Навязчивая идея (джен)

Рон Уизли сидел на задней парте классной комнаты и наблюдал за суетливыми движениями Колина Криви. Мантия-невидимка, без разрешения позаимствованная у Гарри, надежно скрывала его от глаз первокурсника. На лице Рона блуждала лёгкая улыбка, сердце стучало чуть быстрее в предвкушении грядущих событий.

Колин закончил свою непонятную возню с аппаратурой и двинулся к шкафу. Рон же подобрался и взял палочку на изготовку. Он прекрасно знал, что произойдет дальше. Сокурсник потянул дверцу старого шкафа на себя, и через мгновение, отшатнувшись назад, упал и в ужасе завопил. Створки шкафа с пронзительным скрипом распахнулись, и из темноты шкафа показалась мужская фигура. Мужчина выглядел отвратительно. Сначала Рону показалось, что он в маске, но потом он понял, что лицо человека полностью обезображено ожогами. Одета фигура была в мешковатые чёрные штаны и красно-чёрный свитер. На его голове была нахлобучена широкополая шляпа. Но самым необычным во внешности, которую приобрел боггарт, была рука в перчатке с длинными лезвиями.

Скалясь и поигрывая клинками на пальцах, боггарт неторопливо двигался вслед за скулящим и отползающим Колином. Рон встал из-за парты и подошёл чуть ближе, чтобы лучше видеть лицо Криви, искажённое ужасом. Криви уперся спиной в кафедру преподавателя и ещё сильнее задвигал ногами в безуспешной попытке отдалиться от своего ночного кошмара. Фигура обезображенного человека склонилась над Колином, рукой ухватила его за горло.

Обезображенные губы пошевелились. Боггарты не издают звуков, но в сознании Колина, видимо, прозвучали какие-то слова, от которых его ужас стал ещё больше. Он завизжал. Рука боггарта блеснула сталью лезвий и вонзилась в живот мальчика. Визг перешёл в хрип. Лезвия снова на мгновение блеснули над жертвой, а потом боггарт наотмашь ударил мальчика по лицу. Хрип стих. Жертва, потеряв сознание, мешком осела на пол. Потеряв источник эмоций, боггарт поколебался, глядя на место, где стоял Рон, а потом начал превращаться в паука.

Рон быстро двигался в сторону шкафа. Он не стал дожидаться прихода полного букета эмоций, связанных с атакой боггарта, и отработанно ударил заклятием. Ужасное существо содрогнулось и под действием волшебства Рона превратилось в мячик с резиновыми отростками. Подскочив к шкафу, Рон пинком ноги закрыл его створки и жестом палочки указал поверженному приведению на сундук. Не сразу, но тварь подчинилась и медленно поплыла в него. Крышка захлопнулась, и Рон перевёл дух. Он закрыл замок и с видом победителя сел на сундук сверху.

Колин Криви лежал без сознания в луже собственной мочи. На лице его багровыми полосами проступили следы от воображаемых лезвий. Рон знал, что боггарт не может нанести физического повреждения, но Том говорил, что человек вполне способен сам себе внушить и ожоги, и травмы, и язвы. И теперь Рон наблюдал, как вера Колина, что его только что порезал какой-то безобразный мужик в шляпе, проступала у него на лице.

Рон подошёл к поверженному папарацци и проверил, не помер ли тот от страха. Сердце билось. Дыхание было ровным. Он пошарил по карманам лежащего и выудил записку, которая заманила сюда Колина. Эту улику он оставлять не собирался, равно как и с огромным трудом найденного боггарта.

Рон снял с класса чары тишины. Поднял левитацией сундук и прикрыл его мантией-невидимкой. Предстояло проделать немалый путь по коридорам замка и Рону категорически не хотелось быть замеченным кем-либо. В том числе и картинами. Так что, убедившись, что мантия надёжно укрывает его вместе с сундуком, Рон бросил последний взгляд на неподвижного мальчика и вышел из класса, ставшего ловушкой для одного из объектов мести.

* * *

В гостиной Гриффиндора Колин Криви появился только сутки спустя. Все знали, что после ужина Колин попал в больничное крыло, но почему, никто не знал. И его появление несколько шокировало студентов факультета. Белёсые нитки шрамов, протянувшиеся через его лицо, и седая прядь в волосах выглядели пугающе. На расспросы мальчик отвечал, что ничего не помнит. Но при виде Поттера и Грейнджер у него начинался нервный тик.

В конце концов, в своем кругу друзей он рассказал, что из событий злополучного вечера он помнит только текст таинственной записки и то, как нашел нужную дверь. А после этого провал в памяти. Но факультетским сплетникам достаточно было и этого, чтобы разнести по школе шокирующую весть. Оказывается, Колин получил записку, в которой кто-то подсказал мальчику, где именно Поттер и Грейнджер прячутся после ужина и целуются. Колин поспешил в указанное место, спрятался в шкафу и действительно стал свидетелем интимной сцены из жизни Мальчика-Который-Выжил. Разумеется, Колин попытался сфотографировать увиденное и обнаружил себя. Разъярённый Поттер тут же напал на первокурсника и… Тут версии разнились, по одной он жестоко избил первокурсника и изрезал его лицо ножом. По другой — он пытал его и исполосовал лицо какими-то темномагическими заклятьями. Но в обоих вариантах после поттеровского припадка ярости Грейнджер, заметая следы, стерла Криви память заклинанием «Обливиейт».

Многие в это поверили. Кто-то вспомнил, что Криви действительно получил на ужине какую-то записку и быстро убежал из Большого зала, даже не доев свою порцию. Другие припомнили, что Гарри был раздражён назойливым вниманием со стороны фанатика-первокурсника. Кроме того, после ужина никто не видел Гарри и Гермиону почти до самого отбоя и никто не мог подтвердить их слова, что они пошли на кухню Хогвартса, чтобы договориться о перемене постельного белья в спальнях, а потом провели вечер, общаясь с домовиками.

Малфой был счастлив. Он взахлёб разглагольствовал на новую тему психической неуравновешенности национального героя. Мол, шрам на его лбу говорит о том, что часть мозга Мальчика-Который-Выжил была повреждена Тёмным Лордом, но это тщательно скрывается от магического сообщества. Именно поэтому Поттера прятали в мире магглов, ибо в мире магов его ненормальность стала бы всем известна уже давно. Малфой не уставал сулить школе новые жертвы от рук гриффиндорского маньяка.

От такого негативного внимания к своей персоне со стороны учеников Гарри ходил нахохленный и огрызался почём зря. Гермиона тоже страдала от шепотков и косых взглядов. Рефлекторно она жалась к Гарри в поисках защиты и поддержки, и тем самым косвенно подтверждала якобы имеющуюся между ними романтическую связь. В глазах сплетниц школы грязнокровка зашла уже куда дальше, чем просто поцелуи, и ей в спину периодически летели разные грязные словечки.

Масла в огонь подлил Локхарт. Своё ближайшее занятие он посвятил истории о том, как им был разоблачён священник-мучитель, который в свое время не был отдан в магическую школу родителями из религиозных предубеждений. Этот священник имел неразвитые магические способности, позволявшие ему чувствовать ложь. Свои способности он воспринимал как дарованные свыше для искоренения греха и порока, и к миссии своей относился радикально. Скрыв своё лицо под маской, он подстерегал и похищал прихожан, которые были неискренни на исповедях. После этого он их мучил и даже увечил. Так сказать, телесными муками указуя заблудшим душам путь к очищению.

Фигурировала в рассказе и местная красотка, которая покрывала преступления священника, но не устояла перед очарованием Локхарта и разболтала доверенную маньяком тайну. После чего великолепный борец с силами зла устроил хитроумную западню для преступника и полностью его изобличил, передав в руки правосудия.

По привычке Локхарт хотел устроить представление по мотивам своего рассказа и на роль маньяка-священника вызвал Гарри, но тот в резкой форме отказался «участвовать в этом идиотском балагане» и потом ещё несколько раз откровенно нахамил преподавателю, за что получил отработку и лишился десятка баллов.

Класс происходящее созерцал с жадностью, слухи о ненормальности Поттера поползли ещё энергичнее. Гермиона, котрая до сих пор смотрела на преподавателя ЗОТИ как на восьмое чудо света, после этого урока фыркала при одном только упоминании его имени.

Единственным островком веры в Гарри была спальня мальчиков второго курса факультета Гриффиндора. Один только Симус какое-то время косился на Гарри с опаской, но быстро это прекратил, после того, как его в тёмном коридоре прижал к стене Рон и доходчиво объяснил, что тот категорически не прав и слухам верить не надо. Остальные ребята ни на секунду не поверили в слухи, и по утрам дружно помогали Гарри убираться в спальне и так же дружно шли на завтрак. А на завтраке их уже ждала Гермиона, что с помощью соседок по спальне убиралась быстрее, чем мальчики. Но после начала всей этой истерии всё изменилось. Что было тому виной, Рон не знал: то ли впечатлительность гриффиндорок, то ли их ревность, но девочки второго курса дружно прекратили помогать по утрам Гермионе. Но ладно бы только не помогали. Изначально Гермиона ни на какую помощь и не рассчитывала. Её соседки по спальне начали мелко гадить, преднамеренно устраивая по утрам бардак или валяясь в кровати до последнего момента, чем заставляли Гермиону если не опаздывать на первое занятие, то уж завтрак пропускать точно. Гарри порывался как-то помочь ей, но доступа в спальню девочек у парней не было, а других идей о том, как ей помочь, не было. От несправедливости, творящейся в адрес Гермионы, Гарри заводился и психовал куда сильнее, чем по поводу собственных проблем.

В конце концов, он не выдержал и, в сопровождении Рона, пошел к декану.

МакГонагалл выслушала несколько сбивчивое выступление Поттера и сухо переспросила:

— То есть вы, мистер Поттер, хотите, чтобы я приказала девочкам второго курса помогать мисс Грейнджер убираться в спальне?

Гарри замотал головой и хотел пояснить свою мысль, но его не слушали.

— Мисс Грейнджер уже показала свою самостоятельность в выработке решений и ясно дала понять, что не нуждается в советчиках. Уверен, что вас, мистер Поттер, она на эту беседу не уполномочивала. Так что если её что-то не устраивает в сложившейся ситуации, она может обратиться ко мне лично.

Поттер набычился и сделал вторую попытку.

— Это всё из-за случая с Колином. Мы с Гермионой совершенно не причём, а все почему-то нас виноватыми считают. Если вы знаете, что там случилось, то скажите это всем. Пусть они от нас отстанут.

Рону подумалось, что требовательный тон, выбранный Гарри, несколько неуместен. Наверно, такая же мысль пришла в голову и МакГонагалл.

— Всё, что произошло с Колином Криви, в компетенции директора Дамблдора. А вам, молодой человек, следует научиться решать недоразумения со сверстниками своими силами. Уверяю вас, в жизни это вам очень пригодится. У вас всё? Я вас больше не задерживаю.

* * *

Рон от происходящего пребывал в каком-то непрерывном обалдении. Он и представить себе не мог, что его поступок будет иметь такие неожиданные последствия.

Том Риддл происходящее объяснял так:

— Криви подчистили память из лучших побуждений. Дабы избавить мальчика от травмирующего воспоминания. Скорее всего, без этой меры он не мог бы нормально учиться дальше. Так что можно понять мотивы того, кто корректировал память ученика. Почему все поверили в историю про «маньяка Поттера» тоже понятно. Скука. Школьная скука. У вас уже полтора месяца не происходило ничего пикантного или волнительного. Поэтому пустоголовая школота с радостью уцепилась за первый же скандал, чтобы пощекотать себе нервы. Единственное, чего я не понимаю — почему директор допускает травлю Поттера. Всё легко можно было бы пресечь на корню единственным выступлением директора с пояснением ситуации вокруг Криви и назиданием для остальных не искать себе на голову приключений и не шастать по заброшенным классам. Даже если не сам директор, то поручи он это декану, тот на своем уровне вполне мог бы разрешить проблему. Но поскольку ничего этого не наблюдается, то можно сделать вывод, что происходящее устраивает всех, кто в курсе истинных причин. Что-то вокруг вашего национального героя происходит, как мне кажется.

Том взглянул на Рона и изменил тему разговора.

— Так. Хватит бездельничать. Давай ещё раз расчерти пентаграмму и нанеси символы.

Рон подавил стон и послушно приступил к очередной репетиции предстоящего ритуала. Том очень серьёзно относился к затее и сумел внушить это отношение и Рону. Так что нужные слова ритуала тот мог бы произнести даже будучи разбуженным посреди ночи. Черчение пентаграммы тоже было отработано на отлично. Неотработанным оставался только сам сакральный акт победы над страхом, но Том сказал, что его репетировать нельзя. Точнее, просто не получится. Это действие должно выполняться только один раз и только всерьёз. И как не успокаивал себя Рон, перспектива рукопашной схватки с боггартом пугала. Здесь, внутри дневника, всегда рядом был Том, готовый помочь и подстраховать, а там, в реальном Хогвартсе, он будет один. И если что-нибудь пойдет не так, как надо, то он может повторить судьбу Колина Криви, если не хуже.

* * *

Все приготовления были завершены к третьим выходным октября. Круглая комната в подвале совиной башни была расчищена от мусора. Стены комнаты были сплошь оклеены зеркалами, а на полу уже была нанесена безупречная пентаграмма, в центре которой стоял тот самый сундук с боггартом. Никаких причин откладывать у Рона не было.

В воскресенье утром он опять позвал на прогулку Луну. После летнего случая со сбором лунной полыни и после первой победы над боггартом он всерьез полагал, что девочка приносит ему удачу. А сегодня удача ему нужна была как никогда.

Погода к прогулкам не располагала, шёл противный дождь. Кроме того, довольно-таки сильный ветер загонял струи дождя под навесы и зонтики. Рон, выйдя на крыльцо центрального входа и оценив безрадостность погоды, предложил остаться в замке, но Луна его не поддержала. Жизнерадостно заявив, что погода вполне приятная для специальных «мокрых прогулок», потащила несопротивляющегося Рона к Хагриду.

Луна чувствовала себя в компании полувеликана как дома. После той памятной прогулки и первого знакомства с лесником она стала частым гостем в его хижине. Рон знал это, поскольку не забывал хотя бы через день-другой встречаться Луной. Так он поддерживал своё алиби на все случаи исчезновений из поля зрения друзей. Половина всех этих встреч начиналась или заканчивалась здесь, в доме Хагрида.

Как всегда, было легко и весело. Пили чай с выпечкой и медом. Разговаривали про магических зверушек Запретного леса. Луна несколько раз выглядывала из хижины, проверяя погоду. Наконец она заявила, что дождь кончился, и пригласила Рона пройтись к Запретному лесу. Рон спорить не стал, хотя ему и в гостях у Хагрида было хорошо. Он оделся и вышел.

Ветер стих, но дождь не прекратился. В воздухе висела этакая взвесь мельчайших капель, налипающая на лицо и руки. Луна задержалась в хижине и появилась минуту спустя с большим вощёным пакетом в руке.

— Пойдём. Покормим лошадок, — заявила она и бодро двинулась по тропе.

Рон пожал плечами и пошёл следом. Он понятия не имел ни про каких лошадок у Хагрида. Они минут десять шли по дорожке вдоль леса, а потом свернули на одно из её ответвлений и углубились под полог древесных крон. С листьев капали крупные капли, и Рон несколько раз дёргался и ёжился, когда капли попадали ему за шиворот. Через пару минут они вышли на пустую поляну, посередине которой стояла грубо сколоченная кормушка в виде длинного корыта на ножках.

Луна уверенно подошла к кормушке и поставила на неё свою ношу. Из пакета она достала окровавленный кусок сырого мяса и сделала несколько шагов в сторону. Одна её рука стала делать перед собой гладящие движения, а вторая подняла кусок мяса на уровень лица. К удивлению Рона, кусок мяса стал исчезать. Кто-то или что-то отрывало от него куски. За первым куском последовал второй и третий.

Луна жестом подозвала Рона.

— Погладь его, — предложила она, указывая на пустоту перед собой.

Рон недоуменно посмотрел на Луну, но протянул руку. Ладонь легла на прохладную живую плоть. Бок животного вздымался в такт дыханию. Невидимое животное двигалось, играя мышцами.

— Что это такое? — почему-то шёпотом спросил Рон у Луны.

— Это фестралы, — ответила она таким же шепотом и улыбнулась. — Они волшебные животные, и очень добрые, хоть и немного страшные с виду.

— А почему я их не вижу? — задал мучивший его вопрос Рон, наблюдая, как очередной кусок мяса исчезает в пасти невидимого существа.

— Потому что их могут видеть только те, кто видел смерть, — ответила девочка.

Она вывалила остатки мяса в кормушку, вытерла руки и уставилась на Рона своими огромными глазищами.

— Рон, — выражение её лица потеряло свою беззаботность, — я обещала тебе не расспрашивать про чёрную тетрадь, и я не буду ничего пытаться узнать. Но поверь мне, она связана со смертью. Я боюсь за тебя.

Рон растерялся от внезапного поворота разговора. Он некоторое время помолчал, а потом похлопал по невидимому боку фестрала и спросил:

— Они тоже связаны со смертью, так почему ты их не боишься и называешь добрыми? Почему ты так уверена, что моя тетрадка не добрее твоих фестралов?

Луна грустно посмотрела на Рона и тихо ответила:

— Потому что ты меняешься.

* * *

Прогулка с Луной отнюдь не придала ему уверенности, а скорее наоборот. Сценка с фестралами произвела на Рона впечатление и он, оставшись в одиночестве, поспешил этим впечатлением поделиться с Риддлом. Тот расспросил о подробностях прогулки в лес и заставил Рона воспроизвести слова Луны дословно. После чего немного помолчал и с видимой неохотой сказал:

— Мисс Лавгуд весьма интересная особа, но ты напрасно считаешь, что у неё есть какие-то сверхспособности. Фестралов видят все маги, когда-либо видевшие смерть. Так что мисс Лавгуд всего лишь была свидетелем трагедии когда-то, до школы. Ты меняешься вне зависимости от общения со мной, просто потому что ты взрослеешь потихоньку. Уверен, и сама мисс Лавгуд тоже меняется, это будет заметно, если внимательно понаблюдать со стороны. А мой дневник...

Тут Том замолчал ненадолго.

— Я не могу тебе сказать что-то определённое. Но, возможно, дневник этот мог быть свидетелем смерти, — Том помолчал, побарабанив пальцами по подлокотнику кресла, в котором сидел. — Я имею в виду свою собственную смерть. Ведь должна же быть причина, по которой последняя запись в нём относится к шестому курсу и больше записей нет.

Рон даже дышать перестал. Он как-то до сих пор не задумывался о жизненном пути Тома Риддла после Хогвартса. А теперь, после слов Тома и загадочных намёков Луны, дневник снова обрёл ореол загадочности, почти как в первые дни знакомства с ним.

— Том, — осторожно произнес Рон, — а хочешь, я попытаюсь узнать твою биографию? Ну, после школы в смысле.

Том усмехнулся.

— Ну попробуй, детектив Уизли. Но для начала прекращай тянуть время и займись уже ритуалом.

* * *

Рон стоял босиком на каменном полу и ёжился от холода. Старые холщёвые штаны и какая-то хламида были слишком лёгкой одеждой для никогда не знавшей отопления круглой комнаты в совиной башне. Эту одежду он нашёл в Выручай-комнате вместе с зеркалами, размноженные копии которых сейчас окружали Рона со всех сторон. Свечи горели в узлах пентаграммы, зеркала до бесконечности повторяли их дрожащие огоньки хаотичной, бесконечной россыпью. Пока Рон зажигал и расставлял толстые свечи на пересечениях линий, он тоже мельтешил в зеркалах своими бесчисленными отражениями, но встав в центр пентаграммы и засветив последние пять свечей внутреннего пятиугольного элемента, он заметил, как отражение в зеркалах изменилось.

Вместо хаоса и бессистемности Рон увидел целое, слитное и гармоничное зрелище уходящего в бесконечность геометрического узора из белых линий и огоньков. Зрелище этой порожденной зеркалами бесконечности было завораживающим, сводящим с ума. Маленькая круглая комната в совиной башне исчезла. Рон стоял в центре бесконечной пентаграммы, и чувствовал себя песчинкой в космосе. Спустя какое-то время до шокированного зрелищем разума Рона дошло, что в зеркалах не отражается ни он сам, ни сундук. Удивление стало ещё больше. Он не был готов к увиденному.

Только сейчас он ощутил, что своими собственными руками разбудил что-то могущественное и равнодушное. Почувствовал, что уже обратил на себя внимание холодного ока магии, готовой стать свидетелем и участником его битвы с собственным страхом. Отступать было уже поздно. Он чувствовал, что дрожит, но предпочитал считать, что от холода, а не от страха. Палочку пришлось оставить за пределами пентаграммы, и в руках у него был только нож, найденный там же, где и тряпье. Это укрепляло ощущение незащищенности.

Рон сглотнул, смачивая пересохшее горло, и начал речитатив. Звуки его голоса отражались от стен и превращали его одинокий голос в многоголосый хор. По мере произнесения ритуальных фраз, линии бесконечной пентаграммы становились всё ярче и ярче, а пространство между линиями всё темнее и темнее. Последние слова сорвались с губ Рона, и он, глубоко вдохнув, открыл крышку сундука.

Том говорил, что боггарт изменит свой облик. Что он обязательно будет похож на человека. Это правило ритуала, и привидение ему подчинится обязательно. Поэтому Рон не ожидал появления паука, но к тому, что из сундука поднимется его собственная копия, он был не готов. Рыжий мальчишка в нелепой рваной одежде с ножом в руках, вылез из тесного убежища и с ужасом смотрел на своего противника. Рон подумал, что боггарт, вероятно, его так же боится, как и он сам боится боггарта.

Пока Рон предавался размышлениям, его противник завопил и бросился в атаку, выставив перед собой нож. Рон замешкался и поздно дёрнулся в сторону. Бок обожгло болью. Следующий замах боггарта был прерван. Рон перехватил занесенную руку противника своей свободной рукой, а ножом, зажатым в правой руке, нанёс удар.

Клинок вошёл в живот копии Рона по самую рукоятку. Раздался вопль. Рон отшатнулся и с ужасом уставился на кровавое пятно, растекающееся по неопрятной рубахе своего двойника. Тот тоже опустив голову, смотрел, как между пальцами прижатой к ране ладони течёт кровь. Двойник взвыл и повернул к Рону перекошенное уже не страхом, а болью и ненавистью лицо. Он не кинулся снова как петух, а начал надвигаться маленькими шажками, глядя на Рона. Было ясно, что боггарт рассчитывает нанести единственный, но смертельный удар.

Первый размен ударами, окончившийся в пользу Рона, был чистым везением. Второе столкновение будет, скорее всего, последним для одного из них. Боггарт медленно надвигался, а Рон отступал, смещаясь по дуге. Он не хотел ненароком выйти из пентаграммы. Том тысячу раз напоминал, что это чревато и это предупреждение не забылось даже в вихре эмоций, наполняющих сейчас его душу.

Сердце Рона уже давно бухало в ушах и гнало по венам боевой коктейль из адреналина и кислорода. Угроза жизни, которую он сейчас испытывал, была намного ярче, чем какой-то детский страх перед пауками. Мысли носились в голове с невероятной скоростью, успевая охватить своим вниманием множество пустяков. Например, он подумал о том, что ещё несколько секунд назад он мучился от озноба, а теперь ему невыносимо жарко. Или о том, что у двойника покраснели уши. Но самая конструктивная мысль, посетившая его, была о том, что противник сейчас с каждой секундой слабеет. Судя по реальной крови на своем клинке и эмоциям на лице дубля, тот был вполне материален и смертен. Так что тянуть время было выгодно для Рона. И он тянул как мог, отступая и кружа по ограниченному пятиугольнику пентаграммы.

Тактика Рона не осталась незамеченной. Очевидно, раненый двойник сам понимал, что долго выжидать не в его интересах. Он стал делать резкие выпады, норовя полоснуть по руке Рона, держащей оружие. Рон каждый раз отпрыгивал и смещался. Лицо двойника понемногу стало приобретать торжествующее выражение, с точки зрения Рона непонятно с чем связанное. Понял он это только после того, как отскочив очередной раз от выпада боггарта, он обо что-то споткнулся и, чтобы не упасть, взмахнул руками.

Время замедлилось. Его перехитрили. Он забыл про сундук. Двойник уже бросился на него с ножом, целясь в незащищенную грудь. Рон понимал, что не успевает ни увернуться, ни отбить клинок. Смерть была уже совсем рядом, в одном мгновении до своего торжества. Но жажда жизни была сильнее. Как в замедленной съемке Рон увидел, как атакующий боггарт получает удар ногой в живот. Прямо туда, где расплывалось кровавое пятно.

Торжествующее выражение лица сменилось гримасой боли. Рука атакующего дрогнула, и нож опять скользнул по ребрам. Рон боли не почувствовал, только касание, и полетел на пол вместе с навалившемся на него врагом.

Боггарт, ещё не восстановивший контроль над собой после удара ногой по ране, не успел помешать Рону, который быстро крутанулся и подмял противника под себя. Рука Рона мёртвой хваткой держала вооруженную руку боггарта, а вторую руку он прижал к полу коленом.

Рон на мгновение замер, глядя в собственное перекошенное от смертельного страха и боли лицо. А потом, со всей силы, ударил ножом в грудь. Удар был сильным, а нож некачественным. Клинок угодил в кость и сломался. В ужасе Рон посмотрел на то, что осталось от ножа. Короткий, тупой обломок длиной дюйма два никак не походил на оружие.

Боггарт, пришедший в себя от болевого шока, и воодушевленный неудачей Рона, начал энергично вырываться и выкручиваться из захвата. Он извернулся и впился зубами в левую руку Рона, удерживающую в захвате вооруженную руку боггарта. Рон взвыл от боли и чуть не ослабил хватку. Надо было кончать его немедленно. Сейчас же.

И Рон со всей силы полоснул обломком ножа по открытому для удара участку шеи. Струя крови, хлынувшая из раны, залила лицо Рона. Уже смутно соображая, зажмурившись, Рон кромсал обломком ножа горло врага, желая только одного, чтоб тот наконец прекратил дергаться.

И он прекратил.

Рон сидел на трупе тринадцатилетнего мальчика с рыжей шевелюрой, на лице которого застыла гримаса смерти. Руки были залиты кровью. Вкус крови он ощущал на своих губах. Кровь текла по его лицу и заливала глаза. Кровь алым нимбом расплывалась вокруг головы поверженного врага.

Рон повалился набок и отполз на пару метров от тела, оставляя за собой кровавую дорожку. Нож выпал из руки. Кто-то трудолюбивый огромной киянкой колотил изнутри по ребрам. Или это так бухает сердце? Его начинало трясти. Пришла боль от полученных ран. Рон со стоном поднялся на колени и начал стаскивать через голову рубаху, пропитавшуюся своей и чужой кровью. Она противно липла к коже, и ослабевшие руки с трудом стянули её с тела. На рубашке нашелся относительно чистый участок со спины, и Рон вытер им лицо. После этого он обратил внимание на свои раны. Два пореза по нижним ребрам справа и слева выглядели идеально симметрично.

"Теперь у меня есть жабры", — мелькнула идиотская мысль, и Рон хрипло рассмеялся. Какое-то время его душил смех, перешедший в кашель. Кое-как взяв себя в руки, Рон скрутил рубаху в жгут и наложил давящую повязку на раны. Выглядело это как будто он подпоясал живот красным кушаком.

Покончив с первой медицинской помощью себе любимому, Рон, шатаясь, поднялся на ноги и прошёл в центр пентаграммы. Она всё так же сияла в свете бесконечных свечей. Ничего не изменилось за те минуты, пока шла схватка. Рон прокашлялся, как мог отрешился от боли, и стал произносить заученные ритуальные слова благодарности. Ритуал надо было завершить правильно.

С последним звуком его речитатива огни резко дрогнули, как будто кто-то пытался за один раз задуть свечи на бесконечном торте. Больше половины действительно погасли и от их фитилей потянулись тонкие струйки ароматного дыма. Волшебная монолитность зеркального отражения тоже исчезла вместе с этим дуновением. Зеркала снова наполнились хаосом линий и огоньков, а на Рона со стен смотрели его бесчисленные отражения.

Рон вспомнил о боггарте и повернулся. Трупа не было. И лужи крови тоже. Рубашка и тело тоже стали чище. Очевидно, на одежде и руках осталась кровь только из его собственных ран.

Мысль о ранах вернула его к реальности. Он пошел к выходу из комнаты. Там, за дверью, лежала его одежда и сумка, в которой его ждал пузырёк с настойкой бадьяна и другие лечебные зелья. Том был предусмотрителен.

Стоя в дверях, Рон обернулся и посмотрел на арену прошедшей схватки. Мелькнула внезапная мысль:

«Интересно, смогу ли я теперь видеть фестралов?»