Легкомысленная наследница (гет)

Письмо 66. Фицуильям Дарси Джорджиане Дарси

Пемберли-хаус, Дербишир, 16 августа 1811 года

Милая сестричка, я надеялся получить длинное, подробное письмо, а не изящную записочку [1]. С тобой все в порядке? Ты счастлива? Я многое бы отдал, чтобы увидеть лист, переполненный твоими мыслями.

Примечание:

1. Считалось, что барышням подобает писать изящные записочки на элегантных листиках бумаги и не утомлять адресата слишком большим количеством новостей — Э.

Письмо 67. Джордж Уикхем Джорджиане Дарси

Хальверс, окрестности Рамсгета, 18 августа 1811 года

Сладчайшее создание, наши сердца разделяет всего три мили, и я могу думать только о моем чистом ангеле. Самая мечта, что я когда-либо назову тебя своей, лишает меня аппетита, благоразумия и сна, хотя я был бы только рад, ежели бы ты мне пригрезилась! Все мои мысли — единственно о тебе. Меня жестоко удручает, что я причинил тебе горе, и мое единственное оправдание в том, что вся моя жестокость и суровость были порождены безумным страхом лишиться тебя. Я бы не смог этого вынести. Но все это теперь позади.

Я молю, чтобы наступил рассвет. Я явлюсь к тебе с первыми лучами солнца. Что бы не случилось, любимая, я навеки останусь твоим самым преданным рабом.

Письмо 68. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 18 августа 1811 года

Нынче днем мисс Дарси снова отказала мне, пока мы сидели в маленькой белой беседкой с чудным видом на море. Я прилагал все усилия, я пылал страстью, настаивал и страдал, и все без толку. И тогда я решил, что с меня хватит умильной любезности — пора использовать ту власть, какую я приобрел над ее чувствами. Она не желала слышать ни одного дурного слова про своего любезного братца.

— Как ты решился, как ты осмелился заявить, что желания моего брата продиктованы себялюбием! — заявила она с пылающими глазами и щеками, побелевшими от гнева. — Он — самый близкий мой родственник. Я обязана ему всем. Он заменил мне отца… А ты хочешь принудить меня порвать с лучшим из братьев. Ты скорее готов судить его несправедливо и нечестно, чем оказать мне милость и немного подождать.

Я страстно заключил ее в объятья.

— Но как долго придется ждать, милая! — воскликнул я. — Ты не забыла, что до твоего совершеннолетия еще целых шесть лет. Неужто ты думаешь, что твое семейство откажется от мысли заключить блестящий союз, даже если ты будешь отвергать все предложения? Неужто ты веришь, что они не пожертвуют тобой, чтобы утолить амбиции и приобрести новые связи? Неужто ты полагаешь, что я буду стоять в стороне и смиренно переносить, как другие мужчины домогаются твоей руки? Или ждать, пока тебя продадут тому, кто предложит наибольшую цену?

Я был в такой ярости, какой давно не упомню, но ярость она приняла за страсть и приникла ко мне. Я взял ее за подбородок и поглядел в кроткие темные глаза, полные слез. Я не поцеловал ее, хотя почти уверен, что этого-то она и ждала.

— Мне не следует принуждать тебя пожертвовать всем ради меня, оставить все, что тебе дорого, но сердце может вынести только свою меру горя. Тебе не приходило в голову, как это низко и постыдно для человека без гроша в кармане добиваться руки богатой женщины?

Она вспыхнула. Я затаил дыхания, поняв, что она вот-вот сдастся.

— Значит, ты меня не любишь, — сказал я печально.

Она потупилась.

— Я не хочу причинять боли. Если без меня ты будешь несчастлив, — сказала она дрожащим голосом, — я согласна бежать в Гретна Грин.

— Чего еще я могу просить у тебя, любимая моя Джорджиана?, — отвечал я, понизив голос и стараясь говорить как можно смиреннее. — Может, разумнее было бы хранить спокойствие и сдержанность. Я никак не могу рекомендовать свое поведения за общий образец. Прости меня. Я так тебя боготворю, что никогда не обижу по своей воле.

Знаю, знаю, что шел опасно близко к ветру. Разве ты не предупреждала меня, что не стоит задевать братца? Но жребий брошен и выигрыш почти что у нас в руках, божественная моя Кэт. Как же я устал от добродетели! Как мне хочется напиться допьяна и предаться разгулу вместе с моим славным Вэнситартом!

Письмо 69. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 19 августа 1811 года

Разве я не предупреждала тебя, что не стоит задевать братца? Глупый, глупый Джордж! Она любит его также сильно, как ты ненавидишь. И это было неблагоразумно: ей еще предстоит со всей кротостью молить его за тебя. Дорогой мой, не стоит терять здравомыслия! Зачем лишаться преимуществ, какие сулит этот брак, блестящий во всех отношениях?

Но вчера ты и впрямь многого сумел добиться. Хотя она и смиренница, но временами забывает об осторожности, особливо когда полагает, что ее никто не видит.

Я видела, как она шла упругим шагом, вся раскрасневшись и с сиянием тайного восторга на лице, а потом появилась в комнатах со спокойным выражением и любезной улыбкой, как если бы ничего не случилось, и она просто вернулась с приятной прогулки. Она взяла батистовый платок, который обвязывает широкой полосой кружева, и прилежно погрузилась в работу. Я пошевелила дрова в камине.

— Чай остыл и перестоялся. Послать за новым?

— Нет, нет. Слышите, звонит звонок — пора переодеваться к обеду. Я поговорю с вами позже.

И она бросилась прочь из комнаты.

Сегодня тихий и ясный день, поэтому мы отправились на этюды. Мы брели солнечной мощеной дорогой, местами затененной древесной зеленью, в поисках хорошего морского вида, пока не поднялись на крутой утес, с коего нам открылась яркая голубизна морских просторов, поблескивающая пеной волн. Дул прохладный, освежающий ветерок. После энергичной ходьбы мы уютно устроились на узком краю утеса, укрывшись от жаркого солнца в тени свисающих деревьев [1]. Вид был великолепный, мисс Дарси — не менее великолепна, когда она, раскрасневшись от ветра, заливаясь смехом, придерживая юбки и теряя шляпку, взбиралась вверх, к укрытию и доверительной беседе. Все наши беседы полны намеков на тебя, любовь моя, хотя малютка даже не догадывается (конечно же, нет!) о том, сколь многое мне известно.

Вечером было ровно то же самое. Она не в силах усомниться в правилах, вкорененных в нее с детства, однако эти правила, сами по себе безупречно подходящие к ее положению в обществе, не в силах противостоять влечению к тебе, которое делается лишь сильнее благодаря фантазиям и слабостям, какие любят лелеять молоденькие девушки, только вырвавшиеся из классной комнаты. Я шила для бедных, а она пела. Сможешь ли ты такому про меня поверить? Тем не менее, это правда. Только представь, как я подрубаю подол очаровательного поплинового передничка [2]!

Знаешь ли ты, что она прекрасно поет, так же хорошо, как умелая певица? С силой, страстью и подлинной выразительностью, совсем не как пансионерка. Воображаю, как ее презирали за это прочие ученицы: для незрелых и невежественных умов все странное незаконно, а все необычное — неприлично.

— Ты приведешь в восхищение множество гостиных, — воскликнула я, поаплодировав в знак одобрения.

Улыбка истинного восторга тут же исчезла с ее лица.

— Я не желаю такой жизни, — произнесла она торопливо, залившись краской, что явно свидетельствовало о душевной тревоге. — Мне не нужны перья, цветы и побрякушки. Нет, это не для меня! Я хочу вести активную, полезную, нужную жизнь. Я хочу, чтобы я не зря появилась на свет.

Она никогда не говорила о себе самой так много и с такой страстью, так что я была немного удивлена.

— Но ты и сейчас не такова, как иные знакомые мне себялюбивые ветреницы, не буду называть имен, всегда готовые флиртовать и расточать улыбки в компании мужчин, — сказала я, не отрываясь от шитья и притворяясь, что не замечаю ее изумленного румянца. — Я говорю правду, милая моя. У тебя много здравого смысла, твердая вера и пылкая набожность, ты склонна к размышлениям и обращаешься с людьми с кротостью и терпением. Узнать тебя — значит, тобой восхищаться.

— Вы льстите мне, дорогая мадам! — воскликнула она, сжимая и разжимая руки и не в силах усидеть на месте. — Уповаю, что всегда буду достойна вашего доброго мнения.

Руссо где-то заметил, что любовь — это заблуждение, порожденное воображением [3], и это вполне применимо к нашему случаю. Заблуждения по природе своей пленяют. Уповаю, утром ты исполнил для нее достаточно любовных напевов, чтобы она совсем потеряла голову. Когда тебя нет поблизости, и ты не чаруешь и не соблазняешь ее, она пребывает в растерянности и унынии, как и должно быть. По этой причине я убеждала ее довериться своему сердцу.

— Нрав твой таков, что ты должна либо полюбить со всей страстью, либо впасть в тоску, — продолжала я. — Иные люди полагают знатность и богатство первейшими из земных даров, и, коли им удается достичь их в браке, почитают свой долг выполненным.

— Верно, — отвечала она, замедляя шаг. — Но не странно ли, что люди, пожившие в свете, не желают принимать в расчет ни обстоятельств, ни особенностей натуры, и полагают, что к счастью ведет только одна дорога?

— Твой брат никогда не сможет стерпеть, ежели ты будешь несчастлива, — сказала я. — Среди самых тяжких забот, трудов и неприятностей он будет любить тебя глубоко и преданно.

Я намеревалась принудить ее к благоговейному молчанию. Я видела, что она вот-вот готова раскрыть мне душу, чего я вовсе не желала. Одного моего ободряющего слова было бы довольно, чтобы она решилась перейти от общих намеков к полной откровенности.

— Лучшая земная доля, — заметила я после краткого молчания, — это моя: желать и быть в состоянии приносить пользу. Я основываюсь на опыте, и не только на своем. Я прожила на свете двадцать восемь лет, много страдала и мало видела радости. О прошлом годе я лишилась своего последнего и ближайшего друга, но я живу, и не утратила ни надежды, и утешения. Я верую, что Господь слышит мои молитвы.

— Дорогая моя мадам, — отвечала она, задыхаясь от слез, — вы слишком хороши, слишком добры! Я тоже буду верить и надеяться!

Какая сцена! Мы могли бы представлять на театре. Когда вы поженитесь, постарайся излечить ее от привычки по любому поводу заливаться слезами. Я отнюдь не уверена, что ее брат будет так уж готов ее простить, но покуда я свое дело сделала. Теперь она не станет пытаться сбросить свои оковы.

Надменное, язвительное письмо леди Карден породило одну обиду, в то время более проницательный и сочувствующий ум мог бы заставить ее остановиться и задуматься над тем, что она собирается совершить. С ее стороны тайное замужество — беспредельная дурость. Пора действовать.

Примечания:

1. Описание заимствовано из романа Энн Бронте «Арендатор Уилдфелл-холла» — Э.

2. Вся одежда шилась вручную, причем подрубать края ткани считалось особенно скучной работой, хотя о способности девушки к рукоделию часто судили именно по этим швам. Поплин считался тканью, особенно подходящей для детской одежды, потому что он легко стирается и очень прочный — Э.

Интересно, кому из читательниц доводилось это делать? В смысле, загибаем край и швом "вперед иголку"... — П.

3. Из предисловия к роману Руссо «Юлия или новая Элоиза» о любви бедного учителя и барышни из богатой семьи. Про то, что заблуждения пленяют — из «Опасных связей» Шадерло де Лакло — Э.

Письмо 70. Джордж Уикхем миссис Янг

Хальверс, окрестности Рамсгета, 19 августа 1811 года

Не тревожься без нужды, несравненная Кэт! Теперь, когда она дала согласие на побег, я занят самыми решительными и скорыми приготовлениями. Средства есть, нанята почтовая карета из Маргета (конечно, не из Рамсгета!) на имя мистера и миссис Уикхем. Путешествие из Кента в Шотландию — долгое, достаточно долгое для того, чтобы мисс Дарси возжелала сменить имя. Я позабочусь, чтобы дороги назад не было. Еще два дня — и цель достигнута!

Письмо 71. Миссис Янг Джорджу Уикхему

Брик-стрит, Рамсгет, 20 августа 1811 года

Все было тихо и спокойно, и я пребывала в полнейшей безмятежности. Вообрази, в какое раздражение меня повергло внезапное нарушение всех наших планов. Пишу тебе в сильнейшем расстройстве — только что приключилось самое неудачное происшествие. Этот несноснейший человек, мистер Дарси, здесь, в Рамсгете: каким-то образов прослышав, что происходит, он явился, чтобы выразить свое праведное негодование.

Он прибыл с первыми лучами солнца без всякого предупреждения, хотя, как мне поведал Джон Фентон, хозяин часто исчезает и появляется по своему желанию, и никто не обращает на это особого внимания. Только пробило семь, как мне велели явиться, велели без всяких околичностей, без «пожалуйста» и «окажите любезность». Я как раз завершала свой туалет. Служанка уставилась на меня самым дерзким образом, так что я поднялась на ноги и посмотрела на нее в изумлении. Клянусь, она улыбнулась, улыбнулась едва заметной, мрачной, удовлетворенной улыбкой.

— Хозяин распорядился, чтобы вы спустились, — сказала она. — Сию минуту, без всяких отговорок.

Я спустилась в гостиную, где обнаружила мистера Дарси. Утомленный до предела, он медленно и решительно ходил по комнате. Он старался сохранять спокойствие, но одного взгляда было довольно, чтобы понять, что он в ярости. Я едва не утратила самообладания. Можешь мне поверить, в тот момент я желала ему провалиться сквозь землю! Но у меня всегда был дар изображать чувства, которые мне чужды, поэтому я улыбнулась, смутилась и выразила радость по поводу его прибытия.

— Должен разочаровать вас, мадам, я прибыл сюда без всякой радости, — сказал он, впиваясь в меня холодным пронизывающим взглядом. — Вы пренебрегаете своим долгом, и меня призвали, чтобы положить этому конец.

— Вас бессовестно обманули! — воскликнула я со слезами на глазах (трюк, который дается мне без всякого труда). — Что же я, по вашему мнению, совершила? Я была и остаюсь самым преданным и нежным другом мисс Дарси. Я забочусь о ней всеми силами.

— Вы и вправду о ней хорошо позаботились. Всю свою дружескую преданность вы положили на то, чтобы толкнуть ее в объятия бессовестного охотника за приданым.

Это внезапное заявление едва не лишило меня дара речи. Я сразу сообразила, откуда он дознался — прислуга, глаза и уши любого семейства, чья дружба бесценна, а вражда наводит страх. Это был удар, и удар сильный, но я сумела и глазом не моргнуть.

— Что за охотник за приданым? — воскликнула я. — Здесь, в этом раю для сплетниц!

Я сгорала от негодования, но старалась выглядеть спокойной, уверенной и собранной, зная, что это выведет его из себя. Я хотела его отвлечь.

— Признайте, что вы ошиблись и впали в заблуждение. Беспокойство за сестру лишило вас великодушия. Неужто вы считаете, что у нее такой непокорный нрав и такое отсутствие деликатности, что она может броситься на шею мужчине [1]? Это крайне оскорбительно для нас обоих.

Его молчание было ужасным.

— Мистер Уикхем, — наконец сказал он, как будто даже произнести твое имя было для него наказанием.

Я изобразила крайнее изумление.

— Полноте, сэр! Он, и строит козни против вашей сестры? Крестник вашего отца, вскормленный в лоне вашей семьи, о знакомстве с которым мисс Дарси с радостью оповестила всех вокруг? Джентльмен, встреченный нами в церкви, приехавший с родственным визитом к своему деду! Это невозможно.

— Мадам, — холодно отвечал он, — я дознаюсь до правды. Если вы пренебрегли долгом в отношении мисс Дарси, Богом клянусь, вам придется об этом пожалеть.

— На каком основании вы меня черните? — заявила я. — Я не потерплю угроз и не дам себя запугать. Я не стану больше слушать эти нелепости. Если вы решили, что я недостойна доверия, если мое слово для вас ничего не значит, спросите сестру. Увидите, что она скажет.

Он повернулся и бросился наверх. Я вышла из гостиной, поднялась к себе и немедля написала просьбу об уходе. Отвлекающий маневр, мой милый, просто отвлекающий маневр. Я уповаю на то, что в сестре велика сила преданности. Она твердо уверовала, что вас связывают нежнейшие узы. Я знаю, что ты заставил ее поклясться хранить строжайшую тайну, поэтому она промолчит. И к лучшему. Его ничем не смягчить. Тщетно она изливала бы перед ним свою душу.

Раз он упрям, он будет обманут. Ничто еще не потеряно.

Примечание:

1. «Леди Сьюзен», письмо 22 — Э.