Гарри Поттер и внутренний голос (джен)

Внимание. Полная версия миника-вбоквелла о Томе Реддле здесь:

[Рёв дракона|https://fanfics.me/fic196508]

* * *

Перед Новым годом я посетил банк. С предосторожностями, как без них. От физической нагрузки быстро утомлялся, но аппарация пока здорово выручала, да и внутри банка посетители передвигались на самоходной тележке, поэтому в тяжёлую дверь личного сейфа я вошёл практически не уставшим.

Всё тут было по-прежнему, но сопровождавший меня служитель указал на небольшую плетёную коробочку на одной из полок.

— Профессор Снейп передал это для вас.

— Давно?

— В конце февраля.

В коробке обнаружился флакон с рубиново-красным содержимым. То самое зелье на основе философского камня, для которого с меня, помимо самого камня, стребовали семь жидкостей. Зельевар не соврал и честно отнёс готовое зелье в банк.

Мне оно было пока ни к чему, я отставил его и принялся перебирать содержимое сундуков. Здесь были шкатулки с укашениями, деньги, пара наборов столового серебра и два тщательно упакованных сервиза. Ящики с инструментами, несколько котлов. Парадные мантии, короба с зельями (это рассмотрю после), чьи-то волшебные палочки и множество книг. Отчего их не хранили в доме, в библиотеке, я не знал и открыл одну наугад. На пожелтевшем форзаце стояла черная, слегка расплывшаяся печать Министерства магии. Следующая книга принадлежала Блэкам, судя по затейливому экслибрису, ещё одна — Малфоям. Другие фамилии были мне незнакомы. Один ветхий томик о зельях я сунул в карман.

О низзлах ничего не нашлось.

Тут было много артефактов, но их свойства сходу определить я не мог. Поискал каталог, не нашел и взял наугад несколько вещиц вместе с их футлярами (не зря внимательно слушал Флитвика, не зря!). С тоской оглядел помещение. Чтобы разобрать всё, требовалось время и силы, а я устал и проголодался.

Холл банка оказался неожиданно переполненным. Я осторожно пробирался на выход, когда меня окликнули, и увидел женщину лет на десять меня старше, крепкую, в алой мантии аврора и с кобурой для палочки на предплечье. Лицо было мне знакомо. Когда-то она сопровождала меня на экзамены в Вонингс.

— Мистер Поттер?

— Мэм? Доброго дня.

— Помните меня? Я Гестия Джонс. Уделите пару минут?

Что ж. Я был утомлён и мечтал присесть, срочных дел не намечалось, и мы с мисс Джонс подошли к одной из скамей, в изобилии расставленных в холле.

— Я сопровождаю отца, — сказала аврор.— Это он хотел вас видеть, а я узнала вас и позвала. Папа, мистер Гарри Поттер. Мой отец, мистер Джонс.

На скамье сидел худой, среднего роста старик, чисто выбритый, в удобном твидовом костюме и с тростью в руке. Он протянул мне сухую ладонь, которую я осторожно пожал.

— Зовите меня Джон.

— Тогда я — Гарри.

— Договорились. Гарри, вижу, мы с вами похожи. Спина беспокоит, верно? Хотя странно подозревать одни и те же проблемы у тех, кому семнадцать и семьдесят.

— Мне шестнадцать.

Джон бросил на меня острый взгляд:

— Буду краток. У меня кое-что есть для вас. То есть я так думаю; я готов отдать это вам, если оно действительно нужно.

— Что это? И почему я?

— Моё воспоминание. Не уверен, что и вам оно надо. Но вижу, что прямые спинки этих скамей не нравятся вашей спине, — он неловко шевельнулся, — как и моей. Я готов пригласить вас в мой дом, а если вы не хотите идти к незнакомцу, в соседнее кафе. Там есть где приватно поговорить.

— Как вам угодно, мистер Джон. Мне подойдут оба варианта.

— Значит, к нам? Гестия, дорогая?

Аврор бережно помогла отцу подняться и вывела его из банка. Ходил он совсем плохо.

— Держитесь, мистер Поттер, — позвала Гестия. — Я аппарирую вас обоих.

Через минуту мы стояли в небольшой чистой прихожей. А затем меня усадили в удобнейшее кресло и придвинули небольшой, но устойчивый и довольно тяжелый столик. Мистер Джонс сидел точно в таком же кресле, с таким же столиком у колена. Гестию устроил обычный стул.

— Мисс Джонс, мистер Джонс, — вежливо начал я, — надеюсь, мы здесь действительно за тем, что вы и сказали. А не по причине очередного побега из Азкабана.

— Вы в курсе?

— Дементоры перетряхнули Хогвартс-экспресс, когда мы ехали в Лондон.

— Вы знаете имена? — уточнил я у Гестии.

— Братья Лестрейнджи. Руквуд. Джагсон. Петтигрю.

— Из Азкабана постоянно кто-то сбегает. Только на моей памяти это третий раз. Стоит ждать беспорядков?

— Обязательно, — фыркнула Гестия. Я лишь надеюсь, что проблемы магического мира не коснутся этого дома.

— Я не волшебник, мистер Поттер, — сообщил мистер Джонс, — никогда им не был. Даже не сквиб. Но моя дочь — колдунья.

— Ведьма, — с улыбкой поправила его Гестия. Мистер Джонс рассмеялся. По-видимому, этот спор у них шел уже давно.

— В мире магглов ведьма — почти оскорбление. Никак не могу привыкнуть. Вы не удивлены?

— Немного. Вы пользуетесь услугами магического банка?

— Рано или поздно следует привести дела в порядок, Гарри. Я стар и болен. Вы понимаете? У Гестии не должно быть проблем.

Гестия коснулась столика палочкой, и передо мной возникла симпатичная и, что обрадовало, весьма вместительная чашка. Гестия придвинула свой стул к столику отца и призвала ещё две чашки. Затем нам подали по вазочке с печеньем, после чего у госпожи аврора в руках оказался большой пузатый чайник, и она собственноручно разлила нам чай. Он оказался свежим, крепким и горячим. То, что нужно.

— Гарри, — допив чай, начал Джонс. — Дочь рассказала мне о пророчестве. Я не удивлён. Том Реддл всегда был суеверен. Возможно, мои воспоминания пригодятся, чтобы лучше понимать вашего противника.

— Отец! Я предлагала передать их в Аврорат, — мягко напомнила Гестия.

— Дорогая... Дай нам поговорить с Гарри. Одним. Хорошо?

Гестия кивнула и вышла, взмахом палочки убрав посуду.

— Я не могу допустить, чтобы это видела моя дочь, — пояснил он. — Или её коллеги. У меня было не слишком радостное детство, но то, что творил с нами Том Реддл... Это разобьет ей сердце.

— Но вы готовы показать это мне.

— Если вы дадите слово, что она этого никогда не увидит.

— Моё сердце вы разбить не боитесь?

— Нет. Мы с вами чужие люди. Вашему сердцу ничего не угрожает.

Спорить не стоило.

— Я сменил имя, Гарри. Был Джон Смит, а стал Джон-С. Джонс. Давно. У меня были причины.

— Это ваше дело, мистер Джонс.

Я вынул палочку, извлёк из мешочка хрустальный флакон, затем пересел поближе и попросил:

— Попробуйте вспомнить то, что хотите показать мне. Не упускайте деталей. Обещаю ни при каких обстоятельствах не показывать это вашей дочери.

Мистер Джонс кивнул и прикрыл глаза.

Я вытянул длинную, грязновато-бурую нить и отправил в фиал, плотно его запечатав.

Том злился, я чувствовал. Поэтому пришлось накинуть на него ментальный кокон и потуже сжать, не давая его магии своевольничать.

Гестия Джонс вышла проводить меня. Ее отец задремал в кресле, а она подвела меня к камину и протянула коробку с волшебным порошком.

— Спасибо, мисс Джонс.

— Я писала вам. Просила о встрече.

— Разве? Давно?

— Перед Рождеством. Несколько дней назад

— Не помню. Я не получал вашего письма.

— Вы мне ответили, — мягко возразила она. — Поблагодарили за поздравление.

— Извините, я выясню. Так сегодня мы встретились случайно?

Она кивнула.

— Что я могу для вас сделать?

Она неловко улыбнулась.

— Исполните пророчество, мистер Поттер. Уничтожьте эту тварь. И выживите.

* * *

Одно воспоминание о Томе Реддле в приюте я уже видел, и принадлежало оно Дамблдору.

Будущий Темный Лорд представал в нем как жертва обстоятельств, всеми непонятая и обижаемая. Что ж. Если целью одиннадцатилетнего ребенка было давить на жалость, справился он отлично.

Теперь у меня был альтернативный взгляд на этого человека.

Окунувшись в Омут, я увидел серые коридоры приюта. Голодных детей, насмешки и драки за кусок хлеба. Джона Смита, худенького, но упрямого. А ещё — Тома.

Старше Джона тремя годами, высокий, надменный, Реддл шагал по коридорам приюта, точно хозяин. Джон прежде никогда не интересовал такого взрослого и самоуверенного парня, но тот однажды просто загородил дорогу, вынуждая остановиться.

— Смит, — лениво уронил он. — Принесёшь мне бутерброд.

— Что?

— Отнимешь у кого-нибудь в школе.

Реддл был безжалостен и дьявольски хитёр. Ему носила дань половина приюта. С теми, кто пытался противиться, происходили нехорошие вещи. Смит, тем не менее, Реддла с его приказами послал, и той же ночью Том проник в их спальню. Смита вдруг скрутила невыносимая боль, он вывалился из постели, но добежать до двери так и не смог. Острые коленки бились о холодный пол, пальцы царапали порог, обдирая в кровь ногти. Реддл стоял поодаль и, ухмыляясь, смотрел. Остальные мальчики с ужасом таращились на этот беспредел, вцепившись в тонкие одеяла.

— Не слышу, Смитти, — холодно уронил Реддл.

— Хва...тит...

— Будешь послушным?

— Да...

— Ползи ко мне. Тогда боль пройдёт.

Джон корчился, но все-таки сумел подползти, и тогда Реддл приказал:

— Поцелуй мой башмак, Смитти.

Джон с удовольствием и отчаяньем плюнул под ноги Реддлу. Тот хмыкнул, поднял руку, и боль усилилась.

Джон так и не поцеловал ботинка, но науку усвоил. Исправно носил Реддлу отобранные у одноклассников лакомства, терпел ухмылки, молчал.

Вершиной ненависти к Реддлу стал день, когда в их приют вошёл высокий рыжебородый мужчина и забрал Тома с собой. Воспитатели пояснили, что теперь тот будет учиться в закрытой школе-интернате и вернётся только на каникулы. Любой здешний ребёнок что угодно отдал бы, лишь бы его выбрали, о ком заботились бы, кому он был бы нужен. А приз снова достался проклятому Томми.

Реддл вернулся к Рождеству — подросший, отъевшийся, в чистой новой одежде, в крепких ботинках.

Ему снова отдали отдельный чулан, где помещалась одна лишь кровать, и сюда он вызывал по очереди ребят на разговор — восстанавливал авторитет. На четвертый день вызвали и Джона.

— Мне рассказали, Смитти, что ты совсем позабыл меня, — нехорошо усмехнулся Реддл. Джек сжал кулаки, уставился в пол и молчал. — Ругал и желал смерти. Обзывал. Ну-ка, повтори, что ты там болтал?

Джек пытался молчать, стискивал зубы изо всех сил, но рот раскрылся сам и оттуда раздались невнятые угрозы. Неужели он успел наговорить так много? Ему конец.

Однако Реддл внимательно выслушал, помолчал и отпустил. Смит поспешно убрался, ожидая наказания, но, видно, Тому было не до него.

А через сутки начались проблемы с почками. Больше Смита не интересовало ничего, настолько поглощала его дикая боль, когда шёл камень, он скулил, обливаясь потом в холодном нужнике и утирая мокрые щёки. Каникулы закончились, Реддл уехал, проблема осталась, и в конце января Джон Смит очутился в госпитале. Здесь лучше кормили, было теплее. Джон опять смог выжить.

Прошло несколько лет.

Каждые каникулы Реддл возвращался и напоминал всем, кто в приюте хозяин.

А потом началась война.

Тем летом Том бывал то странно-тихим, малоподвижным и неразговорчивым, то срывался, и тогда утром какой-нибудь мальчишка не мог подняться с постели. Однажды Реддл позвал на прогулку двоих ребят помладше, вернулся только с одним, да и тот к утру умер. Воспитатели словно ничего не замечали. Джона трясло от страха и злости. Что угодно. Он должен сделать что угодно. Главное, не растеряться, не испугаться, если подвернётся случай. Ведь следующей жертвой может стать он сам.

Смиту повезло оказаться поблизости, когда осенью за Реддлом приехал его учитель.

Не иначе как разум Джона помутился. Он знал, как сильно рисковал, но решительно подошёл к одиноко дожидавшемуся в приёмной мужчине и хрипло осведомился:

— Вы за Томом?

— Молодой человек? — голубые глаза строго взглянули прямо в душу, но Джим не испугался и ответил дерзким взглядом. — Да. За Томом.

— Он не должен ехать с вами.

— Почему? — узкая ладонь огладила рыжую бороду.

— Том злой. Самый мерзкий из всех, кого я встречал. Он обижает ребят, отнимает еду. Настоящее чудовище, понимаете?

Мужчина задумчиво оглядел Джона сверху вниз:

— Нет. Не понимаю.

— Почему вы не верите мне! Он причиняет боль, и он убил двоих наших! А взрослые ничего не замечают! У вас в школе ещё не было смертей?

Рыжебородый вздрогнул, но Смит заслышал знакомые шаги и метнулся прочь.

Том уехал.

На Лондон падали бомбы, земля вздрагивала, и Джон сильнее вжимался в тощую подушку, чтобы не слышать рёва бомбардировщиков. Он быстро привык не бояться их: смерть несла избавление. Боялся он одного — стать калекой.

Том вернулся в приют под Рождество. Потерянный, стоял он один посреди холла. На этот раз учителя с ним не было.

Оказалось, Реддл боится налётов. Остальные мальчишки наслаждались его ужасом, радуясь возможности унизить своего недруга. Они смеялись, когда выли сирены и Том вжимался в подушку, а затем поспешно скрывался в нужнике. Насмехаясь, дети легче переносили собственный страх.

Том почти все время проводил в подвале. Где-то совсем рядом рвануло, Реддл упал на колени, и его стошнило прямо на себя.

Последнее, что можно было увидеть — сжатые кулаки и ненависть на юном лице.

* * *

Это воспоминание оказалось куда полезнее всех воспоминаний Дамблдора. Том любил подчинять. Его боязнь смерти объяснила мне, что заставило молодого парня искать выход и разрывать душу, создавая крестражи.

А ещё он не любил самолёты.

Сидящий внутри меня паразит, похоже, не был готов к тому, каким он виделся другим со стороны, поэтому вел себя тихо, не нарывался. Насколько я разбирался в тёмных лордах, рано или поздно терпенье его закончится. Оставалось только надеялся, что я буду готов, когда у него «рванёт».

* * *

Первого января я согласился организовать для Малфоев сеанс кино. Понятно, что эльфы подготовили угощение, а на вечер я вызвал Симуса — на всякий случай. Он за последний год повзрослел, посерьёзнел, стал следить за манерами и держался теперь с невозмутимостью истинного дворецкого.

Эльф Дадли достал мне рекламный журнал, я выбрал несколько фильмов и позвонил в магазин. Мне удалось совместить очередной визит в Лондон с посещением миссис Амбридж. Мы тепло поприветствовали друг друга.

— Как ваша учёба, Гарри? Выглядите усталым.

— Мне куда легче, чем в прошлые годы. Усталость моя напрямую зависит от здоровья.

— Возможно, стоит опять попробовать обратиться к колдомедицине.

— Я пробовал. Но могу повторить, если это вас успокоит.

— Весьма меня обяжете.

Огромная морская раковина украшала её рабочий стол.

— Вы напоминаете её, — кивнула она. — Прекрасный, но замкнутый и будто втиснутый в каменеющую оболочку. А если приблизиться, можно услышать тихую песню души.

— Вы поэт, мэм, — смутился я.

— Я реалист. Не думали о женитьбе?

— Нет. Кому я такой нужен?

— Возможно, тому, кто станет беречь твою память, хранить имущество и растить наследника.

— Вы говорите, как ведьма, мэм. Не удивлюсь, если дальше речь пойдёт о чести рода.

— Кому, вы думаете, отойдет ваше имущество?

— Понятия не имею.

— Так выясните.

— А если наследник мне не понравится?

— Выберите его сами и составьте завещание.

— Еще и усыновить его?

— Как вариант.

Мы еще немного попикировались, и я сообщил, что сегодня планирую показать друзьям семьи кино, вынул и продемонстрировал купленные фильмы.

— Какого возраста и социального статуса ваша аудитория? — поинтересовалась миссис Амбридж.

— Самые сливки общества. Мои ровесники и их родители.

— Вы собираетесь показывать им это?

— Чувствую подвох. Да, я купил новинки. Но вы можете помочь мне советом? Я же вижу! Пожалуйста, мэм! Не дайте мне опозориться!

И она сдалась.

— Каждый больше всего любит себя, свое благополучие. Аристократу можно показать фильм об аристократии, обязательно с сердечной историей и хорошим концом. Не ошибёшься. А это, — указала она на коробки с фильмами, — для молодежи с очень широкими взглядами. Точнее, широко растяжимыми.

Я вынул «паркер» и, не таясь, пустил его на лист бумаги. Мод была на высоте: всё, только что сказанное, оказалось записано изящным четким почерком.

— Гарри! — вскричала Амбридж. — Статут!

— Ничего страшного. Мы оба с вами маги. Так чем мне удивить сегодня гостей и где это взять?

* * *

Когда я вернулся, Малфой уже прислал список для сегодняшнего суаре. Малфои, Гринграссы, Крэббы, Гойлы. В конце Драко не удержался и добавил в конце краткий комментарий: «Параноик!»

Наступил вечер. Камин вычистили; гости явились; встречали их мы с Симусом. Мод скользила по пергаменту, помечая в списке имена входящих, я кланялся и выговаривал приличествующие фразы, а домашние эльфы вели гостей в кинозал. Лорды и леди шли под руку, как на приеме. Драко гордо вёл Асторию. Остальная молодёжь толпилась вместе, и только Дафна сегодня была последней. Она шла, напряженная, неулыбчивая, не ответила на мое приветствие и молча уселась в углу.

Молодёжь облюбовала ковёр. Старшее поколение расселось, эльфы подали коктейли. На экране замерла в движении ослепительная блондинка.

Я нажал «пуск» и тоже устроился в кресле.

«Анжелика» пришлась по вкусу. Однако меня ожидал сюрприз: кто знал, что нам покажут свадьбу и брачную ночь! То есть ничего слишком откровенного, немного голого тела, но рядом со взрослыми! В моём доме! Я взмок, не смея смотреть по сторонам. Но никто вроде не возражал. Напротив. Народ пожирал экран глазами.

Последние кадры. Экран погас.

— Знаете, Гарри, — произнесла в молчании Нарцисса, — это было смело.

— Простите, — сконфуженно просипел я.

— Отличный фильм, — заявила леди Гринграсс. — И познавательный. Не так ли? Этого Пейрака обвинили в колдовстве, а был он всего лишь умным магглом. Дикие люди.

Все оживленно принялись обсуждать увиденное. Нарцисса поинтересовалась, что будет с героиней дальше, и я, потупясь, предложил продолжить просмотр, благо купил все части фильма!

Уфф. Ну миссис Амбридж!

* * *

Я плохо спал. Реддлу тоже было тревожно, я чувствовал. Видимо, придется снова вернуться к зельям. Я нехотя поднялся, засветил магический светильник, заставил его висеть над головой и побрёл в кабинет. Повернулся к шкафчику и...

— Силенцио, — послышался спокойный голос.

Из-за оконной портьеры вышел кто-то закутанный в плотную мантию и в низко надвинутом капюшоне.

Ноги мои словно приросли к полу. Фигуру разглядеть было невозможно, но рост и комплекция показались мне знакомыми.

Петтигрю?

Я мгновенно взмок, а во рту пересохло: один, слабый, палочка осталась в спальне, а Петтигрю церемониться не станет. Только не он.

— Круцио.

Боль стегнула по шее, отозвалась в каждой мышце и сдавила — разинутый рот не мог ни вдохнуть, ни позвать на помощь.

— Испугался, — раздался довольный шёпот. — От тебя несёт страхом.

Не Петтигрю, нет. Голос незнакомый. Я едва стоял, опираясь на стол, задыхаясь, а ночной гость поднял руку и сдёрнул капюшон, явив копну вьющихся черных волос и круглое лицо с огромными горящими глазами и плотоядным оскалом меж полных губ.

Женщина?

«Бэлла!» — рявкнул Том. Го́лоса у меня не было; но щит внутри я всегда ставил мысленно и теперь сжал Тома, стиснул и спрятал глубоко внутри.

Белла? Тётка Драко? Лестрейндж?

— Гарри-и По-оттер, — низким грудным голосом проговорила она насмешливо. — Мальчик, который стал вором! Где чаша, Гарри?

Мне... Дышать! Срочно! Я вцепился себе в горло и покачнулся.

—Ты выкрал артефакт Хельги Пуффендуй, — светским тоном продолжала она, — я точно знаю.

Удавка с шеи пропала, и я вздохнул — с громким и позорным всхлипом.

— Чаша была спрятана в сейфе. В моём родовом сейфе! И вот она чудесным образом исчезает. Один из Уизли в это время работает в Лондонском филиале. А за полгода перед тем он гостил у тебя. Неужто совпадение?

Я пожал плечами.

— И ты встречался с этим псом, моим братцем Сириусом, — продолжала она. — Спрашивал, есть ли в сейфе Блэков артефакты Основателей! Тоже совпадение?

Я невольно отвёл глаза.

— А ну встань ровно, чучело! — заорала вдруг она и вдруг наотмашь хлестнула по щеке. — В доме Уизли чаши нет! Я узнавала! Значит, она здесь. Я знаю, для чего она тебе понадобилась! И ты вернёшь её. А потом я выпотрошу твою башку и освобожу господина. Петтигрю слабак, он дважды находил тебя и дважды упускал. Но я — не он.

Где же домовики, с тоской подумал я. Они должны чувствовать чужого и защищать хозяина... А может, они пострадали? И помощи ждать неоткуда?

— Иммобулюс, — выкрикнула Бэлла.

Я рухнул навзничь, больно ударился спиной и затылком об пол. Она наступала, играя палочкой и нехорошо улыбаясь:

— Отличное заклинание. Парализует, но жертва всё понимает и чувствует. Не какой-то там Ступефай. Когда я стану резать тебя на кусочки, ты скажешь мне всё и даже больше.

С минуту Бэлла ждала, бурно дыша. Она выглядела абсолютно безумной. Вдруг резко вскинула палочку и отчетливо произнесла:

— Фините Инкантатем.

Чары спали, и я скорчился на полу, натужно кашляя и растирая горящие мышцы.

— Говори. Или умрёшь. Кру...

Глухое рычание и вопль. Я приподнялся на локте: ведьма пыталась оторвать от себя взбешённого низзла, который намертво вцепился ей в голову и остервенело драл лицо.

Несколько долгих секунд я заторможено наблюдал, как Бэлла Лестрейндж отдирает кота одной рукой — палочка ей мешала, — а низзл орудует когтями и зубами, и вот палочка дрогнула в ее пальцах.

— Экспеллиармус, — шепнул я.

Ничего.

Из беспалочковых заклинаний, что у меня получались когда-то, на ум пришло только одно.

— Акцио, палочка Гарри Поттера, — выдохнул я.

Взвизгнув, ведьма ткнула палочкой коту в брюхо, рыча заклинание; сунула палочку в рот, вцепившись в нее зубами; двумя руками стиснула низзла за шею. Кровь из разодранных щёк пачкала дорогое платье.

Беспалочковое Акцио работало два года назад, сработало оно и сейчас. Моя палочка изящно влетела в дверь, но запуталась в складках плаща Бэллы, упала и покатилась, — разгневанной бабище было не до неё.

Стуча коленками по полу, я рванулся, протянул руку и выхватил палочку из-под ног ополоумевшей ведьмы, неуклюже откатился и пополз, прячась за мебель. Озверевшая мадам в пылу битвы не сразу сообразила, что я теперь не безоружен, мощным рывком отшвырнула низзла и бросилась ко мне — я видел растопыренные пятерни с острыми, как когти, ногтями. Но ей помешал письменный стол и кресло, и пока она огибала их, я успел наставить на неё палочку.

Она прищурилась, целясь и шепча заклинание, и я торопливо выпалил, читая у неё по губам:

— Авада Кедавра.

Рука взорвалась болью, палочка содрогнулась, и узкий зеленый луч луч вонзился Беллатрикс Лестрейндж в живот.

В углу корчилось рыжее тельце.