоев он все равно не мог, особенно тетку: если Люциус почти все время проводил в кабинете, а Драко — в Хогвартсе (не считая того, самого первого дня, когда его якобы отпустили на выходные; мать не упустила возможности съязвить насчет удобства быть крестником директора), то Нарцисса не сидела все время на одном месте, и встретить ее можно было в любом уголке дома. Едва завидев ее на горизонте, Сигнус тут же сворачивал в боковой коридор; если свернуть по каким-то причинам не получалось, протискивался мимо, пряча глаза и невнятно бормоча приветствие. И поспешно ретировался, успевая получить вдогонку огорченный и удивленный взгляд.

Ну, и досворачивался до того, что однажды утром, незадолго до предполагаемого отъезда, в комнате нарисовался лопоухий малфоевский домовик с сообщением, что, хозяйка, мол, ждет мастера Лестрейнджа у себя в будуаре и хочет с ним поговорить.

— Ты ей что, нахамил или надерзил?

— Да вроде нет, — отозвался Сигнус из-под кровати: по его прикидкам, второй сапог должен был быть именно там.

— Чего тогда ей от тебя надо? — Гвен сидела в постели, заспанная, взъерошенная и дико недовольная тем, что брат вылез из-под одеяла, следовательно а) лишил ее дополнительного источника тепла и б) вообще разбудил в немыслимую рань.

— Поговорю и узнаю, — Сигнус отыскал-таки сапог и теперь вытряхивал из волос набившуюся пыль. — Понятия не имею, Линнс, вот честно. Тебе, кстати, не пора?

— Пять минут, — пробормотала сестра и рухнула обратно на подушку. Спустя пару мгновений Сигнус услышал сонное сопение и, хмыкнув — этого следовало ожидать — побрел к тетке.

Нарцисса тоже недавно встала. Когда Сигнус вошел, она сидела перед большим зеркалом и расчесывала волосы; увидев в отражении племянника, кивком указала на стул рядом с собой:

— Доброе утро, Сай. Присядь, пожалуйста.

Сигнус нехотя сел. В присутствии тетки на него всегда накатывало странное и неловкое ощущение: как будто он, грязный, в порванной одежде и с разбитым носом ввалился в большую гостиную Мэнора во время приема или раута. В жизни, впрочем, один раз так и было, с той только разницей, что с ним тогда была Гвен — такая же чумазая, чулки разодраны в лохмотья, а костяшки сбиты в кровь о зубы кого-то из противников — и выпали они тогда из камина, плюс их крепко держал за руки Борджин: драка происходила под окнами его лавки и случайный камень вынес одно из стекол. Противники — мелкие шавки из Лютного, имевшие неосторожность засвистеть вслед брату с сестрой — успели доползти до ближайшей канавы, придерживая сломанные руки-ноги и подбирая выбитые зубы; сами близнецы — нет, за что и поплатились: Борджина взбесила не столько сама разбитая витрина, сколько тот факт, что ее вообще осмелился кто-то разбить.

— Вы хотели меня видеть, ми… тетя Нарцисса?

— Да, — миссис Малфой отбросила на спину длинные светлые пряди и повернулась к племяннику. — Скажи мне, Сигнус, — она помедлила, собираясь с мыслями, — скажи, я обидела тебя чем-нибудь?

Сигнус обомлел: чего-чего, а такого вопроса он не ожидал.

— Н-нет, мэм, — запинаясь, выдавил он.

— Тогда, может, я нечаянно обидела твою сестру? Ее обиды ты принимаешь как свои, я помню.

— Нет, мэм, — Гвен бы точно мне сказала, вольно или невольно. — Почему вы спрашиваете об этом?

— Я хочу знать причину, по которой ты меня избегаешь.

Сигнус заморгал от удивления, хотя удивляться, вроде бы, дальше уже было некуда. Это утро определенно было полно сюрпризов.

— Я вас не…

— Не ври, пожалуйста, — голос тетки звучал тихо, но твердо. — Я же все вижу. Ты стараешься не пересекаться со мной в коридорах, стараешься не заговаривать со мной лишний раз, да что там заговаривать — даже смотреть… Что я тебе сделала, что ты так злишься на меня?

Ну, как вам сказать, тетя? Пока еще ничего, но кое-что можете. Или наоборот — уже сделали?

Дракклова праматерь, он совсем запутался в этих временных скачках. В любом случае, тете не нужно было знать истинную причину.

— Вы… В общем… Это не из-за вас.

— А из-за кого? Из-за Люциуса? Нет? Из-за Драко?

Сигнус закивал — не слишком часто, чтобы не вызвать подозрений. Нарцисса облегченно выдохнула.

— Вы опять поссорились? — куда спокойнее спросила она, вновь разворачиваясь к зеркалу. — Из-за чего на этот раз?

— Не помню уже, — пожал плечами Сигнус. — Скорее всего, из-за того, что ваш сын слишком много болтал о том, в чем ни драк… ничего не смыслит.

Нарцисса покачала головой:

— Драко всего семнадцать. Он еще практически ребенок…

— А я? — тихо спросил Сигнус. — Я — не ребенок? Я родился всего на два дня раньше, если вы не забыли.

— Ты? — миссис Малфой посмотрела на него так, как будто видела впервые в жизни. — Ты… не знаю. Ты всегда казался мне слишком взрослым для своих лет, слишком самостоятельным… даже когда Люциус привез вас с сестрой сюда, и у вас еще ничего здесь не было, ты пытался справиться со всем сам, даже с тем, с чем справиться не мог…

Ну, конечно. Ему пришлось рано повзрослеть.

Сигнус поморщился и дотронулся до шрама на левой щеке. Сколько ему было тогда — четырнадцать? Драко в четырнадцать лет превратили в хорька, а ему чуть не выбили глаз на площадке боев без правил. Они с Гвен не сунулись бы туда в то лето, если бы им хватало денег не то, что на школьную форму — хотя бы на хлеб с молоком.

— Значит, если по-вашему он — ребенок, а я — нет, я могу делать ему замечания?

— Не унижая его достоинства перед другими.

— Невозможно унизить то, что он растерял еще пару лет назад, ползая на коленях перед Долорес Амбридж…

— Сигнус, ты забываешься, — в голосе Нарциссы зазвенели стальные нотки. — Ты говоришь в моем доме о моем сыне. Я понимаю, что ты по какой-то причине невысокого мнения о нем, но не мог бы ты держать свои мысли при себе?

Да, действительно, что-то я зарвался.

— Прошу прощения, — Сигнус поднялся и слегка наклонил голову: раскаиваться он не раскаивался, но приличия требовалось соблюсти. — Полагаю, я могу идти?

Миссис Малфой еще несколько мгновений рассматривала его с нечитаемым выражением лица, а потом кивнула — устало и как-то безнадежно:

— Да. Да, ступай. Я рада, что мы все выяснили.

Сигнус поклонился ей — по-военному, как учили в школе — развернулся на каблуках и вышел прочь. На душе после разговора с теткой было на редкость паршиво — непонятно, правда, отчего.

Неприятные неожиданности, однако, на этом не закончились. Около дверей материной комнаты юноша столкнулся со Снейпом — предатель, с лицом кислее обычного, нес под полой замызганной мантии какой-то продолговатый сверток:

— Мистер Лестрейндж-младший.

— Мистер Снейп, — мертвый. Болезненно мертвый. И похороненный в сточной канаве.

Темные глаза Снейпа презрительно сощурились.

— Я предпочел бы, чтобы вы, в силу вашего возраста, обращались ко мне «профессор».

— Странное желание, сэр, учитывая, что я никогда не был вашим студентом.

Снейп скривился еще сильнее:

— Вижу, ваша матушка не соизволила обучить вас элементарным правилам вежливости. Я не удивлен — похоже, она и сама их забыла за время пребывания в Азкабане.

— Еще одно слово в адрес моей семьи, Снейп, и общаться ты сможешь только при помощи легиллименции, — холодно обронила Беллатрикс, появляясь на пороге. — Сай, убери палочку, я пока что в состоянии отрезать этой гадюке ее поганый язык.

— Без языка я не буду представлять ценность для Темного Лорда.

— Не думаю. Качество зелий от этого уж точно не пострадает, — Беллатрикс оперлась о косяк. — Принес?

— Да, — Снейп протянул ей сверток. — Я полагаю, Темный Лорд известил тебя о том, что это надо поместить в надлежащее место как можно быстрее?

— Не учи меня выполнять его приказы, орденская падаль, — мать уже не говорила — шипела не хуже самки василиска. — Что, Снейпи, вздрогнул? Я все про тебя знаю, будь уверен. Жаль, что ты пока нам полезен: мой муж давно хочет потолковать с тобой по душам, да и я бы не отказалась принять участие в вашей… беседе.

Я бы тоже не отказался, матушка.

— Так, как вы потолковали с Лонгботтомами? — через силу ухмыльнулся Снейп. — Избавь меня от этого. Всего хорошего.

— Что это он притащил? — подозрительно спросил Сигнус, провожая взглядом его сутулую спину и сальные патлы. — Это не опасно?

Беллатрикс рассмеялась и поманила сына за собой:

— Нет. Иди сюда, взгляни, — она положила сверток на стол и аккуратно развернула плотную ткань. — Хорошо, что здесь нет твоего отца, а то не миновать бы нам лекции по средневековому оружию. Перед тобой — меч Годрика Гриффиндора, сынок. Того самого, одного из Основателей Хогвартса.

Сигнус почувствовал, как в ушах застучала от напряжения кровь. Меч Гриффиндора!

Если верить грязнокровке (а в этом случае ей можно верить, не стала бы она лгать в таком деле и стольким людям), то Снейп подменил его — передал Беллатрикс искусно сделанную, но копию. Оригинал же отправил… куда? Точнее, кому? Грейнджер не говорила, как именно ее дружок получил настоящий меч; Снейпа в Ордене все еще считают предателем, он не стал бы лично передавать меч, выходит, тут задействован третий человек… а то и четвертый… а то пятый… Кто? И сколько их вообще?

Внезапно Сигнус осознал, что сидит в кресле со стаканом разведенного виски, а рядом стоит мать. Стоит и смотрит… нехорошо так смотрит… прямо как тогда, после Министерства, когда он во время атаки вперед рванулся и чуть Режущее в горло не словил…

Ой, что сейчас будет…

— Значит, так, — очень спокойно начала Беллатрикс. — Или ты мне сейчас подробно рассказываешь, почему ты пялился на эту железку, как на ожившего Грюма, а потом чуть было в обморок не свалился, либо…

— Ты применяешь ко мне допрос третьей степени тяжести? — попытался пошутить Сигнус и отпил из стакана. Помогло — хоть руки перестали трястись.

— Почти. Отдельная палата в Мунго, под личным надзором Трэверса, с круглосуточной охраной под дверью и окнами. Месяца на два, пока в норму не придешь. Ну?

— Да там рассказывать нечего, — влезла Гвен. Влезла почти в буквальном смысле слова: юбка у ее платья была достаточно пышная, а открывать дверь до конца сестрице было, похоже, лень, так что она с писком протиснулась в узкую щель. — Этому чудику каждую ночь снится один и тот же кошмар, причем настолько жуткий, что он даже мне про него не рассказывает, но орет зато так, что меня будит… через стенку.

— Как интересно. И что же это за кошмар?

Все, приплыли, подумал Сигнус. Теперь только два выхода — или выдавать часть информации, или отправляться в Лондон. В ту самую отдельную палату под охраной и, зная родителей, с прорвой сигнальных чар.

— Я не помню… всего. Но помню, что вы… вы все были мертвы. И еще там был этот меч, — он сглотнул. — Я видел… со стороны видел, как Снейп его тебе отдает, и ты его прячешь… но он был не настоящим. Подделкой.

Повисла пауза.

— Ты видел во сне, как Снейп отдает мне меч? — переспросила Беллатрикс. Сигнус кивнул. — Откуда ты знал, что это была подделка?

Сигнус сделал вид, что напрягся:

— Он… Снейп… Я видел еще, как он передает второй такой же меч кому-то другому. Какой-то девчонке вроде… с каштановыми такими лохмами…

— Грейнджер.

— Что?

— Нет, ничего, — Беллатрикс присела на подлокотник кресла и потерла лоб. — А мы, значит, все были мертвы?

— Да, — тихо ответил Сигнус. — Это длинный сон, я мало что из него помню, только меч… и вас. Вы все умирали у меня на глазах. Сначала Гвен, потом ты. Потом Баст. Потом отец. А я ничего не мог сделать.

Беллатрикс машинально кивала в такт его словам, барабаня по губам кончиками пальцев. Побледневшая Гвен приблизилась к столу и осторожно прикоснулась к рукояти меча.

— Но ведь это только сон, — проговорила она. — Сай упал с крыши, ударился головой, и ему приснилась какая-то чушь. И потом, есть же способы проверить, подделка это или нет.

— Есть, — мать, встрепенувшись, резко поднялась и принялась заворачивать меч обратно. — Ни слова Цисси, Люциусу — тем более, ясно? Не знаю, сколько времени это займет — проверка, я имею в виду, но постарайтесь вести себя как обычно, пока меня не будет. Если спросят — вы не имеете представления, где я и что делаю. Все ясно?

— Да, — ответил Сигнус. — Мама, но что, если Гвен права? Что, если я всего лишь бредил?

— Ты знаешь, я даже твоему горячечному бреду верю больше, чем всем клятвам Северуса Снейпа, — хмыкнула Беллатрикс. — Не снесите штаб от скуки, хорошо?

Ее не было практически весь день: уже вечером, когда давно стемнело, не на шутку обеспокоенный Сигнус услышал внизу грохот и приглушенные гневные голоса — один из них принадлежал матери. Спустя четверть часа Беллатрикс ворвалась в комнату — слегка растрепанная, бледная от бешенства и с трудом переводившая дыхание.

— Гвен, — она пошатнулась, уцепившись за косяк; близнецы синхронно метнулись к аптечке, но были остановлены отрицательным жестом. — Не стоит, сейчас пройдет. Гвен, пойди, пожалуйста, к тете, успокой ее… от превращения в индюка еще никто не умирал, а Люциусу полезно. Скажи, что заклинание спадет через пару часов, расскажи что-нибудь, почитай вслух… просто побудь с нею. Прошу тебя.

— Да, конечно, — Гвен спешно пригладила волосы, перевитые алой шелковой лентой. — Третий пузырек слева в среднем ряду, пять капель на стакан воды, — шепнула она, проходя мимо брата. Сигнус недоуменно моргнул и дернулся было следом, но мать снова остановила его.

— Нет, ты пойдешь со мной. Тебя…

Беллатрикс пошатнулась снова. Сигнус, мысленно выругавшись, едва успел ее подхватить и довести до кровати.

— И кому из нас нужна охраняемая палата в Мунго? Пей, это тебе Джозеф прописал, между прочим!

— Знаю, что прописал. Убери эту дрянь, говорю же, сейчас пройдет.

Оставался последний, самый весомый козырь.

— Отцу скажу, — с самым невинным выражением лица сообщил Сигнус; Беллатрикс одарила отпрыска тяжелым взглядом, выхватила стакан и, проворчав нечто, подозрительно смахивающее на «штрейкбрехер», выпила все до дна. — Так что там со мной?

— Тебя желает видеть Темный Лорд. Немедленно.

Последний раз Сигнус чувствовал себя сходным образом давным-давно, лет в двенадцать, в школе, когда на спор с несколькими старшими студентами (кстати, и Крамом тоже, между прочим!) подрисовывал рога и хвост портрету Геллерта Гриндевальда в Зале известных учеников, а потом, закончив и обернувшись, увидел очень злого Каркарова. Нет, разумеется, возможные последствия внезапного вызова Лорда ни в какое сравнение не шли с ноющим ухом и тремя сутками гауптвахты, но что тогда, что сейчас в голове у Сигнуса вертелась одна-единственная мысль с зацензуренным названием «Вот это я влип».

С другой стороны, ему сейчас подворачивается вполне реальный шанс изменить все к лучшему…

— Не бойся, — поспешно прибавила Беллатрикс, увидев реакцию сына. — Ты не сделал ничего плохого. Его… просто заинтересовал твой сон в свете… открывшихся обстоятельств.

Сигнус стиснул кулаки:

— Так меч и вправду оказался поддельным?

— Да, — горько ответила Беллатрикс. — Да. Августус весь Отдел Тайн на ноги поднял, даже тех, кто уже давно уволился, но кое-какими познаниями обладает. Люди работали в авральном режиме, чуть не с хроноворотами, и все-таки сумели доказать, что… — она замолчала и со злостью швырнула ни в чем не повинным стаканом в стену. — А я говорила, сколько раз говорила, что нельзя верить этому ублюдку! И ему, и Люциусу — кто его привел к нам, в конце-то концов… Мерлин, пригрели змей у себя на груди…

Ее трясло хуже, чем в лихорадке; на всякий случай Сигнус крепко стиснул ее руку, пытаясь хоть как-то успокоить. Беллатрикс в ответ прерывисто выдохнула и прижала его к себе.

— Ничего, сынок, ничего, мы еще поборемся… Всю, всю гниль выведем, всех до единого, — зашептала она. — Ты, главное, от него ничего не скрывай, все, что помнишь — все расскажи: он сказал, что это может быть важно… Расскажешь?

— Конечно. Конечно, расскажу, — Сигнус неохотно, но мягко высвободился из ее объятий. — Я пойду?

— Подожди, я с тобой…

— Нет. Ты лежи. Ты нездорова, — ну кто, кто мешал ему учить зельеварение по-человечески? Сейчас бы он точно знал, можно с этим зельем давать снотворное! — И потом, если бы он хотел видеть и тебя, то наверняка позвал бы, верно?

— Да, — прошептала Беллатрикс, — да, ты прав. Ты иди, я… я догоню, если что…

Вниз, в зал собраний, Сигнус не бежал даже — летел, перепрыгивая через три-четыре ступеньки и распугивая редких малфоевских домовиков. Проносясь мимо гостиной, крикнул Гвен, чтобы шла к матери и никуда ее не отпускала — похоже, что опять приступ, на ногах не держится — и затормозил только около огромных, черных с серебром двойных дверей. Переведя дыхание, он скрестил пальцы — на удачу, мало ли — и вошел.

Зал ничуть не изменился с тех пор, как его впервые привели сюда пятнадцатилетним мальчишкой: огромная комната с высоким потолком и зашторенными окнами; освещал ее только камин, помещенный в дальней части. Часть камина заслоняло массивное кресло с резной спинкой, у подножья которого свилась кольцами громадная змея толщиной в два, а то и три корабельных каната — такая же неизменная и такая же пугающая картина, как и сам зал. Тогда, давным-давно, Сигнус почему-то не испугался ничего этого, как не испугался и сидевшего в кресле человека — в школе, особенно после неудачных экспериментов старшеклассников, ему случалось видеть и кое-что похуже — но сейчас и комната, и вся обстановка нагоняли на него ужас. Быть может, потому, что ему теперь было, что терять?

Сбоку раздался дробный топоток, перешедший в тихие шаги, затем захлопнулась дверь — разговор был настолько не для чужих ушей, что Темный Лорд отпустил даже своего лучшего шпиона. Не доходя двадцати шагов до кресла, Сигнус опустился на одно колено и склонил голову — особо приближенным сторонникам и членам их семей позволялось чуть больше, чем рядовым Пожирателям, в том числе и иной ритуал приветствия.

— Молодой Лестрейндж, — прошелестел по залу холодный, властный голос. — Я надеюсь, ты понимаешь, что о нашем разговоре не должен знать никто, даже твоя семья?

Тем более моя семья.

— Да, милорд.

— Встань, — Волдеморт задумчиво побарабанил пальцами по подлокотнику; Нагини у его ног едва слышно зашипела. — Твоя мать рассказала мне о твоем сне… слишком интересном для обычного сновидения. Невольно хочется спросить — а сон ли это был?

Сигнус нашел силы поднять глаза на человека перед собой:

— Нет, милорд.

Если бы у Темного Лорда были брови, он бы вскинул их в искреннем — или не очень — недоумении:

— Я не ждал твоего ответа. Но, если так… Что ты скрываешь от меня?

Вот оно.

— Я… Осмелюсь предположить, милорд, что вам будет лучше увидеть это самому.

— Вот как? — Волдеморт устроился в кресле поудобнее. — Ты хочешь показать мне свои сны?

— Не сны, милорд. Память.

— Память? — Темный Лорд, казалось, был удивлен. — Но Снейп же только сегодня… — он замолчал, внезапно осознав что-то, и уставился на юношу. — Кто ты?

— Сиг…

— Нет, не так. Акцио, Веритасерум!

Сигнус вздрогнул, увидев, как из ниши в противоположном углу вылетает бутылочка с прозрачной, как слеза, жидкостью. Впрочем… могло быть и хуже.

— Универсальное средство добиться истины. Ни защиты, ни противоядия, — довольно протянул Волдеморт. — Пей, мальчик. А теперь — кто ты такой?

— Сигнус Лестрейндж.

Ощущение было… странным: сознание как будто заволокло туманом, ни оставляя ни чувств, ни эмоций, ни мыслей, но верные — истинные — ответы выскакивали легко и быстро, как будто речь шла о погоде.

— Сколько тебе лет?

— Я не могу ответить на этот вопрос… однозначно.

— Отлично, — Волдеморт откинулся на спинку кресла. — Сколько тебе лет… физически?

— Семнадцать, почти восемнадцать.

— Ментально?

— Девятнадцать.

— Как интересно, — Темный Лорд не говорил — мурлыкал, но в этом мурлыканье проскальзывали угрожающие нотки. — То, что ты хочешь показать мне — правда?

— От начала и до конца.

— Что же, тогда… Посмотри мне в глаза, мальчик.

Сигнус вновь посмотрел в лицо Темному Лорду… и мир сошел с ума: знакомая, почти привычная комната сорвалась с места, завертелась в диком, лишающем всяческой опоры вихре и распалась десятками, если не сотнями знакомых, но не менее болезненных картинок.

Черноволосая девочка, бьющаяся в агонии на руках у рыжеволосого мужчины. Комната, пропахшая смертью. Лодка, вспыхивающая, точно маггловская спичка.

Другая девочка — белокурая и заплаканная. Поезд. Почти забытый город, незнакомые люди.

Газеты, газеты, газеты. Везде на первой полосе — лицо растрепанного заморыша в дурацких очках. Дифирамбы национальному герою. И на последней странице, среди мелких объявлений — списки погибших.

Одно имя.

Второе.

Еще одна газета. Не очкарик — лохматая девка. И последнее имя — то, на которое больше всего надеялся…

— Нет… Нет!

Виски, шнапс, снова виски.

Интересная, но ненужная работа.

Новая — почти безумная, почти нереальная — цель.

Девица на пороге — та самая, лохматая. Она же — на кафедре перед сотней людей. Рассказ о гибели мира. Нож, чудом не вонзившийся в глазницу белобрысого предателя.

Старые книги. Жар артефакта, проникающий даже сквозь ткань. Дуэль.

Подвал. Руны. Снова девчонка. Вспышка…

— НЕТ!

В комнате как будто взорвалась бомба: от камина во все стороны разлетелись мощные, физически осязаемые волны ярости и боли. Сигнуса словно вытолкнуло с огромной глубины: в ушах звенело, грудь сдавило железными обручами, не давая вдохнуть. Задыхаясь, он упал на колени и закашлялся: кровь, хлынувшая из носа от перенапряжения, попала ему в горло. Темный Лорд стоял, крепко вцепившись в подлокотники кресла и тяжело дыша; Нагини уползла в дальний угол и не высовывалась, опасаясь хозяина — в таком состоянии он был поистине страшен.

— Ты не владеешь легиллименцией, — медленно проговорил Волдеморт. — Твоя мать пыталась обучать тебя, но у нее не вышло. И под сывороткой правды ты признался, что все, что я увижу — истина, а значит…

Он грузно опустился обратно в кресло и поднес к лицу бледную руку.

— Там, в твоих воспоминаниях… я видел себя. Я действительно был таким?

Сигнус удивился — он сам мало что успел различить, кроме особо ненавистных моментов — но кивнул, стараясь не потерять сознание. Голова кружилась неимоверно; чтобы не упасть, он оперся о пол кончиками пальцев.

— Значит, он был прав, — прошелестел Волдеморт. — Руквуд был прав, а я не хотел ему верить… Как ты попал сюда?

— Простите, милорд?

— Я видел ритуал, точнее, его часть, но не смог опознать — все промелькнуло слишком быстро. Какой именно это был ритуал?

— Catenae ruptura, милорд. «Разрыв цепи».

— Что?!

На этот раз Сигнус не смог удержаться. Комнату вновь захлестнули невидимые, но ощутимые волны, на этот раз — гнева; одна из них сбила юношу с ног. Кровь хлынула из носа с новой силой; Сигнус попытался было приподняться, чтобы унять ее, но тут одна из волн так приголубила его по спине, что он вновь растянулся на полу.

— Да ты хоть понимаешь, что ты натворил, мальчишка?! Когда дата стыковки, говори, живо!

Сигнус похолодел. Эта дата упоминалась в ритуале, но вот для чего — он так и не сумел понять.

— К-какая дата, милорд?

— Когда сойдутся две вселенные — эта и та, которую ты покинул? Число, месяц и год, ну?

— Я не…

— Ты ее не рассчитал?!

Кажется, ему конец.

— Нет, милорд…

Второй удар чуть было не вышиб из него дух. Сигнус приготовился было рухнуть в обморок, как слабонервная барышня (а еще лучше — кому, но ненадолго, на неделю-другую), но его магией вздернули на ноги и магией же закатили приводящую в чувство затрещину.

— Знаешь, почему ты до сих пор жив? — прошипел Волдеморт. — Потому, что твоя мать не сможет больше родить, а Рабастана проще заставить ратовать за права грязнокровок, чем жениться! Мне же не хочется, чтобы прервался такой древний и славный род, как ваш… тем более, что и ты до этого времени не делал глупостей, и я даже предположить не могу, что толкнуло тебя на подобный… поступок. Но продолжим. Я надеюсь, ты хотя бы запомнил дату совершения ритуала?

О да. Этот день Сигнус не забудет никогда.

— Двадцать восьмое января двухтысячного года, милорд.

— Время есть, — задумчиво проговорил Волдеморт. — Немного, но есть.

«Время для чего?» — хотел было спросить Сигнус, но придержал язык за зубами — как бы хуже не стало.

— Для чего, мой юный недоучившийся друг? — усмехнулся Волдеморт, и Сигнус мысленно дал себе пинка — надо же так проколоться! — Ну, что ж. То, что ты смог в столь юном возрасте провести столь сложный ритуал делает тебе честь… хоть и не умаляет идиотизма твоей ошибки. Ты же знаешь, что такое дата стыковки, верно?

— Да, милорд, — Сигнус почувствовал себя немного лучше: гроза вроде как миновала. — Это день, когда соприкасаются две вселенные, две временные линии — новая и исходная; в некотором роде, после этого момента все равно, как развивались события раньше — важно, как они будут развиваться в дальнейшем. При этом в исходной временной линии должны быть предпосылки для возможности изменения событий в новой, иначе стыковки не получится…

— Верно, — насмешливо кивнул Волдеморт. — Читать ты умеешь. Но дело в том, мой юный друг, что время достижения того или иного события, после которого все прошедшее не будет иметь значения, может быть разным: в новой вселенной это, скажем, два года, а в старой — двадцать лет… двести лет… Случалось, что некоторые незадачливые путешественники во времени возвращались в свой собственный прах. Для этого и нужна дата стыковки — день, когда вселенные гарантированно сойдутся, и эту дату надо рассчитывать. Если этого не сделать, то временные линии могут сойтись в любой момент.

Сигнус слушал его и холодел с каждым словом. Что же получается… В любой момент — хоть завтра, хоть через два часа, хоть сейчас же; он просто проснется или очнется в своем теле и не будет помнить ничего… и ничего не сможет исправить.

— Но новичкам везет, повезло и тебе, — продолжал Волдеморт. — Я не уверен — нужно будет попросить Августуса пересчитать, но дата стыковки в твоем случае — это как раз двадцать восьмое января двухтысячного, день, когда ты провел ритуал в своей исходной временной линии. — Два года — куда как немного, но и за два года можно устроить все так, как тебе хочется.

— И все-таки я не понимаю… милорд, — осторожно начал Сигнус. — Чем и кому эта дата так важна, кроме меня? Да и мне, если честно, не очень — я готов вернуться даже в склеп, зная, что там, наверху, все именно так, как я хотел…

— Вот как? — прищурился Волдеморт. — Я объясню тебе, так уж и быть. Когда встречаются две временные линии, они не сливаются в одну, что бы там ни писали. В свое время я нашел человека, проводившего «Разрыв цепи», и он сказал мне, что из двух вселенных остается лишь одна — так, которая имеет больше прав, больше основ под собой на существование.

— То есть, — Сигнус только сейчас понял, что он натворил, и его прошиб холодный пот, — то есть, если эта вселенная будет менее обоснована, чем исходная… я могу очнуться в исходной?

— И нет никаких гарантий, что там все останется так, как было, когда ты покидал ее, — подтвердил Волдеморт.

Сигнус невольно вспомнил свой сон про клинику и поежился. Нет, он такого не хотел…

— Что же теперь делать… милорд?

Волдеморт неожиданно нагнулся к нему — так близко, что алые глаза оказались в дюйме от лица Сигнуса.

— Делай то, что должен — в будущем, — с расстановкой произнес он. — А сейчас — убирайся. Тебя следовало бы запереть в подземелье и посадить на хлеб и воду — так, для профилактики глупости — но, в награду за принесенную тобой информацию, я не отдам приказа. Да, и передай матери, что о Снейпе я все прекрасно знаю, но он нам нужен. Пока нужен.

Второй раз повторять не пришлось.

Уже за дверью Сигнус оценил масштабы бедствия: спина горела огнем, саднила левая половина лица, подбородок и часть шеи залиты кровью. Н-да. Похоже, что некто по имени Сигнус Лестрейндж родился в рубашке. Ну, или просто был везучим драккловым сыном.

— Сильно досталось? — Гвен нарисовалась словно бы из ниоткуда и протянула брату носовой платок. — Мама сюда рвалась, да ее тетя не пустила. Отцу пожаловаться грозилась, ты представляешь?

— Угу. Правильно, что не пустила, я в порядке, — Сигнус вытер подсыхающую кровь и замер: платок уже был мокрым и в бурых пятнах. — Это что?

— А? А, это у меня тоже кровь носом пошла. Не дергайся, ничего страшного — из-за корсета, скорее всего, я его слишком туго затянула. Но тетя и меня пускать не хотела.

— И отцу грозилась пожаловаться на вас обеих? — хмыкнул Сигнус.

— В точку, — надулась Гвен. — Вообразила себе невесть чего… Кстати, я что-то не верю, что ты в порядке.

— Но я правда в порядке. Все хорошо, Линн. Честно.

Точнее, пока не все хорошо, прибавил он про себя. Но должно быть.

Во всяком случае, я сделал — и сделаю — для этого все, что от меня зависит.

* — игра слов: rudy (польск.) — рыжий.

** — очень вольный авторский перевод первого куплета ирландской народной песни Fear-a'Bhata. Оригинал:

How often hunting the highest hilltop,

I scan the ocean a sail to see.

Wiii it come tonight, love, will it come tomorrow,

Will ever come, love, to comfort me.

* — по-английски "зять", "шурин", "свояк" и т.д. — brother-in-law, поэтому Беллатрикс и зовет Люциуса братом.