Раскол (джен)

— Нэд, Ник, надо поговорить, — сказал Джереми Питт.

— Боюсь, что говорить нам уже особо не о чем, Джереми, — вздохнул старый волк, качнув головой. — Разве что напутствие какое скажешь...

— Нет уж, вы послушайте! — настойчиво продолжил штурман, остановившись перед Волверстоном.

Дайк устремил на Питта спокойный и чуть печальный взор.

Волверстон же скривил губы в ухмылке.

— Что вы творите, парни? — Питт не стал ходить вокруг да около и сразу перешел к делу. — Как вы можете оставить капитана вот так, с горсткой матросов в Порт-Ройяле? Вы в своем уме?!

— Погоди-погоди, не кипятись, парень, — перебил его Волверстон. — Решение принимали не только мы. Так что не надо все на нас вешать. Тем более, как ты помнишь, у нас с капитаном был честный уговор, еще две недели назад заключенный...

— К черту уговор! — Питт продолжал сердиться, его серые глаза гневно сверкнули. — Вы же должны понимать, что без вас и наших ребят ему крышка! Этот ублюдок Бишоп только и ждет повода, чтобы придраться к капитану, и своим отплытием вы его сильно подставляете!

— Мы-то понимаем, — Волверстон говорил необычно мягко, как будто успокаивал ребенка. — Но капитан...

— Ты же сам слышал, что он нам приказал уйти, — вмешался Дайк.

— О, дьявольщина! — вспылил Джереми, развернувшись к старшему лейтенанту. — Мало ли что он приказал! Иногда надо думать собственной головой! Нельзя его сейчас бросать, как вы не понимаете?!

— Блад сейчас там, где хочет быть: на королевской службе, — пожал плечами Волверстон. — Вот если бы он хотел вернуться на Тортугу и намекнул нам об этом, тогда был бы совсем другой разговор...

Питт тяжело вздохнул.

— Я вас не понимаю, ребята, — сказал он, качая белокурой головой. — Питер столько для всех вас сделал... и он всегда был готов ради вас на всё! Ник, Нэд, неужели вы это забыли? Неужели вы не помните, как он за вами полез в пасть к испанцам на Пуэрто-Рико? Рисковал собственной шеей, лишь бы вытащить вас из плена? А ты, Нэд, похоже, забыл, что именно Блад лечил тебя в Бриджуотерской тюрьме? И тебя, Ник, тоже лечил, когда ты вместе с остальными свалился в лихорадочном бреду на «Ямайском купце», неужели не помнишь? Если бы не Питер, вы все бы там сдохли! Он не был обязан этого делать для вас, не обязан подставлять себя под удар, тем не менее, добился от капитана Гобарта доступа к ящику с лекарствами! Может, вы и не помните это, но я-то был там и все это видел! И я помню, как он от своей доли воды отказывался, чтобы тебе, Ник, отдать, потому что ты лежал в бреду, и без воды тебе пришел бы каюк. И как он следил, чтобы всем больным хватило пайка...чтобы еда и вода распределялась поровну... и то, что вас перестали кормить тухлой солониной тоже его заслуга! И вот как вы его за это благодарите?!

А ты, Ник? Кто-то, а ты должен быть капитану по гроб жизни обязан! Неужели забыл, как он тебя тогда штопал?!

Дайк не забыл. И то, что Джереми об этом вспомнил, только добавило горечи в его душе.

* * *

...в тот раз все пошло наперекосяк с самого начала. Испанский корабль, на который они напали, оказал активное сопротивление, несмотря на то, что «Арабелла» превосходила его по огневой мощи.

После того, как они сделали пару залпов по его палубе, испанца удалось взять на абордаж.

Но даже тогда команда, подгоняемая неистовым командиром, не спешила бросать оружие.

Это был один из самых яростных и кровопролитных абордажных боев на памяти лейтенанта Дайка. Впрочем, сам бой он помнил смутно, ибо закончился он для него весьма быстро.

Испанцы успели натянуть специальную сетку, препятствующую абордажной команде попасть на борт. Пираты немного замешкались, пытаясь прорезать в ней дыры. За это время мушкетеры противника успели дать по ним залп.

Дайк тогда, по сложившейся традиции, руководил авангардной группой абордажников. Несколько пиратов упали, сраженные пулями, и он понял, что, если они прямо сейчас не окажутся на испанском корабле, боевой запал у парней совсем пропадет.

К мушкетерам тем временем подтянулись алебардщики и выставили заслон, ощетинившись сверкающими остриями.

Обе стороны обменивались пистолетными и мушкетными выстрелами, потрясая оружием, пираты издавали яростные вопли, испанцы отвечали им крепкой руганью. Но броситься на штурм никто не решался. А те, кто безрассудно попались сделать это в одиночку, падали, заколотые или застреленные.

Дайк заметил яркий плюмаж на шлеме испанского офицера, который проталкивался вперед.

«Как бы они нас первыми на абордаж не взяли», — подумал лейтенант и, рассердившись, ринулся вперед.

— Да чтоб вам всем лопнуть, чего ждем?! — гаркнул он, запрыгивая на планшир «Арабеллы». — За мной, ребята, покрошим испанских свиней!

И разрядил пистолет прямо в лицо одному из алебардщиков, который пытался его поддеть.

Тут же выхватил второй, благо пистолетов у него на перевязи болталось аж пять штук.

Пробил небольшую брешь в рядах защитников и спрыгнул на палубу испанского корабля, размахивая абордажной саблей.

Он слышал, как орали его парни, следуя за ним...

Заминка в атаке была преодолена.

А вот что было дальше, он помнил отрывками.

Он добрался до одного из испанских офицеров, и тот набросился на него с саблей в руках. Дайк отразил выпад, но не до конца, пришлось уклоняться, пятясь назад. Далеко отскочить не получилось, потому что он налетел спиной на кого-то из тех, кто двигался вперед, толкаясь и вопя, и лейтенант почувствовал жгучую боль в животе, по которому чиркнул острый клинок.

Следующим выпадом он пронзил испанца и двинулся дальше, но уже через пару шагов осознал, что с ним что-то не так.

А потом ноги сами подкосились, и он осел на палубу, пока остальные его пираты с воплями пробегали мимо, тесня испанских моряков...

* * *

... он все еще сидел, прижав руки к животу и подтянув колени к груди, когда услышал знакомые голоса.

— Вот он, капитан. Живой еще, слава богу! — почему-то голос Хейтона дрожал и срывался. Боцман никогда так не разговаривал. — Мы решили его не трогать от греха подальше...

— Ник? — Дайк узнал голос Блада. Спокойный и какой-то слишком ласковый.

— Да, капитан... — хрипло отозвался он, пытаясь сфокусировать глаза на высокой фигуре, склонившейся над ним.

— Кровищи-то сколько... — протянул боцман, но Блад поднял руку, и Хейтон замолчал.

— Давай-ка посмотрим, что там у тебя, — теперь Дайк видел, что из-за спины капитана выглядывает его стюард, Бенджамин, в белой рубахе и штанах, перепачканных кровью. В руках негр держал тяжелую сумку, в которой, как помнил лейтенант, Блад хранил свои инструменты и медикаменты.

Сам капитан был без камзола, и на пояс повязал парусиновый фартук, который тоже уже был покрыт бурыми пятнами.

Дайк почувствовал его сильные и уверенные пальцы на своей шее. Блад нащупывал пульс.

Лейтенант подозревал, что не стоило этого делать, но все-таки скосил глаза вниз. И голова на мгновение «поплыла». Потому что сидел он в луже крови. Да уж, зрелище не для слабонервных...

Потом Дайк осознал, что в руках у него кусок ткани, теперь уже не разобрать, что это было раньше, которую он плотно прижимал к животу. Кто и когда сунул ему ее, он не помнил. Может, и сам додумался.

— Питер, мне крышка? — спросил он хрипло.

— Вот руки уберешь, и я это выясню, — по-прежнему ласково отозвался капитан, перестав щупать пульс. — Ты почему кирасу не надел, а?

Дайк поморщился, судорожно прижав к себе промокшую насквозь тряпку.

— Так жарко же, капитан. Терпеть не могу это железо...да и от выстрелов в упор оно не спасает...

— Зато живот был бы цел, — вздохнул Блад, а потом осторожно дотронулся до его запястья. — Ну, Ник, давай. Убери руки, мне надо посмотреть, что у тебя там за красота.

Дайк помотал головой, еще сильнее вцепившись в тряпку. Умом он понимал, что надо слушать капитана, но не мог себя заставить это сделать.

Теперь, когда он постепенно осознавал, что случилось, его начало трясти.

— Дай уж спокойно помереть, Питер, — пробормотал он, стуча зубами.

Несмотря на то, что день был на редкость жаркий и душный, лейтенант чувствовал сильнейший озноб.

— Я сосчитаю до трех, Ник, и на счет «три» ты разожмешь руки, — Блад как будто не услышал его последних слов. — Ну, давай, соберись! Раз... два... ТРИ!

Голос Блада хлестнул его как плеть, и Дайк, стиснув зубы, убрал руки. Голос капитана звучал откуда-то издалека, а потом все вдруг куда-то поплыло...

* * *

Капитан потом ему говорил, что его случай уникальный.

— Я тебя, Ник, буду за деньги людям показывать, — смеялся Блад, меняя ему повязку на животе. — И испанец, что тебя пропорол, настоящий хирург! Чтобы одним ударом так живот порезать, да не задеть ничего внутри — это же песня!

Дайк уже знал, что родился в рубашке, потому что, при довольно большой ране на животе, все внутренние органы остались целыми.

— Удар скользящий был, слава богу... — бормотал он.

Блад наложил ему кучу швов, и теперь оставалось надеяться, что рана не воспалится...

— Ну, будешь щеголять шрамом в полживота, только и всего, — сказал он Дайку. И, посмотрев в глаза, добавил серьезно: — Но, ради всех святых, Ник, в следующий раз надевай кирасу!

* * *

Дайк невольно положил руку на живот, вспомнив тот случай. Как и говорил Блад, от того ранения ему остался только огромный шрам на память.

«Проклятье, Джереми, зачем ты напомнил мне об этом!»

Волверстон посмотрел на Дайка, который покусывал губы, слушая яростную речь штурмана.

— Джереми, тут все гораздо сложнее... — сказал старший лейтенант, наконец.

— А мне плевать на это! — прошипел Питт. — Я знаю лишь то, что если бы у вас было хоть немного признательности, то вы бы его не оставили! Господи, Ник, как ты не можешь понять, что именно сейчас и именно здесь вы ему очень нужны! Он никогда и ничего от вас не требовал взамен за свою помощь. Но это вовсе не значит, что он в ней не нуждается! Если вы ждете, что он будет вас просить об этом, то вы полные идиоты!

— Спокойнее, спокойнее, Джереми! — одернул его Волверстон.

— Не перебивай меня, Нэд! — огрызнулся Питт, строго посмотрев на него. — Уж ты-то прекрасно знаешь, на что обрекаешь капитана! И какой ты после этого друг, а?

— И все же, не мы всё это дерьмо начали, — качнул головой Волверстон. — Капитан первый от нас отвернулся. Променял нас всех на девку, подумать только!

На щеках штурмана заходили желваки.

Дайк чуть приподнял бровь, уставившись на старого волка.

— Девку? — переспросил он негромко.

Волверстон тихо выругался, увидев недоумение на лице лейтенанта.

— Господи, парни, да вы как слепые кутята! — проворчал он, качнув головой. — Ведь все завертелось из-за этой племянницы Бишопа, будь она неладна! Если бы капитану в голову не стукнуло во что бы то ни стало доставить ее на Ямайку, ничего бы этого не случилось. Да и с Оглом бы он не поцапался, если бы не она! Уж Нэд, на что тупоголовый придурок, ничего, кроме своих пушек, не знающий, и то просек, а вы!..

Тут старый волк осекся, осознав, что в стремлении оправдаться зашел слишком далеко. Чтобы скрыть смущение, он заковыристо ругнулся.

— Ты хочешь сказать, что наш капитан... — медленно начал Дайк, но Питт фыркнул, перебив его:

— Чушь собачья, Нэд! Плохо, видать, ты знаешь Питера, раз мог даже подумать об этом! Господи, неужели только из-за этого ты с капитаном поцапался?!

Штурман покачал головой, на мгновение подняв глаза к небу.

Он вспомнил ироничные слова Блада, когда тот отговаривал его от женитьбы на Люсьен д'Ожерон, и снова фыркнул. Чтобы Питер, такой хладнокровный и трезвомыслящий, настолько потерял голову из-за женщины? Как ни старался, Джереми не мог это вообразить. Да, капитан был весьма галантным кавалером и всегда за дам заступался, вне зависимости, знатная ли это леди или простая портовая девка. Но за все годы, что Питт плавал с ним на «Арабелле», он не замечал, чтобы капитан увлекался кем-либо настолько сильно, чтобы позабыть про интересы команды или пойти против друзей.

Иногда штурмана огорчало такое жестокосердие Блада.

Взять ту же бедняжку мадемуазель д'Ожерон, которая уже год как по нему вздыхала. Любой бы другой человек вряд ли устоял бы перед чарами такой красавицы.

Но Блад, казалось, совершенно не замечал ее страданий.

Обдумывание и планирование новых операций против испанцев вызывало у него больше энтузиазма, чем общество дочери губернатора Тортуги.

Что уж тут говорить о племяннице Бишопа!

Питт фыркнул.

Он несколько раз пытался разговорить Блада на эту деликатную тему, но капитан становился замкнутым или отшучивался. Только иногда замечал, что от женщин слишком много тревог, особенно если впустить их в душу и сердце.

— И это чертовски плохо сочетается с обязанностями капитана, — добавил он со смешком. — Вспомни Левассера!

Волверстон, конечно же, сгущает краски. Наверняка он принял естественную галантность капитана с женщинами за личный интерес. Да, Блад не мог позволить своим людям сделать девушку заложницей, пусть даже это и племянница ненавистного Бишопа. Но вряд ли тут замешано что-то личное, просто это шло вразрез с его принципами.

Питт посмотрел на Волверстона и Дайка.

Старшего лейтенанта, похоже, его слова убедили. А вот Волверстон продолжал ухмыляться и качать головой.

— О, Джереми, да ты еще безнадежнее, чем я думал! — протянул старый волк, скривив губы. — Ладно, не буду сейчас с тобой спорить на этот счет. Хотя ты неправ...

На щеках штурмана вспыхнул румянец.

— Господи, Нэд, даже если я не прав, что с того?! Блад же тоже человек, в конце концов! А человеку свойственно ошибаться! И что же вы делаете? Вместо того, чтобы поддержать его, когда он единственный раз сплоховал, оступился, вы его добиваете! Вот ты, Ник...

Питт шагнул к Дайку поближе, глядя в глаза.

— Ведь добрая треть парней, что решила плыть с вами, сделала это только потому, что ты тоже уходишь.

Он бросил быстрый взгляд вниз, туда, где у борта «Арабеллы» покачивалась шлюпка с корсарами, в ожидании, когда их командиры спустятся к ним.

Дайк тоже посмотрел туда и вздохнул. Питт был прав. Человек пятьдесят были фактически его людьми, лучшими бойцами «Арабеллы», которых он водил на абордаж во время стычек с испанцами.

Те, кто остались с Бладом, в основном, были матросы, работающие с парусами. Люди Питта и Хейтона. И несколько пиратов из самого первого состава «Арабеллы», преданных Бладу беззаветно.

Остальные последовали за Оглом. Почти все канониры корабля.

Да, Бладу не позавидуешь...

Дайк качнул головой, пытаясь отогнать эти мысли. Волверстон верно подметил, что слишком поздно что-либо менять.

Черту они уже переступили...

Перед его глазами вдруг встала алая полоса на палубе, проведенная лезвием капитанской шпаги, и старший лейтенант тихо выругался, проклиная Блада за подобные хитроумные выкрутасы.

— Нам пора, Нэд, — позвал он одноглазого старого волка. — Шлюпка ждет.

— Ник... — Джереми Питт не сводил со старшего лейтенанта серьезного взгляда. — Я тебя больше не буду уговаривать, но мне интересно, как ты дальше сможешь жить? С таким-то грехом на душе?

— Вот только давай без этих своих пуританских нравоучений, ладно? — резко ответил Дайк, чувствуя себя препогано. — Ты еще Иудой меня назови! Тоже мне, святоша выискался!

Волверстон пихнул старшего лейтенанта к трапу, чувствуя, что тот вот-вот взорвется и начнет орать.

— Все в аду будем гореть. Там и встретимся, — буркнул старый волк, перенося ногу через фальшборт. — Но ты, Джереми, все-таки редкостный придурок.

Он со смехом спустился в шлюпку следом за Дайком.

Питт выругался сквозь зубы, глядя на них, а потом, сплюнув за борт, развернулся и пошел к каютам...