Новая история (джен)

Снейп на творения своих учеников смотрел неодобрительно. Вот он скривился и снял баллы с Финигана и Томаса, а ещё раньше с Поттера. Вот отвернулся от зелья Уизли. Вот зачерпнул зелье в котле Браун и пришёл к выводу, что оно слишком жидкое. Котёл Патил — и у него дёрнулась щека.

Он ничего не сказал Гойлу, котёл которого плевался чем-то чёрным каждые две минуты. Молча взглянул на застывший в самом центре котла половник Крэбба. Долго смотрел на голубое зелье Малфоя. Котёл Забини на всякий случай закрыл крышкой. Приподнял брови на радужный пар Паркинсон и жёлто-красный Милли. Облегчённо выдохнул у котла Нотта. Добрался до угла, в который я забилась. Казалось, он оценивал целую вечность. Я на него даже не смотрела. Он помешал половником зелье, зачерпнул ещё раз и вгляделся в оранжевый цвет. Слегка помахал рукой на лимонно-жёлтый пар.

— Десять баллов Слизерину, — заключил он. — За лучшее в классе зелье.

Круто развернувшись, он зашагал к своему столу, а я чувствовала себя совершенно пустой. И всё смотрела на такое же густое и такое же оранжевое зелье Грейнджер, от которого исходил бледно-жёлтый пар. Как по учебнику.

Я не была рада. Бесстыжая лгунья, я, однако, обладала двойственной натурой, предпочитала честный бой, если была возможность. Честная победа приносила мне сладостное, ни с чем не сравнимое удовольствие и уверенность в собственных силах. А сейчас я проиграла. И все это видели. Все.

Наплевав на глупые правила, я вышла из кабинета самой первой, хмуро смотря под ноги. Лгуны. Все-все-все лгуны. Что ни слово, то оговорка. «Все распри на основе чистоты крови внутри Дома запрещены». Как же. «Свою репутацию вам придётся строить самим». Ага, поэтому Малфой сидел за первой партой, а его папочка тут совершенно ни при чём. «Обращайтесь к старостам, если вам нужна помощь». К тем самым, которые не пресекли раздоры и вообще уже наверняка успели разнести сплетни всему факультету. «Обращайтесь к декану». Это было самое обидное, самое разочаровывающее. Если уж Снейп позволял себе так открыто делить учеников и показывал свою предвзятость, то его воспитанники могли творить что угодно. Меня волновало то, что во время приветственной речи Крайс не врал. Иначе, я бы почувствовала. Значит, сама что-то не так поняла. «Здесь мы все одна большая семья». Еще бы, и я в ней, видимо, подкидыш. Угрюмо размышляя об этом, я не задумалась, что слизеринцы просто-напросто точно такие же двойственные натуры, как я сама. Настоящие слизеринцы, конечно, а не те, которые сами напросились.

— Пятьдесят баллов! — весело воскликнул догнавший Забини, и я только сильнее сжала лямку тканевой сумки. — Ты молодец!

— Пойдёмте посмотрим на отборочные, — предложил Малфой. — Спорим на пять галлеонов, что Розье грохнется с метлы?

— Я в библиотеку, — отстраненно произнесла я, свернув на развилке в противоположную сторону.

— Скоро ужин! — напомнил Забини, а я вообще сомневалась, что мне стоило на него идти.

Библиотека поразила меня. Без преувеличения это была огромная комната с высоким куполообразным потолком, с высоченными стеллажами, заполненными разноцветными корешками книг. Вокруг царила благоговейная почтительная тишина. Такая, которую не хотелось нарушать. Решительно, для учёбы здесь было всё. Хочешь, займи отдельный стол в читальном зале. Хочешь, сядь у широкого витражного окна, а если нет, устройся неподалеку от тёплого камина. А если вас несколько человек, то разместитесь в отдельной кабинке и грызите гранит волшебной науки в своё удовольствие.

Взяв книгу у мадам Пинс, я решила засесть именно в кабинке, чтобы никого не видеть. «Притащи сюда одеяло и подушку, и здесь вполне можно жить. Два диванчика, кресло, наполированный блестящий стол, даже скрипящий, если по нему провести пальцами. Всё необходимое».

Фините Инкантатем подчинился с четвёртого раза: уж больно путанной была схема. Но и это не принесло мне радости: мантия всё ещё не была заколдована. И я начала думать, что меня просто сводят с ума. Отбросив одежду с зелёной змеиной нашивкой на диван, я скрестила руки на книге и уронила на них голову, чувствуя себя очень усталой.

Больно быть чужим среди своих.

С того самого дня, как профессор МакГонагалл рассказала мне о мире магии, я не переставала мечтать о том, как войду в этот чудесный мир и всё изменится. Но вот я уже была в волшебной школе, но так и не почувствовала перемены, превратившей меня в свою. В приюте хотя бы всё было ясно, всё было чётко. Я не любила приютских детей, но и не ненавидела. Просто считала их малоинтересными. Слишком глупыми, слишком шумными. Все мы там были одинаково брошенными. Мы тоже сидели за столом в определённом порядке, но порядок этот определял не статус твоего отца, а только твоя сила. Смог отвоевать — молодец, не смог — катись в конец и оглядывайся. Вообще всё подчинялось правилу силы. Ты мог драться, угрожать, запугивать или подкупать. Если тебя ненавидели, то тебя ненавидели, и никто не делал вид, что рад. А здесь не так.

Слизеринцы говорили одно, делали другое. То общались, то отстранялись. То улыбались, то молча прислушивались к Паркинсон. В приюте я знала, что могла поманить Кэти Стоун какой-нибудь заколкой, а она выдавала мне порцию сплетен. Или могла спрятать мелкого Энди, а он взамен пробирался на кухню. Могла шантажировать Мэри угрозой всё растрепать.

Приют. А сейчас там, наверное, ужин. Первые уроки уже окончены и двери классов закрыты. Старшие курсы вернулись из школы. В кабинете директрисы пронзительно звонит телефон. На первом этаже разрывает воздух что-то не поделившая малышня. Мисс Мэри отчитывает Эми за то, что она притащила очередного кота. За подол ещё молодой наставницы цепляется минимум трое ребятишек, требующих к себе безраздельного внимания. С комнаты отдыха доносятся грубые выкрики. Старшие ученики делят телевизор и Мэнди, конечно, громогласно заявляет, что хочет смотреть музыкальное шоу. Тим всё норовит переключить на футбольный матч. Пока они ругаются, Эрик щелкает на выпуск новостей. Мисс Стилс требует помощника, и Джейсон, пряча за ногой скатанный в рулон журнал, заявляет, что делает алгебру. Кэти, пробравшись на кухню, мажет губы вареньем, чтобы выглядеть более привлекательно, более взросло. Джен, стоящая рядом с ней, убеждает, что дряхлый тканевый браслетик ей подарил не кто-нибудь, а сам Билли Смит. Алекс дёргает Салли то за косу, то за юбку, утверждая, что это не он. Энди под шумок пытается утараканить с кухни чего-нибудь такого этакого. Из-за угла за ним подсматривает Джонас, чтобы донести миссис Хаббард, ведь его документы ещё не оформлены до конца. Откуда-то сверху доносится глухой стук упавшей на пол коробки. Это на чердаке кто-то кого-то бьёт. Вечно неуклюжий толстый Сэм закрывает щеку рукой, его глаз немного припух. Это мисс Стилс треснула его линейкой за поваленный глобус, и теперь ему больно моргать, больно хмуриться, больно плакать. Маленькая Лора растроенно гладит порванную за помарки тетрадь. Она ещё искренне верила, что красивые котята на ней живые и им больно. Элис, усевшись прямо на школьную сумку, отстраненно глядит в окно. Сегодня синяки под глазами на её лице проступили сильнее, а запах лекарств особенно резок. Я сижу на полу подле неё, уперевшись спиной в стену и обхватив ноги, рассматриваю алые полосы заката на полу, наблюдаю за хаотичным танцем пылинок в солнечном свете. В туалете на третьем этаже кто-то курит. У Дерелла в заднем кармане джинсов торчит колода карт с потрёпанными углами. Майк, привычно шаркая ногами, спускается с лестницы. «Пигалица!» и я понимаю, что ночью снова на заброшку за новым заданием.

Самой стало удивительно, как много я о них знала. Никогда раньше об этом не думала. Никогда раньше не… скучала. Прихлопнула ладонью по столу.

Всё это в прошлом. Я не могла драться. И угрожать тоже. «У всех же родители, и меня мигом вытурят из школы». Я не могла договориться — нечего предложить. И нагрубить тоже. Потому что заткнуть рот дерзостью это не значит смыть с себя постыдные обвинения. Но я должна была сделать хоть что-то. Мне нужно было всё обдумать и собраться с мыслями, но я чувствовала, что время утекало, как песок сквозь пальцы.

— Библиотека закрывается! — оповестила мадам Пинс. Прихватив с собой книгу для второго курса, я покинула пустой школьный храм знаний, бесшумно ступая по деревянному полу.

Закат, мягко пробиравшийся сквозь пустые окна, раскрасивший небо в живой пламенно красный цвет, показался мне торжественно печальным, а Большой зал, заполненный шумом, светом и смехом, неестественно огромным, холодным и ненастоящим. Чужим. Всё моё боевое настроение растворилось в этом воздухе, как пшик дешевых духов. Поэтому, когда меня окликнул староста, я не испытала ничего. Ни радости, ни злорадства, ни жгучего интереса. Только тупую усталость.

— Свенсон! — и я равнодушно повернулась без каких-либо эмоций на лице. — Слышали, ты сегодня заработала целых пятьдесят баллов?! Молодец!

И я вымученно улыбнулась уголком губ, чуть наклонив голову в знак того, что услышала. Не все баллы мои, ох, не все. Заткнув за вороты мантий салфетки, слизеринцы неторопливо приступили к ужину, и теперь слышно было только звон приборов о тарелки. Чинный, холодный и равнодушный. Такой, как они сами.

Забини, соорудив в своей тарелке некую мешанину из картофельного пюре, кусочков курицы и гарнира, достал из сумки ту самую загадочную книгу. Зоркая Паркинсон, заметившая это, мгновенно нахохлилась.

— Блейз, нельзя читать за столом, — процедила она.

— Я нашёл нечто интересное, — шепнул он, подавшись вперёд.

— Всё равно читать за столом это плохой тон. Это же не утренняя газета.

— Уймись, Панси, ты мне не мамочка, — махнул рукой тот, раскрывая книгу и нагло игнорируя поджатые губы сокурсницы. — Ты когда-нибудь читала о значении своего имени?

— Путешественница, — пожала плечами я, удрученная тем, что мы вернулись к обсуждению моей персоны. Паркинсон, видимо, думала примерно то же самое.

«Мы думали, ты будешь на другом факультете».

«Лицемеры»

— Это если только английский перевод, а если взять латинский «беатус» оно будет трактоваться как «приносящая счастье» или «счастливая».

— Тогда оно мало мне подходит, — ещё ниже опустила голову.

«Магловские изобретения это одно, а сами маглы совсем другое».

«Лицемеры».

— Да нет, послушай же! Может, твои род…

— Нет, ты послушай! — вконец накрутила я себя, шумно переводя дыхание. — Это просто имя, вот и всё, — ткнула я вилкой в куриную грудку.

— Действительно, Забини, — согласилась Паркинсон к моему немалому неудовольствию.

— Может, они вообще не знали, что оно значит, — угрюмо заключила я.

«А почему ты одна? Идём в наше купе».

«Мы думали, ты будешь на другом факультете».

— И ты говорила, — придвинулся ближе Забини, — что была проблема в буквах. Есть ещё созвучные имена Беатриса, Беатриче, Беатрице, Беатрикс, Бе… Малфой, что с тобой?

— Косточка, — выдохнул порозовевший Малфой, постукивая себя в грудь и протягивая руку к кубку с соком. Хотя дело было вовсе не в ней.

— Я так и знала, что Хогвартские домовики готовят просто ужасно! — немедленно высказалась Паркинсон, и я снова её не поняла. — Ручаюсь, у нас дома такого бы точно не случилось.

— А ты росла в приюте с самого рождения? — спросил Нотт, обводя глазами стол. Наконец, взгляд его натолкнулся на солонку.

— Да, — недовольно вздохнула я.

«Ты выросла с ними!»

— А когда у тебя день рождения?

— Тридцатого сентября. Так записали.

— Записали? — спокойно уточнил Нотт. Как-то так получалось, что когда он говорил, ему не хотелось ни перечить, ни отказывать. Может быть потому, что взгляд у него был слишком серьёзным и спокойным. Ни настойчивым, ни пронизывающим, но властным. Ничего общего с насмешливыми серыми глазами Малфоя или с весёлыми зелёными Забини.

— Меня нашли в ноябре и записали дату на сентябрь, потому что врач решил, что мне было что-то около месяца. Плюс минус две недели.

За столом снова что-то происходило, и снова я была тому причиной. Малфой чуть подался вперёд, и тоже самое за ним повторили Крэбб и Гойл, желая походить на своего заводилу. Рука Нотта на краткий миг замерла. Паркинсон недовольно скривилась, а Забини открыл рот, желая, видимо, немедленно что-то уточнить, но тут же скривился, будто от боли. Должно быть, кто-то стукнул его под столом, и я подозревала, что это сидящий рядом с ним Нотт.

«Ты всё равно связана с маглами!»

— А в ноябре-то что плохого? — с некоторым вызовом спросила я, доведя себя до ручки и вернув былое раздражение и запал.

— А в конце или в начале? — потёр бровь Нотт, встряхивая солонку, придирчиво смотря на неё, как на нечто интересное.

— В начале.

— Ты уверена?

— Уверена. Миссис Хоуп говорила, что хорошо запомнила тот день, потому что уже вторые сутки подряд продолжался какой-то аномальный звездопад. Что вы так на меня смотрите?

— Да прекрати, Забини! — всплеснула руками Паркинсон. — Простое совпадение! Не нужно придумывать то, чего нет!

— А Слизерин тоже совпадение? — возразил Забини, стиснув пальцами край стола. — А ноябрь? А звездопад? А...

— Там погибла целая тьма народу, и кого только не было! — в этот самый миг со стороны старост раздалось особенно громкое и раздражённое постукивание вилкой о край тарелки, и все в раз присмирели, уткнув взгляды в свои порции. Определённо, подчиняться старостам было ещё одним слизеринским правилом. Спустя пять мину ёрзанья Забини решил, что правило можно и нарушить.

— В гостиной продолжим?

— У меня занятие со Снейпом.

— Занятие? — удивился Забини. — У тебя же было лучшее зелье!

— Не по зельям. Окклюменция.

— Что это профессор решил заниматься с тобой окклюменцией? — напомнила о себе Паркинсон.

— Просто у меня есть в ней необходимость, — уклончиво ответила я, склонив голову на бок.

— О, эмпатия? — понятливо покачал головой Нотт.

— Да! — радостно воскликнула я, но под взглядами старшекурсников продолжила тише. — У вас тоже?

— Нет, — беспечно откликнулся Забини, помешивая ложкой чай. — По крайней мере, мне не удалось, я так и не понял, как это ни о чём не думать. Вот вроде бы не думаешь, не думаешь, а потом бац! И ловишь себя на мысли, что уже полчаса как думаешь о чае или ещё о чём.

— А вы? — обвела я глазами сидевших за столом. — У кого-нибудь получилось?

— У меня, — произнес Нотт. — Но я давно учился.

— Ой, да хватит хвастать, — слегка толкнул его Забини в плечо. — А как это: эмпатия?

— В смысле? Ты же сказал, она у всех.

— Да нет, — протянул Забини, — я сказал, что все учились окклюменции, а эмпатия реже встречается. Ты чувствуешь как-то по-другому?

— Да нормально я чувствую! — отодвинулась я, не желая, чтобы меня обвинили ещё в одном отличии. — Просто, если люди вокруг испытывают сильные эмоции, они и мне передадутся. Это бесит.

— Да уж, — фыркнул Малфой. — Если бы я постоянно чувствовал настроение Блейза, я бы сошёл с ума.

— Это я бы сошёл с ума от тебя!

— Я сейчас сойду с ума от вас обоих, — вздохнул Нотт, убирая салфетку.

— Значит, вы все ей учились? — спросила я, чтобы неловкая пауза не затянулась.

— Это нормально для приличных семей, — мгновенно среагировала Паркинсон, и я подумала, что не весь ли Слизерин её изучал, но если и так, почему же их мысли так бесконтрольны?

— Мы учились всему, где не нужно использовать палочку, — по-прежнему миролюбиво согласился Забини, размахивая пирожным с белой глазурью, и, судя по тому, как он на миг скосил глаза на Паркинсон, делал он это исключительно, чтобы её позлить.

— Почему? — вырвалось у меня прежде, чем я успела подумать.

— Палочки продают только перед поступлением в школу, — пояснил Нотт.

— Отец говорит, что это совершенно глупый закон по ограничению в волшебстве и, если хотите знать, я с ним абсолютно солидарен, — высказался Малфой.

— Поэтому до того волшебного момента, когда ты пойдёшь в Косой переулок, учить чары бессмысленно, — продолжал Забини.

— Ты говоришь так обо всём, что у тебя не получилось, — заметил Малфой.

— А у меня не получается только бессмысленное.

— И много ли смысла в нюхлере?

— Да ты просто всё ещё завидуешь, потому что к тебе он не пошёл! — заключил Забини в тот момент, когда Паркинсон ухватила его за запястье, заставив руку с наполовину съеденным пирожным замереть.

— Да очень он мне нужен! — махнул рукой Малфой.

— Что за нюхлер?

— О, это такой маленький забавный зверёк, на крота похож. Он притаскивает тебе всякие блестящие вещи, начиная стеклышками и кончая галлеонами.

— Да ты что!

— Учитывая твоё положение, тебе бы это пригодилось, да, Свенсон?

— А тебе бы, Паркинсон, пригодились перчатки, иначе как ты в следующий раз пойдёшь на зелья?

— Просто я не привыкла трогать руками всякую гадость.

Я решила не обращать внимания на Паркинсон, до конца ужина слушая трескотню Забини о волшебных животных. Честно признаться, я не испытывала особого восторга перед животными: ни перед обычными, ни перед волшебными, но он так увлекательно рассказывал, что даже камень не остался бы равнодушным. Таким образом я узнала, что дети «приличных семейств», как я и подозревала, знакомятся с магией до школы, обучаясь дома. Хотя тут же выяснилось, что не всем это даёт преимущество. Так, например, Забини выложил, что зелья у него не получаются, он не смог нормально вырастить даже простой ройницы, но зато астрономия это действительно интересно. Остальные же благоразумно помалкивали о своих достижениях и неудачах. К тому же, в отличии от полукровок и маглорожденных, раньше они не ходили в школу, учась грамоте и всему прочему дома.

После занимательного ужина, постоянно сверяясь с картой, я с замирающим сердцем шла к кабинету декана, расположенному в тех же самых подземельях. Если не считать старшекурсников с мётлами на плечах, мне почти никто не встретился. Нужно признать, что на вид толстая и тяжелая дверь не вызывала желания в неё стучать. Но ведь не могла же я не прийти.

За дверью оказался не слишком приветливый кабинет с минимумом мебели и максимумом книг и ингредиентов. Чёрная квадратная комната вся сплошь из камня, голый паркетный пол, а книжные шкафы, доверху наполненные фолиантами, со всех сторон обступали крепостной стеной. Даже камин здесь выполнял скорее просто чопорную обогревательную функцию. Один взмах палочки, и огонь осветил несколько кресел, расставленных вокруг пустого круглого столика. Только письменный стол, заваленный пергаментами и толстыми журналами, выглядел обжитым и уже потому более притягательным. Профессор Снейп, устроившийся в кресле напротив, был по-прежнему худ и неулыбчив, не вселяя мне уверенности в своих силах.

— Итак, научиться защищать своё сознание можно только на практике, — после кратких приветствий и пары вопросов сказал профессор, доставая волшебную палочку, что совсем не приводило меня в восторг. — Закройте глаза и постарайтесь успокоиться.

С закрытыми глазами дело только ухудшилось. Я не видела собеседника, ожидала удара в любой момент и в результате напряглась ещё сильнее, сжимая замёрзшие от волнения руки.

— Легилиментс! — громко произнес декан, и в моей голове снова возникла утренняя сцена в подземельях. Закончилось это так же внезапно, как и началось. То ли профессор прекратил использовать заклинание, то ли я с такой силой вцепилась ногтями в кожу, что пришла в себя.

— Ничего страшного, — заверил он, когда я рискнула открыть глаза, растирая пальцами виски. — С первого раза ни у кого не получается закрыть свой разум.

— Я просто не понимаю, как это делать, — раздосадовано призналась я, покачав головой. — А когда закрываю глаза, то ещё хуже. Мне хочется провалиться, но никак не защищаться.

— Тогда давайте попробуем с открытыми глазами и, возможно, так вам будет проще. Попробуем снова, когда вы успокоитесь.

— Сэр, а почему вы применили ко мне заклинание? Ведь все остальные этого не делают, и всё происходит само по себе.

— Это специальное заклинание для чтения мыслей.

— Да?! — воскликнула я, подавшись вперёд и переплетя пальцы между собой чувствуя, как они начали согреваться.

— Свенсон, даже не думайте его применять! Вы делать этого не умеете и только нанесёте вред другим и себе. И, кажется, я просил вас сосредоточиться, а вместо этого вы разволновались.

— Простите, сэр, — не слишком искренне извинилась я, руками взволнованно разглаживая мантию, хотя мысли мои ещё больше ускорились. «Если он применяет заклинание, то я могу и защититься! Только бы узнать, как это делается».

— Давайте попробуем, сэр, — неуверенно предложила я, наблюдая за кончиком его палочки. К моему восторгу из палочки вылетела нить! Почти прозрачная, тонкая и по виду очень гибкая. Всё это длилось не дольше секунды, но я так засмотрелась, что забыла уклониться.

«Если уж ты здесь, то хоть оправдай своё существование и не доставляй проблем!» — ругается миссис Хаббард, вручая мне ведро с водой. И хоть воспоминание это было коротким, эмоции, связанные с ним, были слишком неприятными.

Проблема.

Оставшийся час я держала себя не совсем спокойно, соорудить хоть какой-то щит у меня так и не вышло. Правда, один раз я не сдержалась и совсем отклонилась от линии огня, но окллюменцией это, конечно, не называлось. Заново пережив короткое воспоминание, я уверилась в мысли, что доставляю декану проблемы, занимаю его время. И вообще. Я взволнованно отвернулась и уставилась в пол, желая скрыть свои чувства, которые так и были написаны на моём лице.

— Думаю, на сегодня достаточно, — своим обычным тихим голосом проговорил профессор, откинувшись на спинку кресла, и та удовлетворённо скрипнула. — Как вы устроились на факультете? Успели с кем-то подружиться?

— Благодарю, сэр, все очень радушны, — ответила я, склонив голову на бок после небольшой паузы. Я ещё помнила о его предвзятости на уроке и была уверена, что он примет сторону моих сокурсников. Только с недоверием косилась на собственную заколдованную мантию.

— Радушные слизеринцы? — иронично уточнил Снейп. — Тогда я прекрасная фея-крёстная.

Это немыслимое сравнение вызвало у меня улыбку. Каким-каким, а фееподобным профессор точно не был.

— Так что же? — продолжал он, внимательно вглядываясь в моё лицо, и желание избавиться от жуткой заколдованной мантии перевесило опасения. Я выложила почти всё, что было на душе.

К моему удивлению, Снейп мгновенно применил к мантии какие-то неизвестные мне чары, и на краткий миг она осветилась бледным голубоватым свечением. И вынес вердикт, что это абсолютно обычная одежда. Всё оказалось просто до безобразия. Некие домовики, которые в замке выполняли роль прислуги, просто взяли вторую мантию в стирку! Снейп даже рассказал мне краткую историю этого народа, что лет двести-триста назад домовые эльфы и гоблины воевали между собой и первые оказались повержены. Потерявших всё эльфов приютили тогдашние волшебники, и эльфы взамен пообещали служить до тех пор, пока не заработают хотя бы на одежду. Судя по всему, волшебники считали, что долг домовики не оплатили до сих пор.

— Что-нибудь ещё? — спросил профессор, чуть наклонив голову вперёд, задумчиво почёсывая подбородок указательным пальцем.

Стоит ещё отметить, что в своём, пусть и мрачном, кабинете, выглядел он более радушно, чем в кабинете зелий. Возможно, располагающую обстановку создавал горячий ароматный чай и свежие маленькие булочки, стоящие на низком круглом столике, по поверхности которого бегали блики каминного огня. Всё это угощение буквально пять минут назад принёс домовик. Профессор Снейп благодушно согласился мне его показать, но домовик, что-то взволнованно пропищав, притащил угощение и тут же исчез. На еду я смотрела большими голодными глазами — сработала старая привычка. Если еда была, надо было есть её тут же. Не смотря на недавней ужин, я и правда ощущала себя голодной. Вероятно, поэтому Снейп разрешил мне быстро поужинать у него. От домовика я всё ещё была в лёгком шоке. То ли от внешнего вида существа, который так не вязался с образом эльфов из сказок, или от того, что он появился из воздуха и в нём же растворился. То, что ранее я точно также аппарировала вместе с профессором, ничуть не уняло моих мыслей.

— Отныне и до конца обучения я ваш декан и забота о вас — моя прямая обязанность. Я обещаю вам помочь.

— Я не знаю, сэр, — честно призналась я, неуверенно баюкая в ладонях чашку чая, едва не обжигая кожу. — Они такие странные: то разговаривают, то гадости говорят.

— Все разом? — спокойно уточнил профессор.

— Ну, нет, — замялась я. — Больше всех свирепствует Паркинсон. Она каждому столбу готова кричать, что я выросла у маглов. Остальные не слишком ей противоречат. Хотя нет, Забини с ней заспорил, только я подумала, что всё из-за мантии и что ему от меня что-то нужно. Мне теперь даже немного стыдно.

— Всё просто, — ответил Снейп, поставив чашку на широкий подлокотник своего кресла. Чай он отпил, скорее, из вежливости, а к булочкам и вовсе не притронулся. — Они росли практически вместе и знакомы с самого детства. Вы же для них фигура новая, а уже потому интересная. Естественно, они будут к вам тянуться. А недоверие — это общая черта всех слизеринцев.

— Кто я для них? Новая игрушка? — недовольно пробурчала я, не желая принимать на себя подобную роль.

— Не переворачивайте мои слова, мисс Свенсон. Пока они проявляют к вам интерес, воспользуйтесь им, заведите связи.

— Но как же я им воспользуюсь! — горестно воскликнула я, широко взмахнув рукой. — Паркинсон же кричит всем про моё происхождение, и распределение на Слизерин её ни чуть не смущает! Милли после разговора со мной чуть удар не хватил, честное слово.

— Я не сказал, что это просто. Конечно, о вас обязательно станут беседовать в гостиной и, вероятно, эти разговоры принесут мало приятного. Но я бы советовал не прятаться от них, не убегать.

— Я не настолько труслива, чтобы бегать от сплетен.

— Они неизбежны, — продолжал профессор, будто не услышав моей фразы, — но в школе, а уж тем более на факультете, постоянно что-то происходит, скоро им надоест обсуждать вас. Что же касается связи с маглами, — задумчиво проговорил он, постукивая пальцами по приоткрытым тонким губам, — просто ведите себя как волшебница.

— Я и так волшебница. И я первая сегодня освоила Репаро на чарах, и Фините тоже, — не растерялась я похвастаться лишний раз.

— Я не об этом, — возразил декан, выставив вперёд ладонь. — В повседневной жизни ведите себя, как волшебница. К примеру, волшебники не используют ключи, применяя отпирающие и запирающие чары. Если вы пролили сок или чернила, вместо того, чтобы судорожно искать салфетку, воспользуйтесь Тергео, очищайте одежду Экскуро, раскладывайте вещи заклятием Пэк. За окном дождь? Используйте заклинание зонта. Зачаруйте одежду водоотталкивающими чарами. Сожгите пергамент с неудачной домашней работой Инсендио. Вместо того, чтобы нести тяжёлую стопку книг, примените к ним заклятие Локомотор.

— Ого, — восхищенно выдохнула я. — Но ведь мы этого ещё не проходили.

— Так попробуйте сами. И пейте, наконец, чай. Раз уж мы отошли от занятий окклюменции, но продолжаем разговор, вы можете считаться моей гостьей. Времени у нас осталось не так много.

Последующие полчаса мы вели беседу о бытовых чарах, и профессор даже порекомендовал мне несколько книг! Жаль, что библиотека была закрыта. Я не понимала перемены, произошедшей в нём, и не слишком хотела разбираться в её причинах. На все мои вопросы, которые кому-нибудь другому, например, той же Паркинсон, могли показаться глупыми и даже неуместными, профессор терпеливо отвечал, разъяснял, приводил примеры. О, как разительно он отличался от самого себя в классе зелий! Во всём его облике проявлялся отпечаток внутреннего покоя. Говорил он неторопливо и спокойно, не повышая голоса, исключая всякую несдержанность, горячность и вспыльчивость. Не удивительно, что мне он показался новым человеком, и чувства у меня возникли совсем новые. Ощущение разочарования растаяло, как снег у открытого огня.

Не получая за свои вопросы никаких понуканий, насмешек или презрительных взглядов, не чувствуя никакой лжи, недоговорённости или неприязни, я и сама в этот короткий час вела себя иначе, будто во мне пробудились новые силы. Я чувствовала, что к обычно бледные впалые щёки порозовели, а внутри я будто загорелась живостью, жадностью, тем алчущим азартом, который тянул к знаниям. Глаза засияли и даже обычно недовольный голос стал веселее, звонче.

Это был короткий чудесный вечер. Вечер, когда ко мне проявили безраздельное пристальное внимание, не окрашенное в тёмные тона, внимание, не нёсшее в себе угрозы. Этому вечеру суждено было никогда не изгладиться из моей памяти, ведь я испытывала новое, не совсем знакомое мне чувство детской радости, глядя на расслабленное лицо профессора, которое теперь не казалось мне суровым, на скромный чёрный сюртук, на высокий чистый лоб и чёрные глаза, в которых отражался уютно, как я тогда считала, горящий в камине огонь.

Как и всё хорошее, разговор закончился слишком быстро, но в гостиную я шла, будто летела на крыльях. В душе моей поселилась уверенность, что есть на свете хоть один человек к которому я могла обратиться за помощью и, самое главное, который меня выслушает. Конечно, я не собиралась бегать к декану по поводу каждой мелочи, но чувство, что теперь я не одна, дало мне новые силы, и даже холодный воздух подземелий перестал казаться затхлым.

Второй раз за вечер меня подстерегало удивление. Спокойные, холодные, с будто приклеенной на лице маской равнодушия, сторонники правил слизеринцы предстали в новом свете. В гостиной царило веселое, почти праздничное настроение. Чёрные рубашки, застёгнутые на все пуговицы, и туго затянутые галстуки сменились на более свободные костюмы и платья, спокойствие на оживление, равнодушие на тихий гомон, похожий на гудение дружного улья. А ревностное соблюдение правил на яростное их нарушение.

Студенты разбились на несколько групп. Капитан команды по квиддичу стоял у широкого овального стола, который, как я поняла, представлял уменьшенную модель игрового поля. Рядом с ним толпились другие ученики, некоторые из которых так и остались в спортивной форме. Там же вертелся Малфой, подбираясь к игрокам то с одной, то с другой стороны, так и норовя заглянуть в чертежи Монтегю. За ним неизменно следовали молчаливые Крэбб и Гойл.

У камина в широких креслах и диванах обосновались старосты и их друзья, закопавшись в ворохи каких-то свитков и пергаментов. В самом ближнем ко входу углу нашла себе место компания девчонок. Кто красил ногти, кто листал журнал или подкручивал ресницы, звенел пузатыми баночками в маленьких разукрашенных сундучках. Там же примостилась и Паркинсон, явно желавшая завладеть вниманием хоть одной старшекурсницы. Раздался громкий басовитый смех — это парни в самом дальнем углу играли в карты. Чуть дальше от них размещалась широкая арка, вырезанная прямо в камне. Оттуда доносился едва слышный смех и запах крепкого табака. Почти в самой середине, на вплотную сдвинутых диванчиках гнездилась ещё одна разношёрстная компания, облепившая радио. Один убеждал включить выпуск магических новостей, другой интервью с группой «Поющие скелеты». Монтегю потребовал перещёлкнуть на спортивные вести. И я почувствовала прилив воодушевления. Всё то же самое, что в приюте. Только вместо обветшалой мебели — резная и старинная, вместо старой одежды — длинные шуршащие платья и костюмы, вместо варенья на губах — дорогая помада, вместо дряхлого браслетика — золотые украшения.

Мои новые сокурсники прилепили к огромному окну свои любопытные носы, наблюдая за щупальцем ленивого кальмара. Ловко обходя всех встречных, по привычке стараясь никого не задеть, я подлетела к ним.

— А мне почти удалось защитить свой разум, — шепотом приврала я, решив немедленно воспользоваться советом декана.

— Как? — мгновенно повернулся Забини. — Ты должна открыть мне свой секрет.

— Ну. Это была не совсем защита. Воспоминание было настолько неприятным, что я сжала руку и сделала себе больно, это и помогло.

— Нет уж, я не готов себя калечить! — запротестовал тот.

— А что, все-все учили окклюменцию? — с неподдельным интересом смотря в окно, невзначай поинтересовалась я.

— Все.

— Просто в школе есть легилименты, — пояснил Нотт. — Как-то не хочется, чтобы кто-то копался в твоей голове. Может, уроки на завтра подготовим?

— На завтра? — закатил глаза Забини. — Это, может быть, единственный день, когда нам не нужно делать уроки.

— А я не против, — подхватила я.

— Ты уже записалась на какие-нибудь секции?

— Нет, а что?

— Нужно срочно что-то выбрать, — сделал Забини страшные глаза. — Пока листы не сняли. Старосты, да и Снейп, требуют, чтобы все были заняты чем-то. Это… это…

— Открыто демонстрирует всем, насколько студенты нашего Дома талантливы и всесторонне развиты, — легко закончил Нотт.

— Точно!

— А что ещё требуют? — с улыбкой уточнила я, усаживаясь на мягкий пушистый ковёр у низенького столика, пока Нотт доставал учебники.

— Отличные оценки и всё такое, — отмахнулся Забини. — Скукота. Правда, старосты говорят, что в конце месяца Снейп сам приходит и делает что-то страшное со всеми неуспевающими.

— Страшное? — нахмурилась я.

— Договаривается на счёт отработок и всё такое. Пишет гневные письма родителям. Бррр, — передёрнул плечами Забини, и в тот же самый момент Нотт напрягся, будто ему на спину свалили здоровенный мешок. Лицо его при этом оставалось спокойным, почти лишенным эмоций. Разве что резче очертилась складка между бровей. И не удивительно. Отец Тео по характеру не слишком отличался от Хаббард. Отношения у них были примерно такие же, как у меня с ненавистной директрисой.

В итоге я записала свою фамилию под секцией художественного кружка, ведь как было бы здорово уметь рисовать живые картинки! И в класс музыки, потому что Майк в приступе доброты и под действием алкоголя научил меня держать гитару. Вписывая своё имя, я представляла, как же он будет удивлён, научись я играть по-настоящему. До уроков в тот вечер мы толком и не добрались, болтая на отвлечённые темы. Лишённая своих подозрений о заколдованной мантии я нашла ребят приятными и весёлыми, хотя они и держались от меня на некотором расстоянии. Но больше меня это не смущало. Я узнала всё для того, чтобы составить план своего маленького завоевания. Шаг за шагом.

До глубокой ночи я листала учебник чар, отрабатывая все упомянутые в нём бытовые заклинания, и меня очень интересовал тот факт, что для успешного колдовства нужно знать не только формулу и схему. Например, Тергео не терпело резких движений, а Экскуро наоборот, нуждалось в быстроте исполнения. Пэк далось мне без проблем — нужно было только чётко представлять, что и как ты хочешь сложить. Чем чётче представишь, тем лучше результат. И мне было очень интересно, смогу ли проделать то же самое без волшебной палочки, но этот вопрос я отложила на следующий день. Уже лежа в кровати под одеялом с согревающими чарами, я окончательно оформила свой план, обдумав всё услышанное и увиденное за день.

«Ничего. Как миленькие будут бегать вокруг меня и славить на все лады, точно души во мне не чают. Если они боятся со мной общаться так, то я хитростью их заставлю».