Утешение Ангела Музыки (гет)

Чарующий голос маэстро в первые мгновения буквально приковал Консуэло к месту. Размышления о том, как он оказался на сцене, отошли на второй план, его голос покорял и пленял, заставляя забыть обо всем. И сердце девушки трепетало от каждого слова Эрика. Да, она знает, зачем пришла сюда — чтобы быть с ним, и все сомнения уже остались позади. Ему не нужно приказывать ей отбросить все мысли о прошлом. Что ей прошлое, если он зовет ее за собой!

Публика в зале замерла, пораженная и смущенная. Заметили ли зрители подмену? Едва ли, хотя фигурой и сложением Эрик сильно отличался от Пьянджи. Но они были сражены силой его голоса и мощью его страсти. Теперь пленяла не только Аминта, но и Дон Жуан. Впрочем, Консуэло не было никакого дела до пустой толпы в зале.

Здесь и сейчас она думала только о своем маэстро. Прошлая их встреча обратила уважение ученицы к учителю в любовь. А эта зажгла в Консуэло страсть. Когда затянутые в черные перчатки пальцы маэстро коснулись ее обнаженной руки, девушка на мгновение испугалась, что голос ей откажет. К лицу прилила кровь, в ушах зашумело, в горле пересохло. Но она была бы плохой певицей, если бы не сумела овладеть собой. В вихре усиливающейся, ускоряющейся музыки ее голос зазвучал так, словно она была не человеческим существом, а духом музыки из сказок. Слова лились из ее уст легко, словно они не были заучены, а рождались в ее сердце. Дон Жуан действительно переживал высший миг триумфа. Никогда еще добродетель так охотно не сдавалась во власть порока, и жадная толпа не желала предостеречь ее, напротив, каждый человек в зрительном зале желал ее падения.

И все мосты были сожжены. Консуэло с наслаждением положила голову на плечо маэстро, прикрыла глаза. Стихали последние аккорды мелодии. Ухо Консуэло обожгло жаркое дыхание. Эрик спросит так, чтобы слышать могла только она:

— Ты действительно хочешь этого? Пойти со мной?

Конечно, он отличил в голосе своей ученицы подлинную страсть от игры.

— Да, маэстро. Да, Эрик, — ответила Консуэло.

В зале погас свет, словно какой-то могучий ифрит разом задул все свечи.

— Не бойся, — шепнул ей на ухо Эрик, и она почувствовала, что летит вниз в кольце его рук.

Приземление было очень мягким.

Эрик сразу же отпустил ее и отошел в сторону. Консуэло огляделась вокруг и с удивлением поняла, что они оказались в его доме — в храме музыки.

— Нас не будут искать? Опера еще идет… — спросила Консуэло, не сильно, впрочем, обеспокоенная.

— Пьянджи будет так любезен, что передаст директорам письмо, в котором все объясняется. Что до оперы… Ты ведь понимаешь, Кристина, не можешь не понимать, что самая сильная музыка уже прозвучала. Все, что осталось в конце — лишь отголоски. Я рад закончить свою оперу на этом дуэте.

Консуэло кивнула и почти без любопытства спросила:

— Почему письмо передаст Пьянджи?

Эрик усмехнулся:

— Мы с ним неплохо знакомы. Он скверный певец, но верный друг и, думаю, неплохой администратор. Он отлично справится с руководством оперой. Я же, — он отвернулся от Консуэло, его плечи напряглись, — я решил покинуть оперу навсегда. Поэтому я повторю свою вопрос, который задал на сцене: ты действительно хочешь последовать за мной?

Консуэло рассмеялась:

— Разве нужно тебе спрашивать меня об этом? Конечно, я хочу!

— И ты оставишь сцену, на которой блистаешь?

— С радостью! Разве не говорила я вам, дорогой маэстро, что я ненавижу сцену!

— Посмотри на меня! — резко приказал он, повернулся и рывком сдернул маску.

Консуэло без трепета вновь рассматривала его бедное лицо, и больше всего ей хотелось прижаться губами к каждому шраму.

— Разве я не видела вас, Эрик? — спросила она.

— Тогда почему ты хочешь пойти со мной? Люди боятся моего лица, ненавидят меня за него. Почему? — в его голосе звучала застарелая боль. Не в силах, видимо, выносить ее спокойный взгляд, он отвернулся.

— Потому что я люблю тебя, — ответила она по-итальянски. Он понял. Резко повернулся к ней и почти приказным тоном велел:

— Повтори!

Консуэло повторила, а потом, раз найдя в себе силы признаться в том, что согревало ее душу, она повторяла эти слова снова и снова до тех пор, пока Эрик не бросился к ней и не прижал к себе.

Сначала робко, а потом все более горячо он принялся покрывать поцелуями ее лицо. Она обнимала его, чувствуя себя самым счастливым человеком в этом мире.

Неожиданно Эрик отстранился и опустился на колени, закрыл глаза. Его некрасивое лицо показалось Консуэло прекрасным, когда оно озарилось смесью любви и благодарности.

В каком-то экстазе, не стыдясь ее, он прошептал, поднял лицо вверх:

— Прости меня! Я не верил в тебя, я проклинал тебя, но теперь я верю. Ты есть.

Эта короткая молитва, по звучанию своему почти богохульственная, но по сути — искренняя и глубокая, вызвала у Консуэло слезы. Она опустилась на каменный пол возле любимого, и он снова обнял ее и прошептал:

— Я люблю тебя, Консуэло, моя милая Консуэло.

Это обращение заставило Консуэло затрепетать. С дрожью в голосе она спросила:

— Почему ты назвал меня этим именем?

— Это не совсем имя, Кристин, — ответил Эрик, — «консуэло» по-испански значит «утешение».

— Мне нравится это имя, — сказала Консуэло, прижимаясь крепче к Эрику.

— Если хочешь, я буду звать тебя так.

Да, она хотела этого больше всего на свете. Консуэло знала, что никогда не расскажет Эрику правду о себе, не упомянет свою жизнь в Венеции. Она осталась в прошлом, так же, как и ее жизнь хористки Кристины Дае. Консуэло вступала в свою третью жизнь, которую будет делить с Эриком. И не важно, куда он пойдет. Она последует за ним. Так будет всегда.

* * *

Без своего Призрака театр опустел, так же, как и без божественной примадонны Кристины. Ее исчезновение вызвало немало толков, но, вопреки всеобщим ожиданиям, директора не обращались к жандармам, а вскоре продали театр. К большому удивлению всех обитателей Опера Популер, новым владельцем стал полный, простоватый тенор Убальдо Пьянджи. Откуда у него взялось столько денег, не было известно никому. Впрочем, его репутация недалекого толстячка не продержалась и дня после того, как он возглавил театр. Недрогнувшей рукой он избавился от пьющих работяг, крикливых певиц и колченогих балерин, навел порядок за сценой, установил достойный репертуар.

В усовершенствованиях ему помогали главный балетмейстер мадам Жири и ее дочь Маргарита де Шаньи, попросту Мэг. Ее муж Рауль, передав покровительство над оперой в надежные маленькие ручки жены, от искусства самоустранился, ограничиваясь посещением спектакля и выписыванием чеков, тогда как Мэг вовсю перестраивала балетную школу и набирала в нее девочек-сирот. Правда, через некоторое время ей пришлось приостановить свою полезную деятельность и уехать вместе с Раулем в имение в Нормандии — в семействе де Шаньи появилась очаровательная дочь, которую назвали Кристиной.

Консуэло и Эрик более не появлялись в Париже, и даже их друзья — мадам Жири, Мэг и Пьянджи — не знали о них почти ничего, кроме того, что они соединились узами не только гражданского, но и церковного брака. На церемонию никто приглашен не был, но из письма подруги Мэг знала, что венчались они в Венеции, а потом путешествовали по Италии.

О том, что с ними все в порядке, свидетельствовали не только редкие письма, но и раз в год появлявшиеся в руках у дирижера музыкальные произведения, написанные неким гениальным композитором.

А однажды, просматривая очередную возникшую из ниоткуда партитуру, месье Рейер воскликнул:

— Клянусь богом, это поразительно, но автор другой! Я уверен, что эту оперу написала женщина!

На первом листе было написано одно слово: «Консуэло».