Индивидуалист (джен)

Объяснять мне что-либо в гостиной Фарли не стала. Уж не знаю, может, просто не захотела, но и дел, как у старосты, у неё было немало.

К обеду мы все снова собрались в Большом зале, справедливо ожидания пояснений, но учителя старательно делали вид, что не замечают горящих любопытством глаз сотен студентов. Директор отсутствовал… как и Квиррелл с Хагридом, но нам и МакГонагалл было за глаза. Вот только та и не подумала о том, чтобы что-то рассказать. Пару минут все ждали, а затем почти одновременно заговорили, обсуждая между собой поведение учителей.

Разумеется, самыми нетерпеливыми оказались гриффиндорцы, насевшие на своего декана с вопросами. МакГонагалл попыталась было проявить строгость и осадить учеников, но куда там! Шум поднялся страшный; все кричали, стремясь озвучить собственные догадки погромче, и профессорам не осталось ничего иного, как капитулировать.

— Тишина!

Усиленный Сонорусом голос Флитвика прозвучал не только оглушающе громко, но и заставил что-то внутри завибрировать от страха. Профессор чар — милейший человек, всегда доброжелательно настроенный и непредвзятый, но, одновременно, он полугоблин (о чём все забывали), а о кровожадности и жестокости этих существ мы практически ежедневно слушали на уроках истории… В общем, перечить Флитвику охотников не нашлось, и Большой зал погрузился в тишину.

— Совет Попечителей по обращению группы учеников провёл инспекцию Хогвартса, по итогам которой некоторые профессора оказались отстранены от занимаемых должностей. На вашей учёбе, мои дорогие, это никоим образом не скажется, а потому — продолжайте обед.

Строгое начало и доброжелательное окончание многих ввели в заблуждение, так что часть учеников послушно занялись едой. Но не слизеринцы. И пока остальные осмысливали сказанное, наша староста поднялась из-за стола.

— Профессор Флитвик, сэр, не могли ли вы пояснить, о каких учителях идёт речь? — голос Фарли был нейтрален настолько, насколько вообще голос может не выражать эмоций, однако всем и каждому было прекрасно слышно злорадство.

— Профессор Квиррелл, — нехотя ответил тот и только хотел сесть, как следующий вопрос вынудил его замереть на месте:

— И мистер Дамблдор? — ехидно уточнила Фарли.

Большой зал взорвался криками. Стол Слизерина — оплот внешнего спокойствия, но по сжимающимся кулакам, поджатым губам и напряжённо выпрямленным спинам было очевидно, что все на взводе. Про остальных учеников и говорить нечего. От шума закладывало уши.

Сжавшись на своём месте, я не знал, что и думать. Приставая с вопросами к Чарли или рассказывая о своих догадках Фарли, я не думал ни о чём таком. Мне даже в голову не приходило, что всё может обернуться отстранением Дамблдора от директорской должности. В конце концов, это же сам Альбус Дамблдор! Всё, чего я хотел — это безопасности. Может, я трус, но в моём понимании, школа — не то место, где в коридоре есть шанс столкнуться с цербером. А уж разведение и содержание драконов в домашних условиях, как я знал от Чарли, было запрещено Конвенцией магов ещё в тысяча семьсот девятом году!

Мысли скакнули на Хогвартс. А какая, собственно, разница, кто директор? Дамблдор никак не пересекался с учениками, мы и видели-то его только во время трапез, так какое нам дело, останется ли он директором?

Безопасность Хогвартса? Три раза ха! Тролль, цербер, дракон — некомпетентность, халатность или превышение полномочий на выбор, и какова бы ни была причина появления на территории школы столь опасных существ, увольнение директора, допустившего подобное — благо для учеников.

Однако я прекрасно понимал, что родители не разделят такого рода позицию, а это означало, что о своём участии во всём этом мне стоит молчать. Чем бы всё ни обернулось, Рон Уизли не должен иметь никакого отношения к ситуации.

* * *

Хогвартс надолго лишился спокойствия, и даже экзамены, дамокловым мечом висевшие над всеми, не могли надолго отвлечь мысли учеников от скандала с директором. А скандал таки имел место быть.

Наутро после директорского отстранения Малфой залез на стол в гостиной, чтобы, не взирая на малый рост, его увидели все слизеринцы, и поведал нам, как всё было на самом деле — успел переговорить через камин с отцом.

Оказалось, что во всём виноват я, благо ещё никто не знал об этом. И всё же лавину вызвали именно мои вопросы и наблюдения. Чарли, взбудораженный моими письма, восстановил школьные связи и озадачил бывших сокурсников вопросами о том, что творится в школе. Апеллируя к тому, что сам он находится слишком далеко от Хогвартса и потому ему затруднительно держать руку на пульсе, а четыре младших брата не дают отмахнуться от проблем, Чарли настоятельно просил прозондировать почву на предмет хвалённой школьной безопасности. Так что к тому моменту, когда Фарли обратилась к Люциусу Малфою с предложением разобраться в ситуации, некоторые члены Совета Попечителей уже знали, что в Хогвартсе не всё гладко.

Популярность Дамблдора давно отошла в прошлое, его по-прежнему уважали, к его мнению прислушивались, однако прошли времена, когда его слово было законом. Разумеется, ни я, ни Драко, ни кто-либо из учеников, живо обсуждающих события в Хогвартсе, не имел ни малейшего понятия, по какой причине директор избрал такой стиль поведения, но клоунские расцветки мантий, нарочитая доброжелательность, часто кажущаяся совершенно неуместной, и, главное, постоянный уход от ответов на важные вопросы — всё это в совокупности превратили его в глазах общественности в постепенно выживающего из ума старика, к чьим словам не стоит уже прислушиваться.

Мешал он многим — не только сторонникам Того-Кого-Нельзя-Называть, но и представителям противоположных партий, — и освободить хотя бы часть занимаемых Дамблдором кресел желали почти все. Пост главы Визенгамота был защищён чересчур сложным протоколом перевыборов, а место в МКМ оставалось за Дамблдором ещё в течение года — с чем все готовы были примириться. А вот директорское кресло… Мои слова легли в благодатную почву.

В начале рассказа Малфоя я испытал укол совести: получалось, что своими необдуманными действиями я развязал руки врагам… И вот на этом моменте мысли завязли. А чьим врагам-то? Дальнейшие же слова Драко успокоили совесть, потому что он довольно-таки подробно пересказал, как всё проходило: наблюдение, обсуждение и только потом решительные действия.

— Попечители единогласно подписались под приказом об увольнении, — едва не лопаясь от осознания собственной важности — ещё бы, его с неослабевающим вниманием слушали даже старшекурсники! — вещал Малфой со стола. — Это беспрецедентно! До этого дня хотя бы один попечитель воздерживался, а против Дамблдора выступила даже Августа Лонгботтом! Оказывается, весь последний месяц по школе ходили проверяющие, о которых никто не знал, кроме попечителей, конечно, вот они-то и предоставили всю информацию.

— Что нарыли-то? — выкрикнул кто-то с противоположного края гостиной.

Драко чуть утратил апломб, но всё же ответил:

— Не знаю, я не успел выспросить все подробности. Отец лишь сказал, что камней на шее директора столько, что все его враги бы удавились от зависти: им так и не удалось потопить Дамблдора, старик сам всё сделал для этого.

— То есть он не вернётся?

— Точно нет! — решительно помотал головой Малфой и наконец-то слез со стола.

* * *

Больше всего я трясся перед экзаменом по трансфигурации, признавая свои невеликие успехи на данном поприще, однако всё прошло замечательно: и в теоретической, и практической частях мне достались вопросы и задание, с которыми я с лёгкостью справился. Остальные экзамены прошли не хуже, так что к тому моменту, когда всё осталось позади, я даже не устал.

В окончании учёбы была лишь одна ложка дёгтя, зато какая… И нет, я говорю не о палочке, которую пришлось отдать Фарли. Было жалко расставаться с верной помощницей, но колдовать на каникулах всё равно запрещено, да и мало ли, не хватало только сломать чужую вещь. А так — отдал до сентября и спокоен. Пыльный свёрток со старой палочкой Чарли я извлекал с неохотой.

Ложка дёгтя же была в том, что от родителей за весь год я не получил ни единой весточки, и теперь просто-напросто не знал, как быть и есть ли мне куда возвращаться.

На станцию в Хогсмиде я шёл, как на эшафот. Как бы я ни храбрился, как бы ни убеждал себя, что мне всё равно, прекрасно понимал, что один я не справлюсь, что я ещё ребёнок, что без родителей мне будет плохо…

Как пролетело время в поезде, я почти не заметил. В купе я сидел один, так и не обзаведясь друзьями-приятелями за первый курс, но это меня не волновало: все мысли крутились вокруг того, как мне себя вести на перроне Кингс-Кросса. Подходить первому? Ждать, пока родители меня заметят? Или, может, мне вовсе сделать вид, что всё в полном порядке, и никакой Слизерин не помеха для дружеских отношений внутри семейства Уизли?

Поморщившись на последней мысли, я понял, что все мои попытки распланировать встречу бессмысленны. Придётся импровизировать. В конце концов, хуже, чем уже есть, стать просто не может, мы и так не общаемся. И даже если родители не захотят меня видеть и не пустят на порог (а вернее не заберут с вокзала), у меня есть Чарли, который обещал встретить меня у поезда.

Жаль только, что с Джинни не удастся поговорить, я всё же считаю, что девочке будет лучше на Слизерине, а не на Гриффиндоре, но — это дело Джинни. На письма она отвечает, от слов моих не отмахивается… Если с родителями всё сложится не лучшим образом и мне придётся жить с Чарли, думаю, пригласить Джинни в гости не будет большой проблемой, и тогда я смогу в спокойной обстановке рассказать ей, как обстоят дела в Хогвартсе на самом деле.

Чего я вообще расстроился-то? У меня есть замечательный брат и любящая меня несмотря ни на что сестра, не пропаду!

На перрон я ступил с высоко поднятой головой и уверенностью, что всё будет в полном порядке. Так или иначе.