То, что спит в холмах (джен)

Жизнь похожа на зебру. Не помню уже, от кого и когда именно мне довелось в первый раз услышать эту прописную истину, но могу авторитетно заявить, что реальности она соответствует на все сто процентов. После чередования черных и белых полос перед вами рано или поздно с неизбежностью айсберга, следующего прямым курсом к «Титанику», возникает приличных размеров задница. Казалось бы, чему тут удивляться после тридцати-то прожитых лет, однако признаюсь честно — мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы задницы следовали одна за другой с такой завидной регулярностью. Выпавшая на мою долю зебра с течением времени все больше приобретала облик чернобыльского мутанта.

Очередной виток неприятностей начал раскручиваться внезапно и без каких-либо видимых предпосылок. Завершался последний майский вечер. Я сидела за столом и, борясь с зевотой, размышляла, стоит ли идти спать или попробовать еще немного почитать, хотя в том полусонном состоянии, в каком я пребывала, любые попытки восприятия поступающей извне информации являлись сплошной фикцией. Тем не менее, информация мне сейчас была нужна, и чем больше ее окажется, тем лучше. Сегодня, несколькими часами ранее, под конец последнего дня действия нашей с мастером Ноланом договоренности об испытательном периоде работы, дальнейшая моя судьба наконец прояснилась. Старый аптекарь ворчливо заявил, что не против и впредь видеть меня у себя в помощниках за три шиллинга и один выходной день в неделю. Озвученная Пронырой сумма, наверное, была вполне приемлемой для ребенка-подмастерья, к тому же частично находящегося на попечении у работодателя, однако с учетом моего долга перед мистером Андвари она выглядела смехотворной. Путем нехитрых вычислений можно было подсчитать, что необходимого количества фунтов за оставшиеся одиннадцать месяцев я не наберу даже в том случае, если буду полностью откладывать жалование, так что подготовку к альтернативному способу добывания денег определенно следовало ускорять. В среднем, чтобы уложиться в срок, мне следовало зарабатывать не менее двух с половиной фунтов в месяц, причем начать заниматься этим прямо с завтрашнего дня, либо подыскать что-нибудь достаточно эксклюзивное, чтобы отбить всю сумму за раз. Второй вариант, конечно, выглядел более привлекательным, и теоретически подобный ценный эксклюзив на соседствующих с моим родовым местом Силы территориях вполне мог водиться. Во всяком случае, на момент написания трактатов, найденных мною в родовой избушке, он там водился точно, а как обстояли дела сейчас, узнать можно было только опытным путем. В минувшую субботу я все-таки воспользовалась случаем и уже поздно вечером, когда Проныра точно не мог меня хватиться, навестила место Силы. Никаких явных доказательств того, что за время моего отсутствия там мог побывать кто-то еще, я не обнаружила, однако количество книг на столе значительно увеличилось. В итоге оставить в избушке полученные от мистера Андвари документы, как планировалось поначалу, я не рискнула, однако забрала взамен две книги. Одной из них стал уже виденный мною при прошлом посещении травник, а второй — дряхлый, грозящий вот-вот рассыпаться на разрозненные страницы томик. Данный раритет оказался бестиарием — не столь внушительным, как тот, по которому мастер Нолан экзаменовал меня на умение читать, зато, насколько я смогла понять, посвященным конкретно живности, водящейся в тастыпских землях. Прочие книги интерес представляли не меньший, но были посвящены различным аспектам магии, а после предупреждений Мэлоуна с самостоятельным освоением магии я предпочла бы повременить.

Впрочем, от бестиария, с которым за три прошедших вечера я успела бегло ознакомиться, польза так же обещала быть весьма отдаленной. В настоящий момент я не чувствовала себя готовой ни морально, ни физически к тому, чтобы устраивать долговременные засады на амбу или пытаться выловить в какой-либо илистой заводи водяного рогача, который, судя по красочному описанию, содержащемуся в бестиарии, сам мог посшибать рога с кого угодно. Добыча растительных ингредиентов с этой точки зрения выглядела как-то безопаснее для здоровья. Именно на ней я решила сконцентрироваться для начала. Первоочередной целью в силу наибольшей доступности стала кедровая живица. Кедры в окрестностях избушки точно были, а значит, была и возможность отыскать застывшую смолу. Однако параллельно со смолой я собиралась искать кое-что более интересное. Сонно сощурившись, я опять посмотрела на лежащую передо мной раскрытую книгу. На пожелтевшей странице красовался рисунок растения с гроздью тесно прижимающихся друг к другу ягод на макушке и корнем, напоминающим уродливого человечка. Я бы, пожалуй, скорее приняла его за мандрагору, однако безымянный автор травника был на этот счет иного мнения.

«Стосил, так же именуемый корнем жизни или женьшенем», — гласила красная строка, соседствующая с рисунком. Все-таки правильно говорят: век живи — век учись. Нет, вы не подумайте, что такое женьшень и с чем его едят, я и раньше знала. Вот только большую часть тех свойств, которые ему приписывались автором травника, в моем родном мире научно-технического прогресса это растение растеряло примерно тогда, когда начала оформляться фармацевтика в ее современном виде. Травник же на полном серьезе разъяснял, что корнем жизни стосил называли за то, что он был способен вернуть здоровье даже тяжелобольному человеку. Соответственно основным магическим свойством стосила считалось долголетие, а сам он входил в состав компонентов длинного перечня снадобий, названия которых мне ни о чем не говорили, однако кроме этого заговоренный различными вариантами наговоров корень предлагалось носить при себе для поддержания здоровья, а так же, почему-то привлечения любви и притягивания денег. Дым от сожженного стосила снимал последствия порч и сглазов, направленных на причинение вреда здоровью, а так же препятствовал их наложению. Произрастало сие чудодейственное растение в широколиственно-хвойных лесах, любило тень и не заболоченную почву. Собирать корни стосила рекомендовалось на шестом году роста и старше, причем желательно осенью, после отмирания наземной части, когда его целебные свойства наиболее выражены, лето же, напротив, называлось худшим из времен, поскольку все соки из корня уходили в стебель и листья. Единственным исключением — да и то травник о нем говорил с сомнением — являлась ночь цветения стосила, когда растение источало необычайно яркий белый свет. Снадобье, изготовленное из выкопанного в эту ночь корня, будто бы могло не только вылечить человека от любой болезни, но даже вернуть к жизни стоящего на пороге смерти. Правда, достать такой летний ингредиент было, мягко говоря, непросто, поскольку в его защитниках числились дракон и тигр. Подобным утверждениям верилось с большим трудом, но, поскольку согласно все тому же травнику, стосил цвел в июле, подсчет шансов повстречать в тайге хоть дракона, хоть светящуюся траву временно откладывался. Зато именно сейчас было вполне подходящее время начинать поиски самого женьшеня, чтобы потом, осенью, уже знать, куда идти и где копать. По предварительным прикидкам я решила, что смогу уделять данному занятию по два часа ежедневно и весь выходной день целиком. Разница в часовых поясах между Эдинбургом и местом Силы создавала проблемы, связанные с поиском дополнительных источников освещения, более серьезных, чем кандела, однако я надеялась, что в этом вопросе мне сможет что-нибудь подсказать Мэлоун… когда снова появится. По начинающей складываться традиции это должно было произойти еще накануне, однако пятничный визит, во время которого я случайно подслушала разговор мастера с Пронырой, вероятно, несколько сдвинул установленные сроки. Мэлоуна не было видно в лавке ни вчера, ни сегодня, и мне оставалось только надеяться, что завтра он все-таки придет. Общение с магом, похоже, начинало входить у меня в привычку. Кроме того, я надеялась, что за прошедшие четыре дня мастер переменил мнение относительно предложения Проныры. Чтение — это, конечно, хорошо, но душа требовала практического применения усваиваемых знаний, а вдобавок я полагала, что после перехода в статус ученика у меня будет больше возможностей для того, чтобы попробовать осторожно узнать у Мэлоуна, что он с высоты своего опыта думает по поводу моей проблемы, разумеется, не называя имен. Конечно, на деле с ученичеством это никак не соотносилось, однако склад Проныры, на котором в любое время мог появиться сам старый аптекарь, мало располагал к откровенностям. А поскольку выбрать другое место для беседы сейчас было бы затруднительно, мне оставалось только дожидаться более удачного стечения обстоятельств. В принципе, я готова была ждать, проблема заключалась лишь в том, что, как вскоре стало ясно, к этому моменту от моей готовности уже ничего не зависело.

Я как раз решила, что пора заканчивать с безнадежными попытками домучить еще пару страниц, и собиралась идти спать, когда мои татуировки словно бы сошли с ума. Честно говоря, к неприятному покалыванию в области предплечий, которое возникало время от времени и которое, как объяснил мне Мэлоун, являлось реакцией на чужую магию, я понемногу начинала привыкать, однако в сравнении с тем, что происходило сейчас, все предыдущие ощущения казались детским лепетом. Сейчас же впечатление было таким, словно у меня с предплечий разом содрали кожу. Выронив травник, я взвыла в голос. От боли, хоть и кратковременной, но необычайно острой, на глаза навернулись слезы. Меня повело в сторону, однако упасть мне не дали, удержав за плечо и хорошенько встряхнув.

— Доу, значит, — сухо произнес голос, бывший знакомым и незнакомым одновременно. — Или мне правильнее будет называть тебя Сандерсом?

— Ч-ч-что, простите? — я наконец проморгалась, кое-как вытерев глаза сведенными судорогой непослушными пальцами и не очень веря тому, что вижу. Передо мной стоял черт знает откуда взявшийся Мэлоун, мрачный, как грозовая туча. От мужчины сильно пахло ладаном, чего раньше никогда не было. Не люблю этот запах, еще с тех пор, как моя мать, следуя скорее общей сложившейся тенденции, нежели личным убеждениям, вдруг начала проявлять интерес к православному христианству, буйным цветом расцветшему на просторах постсоветской России, заодно попытавшись и мне привить уважение к исконно русской религии. Доводы о том, что до искусственного насаждения этой самой «исконной» религии обитатели «исконно русских» земель вполне успешно исповедовали разнообразные формы язычества, равно как и о том, что христианство в целом брало свое начало в Палестине, где русских на момент его возникновения как-то не наблюдалось, а христианство православное оформилось в Константинополе — он же Стамбул, где с русскими, не считая наемных дружин, заезжих купцов да князя Олега, в профилактических целях развешивающего щиты по воротам, так же была напряженка, уходили в молоко. Единственным контраргументом, который мне доводилось слышать, было: «Рита, доча, не богохульствуй!», сказанное настолько просительно, что здравый смысл лишь разводил руками и временно отступал на заранее укрепленные позиции. Привитие же уважения в основном заключалось в регулярном посещении служб, причем непременно тех, которые проводились в сельской церкви, располагавшейся в четырех с половиной километрах от нашего города, поскольку городская церковь была более поздней постройки и не так намолена. В теории можно было бы, закатив пару небольших скандалов, выбить себе право на самоопределение, однако позволять матери в одиночку совершать подобные прогулки, в особенности после того, как у нее начало пошаливать сердце и скакать давление, тоже было не лучшей идеей. Поэтому, задавив дух противоречия посылами вроде «прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья» и «ну когда еще удастся на церковную живопись посмотреть?», я время от времени гробила по полтора-два часа от выходного дня на то, чтобы постоять в душном помещении под песнопения, которые не понимала, да, честно говоря, и не хотела понимать. Единственным результатом всего этого стало мое полное и окончательно утвердившееся безверие, а так же приобретенная нелюбовь к запаху благовонной смолы, который я научилась безошибочно определять в составе любой ароматической смеси. Самое же грустное заключалось в том, что никакая вера и никакое божественное провидение, о котором так любила рассуждать мать, не помогло, когда однажды февральским вечером перед машиной, в которой ехали мои родители, на встречную полосу вылетела фура, потерявшая управление из-за того, что водитель заснул за рулем…

Впрочем, все это касалось событий прошлого, и никак не соотносилось с текущей реальностью. Все, кроме несвойственного Мэлоуну запаха церковного благовония и того, что мастер только что назвал меня чужим именем. Следовало бы заподозрить неладное, однако на деле я не ощутила ничего, кроме растерянности — возможно, потому, что подсознательно начинала доверять магу. Глупо, но факт.

— То самое, — мрачно сказал Мэлоун и, тяжело вздохнув, подтолкнул меня к стулу. — Садись уже, недоразумение. Когда ты, наконец, научишься держать татуировки под контролем?

Решив, что это скорее риторический вопрос, я молча подобрала с пола травник и осторожно опустилась на краешек стула, лихорадочно соображая, что вообще происходит. Мужчина с минуту постоял, скрестив руки на груди и рассматривая меня так пристально, что становилось не по себе.

— Доу, значит… — повторил он наконец. — Ну, так что, Доу-Сандерс, притворяться еще не надоело? У тебя это, конечно, хорошо выходит, но к чему оно вообще было затеяно? Думаешь, Проныру так перепугало бы твое настоящее имя? Или ты еще от кого-нибудь прячешься?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — призналась я, приходя к выводу, что произошло какое-то недоразумение. Поначалу у меня оформилась было скверная мыслишка: а не могла ли до Мэлоуна каким-то образом дойти информация от мистера Андвари? Но от нее я быстро отказалась. Причина была не только в добром имени фирмы, о котором, во всяком случае по утверждению посыльного, так пеклись лепреконы, и которое трудно сохранить, разбрасываясь личными сведениями клиента направо и налево. И даже не в том, что я свято верила словам мистера Андвари о нежелании лепреконов вмешиваться в дела большого народа. Дело обстояло куда проще. При всем имевшемся у меня на данный момент уважении к мастеру Мэлоуну он не производил впечатления человека, вхожего в более-менее приличные круги общества, так что количество допустимых точек пересечения интересов стоявшего передо мной мага и лепрекона из конторы, расположенной на Хай-стрит, стремилось к минимуму. Кроме того озвученная фамилия не вызывала у меня ни малейших ассоциаций. Я такой, кажется, даже в родовом древе не видела. А с самим мальчиком Мэлоун раньше знаком не был, иначе давно бы уже опознал. Поэтому я решила не поддаваться на провокации и с наичестнейшим видом добавила:

— Ни от кого я не прячусь и вообще не знаю никаких Сандерсов.

— Да неужели? — с кривой усмешкой спросил Мэлоун. — Может, ты еще и Итана Смита не знаешь?

— Да, не знаю, — раздраженно сказала я, уходя в полную несознанку, тем более что она вполне соответствовала реальному положению дел. Фамилия? А что фамилия? Как мне помнилось еще из курса средней школы, Смитов в англоязычных странах водилось не меньше, чем у нас в России Ивановых, причем без всякой гарантии родства между собой. — А это, кстати говоря, кто вообще такой?

Мужчина посмотрел на меня исподлобья.

— Не знаешь, значит… — медленно, словно раздумывая, произнес он.

— Нет, — покачала я головой.

— Тогда вернемся к тому, что ты точно знать должен. Перед тем, как появиться у Проныры, ты был сильно избит. Кто это сделал? Откуда ты пришел? И кто обеспечил тебе татуировки? Я жду ответа.

Тот тон, которым была произнесена последняя фраза, и общий вид Мэлоуна не оставляли сомнений — ответа маг намерен ждать до победного конца, причем, возможно, не только ждать. Становилось ясно, что так просто от меня не отвяжутся.

— Человек. С улицы. Не знаю. Вот и все ответы, — выпалила я, крепче прижимая к груди травник и соображая, как бы разрулить сложившуюся ситуацию с минимальным ущербом. В крайнем случае можно было бы сбежать, прибегнув к помощи родового перстня, однако мне очень не хотелось в открытую демонстрировать эту свою способность. Во всяком случае, до тех пор, пока не были исчерпаны другие варианты. Сейчас я бы совсем не возражала, чтобы мастер Нолан заинтересовался доносящимся со склада шумом. Проблема же заключалась в том, что для того, чтобы это произошло, мне следовало кричать в полный голос, и то результат не был гарантирован. Не знаю, кто придумал, будто старики спят чутко. Как по мне, мастер Нолан ухитрился бы проспать даже авианалет. Конечно, подобный казус ему не грозил, поскольку в мире, в котором я сейчас находилась, до первого полета братьев Райт, если он здесь вообще состоится, оставалось еще лет десять, не говоря уже о чем-либо более серьезном, но само по себе это смахивало на беспечность. Мало ли кто мог оказаться на складе вместо Мэлоуна? Может, отсюда уже вовсю товары выносят, а хозяин спит и в ус не дует. Или он на мое вмешательство рассчитывает? Зря. Мне бы хоть с Мэлоуном разобраться, которого, похоже, категорически не устраивала озвученная мной версия.

— Это вообще не ответы, — сухо сказал мужчина, подтверждая возникшие у меня подозрения. — Это ноль. Пустышка. Что ж, попробуем еще раз.

— А зачем? — в открытую спросила я. — Какое вам вообще дело до того, что со мной случилось?

Мэлоун приглушенно выругался.

— Задаюсь тем же вопросом, — сквозь зубы пробормотал он. — А вот тебя, похоже, все устраивает в том виде, в каком есть. Зря это. Смит, конечно, та еще скотина, но отказываться от родства с ним, тем более если Сандерсы, действительно, исключили тебе из рода, определенно рановато.

Я смотрела на мужчину в полнейшем недоумении. Да и он, кажется, тоже начал понимать, что происходит что-то не то.

— Так ты что, в самом деле, ни черта не помнишь?

Я кивнула, но тут же, спохватившись, пояснила:

— Не совсем так, мастер. Кое-что я все же помню, но не все. Не помню я, например, того, откуда взялись мои татуировки. А Смита я не знаю. И этих ваших Сандерсов тоже.

Мэлоун снова пробормотал себе под нос пару ласковых словечек, между делом помянув какого-то Максвелла.

— Интересно бы еще понять, каким образом ты отличаешь незнание от провала в памяти, — сказал он вслух. — Из Свордейла почему сбежал? Или тоже не помнишь?

Я покачала головой, но все-таки осторожно высказала предположение:

— Вероятно из-за побоев. Их последствия вы сами видели.

— Вероятно? — Мэлоун раздраженно фыркнул. — Иными словами, кто именно тебя избил и когда, ты тоже не уверен.

— Ну, во всяком случае, это точно произошло до первого мая, — сообщила я. — Так что какая-никакая определенность все же есть.

— Определенность яснее некуда, — с сарказмом подтвердил Мэлоун. — Как погляжу, отбили тебе не только ребра. А вот кого за это благодарить, Смита или еще кого… Что ж, придется выяснять. Проклятье, парень, когда ты в следующий раз забудешь свое имя или еще что-нибудь столь же несущественное, сделай одолжение, сообщи об этом сразу. Все проще, чем спустя месяц пытаться восстановить хоть что-то.

Мужчина шагнул ко мне, и я инстинктивно подалась назад. Может, моих знаний и не хватало, чтобы понять, каким именно образом Мэлоун собирался что-то выяснять, однако их было вполне достаточно, чтобы сообразить — если его затея удастся, первым, что он обнаружит, будут далеко не воспоминания ребенка. Да уж, совсем не так представляла я мое объяснение с магом.

Мэлоун лишь покачал головой.

— Ну а теперь ты от чего шарахаешься? Бойся — не бойся, а вспоминать все равно придется. Если не сейчас, значит позже, вот только чем больше пройдет времени, тем меньше останется шансов на то, что память восстановится в полном объеме. Так что давай-ка разберемся со всем сразу, чтобы я мог сдать тебя Максвеллу с рук на руки с чистой совестью.

— Да кто вообще такой этот Максвелл? — с подозрением спросила я. — Кто-то еще из тех, кого мне следует помнить?

— Сомневаюсь, — отозвался мастер. — Не думаю, что вы прежде были знакомы. Он является старшим суперинтендантом инквизиции.

Я вскочила на ноги, с грохотом опрокинув стул.

— Что?

— Только в обморок не падай, — посоветовал Мэлоун. — Максвелл не кусается, так что, думаю, для тебя это в любом случае будет лучше, чем если бы тебя вернули обратно к Смиту. К тому же у старшего суперинтенданта у самого приказ на твой розыск, так что он все равно не успокоится. Придется тебе найтись.

— Я не хочу находиться, — быстро ответила я.

— Глупо полагать, что твое мнение кого-то заинтересует, — сухо сказал Мэлоун. — Максвеллу, равно как и тому, кто за ним стоит, нужно, чтобы ты нашелся. Поэтому про твои желания придется временно забыть.

Я попятилась и уперлась лопатками в составленные стеной ящики. Дальше отступать было некуда. Мне очень этого не хотелось, однако, раз уж по-другому не выходило…

— Извините, мастер Мэлоун, но я не собираюсь забывать о своих интересах, — сказала я, глядя в глаза мужчине, и отдала мысленный приказ родовому перстню.

Рывок телепортации уже привычно смазал очертания предметов вокруг, однако порадоваться временному избавлению от неприятностей я не успела.

— Признаю, это была хорошая попытка, — мрачно произнес Мэлоун. — Что дальше?

Я уставилась на мага с растерянностью, которая уже граничила с испугом. Да, я находилась на родовом месте Силы, вот только мужчина, настроение которого явно не улучшилось, тоже находился здесь. Как? Каким образом?

— У тебя крайне одностороннее образование, Доу, — подытожил Мэлоун. — Не знаю, кто тебя брался обучать, но чести ему это определенно не делает. Можешь попробовать сбежать еще раз, и еще, пока, наконец, не научишься распознавать повешенный якорь. Потом поговорим. Либо можем сэкономить время и поговорить прямо сейчас.

Я облизнула губы, просчитывая дальнейшие варианты действий. То, что телепортироваться еще куда-либо бесполезно, мне только что сказали, и причин считать сказанное блефом вроде бы не было. Теперь, после слов Мэлоуна, я начала чувствовать некоторую скованность в области запястий — возможно, тот самый якорь, о котором шла речь. Бежать в лес? Глупо. Даже если меня не остановят очередным заклинанием, итог, очевидно, будет немного предсказуем.

— Лучше сейчас, — сказала я, наконец. — Вообще-то я тоже хотел с вами поговорить, мастер, правда, не при таких обстоятельствах. У меня, действительно, есть утраченные воспоминания, и, если их можно восстановить, я согласен попытаться. Только это будут совсем не те воспоминания, на которые вы рассчитываете, потому что я не Сандерс.

— Вот только не надо начинать сначала, — оборвал меня Мэлоун. — То, что ты чего-то не помнишь, еще не означает, что этого чего-то не было. Если тебе станет легче, скажу, что поиск по вещам, принадлежащим Сандерсу, однозначно указал на тебя, так что ошибки быть не может.

— Да я, в общем-то, не против, — призналась я. — Вполне может статься, что это тело, действительно, принадлежало тому мальчику, которого вы ищете. Проблема только в том, что я не он.

На поляне стало тихо. Где-то в лесу хрипло кричала кедровка, однако ее отдаленное верещание лишь четче обозначало ту стену тишины, которая окружила нас с магом. Мэлоун очень внимательно, практически не мигая, смотрел на меня, и его глаза постепенно чернели. Возможно, это следовало объяснить расширением зрачков, однако мне показалось, что цвет изменяла сама радужка. Зрелище было жутковатым, а вдвойне не по себе становилось от того, что потемневшие глаза мужчины, казалось, смотрели сквозь меня. Хотя мистер Андвари утверждал, что магия малого народца отлична от человеческой, похоже было, что Мэлоун обладал схожими умениями. Во всяком случае, рассмотреть ему, кажется, удалось не меньше, чем старому лепрекону.

— Проклятье, — сквозь зубы бросил Мэлоун, разом подбираясь. — Ведь знал же, что будет какой-то подвох. Зато теперь, во всяком случае, становится понятно, откуда взялись татуировки. Хотя притворялись вы успешно, спору нет. Кто вы такой, черт возьми? И куда вы дели настоящего мальчишку?

— Во-первых, не такой, а такая, — предпочла уточнить я. — А во-вторых, я тоже не отказалась бы понять, куда подевался настоящий хозяин тела, и как я очутилась на его месте. Собственно говоря, это как раз и есть то, чего я никак не могу вспомнить.

Мужчина продолжал мрачно смотреть на меня. Было похоже, что он мне не верит.

— То есть, — подытожил он наконец, — вы хотите сказать, что не осуществляли обмен и не знаете, каким именно образом он мог быть осуществлен?

— Да, не знаю, — подтвердила я. — В конце концов, я не маг, чтобы разбираться в подобных вещах.

— Неужели? А вот ваши татуировки свидетельствуют об обратном.

— Господи, какое счастье, что мои татуировки хоть для кого-то хоть о чем-то свидетельствуют! — взорвалась я. — Потому что для меня самой они не говорят ни о чем, кроме того, что я прочитала в вашей книге. Раньше у меня ничего подобного не было, и вообще там, откуда я родом, магии не существует в природе.

— И откуда же вы родом? — скептически спросил Мэлоун.

— Из другого времени и, по всей видимости, так же из другого мира.

— А если конкретнее?

Я набрала в грудь побольше воздуха, стараясь восстановить душевное равновесие, и проговорила:

— Российская Федерация, Тульская область, город Щекино, две тысячи тринадцатый год от Рождества Христова. Такая конкретика вас устроит?

Мэлоун ответил не сразу, то ли пытаясь осмыслить сказанное, то ли пытаясь решить, насколько можно доверять моим словам.

— Какую часть территории вы обозначаете названием «Российская Федерация»? — уточнил он наконец.

— Географически это государство занимает примерно ту же территорию, что здешняя Великая Тартария, — ответила я.

Маг кивнул, словно мои слова подтвердили какую-то его догадку, и задал следующий вопрос.

— Как ваше настоящее имя? Полагаю, что не Доу?

— Маргарет Смит, — коротко сказала я.

По лицу Мэлоуна скользнула тень.

— Лжете! — бросил он едва ли не с открытой злостью.

— С какой стати вы так решили? — возмутилась я. — Понятия не имею, почему, но родовая магия вашего мира сочла нужным поименовать меня именно так. В принципе, это всего лишь адаптация, поскольку изначально мое имя звучит как Маргарита Кузнецова. Можете использовать этот вариант, если первый вам чем-то не нравится. Я не против.

— Остановимся, пожалуй, на Доу, — со все еще ощутимой враждебностью ответил маг. — А теперь, Доу, соберитесь с мыслями и попытайтесь озвучить то, что вы помните о произошедшем с вами.

Я тоскливо посмотрела на дверь избушки и предложила:

— Мастер Мэлоун, а может, мы все-таки в дом войдем? Там, конечно, тесновато, но хотя бы присесть возможность будет.

— Можно, — хмуро согласился Мэлоун. — Но вы пойдете вперед. И учтите, якорь все еще не снят.

— Учту, — пообещала я, отворяя тяжелую дверь. Судя по настроению мага, спорить с ним сейчас было бесполезно. Но, во всяком случае, он уже не порывался вести меня к инквизитору, и это, вероятно, следовало считать достижением.

Войдя в избушку, Мэлоун мимоходом взглянул на лежавшие на столе книги и уселся на табурет, передвинув его с таким расчетом, чтобы перекрыть мне подход к двери. Ну, это уже выглядело перестраховкой, поскольку бежать мне все равно было некуда. Взобравшись на полок, я тяжело вздохнула и начала пересказывать события злосчастного утра первого мая. О предшествующем дне я тоже упомянула, но всего парой фраз, касавшихся самых последних моих воспоминаний, решив, что рядовые заботы бухгалтерии казенного учреждения вряд ли будут иметь значение для составления общей картины происшествия. За все время повествования Мэлоун ни разу меня не прервал, и по его виду я никак не могла понять, как мастер относится к моему рассказу. После странной вспышки злости в ответ на названное имя он, вроде бы, взял себя в руки, однако теперь у него на лице не отражалось вообще никаких эмоций. Каменная маска безразличия, даже ни разу не вежливого.

— …вот, в общем-то, и все… — подытожила я, начиная немного нервничать.

Мэлоун еще некоторое время помолчал, что-то обдумывая, а потом сказал:

— Что ж, придется что-то делать с вашей забывчивостью… леди Маргарет.

Последние два слова в исполнении мага прозвучали так, что, признаюсь честно, лучше бы он продолжил называть меня просто Доу. В прежнем обращении проскальзывало хоть что-то, если уж не дружественное, то хотя бы благожелательное, в то время как в новом сквозило одно лишь отчуждение.

— Прямо сейчас? — жалобно спросила я.

— Если желаете, можете оставить это сомнительное удовольствие чтецу из инвернессширской конгрегации инквизиции. При условии, конечно, если сэр Амброз не сочтет нужным подключить кого-нибудь из консорциума, как более сведущего в подобном роде занятий.

При очередном упоминании инквизиции меня передернуло.

— Нет, спасибо, — быстро сказала я. — Лучше уж вы. В смысле, если есть такая возможность, давайте все же попробуем восстановить воспоминания без привлечения третьей стороны. Пожалуйста, мастер Мэлоун!

— Я безмерно горжусь оказанным мне доверием, — с сарказмом произнес маг. — В таком случае подойдите сюда. С того расстояния, на котором вы держитесь, я уж точно ничего не смогу сделать.

Я сползла обратно на пол и приблизилась к мужчине. Глаза у него по-прежнему оставались черными, и теперь, с близкого расстояния, я смогла окончательно удостовериться, что расширенные зрачки здесь ни при чем. Глаза Мэлоуна, действительно, каким-то образом поменяли цвет. Зрелище было жутковатым, хотя и завораживало своей неестественностью, а потом мне стало уже не до размышлений.

Мэлоун поймал мой взгляд, и я почувствовала болезненное давление в висках, сопровождающееся предупреждающим покалыванием в татуировках. Вслед за этим в памяти быстро замелькали обрывки воспоминаний, прокручивающихся в обратном хронологическом порядке, ни дать, ни взять поставленный на реверс видеофильм. Мельтешение сцен замедлялось несколько раз. Мастер очень тщательно отследил мою встречу с мистером Андвари и прохождение испытания на признание главой Рода Купавы, а так же путешествие к родовому месту силы, а так же беседу с посыльным лепреконом и собственно сам момент моего пробуждения в чужом теле. Эпизод нашего с ним знакомства, вопреки моим опасениям, мага совершенно не заинтересовал, так что первое мое нелестное мнение о Мэлоуне — если эмоции вообще могли ощущаться сторонним наблюдателем — осталось за кадром. А больше всего внимания оказалось уделено вороху разрозненных воспоминаний, приходившихся на вторую половину дня тридцатого апреля, которые я самостоятельно, как ни пыталась, так и не смогла выстроить в полноценную логическую цепочку. Калейдоскоп сменяющих друг друга событий проносился у меня перед глазами пять раз, все более упорядочиваясь и расширяясь, но обрывался он неизменно на одном и том же месте, которого я раньше не помнила. Поездка в Ясную Поляну, действительно, была. Домой я возвращалась не торопясь: пешком по краю Яснополянского лесничество вдоль реки Воронки, а затем через прилегающие к городу поселки — Временный и Первомайский. Уже в городе я зашла в кафе поужинать, так что возле своего подъезда оказалась лишь после того, как окончательно стемнело. Собственно говоря, с этого момента и начинался последний эпизод моих воспоминаний. Вот я открываю железную дверь подъезда, поднимаюсь на третий этаж и захожу в квартиру. Вот я швыряю сумочку на тумбу для обуви, вешаю плащ на вешалку в прихожей и, насвистывая арийское «Там высоко», бреду на кухню, решив, что надо все же хотя бы перед сном наверстать то, что было упущено в обед. Вот я плескаю в бокал для виски на два пальца «Талискера», иду в зал и… и все. Дальше — тишина, как говорил незабвенный принц датский. И так пять раз подряд.

Я уже готовилась по шестому заходу отслеживать процесс отлавливания на выезде со щекинского автовокзала маршрутного такси, идущего на Тулу, когда Мэлоун все-таки разорвал зрительный контакт и пробормотал:

— Странно.

— Мастер, я правильно понимаю, что мое перемещение в тело ребенка произошло как раз в момент, когда заканчиваются мои собственные воспоминания? — осторожно предположила я, не дождавшись никакого иного комментария.

— Нет, не правильно, — без всякого выражения ответил Мэлоун. — Во-первых, замещение сущности не могло произойти самостоятельно и мгновенно. Если ритуал не проводили вы, значит, это должен был сделать кто-то другой. Во-вторых, если не брать частные случаи одержимости выходцами из тонких миров, для того, чтобы провести ритуал замещения, требуется наличие магического круга. Полагаю, что подобной вещи у вас в доме не водилось, в особенности если, как вы утверждаете, магия в вашем мире не известна.

— Разумеется не водилось, — вставила я, хотя мое подтверждение мастеру, кажется, не требовалось.

— В-третьих, — продолжил он, — для того, чтобы замещение состоялось, объекты, подпадающие под действие ритуала, должны располагаться в непосредственной близости друг от друга. Для регрессии это правило не соблюдается столь жестко, хотя пространственные ограничения все равно имеются, однако в вашем случае речь определенно идет о прямом замещении. Поэтому, прежде чем оказаться теле ребенка, вам для начала следовало придти, либо быть приведенной в эту реальность в своем собственном теле. Привязка событий к ночи Белтайна косвенно свидетельствует в пользу такого предположения.

— А что такого особенного в ночи Белтайна? — удивленно спросила я.

Мэлоун задумчиво посмотрел на меня.

— Вы не знаете даже этого? Чему тогда вас вообще обучали в вашем «немагическом» мире?

— Много чему, — уклончиво ответила я. — Однако ни магия, ни эзотерика в число изучаемых дисциплин в нашей системе образования точно не входят. В последнее время, вроде бы, пытаются ввести православную религию, как предмет изучения, но тоже пока без особого успеха. Поэтому я, действительно, не понимаю, чем может отличаться одна конкретная ночь от прочих трехсот шестидесяти четырех, содержащихся в календарном году. Ну, кроме продолжительности и погоды, конечно.

— Одна конкретная ночь… — с непередаваемой интонацией повторил Мэлоун. — Похоже, с вашим образованием дела обстоят хуже, чем мне показалось вначале. Может быть, вам доводилось слышать хотя бы о Самхейне?

Я всерьез задумалась. Озвученное мастером название казалось знакомым, однако пришлось изрядно постараться, чтобы вспомнить, в каком именно контексте мне доводилось его слышать прежде.

— Кажется, это другое название Хэллоуина — ночи с тридцать первого октября на первое ноября?

— Что ж, хоть что-то вы знаете, — кивнул маг. — Значит, не все еще потеряно. Возможно, вы так же сможете сказать, в чем особенность ночи Хэллоуина, если уж вам ближе это название?

— Согласно поверью, заимствованному, кстати, из западной культуры, в эту ночь по земле ходит нечистая сила, — осторожно проговорила я. — На деле же, если кто и ходит, то только дети в карнавальных костюмах, выпрашивающие сладости. А еще ряженые вечеринки устраиваются. На западе это давно практикуется, а у нас в России только в последние лет десять — пятнадцать начало понемногу входить в моду. Все, пожалуй. Больше мне сказать нечего.

Под пристальным взглядом Мэлоуна я постепенно начинала чувствовать себя дикарем из племени Тумба-Юмба. Ощущение было не из приятных, усугубляясь еще и тем, что по факту все должно было быть строго наоборот, ведь это у меня имелась фора в сто с лишним лет развития цивилизации. Правда, в вопросах магии преимущества от наличия опыта проживания в условиях техногенной цивилизации образца начала двадцать первого века как-то скрадывались, тем более что объекты, созданные этой цивилизацией, благополучно остались в моем родном мире.

— Оригинальная трактовка, — признал мастер после кратковременного молчания, — хотя и мало соответствующая действительности. Ночи Белтайна и Самхейна, чтобы вы знали, являются переходными гранями между светлым и темным временами года. На этих гранях пределы реальностей соприкасаются столь плотно, что дают возможность без ущерба путешествовать между мирами обладателям грубых физических форм. Во всяком случае, так утверждается в трактатах.

— А на самом деле как? — с нехорошим предчувствием спросила я.

— Затрудняюсь ответить. До сих пор мне не доводилось встречать никого, кто мог бы похвастаться подобным опытом.

Я невесело вздохнула.

— Значит у меня появилась еще одна причина для того, чтобы попытаться вспомнить, что же именно со мной произошло. Не понимаю только, почему мне до сих пор не удалось этого сделать. Вроде бы столько всего всплыло в памяти, а здесь ничего — словно черная стена.

— Вы, разумеется, можете продолжать попытки, — хмуро сказал Мэлоун, — но не думаю, что эти усилия окажутся успешными. Часть ваших воспоминаний, начиная от той самой, как вы выразились, «стены» и вплоть до пробуждения в теле ребенка, уничтожены. Причем, судя по степени имеющихся повреждений, память вам правили в крайней спешке. Слишком уж грубая работа, хотя и выполнена на совесть.

Ч-чего? Я закашлялась, поперхнувшись сгустившимся вдруг воздухом. Стертые воспоминания? У меня? Тем не менее, предположению Мэлоуна я почему-то поверила сразу. Возможно, оттого, что другого, более правдоподобного объяснения собственной неестественной забывчивости у меня не отыскалось. А теперь, внимание, вопрос: какая сволочь…

— Мастер Мэлоун, а существует какая-нибудь возможность восстановить стертые воспоминания? — с надеждой спросила я.

— В принудительном порядке их возвратить не удастся, — ответил маг. — В этом я только что убедился. Иногда, конечно, случается, что память возвращается сама собой — например, после сильного потрясения, но на вашем месте я бы не стал слишком рассчитывать на подобную удачу.

— Понимаю, — уныло кивнула я. — И что же мне теперь делать?

Этот вопрос, в общем-то, был чисто риторическим, однако Мэлоун на него ответил.

— Первым делом вам следует обратиться за помощью к представителю инквизиции. Думаю, что Максвелл для этих целей подойдет лучше всего, хотя сам он едва ли будет обрадован подобным поворотом событий.

От огорчения я не сразу поняла, что именно мне предлагают, а поняв, заполошно пискнула:

— Не надо никакой инквизиции! Я уж лучше как-нибудь сама справлюсь.

— Не справитесь, — не повышая голоса, ответил Мэлоун. — Это во-первых. А во-вторых, сейчас следует думать не о том, чего вы хотите или не хотите, а о том, как выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. В данный момент вы по статусу являетесь пострадавшей стороной, этого никто не оспорит, и этим следует воспользоваться. Если не захотите идти по своей воле, придется вести вас силой, хотя это, конечно, сильно смажет Максвеллу первое впечатление о вас. Так что решайте сами.

— А чего решать? — устало спросила я. — Ведь выбора у меня, кажется, вообще нет.

— Выбор есть всегда, — поправил меня маг. — Только в вашем конкретном случае он заключается в том, чтобы выбрать из возможных зол наименьшее. И еще… Доу… я правильно понял из ваших воспоминаний, что вы уже получили от лепреконов бумаги о признании вас главой магического рода?

Я кивнула.

— Тогда возьмите их с собой. В случае если что-то пойдет не так, они хотя бы дадут гарантию того, что вас не упекут в каталажку до выяснения обстоятельств.

Не могу сказать, что последняя фраза звучала ободряюще, однако отступать было уже поздно. Я вытащила из-под шкур полученный от мистера Андвари пакет с документами и обреченно сказала:

— Ну, тогда давайте отправляться. Чего ждать-то?

С моим везением, от которого открестился бы даже утопленник, ждать, действительно, было нечего. Оставалось только понадеяться, что чернобыльская зебра наконец перестанет упрямиться и развернется ко мне хотя бы боком. На лицезрение ее морды я как-то уже и не рассчитывала.