Константы далёкой Галактики (гет)

Альтус сопор — третья из основных способностей, относящихся к категории контроля, позволяла адепту максимально концентрироваться на Силе. В момент глубокого погружения адепт мог влиться в Силу настолько, что становился невидимым для окружающих. Те из них, кто погружался слишком глубоко, оставались в Силе навсегда. В этом случае способность носила название перехода в иную форму Силы.

Денон, 35 ПБЯ

«Ручной адепт — Лея Органа берётся за старое».

Заголовок красовался на второй полосе самого знаменитого жёлтого издания ГолоНета, «Королевы ядра», тотчас под фотографией грандиозной парковки адмирала Даалы, и вот уже полчаса жёг Рей глаза. Трейси Кейн, автор статьи, вероятно, строчила будущий шедевр ГолоНета прямо на саммите, на коленке: две тысячи слов появились в сети через час после завершения заседания, и уже собрали больше трёх миллионов просмотров. По дороге на них с Леей показывали пальцем, а у парадного входа в здание Сената поджидала целая армия журналистов — с десяток раз пожалев о выбранном маршруте, Рей промаршировала мимо них с решительностью очень голодного ворнскра и даже не думала чувствовать себя виноватой за вышедшие из строя камеры.

Хлопнув дверью перед носом встревоженного Финна, заперлась у себя в комнатах, и теперь сидела, бездумно перечитывая целый разворот.

С голоэкрана на неё смотрела то ужасающе растерянная она сама, то восхитительно невозмутимая Лея, то претенциозная Даала. Предложивший мир Пеллеон был упомянут в двух последних абзацах, вместе с забытым Омасом — скучная политика Кейн интересовала явно меньше едва ли пятиминутной склоки между двумя женщинами: она записала состоявшийся диалог слово в слово и добавила ситуации трагизма, дорисовав генералу «горящие праведным гневом глаза», а адмиралу — «торжествующую ухмылку». Вскользь пройдясь по ключевым моментам биографии каждой, пронырливая журналистка вылила на них щедрый ушат грязи, и Рей нашла бы в себе куда больше сочувствия, не будь среди этого мракобесия с десяток колких предложений про неё саму.

Намеренно обронённое «И спас одну, дабы вы могли притащить её на саммит в качестве эскорта» Даалы понравилось Кейн особенно: выдав тележку скандальных предположений о том, почему вообще спас, Трейси перешла к пространным рассуждениям о забавной манере генерала таскать за собой адептов на дипломатические встречи, «как ненавязчивое напоминание о том, что в случае несогласия Сената с мнением принцессы, кара их ждёт внезапная и поистине небесная. Жаль только, кара эта на сей раз едва вылезла из детских ползунков».

Кейн величала её «пустынным зверьком с молочными зубами» и «новорождённым оплотом загибающегося Сопротивления». Яд лился из щедрого рога изобилия репортёрши под смертоносным напором, с каждой последующей прочитанной строчкой Рей стискивала зубы всё сильнее, и хотя по натуре своей она чрезмерной чувствительностью и обидчивостью не отличалась, после третьего просмотра статьи в груди заклокотала плохо контролируемая праведная ярость — щёлкнув по кнопке выключения голопада, Рей отшвырнула его в сторону. С глухим звуком ударившись о длинный ворс, тот проскользнул по мягкому ковру и закатился под диван посреди просторной комнаты.

С досадой проследив за тонким планшетом взглядом, Рей яростно дёрнула змейку молнии на сапогах и, неловко балансируя поочередно то на одной, то на другой ноге, стянула с себя обувь. Затем сняла с волос осточертевшую заколку и раздражённо отбросила волосы с лица. В нос тут же ударил яркий запах полевых трав, и, не шагни она в объятия пламенного гнева, это бы её успокоило. Но, к сожалению, сейчас непривычный запах на волосах подействовал как подлитое в огонь масло.

Зло зашипев, Рей дёрнула за надоевшие веревки у себя на поясе и беспомощно всплеснула руками, когда те не поддались.

— Кейн не теряет хватку.

— Проклятье!.. — Рей подпрыгнула от испуга и в ужасе повернулась к Бену. — Сдурел?!

— Прости, — неубедительно извинился Рен, откладывая в сторону её голопад.

Рей фыркнула, по достоинству оценив искренность извинений, агрессивно промаршировала к дверям своих комнат и повернула защёлку. Обернулась обратно к усевшемуся на диван Кайло и неуверенно прощупала свой пока ещё номинальный ментальный щит. Зеркало было на своём месте, целёхонькое, однако Рен, в чёрной тунике без рукавов и в тренировочных штанах, сидел посреди её комнат и разглядывал окружающую себя обстановку так, что сомнений не оставалось: комнату он видел.

Закатив глаза, Рей шагнула обратно к туалетному столику и снова дёрнула за верёвки.

— В юношестве я часто думал, что если она вдруг тихо задохнётся в своей комнате, то на меня подумают в последнюю очередь.

Рей смерила его недоверчивым взглядом.

— Не вздумай её убивать.

— Не заинтересован, хотя момент удачный: теперь все подумают на тебя.

— Я буду всё отрицать, разразится скандал, и Денонский пакт станет единственным мирным соглашением в истории Галактики, которое продлилось меньше двенадцати часов.

— Дор-Намет, доктрина Гли действовала ровно шестьдесят три минуты, пока один из участников не наступил другому на ногу.

— Ты это только что выдумал.

— Вовсе нет. — Рей заломила бровь, и Рен, дёрнув уголком губ, улыбнулся одними глазами. — Слегка приукрасил.

Замерцавшая в глубине глаз улыбка под взглядом Рей потихоньку угасла.

Бен выглядел до смерти усталым. Так, словно однажды затерявшийся в песках Джакку дроид запустил жернова роковой мельницы — та теперь работала без устали, был бы ветер, и чем дальше они оказывались, тем дальше казался конец, и тем меньше времени оставалось на простое: остановиться и подумать.

Должно быть, и она со стороны выглядела не лучше, но её терзал совсем иной зверь: там, где Кайло мучили знание, тяжёлой ношей взваленная на плечи ответственность и неподъёмный груз вины на сердце, там Рей тяготили собственная неприкаянность, вагон нерастраченной теплоты и отчаянная потребность быть нужной. Страх перед одиночеством, въевшийся в подкорку, не оставлял её ни на секунду. Для той, кто всю свою жизнь провела одна, она поразительно крепко держалась за глубинную потребность в человеческом присутствии рядом.

Началось всё с Хана. Неуёмный контрабандист, космический пират, убеждённый упрямец и сорвиголова. Она привязалась за считанные секунды, едва разглядев искру благосклонности в светлых глазах. Возможно, да даже скорее всего, то было самое простое и чистое одобрение, какое взрослый, потрёпанный жизнью человек выказывает смышлёному ребёнку. И, да, Рей злилась на Бена за его правоту, но она действительно видела в Хане отца. Она видела отца в ком угодно, кто имел неосторожность обозначить ей свою симпатию, но в этом не было ничего дурного. Ни тогда, ни сейчас, а у резкой отповеди Бена причин был множество, и она не одна из них.

Потом была Маз, купившая её несколькими словами утешения и одним-единственным касанием тёплых морщинистых рук, а затем появились Лея и Люк. И если Хан, бывалый торгаш и авантюрист, не имел за душой ни зла, ни подвоха, симпатия к нему была ожидаема и оправдана, то подле них, несмотря на призванные успокоить волны тёплой Силы и лёгкий флёр былой славы, ощущения безопасности не было.

Длинная тень отца, мощный след Силы, едва заметная, но очевидная Тьма и болезненно яркий Свет отпугивали. Люк и Лея светились на фоне всех остальных так ослепительно, так очевидно опасно, что даже ей, едва прикоснувшейся к мифической Силе, было совершенно ясно: они другие. Не потому что адепты, а потому что они — аномалия даже среди себе подобных.

Рей это понимала, чувствовала и всё равно настойчиво тянулась пусть в такую, но семью. Она не ждала длинных вечеров в кругу друзей и близких, на мир она тоже особенно не рассчитывала, но террариум, внутри которого абсолютно все — змеи, её удивил.

Финн в своей злости был как всегда искренен и прямолинеен. Глубоко в душе она восхищалась тем, с какой лёгкостью он признавался в собственной наивности и сетовал на то, что мир оказался не настолько прекрасным и понятным, как он того ожидал, но сама так не умела. Категоричностью беглого штурмовика, впрочем, Рей тоже не отличалась, да и брезгливостью похвастаться не могла: она видела множественно бессмысленных смертей на Джакку и точно знала, что иногда те умирали просто потому что оказались слишком слабыми для жизни, но…

— Лее не следовало тебя в это втягивать, — глухо заметил Рен, вмешиваясь в сумбур её мыслей.

Рей скривила губы в неприятной и как будто бы даже снисходительной улыбке и, скрестив руки на груди, прислонилась к столику.

— Ты мою судьбу, разумеется, иначе видел. У себя под крылом в роли домашнего зверька или, что ещё хуже — фарфоровой чашки за стеклом. Смотреть, но руками не трогать, и, упаси Сила, не допускать самой мысли о наличии у чашки воли, разума и свободы выбора.

— Ты была бы в безопасности.

— А кем бы я была? — без злости, но с горечью спросила Рей. — Пленницей? Одним из твоих рыцарей? Ученицей? Любовницей?

— Кем бы ни захотела, — негромко, но с нажимом, так, словно он был уже близок к воображаемой стоп-линии, ответил Бен. — Это мой корабль.

— Верно, Верховный лидер. Ваш.

Кайло поднялся с дивана, глянул на неё раздражённо, из-под бровей, и в два широких шага подошёл к окну от пола до потолка.

— Сейчас у тебя, конечно, куда больше воли и свободы выбора.

— Я там, где выбрала быть.

— В качестве вступительного взноса Леи, — язвительно процедил Рен, повернувшись к ней лицом. — Кроличья лапка в дарственном мешке.

— «Золотой билет». Так сказала она, но даже занятно, как схоже вы мыслите, — зло парировала Рей, отвернулась и скорее догадалась, чем увидела, как Бен потёр раскрытой ладонью лоб.

В очередной раз скакнувший градус настроения полоснул по связи, и огорчённая было вновь разладившимися отношениями Рей потеряла всякое желание рычать. Кайло менял полярность как старый, вышедший из строя аккумулятор: быстро и всегда внезапно. В одно мгновение полыхал холодной яростью, как кнутом, в следующий уже жалел обо всём сказанном и мучился собственным неумением принести извинения. Внутренний конфликт терзал его постоянно, и, должно быть, это утомляло — на «Старкиллере» Рей хватило пары минут в чужом раздираемом на части сознании, чтобы без сил упасть в кресло второго пилота «Сокола» и весь следующий день проспать без единого сновидения.

Его мысли так часто разнились со словами, что предсказать, в какой именно момент всё пойдёт не так, было необыкновенно трудно. Так и сейчас: первоначальное благодушие поменялось местами с раздражением за сотые доли секунды. В какой момент тот снова сменит гнев на милость, Рей судить бы не стала, но, на всякий случай внутренне подобравшись, всё же подняла взгляд.

…И едва не задохнулась от полыхавшей в тёмных глазах тоски.

— Я не ссориться пришёл, — вторил её мыслям Бен.

Она увидела момент, когда щиты пали. Тончайший перелив ярко-золотого на карей радужке, когда сократились его зрачки. Так уже было однажды, на «Реване», но если в тот раз она застала его врасплох, вторглась в беззащитный разум в момент слабости, то сейчас Кайло опустил щиты добровольно. Глубоко вздохнув, она мысленно потянулась к шелковистой нити их уз, коснулась поблёскивающей белым и алым связи и выдохнула вместе с Реном — в унисон.

А зачем ты пришёл?

Прикосновение к мудрёно завязанным на поясе верёвкам оказалось неожиданностью. Крупно вздрогнув, Рей посмотрела на скользящие сами по себе друг относительно друга верёвки и вслушалась в шорох стоп по длинному ворсу ковра. От того, с какой томительной нежностью призрачные руки развязывали узлы на платье, у Рей пересохло во рту. Когда же раздражающая часть гардероба тонкими змеями упала на пол, а Бен тыльной стороной ладони коснулся едва видной из-под ворота платья ключицы, дыхание предательски перехватило.

За этим.

Простая, нехитрая ласка. Всего лишь лёгкое прикосновение губ, не имевшее ничего общего с той жадной борьбой в каюте Бена, когда страх быть отвергнутым лишь ожесточал напор, а желание получить больше подстёгивало и торопило.

Широкие ладони легли на талию так уверенно, словно проделывали это сотни тысяч раз. Тепло солоноватых губ и предвкушение чего-то большего пронеслись по коже, стоило целомудренному касанию превратиться в поцелуй, робкая невинность исчезла, когда с губ Рей сорвался низкий стон, и она не сразу, с опозданием поняла, что это её собственный. Кайло смело скользнул глубже в её рот в попытке полнее насладиться вкусом, и двойственные ощущения, его и её касания окончательно выбили у Рей почву из-под ног.

Рен потянул её за собой на диван, и они чудом не стукнулись лбами, когда пространство вокруг чуть качнулось, и Рей, схватившись за спинку дивана у Кайло за спиной, обнаружила себя у него коленях. Приподнялась, устраиваясь поудобней, и… О!

Острое, тугое, почти болезненное удовольствие прошило насквозь. Она распахнула глаза, увидела его и себя, раскрасневшуюся, отчаянно схватившуюся за широкие плечи, и запрокинула голову, позволив ему прижаться губами и языком к тонкой коже шеи. Тренировочные штаны ничуть не скрывали очевидного возбуждения, но вместо отвратительной похоти, какую она часто видела в тёмных подворотнях заставы Ниима, было лишь жгучее желание и робкая, хрупкая нежность. Тонны нерастраченной любви, пьянящее облегчение и ошеломительное чувство свободы.

Он нашёл тонкую, пульсирующую жилку в ямке под нижней челюстью, прижался к ней губами и влажно выдохнул.

Я бы оставил тебя. Здесь, на «Реване», — глухо, хрипло даже в мыслях признался он. — Как пленницу, рыцаря, ученицу, любовницу. И твоё заключение стало бы мучительным. Для меня.

Момент простой, сокрушительной истины. Как белый флаг посреди кровавого поля брани — Рей всё поняла. Вообще всё: от самой первой встречи и снятой будто напоказ маски до плена и освобождения. Перед глазами, как в калейдоскопе, промелькнули все подсмотренные воспоминания, все осколки пережитых страстей — уродливая раньше, прекрасная сейчас картина чужой, ужасно долгой по сравнению с её жизнью.

Сжалься, — продолжал шептать в её голове еле слышный голос. — Не пускай меня к себе больше.

Но я хочу.

Возможно, они оба в какой-то момент потеряли опору, и вот уже тёплые губы дрожали на её губах, руки гладили, сжимали сквозь мягкую ткань платья. Возможно, она недооценила его самоконтроль, когда вновь шевельнулась, скользя тонким, влажным бельём по твёрдой выпуклости. Возможно, ей лишь послышалось в сорвавшемся выдохе тихое «не сейчас» и «не так», тихий шелест обещания и предвкушения. Возможно, ей лишь казалось, что она ждала его вечность, потому что их друг от друга отделяло десятилетие, и если и пришлось кому ждать, то точно не ей.

Возможно — наверняка — когда-нибудь потом они оба пожалеют об этом, но сейчас и только сейчас в комнате не было ничего, кроме мирного дыхания двоих, уснувших в одной постели за сотни километров друг от друга.

* * *

Рей никогда не была на этой планете.

Каменистая лесная тропа шла в гору, с долговязых деревьев капала скопившаяся в широких листьях роса, а в воздухе висел уже не слишком густой туман. Пахло сыростью и прохладой раннего утра, неподалёку журчал ручей, а высоко, у самых крон исполинских сосен и могучих дубов, щебетали птицы. Зелёное наверху, коричневое внизу, прозрачные лучи солнца и молочная пелена тумана — оглядевшись вокруг, Рей потянулась за мечом, но на поясе ничего не оказалось, а вместо синего платья одета она была в свои старые тряпки с Джакку. Коснувшись головы, она с недоумением нащупала три колечка из волос и остановилась. Скользнула взглядом по теряющейся вдалеке тропе и подняла лицо вверх: солнечный свет пробивался сквозь широкие кроны, крупные капли воды поблёскивали на острых кромках листьев и даже если всё это было сном — то необычайно реальным.

Капля холодной влаги упала ей на щёку и прочертила холодную дорожку по шее.

— Это Датомир, насколько я могу судить.

Высокий мальчишеский голос стал для неё полной неожиданностью — вздрогнув, Рей отступила на шаг назад и уставилась на невысокого светловолосого мальчугана. Выжженные солнцем волосы казались особенно светлыми на фоне загорелой кожи, а хитрые, с зеленцой глаза смотрели не по-детски пристально.

— За шестьсот лет до Битвы при Явине Совет джедаев сослал сюда некую Аллию. За серьёзные прегрешения, конечно же, как иначе. Она стала лидером выживших на планете, обучила изгнанников, а потом собственных детей путям Силы. Прославилась она тем, что круто изменила местное общество: сделала из хищников ранкоров ездовых животных, — мальчик шкодливо улыбнулся, но в глубине страшных глаз, вопреки невинности улыбки мелькнуло ядовитое злорадство. — Ты видела ранкоров? Отвратительные создания. Датомирские ведьмы, как называли себя чувствительные к Силе поклонницы Аллии, цепляли к ним повозки и сильно удивились, когда те подняли бунт и сожрали их в собственном храме.

Рей инстинктивно огляделась, и мальчишка отмахнулся.

— Сейчас их тут уже нет. Вымерли. Да и Сестры ночи вряд ли хоть что-нибудь могут. Чертовка Резер оставалась едва ли не последней. Она ещё жива?

— Я не…

— Жива.

Рей повернулась в сторону голоса и с удивлением обнаружила на краю тропы Бена. Тот, чуть нахмурившись, смотрел куда-то вглубь леса. Не успела Рей задать вопрос, как мальчик, с лёгкой улыбкой глянув на появившегося Рена, продолжил рассказывать:

— Это хорошо. Не хотелось бы прослыть тем, кто ко всему прочему истребил ещё и последних ведьм. Виноват Таркин был, но кто ж по эту сторону поверит, а компания в потустороннем эфире и так на любителя.

Рей изумлённо выдохнула и во все глаза вытаращилась на мальчика.

— Ты… то есть, вы Энакин? Энакин Скайуокер?

Мальчик кивнул и по-взрослому развёл руками.

— А так сразу и не скажешь, да? Всё никак не могу понять, как это работает: каждый раз промахиваюсь на десяток лет. — Энакин махнул на тропу. — Пройдёмся?

Он двинулся вперёд, не дожидаясь их согласия. Рей переглянулась с подозрительно притихшим Беном и сделала первый шаг. Гравий зашуршал под ногами как настоящий, и Энакин, великий предводитель в теле маленького ребёнка, обернулся через плечо:

— Я хочу вам обоим кое-что рассказать. Это не урок и не наставление, это… Пожелание. Я слышал много твоих, Бен, и, поверь, знай я ответ хотя бы на один из вопросов, я бы отозвался. — Кайло сбился с шага, и в светлых глазах мальчика мелькнуло сожаление. — Но я не всесилен. Никогда не был.

Тропа свернула круто вправо, и Энакин чуть сбавил шаг.

— Мама говорила мне, что мастерить её научил Пи-Липпа, пожилой чистоплотный куртзен с Бакуры. Он купил её за пять сотен кредитов — непомерно завышенная цена за рабыню человеческой расы, но Пи-Липпа никогда не был стеснён в средствах: продажа космического мусора в те времена приносила куда больший доход, нежели сейчас, а он отличался от рядового мусорщика тем, что умел из покорёженных деталей имперских звездолётов сооружать годные к эксплуатации гравициклы. Куртзен был к ней добр, давал не только кров и еду, но и деньги на повседневные расходы, пользуясь которыми мама могла себе позволить хотя бы в свободное от работы время не чувствовать себя рабыней. Он предлагал ей свободу, но умер раньше, чем выполнил своё обещание.

Она рассказывала о нём, перебирая очередной двигатель от рухнувшей на днях ржавой посудины, и я ни тогда, ни много позже так и не смог её спросить, действительно ли ей пришлось этому учиться. Запоминала ли она наказания старого Пи-Липпы, или же сами детали, сам старый, раскалённый под пустынным солнцем металл рассказывал ей, что с ним делать. Что делал с ним его прошлый хозяин, как одна часть детали стыковалась с другой, как скользили шестерёнки друг относительно друга, с каким тихим, мелодичным щелком переключалось реле. Слышала ли она то же, что слышал я, касаясь корпусов разбитых скиммеров и шагоходов, видела ли она те великие сражения, в которых участвовали скрипучие звездолёты, могла ли разглядеть сквозь броню переплетения проводов и микросхем. Я не спрашивал, но с пылающим восторгом собирал один мотор за другим, с неиссякающим энтузиазмом задаром чинил изжившую сельхоз технику соседей, говорил с вещами, впитывал в себя их историю, часами просиживал над бесполезным пока Трипио и крайне быстро прослыл на Татуине смышлёным, но странным малышом. — Энакин весело фыркнул и оглянулся на шагающих за ним Рей и Бена. — Знали бы они.

Ненадолго притормозив у развилки, Скайуокер свернул налево и продолжил свой путь.

— Я не спрашивал у матери, чувствовала ли она то же, что и я. Понимала ли, о чём щебечут пернатые ящерицы, мычат банты и низкими, гортанными голосами пищат вомп-песчанки. Ни о чём существенном, на самом-то деле, разумом они не блистали, но зато безумно раздражали меня по ночам, — пожав плечами, пояснил он. — Я не знал, могла ли она отличить голос лжи от звучания правды, слышала ли, как суетно копошатся мысли в голове не слишком умного, но предприимчивого Уотто. Могла ли она… Сделать так, чтобы все слушались?

Тонкие мальчишеские плечи вздрогнули, и высокий голос вдруг стал на несколько октав ниже.

— Я не спрашивал, просто однажды догадался, что нет. И много позже понял — никто не мог всё это разом. Кроме меня. Тогда мне было десять, — он остановился, и Рей вдруг поняла, что смотрит в глаза уже не мальчика, а юноши. — Я воспринял это как должное, и через несколько дней на планету прибыли Квай-Гон, Оби-Ван и… — уголки губ дрогнули, и Энакин тепло улыбнулся, — Падме. А Татуин, он как Джакку, — Энакин весело глянул на Рей и поспешил пояснить: — Случайных пришельцев там не бывает.

— От Квай-Гон Джинна не пахло ничем, от Оби-Вана с первого дня разило страхом. Так смотрели лишённые Силы на джедаев, и так смотрели не самые смелые джедаи на ситхов. Я не был тогда ни тем, ни другим, я просто не хотел стать проблемой и покидать мать — два очень простых желания. Я чинил ржавую рухлядь, проигрывал в гонках и порой, забывшись, левитировал вещи по мастерской. Я не хотел на всю жизнь остаться рабом (в конце концов, левитировать можно было не только вещи, а сказать я мог и так, чтобы все слушались) и хотел быть джедаем, но мысль о свободе казалась мне чуждой, если в неволе останется мать. Идея об Ордене таких же, как я, будоражила воображение, но прозвучи в голосе мамы хоть капля сомнения, хотя бы крупица протеста, я бы ни за что не покинул Татуин. Но в нём сквозила только тревога, печаль и ярче всех — ни с чем не сравнимое желание лучшего будущего для меня.

Энакин огляделся вокруг, скользнув взглядом по исполинским стволам старых деревьев, и с горечью проговорил:

— Странный выбор сделала Сила, решив, что ей быть моей матерью. Самый бесхитростный человек во Вселенной.

Голос потонул в шелесте листьев, и когда ветер, будто на что-то намекая, задул сильнее, Скайуокер продолжил:

— С ними меня ждало лучшее будущее. На Татуине — ничего, кроме бескрайних песков, сухого, горячего ветра и саднящих от пыли ссадин на обветренной коже. Раб, джедай, избранный — не было слова, меня определяющего, было только желание вырваться из лап связавшей меня по рукам и ногам судьбы, сесть за штурвал сверкающего звездолёта, иметь достаточно власти, чтобы освободить от тех же самых пут мать. Я горел. — В светлых глазах полыхнула пронзительная печаль и давно исчерпавшая себя злость, и Рей почувствовала, как глаза обожгло чужими не выплаканными слезами. — Квай-Гон сумел отречься, Оби-Ван поучал тем старательней, чем слабее казался себе сам. Ежечасная тревога, фантомный страх, гнетущая зависть и навязчивое желание назидать.

Энакин глубоко вздохнул, позволив себя паузу.

— Квай-Гон говорил, что Оби-Ван не меня боится. Что он боится Тьмы. Не во мне — в себе. Я по наивности думал, что раз джедай, то, значит, безгрешен, но… «Нет абсолютной Тьмы и абсолютного Света. Только несчастные всё возводят в абсолют».

Бен вздрогнул, словно услышал знакомые слова, и Энакин виновато улыбнулся.

— Люк задавал вопросы. Раньше. Часто. Потом моими словами отвечал тебе. — Скайуокер присел на огромный валун, и вот теперь, уже не юноша, мужчина с тонким шрамом через правый глаз неуловимо напоминал того себя, что описывали сотни документальных голофильмов. — На вопрос, в чём же смысл, Квай-Гон ответил, что в балансе. Джедай или ситх — это сделанный выбор. Порой самые убеждённые ситхи получаются из когда-то настолько же убеждённых джедаев. Я не понял и спросил, что же тогда есть Сила… «Расскажи, если поймёшь», — Энакин нахмурился и слепым взором уставился на кроны деревьев. — И я понял. Спустя тридцать лет после его смерти.

Очередной порыв ветра сорвал несколько широких листьев, и Энакин, очнувшись, огляделся вокруг и, наконец, посмотрел на них.

— Когда Люка спрашивали обо мне, он говорил, что меня оправдывает горе. Погибшая жена, как будто бы умершие дети. Я и сам, чего греха таить, в особенно плохие дни в этом себя убеждал. Но правда всегда была в том, что я выбрал то, чего хотел. Тьму, потому что с ней я был сильнее, Империю, потому что в ней я видел будущее. Я не был счастлив, но и Палпатин не был моим тюремщиком. Было ли что-то, что я хотел бы изменить? Да, конечно. Жизнь Падме не должна была становиться платой за моё величие, но… Чем старательней ты будущего пытаешься избежать, тем с большей вероятностью именно оно и наступит.

На сей раз настал черёд Рей вздрагивать, но Энакин промолчал. Внимательно, но мягко посмотрел на внука и неожиданно глухо, словно бы пытался донести ясную как день истину до ребёнка, проговорил:

— Я был хорошим главнокомандующим и сильным адептом, но не слишком смелым человеком. Ты думаешь, что подвёл и не достоин, но, Бен… Мне достало храбрости убить его только тогда, когда он поднял руку на моего сына. Я большую часть жизни прожил в тени императора, несмотря на то, что мог куда больше, чем дряхлый монстр на троне. Ты своего Палпатина уже похоронил. Не держись за меня — я так себе пример для подражания, а ты шагнул намного дальше.

Скайуокер перевёл взгляд на Рей и склонил голову к плечу.

— Рей, ты носишь мой меч, но по-прежнему думаешь, что попала сюда случайно, по ошибке. Ты думаешь, что Люк, Лея и Бен — аномалия даже среди себе подобных, но взгляни на себя. Мегара говорила тебе, что Сила не живой организм и не обладает ни разумом, ни личностью. Она права, но представь Вселенную в виде чащи. Всё в ней связано Силой. Часть из живых организмов её чувствует, часть — нет. Ещё одна представляет из себя резервуары для неё. Сорок тысяч лет назад таких резервуаров были миллиарды. Двадцать — миллионы. Пять — тысячи. Две сотни лет назад по всей Галактике можно было бы насчитать от шести до семи тысяч адептов. Резервуары истребляли, но Силы меньше не становилось, чаща переполнялась, и та стала искать выходы. За одно только предыдущее тысячелетие известно о пяти сотнях детей Силы. Я — один из них. И ты.

— Одна из них, — эхом отозвалась Рей.

Энакин кивнул.

— Да. Поэтому Люк отличался от остальных адептов, ни дня не обучавшаяся Лея выжила в вакууме, Бен с рождения способен на то, о чём большинство магистров и помыслить не смеют, а ты месяцами терпела голод и неделями обходилась без воды. Хватит считать, что ты лишняя. В судьбу можно не верить. В Силу ты, вы оба, — он многозначительно перевёл взгляд с Рей на Кайло, — обязаны.

Ещё один порыв ветра поднял опавшие листья с земли. Со стороны лесной чащи снова послышалось журчание ручья, в небе закричали птицы, а просвечивающее сквозь густую листву небо затянули грозовые тучи. Энакин поднялся и, тревожно посмотрев на помрачневшее небо, добавил:

— Я много ошибок допустил, но об одной жалею больше всего: нам с Падме не стоило прятаться. Правила, законы, ограничения — всё это придумали люди. Сила не требует жертв. Она — это вы. Нет в этом никакой тайны.

Следующее дуновение ветра оставило на месте мужчины шкодливого вида светловолосого мальчика с Татуина, и тот махнул им на прощанье рукой. Листья закрутились вокруг них причудливым вихрем, и ни Рей, ни Бен, не успели сказать ни слова, прежде чем их вытряхнуло из странного, потустороннего сна.

Подушка под щекой была тёплой, а одеяло, на которое они оба улеглись, измятым. Они лежали друг напротив друг, на боку, и смотрели мутными со сна глазами, молча ища подтверждение тому, что только что произошло. Окрепшие за ночь узы полыхали бело-красным, Сила урчала, будто радуясь заглянувшему из небытия гостю, и тысячи вопросов, что из столетия в столетие задавали ученики учителям, вдруг перестали казаться важными.

Ответ на самый главный у них уже был.

— Альянс будет прикрываться тобой как щитом, — негромко проговорил Бен, положив ладонь ей на шею, и тёплое дыхание коснулось лица. — Я не стану.

«Так быть не должно» и «У нас будет иначе» не прозвучало.

Там, во сне, за спиной Энакина угадывался силуэт женщины с цветами в длинных волосах. Её никогда не было с другой стороны, как не было там Шми и Хана. Всего лишь воспоминания, эхо их мыслей и желаний. Созданные чувствительными к Силе призраки, бестелесные и безвольные. Квинтэссенция грусти, сожалений и тоски, наказание за бездарно потраченные возможности, напоминание о прижизненных ошибках.

Прежде чем снова провалиться в сон, на сей раз безмятежный, Рей прижалась лбом ко лбу Бена и настойчиво, почти жёстко потребовала:

Пообещай.

С губ сорвался короткий, отчаянный вздох.

Обещаю.