Fiction (джен)

Seems that I have been held in some dreaming state

Кажется, меня удерживали в каком-то сонном состоянии

No kiss, no gentle word could wake me from this slumber

Ни поцелуй, ни доброе слово не могли пробудить меня,

Until I realize that it was you who held me under

Пока я не осознала, что причиной этого был ты.

Felt it in my fist, in my feet, in the hollows of my eyelids

Я почувствовала это в кулаках, ступнях и пустотах глазниц,

Shaking through my skull, through my spine and down through my ribs

Оно прошло дрожью сквозь череп, позвоночник и вниз по ребрам.

Florence + the Machine

Blinding

4 ноября 1995 года.

Тело словно ещё спит, тогда как сознание Руфи старается понять, что происходит. Она ничего не видит, и как не пытается открыть глаза, ничего не получается, и всё это до невозможности странно. Руки, кажется, вновь связаны… Нет, кто-то крепко сжимает запястья, не позволяя пошевелиться. Руфь наверняка знает, что как только она откроет глаза, увидит потолок своей комнаты в Форт-Уэйне, увидит узор из отвратительных блекло-красных роз, на которые смотрела, чтобы не видеть горящих глаз своего отца. Рут не верит, что её побег — лишь иллюзия свободной воли, и она всё ещё принадлежит Аластару. Но Руфь чувствует его тело, его руки, стискивающие её запястья, и понимает, что ничего не было. Это, верно, просто приснилось ей — плод больного воображения, так бывает. Но глаза открыть не получается.

Если это только приснилось ей, почему слышится голос Милтона, почему Руфи кажется, что это Михаиловы пальцы скользят по внутренней стороне бедра? И, право же, сейчас Рут не знает, кто хуже — её отец или этот псих.

С каждым движением шёпот становится всё сбивчивей, и Руфь начинает ненавидеть этот голос — за то, что он принадлежит Михаилу, за то, что слов не разобрать. Она ненавидит самого Милтона за его холодные пальцы рук, за резкие движения и свои крики, за то, что не может открыть глаза — потому что их попросту нет.

Руфь просыпается от своих же криков, но всё ещё ничего не видит, лишь чувствует, что её пытаются успокоить — это понимание приходит к ней почти сразу, как и ясность разума. Словно кто-то вдохнул в неё, неодушевлённую и спящую, жизнь. В ужасе Руфь отталкивает человека, намереваясь вновь бежать, но Милтон — это именно он, Руфь знает это, даже не видя ничего — останавливает её, приобняв за плечи. Его прикосновения неприятны и обжигают хуже кислоты. Рут чувствует привкус крови и чего-то ещё — и несколькими секундами позже понимает, что это её глаза. Белковая масса смешалась с кровью и от этого всего начинает тошнить. Истерика, которой, казалось бы, не было, захватывает сознание Руфи, и она твердит что-то совершенно неразборчивое, но Михаил, кажется, всё понимает.

— Ты, — наконец отчётливо произносит Рут, — это ведь ты убил их всех, да?

— Нет, — мягко возражает Милтон, и его голос кажется настолько приторным, что к горлу подкатывает новая волна тошноты. — Но ты, — дыхание Майкла чувствуется на шее, и Руфь нервно дёргается, — ты слушай внимательно.

* * *

7 июля 1992 года.

— А теперь слушай внимательно, — начинает Джон своим этим тоном "только-посмей-возразить", — от этого зависит твоя дальнейшая судьба. Без преувеличений.

Он разъясняет все детали дела, все возможные варианты событий при допросе и многое, многое другое. Дин, сидящий рядом с ними, всем своим видом даёт понять, что вот-вот уснёт, если тема разговора не станет более интересной, тогда как Руфь внимает каждому слову Винчестера-отца, понимая важность столь тщательной подготовки к предстоящему. Их общий обман должен быть идеален — показания совпадут, дело зависнет за недостатком доказательств… И все будут счастливы, как сказал когда-то Дин. Возможно — если всё получится.

Руфи предстоит выстоять на допросе у самого дотошного и противного следователя во всей вселенной — Фергюса Роддерика МакЛеода. По словам Джона, он был просто отвратительным человеком и вообще вызывал у окружающих далеко не лучшие эмоции. Кроули, как почему-то называли этого мужчину, является невероятно циничным и самоуверенным, высокомерным и ещё бог невесть кем. Как стало понятно со слов Винчестера, этот МакЛеод был просто анти-примером идеального человека, из-за чего где-то в глубине души Руфь уже начала подсознательно бояться его.

Допрос завтра, ещё раз мысленно повторяет она сама себе. Не стоит волноваться, Винчестеры и Бальт помогут ей. Ч-чёрт! Она слишком боится того, что ложь, в конце концов, выплывет наружу, и Руфь сядет за решётку. Девушка боится предстоящего допроса, возможного судебного процесса, да почти всего — убийство Аластара явно не пошло на пользу её нервной системе. Из-за этого страха пришлось слишком грубо отказать Адаму в отношениях, вновь запереться в себе и поссориться со всеми, с кем только возможно. Даже Бальтазар ещё не до конца простил Руфи фокус с его разбитой машиной.

Собственно, она почти не виновата в той аварии – ну, если не считать того, что Руфь прескверно ориентируется в пространстве и руководить транспортом ей противопоказано. Но нет, ей захотелось "проветрить мозги" после стычки с Адамом, прокатиться на машине и тому подобное — и новенькое авто Бальтазара оказалось разбитым вдребезги. Просто вдребезги, и то же самое было бы и с самой девушкой, не вылезь она из повреждённой машины вовремя. После полученных многочисленных травм Руфь стала различать расстояние между предметами ещё хуже — болезнь развивалась, но от лечения Оуэлл напрочь отказалась, даже не объяснив причины. Заставлять её никто не собирался — кроме Адама, разумеется.

Он всеми силами пытался как-то помочь Руфи, пробить стену, что она выстроила вокруг себя, но ничего не получилось. Ни-че-го. Оуэлл осознанно отталкивала его от себя, не желая никаких отношений, и объясняла это заезженным "Причина не в тебе, а во мне". Это и самой девушке казалось глупым, но… Но по-другому она не могла, и не может.

Она просто мечтает о том, чтобы поскорее покончить со всем этим — с допросами, возможным судебным процессом, — и съехать от Винчестеров далеко и навсегда. Останавливает лишь то, что одна Руфь просто не выживет. Она ведь почти ничего не знает о том, как контактировать с людьми, не вызывая у них подозрения, даже учёба в университете даётся ей с огромным трудом, как и занятия музыкой.

Правда, общение с Абаддон ей даже нравится. Нет, Руфь не может доверять ей, ни за что, но эта женщина кажется ей приятной. Она живо интересует всем, что ученица рассказывает ей, способна поддержать любой разговор, благодаря чему почти сразу же понравилась ей. А ещё Фримен постоянно расспрашивала о Джоне — точнее, оказалось, что она-то давно его знает, и теперь ей просто интересно, как у того "сложилась судьба". Руфи это показалось довольно странным, она даже предлагала Эбби вновь связаться с Винчестером, но та почему-то отказалась, что не могло не настораживать. Но вскоре это забылось — Адам потащил Рут в "отпуск", потом они поссорились… Слишком много всего произошло. А теперь полиция узнала о деталях смерти Аластара Оуэлла.

Странно, что спустя несколько лет этим делом вновь заинтересовались. Но, насколько стало понятно со слов Джона, этот Кроули не оставлял без своего внимания абсолютно ничего, поэтому не стоит удивляться и этому случаю.

Руфь в который раз мысленно благодарит Джона за всё. Может, он помогает ей из-за того, что она убила Аластара, может, из чистого альтруизма, но, собственно, это не так уж важно. Вскоре Руфь в последний раз скажет ему "спасибо" и помашет всем ручкой. Так будет лучше — серьёзно. Не будет ссор с Адамом, не будет их бессмысленных отношений — все заживут так, как следует.

Допрос назначен на завтра.

* * *

4 ноября 1995 года.

— Тебе всё понятно?

Сил ответить нет. Руфь медленно кивает головой, даже не пытаясь отодвинуться от Михаила. Тот помогает ей подняться, всё ещё обнимая рукой за плечи. Она точно знает, что произойдёт: они вызовут медиков, те предложат обратиться в полицию, Рут даст нужные показания… Конечно. Спорить она не будет.

Ловко — быть убийцей, а обвинить во всём брата. Да так, что все поверят, непременно поверят, ведь "Михаил Милтон не может врать"… Чушь! Это его профессия, его призвание, и лгать у него получается просто безупречно, идеально. Почти два года Руфь пребывала в неведении, но теперь знает, что Майклу не нужно было лечение, нет, только пострадавшая девица и нужные показания. Превосходный план, и, так и быть, Руфь последует ему. Желания воспротивиться нет — хотя бы потому, что нет в этом смысла. Она уже слепа, ей всё равно, так пусть чёртов Милтон возрадуется победе!

Руфь нервно смеётся, когда он приказывает ей выходить из машины. Это ненормально, она должна истерить, должна играть правильную жертву, а не сумасшедшую. Но ей кажется смешным то, как Михаил помогает ей выйти из салона авто, как прижимает к себе, словно боясь, что она сбежит. Но у Рут просто не осталось сил на побег, всё, что она может — цепляться руками за "мужа", надеясь не утонуть в том тумане, что вновь завладевает сознанием. Кажется, она даже молится, но никто не слышит. Руфь падает.

Даже во сне она ненавидит всё произошедшее — сейчас или когда-либо раньше. Эта ненависть сдавливает глотку, мешая дышать, из-за чего здравый рассудок покидает тело. Безумие сопровождало Рут всегда — в образе отца, в отражении зеркала, а теперь – в лице Милтона, и это всё смешалось, стало одним целым для того, чтобы вконец свести её с ума.

Несколько раз Руфь даже приходит в сознание, изо всех сил стараясь проснуться, но ничего не получается. Сухими губами шепчет непонятные молитвы святой Инквизиции, хватается за чьи-то руки и слышит обеспокоенные голоса. "Это всё неправда, фикция, враньё". Руфь говорит невпопад, давясь воздухом, и ей кажется, что в этом странном состоянии она проводит вечность. Забытие приходит только после спасительного укола чего-то успокоительного — как ни странно, это ощутилось довольно отчётливо. Больше не хочется бежать, кричать и проклинать Михаила — к Рут приходит долгожданный покой, пусть и не навсегда.

Она просыпается спустя несколько часов – время почему-то чувствуется удивительно точно. Руфи не состоит труда тут же узнать, что рядом находится ещё кто-то — в полнейшей тишине слышится чьё-то мерное дыхание вместе со своим. Глухой звук захлопнувшейся книги.

— Наркотики употребляла когда-либо? Странно на тебя лекарства влияют, состояньице то ещё, — наконец произносит Милтон ровным тоном. Маски обеспокоенного супруга нет, значит, они одни.

Слова Михаила сбивают с толку. Ничего сильнее кодеина Руфь никогда не принимала, но чтобы вспомнить это, некоторое время она сражается с остатками сна, затем чётко отвечая:

— Нет.

Удовлетворённо хмыкнув, мужчина продолжает:

— Значит, вернёмся домой сразу же после дачи показаний. Сейчас побеседуешь со следователем. Всё помнишь? — получив вместо ответа медленный кивок головой, Михаил выходит из палаты.

Руфь полностью уверена в том, что это именно палата — изо всех вариантов, подкинутых судорожно работающим сознанием, этот является наиболее вероятным. Соображать сейчас нужно быстро, а притворяться — умело, но женщина теряет контроль над собой почти сразу же, как только "муж" покидает комнату. Невероятно сильно хочется кричать.

Дверь вновь открывается. Тяжёлые шаги давят на Рут словно тиски, и она закрывает уши руками, то ли надеясь не слышать этих оглушительных звуков, то ли заранее начав спектакль для следователя. Тот останавливается где-то совсем рядом с больничной койкой, и Руфь почти мгновенно принимает сидячее положение. Голова слегка кружится. В глазах бы потемнело, но их попросту нет.

— Здравствуйте, Рут Милтон, — звучит подозрительно знакомый голос вошедшего. Ненавистная фамилия в сочетании со своим именем кажется до жути нелепой.

МакЛеод. Руфь может узнать его даже будучи лишённой зрения — этого человека невозможно забыть. В нём есть то странное обаяние, которое настораживает – от таких очаровательных людей, по мнению Руфи, стоит ожидать только плохого. Личности вроде Кроули неминуемо вызывают у неё подозрения, а теперь это всё выливается в сдерживаемую ранее истерику. Рут начинает сбивчиво отвечать на вопросы, тем не менее, тщательно взвешивая каждое слово, и следователь, кажется, верит. Должен верить. Иначе для чего это всё? Для чего нужен этот глупый спектакль, если актёр не может убедительно сыграть свою роль?

Сейчас Руфь есть чистое отчаяние. Пустые глазницы горят, уличая во лжи, и женщина закрывает лицо руками, замолкая, и только тихо всхлипывает, не в силах продолжить. Но МакЛеоду и так всё предельно ясно. Тихо цокнув языком, он выходит, захлопнув за собой дверь.

— Вы действительно уверены, что это был именно он? — спрашивает Кроули у Михаила, ожидающего в коридоре. — Эта девица вполне могла всё напутать. И ещё: буквально пару часов назад был убит некий Дин Винчестер, таким же образом. В другой стране, — поясняет мужчина, покосившись на двери — слышны приглушенные вскрики Рут.

— Значит, есть сообщники, — отвечает Милтон, плотно поджав губы — такая деталь, как ещё одно убийство, к тому же, в другой стране, предусмотрена не была. — Я постараюсь помочь следствию. Свяжетесь со мной?

— Конечно.

Ещё немного постояв в коридоре, размышляя над последующими действиями, Михаил всё же входит в палату. Руфь сидит, обхватив себя руками и вжавшись в стену, — так сильно, словно пытается стать с ней одним целым. От неё так и веет напряжением, которым, кажется, даже воздух пропитался насквозь. Можно было бы подумать, что она уснула, но Рут едва заметно шевелит губами, да и сама дрожит так, будто её здорово лихорадит.

— Поднимайся.

Не увидев никакой реакции, Милтон подходит ближе. От звука приближающихся шагов Руфь резко затихает, перестаёт даже дышать, и, наверное, думает о том, как бы выцарапать глаза своему "мужу". Точнее, нормальный человек после всего произошедшего так и думал бы, а вот что творится в голове у этой, остаётся полнейшей загадкой. Она дала нужные показания, хотя могла всё испортить, а сейчас отказывается делать хоть что-либо. Это нервирует — нет, откровенно бесит.

И если Рут не хочет идти по своей воле, придётся заставить. Михаил крепко сжимает руками её запястья, потянув Руфь на себя, и она подаётся вперёд, даже не сопротивляясь и соскальзывая на пол прямо под ноги Майклу. Тот помогает ей подняться, после чего выводит из палаты, контролируя едва ли не каждый шаг женщины. Странная забота — не о любимой, которой Руфь никогда не будет, а о подставном свидетеле.

Едва выйдя на улицу, Руфь чувствует, что снова может дышать — свежий воздух наполняет лёгкие, и, казалось бы, даёт некую силу вновь видеть, но… Но, чёрт возьми, она по-прежнему не может открыть глаза, как бы не старалась. Стальное сердце и руки Милтона тянут вниз, и земля куда-то девается из-под ног. Что же это творится, Господи?

Даже шум мотора не успокаивает, а вой Тома Йорка уж тем более действует на нервы. Остаётся мотать головой во все стороны, пытаясь прозреть, но у Руфи не получается, не получается, нет!

— Прекрати привлекать внимание, — почти шипит Михаил, стараясь смотреть на дорогу, а не на лицо "жены". — Хватит.

— Я тебе мешаю? — голос звучит визгливо-истерично.

"Мне не нравится, как ты на меня смотришь".