То, что спит в холмах (джен)

Было плохо. Черт, как же мне было плохо. Голова раскалывалась. Тело болело так, что закрадывалось подозрение о длительном и методичном избиении оного. Перед глазами все расплывалось и проясняться не желало ни в какую, а в довершение прелестей жизни во рту было сухо, как в калифорнийской Долине Смерти. Страдальчески скривившись, я беззвучно отпустила короткое проклятие, потому что на пространное у меня сейчас не хватало ни сил, ни фантазии, а потом начала потихоньку соображать, чем может быть вызвано подобное состояние. Вроде бы большая часть симптомов ненавязчиво указывала на жесточайшее похмелье, но проблема заключалась в том, что накануне я не пила. Опять-таки вроде бы, потому что досконально выстроить хронологию событий завершающего апрельского дня у меня не получалось ни в какую.

Воспоминания, касающиеся второй половины последнего, как на текущей неделе, так и в минувшем месяце, вторника, были покрыты туманом, примерно столь же густым, как тот, который в данный момент витал у меня перед глазами. Ясно вспоминалась подготовка к спонтанному обеденному сабантую в нашем отдельно взятом центре занятости населения в честь грядущего всероссийского дня весны и труда. Чуть более смутно — разгар этого самого сабантуя и упорно пытавшаяся налить мне водки начальница отдела трудоустройства, заявлявшая, что в день перечисления заработной платы состояние опьянения бухгалтерии может пойти на пользу прочим сотрудникам. С учетом того, что я уже вторую неделю представляла бухгалтерию в единичном экземпляре, поскольку работающая в моем отделе Иришка каким-то загадочным способом ухитрилась подхватить ангину так не вовремя, как это умела делать только она, утверждение не выглядело не только смешным, но и хотя бы остроумным. Имелось горячее желание действительно взять и напиться, однако здравый смысл подсказывал, что подобный ребяческий протест ни к чему путному не приведет, поскольку последствия его мне же самой придется разгребать. Так что пришлось ограничиться минеральной водой и утешаться мыслью о припрятанной в домашнем баре едва начатой бутылке десятилетнего «Талискера», на мой личный вкус определенно дававшего фору, как водке, так и вину, которое наша инициативная группа, не мудрствуя лукаво, прикупила в ближайшем супермаркете.

Итак, все, что происходило до двух часов вчерашнего дня, худо-бедно поддавалось реконструкции, зато далее следовал туман, из которого хаотично всплывали не менее туманные и крайне несвязные образы.

…Мой кабинет, в котором я читаю кому-то, кого никак не могу рассмотреть, лекцию на тему, что такое «не везет» и как с этим бороться — область знаний, в которой меня уже можно записывать в эксперты… так, это, вероятно, происходило еще в рабочее время.

…Директорская машина. Я сижу на заднем сидении, а водитель Сергей, обернувшись так, чтобы меня видеть, что-то говорит. Слов разобрать я не могу, однако вижу, как шевелятся его губы… это, пожалуй, тоже рабочее время, поскольку в нерабочее мы с ним как-то не пересекаемся.

…Березовая рощица, окутанная легким зеленоватым муаром едва-едва начавшей распускаться листвы… стоп, а сюда меня как занесло? И главное, куда именно «сюда»? Впрочем, этот момент разнообразия ради прояснился почти сразу, как только я приметила справа от себя протекающую по низине речушку, на берегу которой серела купальня образца девятнадцатого века с плетеными из прутьев стенками. Возможно, в перспективе ей предстояло перейти в ранг любимой графской наравне с ежегодно меняющей свой дизайн скамейкой, расположенной несколько ближе к усадьбе Льва Николаевича Толстого, но сейчас это был обычный новодел, которого еще каких-то пару лет назад здесь даже близко не пробегало. В общем, судя по всему, данное конкретное воспоминание было связано с речкой Воронкой, протекавшей по границе яснополянского лесничества. Предположение выглядело вполне правдоподобным, поскольку даже по не затуманенным воспоминаниям, касающимся первой половины вчерашнего дня, красной нитью проходила мысль о том, что в такую отличную погоду грех сидеть дома, тем более в сокращенный предпраздничный день. В общем, сам по себе факт моей поездки в окрестности Ясной Поляны лично у меня никаких нареканий не вызывал. Странным выглядело полное отсутствие дальнейших воспоминаний. Я не помнила ни того, как возвращалась домой, ни как поднималась по лестнице на третий этаж, ни как заходила в квартиру. Однако зайти, думается, я все-таки зашла. И даже успела включить телевизор на свой любимый канал «Дискавери» — вон как птички щебечут… чтоб им медным тазом накрыться. То есть, пернатые, конечно, ни в чём не были виноваты, но как же всё-таки сильно и навязчиво, буквально до тошноты, болела моя голова! Положение не очень-то спасала даже свежесть воздуха, ощущаемая в моем сумеречном состоянии и, скажем прямо, несколько странная для замкнутого помещения.

Попытки вспомнить, отыщется ли у меня дома что-нибудь против головной боли, менее кардинальное, нежели топорик для рубки мяса, ни к чему не привели, так что, как ни печально, выяснять это предстояло опытным путем. Составив краткий план дальнейших действий, я сделала очередную попытку открыть глаза и тут же пожалела об этом. Туман вроде бы начинал рассеиваться, однако свет, по яркости значительно уступавший той хмари, которая пробирается в комнату через плотно занавешенные шторы в пасмурный зимний день, неожиданно больно резанул по зрачкам. Ладно, уговорили, отложим этот пункт плана на более позднее время, а пока попробуем встать.

Прикусив губу, я слабо закопошилась, пытаясь либо перевернуться набок, либо приподняться на локте — тут уж как получится — и оторопела, нащупав под ладонями траву. У меня в квартире такого точно не росло. На улице тоже вряд ли, в особенности если учесть, что по тактильным ощущениям трава скорее напоминала растительность, которая для меня прочно ассоциировалась либо с выжженными солнцем степями, либо с высокогорьями — низкорослая, жесткая, ощутимо похрустывающая при нажатии. Вставать сразу расхотелось, во всяком случае, до более точного выяснения обстановки. Снова откинувшись навзничь, я усилием воли распахнула веки, наплевав на то, что по этому поводу думал организм. С третьего раза победа осталась за мной, и я, мучительно сощурившись, осторожно повернула голову сначала налево, а затем направо. В обозримых пределах не наблюдалось ничего подозрительного, кроме уже обнаруженной наощупь травы. А поскольку той все мои попытки прикинуться шлангом были сугубо фиолетовы, я после некоторых колебаний решила, что имеет смысл продолжать неторопливый подъем. Именно что неторопливый, поскольку никакого другого в моем нынешнем состоянии не предполагалось, даже при возникновении угрозы для жизни.

В конечном счете, привстать, шипя от боли не хуже гадюки, мне все-таки удалось, а потом меня повело в сторону, да так, что я едва не ткнулась носом в собственные руки. То есть, нет. Руки-то как раз оказались не моими. От неожиданности я даже забыла про отвратительное самочувствие, непонимающе уставившись на грязные мальчишеские ладони — в цыпках, с коротко и неровно обстриженными ногтями. Ладони, которые, пусть и крайне неохотно, но все-таки подчинялись мне, в чем я окончательно убедилась, сжав и разжав кулаки.

Черт, черт и еще раз черт!

Усилием воли подавив зарождающуюся панику, я снова привстала, оглядываясь. Итак, то, что лежу я на травке, новостью уже не являлось, а новость заключалась в том, что данная конкретная травка произрастала на довольно-таки пологом и обширном склоне то ли большого холма, то ли наоборот невысокой горы. Склон был практически безлесным, если не брать в расчет темное скопление низкорослых деревцев, тянущееся далеко впереди и внизу, по самому долу, за которым все так же полого поднимался склон соседней горки. Буйством растительности он тоже не мог похвастаться, зато на нем хватало самых разномастных валунов. Остатки курганов? Впрочем, эту мысль я отбросила почти сразу, потому что даже в хакасской Долине Царей, из которой предприимчивые местные жители времен развитого социализма не один десяток лет растаскивали камни на нужды личного хозяйства, то, что осталось, все-таки сохраняло упорядоченную структуру. Здесь же образования явно носили природный характер. Выяснить бы еще, где именно находится это «здесь»… При всей своей дикой красоте на принадлежность средней полосе европейской части России окружавший меня пейзаж не тянул, а вот на что именно он мог бы потянуть, соображалось крайне плохо. То есть ясно, конечно, что не Антарктида и не экваториальные джунгли, но от этого количество оставшихся вариантов уменьшалось не сильно.

Вокруг было довольно светло, хотя солнце то ли еще не успело встать, то ли наоборот уже закатилось. Во всяком случае, на чистом, без единого облачка небосклоне его не наблюдалось точно, зато там колюче поблескивали слабые звездочки. Птицы, так досаждавшие мне во время пробуждения, замолкли, и я совсем не была уверена, существовали ли они на самом деле или же являлись слуховой галлюцинацией. Прочих звуков, в том числе и тех, которые можно было бы соотнести с человеческой деятельностью, тоже не наблюдалось. Горы, небо, тишина, первозданное величие нетронутой природы… в другое время, возможно, я бы и порадовалась всему этому, но только не сейчас. Как раз сейчас я бы не отказалась от присутствия поблизости хотя бы одного человеческого существа, способного оказать помощь, однако ничего даже близко похожего в обозримых пределах не было и, кажется, не предвиделось. У меня болело все, что только могло болеть, и чертовски хотелось пить. А еще… я на всякий случай ощупала себя, искренне надеясь, что сгоряча ошиблась, но нет, никакой ошибки не было… еще у меня имелись в наличии первичные мужские половые признаки. Приехали. Я что-то говорила насчет того, что знаю о невезении все? Беру свои слова назад.

Абсурдность ситуации все-таки додавила меня окончательно. Я подняла лицо к небу и тихо, проникновенно завыла. Длительная истерика в моем нынешнем положении, конечно, была непростительной роскошью, но краткая разрядка являлась жизненно необходимой. После пары рулад, продолжая созерцать постепенно светлеющее — все-таки рассветное — небо уже молча, я сделала очередную попытку обдумать сложившееся положение вещей. Утверждение о том, что она оказалась удачнее предыдущей, было бы наглым враньем. Голова напрочь отказывалась работать, к тому же меня начинал колотить постепенно усиливавшийся озноб. Хотя на мне, точнее, на том, кем я сейчас являлась, была то ли курточка, то ли короткое пальто из изрядно затертой, но плотной шерстяной ткани, напоминающей твид, а утро по объективным признакам не было таким уж зябким, зуб у меня не попадал на зуб, и хотелось лишь одного — свернуться клубочком прямо здесь, на продуваемом всеми ветрами склоне, и забыться дремотой в надежде проснуться уже в знакомом мире, в родной квартире. Однако было так же ясно, что это станет худшим решением из возможных, и для того, чтобы прийти к подобному выводу, не требовалось каких-то специальных медицинских познаний — хватало и обычного здравого смысла. Поэтому, вне зависимости от моих желаний и возможностей, вставать все же следовало.

Принять подобное решение оказалось куда проще, чем реализовать его. Первые минуты полторы после подъема я стояла, мокрая как мышь, не в силах даже толком пошевелиться из-за боли, тугим корсетом стянувшей грудную клетку, и заново училась дышать, мысленно отбирая наиболее цензурные из приходивших на ум эпитетов. Правда, первый же из них, озвученный после того, как дыхание более-менее возвратилось в норму, оказался почему-то на чистейшем, как мне тогда показалось, английском языке. На фоне прочих событий подобная мелочь уже почти не удивляла, поэтому все, что я сделала, это попыталась проверить, сохранилось ли за мной знание родного русского языка. Парочка осторожных экспериментов засвидетельствовала, что таки да, сохранилось, хотя для того, чтобы применить это знание на практике теперь требовалось прилагать немалые сознательные усилия. Что ж, хоть какая-то положительная новость… Отложив дальнейшие филологические изыскания на неопределенное будущее, я нетвердо заковыляла вниз по склону.

Года три назад, в предгорьях Кузнецкого Алатау, куда, подальше от цивилизации и зоны досягаемости мобильной связи, я свалила на время очередного отпуска, хакасский охотник Иваныч рассказывал мне о том, что в тайге, в холмистой местности, в каждом логе непременно отыщется речка или ручеек. Тайги вокруг пока не наблюдалось, но я надеялась, что общий принцип скопления воды в низинах окажется не чужд и этой местности. Ладно, на непременном наличии именно речки я не настаивала. Лужицы хватило бы вполне, да что там лужицы, сгодился бы даже след от копытца. Думаю, что сейчас мне меньше всего следовало беспокоиться о возможности превращения в козла или иную домашнюю скотину.

Следующий километр вполне мог претендовать на то, чтобы стать самой длительной дистанцией, какую мне приходилось преодолевать в своей жизни. Теория относительности Эйнштейна, гласившая, что понятия пространства и времени есть вещи субъективные, зависящие исключительно от восприятия конкретного наблюдателя, видимо, решила отыграться здесь по полной программе. После каждого очередного шага, особенно если при нем, не дай бог, под ногами обнаруживался какой-либо изъян в ландшафте, правую сторону грудной клетки начинали драть горячие когти, вынуждая меня либо замедлить шаг, либо и вовсе остановиться, переводя дыхание. Лишь спустя целую вечность я добралась-таки до низины, где начинали расти деревья и кустарник.

По большей части мои расчеты оправдались. Хотя текущей воды на дне лога не было, это самое дно оказалось топким. В глубоком отпечатке от ботинка, остающемся в зыбкой почве даже под воздействием моего нынешнего весьма сомнительного веса, быстро скапливалась мутная жидкость, имевшая отчетливо выраженный привкус ржавчины. В другое время я бы предпочла проигнорировать ее от греха подальше, но сейчас мне настолько сильно хотелось пить, что любые долгосрочные последствия автоматически отходили на второй план. Сделав несколько глотков, я, подыскав более-менее сухое место здесь же, рядом с источником живительной влаги, снова впала в тяжелую дремоту, граничащую с бессознательным состоянием. Не знаю, как долго она продолжалась, но зато могу точно засвидетельствовать, что при пробуждении меня ожидал очередной сюрприз.

Внешне данный сюрприз выглядел, как невероятно уродливый человечек крохотных размеров в старомодном цилиндре и добротном сюртуке болотисто-зеленого цвета. Я задумчиво смотрела на него, вяло соображая, что именно должно было содержаться в болотной воде, чтобы та вызвала подобный глюк, а человечек тем временем с не меньшей задумчивостью смотрел на меня.

— Простите, имею ли я честь видеть перед собой леди Маргарет Смит? — наконец, осведомился он скрипучим голосом.

— В данный конкретный момент — сомневаюсь, — честно призналась я.

Сильно англизированное сознание сейчас упорно пыталось доказать мне, что вот уже тридцать лет как прописанные в моем свидетельстве о рождении, а в последние четырнадцать лет продублированные и в паспорте имя и фамилия Маргарита Кузнецова путем несложного подстрочного перевода как раз таки в Маргарет Смит и транскрибируются, однако даже оно отказывалось объяснить, почему с подобным пикантным вопросом коротышка обращается к ребенку мужского пола. Да, на тот момент я уже пришла к выводу, что тело, в котором я нахожусь, принадлежит мальчику не старше двенадцати лет, к тому же скверно питавшемуся, и думается мне, что со стороны этот факт был даже более очевиден. Поэтому я решила прибегнуть к проверенной временем еврейской тактике ответа вопросом на вопрос и поинтересовалась:

— А что, собственно говоря, вы хотели?

Человечек некоторое время помялся, а затем, очевидно приняв какое-то решение, лихо сдвинул цилиндр на затылок, отчего его уши, и без того оттопыренные, затопорщились еще сильнее, и извлек из кармана скрепленный сургучной печатью конверт из плотной желтоватой бумаги.

— Мистер Андвари, мой работодатель, обязал меня передать вам это послание, — проскрипел он с вежливым полупоклоном.

— Так-таки именно мне? — усомнилась я.

Ни адреса, ни адресата на конверте указано не было, в чем я окончательно удостоверилась, повертев его в руках, однако мысль о том, что моего появления в чужом теле кто-то мог ждать, ни малейшей радости не внушала. Хотя бы потому, что я сама его уж точно не ожидала.

Человечек пожал плечами.

— Заклятие для определения местонахождения адресата выдало именно эти координаты, — пояснил он. — И вы сами можете убедиться, что никого иного здесь нет, следовательно, магия сочла нужным поименовать подобным образом именно вас. Хотя случай взаправду странный. Если это будет не слишком обременительно, попробуйте вскрыть письмо, чтобы окончательно удостовериться в отсутствии ошибки.

Я тяжело вздохнула. Похоже было, что так просто от меня не отстанут. Я кое-как приняла сидячее положение, отметив про себя, что, хотя ребра все еще продолжали болеть не по-детски, сделать это оказалось значительно проще, нежели в прошлый раз, и разломила надвое сургучную печать под пристальным взглядом коротышки.

— И что это должно доказать? — спросила я, доставая из конверта сложенный вдвое лист дорогущей даже на вид писчей бумаги цвета слоновой кости и какой-то плоский предмет, завернутый в лоскут темно-синего шелка.

— То, что ошибки не произошло, — последовал ответ. — Письмо, действительно, предназначалось вам, иначе у вас не получилось бы его открыть. Защита доброго имени компании, леди, поймите правильно, — тут же добавил коротышка извиняющимся тоном, перехватив мой настороженный взгляд. — И простите мои сомнения.

— Стоп, а если бы оно все-таки предназначалось не мне? — с подозрением уточнила я. — Что тогда?

— О, ничего страшного, — последовало заверение. — Печать не поддалась бы взлому, только и всего.

В это «только и всего» верилось почему-то слабо, однако устраивать разборки по свершившемуся факту было уже поздно, так что я, понимающе закивав, развернула письмо.

Прочитав несколько строчек витиеватого почерка, я не поверила глазам и перечитала послание повторно. Нет, с пониманием самих написанных слов у меня, вроде бы, никаких проблем не возникало, а вот с их смыслом было уже хуже. Нотариальная контора «Андвари, Андвари и Ко» выражала глубочайшее уважение леди Маргарет Смит и была бы рада видеть ее в числе своих клиентов. Это ладно, здесь в вопросе нюансов официальной переписки достопочтенные Андвари и иже с ними ничего нового мне не открыли. А вот дальше становилось интереснее. В случае если вышеупомянутая леди при следующем посещении Эдинбурга соблаговолит почтить своим присутствием их скромное учреждение, представители конторы будут прямо-таки счастливы обсудить с леди Смит вопросы, касающиеся ее вступления в наследство. Для удобства леди к письму прилагался одноразовый ключ для быстрого перемещения на Хай-стрит. Пароль для активации — «карбункул».

Письмо было датировано первым мая 7400 года. Ого! Интересно бы еще знать, по какому это летоисчислению, потому что то, что я доселе видела вокруг себя, никак не тянуло на далекое будущее, отстоящее от моего родного времени на пять с лишним тысяч лет. Ну, если только в этом будущем не произошло что-то сродни тому, что описывал Клиффорд Саймак в своем «Заповеднике гоблинов», и часть территорий Земли не была выделена под резервации для якобы сказочного народца.

Я оценивающе посмотрела на коротышку, который, если хорошенько подумать, все-таки имел не слишком много общего с нормальным человеком, и осторожно уточнила:

— Извините, а вы случаем не гоблин?

— Лепрекон, мадам, — с достоинством ответил тот.

— Ага, — сказала я глубокомысленно. В принципе, подобная легендарная живность тоже не являлась чем-то совсем уж незнакомым, вызывая в памяти горшочки с золотом, закопанные там, где радуга касается земли, и прочие столь же фольклорные нюансы. Похоже, Саймак был не так уж и неправ. — А работодатель ваш, судя по адресу конторы, находится в Эдинбурге?

— Совершенно верно, — кивнул человечек… то есть, лепрекон.

— А позвольте тогда узнать, где сейчас находимся мы с вами?

Лепрекон едва не подпрыгнул от возмущения.

— Вы не доверяете моим словам, леди Смит? — пискнул он. — Поверьте, я бы никогда…

— Ну почему же? Вполне доверяю, — успокоила я его. — Однако у меня, знаете ли, нет обыкновения просыпаться посреди чистого поля, да и посреди нецивилизованной гористой местности тоже, поэтому я хочу понять, где именно я нахожусь. Вы же сами сказали, что мое местонахождение вам подсказало заклинание или что-то еще в том же роде, значит, вы знали, куда именно отправляетесь. Так что это за место?

Вроде бы мои доводы убедили собеседника.

— Вы находитесь неподалеку от поселения Свордэйл в графстве Инвернессшир, мадам, — сообщил он, приподняв цилиндр. — А теперь позвольте откланяться. Со всем моим почтением и надеждой на скорую встречу…

— Стойте, подождите! — остановила я его. — Еще два вопроса. Во-первых, о каком наследстве идет речь в письме?

Лепрекон развел руками.

— Извините, но здесь я ничем не могу вам помочь, — сказал он. — Нас, посыльных, никто не посвящает в подобные нюансы. Однако среди персонала конторы ходят слухи, что этой ночью произошло нечто, крайне удивившее мистера Андвари-старшего. Возможно, что адресованное вам письмо, которое мистер Андвари составил сегодня утром, именно с тем происшествием и связано. Но чем заниматься догадками, лучше вам, конечно, переговорить с ним лично.

— Ясно, — мрачно подытожила я. — Что ж, тогда вопрос второй, прямо связанный с первым. Чтобы переговорить с мистером Андвари, мне, несомненно, следует для начала добраться до Эдинбурга. Ключ для перемещения, как я понимаю, находится в свертке, который я держу в руках, но мне раньше не доводилось пользоваться подобным способом передвижения. Каким образом это делается?

Лепрекон посмотрел на меня с крайним удивлением, но все-таки пояснил:

— Распакуйте ключ и, держа его в руках, произнесите пароль. Вот, собственно, и все. Удачного путешествия, мадам.

— Спасибо, — ответила я, обращаясь уже к пустоте, потому что лепрекон успел исчезнуть — с отчетливо слышным хлопком, но, по-моему, без всяких паролей. Видимо, у сказочного народца были какие-то собственные методы скоростных передвижений. Я же, все еще продолжая вертеть в руках сверток из синего шелка, вздохнула так глубоко, как только позволяли ребра, медленно выдохнула и начала выстраивать план своих дальнейших действий.

Кто-то, возможно, сказал бы, что уйти посыльному лепрекону я позволила зря. Нужно было пользоваться случаем, пославшим то самое разумное существо, наличия которого мне недавно так не хватало, и просить о помощи. Да, случись это сразу после моего первого пробуждения, я, пожалуй, так и поступила бы, однако за прошедшее время мне удалось немного успокоиться и возвратить, наконец, трезвость мышления. Прежде, чем начинать просить хоть о чем-то, следовало осмотреться и составить хотя бы примерное представление о том, как обстоят дела в том времени и месте, в котором я оказалась, потому что реакция одного конкретного лепрекона не давала ни малейших гарантий, что после общения с другим лепреконом, человеком, гоблином, дриадой или еще кем-либо из здешних обитателей я вместо ожидаемой помощи не загремлю в местный аналог сумасшедшего дома. А поскольку в психушку мне пока не хотелось, действовать следовало по возможности осторожно.

Итак, что я имела в наличии после краткого анализа полученной, скажем прямо небогатой информации? Прежде всего, конечно, отчаянное желание счесть все происходящее ночным кошмаром, который вызвало отравление каким-нибудь некачественным продуктом на обеденной посиделке и от которого мне вот-вот предстоит проснуться. В конце концов, Брем Стокер когда-то образ графа Дракулы придумал, траванувшись несвежим крабом, а мы чем хуже? Беда лишь в том, что данная спасительная соломинка была слишком хрупкой, чтобы пытаться всерьез за нее уцепиться, так что предположение о чересчур реалистичном сновидении аккуратно отодвигалось в сторону. Если пробуждение вдруг состоится, пусть это станет приятной неожиданностью, а по факту в качестве рабочей следовало принять гипотезу о том, что я все-таки попала, причем крупно и во всех смыслах этого слова. Воистину верное подтверждение исконной русской мудрости, гласящей, что утро добрым не бывает.

С местом попадания ситуация, вроде бы, понемногу начинала проясняться. Хотя, что такое Инвернессшир, я не представляла даже отдаленно, окончание свидетельствовало о британском происхождении названия, а Эдинбург на карте нашего мира присутствовал и вот уже лет пятьсот с приличным таким хвостиком являлся столицей Шотландии. Так что с определенной долей вероятности можно было предположить, что занесла меня нелегкая именно в шотландские края.

Со временем, как я уже упоминала, дела обстояли хуже. Единственная имевшаяся зацепка в виде указанной на письме даты в буквальном ее прочтении только вносила дополнительную путаницу, хотя кто сказал, что лепреконы обязаны вести отсчет времени от Рождества Христова? В общем, окончательное решение данного вопроса я решила отложить на более поздний срок. Аналогичным образом, вероятно, предстояло поступить и с определением личности мальчика, в теле которого я теперь квартировалась, потому что все мои попытки выцепить в памяти хоть какую-нибудь мелочь, которую можно было бы причислить к прошлому бывшего владельца, давали нулевой результат. Все, что мне приходило на ум, являлось исключительно моими собственными воспоминаниями. Сказать, что это было плохо, значило не сказать ничего.

К осмотру содержимого карманов ребенка я приступала без особой надежды на какие-либо дополнительные открытия. Итогом моих поисков стали два носовых платка — не первой свежести и без всяких инициалов, маленький ножик, лезвие которого после многочисленных заточек истончилось и приобрело характерную выемку, и несколько медных монет достоинством в один пенни, бережливо завязанных в тряпичный узелок. На реверсе монет под изображением греческой богини Афины гордо красовались года выпуска — 1887 и 1889.

— Твою мать!

Кажется, это я произнесла вслух. Поскольку мальчика вряд ли можно было отнести к числу нумизматов, имело смысл предположить, что наиболее поздний из указанных на медных кругляшах годов более-менее соответствовал тому, который стоял на дворе. Конец девятнадцатого века. Конец викторианской эпохи. Ну да, если вспомнить костюм посыльного лепрекона, это все-таки больше походило на правду, нежели предположения о далеком светлом будущем отдаленностью в пять тысяч лет. Оставался сущий пустяк: выяснить, каким способом я вообще сюда угодила, — и можно патентовать машину времени.

Больше ничего существенного среди вещей мальчика не нашлось: ни писем, ни фотографий, ни памятных предметов, которые можно было бы использовать для идентификации. Зато имелся кусок бечевки, запутанный так, что гордиев узел стыдливо краснел в сторонке, и по предварительной прикидке недостаточный даже для того, чтобы на нем повеситься. Кроме этого в одном из боковых карманов куртки обнаружились два гладких и плоских камня желтоватого цвета — определенно обкатанная водой галька — с интересным рисунком, напоминающим следы крохотных лапок, и жестяная коробочка с дохлым жуком невероятно крупных размеров. Подавив первое желание выкинуть нехитрые детские сокровища, я плотно замотала коробку в один из платков, чтобы не обнаружить потом жучиный труп целиком, либо по частям в каком-либо неподходящем месте, и убрала находку обратно в карман в надежде, что вскоре она возвратится к настоящему хозяину. Теперь бы еще умыться для полного счастья… Я тоскливо посмотрела на лужицу под ногами. Ясно было, что в этом умываться бесполезно, если только не задаваться целью приобрести дополнительную боевую раскраску. Ну что ж, как-нибудь переживу, да и суровые шотландские нотариусы, надеюсь, тоже.

Поскольку больше в горах делать мне было нечего, можно, наверное, было отправляться в Эдинбург на встречу с загадочным мистером Андвари. Однако прежде чем проверять на работоспособность ключ быстрого перемещения, я все-таки поднялась обратно по склону к месту первого своего пробуждения. Не то, чтобы у меня был расчет что-либо там обнаружить: скорее уж хотелось заново осмотреться на относительно посвежевшую голову, — но находка, тем не менее, все-таки произошла. Бредя по низкорослой, жесткой траве, я совершенно случайно заметила немного в стороне от того места, где, как мне казалось, я пришла в сознание, пятно, несколько отличавшееся по цвету, как от окрестной растительности, так и от окрестных камней. Подойдя ближе, я обнаружила лежавшую в траве кепку типа картуз и полотняный мешочек. Картуз оказался мне чуть великоват, а в мешочке находились зачерствевшие ломти ржаного хлеба. Не знаю, принадлежали эти вещи мальчику или нет, и если нет, то кому могло понадобиться сушить сухари, чтобы потом разбрасывать их по пустошам, но поскольку иных претендентов на припасы не имелось, я решила по умолчанию считать их своей собственностью. Хотя сейчас одна мысль о еде вызывала подкатывающую к горлу тошноту, было ясно, что бесконечно голодать не получится. А с мелочью, завязанной в тряпичный узелок, лежавший у меня в кармане, трудно было рассчитывать даже на один приличный обед, так что я пребывала явно не в том положении, чтобы воротить нос от черствого хлеба.

Оглядеться же, действительно, оказалось полезно, потому что только теперь я заметила то, что ранее прошло мимо моего взгляда. С высоты было видно, что за горами, по распадку которых я бродила, затянутая легкой дымкой, свидетельствующей о значительной удаленности, проглядывает еще одна возвышенность, на склоне которой пестреет россыпь крыш. Возможно, это было то самое упомянутое лепреконом поселение Свордэйл, хотя в таком случае понятие «неподалеку» смотрелось крайне относительно.

Я снова взвесила в ладони сверток с ключом. Эдинбург или Свордэйл? Свордэйл или Эдинбург? В конечном счете, столица все-таки победила, и даже не потому, что до поселения мне пришлось бы топать пешком. Если отбросить вариант с экстремальным пешим туризмом, оставалось предположить, что мальчик жил именно в Свордэйле. С одной стороны это означало, что именно там мне могли бы сообщить, как имя ребенка, так и его краткую биографию. С другой же именно там моя нынешняя ненормальность больше всего бросалась бы в глаза, в то время как в большом городе, где меня никто не знал, шансы привлечь ненужное внимание были значительно ниже. Значит, Эдинбург. Поглубже надвинув картуз на лоб, я развернула клочок шелка. Ключ оказался продолговатым конусовидным камешком серовато-коричневого с отливом в вишневый цвета. В детстве мы называли подобные «чертовыми пальцами», а я, подражая дедушке, помнится, всегда носила такой при себе, прижигая соскобленным с камня порошком мелкие ранки и царапины. И ведь помогало же. До тех пор, пока в старших классах на уроках биологии нам не рассказали, что «чертовы пальцы» это останки ископаемых моллюсков и ничего целебного в них нет.

Что ж, биология биологией, а сейчас мне предстояло использовать окаменелость белемнита таким способом, какой моей учительнице Раисе Николаевне — царствие ей небесное — не мог присниться и в кошмарном сне. Придушив не вовремя взбрыкнувшую мыслишку о том, что ничего не выйдет, потому что телепортация не возможна даже в наше высокотехнологичное время, чего уж говорить о прошлом стодвадцатилетней давности, я зажала ключ в кулаке и, на всякий случай поднеся его к губам, отчетливо произнесла:

— Карбункул.

Вокруг потемнело, я ощутила резкий рывок, ребра протестующее обожгло болью, а в животе возникло неприятное ощущение, впрочем, прошедшее сразу, как только свет снова вспыхнул. В тот же момент ключ у меня в кулаке рассыпался в мелкую пыль. Вот уж, действительно, одноразовый предмет. Отряхнув ладони, я оглянулась. Я стояла на мощеной булыжниками довольно оживленной улице, которая по меркам двадцать первого века выглядела неимоверно узкой, хотя и весьма интересной с точки зрения архитектуры. По обеим сторонам улицы возвышались дома в три-четыре этажа, то ли из-за моего нынешнего роста, то ли из-за того, что потолки в них были выше, казавшиеся значительно внушительнее, нежели наши отечественные застройки соответствующей этажности. Камень, из которого были сложены стены домов, имел странный серый цвет, как будто в него въелась десятилетиями оседавшая на стены зданий копоть от сжигаемых в каминах и печах дров. Элегантная, выполненная вязью, схожей с той, которой было написано лежавшее у меня в кармане письмо, вывеска над массивными деревянными дверями дома, возле которого я появилась, сообщала, что нотариальная контора «Андвари, Андвари и Ко», действительно, располагается именно здесь. Сам факт моего возникновения из ниоткуда прохожими был воспринят вполне обыденно. Никто не указывал пальцем, констебли не свистели в свистки… Впрочем, ни одного представителя закона на доступном для обозрения участке улицы я вообще не увидела. Две дамы в строгих платьях с высокими стоячими воротниками, закрывающими шею, обошли меня стороной и, как ни в чем не бывало, продолжили путь. Пока я стояла и оглядывалась, по улице успели проехать три кэба — двухколесные, будто прямиком вышедшие из фильмов про Шерлока Холмса. Видеть их воочию, в естественной, так сказать, среде было и странно, и забавно одновременно. Пожалуй, это можно было считать единственным положительным моментом во всем, что со мной случилось. Когда еще выдастся возможность лично познакомиться с британским бытом более чем вековой давности? И черт с ним, что по возвращении домой никто мне не поверит, я-то все равно буду знать, что это происходило на самом деле. Бросив последний взгляд по сторонам, я потянула на себя тяжелую дверь, ведущую в нотариальную контору мистера Андвари.

За дверью находилась приемная, опознаваемая без всяких дополнительных пояснений. Все-таки бюрократия — вещь неистребимая: она есть сейчас, она была сто лет назад, и через сто лет, как мне что-то подсказывает, она тоже никуда не денется. Причем ладно бы, если речь шла только о людях, так ведь сказочный народец тоже не смог избежать ее тлетворного влияния. Пример этого как раз таки сейчас был у меня перед глазами.

В приемной имелись несколько шкафов картотечного типа с ящиками, аккуратно размеченными, как буквами английского алфавита, так и какой-то рунной вязью, и два письменных стола, заваленных бумагами так, что в памяти разом всплыл светлый образ моего собственного кабинета в период сдачи годовой бухгалтерской отчетности. За обоими столами, едва виднеясь из-за бумажных столпов, сидело по лепрекону, очевидно секретари. На вид эта парочка была помоложе того посыльного, который доставлял мне письмо. Костюмы их тоже были зелеными, а головные уборы отсутствовали, давая возможность вдоволь полюбоваться жидкими, гладко прилизанными волосами, которые у правого лепрекона имели рыжеватый, а у левого мышасто-серый цвет.

Стоило мне только переступить порог, как оба секретаря оторвались от каких-то записей, которые они вели, и наградили меня оценивающим взглядом, особенно задержавшись на старой одежде. Очевидно, проверку на принадлежность к потенциальным клиентам я не прошла, потому что в итоге правый лепрекон довольно-таки невежливо осведомился:

— Что тебе здесь надо?

Да-да, именно «тебе». Это я не по интонации сужу, это так сказано было. На мгновение я зависла, пытаясь логически осмыслить то, что по оставшемуся на уровне инстинкта знанию чужого языка казалось совершенно нормальным. Но как это могло быть нормальным, если в английском языке вообще нет местоимения «ты»? На чем же я тогда сейчас говорю? На каком-то диалекте?

Левый лепрекон тем временем, по-своему истолковав мой растерянный вид, добавил:

— Нам не требуется мальчик на побегушках.

— Могу лишь порадоваться за вас, — ответила я, справившись с первым удивлением. — Но я вообще-то и не собираюсь предлагать никаких услуг. Мне нужно видеть мистера Андвари. По его же приглашению, — быстро добавила я, потому что по изменившемуся лицу лепрекона можно было предположить, что меня сейчас пошлют в пешее путешествие довольно запутанным маршрутом.

Мышасто-серый секретарь скептически приподнял брови, но все-таки уточнил:

— Старшего или младшего?

— Того, который написал вот это, — я положила на стол перед лепреконом развернутое письмо.

Секретарь пробежал взглядом по строчкам, и снова посмотрел на меня, теперь уже недоуменно.

— Вы — доверенное лицо леди Смит? — спросил он с вполне понятным сомнением.

— Нет, — покачала я головой. — По всей видимости, я и есть леди Смит, поскольку ваш посыльный меньше часа назад вручил это письмо мне. Поэтому я и хочу побеседовать с мистером Андвари.

Секретарь нервно поерзал, еще раз проглядел лежавший перед ним лист бумаги, с наибольшим тщанием изучая замысловатую подпись, красовавшуюся под текстом, а потом попросил:

— Подождите, пожалуйста, если это вас не затруднит.

Меня это совершенно не затрудняло, о чем я и сообщила лепрекону. Тот соскочил со стула и, забрав с собой письмо, скрылся за одной из дверей в глубине помещения. При этом он так торопился, что даже забыл предложить мне присесть. Впрочем, данное упущение я исправила самостоятельно, кое-как устроившись в одном из кресел для посетителей. «Кое-как» не потому, что кресло было неудобным, а потому, что мои возможности по свободе движений сейчас были крайне ограничены. По-хорошему, вообще следовало бы отлежаться несколько дней — это определенно помогло бы, поскольку даже после той пары-тройки часов, которые я провела на дне лога, состояние мое значительно улучшилось — но, к сожалению, пока такой возможности у меня не было. Ладно, переживем.

Наконец, секретарь вернулся, причем поведение его изменилось самым кардинальным образом.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, — проскрипел он с поклоном. — Следуйте за мной.

Мы прошли коротким коридором и поднялись на второй этаж, где секретарь почтительно распахнул передо мной дверь, на которой, на элегантной золоченой табличке значилось «М-р Э. Андвари, эсквайр». Думаю, что я не сильно удивлю читателей, если скажу, что вставший поприветствовать меня мистер Андвари тоже оказался лепреконом. Удивляться следовало совсем другому.

По всей видимости, мне все-таки досталась честь встретиться со старшим из владельцев конторы, потому что лепрекон выглядел очень старым — совершенно седой, с морщинистым и темным, как печеное яблоко, лицом. Тем не менее, глаза у него были совсем не стариковскими, а неестественно ясными и пронзительными. Создавалось впечатление, что они смотрят сквозь меня, точнее, сквозь мое нынешнее обличие на то, чем я являлась на самом деле. Слова мистера Андвари лишь подтвердили это первое впечатление

— Мое почтение, леди Смит, — улыбнулся он без малейшего замешательства. — Прошу вас, проходите, присаживайтесь. Я надеюсь, вы не станете укорять Теодеберта и Хильдебранда за их сомнения, — доверительным тоном продолжил он, дождавшись, когда за секретарем закроется дверь. — Они оба пока слишком молоды и неопытны. А поскольку в наше неспокойное время мало кто решается применять практику, подобную вашей, ничего удивительного, что видеть такого прежде им не доводилось…

— Извините, но о какой именно практике идет речь? — с подозрением уточнила я. С одной стороны, вроде бы именно сейчас мне следовало порадоваться, поскольку лепрекон, похоже, имел представление, о чем он говорит. С другой же стороны как-то не понравилось мне то, что подразумевалось под расплывчатым понятием «практика».

Мистер Андвари еще раз очень внимательно посмотрел сквозь меня.

— Вы, действительно, не понимаете, о чем речь, — сказал он. — Однако как такое может быть? Вы совершали обмен не по своей воле?

— Я вообще не помню, как и когда он совершался, — честно ответила я. — Но, мистер Андвари, если вы знаете, кто я, то, возможно, сможете объяснить и как я сюда угодила?

— Вы ошибаетесь, мадам, — уточнил лепрекон, снова усаживаясь за массивный стол. — Я не знаю, кто вы. Я знаю, что вы находитесь не в своем теле; если оперировать человеческими понятиями, можно сказать, что я это вижу. Ваша сущность намного старше и иного пола, нежели оболочка из плоти, в которую она заключена. Если же вы имеете в виду, знаю ли я ваше истинное имя, то оно мне неизвестно, и необходимости в подобной информации ни малейшей нет. Нам достаточно знать, что магия сочла нужным поименовать вас Маргарет Смит. То, что вы смогли вскрыть письмо, доставленное Теодебертом, служит лучшим подтверждением вашей личности.

Я невесело вздохнула и подвела краткий итог:

— Хорошо, допустим, вы не знаете, кто я, и знать этого вам не надо. Но вы можете хотя бы подсказать мне, каким именно образом я могу совершить обратный обмен? Пожалуйста, сэр. Не знаю, может, кто-то у вас в Шотландии и не гнушается подобной, как вы выразились, практики, но меня она совершенно не устраивает. Я хочу получить назад свое тело.

Лепрекон помедлил, задумчиво разглаживая ладонями лежавший перед ним лист пожелтевшего пергамента.

— Простите, мадам, — произнес он, наконец, — но здесь я ничем не смогу вам помочь, как бы мне этого ни хотелось. Наша магия слишком отлична от магии большого народа. Я могу видеть результат того, что с вами произошло, но не могу видеть ни причин, ни примененных средств. Единственное, что я могу посоветовать, это попробовать отыскать среди вашего народа кого-нибудь из магов, сведущих в запретных искусствах сродни тому, которое было использовано в отношении вас. К сожалению, сейчас таких осталось мало. Инквизиция с большим предубеждением относится, как к древним знаниям, так и к тем, кто их применяет.

— Инквизиция? — опешив, переспросила я.

Лепрекон кивнул и уточнил:

— Вы не знали про ее существование?

— Да нет, почему же… — пробормотала я. Голова начинала идти кругом. Какая, к черту, инквизиция практически на рубеже двадцатого века? Впрочем, кажется, на этом рубеже и магов не должно существовать, и уж тем более лепреконов, имеющих нотариальные конторы и низший дворянский титул. Что-то мне окончательно переставало нравиться место, в котором я очутилась. — Знала. Но мне казалось, что ее давно уже упразднили. Так на какой площади, говорите, сейчас сжигают еретиков и ведьм?

Мистер Андвари покачал головой.

— Ваши сведения определенно устарели, — сообщил он. — Как минимум, на восемь десятков лет, потому что именно столько прошло с тех пор, как Консорциум дисциплины магических искусств отказался от практики публичных казней. В настоящее время все приговоры приводятся в исполнение на территории тюрьмы, в которой содержится заключенный, к тому же после воцарения королевы Виктории кодекс инквизиции был существенно пересмотрен. Так что теперь для того, чтобы угодить на костер, нужно совершить что-то совсем уж выдающееся.

— Неужели? — нервно фыркнула я, чувствуя, что еще немного подобной жизнеутверждающей информации, и меня окончательно пробьет истерический смех. — Что ж, это не может не радовать.

Если у мистера Андвари и возникли какие-то сомнения по поводу здравости моего рассудка, вслух он их предпочел не озвучивать. Вместо этого лепрекон извлек из кармана сюртука золотые часы-луковицу и весьма недвусмысленно посмотрел на циферблат. Вслед за этим жестом последовало предложение:

— А теперь, мадам, если не возражаете, я бы хотел все-таки обсудить тот вопрос, который побудил меня написать вам письмо.

— Не возражаю, — вздохнула я. Было уже ясно, что по основному интересующему меня вопросу здесь больше ловить нечего. Но спасибо, как говорится, и на том, что есть. — Кстати, о письме. Откуда же оно тогда вообще взялось, если, как вы говорите, вы ничего обо мне не знали?

— О! — мистер Андвари оживился, снова обращаясь к лежавшему у него на столе свитку пожелтевшего пергамента. — Видите ли, мадам, это крайне интересный момент. Должен вам сказать, что сегодняшней ночью, практически сразу после полуночи, в хранилище пресекшихся ветвей произошло прелюбопытнейшее событие.

— В каком, простите, хранилище? — уточнила я, решив, что ослышалась.

— Пресекшихся ветвей, — как ни в чем не бывало повторил лепрекон. — Понимаю, вам не ясна сама формулировка. Дело в том, что иногда — а в последнее время, к сожалению, все чаще — случается так, что магический род прерывается, не оставив прямого наследника. Как правило, в подобном случае магия рода старается подобрать наследника из числа ближайших родственников по крови, но такое не всегда оказывается возможным. В случае если это не удается, род считается пресекшимся. Не исчезнувшим окончательно, но и не способным продолжать активное существование. В силу возложенных на нее обязательств наша контора пристально отслеживает состояние генеалогических древ некоторых из таких пресекшихся родов.

Вслед за этим заявлением повисла театральная пауза, которая, вероятно, должна была нести некий сакральный смысл.

— Не знала, что лепреконы так интересуются родословием, — пробормотала я, решив, что что-то сказать все-таки надо.

— О, это исключительно профессиональный интерес, — заверил меня мистер Андвари. — Нас интересует родословие лишь тех родов, которые когда-то доверили ведение своих дел нашей компании. Поскольку магические роды это не столь закоснелая по сути вещь, как обычные дворянские роды, иногда, хотя и крайне редко, случается так, что один из родов все же обретает наследника.

— С потолка, что ли? — Хм, судя по всему, меня не поняли. — Я имею в виду, вот так из ниоткуда? Ведь вы же сами говорите о прервавшихся родах, а это означает, что никаких наследников нет и быть не может.

— Хороший вопрос, мадам, — мистер Андвари придавил норовящий завернуться край пергамента прессом для бумаг и хитро покосился на меня исподлобья. — Видите ли, для магических фамилий важно не только родство крови, но и, какой бы тавтологией это ни звучало, родство магии. Поэтому, в случае отсутствия кровных наследников хоть какой-либо степени дальности, род вполне может принять в наследники того, чью магию сочтет наиболее близкой по сути. Именно это и произошло сегодняшней ночью. Прошу вас, взгляните сам.

Я подошла к столу. Клок тонкой, превосходно выделанной кожи размерами примерно с половину ватманского листа был плотно исписан каллиграфическим почерком, местами так мелко, что хоть под лупой рассматривай. Правда, чем ниже опускался мой взгляд, тем все больше редела крона древа. Самой нижней, единственной на своем уровне, была надпись «Маргарет Кэтлин Смит». Хм, а Кэтлин-то почему? Хотя, с другой стороны, какая теперь разница? Надпись сопровождалась каким-то причудливым вензелем и соединялась длинной линией с именем последнего представителя центральной ветви рода. Кстати, какого рода-то хоть? Я вновь вернулась к началу листа. С третьего раза, продравшись сквозь жутчайшую транскрипцию причудливых виньеток явно не современного английского языка, я его все-таки прочла, а прочтя, недоуменно посмотрела на лепрекона.

— Род Купавы? Это ведь что-то связанное со славянами, верно?

Мистер Андвари кивнул и пояснил:

— Считается, что он восходил корнями к славянским чародеям — волхвам.

Все страньше и страньше, как говорила кэрроловская Алиса. Что, интересно знать, волхвы вообще забыли в Шотландии и прочих Британиях, когда здесь и без них друидов хватало? Ладно, это, в общем-то, вопрос второстепенный, а важно сейчас было немного другое.

— И что же именно я могу унаследовать от этого, несомненно, уважаемого рода? — осведомилась я.

Мое бурное воображение уже успело нарисовать забитый под завязку золотом и могущественными артефактами сейф, когда мистер Андвари, очевидно уловивший направление моих мыслей, жестоко обломал его полет. Открыв толстую потрепанную книгу в кожаном переплете, он неторопливо перевернул несколько страниц, внимательно вчитываясь, и сказал:

— Боюсь вас разочаровать, мадам, но, по имеющимся у меня сведениям, денежных счетов у рода Купавы нет.

— Какая досада, — вздохнула я. — А что же тогда у него есть?

— В нашем хранилище имеются несколько принадлежащих фамилии трактатов, вероятно, посвященных родовой магии. Не исключено, что какое-то еще имущество может обнаружиться на родовом месте Силы. Плюс, являясь последним оставшимся в живых наследником, вы имеете право пройти испытание на признание вас главой рода. Выглядеть это в вашем нынешнем обличии будет несколько странно, однако знак возле вашей фамилии не предполагает разночтений.

— И что же в этом странного? — спросила я. — Если, как вы сами сказали, я являюсь единственным оставшимся в живых наследником, то это, вроде бы, выглядит вполне естественно и логично.

Мистер Андвари улыбнулся.

— Да, несомненно. Загвоздка только в том, что в роду Купавы, как и в некоторых семьях, имеющих французские и итальянские корни, главами рода могут быть признаны только женщины. Юридически здесь нет никакого противоречия, поскольку, по сути, вы являетесь именно женщиной. Однако для стороннего наблюдателя, сведущего в вопросах генеалогии, решение родовой магии будет выглядеть, по меньшей мере, странно, потому что прежде это правило соблюдалось даже в самые трудные для рода дни.

— А, вот вы о чем… — протянула я. Это был очень интересный нюанс, потому что здравый смысл подсказывал, что лишний раз привлекать к себе внимание мне сейчас было ой как не с руки. С другой же стороны неизвестно еще, какие преимущества мог мне дать статус главы рода. Немного поколебавшись, я спросила об этом у мистера Андвари.

— Как минимум, это будет означать возможность распоряжения родовым местом Силы, — ответил лепрекон.

— А разве без признания главой рода такой возможности у меня не будет? — удивилась я.

— Возможность будет весьма ограничена, — сказал мистер Андвари. — В частности, вы не сможете продавать имущество, принадлежащее роду. Так же накладываются существенные ограничения на операции с денежными счетами рода, поскольку составить на вас доверенность, как вы сами понимаете, будет некому.

Поскольку денежных счетов у рода, как меня только что порадовали, все равно не было, то о последнем упомянутом пункте можно было беспокоиться в последнюю очередь. А вот с запретом на продажу имущества было, конечно, грустнее. Не то, чтобы я собиралась сразу кинуться распродавать все, что получу, но жить ведь тоже на что-то требовалось. Если я сыграю в ящик от голода, роду это вряд ли поможет. И все-таки как быть с несоответствием моей внешности основному правилу выбора главы рода?

— Так каково же будет ваше решение, мадам? — прервал мои размышления мистер Андвари. — Желаете пройти процедуру вступления в наследство?

Я отошла от стола, опустилась на краешек кресла для посетителей и ответила:

— Для начала, если не возражаете, я бы хотела узнать, насколько публичной будет эта процедура. Иными словами, насколько можно минимизировать количество людей, знающих о том, кто именно стал наследником рода Купавы?

— В случае если речь будет идти о простом наследовании, это количество вообще можно свести к нулю, — сообщил лепрекон. — Мы направим в палату магических родов Шотландии письмо, информирующее о свершившемся факте. Большего не требуется. Если же вы решите претендовать на звание главы рода, то процедура будет несколько иной. После удачного завершения ритуала необходимо будет предоставить в палату магических родов пакет документов для восстановления информации о вашем роде в гербовых свитках. Вы можете либо проделать эту процедуру сами, либо, поскольку личное присутствие заявителя при регистрации сведений о роде не является обязательным условием, доверить ее нашим специалистам. Во втором случае вы так же сможете избежать нежелательных для вас контактов.

Я выпрямилась. Вот это мне уже начинало нравиться. То есть, могло бы начать нравиться, если бы не одно маленькое «но».

— Мистер Андвари, а сколько стоят услуги ваших специалистов? Об отсутствии денег у рода Купавы вы осведомлены даже лучше моего, мое же собственное финансовое положение на текущий момент, думаю, тоже в особых комментариях не нуждается.

— Да, определенно не нуждается, — корректно согласился лепрекон. — Так какой конкретно вариант вам обсчитывать?

— Тот, который с признанием главой рода и вашими услугами по оформлению документов, — вздохнула я, решив, что, если уж обламываться, так сразу по полной программе.

— Стоимость проведения ритуала признания главой рода составит двадцать фунтов стерлингов, — сообщил мистер Андвари. — Стоимость оформления документов и регистрации их в палате магических родов — пять фунтов. Итого — двадцать пять фунтов, если не возникнет потребности в дополнительных расходах, которую, как вы понимаете, не всегда можно предвидеть заранее.

— Понимаю, — тоскливо сказала я. Двадцать пять фунтов… Платежеспособность британской валюты конца девятнадцатого века я, конечно, представляла плохо, но все равно было ясно, что сумма это приличная. У Конан Дойля, помнится, старший Баскервиль, неудачно сыгравший в салочки с мастиффом, в завещании прислуге пятьсот фунтов отписывал, и Бэрримор считал это большими деньгами, собираясь на них собственное дело открыть. Ну, хорошо, может и не на пятьсот, а на тысячу фунтов — если допустить, что жене его деньги выплачивались отдельно от мужа и в таком же размере, но от этого не легче. А если учесть, что там же, в «Собаке Баскервилей», швейцарам приличных лондонских гостиниц платили взятки в шиллингах… В общем, кажется наследство мне в ближайшее время вообще не светило, потому что я бы сейчас не то что на услуги нотариуса, а даже на взятку одному швейцару не наскребла бы денег.

— Однако, с учетом исключительность случая, — тем временем продолжал мистер Андвари тоном Мефистофеля, искушающего Фауста, — мы готовы рассмотреть возможность отсроченной оплаты с предоставлением гарантийной расписки.

Эти слова, наверное, могли бы порадовать кого угодно, кроме человека, имевшего счастье жить в России.

— И в чем подвох данной расписки? — поинтересовалась я, с подозрением глядя на собеседника.

— Мадам, — невозмутимо заявил лепрекон, — мудрость нашего народа гласит, что порой небольшое ожидание оказывается полезнее тяги к сиюминутной выгоде. В данном конкретном случае ожидание, на мой взгляд, вполне оправдано. Если я буду настаивать на немедленной оплате, вы, как бы ни было вам нужно наследство, развернетесь и уйдете, потому что денег сейчас вам взять неоткуда, и, скорее всего, уже не вернетесь. Если же мы проявим некоторое терпение, это значительно увеличит шанс получения оговоренной суммы. Кроме того сама по себе информация о том, что в число наших клиентов входит представитель рода, весьма известного в прошлом и столь чудесно возродившегося в настоящем, может послужить неплохой рекламой.

— Только без перехода на конкретные личности, — тут же предупредила я.

— Разумеется, — заверил лепрекон. — Сохранение в тайне личной информации клиентов всегда являлось непременным условием работы нашей компании. Так каким будет ваше решение, мадам?

— А каким будет срок действия гарантийной расписки?

— Ровно год с момента написания.

Год это было не так уж и много, но в то же время не так уж и мало. За год у меня был шанс хоть как-то выправить свое финансовое положение, либо — чем черт не шутит — успеть отыскать способ вернуться домой, предоставив настоящему хозяину тела приятную перспективу разбираться с долгами. Как бы то ни было, лепрекон был прав — наследство мне сейчас не помешало бы. Как знать, а вдруг на родовом местечке возьмет да отыщется родовой сундук с золотом? В общем, рискнуть имело смысл.

— Тогда я, пожалуй, скажу, что согласна, — улыбнулась я выжидающе застывшему мистеру Андвари. — Всегда мечтала получить в наследство старые умные книжки.

Мне тут же подали бумагу и перо с чернильницей. С третьего раза сладив с непривычным письменным прибором, я под диктовку лепрекона составила расписку. В принципе, ничего криминального в ней, действительно, не содержалось. Леди Маргарет Кэтлин Смит обязалась оплатить такие-то услуги, оказанные нотариальной конторой «Андвари, Андвари и Ко», в случае их оказания в полном объеме. Стоимость услуг составляла двадцать пять фунтов стерлингов, крайний срок оплаты — 11 часов 39 минут 1 мая 1893 года. Я на всякий случай уточнила у лепрекона, означало ли это, что сейчас идет 1892 год, и получила подтверждение. Что ж, во всяком случае, это свидетельствовало о том, что мои логические выкладки были верны. А вот о процентах на рассроченный платеж в расписке ничего не говорилось. Чтобы избежать сюрпризов, я спросила и об этом. Мистер Андвари тоном оскорбленной добродетели заверил меня, что дополнительных процентов их компания никогда и ни с кого… Ну да, конечно, верю. Похоже, все проценты уже были включены в стоимость заранее, поскольку продуманный господин юрист отлично понимал, что сразу я ему ничего не смогу заплатить. Бизнес и ничего личного.

Как только я поставила подпись под распиской, мистер Андвари забрал ее у меня и, аккуратно промокнув написанное, убрал в ящик, после чего предложил:

— А теперь следуйте за мной.

Еще бы, черт возьми, я за ним не последовала, за такие-то деньги.

Поднявшись из-за стола, мистер Андвари открыл замаскированную под стенную панель дверь, за которой оказалась короткая лестница, выведшая нас в узкий каменный коридор, тускло освещенный факелами. Я бы, пожалуй, даже поверила, что коридор располагался где-то под зданием на Хай-стрит, если бы не возникшее на лестнице то же самое неприятное ощущение, которое сопровождало мое перемещение в Эдинбург. Похоже, не все быстрые перемещения лепреконов требовали произнесения ключевых слов. Освещенный факелами коридор вывел нас с мистером Андвари в просторное помещение пещерного типа, освещенное все теми же факелами. В то время как я задержалась на входе, пытаясь оценить открывшееся передо мной пространство, лепрекон уверенно засеменил вперед, лавируя среди сталагмитов и сталагнатов. К тому времени, как я его догнала, он успел остановиться.

— Мы, что, уже пришли? — поинтересовалась я, осматриваясь по сторонам.

— Так точно, мадам, — подтвердил лепрекон. — Это и есть ваше хранилище.

Да уж, вот так и ломаются шаблоны… Видимо по старой привычке я представляла себе родовое хранилище этаким аналогом депозитария, однако сейчас вместо бронированных дверей передо мной высились массивные каменные створки, чем-то напоминающие врата Мории до активации их Гендальфом. Для довершения сходства не хватало пары падубов и застоявшегося озера со Стражем Врат.

— И что мне теперь требуется делать? — спросила я у лепрекона, определенно не спешившего идти вперед. — Сказать «дэр пароль»?

— Нет-нет, — заверил тот, явно не будучи знаком ни с «Властелином колец», ни с его гоблинским переводом. Хотя, что это я бочку качу? Гоблинского перевода в этой реальности и этом времени пока еще и в замыслах-то нет, равно как и самого «Властелина колец», не говоря уже о его экранизации. — Ничего говорить не надо. Просто подойдите к дверям и встаньте напротив знака рода.

Знака рода, говорите… Я задумчиво посмотрела на ровнехонькую каменную поверхность, не имеющую никаких изображений, но на всякий случай все же сделала два лишних шага. Словно отзываясь на мое приближение, по камню, ширясь и проблескивая белым сиянием, начали расползаться трещины, вычерчивая графический узор, все более приобретающий сходство с многолепестковым цветком. Ладно, уговорили. По умолчанию будем считать это купавой, водяной лилией. И что дальше?

— Отлично, мадам. Теперь позвольте ваши руки. Придется немного потерпеть.

Ах ты, с… скотина узкомордая! Про немного это было оптимистично сказано, ценю! Сделанные серебряным ножом неглубокие надрезы прошли поперек ладоней аккурат по линиям сердца.

— Прижмите ладони к камню покрепче, — деловито распорядился мистер Андвари, прикладывая мои руки к каким-то одному ему ведомым точкам узора. — И не разрывайте контакт до окончания ритуала.

«Не знаю, как насчет наследства, но воспаление здесь точно гарантировано», — со злостью подумала я, поглядывая через плечо на вновь отошедшего на почтительное расстояние лепрекона. — «И дернул же черт связаться…»

И тут камень под моими ладонями пошел мелкой дрожью. Ух-ты. Если бы не своевременное предупреждение мистера Андвари, я бы предпочла, пожалуй, свалить куда-нибудь подальше, а так оставалось только стоять и ждать результата. Вычерченный трещинами в камне цветок начал разгораться белесым светом, одновременно с этим появилось неприятное покалывание кожи, медленно распространяющееся от запястий вверх по предплечьям. Я негромко засвистела сквозь зубы. Что-то не нравилось мне происходящее, ох как не нравилось… Камень погас, однако молочно-белое свечение вокруг моих предплечий держалось еще некоторое время, пока, наконец, не иссякло, словно бы впитавшись в шерстяную ткань пальто.

— Кровь рода Купавы признала наследника, — объявил мистер Андвари, и, хотя это было сказано громко, голос его затих, не породив даже малейшего эха. — Можете опустить руки, мадам.

— Какое счастье, — пробормотала я, торопливо поворачивая ладони к себе, чтобы глянуть, что там творится с порезами. А ничего не творилось, поскольку их элементарно не было. Перепачканная подсыхающей кровью кожа казалась неповрежденной. Сюрприз, конечно, но приятный. Вот если бы еще и ребра перестали болеть таким же волшебным способом, было бы вообще замечательно. Однако те, как ныли, так и продолжали ныть.

— Теперь откройте хранилище, — тем временем распоряжался мистер Андвари.

Поскольку никаких ручек на дверях не наблюдалось даже в первом приближении, я просто толкнула камень ладонью. Створки пришли в движение, и я на всякий случай задержала дыхание, когда из ширящейся щели вырвалось облако зеленоватого дыма. Мало ли какая там защита стоит. Надышишься, а потом ищи противоядия.

Обширное хранилище, имевшее размеры с небольшой ангар и такой же, как в ангарах, сводчатый потолок, вполне предсказуемо пустовало. Лишь к одной из стен жался дряхлый стеллаж, пара полок на котором была заполнена не менее дряхлыми книгами, да в центре помещения, белея в луче падающего не пойми откуда рассеянного света, возвышалась плита, на которой возлежал раскрытый фолиант. Что-то мне все эти декорации упорно продолжали напоминать…

— Ну, здравствуй, зал Мазарбул, — вздохнула я, делая шаг внутрь. Мистер Андвари как-то странно на меня посмотрел, но промолчал. При ближайшем рассмотрении на плите не обнаружилось никаких рунических посвящений вечным шахтерам-стахановцам, зато нашлись стоящие близ фолианта небольшой ларец и простенькая плошка из темного дерева. Привет от предков-волхвов, что ли? Спасибо, что гусли не оставили, Садко изображать я бы точно не потянула.

Мистер Андвари открыл ларец. В нем было всего два отделения: в меньшем лежал перстень, а в большем — флакон, наполненный темной жидкостью. Лепрекон откупорил флакон и вылил его содержимое в плошку.

— Сделаете только три глотка, — предупредил он, передавая плошку мне. — Каждый последующий строго после моего сигнала. Это понятно?

— Разумеется, — кивнула я.

Мистер Андвари смочил пальцы в жидкости из плошки и окропил ею страницы фолианта.

— Ночь порождает день, — заговорил он, явно что-то цитируя на память, поскольку разворот книги, который могла видеть и я, был пуст, — свет — тени, а тишина — звук. Прерванный род возрождается из небытия, как феникс из пепла. Ныне тот, кто был признан достойным, готов трижды пригубить чашу долга. Вкус выбора — горечь, — лепрекон кивнул, и я сделала небольшой глоток.

— Вкус памяти — соль.

Кивок, а вслед за ним второй глоток.

— Вкус мести — сладость.

Третий глоток, сразу после сигнала.

— Сотни путей лягут под ноги, и какой из них станет верным, решать лишь тому, кого признает и кровь, и магия. Кровь рода сделала свой выбор, присягая Главе.

У меня торопливо отобрали плошку и протянули взамен ларец с перстнем.

— На безымянный палец левой руки, — шепнул мистер Андвари.

Перстень сел, как влитой, словно под меня и делали. Снова, как у входных дверей, полыхнуло белым светом, на который кожа отозвалась покалыванием.

— Магия рода сделала свой выбор, присягая Главе, — провозгласил мистер Андвари и уже обычным деловым голосом сообщил:

— Ритуал завершен успешно, мадам.

— Вы уверены? — спросила я.

— Взгляните сами, — лепрекон указал на разворот фолианта. — Кодекс рода признал ваше имя.

Действительно, на ранее пустовавшей странице теперь красовалась та же самая надпись, что и на пергаменте, виденном мною ранее в кабинете мистера Андвари. Маргарет Кэтлин Смит. Правда, в отличие от пергамента, здесь также указывалась дата якобы моего рождения — 6 декабря 1861 года, и его место — поместье Медвежий ручей, Тастыпский уезд, Минусинский округ Енисейской губернии Великой Тартарии. Надо же, сколько всего интересного можно про себя узнать из умных книжек. Нет, с датой рождения кодекс угадал, здесь к нему никаких претензий у меня не было. С годом… Год, похоже, был тупо пересчитан на современные реалии, потому что путем несложных арифметических расчетов, вычитая из 1 мая 1892 года 6 декабря года 1861, я получала как раз таки свои родные тридцать с хвостиком лет. Интереснее всего дело обстояло с адресом. Поскольку я ни в какой Енисейской губернии точно не рождалась, имело смысл предположить, что это указание на точку расположения родового места Силы, хотя, если моя догадка верна, далековато на восток занесло моих свежеприобретенных предков-славян. Не иначе как с Ермаком-батюшкой гуляли по Сибири. А вот упоминанию Тартарии я как-то даже особо не удивилась, и без нее было уже ясно, что я угодила в прошлое не своего родного мира, а какого-то другого, пускай и очень на него похожего. Нормальный, типовой такой закон подлости: если не везет, то по полной программе.

Обратный путь через пещеру со сталагмитами к коридору, «ведущему» в кабинет мистера Андвари, прошел смазано. Отказавшись от предложения прямо сейчас забрать унаследованные книги, я едва успела выйти за порог хранилища, когда предплечья снова закололо. Да что ж такое-то? Я поддернула ткань одного из рукавов ближе к локтю и оторопела. По незагорелой коже от запястья и выше, образовывая причудливый широкий наручь, шли темно-бурые узоры не то славянских, не то скандинавских татуировок. На второй руке оказалось то же самое.

— Мистер Андвари, а это что вообще такое? Побочный эффект от ритуала?

— Похоже на магические татуировки, — ответил лепрекон, глянув мельком. — А у вас их раньше разве не было?

— Э… не знаю, — честно призналась я. Искать какие-либо опознавательные знаки на теле мальчика мне и в голову-то не пришло.

В общем, всю оставшуюся дорогу я занималась тем, что критически рассматривала свежеобнаруженные украшения и пыталась себя убедить, что выглядят они не страшненько, а совсем даже наоборот — главное немного подзагореть и обзавестись соответствующим гардеробом. О том, что денег ни на гардероб, ни на что-либо другое, как не было, так и нет, я предпочитала пока не думать. А еще решила не спрашивать у мистера Андвари, почему озвученный им перечень вкусов долга был прямо противоположен тому порядку, в котором менялся вкус жидкости, когда я пила из чаши. А то мало ли, решит еще, что все-таки ошибся… на пару с магией рода.

Когда мы вернулись в кабинет, лепрекон сразу занялся составлением каких-то бумаг — вероятно, тех самых, которые обошлись мне в пять фунтов под расписку, а я, немного помявшись, спросила, не найдется ли у него зеркала. Нужно же было окончательно выяснить, что я сейчас из себя представляю. Зеркало нашлось — маленькое, в изящно выполненной золотой оправе, и из этого зеркала на меня глазами узника Освенцима глянул худющий и чумазый подросток. Нет, морально я, конечно, уже была готова не обнаружить в зеркале рыжую, стриженную под мальчишку Риту Кузнецову, но состояние истощения ребенка все равно стало для меня сюрпризом. На щеке у мальчика красовался свежий, еще не начавший зацветать кровоподтек. Волосы ребенка были светло-русыми: с отчетливо выраженной рыжиной, но все равно скорее русыми, а вот глаза, как ни странно, остались моими собственными. То есть, не знаю, конечно, какой именно степени зелености они должны были быть у прежнего владельца тела, однако тот светло-зеленый с золотистым оттенком цвет радужки, который отражался в зеркале сейчас, я наблюдала на протяжении всех тридцати лет своей жизни. Глаза блудливой кошки, как сказал однажды один мой знакомый. Наверное, комплимент хотел отпустить.

Наконец, мистер Андвари передал мне несколько листов текста, попросив расписаться в отмеченных галочками местах. Подавив желание нарисовать крестик, я размашисто изобразила министерскую подпись Маргариты Кузнецовой, решив, что все равно никто здесь не сможет разобрать по ней мою настоящую фамилию.

— Поздравляю, мадам, — сказал лепрекон, пряча документы в папку. — Что ж, теперь вам остается лишь ждать нашего посыльного с подтверждающим письмом. Срок рассмотрения документов в палате магических родов составляет от одной до двух недель, так что постарайтесь это время провести на территории, не укрытой защитными заклинаниями, иначе могут возникнуть затруднения с доставкой извещения.

Я кивнула и покрутила на пальце печатку, пытаясь снять. Безрезультатно.

— Перстень покидает главу рода только после его смерти, — сказал лепрекон, заметив мои манипуляции.

— И что, мне теперь так с ним и щеголять? — я ужаснулась, представив, как это будет выглядеть со стороны. Татуировки, перстень… давайте еще для завершения картины пирсинг в нос и пару сережек в уши добавим. Впрочем, кажется, они еще не скоро в моду войдут.

Мистер Андвари с удивлением развел руками.

— Все главы родов как-то ходят. С учетом того, что перстни являются ключами быстрого перемещения к родовому месту силы и, насколько мне известно, могут быть настроены еще на несколько точек, это весьма удобно. Если же вас не устраивает его внешний вид, просто распорядитесь, чтобы он приобрел невидимость.

Распорядиться, говорите? Я посмотрела на массивный перстень, мысленно приказала ему скрыться, и тот, действительно, исчез. Ладно, уже лучше. А насчет ключа мы еще проверим. Я распрощалась с мистером Андвари, пожелавшим, чтобы род Купавы плодился, размножался и богател под моим чутким руководством, и покинула нотариальную контору.

Хай-стрит ни капельки не изменилась за время моего пребывания в «Андвари, Андвари и Ко». Люди все так же куда-то спешили, и все так же не обращали на меня внимания. Я немного постояла возле закрывшейся двери, размышляя, что мне делать дальше. Наиболее очевидный вариант — срочно кидаться искать деньги, дабы не обретать дурную привычку жить в кредит, которой я всеми силами старалась избежать в прошлой своей жизни — все же не был самым правильным. Чем может срочно начать зарабатывать десятилетний ребенок в городе конца девятнадцатого века? На ум приходила только профессия разносчика газет, но для этого требовалось знание хотя бы части города. Впрочем, знание города требовалось в любом случае — даже для того, чтобы начать просить милостыню в правильном месте. Не то, чтобы я собиралась этим заниматься, но, как известно, есть две вещи, от которых не стоит зарекаться: сума и тюрьма, причем первая из них вполне могла повлечь за собой вторую.

Иными словами, еще немного поразмыслив, я решила, что начать лучше будет со знакомства с унаследованным имуществом, ежели таковое имелось на обещанном месте Силы. Тем более что организм по мере улучшения моего самочувствия начинал потихоньку намекать, что иногда и поесть не мешает, и я очень надеялась, что на месте назначения окажется что-нибудь либо съедобное, либо годное для продажи. Тем не менее, экспериментировать с ключом быстрого перемещения на глазах у толпы народа тоже было не лучшим вариантом, поэтому я решила поискать что-нибудь менее оживленное, чем Хай-стрит. Немного пройдясь вдоль нее, я свернула на одну из небольших улочек, во множестве отходящих от главной, как кости от позвоночника в рыбьем хвосте. Количество народа вокруг резко поубавилось. Свернув еще раз, я очутилась в узком, грязном проулке, спугнула пару рывшихся в мусоре крыс и, вновь визуализировав перстень, воззрилась на него в задумчивости. Как же тебя активировать, дорогой? Паролем? Возможно, но не факт. Не знаю, как у магов в конце девятнадцатого века, а в обычном мире начала века двадцать первого пароли, как правило, ставились для того, чтобы ограничить круг доступа к важному объекту или предмету. Смысла в подобной заморочке для перстня, которым кроме главы рода все равно никто не сможет воспользоваться, ни малейшего нет. А вот неудобство налицо — при постоянном контакте с ключом владельцу придется постоянно контролировать сказанное, чтобы ненароком не употребить выбранное кодовое слово всуе, поскольку магия вряд ли будет разбираться, действительно ли ты хочешь куда-то лететь, или ляпнул, не подумавши. Несколько правдоподобнее выглядит предположение насчет банального приказа артефакту, как в случае с его собственным сокрытием. Попробовать, что ли?

— Мне нужно переместиться к родовому месту силы, — шепнула я перстню. Реакция — нулевая, с тем же успехом можно было бы обращаться к ближайшей стене. Интересно, это означает в корне неверное предположение или недостаточную степень аргументации?

— Порт к родовому месту силы рода Купавы! Живо! — прошипела я и, уже ощущая знакомый по лепреконовскому ключу быстрого перемещения рывок, задалась вопросом: а что я на этом месте силы, собственно говоря, буду делать и как собираюсь возвращаться обратно? Не повторить бы судьбу сдохшей от любопытства кошки…

Дымчатые запахи влажной коры и мха нахлынули на меня еще до того, как перед глазами прояснилось. Я оглянулась и вдохнула свежий воздух, так разительно отличавшийся от городского, чувствуя, как по лицу помимо воли расползается идиотская счастливая улыбка.

«Дома!» — промелькнула в голове короткая, невероятно радостная мысль, разом уничтожая все сомнения по поводу правильности поступка. Не знаю, имеют ли места Силы единый, раз и навсегда запечатленный облик, или же подстраиваются под каждого главу рода, но та картина, которую я видела сейчас, в последние лет пять, действительно, плотно ассоциировалась для меня с местом, где можно обрести покой, силы и душевное равновесие. На крохотной полянке, освещенной тусклым сероватым светом ранних сумерек и окруженной стройными колоннами сосновых стволов, стояла бревенчатая охотничья избушка с крытой дерном крышей. Чуть в стороне между двух стволов притулился на скорую руку сколоченный стол, а рядом серели остатки костровища. Из низины доносился веселый звон ручья, и я почему-то была уверена, что если взобраться выше по склону, то вдали будут видны рыжевато-бурые, похожие на столбы скалы. Не тайга предгорий Алатау, конечно, в которую я, раз увидев, влюбилась на всю жизнь, но чертовски похоже. Жмурясь, я подняла лицо к налитому глубокой синевой небу и засмеялась. Наверное, в этот момент я выглядела нелепо — тощий мальчонка в старомодной городской одежде не по росту стоит посреди глухого леса и хохочет в полный голос, но, честно говоря, было плевать — все равно здесь судить некому. Сама возможность увидеть это место была хоть какой-то наградой за утреннюю мороку. Теперь стоило проверить еще одну вещь.

Я поднесла перстень к губам и, придав голосу уверенность, распорядилась:

— На Хай-стрит, Эдинбург, офис «Андвари, Андвари и Ко».

Ключ сработал, как часы. Я возникла на уже знакомой улице, неподалеку от входа в контору мистера Андвари. Фурора, как и прежде, это не произвело. Проходивший мимо пожилой джентльмен только проворчал, что бросается, мол, всякая мелочь под ноги, но никакой бури удивления или возмущения не последовало. Отлично! Негромко насвистывая, я прошла обратно к полюбившемуся проулку и приказала уже мысленно: «К месту Силы рода Купавы». Сработало! Великолепно, значит, на будущее можно не орать во весь голос о направлении своего перемещения. Ну, теперь можно поближе познакомиться с родовым имением. Не особняк, конечно, но и на том, что есть, спасибо. Во всяком случае, хоть какая-то крыша над головой у меня будет.

Подойдя к входу в избушку, я потянула на себя тяжелую дверь. Внутренний интерьер небольшого помещения тоже был мне знаком и, похоже, не сильно менялся век от века. В один угол жалась сложенная из закопченных кирпичей печурка, в противоположный был задвинут стол, на нем лежала пара книг, словно недавно здесь оставленных, поскольку переплет не покоробился, не заплесневел и не был попробован на зуб лесными грызунами. На полке над столом — небогатая утварь. Под потолком в полотняных мешочках сушеные травы. Случайно наткнувшись на липовый цвет и зверобой, я тут же их отложила: чай будет, уже хорошо. А вот съестных припасов в избушке не было. Вообще. Да и сундуков с золотом как-то не наблюдалось.

Дальнюю от входа половину помещения занимал застеленный волчьими шкурами полок. Забравшись на него, я вытянулась в полный рост и минут десять пролежала, глядя в низкий темный потолок. Все бы ничего, но меня беспокоила чересчур уж хорошая сохранность доставшегося мне имущества. Если я правильно разобралась в датах на пергаменте в кабинете мистера Андвари, то последний представитель рода Купавы, причем даже не глава, а кто-то из рядовых членов боковой ветви, скончался порядка полутора сотен лет назад. За такой промежуток времени безнадежно ветшают дома, возведенные в городе, от лесного же без должного ухода и периодического обновления не осталось бы вообще ничего. Тем не менее, этот дом все еще стоял и был, скажем прямо, в отличном состоянии. Травы были высушены не раньше прошлого лета, а след от костра определенно был еще свежее. Выходит, кто-то домом все-таки пользовался? Или это родовая магия его так удачно законсервировала? Какой из двух вариантов оказался бы лучше, я затруднялась сказать, но было ясно, что возможности выбора мне все равно никто не даст и придется принимать как факт то, что есть в наличии. Не исключено, конечно, что в избушке бывал лишь набегами, используя ее в качестве заимки, кто-нибудь из таежных охотников. Хотя это никак не объясняло присутствие книг и отсутствие маломальского запаса продуктов, поскольку как раз охотники-то запасы всегда делают.

В общем, гадать можно было до бесконечности либо до того момента, пока не появится нынешний обитатель избушки. Придя к выводу, что с проблемами лучше разбираться по мере их возникновения, я кое-как сползла обратно на пол и, прихватив пустой котелок и висевший на стене возле входной двери топор, вышла из избушки. Надо было, пока не стемнело, организовать хотя бы чай с сухарями, раз уж ничего более существенного здесь мне не светило. Да и погреться не мешало бы, поскольку даже сейчас в избушке было свежо, а ближе к ночи температура наверняка опустилась бы еще ниже. Где-где, а в тайге Минусинского округа Енисейской губернии, если в этом мире Енисей течет тем же руслом, что и у нас, выражение «не май месяц» не прокатит. Здесь и в мае вполне может снег пойти.

Оставив котелок на завалинке, я обошла избушку по кругу, надеясь, что раз есть следы от костра, то должно отыскаться и то, из чего его разводили. Поленница, действительно, нашлась. Небольшая, правда, но на первое время ее должно было хватить. А вот с колкой дров возникли затруднения. Сам по себе мальчик с задачей, думаю, справился бы, несмотря на свое далеко не культуристское телосложение. У меня это даже в своем прежнем теле получалось, с одной только поправкой. В прежнем теле я никогда не пробовала совершить подобную операцию при помятых ребрах. Больно оказалось до слез, но слезы это еще полбеды. Я никак не могла нанести по чурбану удара, достаточно сильного, чтобы его расколоть. В итоге про настоящий травяной чай пришлось забыть. Я потихоньку нащипала с поленьев щепы и растопила печку, благо странной формы спички в коробке, боковина которой по фактуре напоминала наждак, в избушке отыскались. Когда щепки прогорели, я поставила в печь наполненную водой кружку, в которую всыпала труху из мешков с травами и немного раскрошенного липового цвета. Закипеть она так и не закипела, но хотя бы немного настоялась, приобретя вкус. Именно этим настоем, заедая его черствым куском ржаного хлеба, я и отобедала, попутно листая одну из найденных в избушке книг.

Книга однозначно оказалась зачарованной. Поначалу, открыв ее наугад где-то на середине, я испытала разочарование — картинки-то, изображающие разные части растений, двусмысленного толкования не допускали, а вот языка, на котором был написан текст, я не знала. Округлые буквы, выписанные каллиграфическим почерком, конечно, вызывали отдаленную ассоциацию с греческим алфавитом. Но это, если учесть предположительное место расположения избушки далеко за Уральским хребтом, подтверждаемое ощутимой разницей во времени между Эдинбургом и местом Силы, выглядело совсем уж странно. Нет, предки-волхвы определенно не горели желанием облегчать жизнь потомкам.

— А по-русски не судьба? — обиженно проворчала я, перелистав несколько страниц и убедившись, что дальше ситуация меняться даже не думает. Кажется, меня услышали. Буквы зарябили, перестраиваясь и складываясь во что-то гораздо более знакомое.

— Корень и цвет плакун-травы собирай на ранней утренней заре Иванова дня… — прочитала я уже без всяких проблем. Похоже, меня угораздило отыскать какой-то травник. Догрызая сухарь, я бегло просмотрела разделы книги. Содержащиеся в ней сведения в перспективе могли оказаться полезными, но требовали более подробного ознакомления, а не наскока, подобного нынешнему. А для подробного ознакомления требовалось вначале обеспечить материальную базу, поскольку питаться исключительно духовной пищей у меня вряд ли получилось бы.

Еще раз обдумав положение вещей, я пришла к заключению, что правильнее будет вернуться обратно в Эдинбург. Нет, разумеется, можно было и в лесу заночевать, но смысла в этом не имелось. Во-первых, за ночь все равно бы ничего не изменилось, а во-вторых, по тому временному поясу, который был мне более привычен, спать было рановато, да и по шотландскому время едва-едва успело перевалить за обеденный перерыв, и организм, уже слегка отошедший от общей встряски, спать не хотел ни в какую. Я положила травник обратно на стол, с которого он был взят, в надежде, что то, что сохранило его прежде, не подведет и дальше, и, тяжело вздохнув, снова отдала перстню распоряжение на быстрое перемещение. Оставалось лишь уповать, что на родине мальчика мне повезет больше.

Вновь оказавшись на Хай-стрит, я немного постояла, задумчиво рассматривая витрины, а потом неторопливо двинулась вниз по улице. Конечно, здесь, в центре города, мне с моим непрезентабельным видом трудоустроиться было маловероятно, потому что, хотя, еще будучи в лесу, я и умылась со всем тщанием, ни синяков, ни поношенной одежды, делающей меня крайне подозрительным типом, это не отменяло. Поэтому при первой возможности с Хай-стрит я свернула и, поплутав по закоулкам, оказалась на куда менее оживленной улице, где и строения, и прохожие выглядели попроще. Отсюда я и начала свои поиски, наудачу заглядывая во все лавки подряд.

Из булочной меня вытурили прямиком от входа — возможно, что и к лучшему, потому что от одуряющего запаха свежевыпеченной сдобы, смешанного с ароматами корицы, ванили и шоколада, у меня начало сводить спазмом желудок, недвусмысленно намекая, что один сухарь за еду не считается. Та же история повторилась в мясной лавке с одной лишь разницей — запах там стоял куда менее аппетитный, живо напомнивший мне мясные павильоны наших отечественных рынков. Впрочем, с мясником диалог у меня все равно не сложился. Хозяйка шляпного магазина, расположенного дальше по улице на оживленном перекрестке, оказалась более общительной, однако рассыльный у нее уже был. За перекрестком, на котором я увидела первого полицейского с металлической бляхой на высоком головном уборе и крестообразной нашивкой на рукаве, располагалась очередная лавка, вывеска над входом в которую гордо сообщала: «Ингредиенты и снадобья Дель Сарто». Посмотрев на выставленные в витрине бочонки и развешанные пучки сухих трав, я решила, что передо мной аптека, однако, уже войдя, засомневалась. Во всяком случае, это не являлось аптекой в понимании жителя конца двадцатого — начала двадцать первого века. Запах в помещении стоял такой, что мясная лавка в сравнении с ним блекла и отступала на второй план. Повсюду громоздились плотно составленные бочки с тошнотворным содержимым, стеклянные банки с чем-то растительным, жестяные коробки с минералами и разноцветными порошками, связки перьев, клыков, когтей…

От удивления я даже забыла об основной цели своего посещения и вспомнила о ней только тогда, когда чернявый, совсем не английского типажа продавец начал выставлять меня вон. Разумеется, момент был упущен и слушать меня уже никто не стал. Снова оказавшись снаружи перед захлопнувшейся дверью, я с чувством выругалась. Нет, никто, конечно, не обещал, что будет легко и что меня будут ждать с распростертыми объятиями, но все-таки хотелось получить хоть какую-то определенность. Краем глаза я заметила, что констебль с перекрестка направляется в мою сторону. Черт, вот только полиции мне сейчас не хватало! Я двинулась прочь, стараясь не ускорять шаг, но тут сзади донесся окрик:

— А ну, стой!

Ага, сейчас. Я рванула вниз по улице, с места беря спринтерский разгон. Сзади послышался свист полицейского свистка и тяжелый топот. Я шмыгнула за угол, проскочила короткий пустынный проулок, наискось пересекла соседнюю улицу, и, миновав еще один кривой проулок, нырнула в ближайшую подворотню, вжавшись в стену и кусая рукав, чтобы не взвыть от боли, прожигающей грудь. Скорость, хоть и недолговременная, оказалась на моей стороне. Упустивший меня из вида полицейский остановился практически напротив моего убежища, оглядываясь по сторонам, а затем, махнув рукой, пошел обратно.

Я выждала еще минут десять, после чего, осторожно выглянув, убедилась, что представителя закона нигде нет. Вроде, пронесло. Только после этого я выбралась из подворотни выяснять, куда меня занесло. Перемены в окружающих реалиях были ощутимы. Неказистые строения, разительно отличавшиеся от той архитектуры, которую я видела на Хай-стрит, вполне могли принадлежать улочке средневекового города, причем города небогатого. Здесь было куда меньше прохожих, зато среди тех, что имелись, я почти не выделялась своим потрепанным видом. То, что на меня почти не обращали внимания, уже служило неплохим показателем.

Убедившись, что никто не горит желанием спрашивать, почему это я только что улепетывала от «бобби», я уныло побрела вдоль ветхих домов, раздумывая, как бы приобрести более презентабельный в глазах работодателей вид, и наткнулась рассеянным взглядом на вывеску «Все для герметики». С минуту я в недоумении смотрела на нее, пытаясь сообразить, зачем создавать отдельный магазин для изолирующих материалов, да еще в таком захолустье, а потом, плюнув на логику, потянула обшарпанную дверь магазинчика. Никаких герметиков внутри не обнаружилось, и вообще ассортимент лавки сильно напоминал то, что я видела в «Ингредиентах и снадобьях», а запах оказался еще хуже, хотя я по наивности полагала, что хуже уже некуда.

Кроме меня посетителей в этой средневековой разновидности аптеки не было вообще. Владелец лавки, неопрятного вида старик, возился у стойки, скрупулезно отмеряя на массивных бронзовых весах сушеные соцветия какой-то травки. Весь прилавок перед ним был завален крохотными свертками коричневой бумаги, а в стоящем рядом ящике громоздилась еще целая гора растительного сырья. Колючий взгляд аптекаря скользнул по мне, после чего послышалась стандартная фраза, которую я с небольшими вариациями слышала сегодня раз двадцать, не меньше:

— А ну пошел отсюда, клоп!

— Так я же ничего не трогал, мистер, — попыталась оправдаться я. И чего все продавцы в этом дурацком мире такие нервные? — Просто смотрю и все.

— И радуйся, что не трогал. Попробуешь тронуть — руки оборву!

Да уж… Начало диалога радужных надежд не внушало, хотя то, что меня не гнали взашей, само по себе уже было плюсом.

— Не надо ничего обрывать, мистер, — с максимально возможной вежливостью сказала я. — Руки мне еще пригодятся. А вам, как погляжу, не лишним бы оказался помощник. Хочу вот предложить свои услуги.

— Мало ли чего ты хочешь, — проворчал старик, подозрительно сощурившись. — А с чего ты взял, что мне вообще кто-то нужен? Мамаша Мэгги, небось, прислала? Вечно бы ей в чужие дела нос сунуть.

— Не знаю никаких мамаш, мистер, — заверила я аптекаря. — Я сам пришел, потому что мне нужна работа.

— Работа, работа, — хрипло каркнул старик. — Да на что ты, доходяга, вообще сгодишься? У меня тут не богадельня.

Кто бы сомневался. Хотя, если богадельни и работные дома в девятнадцатом веке, действительно, были такими, как их описывали в литературе, мне, пожалуй, все-таки не хотелось бы там оказаться. Я посмотрела на аптекаря исподлобья и предложила:

— А вы проверьте, тогда и узнаете, гожусь я на что или нет. Согласен подписаться на месячный испытательный срок за еду и пару кусков мыла, без дополнительной оплаты.

Старик поворчал, покряхтел, глянул на стоявший перед ним ящик с травой и вместо того, чтобы выставить меня вон за наглость, с неприязнью спросил:

— Ты читать-писать то хоть умеешь?

— Умею.

Аптекарь тотчас хлопнул на стойку толстенную книгу, переплет которой был испещрен подозрительной расцветки пятнами, и, открыв ее наугад, ткнул корявым пальцем в третий сверху абзац.

— Ну-ка прочитай.

Я подошла ближе, всматриваясь в печатные строки, и начала читать:

— …Там есть зверь левкокрока, у которого туловище осла, задняя часть оленя, грудь и голени льва, ноги лошади, громадный раздвоенный рог, огромная пасть развёрстая вплоть до ушей. Вместо зубов у него сплошная кость, голос почти человеческий…

Рядом, на соседнем листе разворота, красовалось изображение, должно быть, этой самой левкокроки, выполненное не в средневековом сказочном стиле, а с максимальным тщанием и стремлением к реалистичности, как если бы художник, действительно, наблюдал тварь где-нибудь в природе. Впрочем, может, и в самом деле наблюдал. Кокаин-то к этому времени добывать уже научились и, кажется, еще не успели осознать всей его опасности. Кстати, судя по тексту, наркотики активно пользовал не только художник, но и автор показанного мне труда.

— …Рог левкокроки следует брать от зверя четырех лет и старше. Если рог на ощупь подобен замше, проку от такого не жди, ибо снят он был с теленка, не успев впитать всей мощи возмужалого зверя. Если же заметишь на роге налет подобный восковому или трещины, какие бывают на старом фарфоре, польза тоже будет невелика, ибо зверь, носивший его, растратил свою мощь и изгнан был в пустыню умирать. И только когда рог, принесенный торговцем, гладок и блестящ, как черный обсидиан…

— Ладно, хватит уже, — проворчал аптекарь, забирая у меня книгу. — Буквы не в первый раз видишь, верю. Греческий или латынь знаешь?

— Нет, — ответила я, решив, что врать бесполезно, поскольку это проверяется на раз-два. — Но я быстро учусь.

— Учишься, значит, — пробормотал старик и задал следующий вопрос:

— Сколько скрупулов в унции?

Так и хотелось ответить «да хрен его знает», но вслух я все-таки выдала прилично отцензуренный вариант:

— К сожалению, мистер, мне до сих пор больше приходилось оперировать десятичной системой измерения, а не аптекарскими весами, но, как я уже говорил…

— Ты быстро учишься, ага, — кивнул старик, и у меня возникла твердая, хотя и горькая уверенность, что здесь мне тоже ничего не светит. — Значит, не в аптекарских мерах раньше считал? И сколько же в этих не аптекарских мерах будет, если взять шесть раз по сто сорок семь?

— Восемьсот восемьдесят два, — грустно ответила я, особо не задумываясь. Было бы о чем думать.

Аптекарь достал откуда-то из-под стойки здоровенные счеты, пощелкал костяшками и с удивлением заметил:

— Ты глянь-ка, правильно. Значит, не соврал. Значит, в самом деле считать доводилось. Слушай, малый, так как тебя звать-то?

А вот это, конечно, было весьма интересным вопросом. Имени мальчика я по-прежнему не знала, а представляться женскими именами — хоть своим родным, хоть тем, которым меня упорно обзывали лепреконы… ну, не лежала у меня к этому душа. Не лежала бы даже в том случае, если бы подобное оказалось нормальным явлением для мира, в котором я очутилась, а ведь мистер Андвари едва ли не открытым текстом дал мне понять, что это не так. В общем, имя требовалось мужское, причем требовалось срочно, чтобы не вызвать подозрений.

— Доу, сэр, — решилась я, наконец. — Мое имя — Джон Доу.

В конце концов, почему бы и нет? Трупом я, слава богу, еще не была, а вот неопознанной личностью — уже вполне.

Старик зыркнул на меня и проскрипел, грозя пальцем:

— Давай-ка без подхалимажа, малый. Никаких сэров-пэров. Звать меня будешь мастером Ноланом, понял?

— Да, с… мастер Нолан, — быстро сказала я, не веря своим ушам. Неужели мне все-таки повезло?

Аптекарь выбрался из-за прилавка, задвинул засов на входной двери и, приказав следовать за ним, прошел в подсобные помещения. Располагавшаяся сразу за торговым залом комната, очевидно, служила складом. Во всяком случае, забита товаром она была не хуже самой лавки и пахла не лучше. В дальнем углу комнаты, за грудой ящиков, обнаружилась деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Мастер Нолан указал на закуток под лестницей, куда едва-едва втиснулся огромный сундук с плоской крышкой.

— Спать будешь здесь. Учти: если что пропадет, три шкуры сниму, а попробуешь удрать — из-под земли выкопаю.

— Пальцем ни к чему не притронусь без вашего распоряжения, — заверила я. — А что насчет еды?

Этот вопрос волновал меня куда больше спального места, которое при необходимости я и сама могла организовать хотя бы в той же самой родовой избушке.

— Будет тебе кормежка, будет, — хмыкнул старик. — Раз уж беру, значит, придется работать, а не дохнуть с голода. Если всем устроишь, через месячишко о жаловании поговорим, а сейчас ноги в руки и дуй танацетум взвешивать.

Загадочный танацетум при ближайшем рассмотрении оказался подозрительно похож на засушенные цветочные корзинки самой что ни на есть обыкновенной пижмы. Фасовать его следовало по два скрупула в сверток. Кстати, в драхме, как мне все-таки удалось выяснить, таких скрупулов содержалось три штуки. С травой я провозилась дотемна и как раз пересчитывала получившиеся свертки, когда мастер Нолан, заглянув в уголок, который я себе облюбовала на складе поближе к зарешеченному окну, ворчливо сообщил, что если я и дальше продолжу копаться, то останусь без ужина. Можно, конечно, сколько угодно придираться к тому, что ожидавшая меня на грязной кухне похлебка была жидковатой и изрядно поостывшей, а хлеб отдавал затхлостью, но в тот момент они показались мне лучшими блюдами из всего, что я когда-нибудь пробовала.

Спустя четыре дня пребывания в подмастерьях у мастера Нолана я уже могла составить первое о нем впечатление. Хотя старик и был ворчлив, как большинство людей пожилого возраста из любых, наверное, времен и наций, ужиться с ним было вполне реально. За четыре дня я выяснила, что отметившаяся в названии лавки «герметика» не имеет ничего общего с «герметичностью» и является всего лишь альтернативным обозначением алхимии, а мастер Нолан в основном торгует ингредиентами для снадобий, как и Дель Сарто, с которым я уже имела сомнительную честь пообщаться и о котором старик-аптекарь отзывался крайне нелестно. Я сказала «в основном», потому что, как мне показалось, животные, растительные и минеральные компоненты для приготовления разнообразных зелий все-таки не являлись единственной статьей дохода мастера. Во всяком случае, некоторые предметы, виденные мною на складе, трудно было отнести как к ингредиентам, так и к их источникам. Впрочем, само по себе это ничего не значило. Вывеска над лавкой мастера Нолана обещала туманное «все», а мне, как дилетанту, трудно было судить, какие приспособления могут потребоваться алхимикам в мире, в котором их наука является вполне официально развивающейся. Возможно, что там находили применение и бронзовые ножи причудливой формы, и костяные иглы, и пергаменты, испещренные рунами, но даже если и нет, это было личным делом мастера Нолана. Меня же сейчас куда больше интересовал как раз таки вопрос, касающийся ингредиентов, желательно добываемых в таежных лесах и имеющих приличную цену.

Мысль о подобном способе заработка начала обретать форму по мере того, как я узнавала от мастера Нолана стоимость некоторых из предлагаемых им товаров. Даже с учетом торговой наценки поставщикам должна была перепадать приличная сумма, так что очень могло оказаться, что при правильном подходе в моем наследстве все же обнаружится что-нибудь полезное. Конечно, эта идея не сулила быстрых и легких денег, однако давала проблеск надежды. На далекую перспективу, разумеется, но даже с учетом этой временной поправки жить, как в известном высказывании товарища Сталина, становилось лучше и веселее. Стало бы и совсем хорошо и весело, если бы удалось наконец выздороветь. Проблема заключалась в том, что мое состояние не только не улучшалось, но и как будто бы становилось хуже. Во всяком случае, того надсадного кашля и той одышки, которые начали досаждать мне в последние пару дней, раньше я за собой не замечала. Заметил их и мастер Нолан, в обычной своей сварливой манере поинтересовавшись, не чахоточный ли я. Я заверила, что нет, очень надеясь, что не соврала.

На пятый день ровным счетом ничего не поменялось. Я позавтракала без малейшего аппетита, исключительно потому, что понимала — есть надо, иначе кранты, и занялась сортировкой стрекозьих крыльев по размерам. Мастер Нолан находился в лавке, и около одиннадцати часов утра я услышала, как он с кем-то разговаривает. В принципе, в этом не было бы ничего странного, тем более для продавца, если бы речь вдруг не зашла обо мне. Я навострила уши.

— …смышленый малый этот Доу, — говорил старик. — Я так скажу, даже слишком смышленый для своего возраста. Квелый вот только какой-то, того и гляди в ящик сыграет. И что мне тогда с ним делать?

Раздался короткий смешок его собеседника, а затем послышался голос:

— Только не пытайся рассказывать, Проныра, будто ты не знаешь, что делать с трупами.

Голос был мужским, нестарым и довольно необычным. Я бы, наверное, даже сказала, красивым, и в свете этого любопытно становилось посмотреть на его обладателя. Я еще ни разу не видела клиентов мастера Нолана, тем более клиентов, обсуждающих такие щекотливые темы.

— Но-но, — тем временем прикрикнул старик-аптекарь. — Язык придержи. Я теперь, чтоб ты знал, добропорядочный гражданин королевства.

— Нисколько не сомневаюсь, — заверил его собеседник таким тоном, что сразу становилось ясно — сомневается, и еще как. Я скептически покачала головой, а мастер Нолан, похоже, пропустил сарказм мимо ушей.

— Слушай, Мэлоун, — сказал он после короткого молчания, — глянул бы ты на мальчишку по старой дружбе. Все думаю, как бы он чахотку не приволок.

— Вот с этого надо было и начинать, — хмыкнул загадочный Мэлоун. — Так бы сразу и говорил, что заразу подхватить боишься, чем морочить голову трупами. Где этот твой драгоценный помощник?

Я уткнулась носом в коробку со стрекозьими крыльями, надеясь, что мастер Нолан все-таки передумает. А чего на меня смотреть? Не невеста на выданье, в конце-то концов. Шаги послышались уже на складе, за нагромождениями ящиков.

— Вон там он, возле окна, — сообщил мастер Нолан.

Я тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежностью, подняла голову, чтобы, так уж и быть, тоже глянуть на человека, который успел меня заинтересовать… и зареклась на перспективу судить о людях по голосам. Собственно говоря, особого разнообразия вариантов идентификации у меня не было. Раз один из вошедших на склад был мастером Ноланом, кстати, практически сразу вернувшимся обратно в лавку, значит, второй должен был быть тем самым его посетителем, которому так упорно предлагали на меня посмотреть. Мэлоун оказался долговязым, болезненно худым мужчиной, на вид не старше тридцати пяти лет. У него был бледный, серовато-пергаментный цвет кожи и узкое, хищное лицо с непропорционально крупным и кривым — похоже, не один раз сломанным — носом. Светло-серые, глубоко посаженные глаза мужчины казались невероятно холодными, а темно-русые волосы были острижены чересчур коротко, отчего на правом виске отчетливо различалась идущая наискось узкая полоска, волос вообще лишенная — возможно, шрам. Общую картину дополняла долгополая черная одежда странного покроя, вызвавшая у меня одновременную ассоциацию, как со священником, так и с гробовщиком. В общем, повстречав подобного типа на улице, я бы, пожалуй, лучше перешла на другую сторону дороги, от греха подальше. Здесь, к сожалению, переходить было некуда.

— Джон Доу, значит, — наконец, произнес Мэлоун, подтверждая, что раньше я слышала именно его. — Ну, что, Джон Доу? Раздевайся, собственно говоря.

— Чего? — переспросила я, решив, что ослышалась.

— Раздевайся, говорю, — повторил мужчина. — Куртку снимай, рубаху.

— Это еще зачем? — уточнила я с подозрением, прикидывая, не придется ли сейчас срочно прибегать к помощи родового перстня. Оно, конечно, с одной стороны гость мастера Нолана не слишком-то смахивал на любителя мальчиков, а с другой стороны я прежде не слишком-то часто общалась с подобным контингентом, чтобы иметь богатое поле для сравнений.

— Дурень, — криво усмехнулся Мэлоун, как будто прочитав мои мысли. — Как я, по-твоему, иначе тебе диагноз поставлю? По хрустальному шару?

— А вы доктор, что ли?

— Можно и так сказать.

Это, конечно, не было однозначным утвердительным ответом, но я, помявшись, решила все-таки поверить. Врачебная помощь мне бы сейчас и в самом деле не помешала.

Когда я, морщась, кое-как стянула рубашку, Мэлоуну хватило всего одного взгляда, чтобы предварительно оценить положение дел.

— Кто тебя бил? — спросил он резко изменившимся голосом. — Проныра?

— Нет, — помотала я головой, решив, что он все-таки имел в виду мастера Нолана. — До него еще.

— Насколько давно?

— В конце апреля.

Более точной временной ориентировки я по понятным причинам дать не могла. Даже то, что мальчик оказался избит незадолго до того момента, как я очутилась в его теле, было исключительно предположением, основанном на богатой палитре ощущений сразу после пробуждения.

Мэлоун коротко выругался и присел на корточки рядом со мной. Я инстинктивно попятилась, когда мужчина попробовал до меня дотронуться.

— Да не дергайся ты, — отрывисто бросил Мэлоун. — Стой, где стоишь. Ничего я тебе не сделаю.

Чуткие пальцы быстро прощупали мою грудную клетку, причем каждое прикосновение сопровождалось легким покалыванием, как будто от слабых электростатических разрядов, которое каким-то загадочным образом отдавалось так же в татуировки. Точнее, покалывание было легким только поначалу, усиливаясь по мере того, как пальцы мужчины спускались ниже по ребрам. Когда же дело дошло до нижних ребер с правой стороны, я взвыла в голос. Мэлоун тут же отдернул руку.

— Убить бы за такое мало, — пробормотал он, не пойми к чему, и снова поднялся на ноги. — Сиди здесь и жди.

— Одеться-то хоть можно? — постукивая зубами, выговорила я. То ли это на складе было так холодно, то ли сказывалось плохое самочувствие, но меня снова начинал колотить озноб.

— Куртку можешь накинуть, — сухо разрешил Мэлоун, — но потом все равно придется снимать.

Он вышел обратно в лавку, где перебросился с мастером Ноланом несколькими фразами, звучавшими куда тише предыдущих. Как я ни прислушивалась, разобрать, о чем шла речь, мне так и не удалось, но чувствовалось, что по предмету разговора эти двое никак не могут придти к единому знаменателю. Я слышала, как мастер Нолан раздраженно бросил: «Обойдется. Делай, как есть», а затем его же: «Как знаешь. Если деньги девать некуда — ради бога». Затем Мэлоун снова появился на складе, похоже, направляясь в личные комнаты мастера Нолана. В них мне не доводилось бывать дальше кухни, так что, что именно там могло находиться, я не знала. В мою сторону мужчина даже не посмотрел.

Надев куртку, я съежилась, обхватив себя руками за плечи и прижимаясь к стене боком, в котором никак не хотела униматься растревоженная боль. Какого черта? Зачем было меня вообще трогать? Заживало и заживало бы потихоньку. И вообще, когда врач похож на гробовщика, еще десять раз подумаешь, имеет ли смысл лечиться, или проще сразу заворачиваться в простыню и ползти на кладбище.

Не знаю, долго ли я так просидела. По индивидуальным ощущениям — целую вечность. К тому моменту, как Мэлоун вернулся, бок, вроде бы, начал понемногу проходить. Мужчина поставил передо мной чашку с мутной беловатой жидкостью и распорядился:

— Пей.

— А это что хоть такое? — спросила я.

— Обезболивающее, — последовал ответ.

Я покачала головой.

— Спасибо, конечно, но у меня и так уже все прошло.

— Да не храбрись, ни черта у тебя не прошло, — сказал Мэлоун с мрачной усмешкой. — И еще с месяц не пройдет даже при лучшем раскладе. А при худшем Проныре придется-таки вспоминать былые времена и избавляться от трупа. Раньше у него весьма неплохо это получалось, кстати, так что все будет обставлено в наилучшем виде, можешь не сомневаться. Но лучше до этого все-таки не доводить. Так что пей давай. На живую кости сращивать — приятного мало даже когда воспаления нет, а у тебя оно вовсю цветет.

С этим поспорить было трудно, хотя я и не совсем понимала, что именно подразумевается под «сращиванием на живую». Плюнув на сомнения по поводу того, не опиумной ли мне настойки случаем налили, я залпом выпила содержимое чашки. Жидкость оказалась теплой и нейтральной на вкус.

По всей видимости, принятое мной зелье было далеко не моментального действия, потому что после того, как я поставила опустевшую чашку на стол, Мэлоун уселся на ближайший из ящиков, разминая запястья. Кисти рук у мужчины были узкими и гибкими, и я только сейчас заметила, что на безымянном пальце левой руки у него не хватает ногтя. Да уж, что-то не похоже, чтобы жизнь этого типа была тихой и мирной.

Сам Мэлоун, похоже, разглядывал меня не менее внимательно, потому что первый же его вопрос вогнал меня в ступор.

— Татуировки у тебя откуда взялись?

— Какие еще татуировки? — пробормотала я, кося под дурачка.

— Обыкновенные, — мужчина кивком указал на мои руки. — Магические. Ну, так откуда?

— Не знаю, — почти честно ответила я, безрезультатно попробовав одернуть рукав. — Не помню. Они давно уже у меня есть.

— Врешь, — совершенно спокойно констатировал мой собеседник. — Магические татуировки никогда не проявляются раньше начала полового созревания, а для тебя это еще рановато. Да и по цвету они свидетельствуют уже как минимум о совершеннолетии, чего тоже быть не может. Вот поэтому мне интересно знать, кто мог решиться на ритуал принудительного пробуждения магии и по каким причинам. Итак, попробуем еще раз? Откуда у тебя татуировки?

— Не знаю, — упрямо повторила я. — Не было никаких ритуалов. Они сами по себе появились.

А что я еще могла сказать? Поведать, как на духу, о процессе вступления в наследство, после которого вышеозначенные татуировки и были обнаружены? Ну уж нет, обойдется как-нибудь.

— Сами по себе, значит, — с коротким, похожим на фырканье, смешком передразнил меня Мэлоун. — Что ж, иногда амнезия бывает полезной, кто бы спорил. Главное не переусердствовать, а в остальном дело твое. Раз не хочешь говорить, не говори, кто ж тебя заставляет. Так что там с зельем? Начинает действовать? Пора бы уже.

Я попробовала шевельнуть правым плечом — сначала осторожно, а затем резче. Движения в кои-то веки не вызывали ни малейших неприятных ощущений, и это казалось странным. Похоже, за последнюю неделю я начала забывать, каково это, когда ничего не болит.

— Вроде, действует, — сказала я вслух.

— Тогда можно приступать, — решил Мэлоун.

Дальнейшие его действия я, пожалуй, затруднюсь подробно описать, хотя бы потому, что для подробного описания необходимо ясно представлять себе суть происходящего. Такого представления у меня, само собой разумеется, не было, как не было и возможности наблюдения со стороны, поэтому говорить я могу только о том, что знаю. Я знаю, что мне было велено стоять и, по возможности, не дергаться. Знаю, что мужчина снова присел рядом со мной, но на этот раз ко мне не прикасался, хотя воздействие, тем не менее, было, и еще какое. Вероятно, это как раз таки и следовало считать магией, хотя никаких признаков того, что было принято соотносить с магией в нашем абсолютно не магическом мире, я не заметила. Не было ни абсолютно нелепых размахиваний волшебной палочкой, жезлом или иным продуктом деревообрабатывающей промышленности, ни шикарнейших спецэффектов. Впрочем, заклинания, либо то, что можно было считать таковыми, здесь все-таки имелись. Мэлоун произносил их нараспев, и, с учетом его голоса, это звучало так, что хотелось закрыть глаза и слушать, не отвлекаясь на посторонние раздражители. В конечном счете, именно так я и поступила. Знаю так же, что, несмотря на принятое зелье, неприятные ощущения процесс «сращивания» все-таки сопровождали, однако, насколько неприятными эти ощущения могли бы стать без зелья, мне не хотелось даже думать.

В общей сложности весь процесс занял около четверти часа, после чего Мэлоун уже обычным тоном сказал:

— Вроде бы все. Сейчас проверим.

Снова возникло знакомое ощущение покалывания кожи, теперь уже равномерно слабое по всей грудной клетке.

— Да, — произнес мужчина с отчетливо различимой усмешкой. — Жить определенно будешь, так что можешь открывать глаза. Бояться уже поздно.

— Я не боялся, — возмущенно сообщила я и заморгала, щурясь. Тусклый свет, вползающий на склад через грязные стекла маленьких окон, сейчас показался мне неестественно ярким.

— Разумеется, — с серьезнейшим видом кивнул Мэлоун. — Значит, так. Действие зелья продлится еще около полутора часов. На солнце в это время лучше не выходить — думаю, ты уже понял почему. После того, как обезболивающее перестанет действовать, еще день-два возможны фантомные боли, но их ты, я полагаю, как-нибудь переживешь. В лаборатории у Проныры сейчас настаивается микстура, завтра утром будет готова. Напомнишь ему, что я просил отдать, иначе дожидаться долго будешь. У Проныры при необходимости амнезия бывает не хуже твоей. Микстуру принимать по две чайной ложки три раза в день. Все запомнил?

— Да, — подтвердила я и с чувством добавила:

— Спасибо, сэр.

Мэлоун хмыкнул и покачал головой, как будто услышав неудачную шутку.

— Не разбрасывайся титулами направо и налево, парень, — посоветовал он. — Обращения «мастер» вполне хватит.

— Да, мастер Мэлоун, — покорно согласилась я. — Извините, учту на будущее.

Видимо, эти сложности с обращениями были какой-то местной заморочкой, но разве мне жалко? Мастер так мастер, тоже неплохо звучит.

Мэлоун, очевидно, еще некоторое время пробыл в лавке, потому что несколько раз до меня доносились обрывки его с мастером Ноланом разговора, однако на склад он больше не заглядывал. Я снова возвратилась к своим стрекозам, с некоторым опасением дожидаясь того момента, когда принятое мною зелье прекратит действовать. «Фантомные боли» были слишком уж растяжимым понятием, они могли оказаться равными, как моему обычному хреновому самочувствию последних дней, так и тому особо хреновому самочувствию, которое у меня было, например, после проведенного Мэлоуном осмотра. И если первое из них можно было пережить без особых проблем, то со вторым проблемы бы определенно возникли. Впрочем, оно того стоило в любом случае. Улучшение своего состояния я чувствовала уже сейчас. Исчез навязчивый кашель, а попытка сделать глубокий вдох больше не сопровождалась отчетливыми щелчками. В общем, повод для благодарности имелся немалый, так что становилось даже как-то стыдно за первое нелестное впечатление. Даже мысль о том, что мужчина про него все равно не узнает, помогала не сильно.

Фантомные боли, как Мэлоун и обещал, начались примерно через полтора часа, уже после обеда. Ноющие и навязчивые, они, тем не менее, были достаточно слабы, чтобы не концентрировать на них внимание, и я запоздало согласилась с мастером, что это можно и перетерпеть.

Насчет микстуры он тоже как в воду смотрел, видимо достаточно хорошо зная мастера Нолана. На следующее утро старый аптекарь упорно делал вид, что ничего мне не должен, и только после третьего захода, осознав, что так просто я не отвяжусь, отдал приличных размеров колбу с золотистой жидкостью. Объем на колбе указан не был, но по примерным прикидкам того, что в ней содержалось, с учетом дозировки, рекомендованной Мэлоуном, должно было хватить недели на две. Прием микстуры я начала в тот же день, когда ее получила, хотя точного назначения снадобья определить не смогла. Это явно было не болеутоляющее средство, потому что фантомные боли никуда после нее не девались, а больше лечить, вроде бы, было нечего. Мастер Нолан, когда я спросила у него, что именно мне все-таки прописали, буркнул только, что это, мол, была причуда Джеда, причем совершенно бессмысленная, и вдаваться в подробности не пожелал. Так что именно с его легкой руки вместо названия и характеристик микстуры я узнала имя Мэлоуна, хотя польза от приобретенного знания была сомнительной. В конечном счете, рассудив, что докторам, даже если это доктора конца девятнадцатого века, виднее, что и когда назначать, я решила точно соблюдать предписание, а спустя неделю мне представилась возможность задать вопрос составителю зелья лично, потому что Мэлоун снова появился в лавке Нолана.

В тот же день чуть ранее посыльный от мистера Андвари — определенно не тот, с которым мне посчастливилось иметь дело в первое утро, проведенное в новом мире — доставил мне извещение палаты магических родов о том, что сведения о роде Купавы и его главе внесены в гербовые свитки. К счастью, мастера Нолана в это время на складе не было, так что появление странного посетителя прошло мимо его внимания. Я поблагодарила лепрекона и убрала полученные бумаги под подушку, решив при первой же возможности переместить их в родовую избушку, подальше от посторонних глаз. Теперь оставалась самая мелочь — где-то отыскать деньги, чтобы расплатиться за оказанные услуги. Впрочем, сейчас эта проблема казалась мне вполне решаемой.

Будучи в хорошем настроении, я начала насвистывать веселую мелодию, пытаясь одновременно решить непростую задачу. Хотя мастер Нолан упорно пытался сопротивляться, я настояла на том, чтобы разобрать верхние полки хотя бы одного из стоявших на складе стеллажей. Если в громоздящихся на них коробках, как утверждал аптекарь, не было ничего, кроме паутины и дохлых пауков, то освободившееся пространство можно было бы использовать с куда большей пользой. Задумка была хорошей, проблема же заключалась в том, что естественное освещение, создаваемое светом из окна, до верхних полок притулившееся к дальней стене стеллажа практически не доходило, а поверхности, годной для того, чтобы установить на ней зажженную свечу, не устроив при этом пожара, на подходящем уровне не наблюдалось. Так что пришлось извращаться: взбираясь по прислоненной к стеллажу шаткой лестнице, одной рукой держать подсвечник, второй — цепляться за перекладины, третьей… да уж, конечностей для подобного трюка у меня определенно не хватало. В итоге, пару раз лишь чудом не потеряв равновесие и решив, что недавно залеченные ребра все-таки дороже истины, я сдалась и оставила свечу на столе, понадеявшись, что смогу что-нибудь рассмотреть и без нее. Что-нибудь, действительно, смогла.

Насчет содержимого полок, как выяснилось почти сразу, мастер Нолан меня дезинформировал. Кроме пауков и паутины там так же присутствовали слежавшиеся от старости и небрежного хранения стопки то ли книг, то ли толстых тетрадей. Пытаясь рассмотреть их подробнее, я тут же выяснила, что помимо количества конечностей мне не хватает так же длины лестницы. Да чтоб их подняло и перевернуло — либо тех, от кого мальчик такой низкий рост унаследовал, либо тех, кто его так плохо кормил. В досаде я подтянулась на руках, опираясь носками ботинок на ближайшую к лестничной перекладине полку, и подалась вперед, фактически втискиваясь в ограниченное пространство, чтобы рассмотреть темную массу, задвинутую в самый угол стеллажа.

— Судя по акробатическим трюкам, о самочувствии твоем можно не спрашивать, — прокомментировал уже знакомый мне голос. Я подскочила от неожиданности, врезавшись макушкой в доски последней из полок, располагавшейся выше. Вот зараза! Понятия не имею, когда Мэлоун успел появиться, потому что я не видела и не слышала, чтобы кто-нибудь входил на склад, однако сейчас он преспокойно стоял здесь, скрестив руки на груди, и рассматривал меня, скептически приподняв брови.

— Добрый день, мастер Мэлоун, — вежливо поздоровалась я, вовремя вспомнив,

что «сэрами» разбрасываться не стоит.

— Здравствуй, Джон Доу, — с ухмылкой кивнул тот. — Здоровое состояние тебя, как я погляжу, тяготит?

— Почему вы так решили? — честно не поняла я.

Мэлоун постучал костяшками пальцев по лестничному брусу.

— Люди, которым есть дело до своего здоровья, — произнес он назидательным тоном, — думают до того, как что-то сделать, а не после. Или тебе стало интересно, каково это — оказаться со сломанной шеей? Так можно было бы сразу спросить. К чему усложнять ситуацию?

— Да я, собственно говоря, совсем не собирался ломать шею, — запротестовала я, аккуратно сползая обратно на лестницу. — Там ведь наверху ничего не видно. Вот и пытался рассмотреть, как мог.

— А канделой тогда почему не воспользовался? — спросил Мэлоун.

— Простите, не воспользовался чем? — уточнила я.

Понятие «кандела» ассоциировалось у меня только с какой-то единицей измерения света, да и то крайне слабо, поскольку мимо физики я в последний раз проходила на начальных курсах института, а это было давно и неправда.

— Канделой, — повторил мужчина и, видимо, заметив, что я все равно не понимаю, добавил:

— Светом свечи.

Я кашлянула, выразительно глянув на сиротливо стоящий на столе подсвечник.

— Смею заверить, я бы с превеликим удовольствием ей воспользовался. Но мне ее разве только в зубы оставалось взять.

Мэлоун тоже посмотрел на подсвечник и покачал головой.

— Я тебя совсем не об этом спрашивал, парень. Ты, в самом деле, не понимаешь разницы?

— Разницы с чем?

— Вот с этим.

Мэлоун вытянул вперед руку раскрытой ладонью вверх, и в следующее мгновение над его ладонью затеплился огонек. От удивления я чуть не свалилась с лестницы. Больше всего это, действительно, было похоже на язычок пламени свечи — сначала слабый, но постепенно крепнущий. Мэлоун неторопливо поднес ладонь к столешнице, и огонь, словно подчинившись молчаливой команде, перепрыгнул на деревянную поверхность. Я ойкнула, ожидая, что сейчас придется тушить начинающийся пожар, но ничего не произошло. Язычок пламени продолжал мирно гореть, сохраняя первоначальную форму. Запаха гари не чувствовалось.

Вспомнив, наконец, о приличиях, я захлопнула рот и с достоинством сказала:

— Я так не умею.

— Это я уже понял, — ответил мужчина. — Тот, кто обеспечил тебя татуировками, не стал утруждаться объяснением того, как с ними обращаться. Прямо скажем, немалое упущение.

— Никто меня ничем не обеспечивал, — упрямо возразила я.

Мэлоуна этот аргумент определенно не убедил, однако от дальнейших вопросов меня избавил заглянувший на склад мастер Нолан, который, увидев горящий на столе огонь, принялся, не стесняясь в выражениях, требовать прекращения фокусов, пока все вокруг не занялось. Я попыталась встрять и сообщить, что этими фокусами мне наоборот показывали, каким образом без пожаров можно обойтись, но получила совет заткнуться. Мэлоун с коротким смехом прихлопнул огонь ладонью, и тот исчез, не оставив после себя даже легкого дымка.

— Зря лаешь, Проныра, — сказал мужчина. — Тебе же дополнительная польза будет, если помощник начнет в магии понимать. Пока он только на «подай-принеси» годится.

— Польза, польза, — проворчал старик. — Я еще вообще не решил, оставлять ли этого шкета в помощниках.

Что правда, то правда. За почти половину испытательного срока, которая уже успела пройти, мастер Нолан ни разу не заговаривал со мной о планах на будущее. Впрочем, я со своей стороны тоже не поднимала этот вопрос, хотя следовало бы. Но сначала было не до того из-за плохого самочувствия, а потом — просто не до того. Я сделала мысленную пометку в ближайшие дни поинтересоваться у мастера Нолана, какими он видит перспективы нашего дальнейшего сотрудничества.

А о микстуре у Мэлоуна я все-таки спросила — перед самым его уходом. Мужчина заверил, что базой для снадобья стал легочный сбор, однако что именно было создано на этой базе, уточнять не стал. По умолчанию я решила считать, что назначение у микстуры то же самое, что и у использованных для ее приготовления трав. Вроде бы это выглядело логично, и не казалось таким уж бессмысленным, как старался уверить меня старик-аптекарь, особенно если вспомнить про возникающую периодически одышку. После проведенного Мэлоуном лечения она определенно стала слабее, но до конца не исчезла. Возможно, что назначением микстуры как раз и являлось приведение дыхательной системы мальчика в порядок.

На протяжении следующих двух недель Мэлоун появлялся в лавке мастера Нолана с завидной регулярностью. Основные дела у него были к самому аптекарю, однако некоторая доля внимания перепадала и мне. В первый же свой визит мужчина передал мне небольшую, потрепанную и довольно старую на вид книжицу, сказав, что читать, по имеющимся у него сведениям, я умею, и что читать следует в первую очередь те разделы, которые отмечены закладками, а пытаться использовать на практике без присмотра можно и нужно исключительно те их части, которые выделены карандашными пометками. В противном случае Проныра, скорее всего, даже за дверь меня не выставит, поскольку неоткуда будет выставлять.

Книга оказалась посвящена магии, которая, насколько я поняла из текста, была завязана на наговоры и татуировки, причем последние служили накопителями и преобразователями магической энергии. Даже так? Закатав рукава, я в очередной раз рассмотрела проступившие на коже узоры — на сей раз с уважением. Интересное дело, кстати. По книге получалось, что в этом мире татуировки должны иметься у каждого мага, поскольку без них применение заклинаний не возможно. Надо думать, это сильно облегчало жизнь инквизиции.

В спящем состоянии татуировки служили самыми обычными стражами и предупреждали о присутствии поблизости сторонней магии — подумав, я решила, что уже знакомые мне неприятные ощущения в области предплечий являлись именно такими предупреждениями. Так же, вроде бы, существовала возможность настроить их конкретно на враждебную по отношению к владельцу магию, а так же на немагические угрозы, но с этим еще следовало разобраться. А вот в пробужденном состоянии все становилось гораздо интереснее, только для начала их следовало научиться пробуждать и контролировать. Раздел, посвященный управлению татуировками, оказался единственным, в котором присутствовали карандашные пометки. В целом это, конечно, был правильный подход: прежде, чем начинать что-то делать, надо обрести представление о сути и последствиях своих действий. Переходить в ранг обезьяны с гранатой мне не хотелось, поэтому, хотя соблазн проверить на чем-нибудь простеньком, получится у меня колдовать или нет, был велик, я ограничилась выполнением связок упражнений на концентрацию, выстраивая их в той последовательности, какую задавала карандашная нумерация.

К середине второй недели регулярных занятий уже было ясно, что мои татуировки, действительно, вполне определенным образом отзываются на произносимые формулы. Когда я в первый раз ощутила, как движутся по тонким линиям на коже теплые потоки энергии, концентрируясь на кончиках пальцев, это стало настоящей победой. Наверное, подсознательно я вплоть до того самого момента не верила, что у меня что-нибудь получится, а потому нешуточная гордость от полученных результатов была вполне объяснима. Чуть позже Мэлоун все-таки показал мне, как создавать канделу, просидев на складе до тех пор, пока не убедился, что обращение с огоньком не вызывает у меня каких-либо затруднений.

А в самом конце второй недели я оказалась случайным свидетелем крайне интересного разговора. Честное слово, случайным. Заниматься подслушиванием у меня даже в мыслях не было, и вообще я присутствовала на своем рабочем месте. Ну, почти присутствовала. Если быть совсем точной, я как раз была занята тем, что пыталась собрать медвежьи когти, плошку с которыми случайно перевернула, снимая с полки связки ястребиных перьев. Большая часть когтей рассыпалась в проеме шириной не более сорока сантиметров, остававшемся между нижними полками стеллажа и придвинутыми ящиками, и, поскольку иного способа достать их не было, пришлось мне тоже втискиваться в ограниченное пространство — благо, комплекция позволяла. Кто же виноват, что Мэлоун с мастером Ноланом решили появиться на складе именно в этот момент?

— Куда своего помощника задевал, а, Проныра? — послышался голос Мэлоуна. — Неужели все-таки выходной решил дать? А я уже начал было думать, что он у тебя на цепь посажен.

— Здесь где-то шляется, — ответил аптекарь. — О выходном дне у нас с ним договоренности не было, когда он на работу нанимался, да и не похоже, чтобы ему так сильно отдых требовался. Видно же бывает, когда занятие по душе оказывается. Только в помощники я его все равно не возьму. Не для него это дело.

Я навострила уши, переборов желание тут же выскочить из своего укрытия с возмущенными претензиями. Это еще что за новость? С каких таких пор приведение ингредиентов в товарный вид стало «делом не для меня»? Слишком интеллектуальное занятие, что ли? Да, мастер Нолан все эти две недели упорно пресекал мои попытки поговорить о том, нанимает он меня на постоянную работу или нет, но такого результата я, признаюсь, все-таки не ожидала.

Мэлоун удивился не меньше меня. Это чувствовалось по голосу, когда он заметил:

— Неужели? Я теряюсь в догадках, Проныра. Кто же тогда, воспользовавшись твоей личиной, рассказывал мне о том, насколько смышленый малый этот Доу?

— Да, я говорил, что он не дурак, — раздраженно каркнул старик. — И сейчас то же самое повторю. Потому и говорю — не дело ему всю жизнь дождевых червяков на драхмы развешивать, в особенности раз склонность к магии есть. Брал бы ты его в ученики, Мэлоун, чего ломаться? Ведь не слепой же я, вижу, как ты кругами вокруг него ходишь да присматриваешься.

Раздался фыркающий смех Мэлоуна.

— Так бы и говорил, что тебе надо срочно куда-то пристроить мальчишку, потому что жалование платить жаба душит, а на улицу выгнать рука не поднимается. А то придумаешь тоже — в ученики. Какой из меня, к черту, учитель? У него и так душа не пойми за что цепляется. Прибью еще ненароком — вот Фергюссон обрадуется, что не зря столько бумаги извел на рапорты.

После секундного молчания мужчина добавил уже серьезно:

— Да и что ему светить будет после учителя с такой известностью? Какой смысл мальчишке жизнь ломать? У него еще с лихвой времени впереди, чтобы приличного наставника отыскать.

— Ну, учитель-то из тебя, положим, не хуже Торндайка выйдет, — не согласился мастер Нолан.

Я буквально почувствовала, как начинает наэлектризовываться воздух в помещении, а покалывание в татуировках засвидетельствовало, что причина не только в игре воображения.

— Не плети чушь, Проныра, — резко изменившимся голосом произнес Мэлоун. — Тому, чему учил Торндайк, я мальчишку обучать не возьмусь до тех пор, пока он не начнет соображать, что к чему. А когда начнет — сам откажется.

Голоса начали быстро отдаляться. Я еще смогла разобрать, как мастер Нолан сказал что, мол, он-то, Мэлоун, в свое время учиться не отказался, и как тот коротко бросил что-то вроде «другая история». Затем все стихло окончательно.

Я кое-как выползла из своего укрытия и осторожно потянулась, разминая затекшую спину и пытаясь осмыслить услышанное. То, что я много еще не понимаю не только в магии, но и в повседневной жизни мира, в который меня угораздило попасть, особой новостью не было, но, признаться честно, мне было все равно, какой такой сомнительной славой мог похвастаться Мэлоун. У меня было достаточно времени, чтобы составить собственное мнение об этом человеке, и пока результат выходил положительным. Думаю, если бы Мэлоун всерьез предложил мне учиться у него, я бы согласилась. Чего уж там скрывать, время от времени у меня даже возникала мысль, что, возможно, он мог бы чем-то помочь мне в моей основной беде, хотя это вряд ли был тот случай с осведомленностью в запретных искусствах, о котором осторожно упоминал мистер Андвари.

Как бы то ни было, обучение мне пока все равно не светило, однако и совершенно беспросветной ситуация тоже не выглядела. Главное, чтобы мастер Нолан не выставил меня за порог, а в том, что рано или поздно мне удастся убедить Мэлоуна, что обучаться я хочу именно у него, я почти не сомневалась. Ведь времени, как он сам недавно сказал, у меня было с лихвой.

Как бы не так. Очень скоро мне предстояло убедиться в верности еще одной народной мудрости, сформулировать которую можно было следующим образом: «Хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах». В моем случае вмешательство, конечно, произошло на более низком уровне, но общей сути это не меняло.

Громкий и настойчивый стук во входную дверь дома, расположенного примерно в миле к западу от деревушки Морвих на побережье залива Лох-Дуч, раздался ранним утром тридцатого мая одна тысяча восемьсот девяносто второго года. Слабые сторожевые чары, наложенные на дверь, недвусмысленно давали понять, кто именно так желает видеть хозяина. Тяжело вздохнув, Джед отодвинул чашку с недопитым кофе и пошел открывать. Представители инквизиции ждать не любили, в особенности ее низшие чины.

— Сержант Фергюссон? — притворно удивился он, когда в прихожую вслед за открывшейся дверью чуть было не ввалился подпиравший ее верзила в темно-синей униформе. — Доброе утро. Вы сегодня что-то рановато. Бессонница?

На помятой физиономии Сэмюеля Фергюссона отчетливо читалась мысль о том, что утро добрым не бывает, особенно если это утро понедельника, в которое приходится тащиться на дальнюю границу вверенного тебе участка, чтобы постоять на крыльце у какого-то чертова полукровки.

— Судя по отсутствию твоего обыкновенного «какими судьбами», Мэлоун, — хрипло сказал сержант, сдвигая шлем на затылок, — зачем я здесь, ты уже понял.

— За сбором от бессонницы? — наивно предположил Джед. Принципиальному отсутствию задекларированной в инструкции для представителей правоохранительных органов обходительности можно было не удивляться. Сержант Фергюссон всерьез считал, что вежливость слишком ценная вещь, чтобы растрачивать ее на потенциального клиента Низкого Мха, который, по мнению сержанта, до сих пор оставался на свободе лишь по какому-то недоразумению. — Или все-таки за антипохмельным снадобьем?

Слабый запашок перегара, исходивший от сержанта, говорил о том, что такое снадобье и в самом деле не помешало бы. Правда, Джед сильно сомневался, что мнительный Фергюссон прислушается к голосу разума, тем более в присутствии двух констеблей, держащихся на почтительном расстоянии от начальства, но его делом было предложить, а дальше пускай решает сам.

— Если нужен стандартный настой, то он есть в наличии. Если же требуется что-то эксклюзивное, не выявляемое обычными проверками, то придется подождать.

— Чтобы я хоть раз принял от тебя какое-нибудь пойло?! — рыкнул Фергюссон, оправдывая прогноз. — Да ни в жизни. Ты Максвеллу понадобился, так что собирайся. К полудню надо в Инвернессе быть.

Джед удивленно приподнял брови. Странным был не столько сам факт того, что его желали видеть в инвернессширской конгрегации инквизиции, сколько та срочность, с которой его хотели там видеть.

— Приятно знать, что старший суперинтендант о существовании моей скромной личности еще помнит. А официальное приглашение написать он случайно не сподобился?

Фергюссон качнулся на каблуках, видимо, пытаясь таким образом обрести моральное равновесие.

— Официального приглашения нет, — произнес он голосом, каким мог бы говорить ангел после двухнедельного запоя, — но я могу оформить бумагу с разрешением на арест. Думаю, свободный тюфяк в камере у нас отыщется, и там точно будет, на ком поупражняться в зубоскальстве. Надо?

— Пожалуй, не стоит, — решил Джед. — Можете отправлять старшему суперинтенданту Максвеллу ответ. Я буду у него к двенадцати часам дня.

Фергюссон ловко подставил ногу, не давая захлопнуть дверь.

— Даже не надейся, ничего я отправлять не буду. У меня приказ доставить тебя лично, что я и намереваюсь сделать. У тебя есть пять минут, чтобы собраться. Отсчет пошел.

Сержант демонстративно извлек из кармана часы в потертом медном корпусе.

— Закончить завтрак хотя бы позволите? — смиренно спросил Джед.

— Позволю взять шляпу, если успеешь, — сквозь зубы сказал Фергюссон. — Три с половиной минуты. Три с четвертью. Три.

— Хорошо, убедили, — усмехнулся Джед, надевая дорожную мантию. — Аргументация неоспорима.

— Надо думать, — удовлетворенно кивнул сержант.

За калиткой на проселочной дороге, разительно контрастируя с сельским пейзажем, стоял бруэмовский кэб. Две запряженные в экипаж найтмары нетерпеливо рыли мягкую землю зазубренными копытами. Вороные красавицы с бархатистой, покрытой багровыми прожилками кожей и золотистыми, лишенными зрачков глазами, разумеется, не были чистокровными. Чистокровные найтмары приручению не поддавались, поэтому инквизицией применялась их помесь с норийской лошадью, наследующая большую часть черт, а вместе с ними и наименование от своего магического предка. Чистокровные лошади тоже использовались, но значительно реже и уж определенно не для перемещений на значительные расстояния, поскольку ни одна лошадь не смогла бы провезти экипаж по тем осевым путям, которые были доступны ночным скакунам.

Заперев входную дверь, Джед спустился с крыльца. Хотя окрестности дома и не просматривались со стороны деревни, каким-то образом сведения о происходящем успели дойти до Морвих, и к обочине дороги уже жалась стайка деревенских ребятишек, во все глаза рассматривавших далеко не самых типичных для севера Шотландии упряжных животных. А вот зеваки из числа взрослого населения отсутствовали. Четыре года назад, когда Джед только появился на побережье Лох-Дуч, ажиотаж от визитов представителей инквизиции бывал куда больше, однако, в конечном счете, на место настороженного любопытства пришло молчаливое сочувствие, что вот же, мол, пилеры, никак не могут оставить в покое хорошего человека, вместо того, чтобы прямыми обязанностями заниматься. Сержант Фергюссон, пожалуй, не согласился бы с обитателями Морвих ни по одному из пунктов.

Направляясь к кэбу в сопровождении констеблей, молчаливо занявших места по бокам, Джед быстро просчитывал в уме причины, по которым Стивен Максвелл мог счесть нужным вспомнить о его существовании. Вряд ли его везли на допрос. Будь это так, Фергюссон вел бы себя совершенно иначе и уж точно не упустил бы случая воспользоваться антимагическими браслетами. Отсутствие этой дряни говорило само за себя, хотя в остальном никаких поблажек не было. Джеда втиснули на узкое переднее сидение кэба, спиной к кучеру, между двумя констеблями. Забавная попытка воспрепятствования побегу. Забавная хотя бы потому, что среди понимающих людей вряд ли нашелся бы тот, кто рискнет выпрыгнуть из экипажа, на полном ходу мчащегося по осевой дороге, и вряд ли даже Фергюссон рискнул бы отнести Джеда к числу непонимающих. Впрочем, логические выкладки в деле общения с низшими чинами инквизиции помогали далеко не всегда. Вот сейчас, например, констебли вопреки логике и здравому смыслу упрямо пытались доказать, что на двухместном сидении кэба вполне свободно могут разместиться три взрослых человека. Спорить с этим было бесполезно, оставалось лишь философски воспринимать происходящее.

Тем временем сержант Фергюссон с удобством расположился на сидении напротив и отдал приказ кучеру. Послышался гортанный окрик, кэб дернулся и пришел в движение, сначала лишь слегка покачиваясь на неровностях дороги. Затем, по мере того, как найтмары набирали скорость, эти покачивания перешли в мелкую вибрирующую дрожь, а потом, после ощутимого рывка, экипаж выровнял движение. Видневшиеся за окнами кэба холмы приобрели цвет старой бронзы и резко ушли вниз, а в поле зрения осталось только небо, почти сплошь затянутое вихрящимися грозовыми облаками, имевшими несвойственный земным облакам красновато-коричневый цвет, темневший по мере того, как найтмары увлекали кэб все дальше по осевому пути. Время от времени в разрывах облаков просматривалась бесконечность, вскипающая светом тысяч солнц иных измерений. Зрелище, хоть и было феерическим, тем не менее, навевало неприятные воспоминания. Джед отвел взгляд, но, натолкнувшись на мрачную физиономию Фергюссона, снова отвернулся к окну.

С бесплодных прикидок о том, что именно могло так срочно понадобиться Максвеллу, мысли как-то сами собой перекинулись на пятничный разговор с Пронырой Ноланом. Джед усмехнулся, вспомнив, насколько рьяно Проныра тогда пытался убедить его взять Джона Доу в ученики. Вот уж действительно прикипел, так прикипел. Кто бы мог поверить, что Шеймас Нолан, всегда и во всем искавший только личной выгоды, смог бы так привязаться к малолетнему беспризорнику, чтобы по собственному волеизъявлению пытаться устроить его судьбу?

— Чего скалишься? — враждебно спросил Фергюссон, должно быть приняв смену мимики на свой счет.

— Радуюсь нашей с вами очередной встрече, сержант, — ответил Джед, осклабившись еще шире. — А вы разве нет?

Вопрос, в общем-то, был чисто риторическим. Чтобы знать на него ответ, совсем не обязательно было получать словесное подтверждение или же быть непревзойденным знатоком в области физиогномики. Порадоваться встрече с Джедом Мэлоуном Фергюссон, пожалуй, мог только в том случае, если бы эта встреча произошла на небольших размеров островке у северо-западного побережья Шотландии, на котором хватало места для размещения лишь одного заведения.

— Век бы твоей морды не видеть, — оправдывая ожидания Джеда, признался Фергюссон. — Но ничего, случится и на моей улице праздник, когда ты, Мэлоун, сменишь место жительства с моего участка на камеру в Низком Мхе. Вот тогда я порадуюсь, да, и буду надеяться, что это произойдет скоро.

— Подумать только, какой сущей малости порой может не хватать человеку для полного счастья, — сочувственно вздохнул Джед и заработал ощутимый удар локтем под ребра.

— Заткнись, — без малейших эмоций сказал констебль, сидевший справа.

Решив, что правильнее будет последовать совету, Джед замолчал, сосредоточившись на наблюдении за переменами в формах громоздящихся за окном облаков, по цвету почти сравнявшихся с запекшейся кровью, и вновь ловя нить размышлений.

Хотя о чем здесь было особо размышлять? Сейчас идея о наставничестве уже не вызывала ничего, кроме невеселой улыбки. А самое смешное заключалось в том, что Джед ведь, действительно, всерьез начал было рассматривать такую возможность. Чего скрывать — мальчишка, ходивший у Проныры в помощниках, ему нравился, и в первую очередь — своей серьезностью, свойственной, как правило, куда более старшему возрасту. Впрочем, беспризорники всегда взрослеют раньше. Так же у Доу определенно была природная расположенность к магическим искусствам и логическому анализу, а с учетом неестественно рано пробудившихся татуировок, причину появления которых мальчик не мог — а возможно, просто не хотел — объяснить, взяться за его обучение было бы любопытно вдвойне. Ко всему прочему, Джед не хуже Проныры понимал, что благостное будущее, нарисованное им для Джона Доу, мало соответствует действительности, в которой наличие или отсутствие простых знакомств с сомнительными личностями не слишком-то будет влиять на конечный исход. Даже если ребенку подфартило родиться с чистой кровью — что для бродяжки само по себе уже сомнительно, без протекции магического рода он мало на что мог рассчитывать, а в случае, если окажется, что кровь разбавлена — и того меньше. Самому Джеду когда-то, находясь в схожей ситуации, очень повезло встретиться со Стивеном Торндайком, и до сих пор, несмотря на мнение, сложившееся в обществе относительно мага, рискнувшего приобщиться к запретным искусствам и за это вполне закономерно поплатившегося, Джед продолжал считать везением свое с ним знакомство. Проблема же Доу заключалась в том, что альтруисты, подобные Торндайку, в этой жизни встречались, мягко говоря, нечасто. Так что шальная мысль о том, что, возможно, стоит плюнуть на все и последовать примеру собственного учителя, заложив мальчишке хотя бы основы знаний, с которыми он сам мог бы решать, что делать дальше, уже не казалась такой шальной. Поначалу. До тех пор, пока старичок, скучающий на заоблачном троне, не решил, что пора возвращаться замечтавшегося полукровку на грешную землю, как слепого щенка ткнув носом в реальные факты. Действительно, наставничество предполагает хоть какую-то ответственность за ученика. А о какой ответственности может идти речь, когда не имеешь уверенности даже в собственном завтрашнем дне?

Дорога до Инвернесса по осевому пути вполне ожидаемо заняла меньше часа, так что если спешка и была чем-то обусловлена, то только личным желанием Фергюссона. Когда найтмары, отстучав копытами дробь по брусчатке мостовой, остановились перед служебным входом двухэтажного здания инвернессширской конгрегации британской инквизиции, время едва успело перевалить за половину десятого часа утра, что не слишком-то походило ни на опоздание, ни даже на своевременное прибытие. В итоге следующие два с половиной часа можно было смело добавлять к десяткам других, столь же бесцельно потраченных. Дожидаться аудиенции у Максвелла Джеду пришлось в комнате для допросов. Богатством обстановки та не отличалась: стол, два стула и голые стены. Впрочем, все познается в сравнении. Основываясь на собственном опыте, Джед готов был признать, что коротать то же самое время за решеткой в камере, размерами в треть от помещения, где он сейчас находился, было бы еще менее приятно, а ведь случалось и такое.

Фергюссон вернулся только перед самым полуднем.

— Подъем! — рыкнул он. — Устроился, понимаешь, как у себя дома!

Джед снял ноги со стола, возвратил надвинутую на глаза шляпу в нормальное положение и, нарочито зевнув, заметил:

— Вам сегодня просто невозможно угодить, господин сержант. Вы же сами не далее как нынешним утром мечтали о том, чтобы я сменил место жительства. А теперь оказывается, что и этот процесс вас не устраивает. Вы уж определитесь что ли наконец, чего конкретно хотите, а заодно обдумайте еще разок предложение насчет снадобья.

Сэмюэль Фергюссон невнятно хрюкнул, глянул через плечо на притворенную дверь и неожиданно быстро для своей комплекции оказался возле Джеда, хватая того за грудки.

— Я-то знаю, чего хочу, Мэлоун, — прохрипел он в лицо Джеду. — И это сбудется, можешь не сомневаться. Доведет тебя когда-нибудь твой язык до цугундера. И не только язык. Понимаешь, о чем я? Знаю, что понимаешь. А Максвелл не вечно в своем кресле сидеть будет. Вот и подумай, сподобится ли тот, кто придет на его место, и дальше отмазывать уэбстерского прихвостня от трибунала? Что, уже не смешно? Или ты всерьез думаешь, что эти ваши твари, которых вы призывали из-за грани, сумеют уберечь тебя от костра? Что-то Торндайку они не сильно помогли, верно?

— Вам никогда не говорили, что вы плохо подходите на роль мойры, сержант? — спросил Джед. — Причем как по полу, так и по возрасту. Чем блуждать в дебрях прорицаний, займитесь лучше своими непосредственными обязанностями. Пользы будет куда больше, вот увидите.

Фергюссон сипло хохотнул.

— Займусь, непременно займусь, — заверил он. — А сейчас пошел на выход, живо. У Максвелла гость, который не любит ждать.

Если у Джеда и имелись некоторые сомнения по поводу того, кто именно мог оказаться столь нетерпеливым гостем, то они улетучились сразу, стоило ему только войти в кабинет старшего суперинтенданта. Сам Максвелл — грузный и флегматичный обладатель моржовых усов, недавно разменявший шестой десяток лет — сидел за столом, просматривая бумаги. А вот того пожилого джентльмена, который вальяжно расположился в кресле для посетителей, отложив в сторону трость с массивным серебряным набалдашником и покуривая сигару, Джед, хоть и предпочел бы вообще не знать, тем не менее, знал очень хорошо. Невзирая на то, что отставку ему начинали прочить еще лет десять назад, в самый разгар дела об одержимом Торндайке, сэр Амброз Боллингхэм до сих пор возглавлял Консорциум дисциплины магических искусств. Да, здесь уже определенно было не до шуток. Вежливо поклонившись обоим присутствующим, Джед, не дожидаясь приглашения, прошел к свободному креслу. Если Боллингхэм и в самом деле прибыл по его душу, эта небольшая наглость едва ли как-то усугубила бы положение дел. Впрочем, главный инквизитор никогда прежде не занимался арестами лично, так что, вероятно, причина все же крылась в чем-то другом.

— А, Мэлоун, здравствуй, — сказал Максвелл, откладывая в сторону покрытый схемами лист. — Рад тебя видеть в добром здравии. Надеюсь, сержант Фергюссон не переусердствовал с выполнением моей просьбы?

— Не более чем обычно, — небрежно ответил Джед.

Максвелл кивнул. Думается, он достаточно хорошо мог представить себе, что значила эта обтекаемая фраза применительно к Фергюссону.

— Что ж, в таком случае, полагаю, нам можно, опустив формальности, сразу перейти к сути дела. Сэр Амброз, возможно, вы предпочтете говорить сами?

Боллингхэм едва заметно качнул седой головой и аккуратно коснулся сигарой пепельницы, стряхивая накопившийся столбик пепла.

— Думаю, вы справитесь не хуже меня, Максвелл, — благодушно произнес он. — В конце концов, это ваша юрисдикция. Мое дело — обозначить проблему, и я ее уже обозначил.

Джед подавил усмешку. Все-таки есть в этом мире вещи, которым суждено оставаться неизменными. Сколько времени прошло, а Боллингхэм по-прежнему не считает нужным снисходить до прямого разговора с теми, кто находится ниже его по положению, тем более, настолько ниже.

— Хорошо, — невозмутимо произнес Максвелл, тоже не слишком-то удивившийся решению гостя. — Если совсем вкратце, Мэлоун, то речь сейчас пойдет о Генри Сандерсе. Помнишь такого?

Джед удивленно приподнял брови. Он сумел бы сходу предположить множество вопросов, в том числе и тех, которые касались бы событий минувших лет, по которым представители инквизиции могли иметь желание с ним побеседовать, однако до такого варианта, пожалуй, все-таки не додумался бы. Сандерс, значит? Дело принимало все более интересный оборот. Вероятность того, что Максвелл с Боллингхэмом, проснувшись утром понедельника, единодушно решили вспомнить былые времена в тесной компании, была еще меньше, нежели вероятность того, что Джеда с такой поспешностью притащили к старшему суперинтенданту для обсуждения погоды или, быть может, результатов субботних скачек на единственном ипподроме Инвернесса. Выходит, по мнению Максвелла, наличествовала какая-то весомая причина для того, чтобы спустя девять лет гробового молчания вспомнить-таки о существовании ребенка, которого угораздило уже по факту своего рождения стать разменной монетой в противостоянии инквизиции Старому Лорду Уильяму Уэбстеру. При условии, конечно, что Максвелл намеревался завести разговор о том самом ребенке, а не о каком-либо его тезке — ныне здравствующем или уже покойном.

— Которого именно из Сандерсов я должен помнить? — уточнил Джед на всякий случай. — Если сэра Генри, члена палаты лордов, то его трудно забыть, поскольку он, кажется, делает все, чтобы его имя не сходило со страниц газет, в том числе и тех, что продаются в нашей глуши. Или вы все-таки имеете в виду малолетнего отпрыска сэра Ричарда?

— Прекратил бы ты паясничать, Мэлоун, — хмуро предложил Максвелл. — Не до того сейчас. Я говорю про отпрыска, и ты это прекрасно понял.

Джед пожал плечами.

— Тогда с некоторой натяжкой можно сказать, что помню. Хотя я ничего не слышал о мальчишке с тех пор, как в «Эдинбургских ведомостях» был опубликован некролог четы Сандерсов. Кажется, там, как об окончательном решении, упоминалось о том, что ребенок останется на попечении рода по отцовской линии крови, поскольку его мать не принадлежала к магической семье, а потому оспорить право выбора Сандерсов было некому. О дальнейшей его судьбе спрашивайте кого-нибудь другого. У меня для того, чтобы ею интересоваться, было крайне мало возможностей, а желания, откровенно говоря, еще меньше. Вас это удивляет?

— Меня уже давно ничего не удивляет, Мэлоун, — ответил Максвелл. — Особенно в тех делах, в которых оказываешься замешан ты. А вот совет, при всей своей пользе, несколько припоздал. О судьбе мальчика я и так осведомлен, во всяком случае, о его судьбе до недавнего времени. Однако есть кое-что, что следовало бы прояснить. Дело в том, что порядка месяца назад ребенок исчез из дома своих родственников. Нам об этом… кхм… стало известно только в минувший вторник, и до сих пор поиски не дали никаких результатов.

Джед, не сдержавшись, фыркнул.

— В минувший вторник, говорите? Тогда удивляться, действительно, нечему. Странно скорее было бы, если бы хоть что-то из следов сохранилось. А чем, собственно говоря, до минувшего вторника занимались Сандерсы? Три с лишним недели сидели и ждали, пока наследник сам вернется, что ли? Или более важные вопросы решали? Вполне в их духе, кстати, было бы.

— Не Сандерсы, — сказал Максвелл. — Не было там к тому моменту уже никаких Сандерсов, даже в помине, даже вот на таком приближении. Последние пять лет мальчик жил в Свордейле у родственников по материнской линии. У Смитов. Если точнее, у Итана Смита.

— Вот, значит, как? — пробормотал Джед. На этот раз Максвелл не счел нужным лицемерить, спрашивая, помнит ли он кого-нибудь с похожим именем. Оно и понятно: трудновато совсем уж напрочь забыть человека, который дважды ломал тебе нос и обещал убить, если ты не отвяжешься подобру-поздорову от его сестры. Убить бы, конечно, не убил — кишка для этого тонка, но вот в умении усложнять чужую жизнь Итан Смит вполне мог составить конкуренцию Фергюссону. Правда, умение это, как и в случае с сержантом, было крайне избирательным. Дика — ах, нет, пардон, конечно же сэра Ричарда — Сандерса, например, Итан отвадить даже не пытался, видимо, отлично понимая, чем подобная попытка может обернуться для него самого. При всей присущей ему паскудности следовало признать, что дураком братец Итан все-таки не был, хотя определенно не был и тем человеком, на попечение которого Дэйзи Сандерс, урожденная Смит, могла бы захотеть оставить своего ребенка. При условии, конечно, если бы кто-нибудь озаботился ее мнением, пока она еще могла это самое мнение высказать.

— А каким образом мальчишка вообще оказался у Смитов? — спросил Джед вслух. — Они же никогда не пылали любовью ни к самой магии, ни к ее носителям. Или Сандерсы решили воспитывать наследника в спартанском духе, чтобы на перспективу исключить возможность появления даже малейшей симпатии к простым смертным?

Максвелл кашлянул и посмотрел на Боллингхэма, как будто в поисках поддержки или разъяснений.

— На самом деле все объясняется значительно проще, — произнес сэр Амброз, обращаясь исключительно к старшему суперинтенданту. — С Генри Сандерсом приключился казус — неприятный и редко встречающийся, но, увы, такой, от которого не застрахован ни один наследник рода, регулярно освежающего кровь за счет браков с новообращенными магами. Когда по истечении полного пятого года жизни у мальчика так и не было замечено ни единого спонтанного проявления магии, сэр Генри на правах главы рода настоял на проведении ряда проверок, которые лишь удостоверили предварительный вердикт: ребенок не унаследовал от родителей ни грана магической силы. Разумеется, это неприятное известие изменило планы Сандерсов на мальчика, как потенциальный наследник он более не рассматривался, а потому его, стараясь не предавать происходящее огласке, передали на воспитание ближайшим родственникам по материнской линии, возвращая подобное подобному.

— Подобное подобному? — с усмешкой повторил Джед. — Да, в этом все Сандерсы. Под протекцией рода-то его хоть оставили, или окончательно вышвырнули?

Боллингхэм промолчал, сделав вид, что не расслышал вопроса, а Максвелл только покачал головой. Значит, не оставили… Впрочем, другого ответа Джед не очень-то ждал. Все-таки забавные фортели иной раз может выкинуть судьба. Кто бы напророчил Ричарду Сандерсу лет так пятнадцать назад, что затеваемый им брак мало того, что принесет кучу проблем, так еще и закончится пустышкой, — глядишь, все сложилось бы по-другому. Впрочем, скорее всего он бы все равно не прислушался.

Молчание понемногу начинало затягиваться, давя на нервы.

— Так зачем вы меня все-таки пригласили, сэр? — напрямую спросил Джед у Максвелла. — Только для того, чтобы поведать душещипательную историю?

— Не только, — ответил старший суперинтендант, — хотя в том числе и для этого тоже. Я полагаю, что рассказ о том, что произошло с ребенком, может послужить достаточным аргументом для продолжения разговора. То, что участь сына Ричарда Сандерса тебе по большей части безразлична, я знаю, можешь не напоминать, но он одновременно является и сыном Маргарет Смит, причем сейчас, после отказа Сандерсов, в большей мере именно ее сыном. Именно ребенка Маргарет Смит я прошу тебя помочь нам отыскать.

Джед покачал головой. Происходящее нравилось ему все меньше и меньше. Если уж сам Максвелл начинал давить на жалость, взывая к старым симпатиям и пытаясь приплести к нынешним временам память о Дэйзи Смит, значит, дела инквизиции в вопросе розысков пропажи обстояли совсем плохо. Конечно, с одной стороны мальчишку искать, действительно, следовало бы, невзирая на его принадлежность по крови. В конце концов, как раз таки он менее всего был повинен в событиях прошлого, являясь не более чем их следствием. Однако с другой стороны, со времен все того же давнего прошлого у Джеда на уровне инстинкта осталась причинно-следственная связь, согласно которой все, что было связано с Генри Сандерсом, имело неприятный запашок. Нынешняя ситуация исключением не являлась. Нет, если не задумываться, ничего особенного в ней, вроде бы, и не было, но это только если не задумываться. В противном же случае сразу начинали возникать вопросы. Например, о том, откуда инквизиция вообще могла узнать об исчезновении ребенка. Оставайся тот у Сандерсов, все было бы ясно, но мальчик, как утверждал Максвелл, до последнего времени рос у Смита, а Смит магов не любил и если бы и вздумал к кому обратиться для его поисков, скорее бы это оказались констебли либо сержанты обычной полиции. Так кто же тогда напомнил консорциуму и инквизиции о существовании ребенка, про которого они благополучно забывали все предыдущие годы?

Если бы разговор с Максвеллом происходил с глазу на глаз, Джед непременно попросил бы разъяснений, однако присутствие Боллингхэма, не спускавшего с него того задумчивого взгляда, каким обычно рассматривают вещь, в полезности которой не имеют окончательной уверенности, определенно не способствовало откровенности. Тем не менее, вслепую присоединяться к чужой игре, ведущейся по неизвестным правилам, ни малейшего желания у Джеда не имелось, даже ради чьей бы то ни было памяти. Другое дело, если бы речь шла о жизни и безопасности самой Дэйзи — там было бы не до торговли, но Дейзи уже давно не могло угрожать ничто, кроме гробокопателей, да и для тех вероятность успешного проникновения в фамильную усыпальницу Сандерсов была исчезающе мала. Так что, как бы Максвеллу ни хотелось обратного, аргументов для убеждения ему явно не хватало.

Подобрав наиболее циничную ухмылку из всех имевшихся в арсенале, Джед почти нараспев произнес:

— Смит, сэр? Какую именно Смит вы имеете в виду? Насколько мне известно, ребенок принадлежал леди Сандерс, а этой благородной госпоже я — к сожалению или к счастью — не имел чести быть представленным.

— Не был представлен? — повторил Максвелл. — Неужели? А разве представление вообще требовалось? Впрочем, тебе лучше знать, как у вас там все обстояло. Но я верно понимаю, что это можно расценивать, как отказ?

— Совершенно верно, сэр, — сухо подтвердил Джед. — Я полагаю, у инквизиции все же имеется достаточно возможностей, чтобы самим разыскать потерю вполне легальными способами, несмотря на остывшие следы. У меня же вошло в привычку держаться подальше от Сандерсов, и я предпочел бы не изменять этой привычке, в особенности по таким пустякам.

— По пустякам, значит… — устало проговорил старший суперинтендант. — Знаешь, Мэлоун, если бы мы были в состоянии решить этот пустячный вопрос своими силами, я бы, пожалуй, поберег нервы Фергюссона, да и свои собственные тоже, и предоставил бы тебе возможность дальше торчать в облюбованном медвежьем углу. Но не выходит вот. Поэтому, раз по-хорошему разговор у нас не складывается, придется идти другим путем… Лорд Амброз сегодня привез с собой вот такую забавную вещицу. Ты знаешь, что это такое?

На стол, глухо звякнув, лег бронзовый кинжал с рукоятью из черного дерева и узким, длиной в ладонь, изогнутым лезвием. Джед мысленно выругался. Он не только знал, что именно удалось откопать Боллингхэму, но знал так же и место, где это было раздобыто. Кажется, Проныра начинал терять чутье, что при его роде занятий являлось фатальным, причем не только для самого Шеймаса Нолана. Между тем, отвечать выжидающе молчавшему суперинтенданту все же следовало, поскольку вопрос, по большей части, был риторическим. В то, что правая рука Уильяма Уэбстера не способен опознать церемониальные принадлежности, не поверил бы даже последний идиот.

— Это ритуальный нож барзаи, — небрежно сказал Джед. — Забавная вещица, как вы правильно подметили. Разумеется, в том случае, если на него наложены чары. Если же нет, то самое большее, для чего его можно использовать, это в качестве ножа для разрезания бумаг.

Продолжая говорить, он как бы невзначай протянул руку, пытаясь коснуться рукояти кинжала, однако Максвелл успел среагировать, отодвинув клинок в сторону.

— На этом ноже чары есть, — сказал старший суперинтендант. — Причем профессионально выполненные чары, стоит признать. Как думаешь, Мэлоун, чью подпись я на них обнаружу, если решу устроить проверку?

Джед недоуменно приподнял брови. Кажется, он поторопился с выводом об отсутствии у Максвелла весомых аргументов. То, что сейчас лежало на столе, вполне могло потянуть лет на пять в Низком Мхе, при условии, если удастся доказать авторство, конечно. Проблема заключалась в том, что с расстояния Джед не мог точно определить, какой именно из барзаи удалось заполучить Боллингхэму. Если что-то из поздних, то беспокоиться было не о чем, а вот с более ранними вариантами повод для беспокойства имелся немалый.

— У меня всегда довольно скверно обстояли дела с пророчествами, сэр, — произнес он вслух. — Единственно могу сказать наверняка — тот, кто оказался способен создать подобные чары, вряд ли стал бы оставлять автографы на чем ни попадя.

— Да, подпись затерта весьма успешно, — кивнул Максвелл. — Но при определенной удаче ее можно восстановить. Это обойдется дорого, займет много времени и не даст полной вероятности успеха, но попробовать можно, тем более когда вопрос идет о предположительном возобновлении ритуальных жертвоприношений. Так чью подпись, как ты думаешь, Мэлоун, мы можем обнаружить на барзаи, если я подам прошение о реституции?

Джед ухмыльнулся. Ситуация с каждой минутой становилась все занятнее. Максвелл слишком хорошо знал его для того, чтобы пытаться запугать отдаленной перспективой проверки, которая к тому же могла вовсе не дать результатов. Разговор имел смысл лишь в одном случае: если реституция уже была проведена и дала результат. Печально, но факт. Улыбнувшись еще шире, Джед сказал:

— Боюсь, что не смогу сэкономить вам ни время, ни деньги, сэр. Как я уже говорил, предсказания у меня выходят крайне неудачно. Если хотите знать наверняка, спросите лучше у того, кто проводил такую реституцию до вас. Впрочем, думаю, он вам и так дал уже полную информацию о результатах. Вместе с самим клинком.

— Верно мыслишь, — согласился Максвелл, вытаскивая из кармана запечатанный конверт и кладя его рядом с барзаи. — Результаты у меня уже есть. Подпись на ноже, действительно, удалось восстановить, и она полностью идентична твоей, Мэлоун. Что скажешь теперь?

— Что поиски Генри Сандерса, очевидно, займут у меня куда меньший срок, чем пребывание в гостеприимной камере Низкого Мха, — ответил Джед. — Полагаю, именно эту мысль вы до меня столь настойчиво пытаетесь донести, наравне с аксиомой о том, что просьбы, исходящие от инквизиции, отказа не предполагают. Иного смысла столь долго тянуть кота за хвост, как это делаете вы, я не вижу.

Удовлетворенное выражение лица старшего суперинтенданта лишь подтвердило его догадку. То, что консорциум отказов не принимает, Джед знал давно, но, похоже, с некоторых пор представители инквизиции решили следовать по тому же пути.

В кабинете стало тихо: настолько тихо, что щелчок крышки золотого брегета сэра Амброза Боллингхэма прозвучал не хуже пистолетного выстрела.

— Я приношу свои глубочайшие извинения, Стивен, — сказал Боллингхэм, посмотрев на циферблат, — однако дела требуют моего присутствия в Эдинбурге. Надеюсь, больше никаких затруднений не возникнет?

— Полагаю, что нет, сэр, — заверил Максвелл, бросив быстрый взгляд на Джеда, который молча изучал большую, в половину стены, карту шотландских графств, висевшую над столом хозяина кабинета. Если старший суперинтендант и опасался каких-либо эксцессов, то напрасно. Проигрывать Джед умел — было время, чтобы научиться.

Тем не менее, выходя из кабинета, чтобы проводить главу консорциума, Максвелл предусмотрительно убрал конверт с заключением по барзаи обратно в карман. Сам нож так и остался лежать на столе, но что от него сейчас было проку? Пока Максвелл в приемной рассыпался Боллингхэму в реверансах, Джед, взяв клинок, все-таки рассмотрел его поближе. Да, это был один из старых ножей. К сожалению. И как только Боллингхэма угораздило его раздобыть?

— Давай-ка, возвращай вещественное доказательство на место, — проворчал Максвелл, вернувшись в кабинет.

— Пожалуйста, — Джед протянул кинжал старшему суперинтенданту. — Можете даже использовать по назначению, если желаете. Чары на нем все еще действенны, несмотря на прошедшее время.

— Да не приведи господь! — Максвелла передернуло. Положив барзаи обратно на стол, он быстро обтер платком руку и, покачав головой, произнес:

— Джедедайя Гаррет Мэлоун, порой мне кажется, что ты нарочно поставил себе целью непременно угодить под трибунал. Не знаю, на кой черт тебе это нужно, но факт остается фактом.

Джед пожал плечами.

— Ну так отправляйте, раз вы полагаете это очевидным фактом. Доказательства у вас есть, за чем же дело встало?

— Доказательств и раньше хватало, — отозвался Максвелл. — А теперь еще эта дрянь. — Он кивком указал на нож. — И что тебе спокойно не живется? Скучно без перспективы угодить за решетку?

— Назовем это ошибкой молодости, — усмехнулся Джед.

— Хочешь сказать, что сейчас работаешь аккуратнее?

— Что вы, сэр. Я теперь вообще не работаю в этом направлении. Блюду статус добропорядочного гражданина королевства.

— Хочется верить, только не выходит, — сказал Максвелл. — Эх, Мэлоун, твои бы знания, да в мирное русло. Мне бы такой человек в конгрегации точно не помешал.

— Не выйдет, сэр. Вы же сами знаете, что я не пройду как минимум по двум из условий, которые консорциум установил для соискателей.

— Знаю, — согласился Максвелл. — Хотя я склонен думать, что как минимум требование о непременной чистоте крови в наши дни уже является чистейшей воды анахронизмом. Во всяком случае, для должностей, не связанных с управлением.

Джед промолчал, демонстративно подавляя зевок. Одним из недостатков старшего суперинтенданта была любовь к бессмысленной демагогии. Его мнение ничего не могло изменить в объективной реальности и уже давно не имело особого субъективного значения. Впрочем, Максвелл понимал это и сам.

— Можешь передать тому, с кем работаешь, чтобы был осмотрительнее, — сказал он, возвращаясь к насущной теме. — Мне плевать, что с барзаи будут делать в других графствах, но если хоть что-то всплывет на моей территории, никаких поблажек, разумеется, не будет. А этот экземпляр я пока оставлю у себя, — добавил Максвелл, указывая на нож. — До тех пор, пока не прояснится ситуация с Сандерсом.

— Думаю, вы понимаете, что я точно так же не могу дать гарантии положительного результата? — уточнил Джед на всякий случай.

— Понимаю, — подтвердил Максвелл. — И, тем не менее, мы должны попробовать. Барзаи ты получишь назад при любом исходе, даю слово.

— И конверт, — добавил Джед. — Тот, что у вас в кармане, сэр.

— Да, и его тоже, — кивнул Максвелл.

Джед тяжело вздохнул. Все-таки старший суперинтендант не мытьем, так катанием добился своего. Причины для розысков Генри Сандерса у Джеда появились, причем достаточно весомые причины.

— Вы говорили, что поиски не дали никаких результатов. Если ваши люди использовали все доступные методы, но ничего не отыскали, возможно, мальчик уже мертв. Такой вариант вы рассматривали?

— Разумеется, — хмуро сказал Максвелл. — Подобное предположение напрашивалось само собой. Однако поиски тела оказались не более успешными, чем поиски живого ребенка. Складывается впечатление, что он сквозь землю провалился. Просто исчез из границ нашей реальности. С учетом того, что пропажа пришлась на канун Бельтайна, версия перестает казаться такой уж бредовой. Это ведь как раз и есть один из тех сроков, в которые могут открываться двери между мирами, верно?

— Ерунда, — отозвался Джед. — Для того чтобы пропасть без вести, совсем не обязательно телесно покидать земной мир. В том числе и тому, кто носит фамилию Сандерс. И ни при чем здесь будут ни Бельтайн, ни Самхейн, поскольку сама по себе возможность открытия врат ни о чем не говорит. Должен иметься кто-то, кто мог бы эти врата открыть, причем этот кто-то должен быть готов потратить уйму усилий на не обладающего магической силой мальчишку, которого куда проще было бы заставить исчезнуть обычным способом, и который настолько нужен родственникам, что искать его начнут только спустя почти месяц. Кстати, каким образом Смит на вас вообще вышел?

— Да никаким, в общем-то, — развел руками Максвелл. — Об исчезновении нам сообщил сэр Амброз, он же потребовал организовать поиски. Итан Смит, когда мои люди прибыли в Свордейл, был совершенно спокоен. Он даже не помнил точно, в какой именно день исчез ребенок, и определенно не был намерен его искать.

— Понятно, — пробормотал Джед. — А с какой стати сэр Амброз вспомнил про Сандерса, он пояснить не удосужился?

— Нет, — покачал головой старший суперинтендант. — А это имеет значение?

— Не знаю, сэр, — честно ответил Джед. — Но выглядит оно, по меньшей мере, странно. Будучи наследником Сандерсов, мальчишка интересовал сэра Амброза лишь постольку, поскольку на нем оказалось сконцентрировано внимание Уэбстера. Уэбстера давно уже нет, мальчик, как вы сказали, не обладает магией и исключен из рода. Что от него может понадобиться консорциуму?

Максвелл насупился, машинально приглаживая усы.

— Я не знаю, Мэлоун. Но скажу так — какие бы планы сэр Амброз ни имел на Генри Сандерса, это не наше с тобой дело и уж тем более не повод сидеть сложа руки. Лучше сделай то, о чем тебя просят, не задавая лишних вопросов. Я для себя решил так: чем меньше знаешь о делах консорциума, тем крепче бывает сон, — и тебе желаю того же самого.

Пожелание являлось вполне здравым, если не учитывать одного нюанса. Сам Джед не отказался бы совершенно забыть и про Боллингхэма, и про его планы, но только в том случае, если такая забывчивость окажется взаимной. В данном же конкретном случае дела консорциума определенно касались не только Генри Сандерса. Причин не верить словам Максвелла у Джеда вроде бы не было, а значит, следовало признать, как факт, что поиски Сандерса-младшего с участием инквизиции, действительно, начались всего неделю назад. В то же время минимальный срок, в течение которого производилась процедура реституции, составлял никак не менее двух недель. И это только сама проверка, а ведь злополучный барзаи для начала следовало еще раздобыть. В общей сложности, чтобы уложиться по времени к сегодняшнему дню, начинать подготавливать средства убеждения Боллингхэму следовало даже не сразу после исчезновения мальчишки, а для большей надежности — еще до того, как тот исчез, когда поводов для такой подготовки, вроде бы, вообще не имелось. Иными словами, похоже было, что сам по себе подбор способа давления на Джеда никак не соотносился с исчезновением Сандерса-младшего, и использован он был лишь в силу возникновения крайней необходимости. Подобная мысль тоже не успокаивала, поскольку с большой долей вероятности означала наличие у консорциума какой-то другой идеи, согласия на участие в реализации которой у Джеда никто спрашивать не собирался. Это было паршиво, однако доказывало, что и от Сандерсов может быть польза, ведь именно исчезновение мальчишки вынудило Боллингхэма расстаться с имевшимся у него козырем. К сожалению, козырь, скорее всего, был не единственным, но количество возможных проблем без него все же несколько уменьшалось. Оставалась самая малость: выполнить свою частьсделки.

— У вас уцелело что-нибудь из вещей, гарантированно принадлежавших Сандерсу? — спросил Джед. — В Свордейл мне не по пути, да и Смит едва ли будет рад меня видеть.

— Кое-что найдется.

Максвелл извлек из ящика стола коробку и вынул из нее сверток ткани грязно-серого цвета.

— Рубашка, — пояснил он, перехватив вопросительный взгляд Джеда. — То есть то, что от нее осталось после работы наших специалистов. А это для уточнения образа владельца, — старший суперинтендант положил на сверток небольшую рогатку и крохотный полотняный мешочек. — В мешочке находится молочный зуб предположительно Генри Сандерса. Во всяком случае, найден он был среди его вещей. Зубной феи парнишка, по-видимому, так и не дождался.

— Фея, должно быть, предвидела трудности, с которыми столкнется инквизиция, — хмыкнул Джед, — а потому предпочла добровольно уступить трофей. На самом деле подборка весьма удачная. Вы, сэр, кажется, отменно усвоили, что именно требуется для процедуры поиска. Может, рискнете сами провести ритуал? Это ведь даже запретными искусствами толком не назовешь, так, пограничная черта. А по сути сродни отношениям с женщинами — ничего особо сложного, главное преодолеть неуверенность первого раза.

— Знаю я твое «ничего особо сложного», — покачал головой Максвелл. — Можешь не рассказывать. Поэтому спасибо, конечно, за лестное предложение, но займись-ка лучше поисками лично. У тебя это отлично выходит. И постарайся не затягивать с их началом. Оно, конечно, сейчас ни день, ни два дня промедления роли, скорее всего, уже не сыграют, однако поторопиться все-таки стоит.

— Как скажете, сэр, — ответил Джед, забирая переданные старшим суперинтендантом вещи. — В таком случае позвольте откланяться. О результатах я сообщу сразу, как только они появятся.

— Мэлоун, погоди минуту, — остановил его Максвелл. — Я сейчас отдам распоряжение Фергюссону. Тебя доставят обратно в Морвих экипажем.

— Премного благодарен за вашу заботу, сэр, — поморщился Джед, в подробностях вообразив еще один час, проведенный в кэбе инквизиции в весьма тесной в буквальном смысле этого слова обстановке, — но не стоит беспокоиться. Я пока что вполне способен добраться до дома своими силами.

— Не сомневаюсь, — согласился Максвелл. — Однако настоятельно рекомендую последовать моему совету. Да, и еще. Зная предвзятое отношение к тебе Сэмюеля, не буду настаивать именно на кандидатуре сержанта Фергюссона, но, тем не менее, два человека из числа инквизиции должны засвидетельствовать, что ритуал был подготовлен и проведен должным образом. Думаю, констебли с его участка для этих целей вполне подойдут. Все они зарекомендовали себя достаточно здравомыслящими людьми, так что можно надеяться, что проблем не возникнет.

Джед, как раз намеревавшийся покинуть кабинет старшего суперинтенданта, застыл на пороге, не успев коснуться дверной ручки.

— Вы же не всерьез об этом говорите, сэр, правда? — с надеждой спросил он, оборачиваясь. — Подготовка к ритуалу занимает больше суток, а у меня все-таки не постоялый двор, чтобы квартировать всякого желающего поглазеть на то, чему не учат в университете Инвернесса.

— На день-другой им для расквартировки вполне хватит кресел, которые у тебя точно есть, — сказал Максвелл. — И дело отнюдь не в пустой прихоти. Если не согласишься добровольно, придется применять силу. И поверь, Мэлоун, сделано это будет исключительно для общей пользы, в том числе твоей.

— Не верите на слово? — с усмешкой предположил Джед, которому, как ему показалось, удалось восстановить ход мыслей старшего суперинтенданта. — Хотите удостовериться, что поиски, действительно, будут проведены? Тогда можете не утруждаться. У меня нет ни малейшего резона лгать вам в этом вопросе. Если Сандерса еще возможно отыскать по сохранившемуся на вещах отпечатку сущности, он будет найден. Если же нет, то, увы, не судьба, хоть целый батальон наблюдателей приведите.

— Тебе-то я верю, — ответил Максвелл, — но сейчас речь идет не о тебе, а о том, что за мысли бродят в голове у сэра Амброза. Полагаю, ты не хуже меня понял, что барзаи за твоим авторством он добывал совсем не для того, чтобы выменять на столь не вовремя пропавшего Сандерса. Зачем конкретно ему понадобился клинок, не знаю, но явно ради чего-то другого. И какой отсюда можно сделать вывод? На мой взгляд, такой, что теперь сэр Амброз будет либо подыскивать аналогичный по убедительности аргумент, либо попытается извлечь максимум пользы из того, который оказался вынужден предъявить. А ритуал поиска по отпечатку сущности, как ты верно заметил, вплотную граничит с запретными искусствами. Так что на твоем месте я бы не стал отказываться от пары свидетелей, которые в случае возникновения у консорциума сомнений смогут подтвердить, что грань не была пересечена.

Спорить с Максвеллом было бесполезно хотя бы потому, что Джед и сам понимал здравость рассуждений старшего суперинтенданта. Идея допустить служащих инквизиции пусть не к участию, но к наблюдению за своей работой вызывала у него отчаянное отторжение, но, тем не менее, следовало признать, что более надежных свидетелей, действительно, трудно было бы найти — во всяком случае, вот так сходу. После минутного промедления Джед обреченно махнул рукой и сказал:

— Хорошо, давайте обещанных констеблей. Только, чур, без Фергюссона. С ним мы точно не уживемся. И еще учтите, за сохранность морального равновесия выделенных свидетелей я не ручаюсь. Сами понимаете — темная магия, специфический случай…

Усы Максвелла шевельнулись в едва заметной улыбке.

— Кто бы сомневался. Но я думаю, они это как-нибудь переживут. У нас слабонервные долго не задерживаются.

Таким образом, в Морвих Джед вернулся в столь же обширной компании, в какой его покидал, хотя по составу эта компания несколько отличалась от изначальной. Фергюссон, находившийся после приватной беседы с Максвеллом в крайне скверном настроении, сделав крюк до Страткаррона, оставил сопровождавших его в Инвернесс констеблей в участке и привел взамен двух других. Одного из них — Перкинса — Джед знал достаточно хорошо. Второго, молодого человека, должно быть лишь недавно поступившего на службу, он раньше не видел. Молодой констебль нес с собой клетку с почтовым голубем. Птица, не имеющая с обычными голубями ничего общего, кроме названия, дремала, спрятав голову под крыло. Исходящий от клетки мускусный запах ощущался даже с расстояния, причем в ограниченном пространстве внутри кэба амбре обещало стать куда насыщеннее.

— Может, еще пару кровавых гончих с собой возьмете для полноты зверинца? — предложил Джед Перкинсу, флегматично жующему спрессованную табачную пластину.

— Насчет кровавых гончих сержант никаких распоряжений не давал, — лениво ответил констебль. — Но если скажет, так конечно потеснимся и возьмем. А на кой тебе гончие сдались? Что-то скверное намечается?

— Ничего серьезнее полутора бесцельно убитых дней, — заверил Джед.

— Ну, тогда и без собак можно обойтись, — рассудил Перкинс, сплевывая коричневатую слюну.

Фергюссон сопровождал их до побережья залива Лох-Дуч, и Джед подумал было, что сержант намерен проигнорировать распоряжение Максвелла и так же остаться в качестве наблюдателя. Однако Фергюссон лишь заступил ему дорогу перед самым крыльцом и, ткнув пальцем в грудь, проговорил сиплым шепотом:

— Максвелл взял с меня обязательство не вмешиваться в то, что ты сейчас делаешь, но можешь не радоваться. За тобой и без того отыщется, кому присмотреть, так что только попробуй хоть какой фортель выкинуть. Пожалеешь, что вообще на свет появился.

— Не сомневаюсь, — с усмешкой заверил Джед.

Сержант шумно засопел, однако решил не продолжать дискуссию. Резко развернувшись на каблуках, он направился обратно к ожидавшему его кэбу, а Джед отпер дверь, впуская сопровождающих в дом.

— Когда именно будет начат поиск? — деловито спросил молодой констебль, аккуратно пристраивая клетку с голубем на подоконник. — До наступления темноты или после?

— Не раньше завтрашнего вечера, — сухо сказал Джед. Ретивость инквизитора ему не понравилась. Возможно, Фергюссон в своем предупреждении имел в виду именно этого типа, поскольку от старины Перкинса трудно было ожидать чего-то, не сообразующегося с его обычным образом действий. Для юнца же напротив стремление показать, на что он способен, оказалось бы вполне ожидаемым.

— Только через сутки? — возмущенно вскинулся констебль, словно вдогонку мыслям Джеда. — А в чем, собственно говоря, причина такой задержки?

— А причина в том, — спокойно пояснил Джед, — что девственницы прибудут только завтра.

— Кто прибудет? — поперхнувшись, спросил констебль.

— Девственницы, — невозмутимо повторил Джед. — Вам разве не пояснили, что любые ритуалы, связанные с запретными искусствами, требуют определенного комплекса предварительных действий, для которого подходят лишь невинные девы, желательно не менее чем по три экземпляра на каждого участника? К сожалению, на сей раз из-за ограниченности времени, отведенного на подготовку, их будет всего шесть. Остается понадеяться, что этого числа все же окажется достаточно для того, чтобы дальнейший ритуал прошел успешно.

Щеки молодого констебля пошли красными пятнами. Беззвучно открыв рот, он отступил на шаг назад, нащупывая дверцу голубиной клетки.

— То есть как? — сбивчиво произнес он, когда, наконец, смог это сделать. — Я правильно понял, что ты намерен осуществить человеческое жертвоприношение? Сейчас? В присутствии представителей инквизиции?

— Цель оправдывает средства, — назидательно сообщил Джед. — Слышали такую поговорку? А в нашем случае цель настолько важна, что ею заинтересовался сам глава консорциума. И потом, разве я хоть слово сказал о жертвоприношении? Странные у вас фантазии, господин констебль. Обычно женщин, чтоб вы знали, используют совсем иным способом, и здесь запретные искусства ничем не отходят от заведенного природой естества. А поскольку вы намерены принять участие в ритуале, пройти подготовку вам обоим так же придется. Перкинсу в силу его возраста можно, пожалуй, сделать некоторое послабление, но тогда лично вам придется отработать за двоих. Справитесь?

Уши констебля начали приобретать свекольный окрас, густеющий по мере того, как молодой человек все яснее представлял себе грядущую перспективу.

— Что за чушь! — выпалил он, сравнявшись по цвету с вареным раком. — Сержант Фергюссон ни о чем подобном нас не предупреждал. Перкинс, ради бога, мы, что, действительно должны потворствовать этому беспределу?

Перкинс неторопливо отправил в рот очередную пластинку табака размером с ноготь большого пальца и только потом ответил с некоторым сожалением:

— Если бы было, чему потворствовать, Лоусон, тогда и подумать стоило бы. В особенности если бы девицы оказались не совсем уж крокодилами. Да только не будет ничего, даже не надейся. Вот куру он точно зарубит, может, даже двух, потому что без крови ничего толкового не выйдет. Так ведь это никаким законом не запрещено, их по всему королевству каждый день рубят, причем не одной сотней штук. А ты, мастер Мэлоун, пожалей нашего парня, придержи воображение с языком. А то ну как он всерьез поверит и начнет расписывать непотребства, которых так и не дождался, но которые точно были обещаны? Оно тебе надо?

Джед ухмыльнулся, глядя на злого как черт Лоусона, посоветовал констеблям не ходить дальше гостиной, чтобы не схлопотать проклятие, на всякий случай действительно привел в состояние готовности охранные чары на дверях комнат и в особенности на лестнице, ведущей в мансарду, и отправился в Морвих. У хозяина деревенской таверны Крэнстона всегда имелась в курятнике пара-тройка птиц черного цвета — специально для владельца дома на отшибе.

Назад Джед возвращался с заверением хозяина таверны о том, что кур доставят к завтрашнему вечеру в наилучшем виде, и с упованием на то, что констебли все же прислушались к его совету. Насчет Перкинса особых сомнений не имелось, но вот второй, этот Лоусон… Джед очень надеялся, что ему все же хватит ума поумерить рвение. На ближайшие пару дней дел мастеру хватало и без того, чтобы заниматься снятием паралича с чересчур ретивых представителей инквизиции. Впрочем, беспокойство оказалось напрасным. Когда Джед вошел в дом, оба констебля все еще находились в гостиной, довольно удачно притворяясь предметами интерьера, хотя подобного интерьера в постоянное пользование пожелать можно было разве что врагу. Лишний раз предупредив Перкинса, что в случае, если прибудет кто-либо из посетителей, разбираться с ними он будет без участия констеблей, Джед заперся в лаборатории. Смеси для окуривания, к сожалению, не имели тенденции готовиться самостоятельно.

Весь остаток дня мастер занимался тем, что измельчал, тщательно взвешивал, смешивал и снова перетирал в труху два с половиной десятка растительных компонентов. Полученное крошево затем в разных пропорциях соединялось с размягченным до состояния пластичной глины олибаном. К ночи все в помещении, казалось, насквозь пропиталось навязчивым бальзамическим запахом смолы ладанного дерева — хоть изгоняй дьявола. Впрочем, в действительности, в отличие от воображения средневековых схоластиков, ни нагретый, ни воспламененный олибан, сколько ни примешивай к нему шалфея предсказателей и прочей дряни, не был способен причинить ущерб кому-либо, кроме неподготовленных людей. И уж конечно исходящие от смолы испарения не могли причинить ущерб ни одному из существ, обитающих за гранью реальности, кого бы из них авторы священного писания ни пытались вывести в своих текстах под именем врага рода человеческого. Изначальное и единственное практическое назначение любых фимиамов было совсем иным. Изобретенные для ритуалов, которые свершались задолго до того, как в племенах скотоводов, кочевавших по землям, лежащим в среднем течении Евфрата, начали закладываться основы протоиудаизма, они лишь затем были позаимствованы главенствующими ныне религиями — причем заимствование это произошло по внешней форме, но не по сути. Суть же фимиамов заключалась в том, чтобы позволить адептам запретных искусств приблизиться в восприятии мира хотя бы к младшим из тех Древних, что были изгнаны в иные сферы примерно в то же время, когда первобытное человечество только-только начинало выбираться из пещер. Это уже потом непосвященными было придумано объяснение про угодность благоуханных курений всеблагому господу и их же непереносимость многоликими силами тьмы. А на деле те, кто порой спускался к алтарям, принимая видимые глазу формы, имели столь чуждую природу, что человеческие понятия о добре и зле к ним едва ли вообще были применимы, равно как и человеческие представления об органах чувств, присущих живым организмам. Единственным запахом, который мог их привлечь, был запах свежей крови, что, конечно, плохо укладывалось в головах большей части обывателей. Вероятно, именно поэтому во всех уголках мира люди, едва обретая зачатки цивилизации, с завидным постоянством принимались создавать себе богов по своему образу и подобию. Ведь куда проще, спокойнее и безопаснее поклоняться тому, чьи помыслы и потребности тебе близки и понятны, нежели твари, принявшей вид огненной башни или облака тьмы, и способной без разбора уничтожить, как чужака, так и собственного адепта, случись тому проявить слабину. О смысле такого «удобного» поклонения можно было спорить до бесконечности, однако факт оставался фактом. По мере развития человечество все больше предпочитало иметь дело с хоть и полностью выдуманным, зато цивилизованным богом, подменяя мифическим персонажем вполне реальных существ, с которыми довольно-таки небезуспешно уживались их предки-язычники.

Несмотря на все предпринятые меры, Джеду так и не удалось окончательно избавиться от въевшегося в кожу рук горьковатого запаха ароматической смолы. И возможно, что именно этот запах, преследовавший его на протяжении всей ночи, и растревожил скверные воспоминания, став причиной для тяжелого сновидения. Впервые за последние несколько лет Джед увидел во сне Уэбстера — в истинной его форме, в которой Старый Лорд пребывал некоторое время после возвращения из-за грани реальности до того, как ему удалось завладеть телом Стивена Торндайка. Красноглазая перепончатокрылая тварь, отдаленно похожая на огромную, в рост человека, летучую мышь с серой лоснящейся кожей, покрытой редкой шерстью, уродливо сгорбившись, жалась в самый темный угол комнаты. Коверкая слова акцентом, не свойственным земным языкам, она настойчиво бормотала, что обряд пробуждения малого круга хенджа, необходимо провести в ближайшее новолуние, и что ждущие у порога сейчас особенно голодны, а потому ответы на вопросы обойдутся дороже обычного. Когда же Уэбстер неровной ковыляющей походкой приблизился к нему и, дыша в лицо могильным тленом, шипящим шепотом начал спрашивать, почему он до сих пор не отыскал младшего Сандерса, Джед все-таки смог заставить себя проснуться.

Уже наяву он несколько мгновений напряженно всматривался в едва начавший светлеть сумрак, пытаясь различить силуэт непрошенного гостя, однако в комнате, разумеется, никого не оказалось. Сон, тем не менее, улетучился окончательно. Отпустив пару нелестных эпитетов в адрес всех Сандерсов, одного Смита, а так же абстрактных представителей инквизиции, не способных решить собственными силами даже простейшие проблемы, Джед накинул халат и побрел умываться. Справедливости ради следовало отметить, что, судя по помятым физиономиям, возникшим в дверном проеме кухни вскоре после того, как Джед принялся разжигать плиту, чтобы приготовить кофе, у дежурных констеблей эта ночь выдалась не намного более удачной. Удивляться здесь было нечему. Сон в креслах мог способствовать полноценному отдыху разве что в теоретических выкладках Максвелла, которому, думается, давно уже не приходилось делать выбор между собственной постелью и ночевкой в рабочем кабинете. Сжалившись над собратьями по несчастью, Джед приготовил бодрящий напиток и на их долю, хотя полностью кормить максвелловских подчиненных за свой счет, разумеется, не собирался. Жалования, получаемого констеблями, за глаза должно было хватить, чтобы пару дней постоловаться у Крэнстона. Накануне они уже успели поочередно наведаться в таверну, хозяина которой Джед предупредил о возможном появлении необычных посетителей еще когда договаривался о доставке птиц. Сегодня, по всей видимости, у Крэнстона опять намечалась дополнительная выручка, хотя по-хорошему перед проведением ритуала даже простым свидетелям прием пищи следовало бы ограничить, а лучше и вовсе от него отказаться. Об этом нюансе Джед честно предупредил обоих констеблей, хотя не был уверен, что его послушают.

К закату все было готово для начала поисков. Магический круг на полу мансарды был обновлен, затвердевшие смеси на основе олибана разбиты на порции и разложены по жаровням, а прибывшие от Крэнстона куры коротали время все там же в мансарде под перевернутой плетеной корзиной. Сидя на крыльце, Джед задумчиво грыз соломинку, наблюдая за тем, как постепенно сгущаются сумерки. До настоящей темноты, позволяющей замкнуть круг и начать ритуал с наименьшими затратами сил, оставалось чуть больше часа. Перкинс клевал носом в гостиной, а Лоусон только-только возвратился из Морвиха, как пить дать из таверны. Посмотрев на вызывающе держащегося юнца, явно готовящегося дать словесный отпор в ответ на любые претензии, Джед лишь пожал плечами. То, что молодой констебль решил игнорировать полученный совет, выглядело не столько бравадой, сколько самой обыкновенной глупостью, и хуже он делал в первую очередь самому себе. От запаха фимиамов, случалось, мутило даже привычных людей, новичков же после более-менее продолжительного пребывания в окуренном помещении выворачивало наизнанку в подавляющем большинстве случаев, вне зависимости от крепости желудка.

После того, как небо на западе окончательно погасло, Джед поднялся в мансарду, попутно сообщив Перкинсу, что еще примерно четверть часа ему и его напарнику там делать нечего. Лоусон, тем не менее, оговоренного времени не выждал и, должно быть твердо решив во всем противоречить получаемым советам, ввалился в помещение, когда Джед едва успел приступить к созданию замыкающих рун. Брезгливо посмотрев на обезглавленные птичьи тушки, громоздящиеся на столе, констебль шагнул прямиком к кругу.

— На вашем месте я бы этого не делал, — сказал Джед, не отрываясь от выведения руны ясности мыслей куриной кровью, смешанной для предотвращения свертывания с порошком слюны нетопыря. — Оставайтесь, где есть. А когда начнется ритуал, лучше держитесь поближе к окну или двери.

— Это еще почему? — вопросительно вскинул брови Лоусон.

— Там приток свежего воздуха больше.

Констебль пренебрежительно фыркнул.

— Приток свежего воздуха? Какую еще нелепую отговорку ты намерен придумать? У меня есть приказ досконально отследить всю процедуру поиска, и я собираюсь его выполнить.

Джед усмехнулся и, окропив остатками крови сложенные в центре круга вещи Сандерса-младшего, наконец посмотрел на Лоусона.

— Если вы, уважаемый, действительно хотите выполнить приказ сержанта Фергюссона, то, пожалуй, вам все же придется последовать моему совету. В противном случае вы просто не сохраните трезвость сознания до конца ритуала. Шалфей предсказателей — скверная вещь для неподготовленного человека, поверьте на слово. А рассмотреть вы и с расстояния все прекрасно рассмотрите.

Лоусон шумно выдохнул, но все-таки решил хоть в чем-то проявить благоразумие и отошел в сторону. Тем временем с лестницы послышался грохот, а затем в дверях появился Перкинс, тащивший за собой кресло.

— Заранее извиняюсь за самоуправство, — пропыхтел он, — но, как погляжу, мне правильно вспомнилось, что у тебя здесь не курительный зал эдинбургского клуба джентльменов.

— Определенно, — согласился Джед. — Впрочем, я ведь и не претендую на принадлежность к высшим кругам общества. Вы, полагаю, тоже, так что ставьте кресло вон в тот угол, там оно придется в самый раз. Что ж, поскольку все на месте, можно, наверное, начинать.

Одну за другой он зажег пять жаровен с фимиамами, равномерно расставленные по периметру магического круга. Завершив обход, Джед опустился на колени в самой южной точке круга, именуемой Вратами Земли, напевно шепча заклинания на языке, который считался мертвым еще в те времена, когда архаичная латынь только-только начинала звучать по берегам Тибра. Постепенно густеющие щупальца дыма, подсвеченного дрожащим пламенем свечей, вопреки всем законам природы вместо того, чтобы подниматься к потолку, потянулись к одной и той же точке, образуя туманную линзу вокруг сложенных в центре круга вещей. Кто-то из констеблей что-то сказал, но Джед уже не прислушивался к посторонним звукам, полностью сосредоточившись на плетении сферы поиска. Запах олибана креп по мере того, как дым от сгорающих благовоний все больше распространялся по помещению, однако даже среди общей туманной дымки отчетливо выделялся огромный линзовидный сгусток, зависший в центре круга над вещами пропавшего ребенка. И эта линза медленно, но верно начинала обретать прозрачность, все яснее показывая детали обстановки… хорошо знакомой Джеду обстановки, в которой находился хорошо знакомый Джеду субъект. Джон Доу, подперев щеку кулаком, сидел за своим рабочим столом и, сонно моргая, пытался читать книгу при свете канделы. Это было, мягко говоря, слегка неожиданно. Оборвав заклинание до стабилизации образа в форме, доступной стороннему наблюдателю, Джед беззвучно выругался и, вскочив на ноги, быстро шагнул в клубящееся дымовое облако, открывая проход к зафиксированной точке местонахождения объекта поисков. Последствия этого решения сулили дополнительную головную боль, однако, находясь в здравом уме и твердой памяти, мастер не потащил бы инквизиторов в гости к Проныре Шеймасу ни при каких условиях. Можно, конечно, было солгать констеблям, что поиск не дал результатов, и уже потом через денек-другой спокойно и по-тихому привести мальчишку к Максвеллу. Джед бы, пожалуй, так и сделал, если бы не одно «но» в лице Боллингхэма, принимавшего чересчур большое участие в судьбе Сандерса-младшего. Подтверждений того, что глава консорциума знает о пропавшем ребенке больше, чем было им сказано Максвеллу, у Джеда не имелось, зато было скверное предчувствие грядущих неприятностей. Инстинкт самосохранения требовал поскорее разобраться с дурно пахнущим делом, а потому Джед рискнул пойти на компромисс. В том, что при возвращении его ждет шума со стороны Фергюссона, которого наверняка не преминут известить о происшествии, мастер не сомневался, но надеялся, что Максвелл, получив искомое, не станет сильно задаваться вопросом, где именно это искомое было обнаружено.

Жизнь похожа на зебру. Не помню уже, от кого и когда именно мне довелось в первый раз услышать эту прописную истину, но могу авторитетно заявить, что реальности она соответствует на все сто процентов. После чередования черных и белых полос перед вами рано или поздно с неизбежностью айсберга, следующего прямым курсом к «Титанику», возникает приличных размеров задница. Казалось бы, чему тут удивляться после тридцати-то прожитых лет, однако признаюсь честно — мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы задницы следовали одна за другой с такой завидной регулярностью. Выпавшая на мою долю зебра с течением времени все больше приобретала облик чернобыльского мутанта.

Очередной виток неприятностей начал раскручиваться внезапно и без каких-либо видимых предпосылок. Завершался последний майский вечер. Я сидела за столом и, борясь с зевотой, размышляла, стоит ли идти спать или попробовать еще немного почитать, хотя в том полусонном состоянии, в каком я пребывала, любые попытки восприятия поступающей извне информации являлись сплошной фикцией. Тем не менее, информация мне сейчас была нужна, и чем больше ее окажется, тем лучше. Сегодня, несколькими часами ранее, под конец последнего дня действия нашей с мастером Ноланом договоренности об испытательном периоде работы, дальнейшая моя судьба наконец прояснилась. Старый аптекарь ворчливо заявил, что не против и впредь видеть меня у себя в помощниках за три шиллинга и один выходной день в неделю. Озвученная Пронырой сумма, наверное, была вполне приемлемой для ребенка-подмастерья, к тому же частично находящегося на попечении у работодателя, однако с учетом моего долга перед мистером Андвари она выглядела смехотворной. Путем нехитрых вычислений можно было подсчитать, что необходимого количества фунтов за оставшиеся одиннадцать месяцев я не наберу даже в том случае, если буду полностью откладывать жалование, так что подготовку к альтернативному способу добывания денег определенно следовало ускорять. В среднем, чтобы уложиться в срок, мне следовало зарабатывать не менее двух с половиной фунтов в месяц, причем начать заниматься этим прямо с завтрашнего дня, либо подыскать что-нибудь достаточно эксклюзивное, чтобы отбить всю сумму за раз. Второй вариант, конечно, выглядел более привлекательным, и теоретически подобный ценный эксклюзив на соседствующих с моим родовым местом Силы территориях вполне мог водиться. Во всяком случае, на момент написания трактатов, найденных мною в родовой избушке, он там водился точно, а как обстояли дела сейчас, узнать можно было только опытным путем. В минувшую субботу я все-таки воспользовалась случаем и уже поздно вечером, когда Проныра точно не мог меня хватиться, навестила место Силы. Никаких явных доказательств того, что за время моего отсутствия там мог побывать кто-то еще, я не обнаружила, однако количество книг на столе значительно увеличилось. В итоге оставить в избушке полученные от мистера Андвари документы, как планировалось поначалу, я не рискнула, однако забрала взамен две книги. Одной из них стал уже виденный мною при прошлом посещении травник, а второй — дряхлый, грозящий вот-вот рассыпаться на разрозненные страницы томик. Данный раритет оказался бестиарием — не столь внушительным, как тот, по которому мастер Нолан экзаменовал меня на умение читать, зато, насколько я смогла понять, посвященным конкретно живности, водящейся в тастыпских землях. Прочие книги интерес представляли не меньший, но были посвящены различным аспектам магии, а после предупреждений Мэлоуна с самостоятельным освоением магии я предпочла бы повременить.

Впрочем, от бестиария, с которым за три прошедших вечера я успела бегло ознакомиться, польза так же обещала быть весьма отдаленной. В настоящий момент я не чувствовала себя готовой ни морально, ни физически к тому, чтобы устраивать долговременные засады на амбу или пытаться выловить в какой-либо илистой заводи водяного рогача, который, судя по красочному описанию, содержащемуся в бестиарии, сам мог посшибать рога с кого угодно. Добыча растительных ингредиентов с этой точки зрения выглядела как-то безопаснее для здоровья. Именно на ней я решила сконцентрироваться для начала. Первоочередной целью в силу наибольшей доступности стала кедровая живица. Кедры в окрестностях избушки точно были, а значит, была и возможность отыскать застывшую смолу. Однако параллельно со смолой я собиралась искать кое-что более интересное. Сонно сощурившись, я опять посмотрела на лежащую передо мной раскрытую книгу. На пожелтевшей странице красовался рисунок растения с гроздью тесно прижимающихся друг к другу ягод на макушке и корнем, напоминающим уродливого человечка. Я бы, пожалуй, скорее приняла его за мандрагору, однако безымянный автор травника был на этот счет иного мнения.

«Стосил, так же именуемый корнем жизни или женьшенем», — гласила красная строка, соседствующая с рисунком. Все-таки правильно говорят: век живи — век учись. Нет, вы не подумайте, что такое женьшень и с чем его едят, я и раньше знала. Вот только большую часть тех свойств, которые ему приписывались автором травника, в моем родном мире научно-технического прогресса это растение растеряло примерно тогда, когда начала оформляться фармацевтика в ее современном виде. Травник же на полном серьезе разъяснял, что корнем жизни стосил называли за то, что он был способен вернуть здоровье даже тяжелобольному человеку. Соответственно основным магическим свойством стосила считалось долголетие, а сам он входил в состав компонентов длинного перечня снадобий, названия которых мне ни о чем не говорили, однако кроме этого заговоренный различными вариантами наговоров корень предлагалось носить при себе для поддержания здоровья, а так же, почему-то привлечения любви и притягивания денег. Дым от сожженного стосила снимал последствия порч и сглазов, направленных на причинение вреда здоровью, а так же препятствовал их наложению. Произрастало сие чудодейственное растение в широколиственно-хвойных лесах, любило тень и не заболоченную почву. Собирать корни стосила рекомендовалось на шестом году роста и старше, причем желательно осенью, после отмирания наземной части, когда его целебные свойства наиболее выражены, лето же, напротив, называлось худшим из времен, поскольку все соки из корня уходили в стебель и листья. Единственным исключением — да и то травник о нем говорил с сомнением — являлась ночь цветения стосила, когда растение источало необычайно яркий белый свет. Снадобье, изготовленное из выкопанного в эту ночь корня, будто бы могло не только вылечить человека от любой болезни, но даже вернуть к жизни стоящего на пороге смерти. Правда, достать такой летний ингредиент было, мягко говоря, непросто, поскольку в его защитниках числились дракон и тигр. Подобным утверждениям верилось с большим трудом, но, поскольку согласно все тому же травнику, стосил цвел в июле, подсчет шансов повстречать в тайге хоть дракона, хоть светящуюся траву временно откладывался. Зато именно сейчас было вполне подходящее время начинать поиски самого женьшеня, чтобы потом, осенью, уже знать, куда идти и где копать. По предварительным прикидкам я решила, что смогу уделять данному занятию по два часа ежедневно и весь выходной день целиком. Разница в часовых поясах между Эдинбургом и местом Силы создавала проблемы, связанные с поиском дополнительных источников освещения, более серьезных, чем кандела, однако я надеялась, что в этом вопросе мне сможет что-нибудь подсказать Мэлоун… когда снова появится. По начинающей складываться традиции это должно было произойти еще накануне, однако пятничный визит, во время которого я случайно подслушала разговор мастера с Пронырой, вероятно, несколько сдвинул установленные сроки. Мэлоуна не было видно в лавке ни вчера, ни сегодня, и мне оставалось только надеяться, что завтра он все-таки придет. Общение с магом, похоже, начинало входить у меня в привычку. Кроме того, я надеялась, что за прошедшие четыре дня мастер переменил мнение относительно предложения Проныры. Чтение — это, конечно, хорошо, но душа требовала практического применения усваиваемых знаний, а вдобавок я полагала, что после перехода в статус ученика у меня будет больше возможностей для того, чтобы попробовать осторожно узнать у Мэлоуна, что он с высоты своего опыта думает по поводу моей проблемы, разумеется, не называя имен. Конечно, на деле с ученичеством это никак не соотносилось, однако склад Проныры, на котором в любое время мог появиться сам старый аптекарь, мало располагал к откровенностям. А поскольку выбрать другое место для беседы сейчас было бы затруднительно, мне оставалось только дожидаться более удачного стечения обстоятельств. В принципе, я готова была ждать, проблема заключалась лишь в том, что, как вскоре стало ясно, к этому моменту от моей готовности уже ничего не зависело.

Я как раз решила, что пора заканчивать с безнадежными попытками домучить еще пару страниц, и собиралась идти спать, когда мои татуировки словно бы сошли с ума. Честно говоря, к неприятному покалыванию в области предплечий, которое возникало время от времени и которое, как объяснил мне Мэлоун, являлось реакцией на чужую магию, я понемногу начинала привыкать, однако в сравнении с тем, что происходило сейчас, все предыдущие ощущения казались детским лепетом. Сейчас же впечатление было таким, словно у меня с предплечий разом содрали кожу. Выронив травник, я взвыла в голос. От боли, хоть и кратковременной, но необычайно острой, на глаза навернулись слезы. Меня повело в сторону, однако упасть мне не дали, удержав за плечо и хорошенько встряхнув.

— Доу, значит, — сухо произнес голос, бывший знакомым и незнакомым одновременно. — Или мне правильнее будет называть тебя Сандерсом?

— Ч-ч-что, простите? — я наконец проморгалась, кое-как вытерев глаза сведенными судорогой непослушными пальцами и не очень веря тому, что вижу. Передо мной стоял черт знает откуда взявшийся Мэлоун, мрачный, как грозовая туча. От мужчины сильно пахло ладаном, чего раньше никогда не было. Не люблю этот запах, еще с тех пор, как моя мать, следуя скорее общей сложившейся тенденции, нежели личным убеждениям, вдруг начала проявлять интерес к православному христианству, буйным цветом расцветшему на просторах постсоветской России, заодно попытавшись и мне привить уважение к исконно русской религии. Доводы о том, что до искусственного насаждения этой самой «исконной» религии обитатели «исконно русских» земель вполне успешно исповедовали разнообразные формы язычества, равно как и о том, что христианство в целом брало свое начало в Палестине, где русских на момент его возникновения как-то не наблюдалось, а христианство православное оформилось в Константинополе — он же Стамбул, где с русскими, не считая наемных дружин, заезжих купцов да князя Олега, в профилактических целях развешивающего щиты по воротам, так же была напряженка, уходили в молоко. Единственным контраргументом, который мне доводилось слышать, было: «Рита, доча, не богохульствуй!», сказанное настолько просительно, что здравый смысл лишь разводил руками и временно отступал на заранее укрепленные позиции. Привитие же уважения в основном заключалось в регулярном посещении служб, причем непременно тех, которые проводились в сельской церкви, располагавшейся в четырех с половиной километрах от нашего города, поскольку городская церковь была более поздней постройки и не так намолена. В теории можно было бы, закатив пару небольших скандалов, выбить себе право на самоопределение, однако позволять матери в одиночку совершать подобные прогулки, в особенности после того, как у нее начало пошаливать сердце и скакать давление, тоже было не лучшей идеей. Поэтому, задавив дух противоречия посылами вроде «прогулки на свежем воздухе полезны для здоровья» и «ну когда еще удастся на церковную живопись посмотреть?», я время от времени гробила по полтора-два часа от выходного дня на то, чтобы постоять в душном помещении под песнопения, которые не понимала, да, честно говоря, и не хотела понимать. Единственным результатом всего этого стало мое полное и окончательно утвердившееся безверие, а так же приобретенная нелюбовь к запаху благовонной смолы, который я научилась безошибочно определять в составе любой ароматической смеси. Самое же грустное заключалось в том, что никакая вера и никакое божественное провидение, о котором так любила рассуждать мать, не помогло, когда однажды февральским вечером перед машиной, в которой ехали мои родители, на встречную полосу вылетела фура, потерявшая управление из-за того, что водитель заснул за рулем…

Впрочем, все это касалось событий прошлого, и никак не соотносилось с текущей реальностью. Все, кроме несвойственного Мэлоуну запаха церковного благовония и того, что мастер только что назвал меня чужим именем. Следовало бы заподозрить неладное, однако на деле я не ощутила ничего, кроме растерянности — возможно, потому, что подсознательно начинала доверять магу. Глупо, но факт.

— То самое, — мрачно сказал Мэлоун и, тяжело вздохнув, подтолкнул меня к стулу. — Садись уже, недоразумение. Когда ты, наконец, научишься держать татуировки под контролем?

Решив, что это скорее риторический вопрос, я молча подобрала с пола травник и осторожно опустилась на краешек стула, лихорадочно соображая, что вообще происходит. Мужчина с минуту постоял, скрестив руки на груди и рассматривая меня так пристально, что становилось не по себе.

— Доу, значит… — повторил он наконец. — Ну, так что, Доу-Сандерс, притворяться еще не надоело? У тебя это, конечно, хорошо выходит, но к чему оно вообще было затеяно? Думаешь, Проныру так перепугало бы твое настоящее имя? Или ты еще от кого-нибудь прячешься?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — призналась я, приходя к выводу, что произошло какое-то недоразумение. Поначалу у меня оформилась было скверная мыслишка: а не могла ли до Мэлоуна каким-то образом дойти информация от мистера Андвари? Но от нее я быстро отказалась. Причина была не только в добром имени фирмы, о котором, во всяком случае по утверждению посыльного, так пеклись лепреконы, и которое трудно сохранить, разбрасываясь личными сведениями клиента направо и налево. И даже не в том, что я свято верила словам мистера Андвари о нежелании лепреконов вмешиваться в дела большого народа. Дело обстояло куда проще. При всем имевшемся у меня на данный момент уважении к мастеру Мэлоуну он не производил впечатления человека, вхожего в более-менее приличные круги общества, так что количество допустимых точек пересечения интересов стоявшего передо мной мага и лепрекона из конторы, расположенной на Хай-стрит, стремилось к минимуму. Кроме того озвученная фамилия не вызывала у меня ни малейших ассоциаций. Я такой, кажется, даже в родовом древе не видела. А с самим мальчиком Мэлоун раньше знаком не был, иначе давно бы уже опознал. Поэтому я решила не поддаваться на провокации и с наичестнейшим видом добавила:

— Ни от кого я не прячусь и вообще не знаю никаких Сандерсов.

— Да неужели? — с кривой усмешкой спросил Мэлоун. — Может, ты еще и Итана Смита не знаешь?

— Да, не знаю, — раздраженно сказала я, уходя в полную несознанку, тем более что она вполне соответствовала реальному положению дел. Фамилия? А что фамилия? Как мне помнилось еще из курса средней школы, Смитов в англоязычных странах водилось не меньше, чем у нас в России Ивановых, причем без всякой гарантии родства между собой. — А это, кстати говоря, кто вообще такой?

Мужчина посмотрел на меня исподлобья.

— Не знаешь, значит… — медленно, словно раздумывая, произнес он.

— Нет, — покачала я головой.

— Тогда вернемся к тому, что ты точно знать должен. Перед тем, как появиться у Проныры, ты был сильно избит. Кто это сделал? Откуда ты пришел? И кто обеспечил тебе татуировки? Я жду ответа.

Тот тон, которым была произнесена последняя фраза, и общий вид Мэлоуна не оставляли сомнений — ответа маг намерен ждать до победного конца, причем, возможно, не только ждать. Становилось ясно, что так просто от меня не отвяжутся.

— Человек. С улицы. Не знаю. Вот и все ответы, — выпалила я, крепче прижимая к груди травник и соображая, как бы разрулить сложившуюся ситуацию с минимальным ущербом. В крайнем случае можно было бы сбежать, прибегнув к помощи родового перстня, однако мне очень не хотелось в открытую демонстрировать эту свою способность. Во всяком случае, до тех пор, пока не были исчерпаны другие варианты. Сейчас я бы совсем не возражала, чтобы мастер Нолан заинтересовался доносящимся со склада шумом. Проблема же заключалась в том, что для того, чтобы это произошло, мне следовало кричать в полный голос, и то результат не был гарантирован. Не знаю, кто придумал, будто старики спят чутко. Как по мне, мастер Нолан ухитрился бы проспать даже авианалет. Конечно, подобный казус ему не грозил, поскольку в мире, в котором я сейчас находилась, до первого полета братьев Райт, если он здесь вообще состоится, оставалось еще лет десять, не говоря уже о чем-либо более серьезном, но само по себе это смахивало на беспечность. Мало ли кто мог оказаться на складе вместо Мэлоуна? Может, отсюда уже вовсю товары выносят, а хозяин спит и в ус не дует. Или он на мое вмешательство рассчитывает? Зря. Мне бы хоть с Мэлоуном разобраться, которого, похоже, категорически не устраивала озвученная мной версия.

— Это вообще не ответы, — сухо сказал мужчина, подтверждая возникшие у меня подозрения. — Это ноль. Пустышка. Что ж, попробуем еще раз.

— А зачем? — в открытую спросила я. — Какое вам вообще дело до того, что со мной случилось?

Мэлоун приглушенно выругался.

— Задаюсь тем же вопросом, — сквозь зубы пробормотал он. — А вот тебя, похоже, все устраивает в том виде, в каком есть. Зря это. Смит, конечно, та еще скотина, но отказываться от родства с ним, тем более если Сандерсы, действительно, исключили тебе из рода, определенно рановато.

Я смотрела на мужчину в полнейшем недоумении. Да и он, кажется, тоже начал понимать, что происходит что-то не то.

— Так ты что, в самом деле, ни черта не помнишь?

Я кивнула, но тут же, спохватившись, пояснила:

— Не совсем так, мастер. Кое-что я все же помню, но не все. Не помню я, например, того, откуда взялись мои татуировки. А Смита я не знаю. И этих ваших Сандерсов тоже.

Мэлоун снова пробормотал себе под нос пару ласковых словечек, между делом помянув какого-то Максвелла.

— Интересно бы еще понять, каким образом ты отличаешь незнание от провала в памяти, — сказал он вслух. — Из Свордейла почему сбежал? Или тоже не помнишь?

Я покачала головой, но все-таки осторожно высказала предположение:

— Вероятно из-за побоев. Их последствия вы сами видели.

— Вероятно? — Мэлоун раздраженно фыркнул. — Иными словами, кто именно тебя избил и когда, ты тоже не уверен.

— Ну, во всяком случае, это точно произошло до первого мая, — сообщила я. — Так что какая-никакая определенность все же есть.

— Определенность яснее некуда, — с сарказмом подтвердил Мэлоун. — Как погляжу, отбили тебе не только ребра. А вот кого за это благодарить, Смита или еще кого… Что ж, придется выяснять. Проклятье, парень, когда ты в следующий раз забудешь свое имя или еще что-нибудь столь же несущественное, сделай одолжение, сообщи об этом сразу. Все проще, чем спустя месяц пытаться восстановить хоть что-то.

Мужчина шагнул ко мне, и я инстинктивно подалась назад. Может, моих знаний и не хватало, чтобы понять, каким именно образом Мэлоун собирался что-то выяснять, однако их было вполне достаточно, чтобы сообразить — если его затея удастся, первым, что он обнаружит, будут далеко не воспоминания ребенка. Да уж, совсем не так представляла я мое объяснение с магом.

Мэлоун лишь покачал головой.

— Ну а теперь ты от чего шарахаешься? Бойся — не бойся, а вспоминать все равно придется. Если не сейчас, значит позже, вот только чем больше пройдет времени, тем меньше останется шансов на то, что память восстановится в полном объеме. Так что давай-ка разберемся со всем сразу, чтобы я мог сдать тебя Максвеллу с рук на руки с чистой совестью.

— Да кто вообще такой этот Максвелл? — с подозрением спросила я. — Кто-то еще из тех, кого мне следует помнить?

— Сомневаюсь, — отозвался мастер. — Не думаю, что вы прежде были знакомы. Он является старшим суперинтендантом инквизиции.

Я вскочила на ноги, с грохотом опрокинув стул.

— Что?

— Только в обморок не падай, — посоветовал Мэлоун. — Максвелл не кусается, так что, думаю, для тебя это в любом случае будет лучше, чем если бы тебя вернули обратно к Смиту. К тому же у старшего суперинтенданта у самого приказ на твой розыск, так что он все равно не успокоится. Придется тебе найтись.

— Я не хочу находиться, — быстро ответила я.

— Глупо полагать, что твое мнение кого-то заинтересует, — сухо сказал Мэлоун. — Максвеллу, равно как и тому, кто за ним стоит, нужно, чтобы ты нашелся. Поэтому про твои желания придется временно забыть.

Я попятилась и уперлась лопатками в составленные стеной ящики. Дальше отступать было некуда. Мне очень этого не хотелось, однако, раз уж по-другому не выходило…

— Извините, мастер Мэлоун, но я не собираюсь забывать о своих интересах, — сказала я, глядя в глаза мужчине, и отдала мысленный приказ родовому перстню.

Рывок телепортации уже привычно смазал очертания предметов вокруг, однако порадоваться временному избавлению от неприятностей я не успела.

— Признаю, это была хорошая попытка, — мрачно произнес Мэлоун. — Что дальше?

Я уставилась на мага с растерянностью, которая уже граничила с испугом. Да, я находилась на родовом месте Силы, вот только мужчина, настроение которого явно не улучшилось, тоже находился здесь. Как? Каким образом?

— У тебя крайне одностороннее образование, Доу, — подытожил Мэлоун. — Не знаю, кто тебя брался обучать, но чести ему это определенно не делает. Можешь попробовать сбежать еще раз, и еще, пока, наконец, не научишься распознавать повешенный якорь. Потом поговорим. Либо можем сэкономить время и поговорить прямо сейчас.

Я облизнула губы, просчитывая дальнейшие варианты действий. То, что телепортироваться еще куда-либо бесполезно, мне только что сказали, и причин считать сказанное блефом вроде бы не было. Теперь, после слов Мэлоуна, я начала чувствовать некоторую скованность в области запястий — возможно, тот самый якорь, о котором шла речь. Бежать в лес? Глупо. Даже если меня не остановят очередным заклинанием, итог, очевидно, будет немного предсказуем.

— Лучше сейчас, — сказала я, наконец. — Вообще-то я тоже хотел с вами поговорить, мастер, правда, не при таких обстоятельствах. У меня, действительно, есть утраченные воспоминания, и, если их можно восстановить, я согласен попытаться. Только это будут совсем не те воспоминания, на которые вы рассчитываете, потому что я не Сандерс.

— Вот только не надо начинать сначала, — оборвал меня Мэлоун. — То, что ты чего-то не помнишь, еще не означает, что этого чего-то не было. Если тебе станет легче, скажу, что поиск по вещам, принадлежащим Сандерсу, однозначно указал на тебя, так что ошибки быть не может.

— Да я, в общем-то, не против, — призналась я. — Вполне может статься, что это тело, действительно, принадлежало тому мальчику, которого вы ищете. Проблема только в том, что я не он.

На поляне стало тихо. Где-то в лесу хрипло кричала кедровка, однако ее отдаленное верещание лишь четче обозначало ту стену тишины, которая окружила нас с магом. Мэлоун очень внимательно, практически не мигая, смотрел на меня, и его глаза постепенно чернели. Возможно, это следовало объяснить расширением зрачков, однако мне показалось, что цвет изменяла сама радужка. Зрелище было жутковатым, а вдвойне не по себе становилось от того, что потемневшие глаза мужчины, казалось, смотрели сквозь меня. Хотя мистер Андвари утверждал, что магия малого народца отлична от человеческой, похоже было, что Мэлоун обладал схожими умениями. Во всяком случае, рассмотреть ему, кажется, удалось не меньше, чем старому лепрекону.

— Проклятье, — сквозь зубы бросил Мэлоун, разом подбираясь. — Ведь знал же, что будет какой-то подвох. Зато теперь, во всяком случае, становится понятно, откуда взялись татуировки. Хотя притворялись вы успешно, спору нет. Кто вы такой, черт возьми? И куда вы дели настоящего мальчишку?

— Во-первых, не такой, а такая, — предпочла уточнить я. — А во-вторых, я тоже не отказалась бы понять, куда подевался настоящий хозяин тела, и как я очутилась на его месте. Собственно говоря, это как раз и есть то, чего я никак не могу вспомнить.

Мужчина продолжал мрачно смотреть на меня. Было похоже, что он мне не верит.

— То есть, — подытожил он наконец, — вы хотите сказать, что не осуществляли обмен и не знаете, каким именно образом он мог быть осуществлен?

— Да, не знаю, — подтвердила я. — В конце концов, я не маг, чтобы разбираться в подобных вещах.

— Неужели? А вот ваши татуировки свидетельствуют об обратном.

— Господи, какое счастье, что мои татуировки хоть для кого-то хоть о чем-то свидетельствуют! — взорвалась я. — Потому что для меня самой они не говорят ни о чем, кроме того, что я прочитала в вашей книге. Раньше у меня ничего подобного не было, и вообще там, откуда я родом, магии не существует в природе.

— И откуда же вы родом? — скептически спросил Мэлоун.

— Из другого времени и, по всей видимости, так же из другого мира.

— А если конкретнее?

Я набрала в грудь побольше воздуха, стараясь восстановить душевное равновесие, и проговорила:

— Российская Федерация, Тульская область, город Щекино, две тысячи тринадцатый год от Рождества Христова. Такая конкретика вас устроит?

Мэлоун ответил не сразу, то ли пытаясь осмыслить сказанное, то ли пытаясь решить, насколько можно доверять моим словам.

— Какую часть территории вы обозначаете названием «Российская Федерация»? — уточнил он наконец.

— Географически это государство занимает примерно ту же территорию, что здешняя Великая Тартария, — ответила я.

Маг кивнул, словно мои слова подтвердили какую-то его догадку, и задал следующий вопрос.

— Как ваше настоящее имя? Полагаю, что не Доу?

— Маргарет Смит, — коротко сказала я.

По лицу Мэлоуна скользнула тень.

— Лжете! — бросил он едва ли не с открытой злостью.

— С какой стати вы так решили? — возмутилась я. — Понятия не имею, почему, но родовая магия вашего мира сочла нужным поименовать меня именно так. В принципе, это всего лишь адаптация, поскольку изначально мое имя звучит как Маргарита Кузнецова. Можете использовать этот вариант, если первый вам чем-то не нравится. Я не против.

— Остановимся, пожалуй, на Доу, — со все еще ощутимой враждебностью ответил маг. — А теперь, Доу, соберитесь с мыслями и попытайтесь озвучить то, что вы помните о произошедшем с вами.

Я тоскливо посмотрела на дверь избушки и предложила:

— Мастер Мэлоун, а может, мы все-таки в дом войдем? Там, конечно, тесновато, но хотя бы присесть возможность будет.

— Можно, — хмуро согласился Мэлоун. — Но вы пойдете вперед. И учтите, якорь все еще не снят.

— Учту, — пообещала я, отворяя тяжелую дверь. Судя по настроению мага, спорить с ним сейчас было бесполезно. Но, во всяком случае, он уже не порывался вести меня к инквизитору, и это, вероятно, следовало считать достижением.

Войдя в избушку, Мэлоун мимоходом взглянул на лежавшие на столе книги и уселся на табурет, передвинув его с таким расчетом, чтобы перекрыть мне подход к двери. Ну, это уже выглядело перестраховкой, поскольку бежать мне все равно было некуда. Взобравшись на полок, я тяжело вздохнула и начала пересказывать события злосчастного утра первого мая. О предшествующем дне я тоже упомянула, но всего парой фраз, касавшихся самых последних моих воспоминаний, решив, что рядовые заботы бухгалтерии казенного учреждения вряд ли будут иметь значение для составления общей картины происшествия. За все время повествования Мэлоун ни разу меня не прервал, и по его виду я никак не могла понять, как мастер относится к моему рассказу. После странной вспышки злости в ответ на названное имя он, вроде бы, взял себя в руки, однако теперь у него на лице не отражалось вообще никаких эмоций. Каменная маска безразличия, даже ни разу не вежливого.

— …вот, в общем-то, и все… — подытожила я, начиная немного нервничать.

Мэлоун еще некоторое время помолчал, что-то обдумывая, а потом сказал:

— Что ж, придется что-то делать с вашей забывчивостью… леди Маргарет.

Последние два слова в исполнении мага прозвучали так, что, признаюсь честно, лучше бы он продолжил называть меня просто Доу. В прежнем обращении проскальзывало хоть что-то, если уж не дружественное, то хотя бы благожелательное, в то время как в новом сквозило одно лишь отчуждение.

— Прямо сейчас? — жалобно спросила я.

— Если желаете, можете оставить это сомнительное удовольствие чтецу из инвернессширской конгрегации инквизиции. При условии, конечно, если сэр Амброз не сочтет нужным подключить кого-нибудь из консорциума, как более сведущего в подобном роде занятий.

При очередном упоминании инквизиции меня передернуло.

— Нет, спасибо, — быстро сказала я. — Лучше уж вы. В смысле, если есть такая возможность, давайте все же попробуем восстановить воспоминания без привлечения третьей стороны. Пожалуйста, мастер Мэлоун!

— Я безмерно горжусь оказанным мне доверием, — с сарказмом произнес маг. — В таком случае подойдите сюда. С того расстояния, на котором вы держитесь, я уж точно ничего не смогу сделать.

Я сползла обратно на пол и приблизилась к мужчине. Глаза у него по-прежнему оставались черными, и теперь, с близкого расстояния, я смогла окончательно удостовериться, что расширенные зрачки здесь ни при чем. Глаза Мэлоуна, действительно, каким-то образом поменяли цвет. Зрелище было жутковатым, хотя и завораживало своей неестественностью, а потом мне стало уже не до размышлений.

Мэлоун поймал мой взгляд, и я почувствовала болезненное давление в висках, сопровождающееся предупреждающим покалыванием в татуировках. Вслед за этим в памяти быстро замелькали обрывки воспоминаний, прокручивающихся в обратном хронологическом порядке, ни дать, ни взять поставленный на реверс видеофильм. Мельтешение сцен замедлялось несколько раз. Мастер очень тщательно отследил мою встречу с мистером Андвари и прохождение испытания на признание главой Рода Купавы, а так же путешествие к родовому месту силы, а так же беседу с посыльным лепреконом и собственно сам момент моего пробуждения в чужом теле. Эпизод нашего с ним знакомства, вопреки моим опасениям, мага совершенно не заинтересовал, так что первое мое нелестное мнение о Мэлоуне — если эмоции вообще могли ощущаться сторонним наблюдателем — осталось за кадром. А больше всего внимания оказалось уделено вороху разрозненных воспоминаний, приходившихся на вторую половину дня тридцатого апреля, которые я самостоятельно, как ни пыталась, так и не смогла выстроить в полноценную логическую цепочку. Калейдоскоп сменяющих друг друга событий проносился у меня перед глазами пять раз, все более упорядочиваясь и расширяясь, но обрывался он неизменно на одном и том же месте, которого я раньше не помнила. Поездка в Ясную Поляну, действительно, была. Домой я возвращалась не торопясь: пешком по краю Яснополянского лесничество вдоль реки Воронки, а затем через прилегающие к городу поселки — Временный и Первомайский. Уже в городе я зашла в кафе поужинать, так что возле своего подъезда оказалась лишь после того, как окончательно стемнело. Собственно говоря, с этого момента и начинался последний эпизод моих воспоминаний. Вот я открываю железную дверь подъезда, поднимаюсь на третий этаж и захожу в квартиру. Вот я швыряю сумочку на тумбу для обуви, вешаю плащ на вешалку в прихожей и, насвистывая арийское «Там высоко», бреду на кухню, решив, что надо все же хотя бы перед сном наверстать то, что было упущено в обед. Вот я плескаю в бокал для виски на два пальца «Талискера», иду в зал и… и все. Дальше — тишина, как говорил незабвенный принц датский. И так пять раз подряд.

Я уже готовилась по шестому заходу отслеживать процесс отлавливания на выезде со щекинского автовокзала маршрутного такси, идущего на Тулу, когда Мэлоун все-таки разорвал зрительный контакт и пробормотал:

— Странно.

— Мастер, я правильно понимаю, что мое перемещение в тело ребенка произошло как раз в момент, когда заканчиваются мои собственные воспоминания? — осторожно предположила я, не дождавшись никакого иного комментария.

— Нет, не правильно, — без всякого выражения ответил Мэлоун. — Во-первых, замещение сущности не могло произойти самостоятельно и мгновенно. Если ритуал не проводили вы, значит, это должен был сделать кто-то другой. Во-вторых, если не брать частные случаи одержимости выходцами из тонких миров, для того, чтобы провести ритуал замещения, требуется наличие магического круга. Полагаю, что подобной вещи у вас в доме не водилось, в особенности если, как вы утверждаете, магия в вашем мире не известна.

— Разумеется не водилось, — вставила я, хотя мое подтверждение мастеру, кажется, не требовалось.

— В-третьих, — продолжил он, — для того, чтобы замещение состоялось, объекты, подпадающие под действие ритуала, должны располагаться в непосредственной близости друг от друга. Для регрессии это правило не соблюдается столь жестко, хотя пространственные ограничения все равно имеются, однако в вашем случае речь определенно идет о прямом замещении. Поэтому, прежде чем оказаться теле ребенка, вам для начала следовало придти, либо быть приведенной в эту реальность в своем собственном теле. Привязка событий к ночи Белтайна косвенно свидетельствует в пользу такого предположения.

— А что такого особенного в ночи Белтайна? — удивленно спросила я.

Мэлоун задумчиво посмотрел на меня.

— Вы не знаете даже этого? Чему тогда вас вообще обучали в вашем «немагическом» мире?

— Много чему, — уклончиво ответила я. — Однако ни магия, ни эзотерика в число изучаемых дисциплин в нашей системе образования точно не входят. В последнее время, вроде бы, пытаются ввести православную религию, как предмет изучения, но тоже пока без особого успеха. Поэтому я, действительно, не понимаю, чем может отличаться одна конкретная ночь от прочих трехсот шестидесяти четырех, содержащихся в календарном году. Ну, кроме продолжительности и погоды, конечно.

— Одна конкретная ночь… — с непередаваемой интонацией повторил Мэлоун. — Похоже, с вашим образованием дела обстоят хуже, чем мне показалось вначале. Может быть, вам доводилось слышать хотя бы о Самхейне?

Я всерьез задумалась. Озвученное мастером название казалось знакомым, однако пришлось изрядно постараться, чтобы вспомнить, в каком именно контексте мне доводилось его слышать прежде.

— Кажется, это другое название Хэллоуина — ночи с тридцать первого октября на первое ноября?

— Что ж, хоть что-то вы знаете, — кивнул маг. — Значит, не все еще потеряно. Возможно, вы так же сможете сказать, в чем особенность ночи Хэллоуина, если уж вам ближе это название?

— Согласно поверью, заимствованному, кстати, из западной культуры, в эту ночь по земле ходит нечистая сила, — осторожно проговорила я. — На деле же, если кто и ходит, то только дети в карнавальных костюмах, выпрашивающие сладости. А еще ряженые вечеринки устраиваются. На западе это давно практикуется, а у нас в России только в последние лет десять — пятнадцать начало понемногу входить в моду. Все, пожалуй. Больше мне сказать нечего.

Под пристальным взглядом Мэлоуна я постепенно начинала чувствовать себя дикарем из племени Тумба-Юмба. Ощущение было не из приятных, усугубляясь еще и тем, что по факту все должно было быть строго наоборот, ведь это у меня имелась фора в сто с лишним лет развития цивилизации. Правда, в вопросах магии преимущества от наличия опыта проживания в условиях техногенной цивилизации образца начала двадцать первого века как-то скрадывались, тем более что объекты, созданные этой цивилизацией, благополучно остались в моем родном мире.

— Оригинальная трактовка, — признал мастер после кратковременного молчания, — хотя и мало соответствующая действительности. Ночи Белтайна и Самхейна, чтобы вы знали, являются переходными гранями между светлым и темным временами года. На этих гранях пределы реальностей соприкасаются столь плотно, что дают возможность без ущерба путешествовать между мирами обладателям грубых физических форм. Во всяком случае, так утверждается в трактатах.

— А на самом деле как? — с нехорошим предчувствием спросила я.

— Затрудняюсь ответить. До сих пор мне не доводилось встречать никого, кто мог бы похвастаться подобным опытом.

Я невесело вздохнула.

— Значит у меня появилась еще одна причина для того, чтобы попытаться вспомнить, что же именно со мной произошло. Не понимаю только, почему мне до сих пор не удалось этого сделать. Вроде бы столько всего всплыло в памяти, а здесь ничего — словно черная стена.

— Вы, разумеется, можете продолжать попытки, — хмуро сказал Мэлоун, — но не думаю, что эти усилия окажутся успешными. Часть ваших воспоминаний, начиная от той самой, как вы выразились, «стены» и вплоть до пробуждения в теле ребенка, уничтожены. Причем, судя по степени имеющихся повреждений, память вам правили в крайней спешке. Слишком уж грубая работа, хотя и выполнена на совесть.

Ч-чего? Я закашлялась, поперхнувшись сгустившимся вдруг воздухом. Стертые воспоминания? У меня? Тем не менее, предположению Мэлоуна я почему-то поверила сразу. Возможно, оттого, что другого, более правдоподобного объяснения собственной неестественной забывчивости у меня не отыскалось. А теперь, внимание, вопрос: какая сволочь…

— Мастер Мэлоун, а существует какая-нибудь возможность восстановить стертые воспоминания? — с надеждой спросила я.

— В принудительном порядке их возвратить не удастся, — ответил маг. — В этом я только что убедился. Иногда, конечно, случается, что память возвращается сама собой — например, после сильного потрясения, но на вашем месте я бы не стал слишком рассчитывать на подобную удачу.

— Понимаю, — уныло кивнула я. — И что же мне теперь делать?

Этот вопрос, в общем-то, был чисто риторическим, однако Мэлоун на него ответил.

— Первым делом вам следует обратиться за помощью к представителю инквизиции. Думаю, что Максвелл для этих целей подойдет лучше всего, хотя сам он едва ли будет обрадован подобным поворотом событий.

От огорчения я не сразу поняла, что именно мне предлагают, а поняв, заполошно пискнула:

— Не надо никакой инквизиции! Я уж лучше как-нибудь сама справлюсь.

— Не справитесь, — не повышая голоса, ответил Мэлоун. — Это во-первых. А во-вторых, сейчас следует думать не о том, чего вы хотите или не хотите, а о том, как выйти из сложившейся ситуации с наименьшими потерями. В данный момент вы по статусу являетесь пострадавшей стороной, этого никто не оспорит, и этим следует воспользоваться. Если не захотите идти по своей воле, придется вести вас силой, хотя это, конечно, сильно смажет Максвеллу первое впечатление о вас. Так что решайте сами.

— А чего решать? — устало спросила я. — Ведь выбора у меня, кажется, вообще нет.

— Выбор есть всегда, — поправил меня маг. — Только в вашем конкретном случае он заключается в том, чтобы выбрать из возможных зол наименьшее. И еще… Доу… я правильно понял из ваших воспоминаний, что вы уже получили от лепреконов бумаги о признании вас главой магического рода?

Я кивнула.

— Тогда возьмите их с собой. В случае если что-то пойдет не так, они хотя бы дадут гарантию того, что вас не упекут в каталажку до выяснения обстоятельств.

Не могу сказать, что последняя фраза звучала ободряюще, однако отступать было уже поздно. Я вытащила из-под шкур полученный от мистера Андвари пакет с документами и обреченно сказала:

— Ну, тогда давайте отправляться. Чего ждать-то?

С моим везением, от которого открестился бы даже утопленник, ждать, действительно, было нечего. Оставалось только понадеяться, что чернобыльская зебра наконец перестанет упрямиться и развернется ко мне хотя бы боком. На лицезрение ее морды я как-то уже и не рассчитывала.

Глава 8, в которой старший суперинтендант начинает подумывать об отставке

По всей видимости, мое решение вполне устроило Мэлоуна. Он быстро встал с табурета и сухо бросил:

— Следуйте за мной!.. И еще, Доу, — добавил он, когда мы уже вышли из избушки. — До тех пор, пока вы не попадете к Максвеллу, молчите. А лучше, молчите и там, пока вам не будет позволено говорить.

— Кем будет позволено?— на всякий случай уточнила я.

— Мною, — с мрачной усмешкой сказал маг. — Или у вас еще кто-то есть на примете?

— Да нет, в общем-то, — я отвела взгляд. — Ладно, не обращайте внимания. Мне всего лишь хотелось внести ясность.

Мэлоун положил ладонь мне на плечо и крепко сжал пальцы. Я ощутила неприятный рывок, схожий с тем, который сопровождал перемещения посредством ключа и родового перстня, и сразу же зашлась кашлем от внезапно нахлынувшего резкого запаха. Кажется, это было то же самое, с примесью ладана, благовоние, которым пропахла одежда Мэлоуна, только в значительно более убойной концентрации. В темной, сильно задымленной комнате, единственное освещение которой составлял желтоватый свет свечей, выставленных на полу в большой, густо заполненный причудливыми переплетениями рун круг, в центре которого мы с мастером как раз и оказались, можно было смело развешивать целый арсенал топоров, и ни один бы не упал. Ну, это в теории. На практике, конечно, никаких топоров не было, зато имелись два человека в форме констебля, причем обоим было немного не до нас.

Что именно происходит, я поняла не сразу. Сначала мне показалось, что у скорчившегося на полу молодого парня приступ эпилепсии. Однако когда он довольно-таки шустро подскочил, отмахиваясь от чего-то, видимого только ему, и перемежая невнятное бормотание хриплыми вскриками, стало ясно, что эпилепсия ни при чем. До сих пор мне приходилось видеть наркотические трипы только на видеозаписях в Интернете, но даже такого опосредованного опыта хватило, чтобы понять — в деле определенно замешаны вещества.

Мэлоун приглушенно выругался и силком подтащил меня к окну.

— Стойте здесь, — распорядился он, распахивая настежь ставни. — Никуда не отходите.

Предупреждение, в общем-то, было излишним. Я прижалась к подоконнику и жадно вдохнула свежий и холодный, имеющий слабый солоновато-йодистый привкус воздух. Это оказалось весьма вовремя, поскольку от навязчивого тяжелого запаха, заполняющего помещение, у меня начинала кружиться голова. На улице было темно. На ясном небе колко проблескивали звезды, никаких иных источников света не имелось, но и без них становилось ясно, что я не в Эдинбурге — во всяком случае, не в пределах городской черты. Где именно, если не там, вопрос уже другой, но я сильно сомневалась, что это место находится за пределами Британских островов. Сделав еще пару глубоких вздохов и убедившись, что в голове начинает проясняться, я обернулась, чтобы понять, в какой притон меня все-таки занесло.

При повторном, более спокойном рассмотрении место не показалось мне таким уж злачным. Скорее оно выглядело так, как, наверное, и следовало выглядеть кабинету человека, занимающегося магическими искусствами. Вот только лежащий на полу молодой констебль в состоянии наркотического опьянения несколько портил общее впечатление. Мэлоун, очевидно, тоже так рассудил, потому что, когда, затушив равномерно расставленные по периметру магического круга жаровни, из которых еще продолжали подниматься ясно различимые струйки дыма, он шагнул к продолжавшему бессвязно копошиться парню, на лице его отчетливо читалась смесь раздражения и брезгливости, впрочем, почти сразу исчезнувшая.

— А, мастер, — наконец, отвлекшись на него, сказал второй констебль, — ты вовремя. Скажи-ка на милость, что нам теперь делать с этим излишне рьяным дурнем?

— Разве только на свежий воздух вывести, — отрывисто произнес маг. — Всего остального, что следовало бы с ним сделать, когда это недоразумение очнется, Фергюссон мне не простит. А ведь я предупреждал. Перкинс, вы можете сказать, как давно у него начался приступ?

— Да аккурат перед твоим возвращением, — пропыхтел названный Перкинсом констебль, пытаясь вынудить своего сослуживца подняться на ноги. Задача осложнялась тем, что сослуживец этому благому намерению рьяно сопротивлялся. — Я как раз вышел на лестницу, потому что, при всем моем уважении, дышать этими твоими адскими смесями нет никакой возможности. А Лоусон, отправив голубя, вернулся обратно и сразу внутрь полез, ничего слушать не пожелал. Не знаю уж, что он рассчитывал найти, но обрел он явно не то, на что рассчитывал.

Мэлоун кивнул и, наклонившись над лежащим парнем, сделал пару быстрых пасов. Мои татуировки резануло, послушался сухой треск, как от электрического разряда, и молодой констебль затих. Уже вдвоем мужчины беспрепятственно подняли его, после чего Мэлоун снова удосужился вспомнить о моем существовании и приказал:

— Доу, ступайте вперед. И аккуратнее на лестнице. Я вас искал не для того, чтобы вы свернули себе шею.

Перкинс смерил меня оценивающим взглядом.

— Какой такой Доу? Ты же, вроде, пропавшего Сандерса должен был искать. Сержант Фергюссон говорил, что все только ради этого все затевалось.

— Затевалось, — без малейшего замешательства ответил Мэлоун. — Так это он и есть. С одной лишь загвоздкой — у мальчишки здорово отшибло память. Но с пропажей воспоминаний пускай Максвелл сам разбирается. Я на такое не подряжался. Доу, вы почему еще здесь? Вам, что, какая-то особая просьба требуется?

Решив, что сейчас не время разводить дискуссии о том, кому именно и что именно требуется, я сделала еще один глубокий вдох про запас и прошмыгнула мимо мужчин к распахнутой настежь двери. Сразу за порогом стал ясен смысл предупреждения Мэлоуна насчет сломанной шеи. На лестнице было темно, хоть глаз коли. Нащупывая ногой первую ступеньку, я хотела было создать канделу, но вспомнила, что вроде как не должна еще уметь этого делать в силу детского возраста тела, в котором нахожусь. Пока я лихорадочно соображала, стоит ли светить перед констеблем татуировки, или лучше спуститься наощупь, из-за моего плеча, разрешая сомнения, выскочил шарик света размерами с мяч для настольного тенниса и бодро поплыл вперед, слабо освещая исхоженные ступени. Должно быть, это был какой-то более подвижный аналог канделы, которому Мэлоун меня не обучал. А теперь про обучение, кажется, вообще следовало забыть. Печально, но факт.

Шарик света провел меня через скромных размеров гостиную и еще более тесную прихожую. По сторонам, признаюсь честно, я особо не смотрела, поскольку освещенности хватало лишь на то, чтобы увидеть, куда именно ты наступаешь. А, отворив входную дверь, в которую с настойчивостью барана уткнулся мой проводник, я засомневалась, что хочу и дальше следовать за ним сквозь ночь черт знает куда. Впрочем, сам шарик тоже не выказал особого желания продолжить путешествие. Вместо этого он выскочил на крыльцо, где и замер в ожидании. Я спустилась по ступенькам и, отойдя чуть в сторону, поежилась. На улице было зябко, кажется, даже холоднее, чем возле родовой избушки. Хотя, возможно, там мне просто было немного не до отслеживания реальной температуры, а теперь начинался отходняк. Плюс ко всему прочему сказывалось то, что из лавки Проныры я сбежала без верхней одежды, только в рубашке и жилете, и сейчас этого явно было маловато.

Из глубины дома донесся грохот, а затем в ночной тишине я хорошо расслышала ругань Перкинса и его же вопрос:

— Мастер, ну на кой ляд ты его вообще глушил, а? Ведь мог бы хоть ногами перебирать.

— Все равно бы по-другому вывести не удалось, — ответил Мэлоун. — Значит, говоришь, голубя вы уже отправили?

— Отправили, — подтвердил Перкинс. — А что нам еще оставалось делать? Ты бы хоть предупредил, что за мальчишкой идешь. А так кто его знает — может, сбежать решил?

— Оставив вас хозяйничать в своем доме? — по тону было похоже, что маг усмехается. — Не дождетесь. Какая у вас была договоренность? Фергюссон примчится сразу или утра дожидаться станет?

— Спрашиваешь так, будто первый раз с ним дело имеешь, — хмыкнул Перкинс.

— Не в первый, к сожалению, — отозвался Мэлоун. — Что ж, во всяком случае, будет, на чем до Инвернесса добраться.

Вся троица, наконец, показалась на пороге. Молодой констебль все еще был в никаком состоянии, хотя сопротивления оказать не пытался — возможно, потому, что действие примененного Мэлоуном заклинания еще не кончилось.

Перкинс попробовал было усадить бедолагу на крыльцо, однако тот упорно заваливался набок. Немного посмотрев на усилия констебля, Мэлоун посоветовал оставить все, как есть. В конечном счете, именно так Перкинс и поступил. Парень сразу свернулся в подобие эмбриона, а констебль переключил внимание на меня. За следующие десять минут Перкинс раз двадцать пробовал со мной заговорить, однако поскольку мои ответы неизменно варьировались от «не помню, сэр» до «не знаю, сэр», в конечном счете все-таки прекратил попытки. Что касается Мэлоуна, то он, пару раз нервно пройдясь взад-вперед, остановился у стены дома, скрестив руки на груди и продолжая задумчиво меня рассматривать. Я невольно поежилась, на сей раз не из-за холода. От пристального взгляда мага мне становилось не по себе. Не знаю уж, чего именно он опасался, но если моей излишней болтливости, то зря. Я еще не настолько спятила, чтобы откровенничать с представителем закона. По факту на данный момент я могла доверять разве что самому Мэлоуну, да и то с большой натяжкой.

К тому моменту, когда Перкинс окончательно умолк, я уже начала основательно замерзать и как раз собиралась спросить у Мэлоуна, не будет ли он возражать, если конкретно я продолжу ожидание в помещении, поскольку в отличие от некоторых личностей мне трезветь не требовалось. Однако именно тогда события, наконец, начали ускорять ход. Молодой констебль ожил и со стоном уселся на земле, держась за голову и ошалело оглядываясь по сторонам.

— Перкинс? — нервно хихикнул он, зацепившись взглядом за своего напарника. — Так это вы были? Ей богу, а мне ведь виделось… — тут парень осекся, заметив нас с Мэлоуном, и я увидела, как резко изменилось выражение его лица. Признаюсь честно, такой ничем не обоснованной, бессмысленной и бессильной злости я обнаружить не ожидала.

— Лучше оставайтесь на месте, Лоусон, — не повышая голоса, произнес мастер. — Вам еще рановато вставать.

Парень помотал головой и сглотнул, болезненно сморщившись.

— Ты! — он ткнул трясущимся пальцем в сторону мага. — Перкинс, откуда он здесь взялся?

— Известно откуда, — ответил Перкинс. — Вернулся. По собственной воле, да к тому же с находкой.

Лоусон без малейшего интереса посмотрел на меня и, снова переключив внимание на Мэлоуна, заверил:

— Сержант Фергюссон получит полный отчет о происшедшем, можешь не сомневаться.

Маг демонстративно подавил зевок и, глянув куда-то вверх, произнес:

— Если вы так категорично настроены, то, конечно, можете начинать готовиться к обсуждению ваших видений с благодарным слушателем. Только примите добрый совет и за оставшееся время постарайтесь придать своему виду больше убедительности.

Я закинула голову и оторопела. Первой мыслью стало предположение о том, что, несмотря на все предосторожности, я все-таки успела тоже надышаться чем-то не тем. А что еще мне оставалось думать, наблюдая, как по небу, постепенно снижаясь, на приличной скорости несется кэб, запряженный парой угольно-черных лошадей? Четыре керосиновых фонаря, как габаритные огни, обрисовывали контуры повозки, кроме этого слабо светилась дорога, возникавшая под копытами лошадей и исчезавшая сразу же позади кэба. Пока я лихорадочно соображала, в честь чего может пригрезиться столь экзотический вариант Санта-Клауса, стало ясно, что грезится он не только мне. Молодой констебль, очевидно, тоже заметив приближающегося гостя, все-таки попытался встать на ноги, однако тут же снова повалился на колени, зайдясь в захлебывающемся кашле, почти сразу сменившемся звуками рвоты. Кэб заложил над нами крутой вираж и исчез за крышей дома, заходя на посадку. Я озадаченно сморгнула, борясь с желанием протереть глаза. Себя со стороны я, конечно, не видела, но, должно быть, на лице у меня отразилось что-то совсем уж неописуемое, потому что Мэлоун все же снизошел до объяснения.

— Это найтмары, — сухо бросил он. — Только не говорите, что не встречали таких прежде.

— Вживую точно нет, — честно призналась я. — Хотя на картинках и в кино еще и не такое обнаружить можно. Там все исключительно от бюджета зависит и от фантазии режиссера с художником. А в реальности у нас ни лошади, ни коровы, к счастью, не летают.

— Найтмары не являются лошадьми, — коротко сказал Мэлоун, однако развивать тему не стал. Не до того было. Кэб снова появился в поле нашего зрения, только на сей раз он, как и подобало уважающей себя повозке, двигался по земле, по проселочной дороге. Запряженные в него существа — при ближайшем рассмотрении я охотно согласилась с утверждением Мэлоуна о том, что это не совсем лошади — остановились аккурат напротив крыльца. Дверца кэба распахнулась, и я морально подготовилась к тому, что сейчас перед нами с возгласом «Хо-хо-хо!» появится какой-нибудь готический аналог Деда Мороза. Не сезон, говорите? А кого это волнует?

Впрочем, я все равно ошиблась. Выбравшийся из кэба здоровяк в форме, очень похожей на форму уже присутствовавших на месте констеблей, не тянул ни на Деда Мороза, ни даже на Санта Клауса, да к тому же пребывал в отвратительном настроении. Мне хватило одного взгляда на него, чтобы инстинктивно придвинуться ближе к Мэлоуну. В нынешней ситуации из двух зол следовало выбирать меньшее.

Здоровяк быстро оглянулся и, заметив мастера, нехорошо сощурился.

— Мэлоун, какого черта? Мне сообщили, что ты сбежал.

— Вот как? — скучающе произнес маг. — Впрочем, я не удивлен. Думаю, вы услышите еще много чего любопытного, если констебль Лоусон согласится поделиться своим первым опытом общения с шалфеем предсказателей.

Здоровяк мимоходом обернулся к молодому констеблю, все еще выглядевшему довольно жалко, и сказал:

— С Лоусоном и его опытами я разберусь. А ты прекрати заговаривать мне зубы. Перкинс, для отправки сообщения были причины?

— Да, господин сержант, — после кратковременной заминки подтвердил Перкинс.

— Мэлоун исчезал из-под вашего наблюдения?

— Да, господин сержант.

— Надолго?

— Примерно на полчаса.

— На полчаса, значит, — сипло протянул здоровяк, сдвигая шлем на затылок. — И где же ты пробыл эти полчаса, а Мэлоун?

— Искал пропажу, — сухо произнес мастер. — Что же касается подробностей, то отчитываться по ним я буду только перед старшим суперинтендантом Максвеллом, поскольку именно он давал мне поручение. Если желаете большего, спрашивайте позволения у него. Заодно, быть может, и нам сэкономите время, доставив в Инвернесс меня и вот этого молодого джентльмена, — Мэлоун положил руку мне на плечо, чуть подталкивая вперед.

— Если я тебя куда и доставлю, то только в антимагических браслетах и до камеры в моем участке, — огрызнулся здоровяк и, ткнув пальцем в мою сторону, враждебно поинтересовался:

— Это, как я понимаю, Сандерс? Что-то он больше на побирушку из трущоб Гроссмаркет смахивает.

— Что поделать, — философски заметил Мэлоун, — внешний лоск это такая вещь, которую трудно приобрести, но легко потерять. Пробродяжив не менее месяца, даже сам принц Георг выглядел бы крайне сомнительной личностью. Впрочем, ритуал поиска не дал никаких поводов для разночтения, так что вы понимаете правильно. Это действительно Сандерс.

— Что-то я сомневаюсь, — рявкнул сержант, — в особенности когда гляжу на его нахальную морду. Впрочем, вот что. Я отвезу мальчишку к Максвеллу, и пускай тот сам разбирается. Что же касается тебя, Мэлоун, то ты останешься здесь. И только попробуй снова куда-либо исчезнуть. Из-под земли достану, можешь не сомневаться. Перкинс, останешься с ним. Лоусона… — сержант со злостью глянул на молодого констебля, — Лоусона я заберу с собой. Замену пришлю сразу, как только смогу. Ну-ка, иди сюда…

Фергюссон шагнул вперед, протягивая ко мне руку, и я инстинктивно отступила на шаг. Предупреждение Мэлоуна насчет молчания я отлично помнила и, наверное, честно продолжила бы молчать, если бы все это выяснение, кто куда кого и в каком состоянии повезет, не затрагивало мои личные интересы. Поэтому я громко заявила, стараясь придать голосу максимум уверенности:

— Я никуда не поеду без мастера Мэлоуна. И мне плевать, кто меня ищет. Если так сильно хотят найти, пусть сами приезжают сюда.

Пальцы Мэлоуна на моем плече сжались не хуже тисков.

— Сандерс, сделайте одолжение, вспомните, о чем я вас просил, и заткнитесь! — сквозь зубы прошипел маг.

— Но… — попыталась было возразить я, однако меня встряхнули так, что стало ясно: лучше и в самом деле продолжить молчать в тряпочку.

— Ты мне еще условия будешь ставить, сопляк? — протянул Фергюссон. — Ну-ка живо в кэб. Поедешь в Инвернесс как миленький.

Я покачала головой, собираясь с мыслями. Никуда ехать я, разумеется, не намеревалась. Во всяком случае, не при таком раскладе. Мои татуировки, к состоянию которых я теперь прислушивалась особенно тщательно, не отмечали никаких изменений, так что стоило надеяться, что дополнительных заклинаний с момента нашего с Мэлоуном появления в центре магического круга на меня не накладывали. Поэтому я решила, что, если придется, буду применять перстень и драпать в Эдинбург. Даже если мастер последует за мной, как это получилось с местом Силы, его присутствие я как-нибудь переживу. Зато это станет неплохой возможностью убраться подальше от инквизиции, поскольку у них-то никаких предпосылок для того, чтобы определить, куда именно я отправляюсь, уж точно не имеется.

Реакция Мэлоуна не заставила себя долго ждать. Готова поклясться, что я ничем — ни словом, ни жестом — не выказала своих намерений, однако маг, должно быть, прочитал мои мысли, потому что, стоило мне только начать выстраивать цепочку дальнейших действий, как он стиснул мое плечо еще крепче и еле слышно прошипел:

— Даже не вздумайте!

Сразу вслед за этим я почувствовала, как кожу в области запястий начало жечь — так навязчиво, как жгутся горчичные пластыри или же мази на основе змеиного яда, а мастер произнес уже вслух:

— Боюсь вас разочаровать, сержант Фергюссон, но мальчишку я передам только Максвеллу с рук на руки. Так что выбирайте, что вам больше по душе: либо мы отправляемся в Инвернесс всей компанией, либо вы отправляетесь за старшим суперинтендантом в одиночку, ну а мы с Сандерсом непременно дождемся вас здесь, хотя бы даже в обществе Перкинса. А для того, чтобы избавить вас от траты времени на перебор иных вариантов, скажу сразу: на мальчишке висит якорь, и снимать его я не намерен.

Фергюссона даже передернуло. В какой-то момент, глядя на то, как стремительно багровеет его физиономия, я решила, что сейчас он либо сорвется на крик, либо начнет силой утрамбовывать меня в кэб. С учетом численного превосходства инквизиторов это второе предположение не выглядело таким уж невероятным. Однако вопреки моим опасениям, сержант лишь раздраженно вытянул из кармана плоскую, похожую на табакерку коробочку и, вынув из нее прозрачный кристалл, провел им у меня перед лицом. Не знаю, что именно это должно было засвидетельствовать, однако какой-то результат, очевидно, все-таки был, потому что закончилось все тем, что сержант раздосадовано произнес:

— Вот сволочь! А с чего это ты, Мэлоун, вдруг решил мальчишку на привязь сажать? Испугался, что сбежит?

— Предполагал, что могут возникнуть проблемы, — с непрошибаемым спокойствием отозвался маг. — Ну, так что, господин сержант, вы уже решили, к чему более склонны? Или стоит еще дать времени на размышление?

Фергюссон насупился, что-то мучительно соображая, и, наконец, нехотя процедил сквозь зубы:

— Черт с тобой, Мэлоун. Если так рвешься сопровождать мальчишку, придется выделить тебе место, и пусть Максвелл сам решает, что с тобой делать. Живо в кэб оба. Лоусон, умойтесь, наконец, дьявол вас побери, и вспоминайте о своих должностных обязанностях. Перкинс, проследите, чтобы он вернулся хотя бы быстрее, чем за четверть часа!..

До конца дослушать раздачу ценных указаний мне не удалось, а все из-за Мэлоуна. Не растрачиваясь на словесные увещевания, мастер сгреб меня за шиворот и силком поставил на подножку кэба, после чего буквально втолкнул внутрь. Не упасть мне удалось лишь каким-то чудом.

— Послушайте, это, что, было обязательно? — возмутилась я. — Просто попросить было нельзя? Я, вообще-то, и самостоятельно передвигаться могу.

— Самостоятельно вы пока что можете разве что ворон ловить, — вполголоса ответил Мэлоун, устраиваясь на сидении напротив меня, спиной к вознице. — Это у вас неплохо выходит. А в присутствии Фергюссона соизвольте сидеть тихо, как мышь. Вы сейчас не в том положении, чтобы ставить условия.

— Конечно, куда уж мне до вас, мастер, — не сдержавшись, съязвила я.

Мэлоун криво усмехнулся.

— Это определенно не те вещи, которые следует сравнивать, Доу, — произнес он и отвернулся к окну.

Я тоже демонстративно занялась изучением прикрывавшей окно бархатной занавески, края которой за время длительной эксплуатации успели вытереться до нитей основы. Наверное, именно за счет подобных мелочей и происходит разрушение волшебных образов. Так же, как когда-то первое электрическое освещение развеяло магическое очарование балов, с бесстрастной откровенностью показав морщины, нездоровый цвет лица и несвежесть платья светских львов и львиц, так и сейчас при ближайшем рассмотрении кэб инквизиции переставал казаться мне чем-то удивительным. Повозка как повозка, видавшая виды и, скорее всего, давно самортизированная, если в этом мире успела сложиться привычная мне система бухгалтерии. Что же касается способности летать, то сама по себе, в качестве сферического коня в вакууме, она, конечно, была занятна, однако на практике отсутствие хотя бы ремней безопасности делало это удовольствие крайне сомнительным. Во всяком случае, с моей точки зрения, которая на данный момент, похоже, никого особо не интересовала.

На то, чтобы привести Лоусона в транспортабельное состояние, у инквизиторов ушло куда менее отведенной сержантом Фергюссоном четверти часа. По моим оценкам еще не успело пройти десяти минут, как вся оставшаяся троица так же разместилась в кэбе. Мне выпала сомнительная честь сидеть рядом с сержантом, а вот Мэлоуну даже с его отнюдь не богатырским сложением оказалось трудновато уместиться на одном сидении с двумя констеблями. Я хотела было в порядке жеста доброй воли предложить мастеру поменяться местами, но потом представила, как всю дорогу, которая еще неизвестно сколько займет по времени, мне придется созерцать мрачную физиономию Фергюссона, и быстро отказалась от этой мысли. Тем более Мэлоун буквально только что просил меня в присутствии сержанта прикидываться ветошью, так что сам виноват.

Еще я успела отметить, что даже после всех усилий, приложенных Перкинсом и Фергюссоном, Лоусон все равно выглядит прескверно, и что дорога нам, по всей видимости, предстоит веселая. А потом кэб тронулся. Его постепенно ускоряющееся движение более всего напомнило мне старт самолета, когда по мере разбега крылатой машины частота и сила вибрации корпуса увеличивается, а в момент отрыва от земли вдруг резко сходит на нет. Ощущения были настолько знакомы и привычны, что могли бы послужить успокаивающим фактором, в особенности если закрыть глаза и заняться самоубеждением насчет салона самолета и стюардессы с напитками. Наверное, именно так я и поступила бы, если бы меня не угораздило выглянуть в окно прежде, чем идея аутотренинга оформилась окончательно. После этого стало как-то не до аутотренингов, потому что по ту сторону тонкого оконного стекла творилось что-то совсем уж невообразимое. Вместо того чтобы медленно уплыть из поля зрения, земля вдруг резко ушла вниз, а небо, разом затянувшееся грозовыми облаками, приобрело такие невероятные цвета, что мне только и оставалось, что рассматривать его в полнейшем ступоре. При всей своей необычности зрелище оставляло гнетущее впечатление. Конечно, атмосферные явления и в реальной жизни бывают весьма грандиозными, а уж после фантастических 3d-фильмов, в которых компьютерную графику совали всюду, куда только можно и куда нельзя тоже, казалось бы, удивляться больше ничему не стоило… Тем не менее, многоярусные, клубящиеся и постоянно меняющие форму тучи с расцветкой, варьирующей от цвета гниющего мяса до цвета венозной крови все равно вызвали у меня неприязнь и тревогу вперемешку с постепенно усиливающимся чувством клаустрофобии. Как ни странно, ни за кем из своих попутчиков я подобной реакции не заметила, так что это, наверное, было делом привычки. Но даже тучи сами по себе были не самой большой неприятностью. Чем дальше в небо уносил нас кэб, тем темнее становились краски, и тем большее волнение наблюдалось среди облачной массы. Временами тучи вскипали, формируя вращающиеся воронки, а окончательно меня добил тот момент, когда две облачные громады ненадолго расступились, и в образовавшемся проеме я увидела звездную бездну. Не кромешную тьму, слегка оживленную искорками звезд, доступных восприятию невооруженным глазом, а то наполненное светом и облаками космической пыли пространство, каким оно представало на фотографиях, сделанных телескопами в нескольких диапазонах света. Вот только в то время как фотографии оставались неподвижными, здесь, в реальности, все двигалось и изменялось, как будто миллионы лет развития вселенной по чьей-то прихоти сжались в считанные минуты. Чувствуя усиливающееся головокружение, я отвернулась от окна и зацепилась взглядом за занавеску. Ее старая ткань своей обыденностью сейчас успокаивала, служа своеобразным маячком, удерживающим меня на грани здравого рассудка.

Наш путь занял, казалось, целую вечность, и за это время я успела досконально изучить все изъяны висевшего у меня перед носом полотнища, подспудно ожидая каких-нибудь неприятностей. Даже в моем родном мире, после ста с лишним лет развития авиастроения, когда самолеты превзошли по размерам небольшие дома, турбулентность никто не отменял. Но если для наших самолетов вихревые воздушные потоки по большей части были не опасны в силу размеров и конструкции летательных аппаратов, то о том, как в случае чего должно болтать ни разу не аэродинамичный экипаж размерами чуть больше легкового автомобиля, мне не хотелось даже думать. И хотя, вопреки опасениям, полет сквозь грозовые облака прошел достаточно спокойно, а приземление оказалось не жестче, чем стандартная посадка обычного самолета, возможность покинуть тесный салон кэба меня порадовала. Ну, то есть это я так решила, что можно выходить, однако Мэлоун меня обломал.

— Оставайтесь на месте, Доу, — сквозь зубы бросил он, стоило мне только потянуться к двери. — Это не Инвернесс.

— А зачем мы тогда вообще сюда приехали? — возмущенно спросила я, но мастер не ответил. Сам Мэлоун, кстати, из кэба вышел, не забыв захлопнуть дверцу у меня перед носом. Сквозь стекло я видела, как маг перекинулся парой слов с Фергюссоном, после чего, покачав головой, остался возле экипажа, а сержант направился к приземистому зданию, в котором в паре окон теплился слабый желтоватый свет. Вскоре он возвратился, снова в сопровождении двух констеблей, только теперь это уже были не Перкинс с Лоусоном, а совершенно незнакомые мне люди.

Следующий отрезок пути, по ощущениям, оказался еще дольше предыдущего. Инквизиторы хмуро отмалчивались, Мэлоун, казалось, вообще задремал, а я продолжала мрачно созерцать уже приевшуюся занавеску, размышляя о том, что подумает мастер Нолан, обнаружив утром, что меня нет в лавке. Все-таки жаль, что не получилось оставить для старика объяснительную записку. Нехорошо это выглядело, почти как предательство. Кто-то, возможно, скажет, что беспокоиться следовало совсем о другом, но перебирать все возможные варианты ближайших перспектив в тот момент у меня не было никаких сил. Кроме того, повлиять на развитие событий я все равно никак не могла, поэтому решила разбираться с неприятностями по мере их возникновения. В идеале, наверное, стоило бы последовать примеру Мэлоуна и попытаться хоть немного поспать, однако после нервной встряски сон у меня отшибло напрочь. Поэтому, выбрав, как говорится, из двух зол меньшее, я продолжила мучать занавеску.

Наконец, кэб снова начал заходить на посадку. За окном потемнело, и я с трудом различила внизу крыши строений. Город, в который мы прибыли, был, кажется, больше предыдущего, однако освещение в нем так же отсутствовало. Коснувшись земли, мы подкатили по темной улице к подъезду двухэтажного дома. Констебли и Фергюссон выбрались наружу. Я вопросительно посмотрела на мастера, и тот, кивнув, коротко бросил:

— Выходите.

На улице было определенно теплее, чем возле дома Мэлоуна, однако воздух оказался не таким свежим. В нем ощущался слабый неприятный запашок, напоминающий запах от прорвавшейся или наоборот засорившейся канализации. Я брезгливо повела носом и поспешила за инквизиторами, которые уже добрались до входной двери дома и теперь настойчиво колотили в нее, требуя открыть. К тому моменту, как мы с Мэлоуном к ним присоединились, дверь открылась, и очередной человек в униформе пропустил нас внутрь здания.

— Максвелл еще не прибыл? — спросил Фергюссон, едва переступив порог. Получив отрицательный ответ, он ехидно осклабился и, указав констеблю на нас с Мэлоуном, распорядился:

— В таком случае деньте куда-нибудь вот этих двух до прибытия господина старшего суперинтенданта.

— А, это опять ты… — мрачно сказал инвернесский констебль, заметив мастера, потом без особого интереса посмотрел на меня и приказал следовать за ним. Мы прошли по узкому коридору, спустились на несколько ступеней и оказались перед обшарпанной дверью, за которой обнаружилась комната с голыми стенами, посреди которой стоял один стол, два стула, и больше ничего. Освещения в ней, кажется, не предполагалось.

— Свет хотя бы оставьте, — подтверждая мои догадки, попросил Мэлоун.

— Ты, что, в браслетах? — враждебно осведомился констебль. — Нет? Значит, сам разберешься.

Дверь за нами захлопнулась, послышался скрежет защелкнувшегося замка. На несколько мгновений стало совершенно темно, если не считать слабого рассеянного свечения, вырисовывавшего крохотное зарешеченное окошко, расположенное высоко под потолком. Затем на ладони у Мэлоуна затеплился язычок канделы. Мастер подошел к столу, позволил пламени перепрыгнуть на столешницу, после чего, указав на ближайший ко мне стул, сухо сказал:

— Ну что ж, Доу, располагайтесь.

— Нас арестовали? — спросила я, не трогаясь с места.

— Еще нет, — коротко ответил Мэлоун, устраиваясь за столом.

— В таком случае почему нас здесь заперли?

— А вы чего ожидали? — иронично поинтересовался Мэлоун, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. — Кресла у камина и ужина с французским вином? Возможно, что-то из этого вы и получите после уточнения своего статуса, но для начала все равно придется дождаться появления Максвелла. С меньшими чинами говорить о вашей проблеме не только бесполезно, но и опасно.

— И как долго нам его ждать?

Мастер едва заметно пожал плечами.

— Все зависит от того, послал ли Фергюссон из Страткаррона голубя с сообщением о том, что мы направляемся в Инвернесс, и переслали ли это сообщение Максвеллу. Если да, то есть шанс, что он появится в ближайшее время, поскольку заинтересован в скорейшем обнаружении Сандерса. Если же нет, значит придется дожидаться утра.

Я нервно поежилась и сделала несколько шагов вдоль стены, глядя на черную решетку, расчерчивающую окно на ровные квадраты — точь-в-точь готовое поле для игры в крестики-нолики. Непрошибаемое спокойствие Мэлоуна было мне не понятно. Впрочем, судя по реакции инвернесского констебля, он был в этом заведении нередким гостем, так что времени для адаптации, наверное, вполне могло хватить. Мне в этом отношении было хуже. В родном мире мне доводилось общаться и со следователями, и с налоговыми инспекторами, и даже с представителями федеральной службы безопасности, но там эта необходимость воспринималась проще и… как-то привычнее что ли. Здесь же все было по-другому, и невозможность повлиять на ситуацию понемногу начинала сводить меня с ума.

Я дважды прошлась от одной голой стенки до другой, пытаясь отвлечься от навязчивых мыслей, и остановилась было под окном, но с улицы так ощутимо несло канализацией, что в конце концов я не выдержала и вернулась обратно к столу, устроившись напротив Мэлоуна. Тот сидел неподвижно, полуприкрыв глаза, и никак не реагировал на мои перемещения. Ну и ладно, не слишком-то хотелось.

Подперев щеку кулаком и глядя на колеблющийся язычок пламени, я снова задумалась, не правильнее ли все-таки будет не дожидаться появления старшего суперинтенданта и попробовать удрать прямо сейчас, пока есть такая возможность. Тем более что мастер, кажется, снял контроль, потому что татуировки вели себя спокойно.

— Я бы не советовал вам этого делать, — произнес Мэлоун, и, подняв взгляд, я обнаружила, что он внимательно смотрит на меня. Его глаза блестели, отражая огонь, хотя из-за скудного освещения я так и не смогла разобрать, какого они сейчас цвета.

— Чего именно «этого»? — на всякий случай уточнила я.

— Снова пытаться сбежать. Вне зависимости от результата эта попытка лишь ухудшит положение дел.

— А с чего вы взяли, что я вообще собираюсь куда-то убегать? У меня такого даже в мыслях не было, — парировала я и только потом задумалась, а какими еще незадекларированными способностями мог обладать мастер, и не относится ли к ним, например, телепатия в том виде, в каком ее понимали в нашем мире, потому что одно дело иметь возможность видеть чужие воспоминания, и совсем другое… Да нет, ерунда…

— С вашей мимикой, Доу, — без тени улыбки произнес Мэлоун, — не требуется никакого навыка чтения мыслей. Все и так ясно по лицу. Поэтому повторю еще раз: не вздумайте пытаться сбежать, в особенности не пытайтесь сделать этого при помощи магии.

— Почему например? — спросила я.

— Потому, что на данный момент вы все еще считаетесь пострадавшей стороной, и как пострадавшая сторона должны в первую очередь быть заинтересованы в прояснении обстоятельств. Попытка уклониться от расследования вызовет ненужные вопросы о возможности вашей личной причастности к происшествию, а демонстрация свободного владения заклинаниями эти вопросы лишь удвоит.

— Вы хотите сказать, что инквизиция может решить, будто я сама переместилась в тело ребенка? — опешила я. — Но я этого не делала, вы же видели! Да и зачем бы мне заниматься подобной ерундой?

— Причины могут быть разными, — отозвался Мэлоун. — Например, необходимость временно уйти на дно может стать не самой худшей из них. Выбор для подобной цели малолетнего беспризорника, которого никто не хватится, был бы вполне логичен. Правда, Сандерс в полном смысле слова беспризорником не являлся, но это несоответствие можно списать на фатальное невезение и недостаточную информированность того, кто проводил ритуал.

Последние фразы были произнесены настолько многозначительно, что я, не выдержав, вскочила на ноги.

— Сядьте, Доу, — сказал Мэлоун, прежде чем я успела начать возмущаться в голос. — Я, кажется, не сказал, что ритуал проводили вы. Но именно таким будет ход мыслей инквизиции, вернее мог бы быть. К счастью для вас, вы не имеете ни малейшего представления о том, как обращаться с приобретенными способностями, что, в общем-то, неудивительно для выходца из мира, в котором напрочь отсутствует магия.

— Но ведь я уже имею такое представление, — тоскливо возразила я. — И даже применяла их по назначению.

— Разве? Что-то не припомню такого момента. Полагаю, вы все же ошибаетесь, выдавая желаемое за действительное.

Я открыла было рот, собираясь поинтересоваться, когда именно мастер успел обзавестись склерозом, но так ничего и не спросила, потому что поняла, на что именно намекает Мэлоун.

— Да, пожалуй, вы правы, — пробормотала я, опять усаживаясь и опуская взгляд, — я понятия не имею, для чего предназначены эти мои новые украшения. Хотя обрести такое понятие, конечно, хотелось бы.

Мастер промолчал, и мне не осталось ничего, кроме как смириться и ждать дальнейшего развития событий. Ждать, впрочем, пришлось недолго: должно быть, голубем или еще каким способом, но старшего суперинтенданта все же известили о нашем прибытии, и это известие показалось ему достаточно важным, чтобы посреди ночи покинуть дом и прибыть на рабочее место.

По моим субъективным ощущениям прошло всего минут сорок, когда дверь снова открылась, и все тот же констебль приказал нам следовать за ним.

Кабинет старшего суперинтенданта выглядел куда дружелюбнее той камеры, в которой нам с Мэлоуном пришлось коротать время, да и сам Максвелл по первому впечатлению показался мне не таким опасным, как его успело нарисовать мое воображение. Вместо Торквемады в дверях кабинета нас встретил грузный пожилой человек с добродушным лицом.

— Мэлоун! Значит, тебе все же удалось его отыскать! — с ощутимым облегчением воскликнул он, едва завидев меня. — Вот уж действительно хорошая новость для любого времени суток!

— Да, сэр, — согласился мастер и продолжил только после того, как входные двери за нами окончательно закрылись. — Только радоваться вам, думаю, пока рановато. Потому что это уже не Сандерс, хотя тело, действительно, принадлежит именно ему.

Выражение лица Максвелла стоило видеть, и на какой-то момент мне даже стало жаль инквизитора. Похоже, мальчишка, действительно, был ему зачем-то крайне нужен. Либо не ему, а кому-то, перед кем ему предстояло отчитываться. В любом случае старшего суперинтенданта, похоже, только что посетил большой облом.

— Что значит, не Сандерс? — спросил Максвелл с еще ощутимым проблеском надежды. — Ведь это же не зомби и не голем, как я погляжу.

Мастер кивнул, и старший суперинтендант, очевидно, вспомнив о своем статусе, осведомился уже требовательно:

— В таком случае кто это такой?

Мэлоун глянул было на меня, но я, решив не проверять, последует ли за этим приказ говорить или нет, отчаянно замотала головой и жалобно протянула.

— Мастер, если вас не затруднит, объясните, пожалуйста, сами. Вы в этих делах лучше разбираетесь. А на вопросы, если они возникнут, я отвечу. Честное слово.

У меня почему-то была уверенность, что мужчина пошлет меня вместе с моей просьбой одним известным маршрутом, однако я ошиблась. За объяснения мастер все-таки взялся. Максвелл дослушивал его рассказ уже сидя за столом и накапав в стакан с водой какого-то едко пахнущего снадобья.

— Знаешь, Мэлоун, — тоскливо-обреченным голосом сказал он, когда мастер умолк, — а ведь я не далее как сегодня днем думал, не пора ли мне уходить на покой. Тяжеловато становится, и все такое… Долго думал, похоже. Стоило это сделать сразу, как только Боллингхэм у меня на пороге появился. Ведь знал же, старый дурак, что от Сандерсов и всего, что с ними связано, добра ждать не стоит. И вот, извольте, дождался.

Закончив тираду, Максвелл снова взялся за бокал с остатками разведенных водой сердечных капель и заглянул в него, словно надеясь отыскать на дне почившую там истину. Так ничего и не обнаружив, он раздраженно отставил снадобье в сторону и, сцепив пальцы на животе, принялся внимательно рассматривать съежившегося в кресле мальчишку. Недовольство старшего суперинтенданта угадывалось без особого труда и было вполне объяснимо. То, как быстро прибыл Максвелл, вытряхнутый посреди ночи из теплой постели, лишний раз свидетельствовало, что старшему суперинтенданту чертовски хотелось поскорее развязаться с делом о пропавшем Сандерсе. В этом вопросе Джед был с ним как никогда согласен, однако данному единодушному желанию, похоже, не суждено было исполниться. С самого начала, как только подтвердилось странное заявление Доу-Сандерса о том, что он является не тем, кем кажется, Джеду стало ясно, что простым обнаружением тела, ранее принадлежавшего ребенку, дело не закончится. Единственное, на что, пожалуй, еще можно было рассчитывать, так это на то, что Максвелл по какой-либо причине сочтет необходимым продолжить расследование самостоятельно, без стороннего вмешательства. Хотя по вероятности это было бы равноценно тому, как если бы Фергюссон вдруг изъявил желание вести отвлеченные беседы о тайнах мироздания, иными словами близилось к нулю.

Спустя пару минут напряженного молчания Максвелл, наконец, оживился, кашлянул и со сдержанной вежливостью уточнил:

— Значит, вы уже получили в палате магических родов бумаги, подтверждающие ваши права наследования титула… мадам?

Доу — Джед поймал себя на том, что подсознательно все еще продолжает воспринимать его как малолетнего беспризорника из лавки Проныры Нолана — до сих пор честно соблюдавший раннюю договоренность и благоразумно отмалчивавшийся, кивнул с жалобным видом и добавил вслух:

— Да, сэр.

— Вы можете их предъявить?

— Да, сэр. Вот.

Мальчишка вытащил из-за пазухи объемный пакет, захваченный из ветхого охотничьего домика, и протянул его старшему суперинтенданту. Максвелл вытряхнул документы на стол, внимательно просмотрел их и возвратил обратно Доу, всеми силами пытаясь скрыть обеспокоенность.

— Бумаги оформлены идеально, — заметил он. — Вы готовили их самостоятельно?

— Нет, сэр. Этим занималась одна нотариальная контора.

— Хм… Вы наняли нотариусов? Кого именно, если не секрет? Это кто-то из Инвернесса?

— Нет, сэр. Эта контора расположена в Эдинбурге и принадлежит лепреконам.

Максвелл нервно шевельнул усами.

— Вот как. В Эдинбурге, значит? А не могли бы вы более конкретно уточнить их адрес?

— Извините, сэр, — твердо заявил Доу после небольшого замешательства, — но, если возможно, мне бы не хотелось делать дальнейших уточнений. Все-таки это была частная сделка.

Джед подавил усмешку, глядя на недовольную гримасу Максвелла. Причина столь глубокого интереса старшего суперинтенданта была ясна как божий день: само по себе наличие у одной из замешанных в происшествие сторон титула главы Рода, пускай даже самого захудалого, обещало представителям конгрегации дополнительную головную боль в случае огласки. А если к этому добавить иномирное происхождение сущности, сейчас обретавшейся в теле Сандерса-младшего, и на редкость доверительные отношения, столь внезапно сложившиеся у нее с лепреконами, то было от чего прийти в задумчивость. Что бы там ни считал сам Доу, убедить лепреконов принять долговую расписку от человека, находящегося в его положении, при отсутствии как денег, так и перспектив их получения, было не так-то просто. А в данном случае убеждений не потребовалось вовсе, напротив предложение, почти не прикрытое, исходило от представителя малого народца. Иными словами, лепреконов должна была очень сильно чем-то заинтересовать именно женщина, пришедшая или же призванная в эту реальность в ночь на Белтайн. И причина интереса едва ли была в титуле, унаследованном от нищего Рода, последние представители которого затерялись глубоко в веках. Это могло иметь значение для Максвелла, возможно, для Консорциума, но определенно не для малого народца, всегда с гордостью отмечавшего свою независимость от «соли земли» человеческого общества. Джед не был уверен, что те же самые Сандерсы, или даже кто-либо из коллег сэра Генри-старшего по Палате Лордов, сумели бы добиться подобного. То есть расписку, окажись она необходима, они, несомненно, получили бы, но только по их собственному настоятельному требованию и посредством определенных усилий, а не по инициативе кого-либо из лепреконов. Так что, с какой стороны ни посмотри, итог встречи Доу и старого нотариуса выглядел одинаково странным.

Во всяком случае, таким было мнение Джеда. О чем именно думал Максвелл, точно сказать было затруднительно, но, скорее всего, ход его мыслей все-таки был схожим. Немного помедлив, старший суперинтендант пробормотал себе под нос «Просто великолепно», решительно поднялся из-за стола и, приоткрыв дверь кабинета, крикнул:

— Брайс!

В дверном проеме тут же, как чертик из табакерки, возник дежурный констебль, должно быть обретавшийся где-то поблизости.

— Брайс, мне нужен почтовый голубь. Срочно. И передай Хоггарту, чтобы зашел ко мне сразу, как только прибудет.

Констебль, козырнув, исчез, а Максвелл, вернувшись за стол, взял из стопки цветной веленевой бумаги «на каждый день», все больше входившей в моду на территории королевства, светло-розовый листок, который, впрочем, почти сразу же был заменен на серый, более приличествующий наступившей среде. Быстро набросав несколько строк, Максвелл промокнул написанное и, вложив записку в конверт, запечатал его красной сургучной печатью, подтверждающей деловой характер послания. К этому моменту Брайс как раз успел возвратиться с клеткой. Старший суперинтендант закрепил латунным кольцом конверт на лапе голубя и, четко произнеся «Сэру Амброзу Боллингхэму лично», выбросил птицу в окно. Захлопав крыльями, та скрылась в темноте, а Максвелл снова опустился в кресло и сказал:

— Что ж, будем ждать.

— Если он все еще в Эдинбурге, ждать придется долго, — заметил Джед.

— А если уже в Лондоне или на континенте, то еще дольше, — сухо ответил Максвелл. — Однако поставить его в известность все равно необходимо, тем более о таком из ряда вон выходящем случае. Даже безотносительно Сандерсов, дела, в которых столь откровенно замешаны запретные искусства, ведутся лишь под надзором Консорциума. Так что пускай принимает решение о дальнейших действиях сам.

В дверь вежливо постучали.

— Войдите! — крикнул Максвелл.

Дверь отворилась, и в кабинет заглянул секретарь Максвелла Грэг Хоггарт. По всей видимости, будучи разбуженным известием о находке, старший суперинтендант рассудил, что негоже ему будет колобродить в одиночку, так что эта ночь обещала быть неспокойной для многих представителей инквизиции.

— Сэр, вы вызывали меня, — сказал Хоггарт с легким поклоном, невозмутимо осмотрев посетителей, которых трудно было ожидать встретить в кабинете старшего суперинтенданта в столь позднее время.

— Да, вызывал, — подтвердил Максвелл. — Грэг, будь добр, свяжись с заведением Коломбо. Мне необходимо сделать срочный заказ с доставкой. Какой именно, сейчас решим.

Хоггарт вытащил из нагрудного кармана записную книжку и карандаш, а старший суперинтендант обратился к Доу:

— У вас есть какое-либо предпочтение относительно позднего ужина?

Мальчишка недоуменно заморгал, не сразу сообразив, чего от него хотят, и лишь после повторного вопроса смущенно пробормотал:

— Нет, сэр. Спасибо, сэр.

Максвелл обернулся к Джеду.

— А что насчет тебя, Мэлоун? Ты сейчас осилишь что-нибудь кроме кофе?

Джед молча покачал головой. К сожалению последствия от применения ритуальных фимиамов не сходили на нет так быстро. Из-за выработанной привычки они не были столь острыми, как у того же Лоусона, однако измененное состояние все равно присутствовало, и по прошлому опыту мастер знал, что с приемом пищи следует еще повременить.

— Что ж, ясно, — кивнул Максвелл. — Грэг, в таком случае закажи один полный ужин. Блюда на усмотрение Коломбо, только уточни, чтобы сильно не усердствовал и рассчитывал объем на десятилетнего ребенка. И сделай нам крепкого кофе. Он определенно не помешает.

Секретарь слегка поклонился и покинул кабинет. Как только за ним закрылась дверь, Максвелл снова обратился к Доу:

— А теперь, мадам, если не возражаете, я бы хотел уточнить некоторые детали.

Прикрыв глаза, Джед слушал, как Максвелл по второму кругу расспрашивает Доу о подробностях его пробуждения в пустошах близ Свордейла. Впрочем, пользы от этих расспросов все равно не было. Самое большее, о чем мог рассказать и честно рассказывал мальчишка, так это о скверном самочувствии, естественном для периода адаптации к новому телу, помноженном в придачу на паршивое состояние этого самого тела. Ничего нового и ничего сверх того, что Джеду удалось увидеть при просмотре воспоминаний Доу.

— Значит, восстановить воспоминания нет никакой возможности? — наконец, сдался Максвелл. — Мэлоун, очнись! Прежде чем ты окончательно заснешь, мне хотелось бы услышать твой вердикт.

Джед, сощурившись, посмотрел на старшего суперинтенданта. Слабое освещение кабинета начинало резать глаза. Максвелл, разумеется, не хуже мастера знал, что сонное состояние здесь ни при чем, хотя был прав в том моменте, что лучшим выходом для Джеда сейчас было бы хорошенько выспаться. Вот только для начала следовало, как минимум, возвратиться в Морвих, а до прибытия Боллингхэма об этом оставалось только мечтать. Максвелл не позволил бы Джеду уйти даже имея на руках полную картину происшествия, и уж тем более сейчас, когда в деле имелось столько неясностей. Что же касалось вердикта…

— Не хотелось бы быть категоричным, сэр, — сказал мастер вслух, — но мне этого добиться не удалось. Повреждения части полотна воспоминаний, соответствующей ночи на Белтайн, слишком серьезны. Если желаете, можете дать шанс вашим специалистам, хотя сомневаюсь, что они придут к иным выводам.

— Делать это в любом случае придется, — ответил Максвелл. — Мне бы твоих слов хватило, но не уверен, что их хватит сэру Амброзу. Кроме того появление дополнительных свидетельств о стороннем вмешательстве и отсутствии личной заинтересованности в состоявшемся обмене телами так же в интересах леди Маргарет. Они определенно не помешают в случае, если Консорциумом будет поставлен вопрос о возможности применения принудительного экзорцизма.

При упоминании об экзорцизме Доу съежился, как от удара. Трудно сказать, какое именно представление о данной процедуре мог иметь выходец из мира, в котором полностью отсутствовала магия, однако ни с чем хорошим она у него явно не ассоциировалась. И совершенно правильно не ассоциировалась.

— Надеюсь, что в первую очередь сэр Амброз будет руководствоваться здравым смыслом, — заметил Джед в том числе и для того, чтобы немного успокоить мальчишку. — Экзорцизм сейчас ровным счетом ничего не решит, поскольку после его проведения вместо тела Сандерса с обретающейся в нем чужой сущностью Консорциум получит труп Сандерса, годный разве что для бальзамирования. Не уверен, что это равноценный обмен, хотя сэру Амброзу, конечно, виднее.

Максвелл нервно шевельнул усами.

— Я-то с тобой полностью согласен… — начал он и осекся, когда в кабинете, привнеся с собой запах свежесваренного кофе, появился Хоггарт и принялся невозмутимо сервировать кофейный столик. Старший суперинтендант проследил за тем, как на низком палисандровом столике появляются три чашки, масленка, сахарница и прочие необходимые мелочи, и только после того, как секретарь вышел, быстро закончил:

— …но не считаю себя вправе говорить за кого-либо из Консорциума. Сэр Амброз, конечно, весьма разумный джентльмен, однако любое разумное решение основывается в первую очередь на доказательствах. Впрочем, думаю, что как раз их будет более чем достаточно.

Дверь кабинета снова открылась, Хоггарт внес серебряный поднос с кофейником, разлил крепко заваренный напиток по чашкам, оставил наполовину опустошенный кофейник на столике и ушел уже окончательно. Трапеза проходила в напряженной атмосфере. Джед отмалчивался, мелкими глотками цедя несладкий черный кофе. Максвелл, доигрывая роль гостеприимного хозяина, попытался было завести светскую беседу, но безрезультатно. Доу, выглядевший окончательно выбитым из колеи, ее не поддержал и едва надкусил один из разложенных перед ним на блюдце тостов. Поэтому неожиданный резкий стук в оконное стекло был воспринят старшим суперинтендантом с облегчением. Пробормотав дежурные извинения, Максвелл подошел к окну и распахнул его настежь. На подоконнике сидел, нахохлившись, почтовый голубь. Тот самый, которого получасом раньше старший суперинтендант отправлял с запиской.

— Быстро он, — заметил Джед. — А где же тогда сэр Амброз? Стоит у порога, дожидаясь боя часов?

— Где бы он ни был, — ответил Максвелл, осматривая прижатый кольцом конверт, так и оставшийся нетронутым, — это место явно находится за пределами доступности обычной почты. Голубь не смог определить адреса. Что ж, придется идти более длинным путем. Вестминстер, штаб-квартира Консорциума дисциплины магических искусств.

Однако птица вместо того, чтобы снова подняться в воздух, защелкала клювом, намекая, что не отказалась бы от морального поощрения.

— Ах ты негодник, — покачал головой Максвелл, открыл ящик письменного стола, достал оттуда несколько полосок сушеного мяса и бросил их на подоконник перед птицей. Кормить ее с руки было бы не лучшим решением. Почтовый голубь склонил голову набок, осматривая подношение рубиновым глазом, быстро склевал мясо и, захлопав крыльями, снялся с места, уверенно беря курс на юг.

Максвелл обтер руки платком, кашлянул и после секундной заминки обратился к Доу:

— Мадам, со всем уважением, могу ли я попросить вас на время переместиться в приемную? Грэг и Брайс, несомненно, с удовольствием составят вам компанию, а нам с Мэлоуном необходимо переговорить с глазу на глаз.

— Да, конечно, сэр, — вяло ответил мальчишка, сползая с кресла.

— Доу! — окликнул его Джед. — Только без фокусов, учтите.

— Да, мастер Мэлоун, — устало отозвался Доу. — Я помню. Можете не беспокоиться.

Максвелл выглянул в приемную, дав Хоггарту распоряжение сразу же после прибытия заказа от Коломбо накрыть стол прямо там, и аккуратно прикрыл дверь, стараясь отсечь любую возможность для подслушивания.

— Похоже, тебе куда значительнее повезло в поиске общего с ней языка, — заметил Максвелл, обращаясь к Мэлоуну.

Джед пожал плечами, не видя необходимости пояснять очевидное. Например, то, что в настоящий момент Доу, как утопающий за соломинку, цеплялся за любого, кто, по его мнению, мог бы оказать ему помощь. И по какой-то причине доверять представителям инквизиции он был не расположен.

— А все-таки, где именно ты ее отыскал? Изначально, до момента ее побега к родовому месту Силы?

— Какая разница? — нехотя ответил Джед. — Это не имеет ни малейшего отношения к делу. Он… Она назвалась Джоном Доу и нанялась в подмастерья к одному аптекарю все в том же Эдинбурге. Вполне здравое решение для человека, ограниченного в средствах. Кстати, аптекарь так ничего и не заподозрил, считая ее обычным ребенком, хотя и сверх меры одаренным.

Максвелл насторожился.

— Что еще за аптекарь? Он присутствовал при обнаружении Сандерса?

— Нет, не присутствовал, так что утром его определенно будет ждать неприятный сюрприз, если, конечно, вы не намерены позволить мальчишке вернуться на рабочее место. Решать вам, но, если хотите знать мое мнение, то, раз уж прибытие сэра Амброза откладывается, это было бы вполне допустимо. Деваться ему все равно некуда, а до сих пор он поступал разумно, не горя желанием раскрывать свою истинную ипостась перед первым встречным. Если уж не хотите его полностью отпускать, то следует хотя бы дать возможность рассчитаться с работодателем так, чтобы Джон Доу мог уйти со сцены, не вызывая вопросов.

Максвелл задумчиво откинулся на спинку массивного палисандрового кресла, выстукивая пальцами незамысловатую мелодию на подлокотнике.

— Да, в этом предложении определенно присутствует рациональное зерно, — наконец, согласился он. — Так что все-таки с этим аптекарем? Ты уверен, что у него не возникало никаких подозрений?

— Вполне. Появись у него хоть малейшее сомнение, мальчишку он бы при себе не оставил ни из каких соображений гуманизма. Однако сомнений не было. Если уж на то пошло, в тот момент Джон Доу был настолько убедителен, что даже меня ввел в заблуждение.

Ритмичная мелодия прервалась. Старший суперинтендант, прищурившись, посмотрел на сидевшего напротив него мага.

— Что-то мне подсказывает, Мэлоун, — слегка растягивая слова, произнес он, — что под «тем моментом» ты подразумеваешь отнюдь не нынешнюю ночь. Значит, ты уже видел этого Доу раньше?

— Да, видел, — признал Джед. — Причем не только видел, но и лечил. Только кто же мог знать, что тот доходяга с плохо сросшимися ребрами окажется Сандерсом? Вы сами могли убедиться, что ребенок не похож ни на мать, ни на отца. И подозрений он, действительно, не вызывал. Во всяком случае, не больше, чем обычный бродяжка, попавший кому-то под горячую руку.

Максвелл озадаченно хмыкнул.

— Да, пожалуй, ты прав, — пробормотал он. — Хотя я все сильнее начинаю задумываться, что еще я смогу узнать, если начну задавать правильные вопросы.

— Полагаю, что ничего нового, сэр, — сухо ответил Джед. — Кстати, в связи с изменившимися обстоятельствами… вы все еще настаиваете, что всем нам следует дожидаться прибытия сэра Амброза непосредственно в вашем кабинете? Может, все-таки стоит пока разойтись? Даю слово прибыть в Инвернесс сразу, как только возникнет необходимость. Готов — так уж и быть — даже смириться с очередным конвоем сержанта Фергюссона, если по-другому не выйдет. Если нет, то выделите хотя бы койку в тюремной камере, где можно поспать, потому что иначе, боюсь, к тому моменту, как у сэра Амброза возникнут вопросы, от меня уже будет мало проку. Да и мальчишке отдохнуть тоже не помешало бы.

Джед не был уверен, что Максвелл пойдет ему навстречу, однако попытаться все-таки стоило, тем более что старший суперинтендант, похоже, так же начинал понимать абсурдность сложившейся ситуации.

— Что касается тюремных коек, то это, пожалуй, перебор, — задумчиво сказал Максвелл. — Однако из Инвернесса вам действительно можно было бы на время исчезнуть, поскольку я не знаю, насколько быстро в Консорциуме дадут ход моему сообщению, в особенности если сэр Амброз в отъезде. Собственно говоря, об этом я и собирался с тобой перемолвиться. Что-то мне подсказывает, что нашу с тобой находку стоило бы до прибытия Боллингхэма убрать подальше от посторонних глаз, и думаю, Морвих сейчас мог бы стать вполне подходящим убежищем для леди Маргарет в ее нынешней ипостаси. Если ты, конечно, не против.

— Что, простите? — переспросил Джед, решив, что ослышался или неправильно понял идею старшего суперинтенданта. — И что же, по-вашему, она должна делать в Морвихе? Снять комнату в таверне Крэнстона, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания? Вы сами хоть в это верите?

— В нарисованную тобой картину — нет, — ответил Максвелл. — Зато вполне готов поверить, что появление у мага, живущего даже не в самой деревне, а где-то на отшибе, ученика родом из другой части графства будет выглядеть достаточно правдоподобно и не вызовет ненужных вопросов. Только для начала этому ученику, как ты правильно подметил, будет необходимо заглянуть к своему прежнему работодателю и взять расчет. Я отдам распоряжение, чтобы вам предоставили кэб до Эдинбурга. Точный адрес скажете кэбмену, дорога займет не больше трех часов. Надеюсь, за это время пропажа подмастерья, если и будет обнаружена, еще не вызовет большой паники.

— Вот оно как… — наконец сообразив, к чему клонит старший суперинтендант, Джед выпрямился и, отставив пустую кофейную чашку, криво ухмыльнулся. — Сэр, боюсь вас огорчить, но, по-моему, вы меня с кем-то спутали. Я не нанимался в няньки к Сандерсам.

— Не сомневаюсь. Вот только мы говорим не о Сандерсе, — резонно заметил Максвелл, — поскольку по факту обнаруженный ребенок им не является. К сожалению, его нельзя считать сейчас даже дворовым мальчишкой, поскольку дворовый мальчишка, родившийся и выросший на землях объединенного королевства, должен иметь более-менее приемлемое представление о реальностях современной жизни, чего у леди Маргарет, к сожалению, пока нет. Эта странность может не бросаться в глаза при поверхностных разговорах, но наверняка выявится при любом более-менее подробном общении.

— Зато у нее есть титул, способный оправдать большую часть чудачеств обладателя, — хмуро возразил Джед.

— Этот титул мог бы хоть что-то оправдать только в том случае, если бы его можно было предъявить публично, — ответил Максвелл. — А в нынешней ситуации огласка обещает лишь дополнительную шумиху в газетах, которые с радостью ухватятся за подобную пикантную новость. Для инквизиции Инвернесса распространение слуха о том, что на территории графства возобновилась практика запретных ритуалов, обернется неприятными последствиями с очень большой долей вероятности, поскольку консорциум, возможно, и будет склонен замять происшествие по-тихому, но только не в том случае, если об этом происшествии станет широко известно. При огласке от него скорее следует ждать попытки хоть немного поправить свою пошатнувшуюся репутацию, а значит, копать будут со всем усердием и во всех возможных направлениях. Возможно, произойдет несколько публичных отставок. Однако и у леди Маргарет в случае, если ее дело станет достоянием общественности, неприятностей будет не меньше. Поэтому повторю еще раз, мое мнение таково, что для всех окажется лучше, если найденный Сандерс снова на время исчезнет.

— Почему бы и нет, пусть исчезает, — пожал плечами Джед. — Только при чем здесь я? Доведите ваше уже проявленное гостеприимство до логического завершения и выделите ей комнату в вашем особняке. Думаю, это будет надежнее всего, поскольку тогда вы уж точно сможете быть в курсе всех завязывающихся знакомств леди Маргарет и отсекать те, которые сочтете ненужными. И уж точно ненужным, а на будущее даже опасным для ее репутации будет знакомство с приверженцем Старого Лорда.

— О репутации ей будет иметь смысл заботиться разве что после возвращения в собственное тело, — терпеливо сказал Максвелл, — если это вообще когда-нибудь произойдет. Сейчас, в нынешнем положении, ваше с ней знакомство является не более сомнительным для репутации фактом, чем ее участие в запретном ритуале. Причем то, что это участие происходило не с ее согласия, следует еще доказать. Для Сандерса, если он еще где-либо существует, круг знакомств определенно будет последней из проблем, о которых следует беспокоиться. И уж точно твоя слава ничем не помешает Джону Доу — бродяжке без рода и племени, которым пока что по легенде является леди Маргарет. Что же касается проявления гостеприимства, то, к сожалению, я при всем желании не смогу предоставить ей убежища. Для этого в Инвернессе слишком много посторонних глаз.

— То есть, вы полагаете, что в захолустной деревушке новое лицо привлечет меньше внимания, чем в центральном городе графства? — с сарказмом спросил Джед.

— Да, полагаю, — ответил Максвелл, пропустив издевку мимо ушей. — Повторюсь еще раз, ученик, даже родом из иной части графства, внезапно появившийся у мага, может вызвать некоторый интерес, но однозначно не вызовет подозрений. Тем более что этот самый маг, насколько мне известно, ведет достаточно уединенный образ жизни. Во всяком случае, посетителей у него бывает на порядок меньше, чем у меня, и среди этих посетителей определенно почти не бывает других магов.

Джед слегка поморщился, что, однако, не осталось незамеченным.

— Мне кажется, это не слишком обременительная просьба, — произнес старший суперинтендант, внимательно рассматривая мага. — Что именно тебя в ней смущает?

— Смущает? — раздраженно повторил Джед. — Меня смущает то, что вы многого хотите от меня сверх нашей прежней договоренности. Нет уж, я нашел вам Сандерса, как было оговорено, и на этом моя роль заканчивается. Дальше действуйте сами.

Максвелл нахмурился и подался вперед, опираясь ладонями о столешницу. Было ясно, что так просто отступать он не намерен, впрочем как и сам Джед не был намерен и дальше идти на поводу у инквизитора. Если обычная сделка начинала перерастать в шантаж, значит, пора было разрывать сделку, иначе ее исполнение могло растянуться до бесконечности.

— Вот как раз таки Сандерса ты не нашел, — жестко сказал старший суперинтендант, подтверждая догадку мастера. — Где он и что с ним, по-прежнему не известно. Поэтому не надо рассказывать мне о законченных ролях.

— Нет уж, погодите, — покачал головой Джед. — От меня требовалось провести определенный ритуал, чтобы попытаться отыскать ребенка, которому принадлежали переданные вами вещи. Причем отдельно было оговорено, что договоренность будет считаться исполненной вне зависимости от полученного результата. Ритуал состоялся и выявил местонахождение физической оболочки ребенка. Большего сделать было невозможно, так чего еще вы хотите? Вся эта история слишком дурно пахнет, поэтому далее участвовать в ней я не собираюсь. Это мое окончательное решение. Все. Раз уж вы полагаете, что сделанного не достаточно, можете давать ход делу, которое вам столь любезно предоставил сэр Амброз. А теперь, если вы не намерены арестовывать меня прямо сейчас, разрешите откланяться. Спасибо за кофе. Сержанта Фергюссона с выписанным ордером можете присылать по прежнему адресу в Морвих. Скрываться я не намерен.

Джед решительно встал, поклонился и направился к двери.

— Треклятое ганновское упрямство, — пробормотал Максвелл. Достав из ящика конверт с результатами экспертизы, старший суперинтендант швырнул его на стол, придавил сверху барзаи и сказал:

— Забирай.

Джед обернулся, недоверчиво глядя на пожилого джентльмена.

— Забирай. Ты же полагаешь, что выполнил свою часть сделки, и я тоже выполняю свою.

Джед шагнул обратно к столу, взял конверт и вытащил из него лист бумаги с водяными знаками, служившими гарантом подлинности документа. Развернув лист, мастер быстро пробежал глазами текст и, не сдержавшись, выругался. Вердикт реституционной комиссии был вполне определенным: в ходе экспертизы не удалось восстановить магическую подпись лица, наложившего чары на представленный для исследования предмет. Иными словами, вся сцена, разыгранная Максвеллом два дня назад, была одним большим блефом, причем, скорее всего, блефом осознанным, поскольку конверт не был запечатан, и ознакомиться с его содержимым главе инвернессширской конгрегации едва ли смог бы запретить даже Боллингхэм.

— Надеюсь, ты доволен, — сказал Максвелл.

— Зачем вы это сделали? — спросил Джед, комкая лист.

— Что именно? — невозмутимо уточнил старший суперинтендант.

— Фарс с результатами реституции. Зачем он вам понадобился?

Максвелл бросил на Джеда колючий взгляд из-под полуприкрытых век.

— Затем, что только так оказалось возможным заставить тебя вмешаться. Идея принадлежала сэру Амброзу, так что благодарность в первую очередь следует высказывать ему. Кстати экспертиза, как ты должно быть заметил, была совершенно не фарсовой, так что отсутствие результатов можно считать скорее везением, чем чьей-то доброй волей. Что же касается затеи самой по себе, то здесь я как никогда ранее поддерживаю сэра Амброза, поскольку успел убедиться, что иначе ты ничего не стал бы предпринимать. Во всяком случае, не ради кого-то из Сандерсов. Не знаю, правда, чем ты оправдываешь свое неучастие сейчас. Возможно, уже тем, что это не Сандерс?

— Вы, действительно, ждете, что я буду объяснять, почему не собираюсь таскать за вас каштаны из огня? — раздраженно спросил Джед.

— Я ничего не жду, — ответил Максвелл. — Если ты полагаешь, что выполнил свою часть сделки, можешь идти. Дверь не заперта.

Словно в подтверждение своих слов старший суперинтендант ткнул пальцем в сторону выхода, как будто поставив точку в разговоре.

— Благодарю за позволение, сэр, — с сарказмом произнес Джед, сопроводив фразу легким поклоном, и вышел, с грохотом захлопнув дверь.

В приемной одуряюще пахло тушеным с пряными травами мясом. Доу сидел на стуле, съежившись и стараясь казаться как можно менее заметным. Будь у него такая возможность, он, наверное, вообще предпочел бы забиться в какой-либо угол. На журнальном столике перед ним стоял присланный Коломбо ужин, к которому мальчишка так и не прикоснулся. Услышав шум, Доу обернулся, глядя на мага с таким выражением безысходности, что становилось не по себе. Подобного душевного состояния у него не было даже в день первой встречи Джеда с мальчишкой в лавке Проныры Нолана, когда физическое состояние Доу на фоне прогрессирующего воспаления не внушало ни малейшего оптимизма. Предчувствие грядущих неприятностей, возникшее у Джеда еще в тот момент, когда он только увидел отражение мальчишки в дымовой линзе, и в дальнейшем лишь усугубившееся, требовало от мастера как можно быстрее покинуть здание конгрегации, да и Инвернесс в целом. И, тем не менее, Джед остановился, рассматривая мальчишку и пытаясь мысленно подобрать аргументы для так и не оконченного спора с Максвеллом. Ничего нового на ум не приходило. Основным аргументом, как и прежде, было перешедшее уже почти на уровень инстинкта чутье, советовавшее держаться как можно дальше от дела, из которого столь откровенно торчали уши консорциума. Фамилия Сандерса имела скорее второстепенное значение, поскольку съежившийся на стуле в приемной Максвелла ребенок сейчас не имел ничего общего ни с Ричардом Сандерсом, ни с Дэйзи Смит. Совершенно посторонняя личность, на которую при всем желании не удавалось перенести старую неприязнь. Впрочем, нет. Будь он посторонней личностью, все стало бы гораздо проще. К сожалению, Джед все еще продолжал воспринимать Джона Доу как беспризорника из лавки Проныры Нолана. И, что хуже, по факту мальчишка, действительно, продолжал оставаться тем же самым беспризорником. К черту титул и пол. Вне зависимости от них это был тот же самый Джон Доу, которому удалось совершить почти невозможное, добившись расположения Шеймаса Нолана, и которого вплоть до вчерашнего дня мастер, действительно, был не прочь взять в ученики. А сейчас…

Джед шумно вздохнул, чертыхнулся и снова распахнул дверь, ведущую в кабинет старшего суперинтенданта, отлично понимая, что почти наверняка пожалеет впоследствии о принятом решении. Максвелл неподвижно сидел в кресле, задумчиво рассматривая подсвеченную парой летучих фонарей карту графства, и, казалось, ждал возвращения мастера. Впрочем, может, и в самом деле ждал. За более чем десять лет знакомства он, думается, достаточно хорошо изучил образ мыслей и действий мага-полукровки.

— На сколько дней вам нужно убрать нашу находку из Инвернесса? — отрывисто спросил Джед без лишних предисловий.

— Ты же сам понимаешь, что я не могу назвать конкретного срока, — ответил Максвелл. — Возможно на день, а возможно и на неделю. Все зависит от того, как скоро до сэра Амброза дойдет мое послание.

— Надеюсь, это случится по возможности быстрее, — сквозь зубы произнес Джед. — Я никогда не испытывал желания заниматься благотворительностью, да к тому же сильно сомневаюсь в способностях к магическим наукам существа, происходящего из мира, в котором не известны даже основы магии. Впрочем, это уже к делу не относится. Чем быстрее вы дадите обещанного кэбмена, тем быстрее мальчишка покинет город.

— Хоггарт! — зычно крикнул Максвелл и добавил, обращаясь к мастеру:

— Я отдам все необходимые распоряжения. Вы сможете отправляться сразу, как только запрягут найтмар.

Джед кивнул и направился к выходу, едва не столкнувшись в дверях с секретарем. Доу выглядел совсем поникшим и сосредоточенно вычерчивал пальцем по столешнице линии, перекрещивающиеся в виде решетки.

— Надеюсь, вы еще не успели здесь обосноваться на длительное время, — сухо сказал Джед, остановившись возле стула, — потому что сейчас вам придется последовать за мной.

Мальчишка инстинктивно втянул голову в плечи, словно в ожидании удара, и обреченно спросил:

— На экзорцизм?

Так вот, значит, чем он так себя накрутил. Не сказать, чтобы совсем безосновательно, но все же вместо того, чтобы впадать в панику, ему стоило бы хоть немного подумать.

— Доу, — устало произнес Джед, — скажите на милость, что именно так скверно повлияло на вашу способность критически воспринимать информацию? Недосып или может быть общение с Максвеллом? Мне кажется, это было проговорено открытым текстом, но, так и быть, повторю еще раз. До прибытия представителей консорциума никто из инвернессширской конгрегации не возьмет на себя ответственность за проведение экзорцизма. Что произойдет после, гадать не возьмусь, но все же сомневаюсь, что Боллингхэм решит разрывать вашу связь с этим телом, не имея адекватной замены. А теперь послушайте меня внимательно. Старший суперинтендант Максвелл подумал и решил, что, поскольку визит сэра Амброза, по результатам общения с которым и будет определяться ваша дальнейшая судьба, откладывается на неопределенный срок, Сандерс, как предмет интерьера, ему в кабинете не нужен. Мне, буду откровенен, вы так же ни разу не сдались, однако Максвелл не считает возможным оставить вас без присмотра, в том числе и из соображений вашей безопасности. Поэтому сейчас мы с вами отправимся в Эдинбург к Проныре Нолану, и вы попросите у него расчет. По версии для Проныры и прочих любопытствующих, если таковые отыщутся, я беру вас в ученики. Он сам не так давно выступал с подобным предложением, так что серьезных возражений вряд ли следует ожидать. У меня в Морвихе вы пробудете до тех пор, пока Боллингхэм не решит, что с вами делать дальше, и я надеюсь, что в этот промежуток времени вы будете проявлять то же здравомыслие, которым отличались прежде. Вы все поняли?

Мальчишка подавлено кивнул.

— Не слышу!

— Да, мастер Мэлоун, — еле слышно пробормотал Доу. — Я все понял.

Казалось, он был готов вот-вот расплакаться. Вероятнее всего, списать это следовало на запоздалые последствия длительного нервного напряжения, потому что как раз таки сейчас вроде бы ничто не предполагало подобной реакции. Решив, что это не достаточно серьезная проблема, чтобы Доу не смог справиться с ней самостоятельно, Джед распорядился, чтобы мальчишка следовал за ним, и отправился договариваться с кэбменом насчет конечной точки пути.

Иногда желания имеют свойства сбываться, однако порой, сбываясь, они оставляют после себя такой неприятный осадок, что невольно приходишь к мысли — лучше бы все оставалось по-старому. Скажи кто-то еще накануне днем, что Мэлоун все-таки согласится взять меня в ученики, и мне бы трудно было представить себе более приятную новость. Во всяком случае, из реально возможных. Фантастику вроде внезапного решения мистера Андвари аннулировать мою долговую расписку или же моего не менее внезапного возвращения в родное тело я сейчас не рассматриваю. Только кто же мог знать, какими обстоятельствами будет сопровождаться это согласие? За те десять или пятнадцать минут, которые Мэлоун и Максвелл провели в кабинете, беседуя с глаза на глаз, я успела окончательно известись. В голову лезли самые различные догадки о том, какие темы разговора могли потребовать моего непременного отсутствия, и каждая из них была хуже предыдущей. То, в каких встрепанных чувствах Мэлоун вышел от старшего суперинтенданта, лишь добавило поводов для беспокойства. По-моему, поначалу он вообще собирался уйти, но все же задержался, глядя на меня так, словно я была главной виновницей всех бед этого мира, после чего, приглушенно выругавшись, снова вернулся в кабинет. На сей раз переговоры не заняли много времени. Спустя минуту или две Максвелл потребовал к себе секретаря, а Мэлоун с крайней неохотой, разве только не цедя сквозь зубы, начал объяснять, что ждет меня в ближайшее время и чего ожидают конкретно от меня.

Наверное, именно это и послужило последней каплей, причем катализатором явился не столько смысл фраз, сколько тон, каким они были произнесены. Конечно со снисходительно-ироничной, но в целом дружелюбной манерой общения, к которой я, признаюсь, успела привыкнуть за время нашего знакомства, распрощаться пришлось еще в лесу возле родового места Силы, сразу после того, как мастер понял, что известный ему Джон Доу является далеко не тем, кем кажется. Но я все-таки продолжала надеяться, что эта перемена в отношении есть не более чем временное недоразумение, которое можно и нужно исправить. Какое там. Если до переговоров с Максвеллом настрой Мэлоуна еще можно было охарактеризовать, как нейтральный, то после них он окончательно сменился на резко отрицательный, и от этого становилось обидно до слез. Наверное, стоило испытать облегчение хотя бы потому, что инквизиция этого мира оказалась совсем не тем сборищем маньяков и фанатиков, каким она сохранилась в истории моей родной реальности. Во всяком случае, пока что никто не изъявлял намерений хватать меня, наплевав на презумпцию невиновности, обвинять в использовании черной магии и упекать в тюрьму. Однако облегчения не было. Вслед за обидой на меня нахлынула какая-то странная апатия, ватным коконом огораживая от всего, что происходило вокруг. В этом коконе гасла большая часть мыслей и ощущений, но кое-что все же оставалось. Сейчас я бы многое отдала за то, чтобы вдруг выяснилось, что события последних нескольких часов мне приснились, поскольку я задремала над книгой на складе Проныры Нолана. К сожалению, все происходило наяву.

Чуть позднее, сидя напротив мага в кэбе, который мчал нас в Эдинбург, я мысленно кляла на все лады того, кому вздумалось все же начать искать пропавшего мальчишку спустя как минимум месяц после исчезновения. Зачем? Ну вот зачем нужно было это делать? Кому мешал сгинувший Сандерс, кем бы он ни был, и занявший его место Доу? Любящим родственникам? Что-то я никаких признаков их наличия до сих пор не заметила. К тому же Мэлоун что-то говорил про отказавшуюся от мальчика семью. Не знаю, откуда у него появилась эта информация — от инквизиции или еще из каких-либо источников, но, вспоминая о том, в каком состоянии находился ребенок на момент моего пробуждения в его теле, я готова была поверить в правоту мастера. Правда, тогда еще менее понятным становился внезапно возникший вокруг меня ажиотаж. Пропал и пропал, да и черт бы с ним.

Сам Мэлоун всю дорогу до Эдинбурга промолчал, задумчиво крутя в руках небольшой бронзовый кинжал странной формы. Возможно, это был нож для разрезания бумаги, потому что никакого другого применения для оружия, имеющего настолько искривленное лезвие, да к тому же изготовленного из металла, слишком пластичного для более-менее серьезных нагрузок, я придумать не смогла, а спросить не решилась. В принципе сделать это можно было бы в открытую, поскольку на этот раз единственным представителем инквизиции, сопровождавшим нас в поездке, был кэбмен, да и тот находился снаружи на козлах. Проблема лишь в том, что Мэлоун явно пребывал не в самом подходящем для бесед расположении духа, да и я сама, если совсем уж честно, тоже не была сейчас настроена на разговоры.

Спустя три часа напряженного молчания кэб, наконец, пошел на снижение, фантасмагорические облака расступились, и за окном далеко внизу стали видны розовеющие под первыми лучами утреннего солнца черепичные крыши домов. Тоскливо рассматривая их, я задалась вопросом, что подумает Проныра Нолан, когда перед дверьми его лавки остановится экипаж, принадлежащий инквизиции, однако, к счастью, кэбмену все же был ведом здравый смысл, ну или, возможно, Мэлоун дал ему перед отправкой достаточно подробные инструкции. Не знаю, не могу сказать наверняка, потому что непосредственно при обсуждении пути не присутствовала. Все время, пока мастер переговаривался с возничим, я просидела на корточках возле заднего колеса кэба, а мое психическое состояние не способствовало восприятию тихих разговоров, да к тому же еще ведущихся на отдалении.

Улица, на которой наш экипаж коснулся земли, оказалась мне совершенно не знакома. Впрочем, это не удивительно, если учесть, что за время работы у Проныры я практически не высовывала нос из лавки, так что знакомиться с городом мне было особо некогда. Поэтому максимум, что я с некоторой долей вероятности могла бы опознать, это Хай-стрит, да еще пару улочек, по которым ходила в поисках работы. Сейчас мы были явно не на одной из них. Но здесь, во всяком случае, оказалось безлюдно, так что некому было отследить наше с Мэлоуном прибытие, равно как и то, в какой компании мы появились.

Кэб постепенно замедлял ход и, наконец, остановился на крохотном грязном пятачке, позволяя нам выйти. Когда мы выбрались из экипажа, Мэлоун коротко приказал мне оставаться на месте, а сам подошел к возничему. Тот протянул мастеру какой-то продолговатый предмет. Мэлоун быстро приложил полученную вещицу к запястью. Раздался слабый треск, как от электрического разряда, после чего вещица снова перекочевала к возничему, который молча убрал ее в карман и щелкнул кнутом над спинами найтмар, сопроводив замах гортанным окриком. Вороные скакуны совсем не по-лошадиному зашипели, нервно прижимая уши, и тронулись с места широким шагом, почти сразу перешедшим в неторопливую рысь. Для отрыва от земли этого, думается, было не достаточно, и я со слабым интересом, на который каким-то чудом все же оказалась способной в тот момент, ждала, когда и каким образом животным удастся подняться в воздух. К сожалению, удовлетворить любопытство мне не удалось. Кэб мирно уехал прочь по мостовой, ничем, кроме разве что упряжных животных, не отличаясь от тех повозок, что мне доводилось видеть прежде.

Пока экипаж не скрылся из вида, Мэлоун продолжал стоять посреди улицы, хмуро глядя ему вслед, и лишь после того, как кэб исчез за дальним поворотом, распорядился:

— Идите за мной и постарайтесь не отставать.

Я покорно поплелась следом за магом, который, в отличие от меня, прекрасно ориентировался в тех трущобах, в которые нас занесло. Мы шли по кривым улочкам, стараясь держаться мостовой. На узкие замусоренные тротуары, жмущиеся к обшарпанным стенам домов, в которых большая часть окон зияла подобно пустым глазницам давно лишенных плоти черепов, я не рискнула бы зайти даже без предупреждения Мэлоуна. Конечно, канализация в Эдинбурге уже существовала — это, прожив месяц под одной крышей с мастером Ноланом, я могла утверждать наверняка, но мне совсем не хотелось выяснять, не практикуются ли в том богом забытом уголке города, по которому мы сейчас шли, так же и средневековые методы избавления от отходов жизнедеятельности. Не знаю, зачем нас вообще сюда занесло. Возможно, более приличного места, в котором можно было бы столь же незаметно припарковать принадлежащий инквизиции кэб, на схожем расстоянии не нашлось. Возможно, у Мэлоуна были какие-то свои не озвученные предпочтения, касавшиеся выбранной дороги. Возможно, выбор места для нашей высадки был призван запутать как раз таки представителей инквизиции.

Как бы то ни было, на всем протяжении пути по трущобам спокойствия я не испытывала, хотя и старалась лишний раз не озираться по сторонам. Впрочем, в столь ранний час прохожих на узких грязных улочках было мало, а те, что нам встречались, сами сторонились уверенно шагавшего вперед Мэлоуна. Миновав с десяток сомнительного вида проулков, мы, наконец, оказались в той части города, которую я начала понемногу узнавать. Кажется, именно по этим улицам я убегала от констебля в то самое утро, когда пыталась устроиться на работу, а значит, лавка Нолана должна была находиться где-то неподалеку. Вскоре моя догадка подтвердилась.

Когда мы подошли к скрипучему крыльцу лавки «Все для герметики», наверное, еще не было даже восьми часов утра. Рановато для посетителей, однако мне-то уже следовало бы быть на рабочем месте, и конечно мое отсутствие уже было обнаружено. Распахнув обшарпанную дверь, Мэлоун пропустил меня вперед. Когда я вошла, мастер Нолан как раз занимался выполнением моих повседневных обязанностей: протирал прилавок и чистил чашечки весов.

— Ну глянь-ка, не запылился, — с раздражением каркнул он, стоило мне лишь переступить порог. — Ты где шляешься? Или думаешь, что работа сама делаться будет?

— Остынь, Проныра, — вкрадчиво произнес вошедший следом за мной Мэлоун, и я удивилась, как сильно изменился его голос. Теперь по интонациям он один в один был похож на то, как маг общался со мной на протяжении первых двух недель нашего знакомства. Каюсь, у меня даже зародилась надежда, что за три часа дороги мастер успел немного поостыть, успокоиться, и что теперь у нас с ним сможет сложиться хоть какой-то диалог. Наивная, конечно, надежда, но все-таки.

— А ты, собственно говоря, что здесь делаешь? — зыркнул на Мэлоуна старик.

— Да вот решил переброситься парой слов со своим будущим учеником, — небрежно сказал мастер, положив руку мне на плечо. — Ты так рвался от него избавиться, что, думаю, не будешь возражать, если я заберу его прямо сегодня.

Нолан покачал головой и хрипло хохотнул, с размаху шлепнув тряпку на прилавок.

— Долго же ты запрягаешь, Мэлоун, — сказал он. — Неужели все-таки надумал? А ну как теперь я откажу?

— Сомневаюсь, — с усмешкой ответил мастер. — А если откажешь, придется забирать против твоей воли. Да и к чему он тебе так внезапно понадобился? Сам же говорил, что в лавке ему не место. А вот мне он, действительно, нужен. Я не шучу, Проныра.

— Нужен, значит… — протянул старик, надул щеки, сурово нахмурился и, переключив внимание на меня, рявкнул:

— А ты почему еще здесь стоишь, шкет? А ну живо дуй манатки собирать и скажи спасибо, что я сегодня добрый.

Я не стала возражать. Собственно говоря, собирать особо было нечего. Кроме бестиария, взятого из родовой избушки, и книги, которую оставлял мне Мэлоун, иными вещами я так и не обзавелась. Ах да, еще я наконец забрала ту поношенную куртку, которой мне так не хватало во время ночных похождений.

Возвращаясь назад, я совершенно случайно услышала, как Мэлоун говорит, обращаясь к мастеру Нолану:

— …и кстати, Проныра, сделай одолжение, в будущем проверяй внимательнее, с кем ведешь дела. Мне бы не хотелось еще раз увидеть подобную вещицу в руках у кого-либо из легавых консорциума.

Послышалось приглушенное ругательство, а вслед за ним вопрос старика:

— У кого они его достали?

— Вот уж чего мне точно не сказали, так именно этого. Впрочем, ты, наверняка, и сам сможешь определить, кому именно его продавал и что с этим кем-то сталось.

— Ну-ка давай сюда!

Я на всякий случай громко кашлянула и толкнула стол, мимо которого проходила, и говорившие тут же умолкли.

— Ничего не спер? — хмуро поинтересовался мастер Нолан, когда я вернулась. — А это еще что? Дай-ка глянуть.

Он потянулся корявыми пальцами к книгам, которые я держала, введя меня в некоторое замешательство. С одной стороны, ничего принадлежащего Проныре там, действительно, не было, а с другой, мне все равно не хотелось показывать бестиарий старому аптекарю. Слишком много вопросов возникло бы по поводу его происхождения.

К счастью, Мэлоун сориентировался куда быстрее меня.

— Судя по количеству, это та литература, которую я оставлял для ознакомления, — как ни в чем не бывало, произнес маг. — Так что ничего лишнего он, похоже, не прихватил.

Опередив Проныру, мастер забрал у меня книги, бегло просмотрел обложки и кивнул.

— Да, это именно они. Можешь сам убедиться.

Мэлоун протянул одну из книг аптекарю, и конечно же это оказался тот самый ничем не примечательный томик, посвященный основам магии, о существовании которого аптекарь уже был осведомлен. Проныра с подозрением пролистнул несколько страниц и пробормотал:

— Ну, раз ты так уверен…

— Уверен, — жестко ответил маг. — Доу, это все? Надеюсь, что возвращаться нам ни за чем не придется, потому что времени у меня в обрез.

— Нет, мастер Мэлоун, не придется, — заверила я. — Больше у меня ничего не было.

— В таком случае, отправляемся.

— Вот-вот, проваливайте, — замахал руками старик. — Никакой работы с вами нет.

— До свидания, мастер Нолан. Спасибо вам за все, — искренне сказала я.

— Ступай отсюда, подхалим, — проворчал Проныра, но, по-моему, он все-таки притворялся.

Мэлоун почти вытолкал меня на улицу. Ну, это, конечно, было уже чересчур.

— Я вообще-то и самостоятельно передвигаться могу, если вы не заметили, — сквозь зубы выпалила я, стараясь не слишком шуметь, чтобы не привлечь внимание Проныры Нолана, если тот вдруг окажется прямиком за дверью, решив убедиться, что мы точно уходим.

— Если можете, так передвигайтесь, а не ворон ловите, — не остался в долгу Мэлоун. — Сейчас у вас есть прекрасная возможность продемонстрировать свои навыки.

— Мы что, опять пойдем в трущобы? — ужаснулась я, когда поняла, что в выборе пути мастер определенно тяготеет к нашему прежнему направлению движения.

— А вы что-то имеете против задворок цивилизации? — без особого интереса осведомился маг.

— Нет, но…

— В таком случае можете оставить свое мнение при себе.

Намек был ясен, и я решила, что лучше будет, действительно, помолчать. Проныры рядом больше не имелось, и Мэлоун похоже не считал нужным и далее растрачиваться на создание видимости благожелательного ко мне отношения. Так что дальнейшие попытки завести разговор сулили только дополнительное расстройство, а поводов для переживания мне и без того хватало.

До кварталов городской бедноты, кстати, мы так и не добрались. На ближайшем из перекрестков Мэлоун решительно свернул и в итоге вывел меня к небольшому дворику, ограниченному глухими стенами соседних домов. Этакий типичный двор-колодец, только нетипично чистый. Если в нашем мире в подобных закутках обычно ютились мусорные баки, то здесь не было и намека на попытку устроить свалку, зато вся площадь дворика была вымощена плитами, образующими узор из концентрических кругов, цвет которых становился все более насыщенным по мере стремления к центру композиции.

Вход в дворик был оформлен незамысловатой решетчатой оградой с арочным проемом. С наружной стороны возле ограды высилось то, что я поначалу приняла за несколько неуместную в подобном месте скульптуру. Скульптура представляла собой постамент, на котором стояла неглубокая бронзовая чаша, а на краю чаши, нахохлившись, сидела бронзовая птица. При приближении к арке я ощутила слабое покалывание в татуировках. Придя к выводу, что либо на ограде, либо на скульптуре лежит заклинание, я благоразумно остановилась, а дальше началось самое интересное. Мэлоун бросил в чашу две мелкие монеты, и бронзовая птица ожила. Взмахнув крыльями, она склевала монеты, встряхнулась, с металлическим звоном взъерошив перья, и снова замерла. Я тоже застыла не хуже статуи, во все глаза таращась на чудо враждебной техники.

— Доу! — раздраженно окликнул меня Мэлоун, уже успевший пройти сквозь арку. — Сделайте одолжение, не спите на ходу!

— Да я, в общем-то, и не сплю, — пробормотала я откашлявшись. — Просто пытаюсь сообразить, каким из двух возможных способов эта птаха при необходимости будет выдавать сдачу.

— Отрыгивать, — сквозь зубы процедил мастер. — Что еще вы желаете срочно узнать о принципах функционирования голема?

— Спасибо, но пока ничего, — быстро сказала я, посмотрев на недовольную гримасу мага. Как мне подсказывало шестое чувство, с расспросами лучше было повременить до более удачного момента, поэтому я ограничилась тем, что опасливо прошла сквозь арку и присоединилась к своему спутнику. Мы встали в темный центр круга. Мэлоун положил руку мне на плечо и крепко сжал пальцы. Вслед за этим покалывание в татуировках сменилось ритмичной пульсацией, а концентрические круги, образованные плитами разных оттенков, казалось, начали постепенно ускоряющееся вращение. Умом я понимала, что это не более чем оптическая иллюзия, однако глаза говорили мне совсем иное. От вращения пола под ногами меня начинало подташнивать. Я быстро зажмурилась, надеясь хоть так избавиться от головокружения. Ощущения, последовавшие за этим, были мне хорошо знакомы и вполне соответствовали применению порт-ключа и родового перстня, а может, и другим видам быстрых перемещений в пространстве. Короткий сильный рывок, сопровождающийся неприятными ощущениями в области живота, и спертый городской воздух сменился свежим, разбавленным теми солоноватыми морскими нотками, которые так запомнились мне нынешней ночью в контрасте с задымленной мансардой в доме Мэлоуна.

Я снова открыла глаза. Каменный колодец, образованный грязно-бурыми стенами, готовыми вот-вот сомкнуться над головой, исчез, как будто и вовсе не существовал. Мы стояли во дворе сельского дома, расположенного на пригорке. При дневном свете его непривычная архитектура, не замеченная мною в темноте, сразу бросалась в глаза. Во-первых, удивление вызывал грубо обработанный серый камень, использованный для кладки стен. До сих пор вживую мне доводилось видеть подобное только в деревушках на юге родной Тульской области. Но даже там схожим образом выглядели лишь амбары — старые, оставшиеся еще с досоветских времен — и уж никак не жилые дома. Во-вторых, вход, оборудованный тамбуром, являвшимся по совместительству прихожей, располагался строго по центру продолговатой и оттого кажущейся приземистой постройки. Зато над каждым из коротких боковых фасадов дома торчало по квадратной каменной трубе. Возможно, это было особенностью каминной системы обогрева помещений. Возможно, особенностью местного домостроительства. Мне все равно сравнивать было не с чем, кроме распространенной в наших частных домах котельной системы отопления, где дымоход все же бывал один, поэтому для меня подобное умножение сущностей казалось странным и непривычным.

От порога дома за счет перепада высот открывался впечатляющий вид на окрестности. Пологие холмы играли различными оттенками зеленого цвета — от светлого на луговинах до темного, местами почти черного, на обширных участках, покрытых лесом, вероятно хвойным. В углублении между ними, как в чаше, синела водная гладь спокойно текущей речушки, по берегу которой лепились деревенские домики, с расстояния так же казавшиеся серыми. Скорее всего, это и был упомянутый Мэлоуном Морвих.

Пока я производила рекогносцировку местности, мастер поднялся по крыльцу, снял заклинания с входной двери и распорядился:

— Заходите.

Вслед за магом я вошла в прихожую, в которую даже днем попадало крайне мало света. В гостиной, занимавшей центр первого этажа дома, было чуть светлее, но ненамного, да к тому же там сказывалось то, что на слишком маленькой площади пыталось разместиться слишком много предметов. А еще в гостиной до сих пор сохранялся запах курительной смеси — хотя и довольно слабый, но устойчивый, как будто впитавшийся в стены и предметы обстановки. После улицы это ощущалось весьма отчетливо, хотя, возможно, здесь так же сыграла роль моя повышенная чувствительность к запаху ладана, и для рядового обывателя он бы не представлял собой ничего особенного, оставшись на уровне ассоциаций с типичными смесями ароматов для окуривания помещений, проводимого исключительно в эстетических целях.

— Спать будете здесь, — сказал Мэлоун, кивнув на продавленный двухместный диван в углу гостиной. — Полагаю, на пару дней вам этого хватит. Кухня находится там, — мастер указал направо. — Так же как и кладовая и спуск в угольный подвал. Колодец во дворе. Здесь, — маг сделал несколько шагов влево и хлопнул ладонью по притолоке дальней из двух плотно затворенных дверей, — ванная комната. Сюда, — Мэлоун коснулся второй из дверей, — а так же в помещения мансардного этажа вход вам запрещен. Кроме того я настоятельно не рекомендую вам удаляться от дома и шататься по окрестностям, в том числе появляться в Морвихе. Надеюсь, вы все поняли?

— Да, мастер Мэлоун, — ответила я. Чего уж тут было непонятного. Во всяком случае, по сравнению с сундуком под лестницей, выделенным мне Пронырой, диван в гостиной можно было считать прогрессом. По размерам он, пожалуй, был маловат даже для десятилетнего ребенка, если задаваться целью вытянуться в полный рост, но для того, чтобы перекантоваться некоторое время вполне подходил. Застеленный шкурами полок в родовой избушке, конечно, был бы лучше, но туда меня все равно бы никто не отпустил.

— Прекрасно, — сказал маг, и по его тону нельзя было сказать, что он сильно обрадован. Оставив меня в гостиной, Мэлоун поднялся в мансардный этаж и вскоре вернулся, неся стопку постельного белья, подушку и плед. После чего, передав мне вещи, просто взял и ушел из дома, уже из прихожей коротко бросив:

— Обживайтесь.

Я растеряно прислушалась к хлопку входной двери, пожала плечами и начала застилать кушетку, попутно размышляя, чем заняться дальше. С одной стороны после бессонной ночи следовало бы все-таки поспать, а с другой нервные переживания, как я, кажется, уже говорила, окончательно отшибли у меня сон. Это выяснилось еще в кэбе по дороге в Эдинбург, и пока ничего не изменилось. Поэтому я отправилась знакомиться с той частью дома, которая по заверению Мэлоуна была мне доступна. Идти по стопам жены Синей Бороды и проявлять ненужное любопытство я не собиралась. Даже если мне предстояло провести в доме мастера всего два-три дня, потратить их следовало на улучшение отношений, а не на дальнейшее их ухудшение. Если Мэлоун сочтет нужным, он сам сообщит мне о расширении доступа. Кроме того, ту же самую мансарду я уже мельком видела ночью и для себя решила, что в нее, как, скажем, в какую-нибудь лабораторию, не имеет смысла соваться без сопровождения знающего человека. Впрочем, и без этого в доме хватало любопытного.

Большой интерес для меня, например, представляла гостиная, а точнее множество книг, расставленных по полкам шкафов. Бегло просматривая затертые переплеты, где на тисненых буквах лишь местами уцелела позолота, я не смогла обнаружить ни одного названия, которое было бы мне знакомо, и ни одного, которое с полной уверенностью можно было бы отнести к художественной литературе. Наугад открыв несколько томов, я обнаружила, что большая часть текстов написана не на английском языке. Ну, или, во всяком случае, не на современном английском языке. Местами, насколько я могла судить с точки зрения дилетанта, попадалась латынь, а местами нечто совсем уж заковыристое, отдаленно напомнившее мне ту абракадабру, которую я увидела, в первый раз открыв найденный в родовой избушке травник. Припомнив свой прошлый опыт общения с подобной литературой, я довольно вежливо, но настойчиво попросила очередную книгу перевести написанное в удобочитаемый вид. Та никак не отреагировала: то ли потому, что не была зачарована, то ли потому, что не сочла меня достаточно авторитетным просителем. Так ничего и не добившись, я в конечном счете оставила ее в покое.

Те же книги, текст которых я могла разобрать, относились к различным областям алхимии, астрологии, кабалистики и прочих оккультных наук. А случайно встреченное на одной из полок трехтомное собрание сочинений Гермеса Трисмегиста окончательно вогнало меня в когнитивный диссонанс, поскольку, как мне помнилось, в нашем мире это была личность исключительно легендарная и вряд ли способная что-либо написать.

В общем, как я уже сказала, подборка литературы, входившей в круг интересов Мэлоуна, была крайне любопытной, но более подробное знакомство с ней я отложила на потом и, продолжая осмотр, перешла на кухню. Та не сильно отличалась от кухонь нашего мира, хотя больше походила на то, как иногда оборудуют места для приготовления пищи в глухих деревнях при отсутствии газопровода, вместо газовых плит используя плиты на дровяном или, как в данном случае, угольном топливе. Ничего шокирующего. Во время туристических походов мне доводилось готовить и на подобных динозаврах, и просто на костре. Из кухни узкая дверь вела в кладовую. С интересом заглянув туда, я обнаружила, что в темном помещении держится крайне низкая температура, сравнимая с температурой в холодильной, а на нескольких полках даже в морозильной камере. И хотя по размерам помещение явно превышало холодильник, с продуктами там дело обстояло примерно так же, как у меня в летний период, когда я появлялась домой только для того, чтобы поспать. Иными словами, случайно забредшая туда мышь от безысходности бы может и не повесилась, но пришлось бы ей туговато. Да и не только мыши. С учетом запрета на покидание дома, мне, похоже, тоже предстояло провести ближайшее время на достаточно скудной диете. Ну ничего, эту неприятность мы как-нибудь переживем.

Вернувшись на кухню, я отыскала спуск в угольный подвал и, подняв оттуда пару ведер угля, разожгла плиту. Пока та разогревалась, я натаскала воды, Две наполненные кастрюли были сразу поставлены кипятиться на чугунных конфорках на верхней поверхности плиты, а я тем временем распахнула настежь окна в гостиной и кухне и, разыскав тряпку, занялась влажной уборкой. Основной ее целью было попытаться избавиться от навязчивого ладанного запаха, и я надеялась, что Мэлоун, вернувшись, не будет сильно возражать, раз уж заранее не оговорил запрет на подобные действия.

Кроме того, привычное занятие помогало отвлечься от снова начинавших лезть в голову нехороших мыслей о том, что ожидало меня в перспективе. Методично протирая мокрой тряпкой все доступные поверхности, я убеждала себя, что все сложилось лучше, чем могло бы. Меня не упекли в тюрьму и даже не завели на меня дело — во всяком случае, пока не завели. И все-таки мне было неспокойно. А еще… немного обидно.

В прошлой жизни я не слишком интересовалась тем направлением фэнтези-литературы, которое занималось описанием приключений и похождений разного сорта попаданцев и попаданок, искренне считая этот жанр прибежищем для тех, кто не смог найти себя в реальной жизни и теперь пытается самоутвердиться хотя бы в вымышленном мире. Кто же тогда мог знать, что когда-нибудь мне самой придется обживаться в чужом мире, а то, что раньше выглядело, как фэнтези-литература, перейдет в разряд мемуаров? Как правильно говаривали наши предки, знал бы где упасть — подстелил бы соломки.

К чему я все это веду? Да к тому, что, хотя попаданческой литературой я и не интересовалась, но где-то на задворках памяти у меня смутно отложилось, что, если уж в ней у главной героини появлялся помощник из местных, то это непременно оказывался либо могущественный воин, либо не менее могущественный маг, либо — в особо запущенных случаях — кто-либо, обладающий властью. Мне же с моим феноменальным везением, как всегда, досталось не пойми что. Причем в прямом смысле этого выражения, потому что до сих пор я так и не смогла понять, кем именно является Мэлоун. То, что личность это сомнительная, было понятно с самого начала, но как правило сомнительные личности не имеют обыкновения вести светские беседы с высшими чинами правоохранительных органов и кофе в их кабинетах, наверное, тоже не пьют. Осведомитель? Может быть, хотя тогда странными выглядели довольно панибратские отношения Мэлоуна с мастером Ноланом, особенно если учитывать подозрительность старика. Не то, чтобы этот нюанс был принципиален, но разобраться все же хотелось, чтобы не влипнуть еще глубже.

Закончив уборку в гостиной, я переместилась на кухню, а мастер по-прежнему не возвращался. Похоже, меня окончательно решили бросить на произвол судьбы. Печально. Причем, если учесть, что книга с примерами простейших заклинаний продолжала лежать на столе в гостиной, печальным это могло стать не только для меня. А ну как я решу все же испытать парочку из них? На самом деле, не решу, конечно, но все-таки получалось нехорошо…

От невеселых размышлений меня отвлек стук в ставень. Я вздрогнула, расплескав часть воды из ведра, обернулась и обнаружила, что через распахнутое окно в кухню заглядывает веснушчатый мальчишка с жесткими соломенного цвета волосами, вразнобой торчащими из-под клетчатого картуза.

— Эй, здорово, приятель! — крикнул он, увидев, что я, наконец, обратила на него внимание. — Я продукты привез.

— Это прекрасно, — честно призналась я. — Только вот хозяина, к сожалению, нет дома.

— Я знаю, — кивнул мальчишка. — Он меня и прислал, ну. Сказал, что здесь найдется, кому товар принять.

— Тебя прислал мастер Мэлоун? — на всякий случай уточнила я.

— Ага, он самый, ну. Так ты откроешь дверь? Не могу же я тут целый день торчать. Мне еще к мистеру Оливеру нужно успеть.

Я тяжело вздохнула и, отложив тряпку, побрела к двери, по пути одергивая рукава, чтобы спрятать татуировки. Не исключено, что это было уже бесполезно, но здесь уже не я виновата. И вообще, насчет торговцев у меня с Мэлоуном никакой договоренности не было, хотя мог бы и предупредить ради приличия. Вот чем, спрашивается, я сейчас расплачиваться должна? Натурой? Что-то меня подобный вариант не устраивал.

Мальчишка уже ждал у входной двери. Он оказался на полголовы выше меня и значительно крепче сложен. Рукава клетчатой рубашки были закатаны по локоть, и я первым делом глянула на его запястья. Никаких татуировок там не было, хотя это, наверное, ничего не значило. В период полового созревания он определенно еще не вступил, а разница в росте и комплекции скорее объяснялась либо лучшей генетикой, либо лучшим питанием. Поэтому он в равной степени мог оказаться как магом, так и обычным человеком.

— А мастер Мэлоун случайно не сказал, где именно мне следует взять деньги, чтобы с тобой расплатиться? — поинтересовалась я у мальчишки, разглядев, что за его спиной на проселочной дороге возле калитки, действительно, стоит груженая телега, в которую впряжена коренастая мохнатая лошадка невзрачного вида.

Мальчишка недоуменно сморщил нос и сказал:

— Так он ведь за все уже рассчитался. Ты разве не знаешь?

— Вообще-то нет, — ответила я, подумав, что начинать дуться на Мэлоуна было еще рано. Похоже, что при всем скверном настроении забывать обо мне он не собирался. Что ж, и на том спасибо. — Видимо, мастер не счел нужным передо мной отчитываться. Но если поставка, действительно, уже оплачена, то это замечательно. Можешь разгружать. Кладовая вон там.

— Я знаю, ну, — с достоинством сказал мальчишка. — Не в первый раз все-таки. Идем, поможешь, чтобы побыстрее разобраться.

Все то время, пока мы перетаскивали продукты на кухню и частично в кладовую, мальчишка продолжал с интересом на меня таращиться.

— Так что, мастер Мэлоун и в самом деле взял тебя в ученики? — наконец спросил он.

— Да, взял, — коротко сказала я.

— А ты сам откуда? Говор у тебя дюже интересный.

— Я в Эдинбурге у одного аптекаря в лавке работал, — уклончиво ответила я, не собираясь вдаваться в подробности биографии Генри Сандерса, которые сама толком не знала. Да и, как что-то мне подсказывало, светить их в любом случае не стоило, даже перед ребенком, который вряд ли о существовании какого-либо Сандерса вообще подозревал.

— Ух-ты! — у мальчишки загорелись глаза. — И как там, в Эдинбурге? Расскажешь, ну? Я-то сам дальше Страткаррона ни разу не был.

— Я могу рассказать, каково было работать в эдинбургской лавке, — честно ответила я. — По городу гулять мне было особо некогда, так что прости.

— Да оно и понятно, — вздохнул мальчишка. — Везде одно и то же. Везде надо вкалывать, если жить хочешь. Слушай, а как тебя звать-то? Я — Алистер Крэнстон. Можно просто Эл. Мой папаша таверной местной заправляет.

— Я — Джон Доу, — сказала я, пожимая протянутую руку. — Приятно познакомиться.

— А ты уже можешь что-нибудь сколдовать? — с любопытством спросил Алистер.

— Пока нет, — быстро покачала я головой, уловив тревожный звоночек инстинкта самосохранения. Знать заклинания мне еще было рано в силу возраста, так что показывать то единственное, что я успела освоить под руководством Мэлоуна, когда он еще был склонен к такому руководству, я не собиралась. — Но, думаю, что скоро научусь.

— А за меня отец тоже просил, чтобы мастер меня стал учить, — с некоторым сожалением сказал Алистер. — Таверна-то Леноксу, братцу моему, по старшинству в наследство достанется, стало быть ремеслом каким-никаким обзаводиться придется. А мастер сказал, что ничего не выйдет. Одного лишь хотения не достаточно, нужно, чтобы еще магическая сила унаследовалась. Для этого надобно, чтобы хоть один из родителей был колдуном. Иной раз, конечно, бывает, что способности просыпаются сами по себе, но это редкий случай. А твои родители были колдунами?

— Не знаю, — ответила я. — Может быть. Я их не помню.

В принципе, это даже не было враньем, поскольку родителей мальчика я, действительно, не знала.

— Бросили? — с пониманием спросил Алистер. — Или померли?

— Говорю же, не знаю, — с нажимом повторила я.

Не стану утверждать, устроила ли выбранная мною версия собеседника, однако в любом случае множить сущности я не намеревалась, чтобы в дальнейшем самой не запутаться в собственных выдумках. Когда Алистер Крэнстон распрощался со мной и отправился дальше, я еще раз провела краткую ревизию имеющихся в наличии продуктов, решая, что приготовить, чтобы это выглядело не совсем уж примитивно. Надо же было хоть в чем-то брать реванш. В конечном счете, я остановилась на азербайджанском супе с распущенным яичным желтком и картофеле по-селянски. Привезенного Алистером замороженного куска мяса, как он утверждал, говяжьего, вполне должно было хватить на несколько дней, поэтому большая его часть отправилась в кладовую на наиболее холодную полку. Из меньшей же части одна половина, пережаренная с луком и морковью, ушла в суп, а вторую я поставила тушиться, причем, судя по темному цвету мяса, тушиться ей предстояло долго. Заверениям Алистера о том, что пошедшая на мясо корова померла и не от старости, я готова была поверить, но на своем веку животина определенно повидала многое. Впрочем, проблема мафусаилова века парнокопытной скотины вполне решалась увеличением времени термической обработки.

К трем часам дня тушеный картофель был готов. Суп сварился еще раньше, но, поскольку Мэлоун продолжал отсутствовать, я начала подозревать, что приготовленный обед скоро плавно переквалифицируется в ужин. Поскольку точное время возвращения мастера мне было неизвестно, я перекусила в одиночестве, оставив кастрюлю и жаровню на остывающей плите. Поскольку больше делать, вроде бы¸ было нечего, я, помыв посуду, вернулась в гостиную и, взяв бестиарий, устроилась на диване, завернувшись в плед и приготовившись ждать.

Мэлоун вернулся только совсем уже под вечер, когда начали сгущаться сумерки, прошел через гостиную, даже не посмотрев в мою сторону, и поднялся по лестнице в мансарду. Тааак… Кажется, я начинала понимать, что чувствуют старые предметы интерьера, на которые хозяева давно уже не обращают внимания и не выбрасывают лишь потому, что руки не доходят. Правда, в отличие от предметов интерьера я все-таки имела свободную волю и относительную свободу действий. Отложив бестиарий, я решительно встала с дивана, аккуратно ступая, поднялась по ступеням и постучала в закрытую дверь, из-под которой пробивался слабый свет. Мне не ответили, и я, наплевав на утреннее предупреждение, полученное от мага, открыла дверь, надеясь, что ничем предосудительным Мэлоун в своей лаборатории все же не занимается.

Как оказалось, и в самом деле не занимался. Ну, во всяком случае, на мой взгляд. Мужчина стоял возле небольшого столика, опершись ладонями о столешницу, и что-то разглядывал в плоской чаше, над которой вился дымок, подсвеченный слабым зеленоватым светом, исходящим со дна чаши. Зеленоватые отсветы ложились и на лицо мага, подчеркивая запавшие скулы и придавая бледной коже трупный оттенок.

Я громко кашлянула, стараясь привлечь к себе внимание, и сообщила:

— Мастер Мэлоун, там ужин готов.

— И что? — раздраженно спросил мужчина, нехотя обернувшись ко мне. — Вам, Доу, нужно специальное разрешение на то, чтобы поесть? Кажется, я вам запрещал входить в весьма ограниченное количество помещений, и как раз этот запрет вы нарушили. На кухню вход свободен.

— На то, чтобы поесть, мне разрешение не требуется, — сказала я, чувствуя, как внутри меня тоже начинает закипать раздражение. — Собственно говоря, я уже поела. И, если бы вы обратили на меня внимание буквально пять минут назад, я бы сюда не пришла. Готов ваш ужин. Если все же передумаете, он на кухне.

Взгляд Мэлоуна стал каким-то совсем уж странным.

— Вот как? — медленно произнес маг. — Надеюсь, мне не стоит проверять его на наличие яда?

— На ваше усмотрение, — с достоинством ответила я, подавляя желание с размаху хлопнуть дверью. В конце концов, то, что Мэлоун мне не рад, я и так уже знала, так что открытием это не было. А что касалось всего остального… Ну, если не хочет он есть или не доверяет мне, так это его личные проблемы. Со своей стороны я честно попыталась навести мосты, и в том, что первая попытка пока что выходила комом, моей вины вроде бы не имелось.

Окончательная судьба того первого приготовленного ужина так и осталась мне неизвестна. Утром я обнаружила, что кастрюля с остатками супа перенесена в кладовую, а жаровня пуста и тщательно вымыта. Можно, конечно, было предположить, что весь остававшийся картофель и часть супа пошли на разнообразные анализы, призванные выявить содержание в пище всех известных на настоящий момент ядов. Но я, следуя заветам старика Оккама, решила остановиться на самом простом объяснении и предположила, что Мэлоун все же пересмотрел первоначальное решение и либо поужинал, либо позавтракал. Хотя, признаюсь честно, проведя весь вечер, всю ночь и раннее утро на диване в гостиной, я не слышала, чтобы мастер спускался из мансарды. Должно быть, проспала, потому что дома его, судя по всему, уже не было. Вообще в два последующих дня мы довольно успешно ухитрялись избегать очной встречи. Казалось бы, на площади, лишь немного превышающей площадь деревенского дома средних размеров, сделать это было практически нереально, однако нам с мастером это удалось. Впрочем, большую часть времени он попросту отсутствовал, появляясь уже заполночь и стандартно меня игнорируя. Вечером я оставляла на кухонной плите еду, утром она исчезала, и это все больше начинало напоминать комедию абсурда.

На третье утро мы все-таки пересеклись. Не могу сказать точно, я ли проснулась раньше, или же это Мэлоун замешкался, оставшись дома дольше, чем обычно, но когда я разожгла плиту и поставила нагреваться воду для кофе, маг заглянул на кухню.

— Доброе утро, — вежливо поздоровалась я, опешив от неожиданности, и еще больше удивилась, когда мужчина пусть и неохотно, но все же мне ответил. Вслед за этим на кухне снова повисло напряженное молчание, слышно было только потрескивание огня в топливнике плиты.

— Мне уйти? – неуверенно предложила я, чувствуя, что мое присутствие чем-то стесняет мага.

— Как хотите, — коротко ответил Мэлоун, посмотрел на придвинутый к кухонному столу стул, но в итоге так и остался стоять в дверях, скрестив руки на груди. Этот жест намеренной отстраненности оптимизма не внушал, но я решила вести себя так, словно ничего сверхъестественного не произошло, и, отставив кофейник, чтобы вода в нем не успела закипеть, спросила:

— Вы кофе будете?

— Не стоит утруждаться, — сухо сказал маг. – Я пока еще способен сам о себе позаботиться. Это, кстати говоря, касается и прочих ваших кулинарных изысканий.

Я удивленно пожала плечами, все-таки долила в кофейник дополнительную порцию воды и вернула его на конфорку, гадая, стоит ли то, что я только что услышала, расценивать, как откровенный посыл всех моих предыдущих действий в одном хорошо известном направлении.

— Если честно, готовка меня совершенно не утруждает, — сказала я вслух. – Во-первых, я не привыкла сидеть на чужой шее, а это единственное, что я на данный момент могу предложить в качестве компенсации за злоупотребление вашим гостеприимством. Во-вторых, поскольку в действительности учить меня, как я понимаю, вы ничему не собираетесь, работа по хозяйству позволит мне хоть как-то занять время. Или вам не понравилось, как я готовлю? Тогда говорите уж прямо.

Вода в кофейнике начинала закипать, я быстро отставила посуду, всыпала молотый кофе, перемешала, довела до кипения и оставила настаиваться, тем временем начав расставлять на столе приборы. Мэлоун все-таки переместился за стол, молча наблюдая за моими действиями.

— Так в чем, собственно говоря, дело? – не выдержав, снова спросила я. – Вам не понравилось, как я готовлю?

— Все блюда были приемлемыми на вкус, — обтекаемо ответил маг.

Что ж, понятно. Я тяжело вздохнула, приходя к выводу, что добиваться большей ясности бесполезно. Раз уж Мэлоун не склонен со мной говорить, дальнейшая настойчивость могла лишь ухудшить дело.

— Приятного аппетита, мастер Мэлоун, — сказала я, поставив кофейник на стол, и отвернулась, выходя из кухни.

— Доу! – резко окликнул меня маг. – Куда это вы собрались? Вы ведь собирались завтракать.

— Спасибо, я перекушу позже, — ответила я. – Не хочется стеснять вас.

— Прекращайте паясничать и возвращайтесь за стол, — сказал мужчина. – Что, черт возьми, вас не устроило в моих словах?

Я обернулась, остановившись на пороге. У меня возникло странное ощущение обмена ролями. Теперь уже мне хотелось скрестить руки на груди, закрываясь от общения. Взгляд мага все еще был очень тяжелым, но сейчас его можно было охарактеризовать скорее как настороженный, а не враждебный. Складывалось впечатление, что мастер просто не был до конца уверен, чего от меня стоит ждать. Впрочем, в данный момент это было взаимно.

— Возвращайтесь за стол, — повторил Мэлоун. – Или в вашем мире предпочитают пить холодный кофе?

— Я вообще-то человек непривередливый, — осторожно ответила я, — так что могу пить любой. Но горячий, конечно, лучше.

— В таком случае вам придется поторопиться.

— Ну, если вы так настаиваете…

Я вернулась обратно за стол, подспудно ожидая какого-нибудь подвоха. Банальная логика подсказывала, что подобная внезапная перемена в отношении ко мне мастера должна была иметь под собой весомое основание. Мэлоун задумчиво следил за тем, как я разливаю кофе по чашкам.

— Вчера вечером Максвелл прислал голубя с письмом, — сказал он наконец. – Письмо касается вас.

Я вздрогнула и чуть было не пролила кофе на стол. Вот чувствовала же, что ничего хорошего от подобных перемен ждать не стоит.

— И… о чем говорится в письме? – спросила я, рассудив, что растягивать срок ознакомления с неприятностями бесполезно.

— О том, что Амброз Боллингхэм в настоящий момент находится на пути в Бостон, — ответил маг. – И, пока не закончит дела, которые имеет там, возвращаться не намерен. В ответном послании, отправленном с борта лайнера, он временно делегировал Максвеллу полномочия в проведении расследования вашего случая. Максвелла это, похоже, не слишком-то обрадовало, поэтому в первую очередь он намерен продолжить вести дело о пропаже Сандерса, которое в любом случае напрямую связано с вашим. Однако он уже поторопился заявить, что вы не должны покидать место вашего нынешнего нахождения вплоть до возвращения сэра Амброза. На данный момент это все.

Хм… Я наморщила нос, рассматривая собственное отражение в полированной боковине кофейника, искаженное и растянутое как в кривом зеркале комнаты смеха. Вроде бы, на первый взгляд, известия выглядели не такими уж страшными, вот только они означали, что окончательное решение вопроса о моей дальнейшей судьбе опять временно откладывалось, и эта неопределенность была хуже всего. Подозреваю, что и сам Мэлоун не был осчастливлен последними новостями, ведь теперь, благодаря крайне несвоевременной занятости одного инквизитора и стремлению к перестраховке второго, мне предстояло торчать в доме мастера еще черт знает сколько времени. Кстати говоря, интересно было бы узнать, сколько именно.

— А когда случится возвращение сэра Амброза? – уточнила я. – Хотя бы приблизительно это можно высчитать?

— Вы знаете, где располагается Бостон? – задал ответный вопрос мастер.

— Ну, в нашем мире он располагается в Соединенных Штатах Америки. А уж как обстоит дело здесь, утверждать не рискну.

— Оно обстоит точно так же. В таком случае, раз уж с географическими познаниями у вас все в порядке, вы и сами должны быть в состоянии определить, сколько времени занимает путь от берегов Королевства до Бостона и обратно. Быстрее Боллингхэму обернуться уж точно не удастся.

— Э… это все, конечно, прекрасно, — призналась я. – Но проблема в том, что определить хоть что-то я пока могу только по меркам нашего века. У нас, например, долететь из Москвы до имеющего аэропорт крупного города на восточном побережье Северной Америки можно менее чем за сутки с учетом всех пересадок. Но ведь у вас авиация, кажется, еще даже не начала развиваться, поэтому я не знаю, сколько времени придется добираться до Бостона иными способами: например, на тех же найтмарах.

— На найтмарах до Северной Америки добраться невозможно, — резко сказал Мэлоун. – В отличие от машин они не приспособлены для того, чтобы работать несколько дней без передышки, а посреди океана, как вы, надеюсь, понимаете, оборудовать стойла для отдыха животных невозможно.

— Ну, почему? Наверное, для этого можно было бы использовать плавучие платформы, — предположила я. – У нас подобным образом ведется добыча нефти в открытом море. Ладно, в общем-то не важно. Если сэр Амброз не отправился в путь на найтмарах, то на чем?

— Полагаю, что на лайнере, — произнес мастер таким тоном, словно сомневался в моих умственных способностях.

— На корабле? И сколько же времени в среднем может занять такой путь?

— Порядка восьми дней.

— Восьми? – ужаснулась я. – Это не менее полумесяца, даже если он сразу по прибытии пересядет на обратный рейс?

— Совершенно верно.

Я покачала головой. Озвученный временной промежуток как-то совсем не состыковывался с тем, что мне доводилось видеть до сих пор. Не верилось, что в мире, где есть возможность по одному слову переместиться на значительное расстояние, человек будет осознанно тратить кучу времени на путешествие традиционным способом. Ладно еще, если бы речь шла о каком-либо круизе ради удовольствия, но ведь глава Консорциума, как я поняла, отбыл в деловую поездку…

— А почему сэр Амброз не воспользовался порт-ключом? – спросила я.

— Потому, что «а velox trinus», быстрое путешествие, возможно совершать лишь на расстояние, не превышающее тысячи миль, — сухо пояснил Мэлоун. – Бостон, если вы случайно забыли, находится несколько дальше.

Я недоуменно хмыкнула, заметив, как мне показалось, некоторое несоответствие.

— Но ведь моя родовая избушка тоже расположена несколько далее, чем на расстоянии тысячи миль от Эдинбурга, — напомнила я мастеру. – И, тем не менее, у меня вполне получалось перемещаться как туда, так и обратно без каких-либо затруднений.

— Ничего удивительного, — без тени замешательства ответил тот. – На родовые места Силы и связанные с ними артефакты требования, которым должно соответствовать «а velox trinus», не распространяются. Если бы вы попытались совершить подобное путешествие при помощи обычного порт-ключа, то, несомненно, заметили бы разницу.

— Поверю на слово, — без особого энтузиазма пробормотала я, отчаянно размышляя, что делать дальше. Продолжать мозолить глаза магу еще как минимум две недели? Как бы он вообще не возненавидел меня к концу этого периода, раз уж и сейчас не рад. А в родовой избушке на подножном корму мне, к сожалению, не выжить – тут уж я даже пытаться не собиралась. Наконец мне, кажется, удалось найти более-менее приемлемое решение.

— Может, мне на время переселиться к мастеру Нолану, если он согласится принять меня назад? – осторожно предложила я. – Деться я все равно никуда не денусь, зато, во всяком случае, не буду стеснять вас. А когда сэр Амброз прибудет обратно в Великобританию, я сразу вернусь сюда, и никто ни о чем не догадается.

— Я бы был только за, — честно ответил Мэлоун. – Но, к сожалению, ваше реальное местоположение сейчас легко вычислить. Куда легче, чем в тот момент, когда вас искали по вещам Сандерса, и теперь это вполне доступно для штатных ищеек конгрегации. Поэтому лучше не дразните лишний раз Максвелла и не подставляйте без надобности Проныру. Повышенного внимания со стороны инквизиции он может не простить ни вам, ни мне. Так что, как бы мне ни хотелось иного, придется принять как факт то, что длительность вашего пребывания в моем доме увеличивается. И в связи с этим следует решить, чем еще можно вас занять помимо бессмысленного перемывания по десять раз в сутки всех доступных поверхностей. Я всерьез начинаю опасаться в один прекрасный день обнаружить дыру посреди журнального стола в гостиной.

Я хотела было возразить, что ничего я по десять раз не перемываю, ну разве что кроме кухонного стола, да и то лишь потому, что в течение дня им пользуюсь, однако решила промолчать и сначала дождаться решения мастера.

— Насколько полное образование вы получили? – тем временем спросил меня Мэлоун. – То, что читать, писать и производить простейшие арифметические вычисления вы умеете, я уже знаю. Меня интересуют подробности.

Я задумчиво покрутила в руках чайную ложку. Вопрос, конечно, был интересный и в чем-то даже философский. Лично мое мнение вот, например, заключалось в том, что полное образование получить вообще невозможно, поскольку всегда отыщется такая область знаний, в которой ты будешь полным профаном. Чтобы далеко не ходить, в качестве примера вполне можно было взять те же самые магические искусства. Тем не менее, что-то отвечать все-таки следовало.

— У меня высшее экономическое образование, — сказала я наконец. – Институт я закончила с красным дипломом, что соответствует высшим баллам по всем изучаемым дисциплинам. Что же касается подробностей, то основной упор, как я уже говорила, у нас делался на экономические дисциплины. Соответственно с математикой дела у меня тоже обстоят неплохо. Конечно за операции над логарифмами я сейчас без подготовки взяться не рискну. Во-первых, изучали мы их давно, а во-вторых, как раз в то время, когда у нас должна была состояться лекция по этой теме, наш преподаватель по высшей математике крайне удачно ушел в очередной запой, разумеется не поставив об этом в известность кафедру. Поэтому с логарифмами мы разбирались самостоятельно путем коллективного мозгового штурма. На то, чтобы сдать государственный экзамен, результатов этого штурма хватило, а потом забылось как страшный сон. А вот, скажем, с матрицами или системами уравнений, думаю, управлюсь. С физикой я никогда не ладила. О химии имею общее представление, равно как о биологии и географии. Историю более-менее знаю. Из латыни могу воспроизвести всего пару фраз, вроде «мементо мори» и «арс лонг да вита бревис». Вас интересует что-либо еще?

— Латынью вам и в самом деле лучше не щеголять, — хмуро кивнул мастер. – Гиппократ бы вряд ли мог предположить, что его высказывание можно так исказить.

— Я не уверена, что Гиппократ вообще подозревал, что его высказывания будут когда-либо переводить на латынь, — не осталась я в долгу. – Поскольку, как мне помнится, жил он в Древней Греции еще до начала новой эры и афоризмы изрекал соответственно на греческом языке. Кроме того в наше время, в начале двадцать первого века, более популярен английский язык, имеющий статус международного. А знание латыни необходимо лишь для некоторых специальностей. Например, во врачебном деле, а так же для биологов. Я не имею отношения ни к тем, ни к другим. Нет, в школьные годы у меня, признаюсь, была мысль податься в палеонтологи, но не сложилось. Поэтому с латынью нам оказалось совершенно не по пути. Но если надо, выучу.

— Там видно будет, — коротко сказал Мэлоун. – А теперь что касается «Наставлений по основам магии» Оулавюра Магнуса, которую я передавал вам для ознакомления. Надеюсь, вы ее хотя бы открывали?

— Открывала, — подтвердила я, решив не заострять внимание на том, что сам мастер несколько раз видел меня корпевшей над принадлежащей ему книгой. – А еще я прочитала все, что вы в ней отметили. И даже многое сверх того.

— Сверх того, значит? – пробормотал Мэлоун. – Что ж, в таком случае посмотрим, многое ли вам удалось запомнить из прочитанного.

В следующие полтора часа меня в хвост и в гриву гоняли по базовой теории магических искусств. Проще было тупо взяться за пересказ прочитанного мною текста, начиная с первой главы, однако Мэлоун легких путей не искал и мгновенно перескакивал между разными частями книги. Не знаю, что он этим хотел доказать. Если то, что с манускриптом он тоже знаком, тогда задумка вышла удачной, спору нет. Если же основной целью мастера была попытка подловить меня на вранье или преувеличении, то здесь он оказался в пролете. Конечно, здесь с моей стороны трудно было судить, но, кажется, я сумела ответить на все заданные вопросы.

— Что ж, на память вам и в самом деле жаловаться не резон, — нехотя признал Мэлоун, тем самым подтверждая мою догадку.

— Надеюсь, что вы правы, — ответила я, стараясь, чтобы это прозвучало по возможности более вежливо. – В моей профессии люди, страдающие забывчивостью, надолго не задерживаются.

— В магических искусствах, как правило, тоже, — кивнул мастер, отставил чашку с недопитым кофе и решительно поднялся на ноги. – Итак, поступим мы, пожалуй, следующим образом. Применять прочитанное на практике вы пока что будете исключительно в моем присутствии, а основной упор в первую очередь необходимо сделать на теории, поскольку она у вас не то чтобы хромает, а полностью отсутствует. Два фамильных манускрипта специфической направленности и одно максимально обобщенное и упрощенное учебное пособие не в счет, так что придется как-то восполнять этот недостаток. Следуйте за мной.

Он вышел в гостиную и после некоторого раздумья снял с полки три увесистых тома в потертых кожаных переплетах.

— История развития магических искусств, — сказал Мэлоун, перехватив мой вопросительный взгляд. – Пожалуй, этого вам на первое время хватит. Все три книги переведены на современный английский язык, так что проблем с прочтением возникнуть не должно. Случаи возникновения проблем с пониманием прочитанного будут обсуждаться отдельно, по мере их появления. Все. Можете приступать к работе.

— Мастер Мэлоун! – окликнула я мага, прежде чем он успел уйти. – А где можно взять бумагу для записей? Даже при всех способностях к запоминанию информации конспекты мне все равно не помешают.

Мэлоун хмуро посмотрел на меня, но все же поднялся в мансарду и возвратился обратно с объемистой тетрадью. На первое время этого должно было хватить. Моя благодарность полетела уже в удаляющуюся спину мага и, похоже, была не слишком-то ему нужна. Я же сделала для себя очередную мысленную пометку о том, с чем мне еще предстояло рассчитываться, когда появится такая возможность. Конечно, в сравнении с распиской, лежащей в сейфе у мистера Андвари, мой долг перед Мэлоуном пока был ничтожен, но напрягал меня не столько размер, сколько сам факт его наличия. Вот только поделать с этим пока ничего было нельзя.

Не знаю, чем именно руководствовался Мэлоун, выбирая мне литературу для самостоятельного ознакомления. Даже если основной его целью было просто отвлечь меня, подыскав хоть какое-то занятие, стоило признать, что с родом занятия он угадал. Увесистый трехтомник, хотя и был написан непривычным, не совсем научным стилем, оказался крайне занимательным чтением, да к тому же давал возможность составить общее представление о мире, в котором я находилась. Так же как в нашей истории, описание ранних этапов развития человечества, в том числе выделения из общей массы групп людей, обладающих способностями к некоторым вещам, которые потом объединят под единым названием магических искусств, было крайне скудным и основывалось, как мне показалось, скорее на предположениях, чем на подтвержденных фактах. Во всяком случае, попытка объяснения причин, по которым такое разделение вообще стало возможным, показалась мне довольно натянутой – хотя, в принципе, в дарвиновскую теорию естественного отбора она вписывалась, если счесть подобные изменения случайными мутациями генов, впоследствии сумевшими закрепиться в ряде регионов. В то же время более поздние периоды истории уже пестрели подробностями, и хотя по вполне определенным причинам основное внимание автор уделял истории Британских островов, остальную часть цивилизованного мира он так же старался не обходить стороной. Я с интересом прочитала о формировании в четвертом тысячелетии до нашей эры на территории Уэльса обособленных протомагических общин, члены которых в тогдашнем обществе, только начинавшем переживать социальное расслоение, считались изгоями. Вероятно, именно эта замкнутость и отчужденность, более способствовавшие заключению перекрестных браков внутри зарождающегося сословия, нежели за его пределами, смогли послужить дополнительной причиной для более яркого проявления магических способностей у каждого из следующих поколений. Позднее эту замкнутость начали поддерживать уже осознанно и целенаправленно под предлогом сохранения чистоты крови. В итоге пришедшие на острова кельты встретили там вполне оформившееся и обособленное сообщество лиц, сведущих в магических искусствах. И примерно в то же время в этом сообществе наметился раскол. Часть магов поддержала пришельцев, в то время как другие заняли сторону старых вождей. Как показало время, первые из них сделали более удачный выбор, поставив на победителей. Одновременно с этим происходила трансформация устоявшейся островной системы заклинаний путем сплава ее с друидической системой новых хозяев Британии. Это была одна из первых, но далеко не последняя пертурбация, которую предстояло пережить магическим школам островов. В то время как магические народцы, как населявшие острова, так и обитатели континента, все более разрывали контакты со становившимся слишком нетерпимым человечеством, человеческая магия постепенно унифицировалась. Трудно сказать, хорошо это было или плохо, но процесс в чем-то был закономерным. Точно такую же унификацию претерпевали главенствующие религии, точно такая же унификация ждала систему весов и мер, а так же научные знания по мере того, как расширялись контакты между различными географическими областями мира ранних и средних веков. Впрочем, унификация сама по себе была крайне длительным процессом, как я поняла, все еще не завершившимся к концу девятнадцатого века. Любопытнее было другое – многое из того, что в нашем мире принималось за мифы, автор «Истории магических искусств» полагал реальными событиями. Одним из примеров мог бы послужить вождь бриттов Артур и маг кельтско-островной школы по имени Мирдин, впоследствии более известный как Мерлин. Правда, в отличие от нашего мира, где король Артур, благодаря средневековым рыцарским романам, четко ассоциировался со средневековыми же рыцарями Круглого стола, полностью закованными в комплексы доспехов миланского типа, здешний Артур жил на рубеже пятого и шестого веков нашей эры, вполне успешно воюя с римскими завоевателями. Помимо ордена приспешников, владеющих магией, у Артура была дружина из полутора сотен воинов, походы которых, по всей видимости, и послужили основой для части легенд. Во всяком случае, их сражения с корнуэльскими великанами были вполне реально задокументированы.

В общем, как я уже, кажется, говорила, чтение было любопытным, даже если воспринимать его исключительно с точки зрения беллетристики, а мне в этих текстах вполне закономерно виделось нечто большее. И, конечно, я конспектировала прочитанное. Правда, был один нюанс. Едва взявшись записывать краткое содержание текста, я обнаружила, что не могу сформулировать письменно мысль на том же языке, на котором говорю. То есть с простыми фразами проблем не возникало, но стоило замахнуться на что-то посерьезнее, не являющееся дословным копированием текста со страницы книги, а отражающее мое собственное понимание прочитанного, как на выходе получалась полная галиматья, да еще и с орфографическими ошибками, в чем я убеждалась при повторном прочтении написанного. Отчаявшись что-либо понять самостоятельно, я обратилась за советом к Мэлоуну, надеясь, что кроме сарказма услышу и более полезную информацию. Как ни странно, сарказма не последовало вообще. Мастер бегло просмотрел мой очередной перл и, вернув мне лист бумаги, сказал:

— Думаю, причина очевидна. Ребенок был обучен лишь основам письма, а ваших знаний, привнесенных извне, пока не хватает, чтобы компенсировать этот недостаток. Вполне вероятно, что при дальнейшей работе над текстами и накоплении опыта все войдет в норму, а пока пишите на том языке, на котором можете. Все равно эти записи предназначаются исключительно для вас.

Поскольку иных вариантов все равно не наличествовало, именно так я и поступила, успокаивая себя тем, что посторонних, способных заинтересоваться записями десятилетнего ребенка, поблизости все равно нет, а те, кто имеются, о моей проблеме и так осведомлены. В отличие от теории наши с Мэлоуном практические занятия продвигались куда медленнее, чем мне хотелось бы. Во-первых, мастер строго-настрого запретил мне заниматься перенастройкой сторожевой системы моих татуировок, заявив, что это не та вещь, с которой следует начинать освоение магических практик. В итоге я сосредоточилась на отработке заклинаний из «Наставлений по основам магии», тех самых, формулы которых уже успела выучить наизусть во время прочтения и перечитывания книги. Разумеется, это были исключительно простейшие бытовые чары: возможность разжигать огонь без спичек, создание подвижного источника света сродни тому, который я видела в ночь моего первого появления в доме Мэлоуна, слабенькое согревающее заклинание и не менее слабенькое заклинание, позволяющее подсушить царапины, останавливая кровь, — но самой себе я казалась волшебником, по уровню не уступающим Мерлину. Ведь у меня же получалось, черт возьми!

Да, пожалуй, именно с утра четвертого июня можно было начать отсчет моей реальной учебы, и это было замечательно. Огорчало только то, что отношение ко мне мастера так и не вернулось к тому, каким оно было во время моей работы в лавке Проныры: ни лишней улыбки, ни лишней безобидной шуточки. Складывалось впечатление, что даже приняв волевое решение о необходимости моего обучения, он старался по возможности минимизировать наше общение. Но, во всяком случае, обращение мастера ко мне оставалось подчеркнуто нейтральным, и он хотя бы начал раньше возвращаться домой, а так же задерживаться по вечерам в гостиной. В первое время эти вечерние посиделки проходили в гробовом молчании, с которым я в конечном счете смирилась, решив, что в качестве предмета интерьера Мэлоун меня тоже устраивает, как, по всей видимости, и я его.

Но, конечно, это не могло длиться вечно. Спустя примерно неделю часов в девять вечера, когда за окном медленно гасли долгие летние сумерки, я сидела за столом, рассматривая одну из карт, которыми пестрела «История магических искусств». Имевшая в развернутом состоянии размер, примерно соответствовавший формату А2, карта, хотя и выглядела сама по себе достаточно современно, мягко говоря, озадачивала имевшимися на ней украшениями. На морской глади, а местами и на суше были изображены причудливые создания, казалось, сошедшие прямиком со страниц средневековых манускриптов. Это вызывало ностальгические воспоминания.

— Здесь водятся драконы… — задумчиво сказала я, водя пальцем по карте.

— Вероятнее всего да, — отозвался Мэлоун, мельком глянув, куда именно я указываю. – Картографы, как правило, достаточно точно обозначают ареалы их обитания.

— Что, серьезно? – удивилась я, не зная, что именно ошарашило меня больше – факт реального существования мифических животных, или же то, что маг вдруг решил прореагировать на не обращенную непосредственно к нему фразу, иными словами поддержать отвлеченный диалог. – Здесь, действительно, есть драконы? У нас эта фраза всего лишь обозначает еще не изученные земли. Точнее, обозначала в средние века.

— Значит, в вашем мире драконы не водятся? – спросил мастер.

— Нет, хотя легенды про них имеются. Но реальность их существования не берутся доказывать даже самые заядлые криптозоологи. Им проще думать про чудом выживших динозавров, часть из которых как раз могла бы послужить прототипом для существа из легенды.

— Итак, магии у вас нет, — сказал Мэлоун, как будто обобщая некую недавно открытую информацию. – Драконов у вас нет. Что же тогда у вас вообще есть?

— Ну как минимум у нас есть техника в разных ипостасях, — ответила я. – В связи с отсутствием магии пришлось, знаете ли, идти иным путем, точь-в-точь по заветам некоего Владимира Ильича Ленина. Думаю, в вашем времени этот гражданин еще широко не известен, но, если история будет развиваться в том же направлении, что и у нас, то вскоре вполне может отметиться. Впрочем, это отдельная история, к развитию техники отношения не имеющая. Что же касается техники, то у нас есть автомобили, которые передвигаются по дорогам со скоростью до девяноста километров в час – это если по стандартным шоссе и с соблюдением правил дорожного движения, а так и по сто восемьдесят – двести гоняют. Есть пассажирские самолеты, которые перевозят до восьмисот человек за раз и летают со скоростью от семисот до девятисот километров в час, в результате чего от Москвы до Петропавловска-Камчатского, который располагается на восточной окраине Евразийского континента, можно добраться всего за девять часов. А сверхзвуковые военные истребители развивают скорость до двух с половиной тысяч километров в час. У нас есть телефоны, посредством которых можно поговорить с человеком, который находится на другом континенте, а если включить видеокамеру, которая бывает установлена на множестве современных моделей, или воспользоваться компьютером, подключив скайп и веб-камеру, то собеседника можно еще и увидеть. Письма, отправленные по электронной почте, доходят до адресата за несколько секунд, главное, чтобы тот находился в месте, откуда имеется доступ к глобальной сети Интернет, так же быстро можно обмениваться и короткими письменными сообщениями, отправляемыми с мобильных телефонов. У нас есть корабли, на которых люди могут летать в космос. На орбите Земли за пределами атмосферы находится международная космическая станция, на которой посменно работают экипажи численностью по шесть человек. С 69 по 72 годы двадцатого века шесть американских экспедиций высаживались на Луну. А беспилотные космические аппараты уже побывали около всех планет Солнечной системы, за исключением Плутона. Впрочем, его можно не считать, поскольку по последним данным планетой он все же не является…

— Так, погодите, — вмешался Мэлоун, обрывая мой монолог. – Что еще за Плутон?

— Древнеримский аналог греческого бога подземного мира. В нашем мире девятая планета была названа его именем именно из-за своей удаленности от Солнца. У вас ее, возможно, называют по-другому, — пояснила я и, видя, что меня все равно не понимают, поправилась:

— Или ее в вашем мире вообще пока не успели открыть? Значит, еще откроют. Располагаться она будет примерно в трех миллиардах километров за Нептуном, то есть фактически на том же расстоянии от последнего, на какое отдален от Солнца Уран. Вплоть до две тысячи шестого года она будет считаться девятой планетой, а потом ее переведут в разряд планетоидов, поскольку далее за ней будет обнаружен целый пояс объектов схожего размера, так называемый пояс Койпера. А еще дальше за этим поясом находится облако Оорта – область, предположительно заполненная ледяными глыбами, откуда в нашу Солнечную систему попадает большая часть комет. Ну, а за облаком Оорта находится уже открытое межзвездное пространство.

Так вот, что касается планет, то ближайшие из них – Меркурий, Венера и Марс изучены более-менее подробно. Меркурий и Венера изучались с орбиты, поскольку условия на них крайне неблагоприятны даже для земной техники, а вот на Марсе приземлялось и работало несколько аппаратов, посылая информацию на Землю. По состоянию на конец апреля 2013 года там все еще работает два аппарата. С дальними планетами, расположенными за поясом астероидов, дело обстоит сложнее из-за расстояния до них, их большого периода обращения и их газовой структуры. Но все равно к Юпитеру и Сатурну долетало по нескольку межпланетных зондов. А два аппарата из серии «Вояджер», запушенные в 1977 году, пролетели Солнечную систему насквозь. На это у них ушло примерно тридцать пять лет, потому что в прошлом, 2012 году была информация о том, что первый из них вышел на границу межзвездного пространства, а к концу нынешнего, 2013 года, он, пожалуй, должен был окончательно покинуть границы Солнечной системы. То есть, не совсем нынешнего… Но вы меня, наверное, поняли.

— Да, я вас понял, — медленно произнес мастер. – Если не брать в расчет нескольких технических терминов. Похоже, вам довелось жить в интересное время, Доу.

— Ну, оно определенно было не хуже любого другого, — ответила я. – И, говоря честно, я бы предпочла снова туда вернуться, причем желательно побыстрее. То есть, не подумайте, против этого мира в целом я ничего не имею, но все-таки… есть у нас такая пословица: «В гостях хорошо, а дома лучше». Очень правильная пословица, как я успела убедиться.

Мэлоун внимательно посмотрел на меня. Я поежилась и отвела взгляд. Снова, как и в прошлый раз, на месте Силы, у меня сложилось впечатление, что мастер смотрит сквозь физическую оболочку Джона Доу, или Генри Сандерса – кому как угодно. Интересно, что же тогда он видел? Как должна выглядеть сущность человека?

— Надеюсь, вы отдаете себе отчет, что подобного исхода вам не сможет гарантировать даже сэр Амброз, когда вернется? – довольно жестко спросил маг.

Я подавленно кивнула. Уж что-что, а это я осознавала прекрасно, как бы мне ни хотелось уповать на обратное.

Если не считать состоявшегося разговора, никаких странностей в событиях прошедшего вечера я не заметила. Да и разговор не был так уж сильно необычен, скорее неожидан и только. Мэлоун вплоть до того момента, когда с дежурной вежливостью пожелал мне спокойной ночи и поднялся на второй этаж, забрав с собой фолиант, который он внимательно просматривал на протяжении уже трех вечеров подряд, вроде бы пребывал в своем обычном настроении. Однако уже утром за завтраком мастер выглядел крайне задумчивым. А чуть позже, надев шляпу и выходя за порог, он как бы невзначай сказал:

— Доу, я, вероятно, буду отсутствовать несколько дней, так что при приготовлении ужина можете на меня не рассчитывать. Договоренность о вашем пребывании в стенах этого дома остается в силе, поэтому сделайте одолжение, сохраните уже продемонстрированное вами благоразумие и постарайтесь никуда не отлучаться. В дом можете пускать Алистера Крэнстона — его вы уже знаете, — ну и, пожалуй, Максвелла, если он вдруг надумает вспомнить о вашем существовании. Всех остальных можете смело отправлять прочь до моего возвращения. Это относится и к констеблям инквизиции, если у них не будет при себе ордера на обыск. Вы все поняли?

— Да, мастер Мэлоун, — кивнула я. — А если кто-либо будет спрашивать, где вы находитесь? Отвечать что-нибудь конкретное или просто вежливо отсылать с предложением вернуться в более удачное время?

Мэлоун ухмыльнулся, поглубже надвигая шляпу на глаза. Впрочем, невзирая на этот жест, я успела заметить, что веселость мастера носит исключительно напускной характер. Как следствие результат оказался немного предсказуемым.

— Что отвечать? — произнес маг с притворной задумчивостью. — Если кто-либо заинтересуется подобными подробностями, можете смело отвечать, что я запретил называть точный адрес дома терпимости.

— Хорошо, мастер Мэлоун, — невозмутимо сказала я. Стоит ли упоминать, что в правдивость озвученного маршрута я не поверила ни на йоту? Впрочем, даже если какая-то толика правды в словах мастера присутствовала, с чего это должно было меня волновать? Из дома меня не выставляли. Продуктов, вроде бы, пока хватало, а если вдруг начнут заканчиваться — попробую убедить Алистера вместе с его отцом, которого я пока даже не имела чести видеть вживую, сделать поставку авансом. Похоже, в ближайшее время мне предстояло научиться в том числе и жить в кредит, хотя можно было надеяться, что не весь этот кредит мне придется выплачивать за свой счет. Поэтому я добавила:

— Желаю приятно провести время. И да, обещаю в точности передать ваши слова посетителям, если таковые — в смысле, посетители — вдруг появятся.

На деле я сильно сомневалась, что мне придется передавать хоть что-то хоть кому-то. За время, проведенное в доме Мэлоуна, у меня сложилось впечатление, что гости здесь появляются нечасто.

Так в итоге и вышло, что единственным человеческим существом, отвлекшим меня от изучения принципов создания магических кругов, стал как раз таки Алистер. Пожалев хрупкую подростковую психику, я не стала озвучивать несколько отредактированную мной версию причин отсутствия Мэлоуна, в котором помимо шлюх присутствовал еще и блэкджек, хотя, справедливости ради, следует отметить, что мальчик и не спрашивал про мастера, видимо полагая его дневное отсутствие нормой. Случилось это как раз на второй день. Накануне, несмотря на предупреждение Мэлоуна, ужин я приготовила с запасом и теперь как раз размышляла, куда девать излишки. Едок из меня и раньше был никудышный, и в нынешнем теле мало что поменялось, хотя по логике аппетит у растущего ребенка должен был быть приличным. Но вот не был. Поэтому к моменту, когда Алистер постучался в дверь, а для верности еще и в окно гостиной, я как раз размышляла, куда бы деть остатки приготовленного, потому что оставлять еду еще и на третий день, пусть даже на холодных полках кладовой, выглядело крайне сомнительным решением. Так что появление сына трактирщика оказалось как нельзя кстати.

Невзирая на вялые возражения, я буквально затащила Алистера на кухню и усадила за стол, веско сказав: «Надо». Вот уж кто-кто, а он отсутствием аппетита точно не страдал. Это стало ясно сразу, как только отошла на задний план ложная скромность. Гуляш с гарниром из картофельного пюре и приличная порция овощного салата исчезли, стоило мне только глазом моргнуть. Мальчишка откинулся на спинку стула с выражением полного блаженства на физиономии.

— Значит, вы все ж таки наняли домработницу, ага. То-то папаша удивлялся, что мастер Мэлоун перестал у нас в таверне появляться.

Я издала невнятный звук, который при желании можно было расценивать как подтверждение. Вдаваться в подробности мне не слишком-то хотелось, впрочем направление мыслей Алистера уже успело смениться.

— Ехать мне надо, — без особого энтузиазма сказал он. — Товар он ведь сам не развезется.

И тут же добавил:

— Джон, а если хочешь, поехали вместе, ага? Чего бирюком-то сидеть?

— Не уверен, что мастеру Мэлоуну это понравится, — пробормотала я. — Он строго настрого запретил мне куда-либо отлучаться.

— А откуда он узнает? — вполне резонно спросил мальчишка. — Я так скажу, что ниоткуда, ежели только сам не проболтаешься.

А действительно, откуда? Мне вот тоже было интересно, как Мэлоун сможет определить, находилась ли я все время дома или же за его пределами. Нет, если он возвратится раньше меня, тогда понятно, ну а если я сумею его опередить? К тому же проветриться мне и в самом деле хотелось. Если уж за месяц проживания в Эдинбурге я так и не сумела ни разу нормально прогуляться по его улицам, то стоило попытаться наверстать упущенное хотя бы за счет сельской местности, пока еще имелась такая возможность.

— А поехали, — кивнула я, решительно прерывая собственные сомнения.

Мы вышли во двор, и здесь мне в первый раз представилась возможность применить на практике хоть что-то из приобретенных знаний. Этим чем-то стало простенькое запирающее заклинание. Не верх совершенства, конечно, но, как мне показалось, вышло оно не так уж плохо. И однозначно это было лучше, чем оставлять дом вообще незапертым, поскольку места, где Мэлоун хранил бы запасные ключи, мне до сих пор обнаружить не удалось.

Алистер, возившийся с упряжью мохнатой лошадки неизвестной породы, на мои пассы внимания вроде бы не обратил, что тоже меня вполне устроило. Вдвоем мы разместились на облучке телеги, и мальчик шевельнул вожжами, пуская лошадь шагом. Разумеется, эта наша поездка не шла ни в какое сравнение с бешеной скачкой в запряженном найтмарами кэбе. Мы неторопливо ехали по проселочным дорогам по разбитым колеям, зажатым между высокими земляными насыпями. Глянцевито поблескивали на солнце отливающие бронзой перья папоротника и светло-зеленые листья не то малины, не то ежевики. В прогретом, сладковато-терпком от запаха цветущих трав воздухе ощущалась некая сонливость. Впрочем, возможно, это было всего лишь результатом непривычки моей нынешней ипостаси к прогулкам по свежему воздуху, поскольку на общительность Алистера эта подмеченная мною особенность никак не повлияла. Поэтому всю дорогу говорил в основном он, органично войдя в роль гида, а я в основном отмалчивалась, глядя по сторонам да время от времени, когда мы въезжали на очередной сельский двор, помогая разгружать товары. Назвать то, что я чувствовала, когнитивным диссонансом было бы не совсем верно, но все же, глядя на летнюю зелень, ровные квадраты пастбищ и аккуратные фермерские домики, встречавшиеся нам на пути, я не могла отделаться от мысли о некотором несоответствии. Мое представление о Шотландии основывалось в основном на фильме «Храброе сердце» и балладах Роберта Бернса в переводе Маршака, и если окрестности Свордейла еще хоть как-то тянули на суровый край гор и вересковых пустошей, то все, что я видела сейчас, больше напоминало классический сельский пейзаж старой доброй Англии. Впрочем, было в нем и кое-что такое, что не соотносилось в моем понимании ни с английским, ни с шотландскими видами. Я имею в виду массивные глыбы серого гранита, с завидной регулярностью венчавшие вершины куполообразных холмов. Иногда это были одиночные камни, но чаще они образовывали неровные кольца, которые живо вызывали в памяти курганные захоронения, виденные мною в Хакасии несколько лет назад. Но ведь для Британских островов, вроде бы, не был характерен подобный тип захоронений…

— Алистер, а что это такое? — спросила я, улучив момент, когда мой добровольный гид сделал небольшую передышку.

— Это?.. — мальчик с явной неохотой и даже некоторой опаской посмотрел на очередной серый камень, четко вырисовывавшийся на фоне неба. — У нас не особо любят про них говорить, ага. Это камни Старого Лорда.

— Межевые камни что ли? — переспросила я, решив, что Старым Лордом в Морвихе именуют какого-либо местного землевладельца аристократических кровей, хотя выбранный им способ разметки земель, откровенно говоря, выглядел более чем странным.

— Нет, — Алистер решительно замотал головой, — не межевые. Просто камни. Хотя старая карга Бишоп как-то рассказывала…

Он осекся и шмыгнул носом, однако все-таки продолжил, значительно понизив голос:

— Она, конечно, малость тронутая и всякое бормочет, так что сразу не разберешь, чему верить, а чему нет. Но нынешней зимой, аккурат перед Сретением, я слышал, как она говорила в лавке Папаши Декстера, будто камни снова начали перешептываться, а значит, скоро надо ждать возвращения Старого Лорда. И что, мол, не позднее дня Ламмаса он опять будет бродить по холмам и говорить с теми, которые приходят из воздуха, и с теми, которые спят под холмами, в глубинах, до которых по ночам дотягиваются тени от камней. Ух и орал же на нее тогда Папаша Декстер. А самого-то его так и перекосило со страха, прямо как старика Уоллеса, когда того удар хватил.

Мальчишка окончательно замолчал, сосредоточенно глядя на дорогу.

— И что, эти камни — они, действительно, перешептывались? — уточнила я, пытаясь сообразить, как мне следует относиться к услышанному.

— Не знаю, — неохотно признался Алистер. — Я их ни разу не слышал, хотя подниматься к ним приходилось. Зато я слыхал кое-что другое. Раньше… ну, совсем раньше, когда Лорд возвращался в прошлый раз, шумели сами холмы. Из-под земли по ночам такой грохот шел, что даже в деревне было слышно, а те, которые приходят из воздуха, иногда отвечали. Правда, матушка не любит, когда я про это вспоминаю, и каждый раз начинает говорить, что мне, должно быть, все приснилось. Только оно было на самом деле, ага. Страшно до жути… и запах такой, ни на что не похожий. И сейчас на холмах иногда тоже ни с того, ни с сего вонять начинает, причем откуда несет понять вообще невозможно.

На этом наш разговор о странных конструкциях как-то сам собой заглох, и пытаться его реанимировать я не стала, поскольку было видно, что Алистеру эта тема неприятна. Хотя как по мне, она была странной и не более того. Я бы, пожалуй, даже слазила на один из холмов, чтобы послушать, о чем могут говорить неодушевленные куски гранита. Впрочем, сделать это можно было и позже, если вблизи моей нынешней обители отыщутся подобные сооружения.

Домой я вернулась, когда солнце уже начало клониться к западу. Мэлоуна все еще не было, да и вообще, насколько мне удалось понять из проведенного строго в соответствии с книжными рекомендациями анализа изменений в структуре заклинания, за время моего отсутствия к двери никто не приближался. Выпив кофе, я после некоторого сомнения все-таки обновила запирающие чары и отправилась на дальнейшее исследование окрестностей — на сей раз в одиночестве и в сторону, противоположную обжитой местности, по которой возил меня Алистер. Отойдя на сотню метров и убедившись, что поблизости нет праздных зевак, я на всякий случай проверила работоспособность своего перстня. Тот исправно перенес меня обратно во двор дома Мэлоуна. Замечательно. Топографического кретинизма я за собой, конечно, прежде не замечала, но в случае, если все-таки заблужусь или проброжу до темноты, это могло пригодиться. Я задумчиво крутанула перстень на пальце и, повинуясь внезапному порыву, приказала:

— Российская Федерация, город Щекино Тульской области, парк «Лесная Поляна».

Реакция порт-ключа оказалась вполне предсказуемой, то бишь нулевой. Ну да, если учесть, что в этой реальности до сбора поселков при заводах и железнодорожной станции на трассе Тула-Орел в один населенный пункт и присвоения ему статуса города оставалось еще сорок с хвостиком лет, а до формирования Российской Федерации так и вовсе около века, удивляться было нечему. Осуществлять путешествия во времени мой порт-ключ, очевидно, не был уполномочен, да и между мирами тоже. Жаль, конечно, но я хотя бы попыталась.

Старательно задавив совершенно бесполезную и некстати нахлынувшую зеленую тоску, я сделала про запас пару бутербродов и все-таки двинулась в путь. Было понятно, что если не отправиться на запланированную прогулку прямо сейчас, то не будет смысла этим вечером вообще хоть куда-либо идти, а пройтись хотелось. Все-таки я слишком засиделась на месте. В родном мире и родном теле я бы все выходные, приходящиеся на последний месяц, не вылезала с зеленей при условии более-менее приемлемой погоды.

Вскоре стало ясно, что дом Мэлоуна и в самом деле стоит на отшибе. Если к западу от него, севернее Морвиха, фермерские дома хоть и редко, но попадались, то двигаясь на восток, я за более чем два часа пути не встретила ни малейшего признака человеческого жилья. Только покрытые темными хвойными деревьями холмы вздымались все выше и становились все круче. Разглядев на вершине одного из них что-то похожее на скопление камней, я решила попробовать себя в ипостаси скалолаза облегченной версии. Впрочем, почти сразу стало ясно, что навыки альпинизма мне не понадобятся, поскольку при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что вверх по склону ведет старая, почти совсем заросшая, но все еще местами различимая тропинка. Довольно скоро я, запыхавшись и взмокнув, хотя температура воздуха ближе к вечеру не была такой уж высокой, выползла на плоскую как перевернутое блюдце маковку холма. Глаза меня не подвели. Скопление камней, темнеющее посреди довольно широкого круга редкой и пожухлой, словно бы вытоптанной множеством ног, травы, явно несло на себе следы искусственного происхождения, но прежде чем заняться их осмотром я некоторое время постояла, восстанавливая сбившееся дыхание и глядя на уходящие до горизонта гряды лесистых холмов. Скорее всего, причина крылась в том, что покрывавший их лес был хвойным, а значит — сам по себе темным, но визуально казалось, что даже при совершенно ясном небе на холмах лежит не пойми чем отбрасываемая тень. Зябко поежившись, я отвернулась от внушающих неясную тревогу просторов и подошла к камням. Вблизи становилось заметно, что серый гранит, из которого были грубо вытесаны покосившиеся монолиты, имеет странную расцветку. Во всяком случае, я никогда раньше не видела, чтобы в окраске этого камня, хоть и весьма разнообразной, присутствовали ярко выраженные зеленые прожилки, придававшие ему сходство со змеиной кожей. Посреди каменного круга лежала массивная плита, по форме близкая к прямоугольной. Близ основания плиты в земле чернели несколько дыр — вероятно ходы в норы особо крупных шотландских мышей. Слабый неприятный запашок, ощущавшийся в воздухе в непосредственной близости от этих дыр, мне, наверное, все-таки почудился под впечатлением от рассказов Алистера, хотя не стоит исключать так же возможность того, что хозяин какой-либо из нор действительно мирно почил в своем убежище и теперь потихоньку обращался в прах. Но мне определенно не почудилась другая вещь. В кругу камней были слышны тихие, едва различимые звуки, и эти звуки, если подольше постоять и послушать, как будто бы начинали складываться в шипящие слоги, а затем и в слова неизвестного языка. Скорее всего, причина заключалась в ветре, заставлявшем резонировать каменные столбы, но даже подобное реалистичное объяснение не могло до конца сгладить всей жути момента. С холма я спустилась быстрее, чем следовало бы, и всю обратную дорогу боролась с желанием обернуться или хотя бы ускорить шаг. Призрачный шепот преследовал меня вплоть до того самого момента, когда я захлопнула за собой входную дверь дома Мэлоуна, оставляя за порогом медленно сгущавшиеся сумерки и все дремучие страхи, которые те могли вызывать из глубин подсознания. В доме тоже было темно, но это была уже привычная темнота, а после того как я зажгла в гостиной керосиновую лампу, она стала почти уютной. Свернувшись клубочком в обложенном подушками кресле у камина и укрывшись пледом, я читала допоздна и, в конечном счете, там же и уснула.

Назавтра, проснувшись на рассвете от того, что затекшие ноги начало колоть, словно иголками, я обнаружила, что Мэлоун еще не вернулся. Вроде бы все шло к тому, что мне предстояло провести в одиночестве еще день, однако едва я начала готовить завтрак, послышался звук открываемой двери. Выскочив в прихожую, я увидела, что маг стоит на пороге, внимательно рассматривая дверной косяк. Выглядел Мэлоун уставшим, я бы даже сказала осунувшимся. На язык так и просился ехидный вопрос о том, как прошел его визит в бордель, но я решила ограничиться вежливым приветствием. Тем более что мастер, как почти тут же выяснилось, был не в духе.

— Скажите, Доу, чем вы все же страдаете? — спросил он, не размениваясь на ответную вежливость. — Глухотой или провалами в памяти?

— Простите, а вы с какой целью интересуетесь? — переспросила я, чувствуя, как у меня начинают гореть уши.

— С той, что вы не далее как два дня назад клятвенно заверяли, что поняли мою просьбу и никуда не будете отлучаться во время моего отсутствия. Было такое или нет?

— Было, — нехотя призналась я.

— Прекрасно. Значит, какие-то обрывки памяти у вас все же сохранились, и это внушает надежду. В таком случае, попробуйте ответить, откуда на внешней поверхности этой двери появились два отпечатка затворяющего заклинания? Можете не делать непонимающего лица. Оба заклинания были за вашим авторством, и оба просуществовали в активном состоянии не менее четырех часов.

Мэлоун захлопнул дверь и, в упор посмотрев на меня, раздраженно добавил:

— Доу, я, действительно, жду объяснений. Или вы выбираете принудительное чтение воспоминаний?

— Не надо принудительного чтения, — быстро сказала я, не сомневаясь, что мастер не преувеличивает. — Я вам и так все расскажу, как на духу. Заклинания, действительно, моего авторства. Я рискнула попробовать их, потому что они показались мне достаточно безобидными по последствиям даже в случае ошибки. И да, чары я накладывала, находясь с уличной стороны двери.

— После чего четыре часа просидели на крыльце? — закончил за меня Мэлоун. Было заметно, что он не верит ни единому моему слову.

— Ну, не совсем на крыльце, конечно, — практически честно призналась я. — Но и далеко не отходила. Что касается четырех часов пребывания на свежем воздухе, то мне было просто любопытно посмотреть, как поведет себя заклинание в долгосрочной перспективе. А книги — они и на улице неплохо читаются. Наличие кресла для этого совершенно не обязательно.

— Не обязательно, значит… — пробормотал маг. — Тогда учтите на будущее, Доу, на случай, если надумаете где-либо еще почитать на свежем воздухе. Применение velox trinus, в том числе и посредством родовых артефактов, на частных территориях может повлечь за собой крайне неприятные последствия. Подробности о результатах попадания под охранные чары и о безопасных дистанциях вы, надеюсь, сможете прочитать самостоятельно.

— Во всяком случае, постараюсь это сделать, — подтвердила я, стараясь сохранить невозмутимый вид и попутно соображая, было ли сказанное общим замечанием, или же мастер каким-то образом ухитрялся читать все мои магические манипуляции. Ладно, с остатками заклинаний на двери все понятно, но неужели от быстрых перемещений тоже остаются следы? Что же тогда нужно сделать, чтобы их не оставлять?

— Да уж постарайтесь, — сухо сказал Мэлоун. — А сейчас собирайтесь. Пойдете со мной.

— Куда? — настороженно спросила я.

— Увидите.

Впрочем, заметив мою обеспокоенность, мастер счел нужным пояснить:

— Не торопитесь пугаться. Это будет всего лишь проверка, но для чистоты эксперимента лучше будет, если место назначения вам заранее не будет известно.

— Хм, ладно, — осторожно сказала я. — А собирать мне, в общем-то, нечего. Если, конечно, в этом загадочном месте мне не понадобятся, скажем, документы, удостоверяющие мой статус.

— Думаю, что не понадобятся.

— В таком случае мы можем отправляться хоть прямо сейчас. Или можно сначала позавтракать.

Завтракать Мэлоун отказался, заявив, что сам не голоден, а я, раз уж не успела уложиться до его возвращения, вероятно как-нибудь переживу отсутствие очередной кормежки. Подобной категоричной уверенности я не испытывала, а потому сунула в карман приличный ломоть хлеба и схватила еще один в расчете заточить его по дороге. Мэлоун дожидался меня в прихожей, так и не пройдя в дом, что, вроде бы, и в самом деле свидетельствовало о спешке, но, когда я торопливо выскочила из кухни, жуя хлебную корку, маг и не подумал двинуться с места.

— А мы, что, уже никуда не идем? — спросила я.

— Прежде чем куда-либо идти, Доу, наденьте головной убор. Не знаю, как принято у вас, но здесь с непокрытой головой на улице появляются только люмпены. Надеюсь, себя вы к их числу не относите, иначе при вашем титуле это будет выглядеть крайне любопытно.

— Во-первых, у нас наиболее типичных люмпенов называют бомжами, — сообщила я. — А во-вторых, головной убор, подобный моему нынешнему по форме и степени изношенности, в начале двадцать первого века можно скорее встретить у кого-либо из них, чем у приличного человека. Но если вы так настаиваете…

Я нахлобучила поношенную кепку, машинально отметив, что, кажется, она уже не так велика мне, как всего месяц назад, и уточнила:

— Так лучше?

— Определенно, — отозвался Мэлоун, даже не посмотрев в мою сторону. Это начинало напоминать форменное издевательство.

Мы вышли во двор, отойдя всего на несколько шагов от крыльца, когда мастер положил мне руку на плечо, и сразу вслед за этим, без какого-либо предупреждения, последовал резкий рывок быстрого перемещения. По всей видимости, упомянутая Мэлоуном безопасная дистанция velox trinus имела крайне избирательное применение. Я как раз собиралась сказать об этом, но не успела.

Еще до того перед глазами прояснилось, на меня нахлынуло ощущение простора, а проморгавшись, я убедилась, что так оно и было. Мы стояли на открытой всем ветрам возвышенности, и ветер там, действительно, присутствовал: не сказать, чтобы ледяной, но противный — пронизывающий и совсем не соответствующий ни времени года, ни ясному солнечному утру. Я поежилась, жалея о том, что не взяла с собой куртку, оглянулась по сторонам и вздрогнула уже по другой причине. Позади нас высились исполинские, высотой в два, а кое-где и три человеческих роста камни, и их было много. Мэлоун перенес меня к каменному кругу, причем круг этот на порядок превосходил размерами и был устроен куда сложнее, нежели тот, который я видела накануне. Здесь присутствовали и трилиты, и камни с перемычками в форме буквы «Т», и земляной вал, от которого радиально, подобно лучам звезды, расходились канавки. Затрудняюсь сказать, где именно находилось это сооружение. Сначала я решила, что мы все еще в окрестностях Морвиха — возможно, несколько дальше, чем я успела зайти при прогулке, но почти сразу стало ясно, что это не так. Местность вокруг нас была слабохолмистой и почти лишенной деревьев. Извивающийся между сиреневых шапок вереска ручеек под лучами солнца блестел, как рыбья чешуя. Темнел густой кустарник. Изредка встречавшиеся проплешины каменистой почвы, вообще лишенные растительности, имели красновато-оливковый цвет. И только на востоке, по приблизительным прикидкам километрах в трех от каменного круга, у которого мы стояли, виднелась небольшая рощица, где над деревьями поднимались две высокие, узкие башни. На всю округу это было единственным признаком наличия человеческого жилья, да и то несло на себе явные признаки заброшенности. Во всяком случае, зияющие в обомшелой кровле башен дыры я могла рассмотреть даже с такого расстояния.

— Доу, вам знакомо это место? — внезапно спросил Мэлоун.

— Определенно нет, — ответила я, не задумываясь.

— И оно ничего вам не напоминает?

Поначалу я собиралась сказать про холмы близ Морвиха, но вовремя вспомнила, что по легенде мне их видеть еще не доводилось, поэтому я ограничилась тем, что осторожно сообщила:

— В комплексе — нет. Но если абстрагироваться от окрестного ландшафта, то в отдельности каменный круг напоминает мне Стоунхендж.

— Собственно говоря, это и есть типичный каменный хендж, — на редкость терпеливо объяснил Мэлоун. — Так что ваши ассоциации несколько не оригинальны.

— Верю, — кивнула я. — Не претендую на оригинальность и даже допускаю возможность того, что у вас здесь они встречаются с частотой грибов, выросших после дождя. А вот у нас это название является именем собственным, поскольку в нашем мире широко разрекламировано только одно подобное сооружение — именно подобное по размерам и конструкции. Расположено оно, кажется, в графстве Уилтшир. Но ведь мы сейчас не там?

— Нет, мы не там, — ответил маг. — То есть, конкретно этот хендж не вызывает у вас никаких ассоциаций? Вы уверены, что не могли видеть его раньше?

— Кажется, нет, — покачала я головой.

— «Кажется» — это слишком неопределенно. Хотелось бы большей точности. Доу, посмотрите-ка на меня.

Догадываясь, что должно последовать за этой полупросьбой-полуприказом, я наоборот отвела взгляд и быстро сказала:

— Лучше не надо. К тому же я, действительно, никогда раньше не видела этого места, так что не знаю, что именно вы рассчитываете найти в моих воспоминаниях.

Мэлоун раздраженно фыркнул.

— А я не знаю, что именно вы так упорно пытаетесь скрыть. Если сам факт нарушения заключенного нами соглашения, то можете не утруждаться. Это стало понятно и без дополнительных подтверждений. Или вы за время моего отсутствия успели-таки совершить что-либо противозаконное?

— Вроде бы нет, — пробормотала я, чувствуя, как у меня начинают гореть уши.

— Вроде бы… кажется… — передразнил меня Мэлоун. — Что с вами происходит, Доу? Раньше вы были увереннее. Давайте все же внесем ясность хотя бы в отношении этого хенджа. То, что явного узнавания не последовало, конечно, не внушает оптимизма, но, возможно, удастся отыскать какие-либо слабые ассоциативные связи в подсознании. Это могло бы послужить неплохой отправной точкой для дальнейших поисков.

— Для поисков чего? — вяло спросила я.

— Не «чего», а «кого». Того, кому, наравне с Максвеллом, я обязан высказать благодарность за дополнительно обретенную головную боль в вашем лице.

Я вздохнула.

— Вы не поверите, с каким удовольствием при первой же возможности я бы избавила вас, а заодно и себя саму, от этой головной боли. В результате я, правда, все равно сомневаюсь, но если вы считаете, что еще остался шанс что-либо обнаружить, то так и быть, можете просматривать что угодно. Мне скрывать нечего. Во всяком случае, в том отрезке моей жизни, который проведен в вашем мире.

Мэлоун поймал мой взгляд, и перед глазами у меня снова, как и в прошлый раз, замелькали всплывающие против моей воли картины. Только если раньше это была последовательная цепочка событий, неизменно упирающихся в пустоту беспамятства, то теперь я видела ворох никак не связанных по времени картинок, объединенных разве что общей тематикой каменных кругов. Как и прежде, Мэлоун предпринимал несколько попыток. Каждый раз все начиналось с того круга, возле которого мы сейчас стояли, а дальше следовало все, что угодно — камни на холмах неподалеку от Морвиха, фотографии Стоунхенджа, курганы Долины Царей в Хакасии, обрывки научно-популярных и псевдонаучных фильмов, посвященных истории древнего мира, и даже круги камней из компьютерной игры «Gothic II». Не было, очевидно, только того, что рассчитывал найти мастер, потому что я подспудно ощущала его постепенно нарастающее раздражение.

— Похоже, вы все-таки были правы, — нехотя признал он, разрывая визуальный контакт. — Ни малейших, даже смутных проблесков узнавания. Что ж, это следовало попытаться сделать хотя бы для того, чтобы убедиться в ошибочности предположения. Больше нам здесь делать нечего. Можем уходить, тем более что вы, вроде бы, собирались завтракать.

— Спасибо за беспокойство, конечно, — с максимально возможной вежливостью ответила я. — Но весь имевшийся аппетит я уже успела благополучно перебить. Зато мне очень хотелось бы узнать, что за развалины виднеются вон там в лесу. Это же замок, да? Или просто чье-то поместье?

— Это? — задумчиво повторил Мэлоун, тоже посмотрев в сторону серых башен. — Это обитель Старого Лорда.

— Ага, — глубокомысленно сказала я, подумав, что упоминания о загадочной титулованной особе, имени которой никто не называл, а так же материальные свидетельства ее существования начинают попадаться мне слишком уж часто. — Того самого, про которого вспоминают в Морвихе? Или я ошибаюсь?

— Вы уже слышали про него?

— Алистер мимоходом обмолвился. Крайне неохотно, как мне показалось.

Мэлоун кивнул.

— Да, это та самая личность.

— А можно посмотреть на обитель этой личности поближе? Судя по состоянию кровли, хозяин все равно давно уже не бывал дома, так что, наверное, возражать не будет…

Мэлоун ответил не сразу. И пока он продолжал молчать, глядя на зеленое озеро древесных крон и силуэты обветшалых башен, на лице мага появилось очень странное выражение. Немного посомневавшись, я решила, что наиболее вероятно это может быть отражением каких-то не слишком приятных воспоминаний.

— Лучше не надо, — наконец произнес мастер. — Сейчас там, действительно, никого нет, но все равно не надо. Не стоит будить то, что однажды уснуло. А для Генри Сандерса появляться вблизи обители Старого Лорда вообще было бы не лучшим решением. Да, в настоящий момент у вас иная сущность, только физическая-то оболочка осталась прежней. Так что лучше не испытывайте судьбу.

— Это еще почему? — недоуменно спросила я. — Что не так было с Генри Сандерсом?

— Родился в неурочный час, — коротко ответил Мэлоун, всем своим видом показывая, что не намерен вдаваться в подробности данной темы. В том, что такие подробности ему известны, сомнений у меня почему-то не возникло.