Лабиринт забвения (джен)

Первая неделя полёта прошла довольно странно. Как минимум потому, что у экипажа не возникало вообще никаких проблем.

Полёт проходил штатно. Корабль в предусмотренный срок покинул галактику, и Кау-Рук увеличил скорость. «Диавона» легла на дальний курс. Техников отправили в анабиоз.

Части экипажа почти не встречались. Менвиты проводили время в своих каютах, арзаки кучковались вокруг Морни. Однако это продолжалось сравнительно недолго. Любопытство и неприятие неопределённости взяли своё.

Десми, как и обещал, пропадал в библиотеке. На восьмой день полёта туда пришёл Лин-Хес. Он выбрал нарочито самое дальнее кресло от того, в котором устроился арзак, и засел там под прикрытием какого-то приключенческого романа.

На десятый день он сел поближе и пару раз завязал разговор на две-три фразы. У менвитов считалось невежливым молчать наедине друг с другом дольше некоторого времени. Граница определялась индивидуально, но Ильсор в результате наблюдений вывел интервал в два-четыре часа. В общем, раз в четыре часа Лин-Хес и заговаривал.

— Если бы инициатором был Десми, — заметила Морни, — им бы нашлось, о чём потрепаться подольше.

— Десми занят, видишь?

В течение дня они вдвоём периодически подключались к системе наблюдения. Начинали во избежание эксцессов, но потом стало просто интересно.

Лин-Хес явно подошёл к проблеме с научной стороны. На двенадцатый день он сел совсем рядом — на минимально приличном расстоянии для неразговаривающих субъектов — и поинтересовался, чем занят Десми. Тот ответил, что подтягивает физику. Болтали часа полтора. Прогресс.

На одиннадцатый день на кухню явился Гил-Над. Смущённо потирая затылок, он спросил, в чём был смысл переворота, если еду до сих пор готовит только арзачка. Морни хмыкнула и взялась его учить.

Аш-Риа и Лон-Гор через две недели нашлись в лаборатории в компании Бейни. Порученные Ильсором опыты он от менвитов прятал, а в остальном они общались… неплохо, хоть и ограничивались одними беллиорскими исследованиями.

Гелли не участвовала. Она сидела где-нибудь в уголке и помалкивала. Ильсор не представлял, как к ней подступиться. Наконец, спросил у Лон-Гора.

Доктор поправил очки, прошёлся по коридору, в котором Ильсор его встретил, посмотрел в потолок…

— Я мог бы попробовать снять часть установок… если вы мне достаточно доверяете… что вряд ли… Но я мог бы.

— Я подумаю над вашим предложением.

Это будет нырок в прорубь. Но Гелли необходимо вытаскивать. Нельзя так.

— Время терпит, — успокаивающе произнёс Лон-Гор. — Ближайшие два месяца с ней точно всё будет хорошо. Потом…

— Понятно.

Что будет правильнее: пустить всё на самотёк или позволить менвиту вновь применить гипноз?

Лон-Гор казался безопасным. Присоединившись к арзакам из, очевидно, врачебно-гуманистических соображений, он вёл себя так, словно переворота не было. Что там переворота — рабства! Словно это была экспедиция с какой-то иной, благой Рамерии, и Лон-Гор был в этой экспедиции бортовым врачом при командире Ансара: следил за состоянием всего экипажа, долечивал Зариса и Гил-Нада, предлагал помощь Гелли…

Собственную фамилию с непривычки пришлось долго пристраивать к «командиру», но зато Лон-Гор на её фоне стал казаться нормальным. И фраза, сказанная им на пятьдесят восьмой день полёта, тоже звучала нормально. Почти.

— Подозреваю, что у нашего второго пилота развивается психогенная депрессия.

— Вы уверены? — спросил Ильсор.

Мон-Со ушёл в добровольную изоляцию. Остальные уже пытались наладить отношения с арзаками — видимо, выработали себе стратегии, пока сидели взаперти на Беллиоре. Аш-Риа, как и положено биологу, наблюдал. Лейтенанты интегрировались, Лон-Гор делал свою работу.

Кау-Рук как всегда бродил сам по себе, но если кто-то прибивался к нему, не гнал. А парни потом с восторгом рассказывали Ильсору, как интересно проводить время со штурманом и как много он знает. Путешествия, история Рамерии, авиационные курьёзы… Когда Кау-Рук предложил собраться вместе и посмотреть какой-нибудь фильм, Ильсор его поддержал. Мон-Со в тот день был на вахте и предложения оставить на пару часов автопилот без наблюдения не принял.

Собственно, именно такого поведения Ильсор от него и ожидал, однако про депрессию он не думал.

Во время этого разговора они с Лон-Гором проверяли анабиозный отсек. Между первой и второй фразой оказалось аж двенадцать ячеек. Объяснения врача последовали через одну.

— По нему вы ударили сильнее всего. Мон-Со был ответственен за дисциплину — сами знаете. Мы-то… учёные и молодёжь — нам беспорядок привычен. А он — правильный как по линейке. Я… займусь. Просто, чтоб вы знали.

— Да, конечно.

Это было не его, Ильсора, дело. Совершенно не его. Пусть комэска лечит Лон-Гор. Он справится. Однако от осознания, насколько Мон-Со сейчас должно быть плохо, щемило сердце. Всё-таки Ильсор по неясной причине привязался к этому воплощению правил.

Это, вероятно, было неправильно… Привязываться к идеологическому врагу? Серьёзно? Но в системе человековосприятия Ильсора Мон-Со давно перешёл ту границу, за которой ему нельзя было бы сочувствовать.

Иногда арзакский менталитет ужасен.

С Мон-Со можно было встретиться лишь в столовой либо при смене вахтенного. В остальное время он, хоть и не отсиживался в каюте, старательно избегал любых контактов. Его только Анрай один раз встретил где-то у спортзала. Это был сотый день полёта.

На сто тридцать пятый на Мон-Со наткнулся Ильсор.

Было поздно — часа два ночи. Он не хотел спать и бродил по коридорам. Попал в анабиозный отсек. Там, в темноте, нарушаемой лишь перемигиваниями разноцветных лампочек, они и встретились.

Мон-Со сидел на полу, прислонившись спиной к одной из ячеек и безвольно свесив кисти уложенных на колени рук. Ильсор опустился рядом, спиной к соседней ячейке — так их как раз отсекал друг от друга металлопластиковый разделитель, выступавший из стены саэ на полтора. Недостаточно далеко, чтобы менвит казался отчуждённым, и недостаточно близко, чтобы арзак вызывал у него экзистенциальное беспокойство.

— Эти огоньки похожи на гирлянды, — сказал Ильсор, просто чтобы что-то сказать. — У нас в Ирмели такие везде: в домах, на улице…

— Тау-Мит. Он мёртв.

Исит. Да.

Ильсор присмотрелся к ячейке напротив Мон-Со. Из мутной голубовато-бирюзовой жидкости выступал размытый бледный силуэт. Угадывались только чёрные волосы. И кровь. Труп был свежий, Ильсор тогда просил не пугать менвитов — вот его сюда и сунули. Часть не успевшей свернуться крови теперь плавала в растворе, образуя вокруг шеи Тау-Мита дырявый, будто изъеденный коррозией диск.

— Я не знаю, кто его убил. Не Тайси — и всё.

— Вы могли бы сказать.

— Как бы это выглядело?

— Не хуже, чем сейчас.

Безжизненный до механистичности голос заставлял думать, что Тау-Мит значил для Мон-Со больше, чем просто подчинённый. Боевая пара? В конце концов, это был его стрелок. Возможно, они были знакомы и до экспедиции. Возможно, они вместе воевали.

— Мон-Со, простите меня. Я должен был лучше следить за арзаками.

Комэск молчал, по данным хронометра, четыре минуты и двенадцать секунд.

— Зачем вы это делаете?

— Что именно?

— Играете в дипломатию. Вы думаете, я не знаю, насколько каждый из вас нас ненавидит?

— Я не играю. Никто не играет. Мы просто такие и есть. Арзаки, я имею в виду.

— Значит, добрые и всепрощающие?

— Скорее, открытые, за что и расплачиваемся. Доброты и всепрощения вы в нас оставили мало.

— Вините?

— Того, кто это придумал.

— Ясно.

Оба замолчали. Никто не проронил ни слова, но они и не уходили. Сидели, украдкой косясь друг на друга и тут же отворачиваясь в сторону Тау-Мита. Кажется, тот, кто ушёл бы первым, был бы негласно признан проигравшим. Ильсор не мог позволить себе поражение в этой молчаливой дуэли.

— Вы любите лимоны? — спросил он, когда пауза показалась критически невыносимой.

Спросил — и прикусил язык. Лимоны ужасны — на какой ответ он рассчитывает?

— Люблю, — отозвался Мон-Со, чуть повернув голову. — К чему вопрос? Ищете способ скормить мне яд, над которым работает Бейни?

О, он выучил арзаков по именам! Стоп. Какой ещё яд?

— Нет! Просто хочу узнать о вас побольше.

— И лимоны — самый важный вопрос в анкете?

— Конечно же, нет. Он идёт только триста двадцатым. Я просто ввергаю вас в хаос, чтобы вы запутались и выдали мне всё самое важное!

Говоря, Ильсор уставился на Мон-Со нарочито безумными выпученными глазами. На секунду ему почудилось, что собеседника это напугало. Но нет, его лицо осталось бесстрастным.

— Информация — кинжал в твоём рукаве.

— Тогда я продолжу. Ваш любимый вид спорта?

— Ильсор, отстаньте.

Мон-Со закатил глаза, но не встал. Вероятно, он тоже считал их диалог дуэлью и не собирался сдаваться первым.

— Футбол, кажется? Расскажете мне о нём? Ни разу не видел.

Лукавство, даже почти ложь. Ильсор действительно никогда не приглядывался к футболу настолько, чтобы знать хотя бы базовые правила. Игроков вроде по одиннадцать, они гоняют мяч — всё.

— Что ж, это, по крайней мере, нейтрально, — капитулировал Мон-Со. — Футбол — командная игра…

* * *

Мон-Со не ошибся. Он остался один. Впереди были шестнадцать лет и чуть больше восьми месяцев в герметичной капсуле, затерянной в открытом космосе. Корабль принадлежал врагу, и те, кому Мон-Со мог бы доверять, пали перед его коварством.

Запереть, выколоть глаза, любым иным способом отыграться. Нет. Арзаки вели себя так, будто ничего не случилось: ни рабства, ни переворота. Лишь по Гелли можно было понять, что происходит что-то не то.

Мон-Со говорил с остальными.

— Знаешь, я понимаю их логику, — сказал ему Кау-Рук. — Исторический процесс — даже если брать только менвитскую историю — показывает: никто не любит быть угнетённым. Они имели право взбунтоваться, как ни парадоксально. Мне не особенно нравится роль заложника, но я с ней смирился. Это как-то… справедливо, что ли?

— Предлагаешь сдаться на милость победителей?

— На Рамерии у них нет шансов. В чём проблема? Ты просто создаёшь себе лишние страдания — Лон-Гор вон уже депрессию ищет.

— У меня?

— Ну не у меня же?

О, разумеется. Кау-Рук и депрессия параллельны и не пересекаются даже в трёхмерном пространстве.

Но Лон-Гора Мон-Со с того момента на всякий случай избегал. Как ни странно, самым безопасным, с этой точки зрения, местом оказался анабиозный отсек. Лучше было бы только машинное отделение, но там отсутствовала гравитация, что Мон-Со никогда не нравилось.

В анабиозном отсеке можно было долго бродить по мерцающим сумеречным коридорам, считать лампочки и ни о чём особо не думать. Никто туда не ходил, не мешал. Видневшиеся в капсулах лица спящих навевали чувство покоя…

…пока Мон-Со не наткнулся на своего стрелка.

Кровь в растворе — это плохо. Комбинация лампочек — ещё хуже. Те, кто бодрствовал в прошлом полёте, знали их наизусть, без инструкции, и Мон-Со прекрасно помнил: та комбинация, которую он видит сейчас, означает, что находящийся в ячейке мёртв. Более того, он был погружён в ячейку уже мёртвым.

Мон-Со задержался у Тау-Мита, вспоминая. Они познакомились лет за восемь до полёта, пересекались пару раз. Оба записались в экспедицию, где встали в один экипаж. Часы тренировок, пара заданий, единственный бой, редкие разговоры преимущественно приказно-ответного толка… Почему, когда кто-то знакомый умирает, ты всегда начинаешь перебирать в памяти все моменты жизни с его участием?

Явился Ильсор. Заговорил о ерунде. Теперь Мон-Со знал, что арзаки в Ирмели обожают гирлянды.

После упоминания Тау-Мита Ильсор просил прощения. Это был настолько странный и нелогичный жест, что Мон-Со поверил. Невозможно достоверно изобразить такой бред. Извиняться перед вражеским офицером за справедливую месть своих подчинённых? Да что не так с этим арзаком?!

По окончании разговора надо было уйти, но не хотелось. Первым отсек должен был покинуть Ильсор. Он не уходил, и Мон-Со тоже продолжал сидеть напротив мёртвой ячейки, осознавая, что тишина с каждой минутой всё тяжелеет.

Лимоны. Ну любил он их, дальше что? Узнать поближе? Зачем? Футбол. Футбол попал в цель. Проговорили минут сорок — пока Морни по громкой связи ужин не объявила.

После него Мон-Со зачем-то сообщил Лин-Хесу, что Тау-Мит мёртв. Наверное, потому, что так было принято: сообщать в подразделении о смерти товарищей.

— Я знаю, мой полковник, — сказал лейтенант. — Гелли проболталась… Я почти напрямую спросил.

— И не потрудились сообщить.

— Лишний повод для конфликта.

— Поддаётесь?

— Мой полковник, я уже предал — сам спровоцировал Ильсора предложить нам выбор. Саа-Мар… да и все остальные… засыпали на моих глазах. Напарник назвал предателем… Я к чему? Всё уже плохо — зачем делать хуже? Да, позор. Нормальные отношения с арзаками! Наравне! Но кто узнает? Они не скажут, мы… а зачем?

Уже второй. Лон-Гор наверняка что-нибудь похожее скажет. Все сдались.

— Мон-Со, сегодня моя вахта.

Задумавшись, он притащился в центр управления. Там сидел только что сменивший штурмана Ильсор. Автопилот работал, как ему и положено, а арзак устроился боком в командирском кресле и смотрел какой-то фильм.

— Биография Тей-Наса, — пояснил он, подвинув планшет так, чтобы Мон-Со был виден экран.

— Вы так заинтересовались футболом?

— Даже близко нет. Но вы так увлекательно рассказывали, что мне захотелось узнать, как вообще придумали футбол. Присоединитесь?

Мон-Со уже видел этот фильм раза три или четыре, но это всё было частями и как попало. Заняться всё равно было нечем, так что он остался.

Ильсор вывел трансляцию на один из экранов, вообще-то предназначенных для наблюдения за космосом.

Фильм был интересный, но старый — ещё в бледных цветах и с небольшим разрешением. Неожиданно для себя Мон-Со обнаружил в нём то, чего раньше не замечал. Во-первых, арзаки там упоминались чисто формально — действие происходило в центре Энар-Таари в то время, когда из транспорта существовали только поезда, так что им неоткуда было взяться в значительных количествах. Во-вторых, всем тем, что восемьсот лет назад безальтернативно свалили на арзаков, занимались менвиты. К примеру, младшая сестра Тей-Наса работала в каком-то богатом доме горничной.

Ильсор по этому поводу не злорадствовал. Он как будто совсем не подал виду, что ситуация, мягко говоря, необычная для современной Рамерии. Мон-Со не придумал, как лучше спросить его, что он об этом думает.

Когда фильм кончился, он попрощался с арзаком и покинул центр управления. Его вахта начнётся завтра вечером, а до этого там просто нечего делать.