Разоблачение государственной измены (джен)

В зале суда повисла гнетущая тишина. Судья Васка, неспешно выводя последние завитки в своих бумагах, наконец, отложил перо.

— Сеньор магистрадо и сеньоры, — обратился он к собравшимся. — Я удаляюсь в свой номер, дабы в тиши и одиночестве обдумать вердикт по этому делу.

Все удивленно переглянулись, особенно Сантьяго. Что тут еще можно обдумывать? Разве не все и так очевидно?

— Не удивляйтесь, сеньоры, — произнес Васка, заметив их недоуменные взгляды. — К обвинениям, влекущим за собой смертную казнь, нельзя относиться легкомысленно. Я должен взвесить каждое «за» и «против», прежде чем моя рука вынесет окончательный приговор.

С этими словами судья Васка поднялся, и все, включая подсудимых, последовали его примеру.

— Суд откладывается на один час.

Собрав бумаги под мышку, судья степенно поднялся по ступеням гостиницы в свой номер. Взгляды провожали каждое его движение.

Сантьяго был в замешательстве. Ему хотелось немедленно услышать приговор обоим заключенным. Задержка заставляла его кипеть от досады. Он старался не смотреть в сторону де ла Веги, боясь увидеть эту раздражающую усмешку на его лице. Нет, придется ждать, как и всем остальным, своей минуты триумфа. Он демонстративно углубился в бумаги, пытаясь скрыть бушующее внутри разочарование.

Как только судья покинул зал, приглушенный гул голосов стал нарастать. Люди обсуждали ход процесса и представленные доказательства. Вокруг дона Алехандро образовалась зона отчуждения: сидевшие рядом поспешно отодвигались, прежде чем начать перешептываться. Дон Алехандро оставался неподвижен, устремив взор на пустое судейское кресло. Большинство мужчин вышли на площадь глотнуть свежего воздуха, где их немедленно обступила толпа жаждущих новостей. Вскоре весь пуэбло знал о происходившем в зале суда, и люди собирались в небольшие группы, оживленно обсуждая услышанное.

Лосано не упускал возможности вклиниться в толпу, подбрасывая дровишки в костер народного гнева, особенно среди крупных землевладельцев. Вскоре он увидел, как Томасо/Герреро выводят со двора гостиницы под конвоем улан. Лосано занял позицию, с которой ему все было хорошо видно, и приготовился ждать. Внезапно Герреро издал предсмертный крик и рухнул лицом в пыль. Из его спины, по самую рукоять, торчал нож. Женщины вскрикнули, началась паника. Лосано знал, что магистрадо будет доволен. Аредо в очередной раз продемонстрировал свой талант метателя ножей. Лосано огляделся, но не увидел своего сообщника. Аредо, как всегда, растворился в толпе, незаметно выполнив свою работу.

Лосано подбежал к упавшему и, убедившись, что тот мертв, вытащил записку, обернутую вокруг рукоятки ножа. Он развернул ее и прочитал вслух.

— Так я расправляюсь с предателями. Зорро.

Он подозвал одного из улан:

— Немедленно отнесите это магистрадо! Этот человек был убит Зорро!

Он отдал записку улану, и тот бросился обратно в гостиницу. Лосано снова взглянул на труп. Герреро всегда был слабым звеном. Нервный человек, а нервные люди совершают глупости. Чудо, что он дотянул до суда, не нарушив планов магистрадо. Слишком часто Сантьяго угрожал Лосано, чтобы тот держал Герреро в узде. Что ж, теперь ему не придется об этом беспокоиться. Лосано подавил улыбку при мысли о том, как удобно иметь Зорро, на которого можно свалить все грехи. Магистрадо — гений!

В зале суда Сантьяго невозмутимо перебирал бумаги, выжидая. Весть о смерти Герреро должна была прийти с минуты на минуту. Он лично возглавит расследование и проследит, чтобы начались поиски убийцы в маске. Люди будут поражены его бесстрашием. «Пусть Зорро угрожает магистрадо, — скажут они, — но он не боится. Пусть Зорро убивает жену магистрадо. Пусть Зорро убивает своего агента, но магистрадо верен долгу и закону. Ничто его не остановит! Разве это не герой? Разве он не достоин восхищения?» Удовлетворенно улыбаясь про себя, Сантьяго ждал.

В зал ворвался запыхавшийся улан:

— Сеньор магистрадо! Вынужден сообщить, что заключенный Герреро мертв! Его убил Зорро, Ваше Превосходительство. Вот его послание, — солдат протянул Сантьяго записку.

Делая вид, что не верит своим ушам, Сантьяго воскликнул:

— Что ты сказал? Герреро мертв? Дай взглянуть! — он вырвал записку из рук улана.

Диего и Бернардо обменялись взглядами. Еще одна смерть на совести магистрадо? В этом они не сомневались. Сантьяго, видимо, посчитал Герреро отработанным материалом после суда и приказал убрать его. Они отвернулись, чтобы услышать продолжение.

— Да, Ваше Превосходительство, — подтвердил улан. — Нож возник из ниоткуда и поразил его в спину. Смерть была мгновенной.

Сантьяго обернулся к Хидальго.

— Капитан! — позвал он. — Вы, сержант Гарсия и остальные останьтесь здесь и охраняйте заключенных. Они не должны покидать свои места ни при каких обстоятельствах. Никто не должен с ними разговаривать. До возвращения судьи Васки. Я лично отправляюсь на площадь, чтобы осмотреть место преступления!

Хидальго отдал честь:

— Слушаюсь, Ваше Превосходительство.

Сантьяго кивнул и, надев шляпу, вышел. В зале суда остались Диего и Бернардо, дон Алехандро, дон Альфредо, капитан Хидальго, охрана и сержант Гарсия.

Хидальго подошел и переговорил с охранниками и сержантом Гарсией, затем вернулся на свое место за спиной дона Алехандро, который продолжал неподвижно смотреть в пустоту. Капитан достал пистолет и тщательно проверил, заряжен ли он. Затем он откинулся на спинку стула, небрежно покачивая пистолетом в руке, и бросил угрожающий взгляд на Диего, словно предостерегая его от попыток заговорить с отцом. Диего прекрасно понял этот намек. Он посмотрел на отца, его челюсти судорожно сжались, и он с трудом сглотнул комок, застрявший в горле. Он заново осознал, что из-за коварных махинаций Сантьяго между ним и отцом выросла стена отчуждения. Более крепкие, чем оковы на его руках, цепи, выкованные из любви к отцу, удерживали его на месте, не позволяя излить душу. Но ничто не могло заглушить крик души в тишине, разделявшей их.

Бернардо видел, что эмоции Диего готовы вырваться наружу, видя, как вздымается грудь молодого хозяина. Он украдкой наблюдал за безмолвной дуэлью между Диего и Сантьяго во время суда и гордился своим господином за его изобретательность. Но то спокойствие, которое Диего с таким трудом поддерживал, исчезло, как только Сантьяго покинул зал. Бернардо медленно покачал головой, понимая, что ничем не может помочь ни Диего, ни его отцу. На мгновение его посетило безумное желание броситься на Хидальго, чтобы тот прикончил его на месте, лишь бы не видеть этой душераздирающей разлуки Диего с отцом. Но он не сделает этого. Это означало бы бросить своего хозяина и друга, а он не мог этого допустить. Ему оставалось лишь терпеть и оставаться рядом с Диего, поддерживая его, насколько это возможно. Он был нужен Диего.

Время тянулось в мучительном молчании. В зале суда, опустевшем после заседания, висело лишь гнетущее ожидание. Дон Альфредо остался сидеть на своем месте, когда зал суда опустел. продолжал сидеть, когда зал почти опустел. Взор его был прикован либо к шляпе, зажатой в руках, либо к полу, избегая встречи с заключенными и доном Алехандро. Он отдал бы почти все, что имел, кроме жизней самых близких, лишь бы избежать необходимости давать показания. Но как человек чести, как отец, чей сын был коварно вовлечен в злодеяние человеком, который, без сомнения, являлся хозяином Диего, как он мог уклониться от своего долга? В глубине души теплилась надежда, что Диего, ослепленный харизмой Зорро, стал жертвой коварного обмана. В конце концов, Диего всегда отличался наивностью. Это знали все. Но он был мужчиной и должен был отвечать за свои поступки. Он совершил роковую ошибку, и теперь пришло время платить по счетам.

Дон Альфредо украдкой бросил взгляд на дона Алехандро и был потрясен тем, как сильно тот постарел за эту короткую неделю, прошедшую с их последней встречи в кабинете магистрадо. Он всмотрелся внимательнее: плечи старика поникли под бременем невидимой тяжести, морщины на лице пролегли глубокими бороздами, а под глазами залегли глубокие тени. Сердце дона Альфредо болезненно сжалось от жалости к другу. Его показания должны были стать решающими в осуждении и, возможно, казни единственного сына дона Алехандро. Неужели нет ничего, что он мог бы сделать, чтобы облегчить участь дона Алехандро? Должен быть какой-то выход. Судьба Диего, казалось, предрешена, но для дона Алехандро еще можно было что-то предпринять.

Молясь о вдохновении, дон Альфредо погрузился в воспоминания о доне Алехандро, о его славном прошлом. Вспомнились слова магистрадо, произнесенные во время суда: «…один из величайших патриотов и самых благородных людей во всей Калифорнии…» Старый дон действительно был лидером, героем, истинным сыном Калифорнии. Именно он возглавил оборону пуэбло, когда Орел намеревался захватить город и казармы. Стойко выдерживая натиск, он сдерживал врага до прибытия подкрепления, не говоря уже о предполагаемом вкладе Зорро в это дело. Именно дон Алехандро предложил создать гражданскую армию, в которую дон Альфредо вступил добровольцем. До сих пор он был благодарен своему другу за то, что тот убедил его присоединиться к отряду, который потом прибыл в пуэбло в самый критический момент. В тот день Калифорния могла быть потеряна навсегда, если бы Орлу удалось одержать победу.

Дон Альфредо также живо помнил, каким счастливым и, да, гордым был дон Алехандро, когда узнал, что именно Диего примчался к ним за помощью. В тот день Диего частично реабилитировался в глазах отца. Он не сбежал, спасая свою жизнь, он побежал за помощью. И теперь, если его единственного сына приговорят к виселице, это сломит дона Алехандро. Возможно, это убьет его, потому что сердце его будет разбито навсегда. Но что, если бы Диего избежал смертной казни? Что, если бы существовала альтернатива? Разве государственная измена не предусматривала два различных наказания: ссылку или смерть? Мог ли он использовать авторитет дона Алехандро, его неоценимый вклад в историю Калифорнии и его героический патриотизм, чтобы склонить чашу весов правосудия в пользу Диего? Это означало бы изгнание Диего со всех земель, подвластных Испании, навсегда — дон Альфредо не сомневался в его вине, — но, что самое главное, это означало бы спасение жизни сына дона Алехандро. Это могло бы подарить дону Алехандро шанс на жизнь. Это было превыше всего. Дон Алехандро заслужил этот шанс, и дон Альфредо был полон решимости сделать все возможное, чтобы он его получил. Ему необходимо было встретиться с судьей Ваской наедине, прежде чем приговор будет объявлен. Он не был уверен, что его просьба будет удовлетворена, но он обязан был попытаться. Он был в долгу перед своим другом.

Дон Альфредо поднялся и медленно направился через зал суда к лестнице. Все взгляды были прикованы к нему, но он не обращал на них внимания. Он почти боялся, что солдаты остановят его, но этого не произошло. Остановившись перед дверью в номер судьи Васки, он обратился к охране:

— Пожалуйста… Я должен поговорить с судьей Ваской. Это вопрос жизни и смерти.

Охранники обменялись взглядами, а затем посмотрели на Хидальго, который наблюдал снизу. Хидальго не был уверен, что происходит, но у него не было никаких указаний от Сантьяго на этот счет. Не зная, как поступить, капитан кивнул, и один из охранников обратился к дону Альфредо.

— Подождите здесь, сеньор. Я спрошу его превосходительство, не желает ли он принять вас.

Он постучал в дверь и вошел в номер, услышав ответ судьи.

Тем временем Хидальго жестом подозвал Фуэнтеса, одного из охранников, стоявших рядом с заключенными. Когда Фуэнтес подошел, Хидальго что-то тихо прошептал ему на ухо, и тот, кивнув, покинул зал суда, направившись на площадь. Хидальго откинулся на спинку стула и снова посмотрел на дона Альфредо. Он надеялся, что Фуэнтес быстро разыщет Сантьяго и приведет его обратно, чтобы магистрадо мог сам разобраться с этой неожиданной проблемой. Хидальго не собирался вмешиваться и навлекать на себя неприятности из-за самовольных действий главного свидетеля Сантьяго. Пусть магистрадо сам разбирается с этим.

Через некоторое время охранник вернулся и объявил дону Альфредо:

— Сеньор. Его превосходительство готов принять вас.

С трудом сглотнув, дон Альфредо кивнул и, с тяжелым сердцем, вошел в комнату судьи. Охранник закрыл за ним дверь и вернулся на свой пост. В зале суда снова воцарилась тишина.