Когда король спасает Францию (джен)

— Возьмите-ка еще кусочек шпигованной утки, племянник, той, что нам преподнесли в Нонтроне. Шпигованная утка — это, так сказать, гордость нонтронских поваров. Удивительно, как это мой повар ухитряется сохранять нам кушанья теплыми…

Да, Аршамбо, скоро Лимож, а именно там я начал изучать астрологию. Ибо для того, кому суждено властвовать, особливо потребны две науки: наука юридическая и наука о светилах небесных. Первая учит законам, управляющим взаимоотношениями и обязательствами между людьми, их обязательствами в отношении государства или церкви, а вторая знакомит с законами, управляющими отношениями человека и Провидения. Право и астрология — законы земные, законы небесные. Утверждаю, что этого вполне достаточно. По воле Божьей каждое живое существо рождается в свой определенный час, отмеченный на небесном циферблате, и по великой милости своей Господь дозволил нам вникать в этот ход времен.

Знаю, знаю, немало худых христиан подтрунивает над астрологией лишь потому, что наука эта попала в руки различных шарлатанов и торговцев ложью. Мне приятно, что вы разделяете мое мнение. Христианину подобает со смирением принимать предначертания Вседержителя, творца всего сущего, что парит над звездами небесными…

Гороскоп Робера Артуа… Изучал ли я его? Да конечно, дорогой племянник, и не раз. Он родился 23 мая 1287 года, непростой день… Прохождениеи светил в его натальной карте расположено так, что он имеет свой рок. Граф Робер III всегда будет идти вперед, доходить почти по победы, скатываться вниз у финиша, и опять начинать все сначала. Он хитер, активен, умен и честолюбив, так что снова начнет путь к победе. Снова почти достает ее и снова скатится вниз, чтобы начать путь вверх. Он умен и хитер, но не мудр. Иначе, давно задумался бы об этом странном роке.

Вот скажите, Аршамбо, какого рожна ему было нужно? И правилтно спросите. Но вы, похоже, не очень понимаете логику графа-дебошира. Королева Клеменция души не чаяла в кузене-спасителе и мечтала отдать ему Артуа; Карл Валуа был его другом; граф Пуатье, благодаря королеве, стал его союзником. Все, что ему нужно было — запастись терпением и не спеша давить на Маго. Но Робер Артура испытывал сложные чувства. Он был зол, что даже эта ситуация не дает ему немедленно Артуа (его тот самый рок!), он был уверен в своей безнаказанности после того, что сделал (грех гордыни!) и мечтал жестко обладать Беатрисой д’Ирсон, в которую был по уши влюблен (грех сладострастия!). Не доехав до Копьена, он развернул коня и помчался с верным Лорме в Артуа, забыв обязанности королевского посланника.

И здесь проявились два его удивительных качества, Аршамбо. Как все родившиеся в мае, он был одновременно сентиментален и хитер. Ворвавшись в Артуа в кроваво-красном кафтане, он галопом промчался через поселок Букмезон и осадили коней там, где дорога круто уходит под гору.

— Мое графство! Вот оно наконец, мое графство! Вот она, родная моя земля, по которой я не ступал целых шестнадцать лет! — прокричал гигант.

А потом одним духом взлетел на придорожный откос, топча сапогами жахлую траву, и стал кататься по земле. Рыцари графства Артуа, узнав Робера, грянули во всю мощь своих глоток:

— Добро пожаловать, граф Робер! Многие лета нашему славному сеньору!

И тут же, Аршамбо, Робер пустился во все тяжкие, главным из которых была беспардонная ложь.

— Друзья! — обратился он к ним с речью. — Я рад приветствовать вас и привез вам добрые вести. Королева Клеменция, благородная, справедливая и благочестивая государыня, благословила наш поход! — Его слова были встречены восторженным ревом толпы мелкопоместных вассалов. — Сама королева объявила вне закона прощелыгу Маго, шлюху Маго, свинью Маго! Государыня и регентша признает законным графом Артуа лишь меня и только меня! Клянусь не знать ни минуты покоя, пока не отвоюю свое родное графство!

Наш буян, впрочем, не был племянник, таким уж диким. В тот же день Робер написал два письма. Одно — королеве Клеменции, в котором указывал, что вассалы Артуа восстали от невыносимых притеснения его мерзкой тетушки, и он, как потомок графов Артуа и законный наследник, не может оставить их без своей поддержке. Конечно, в письме он еще раз просил королеву объявить Артуа в состоянии мятежа и ввести там прямое королевское правление. Другое письмо Робер направил графине Маго:

«Высокочтимой, высокороднейшей даме Маго Артуа, графине Бургундской от Робера Артуа, шевалье. Так как вы препятствовали осуществлению моих законных прав в графстве Артуа, что много мне вредило и тяжелым камнем на душе лежит, каковое положение терпеть более я не намерен, сим довожу до вашего сведения, что отныне буду сам вершить все дела и надеюсь возвратить себе все свое добро, как только успею».

Это письмо, Аршамбо, наш смутьян считал чуть ли не вершиной своего эпистолярного жанра. А ведь юридически дело-то было очень даже непростое! Отныне Робер не просто поддерживал врагов графини, но высказался открыто о непризнании решения Филиппа Красивого по первой тяжбе. Письмо графиня Маго немедленно переправила в Париж к Жанне, а оттуда к королевскому двору: пусть, мол, полюбуются, что творит Робер и какие цели он преследует. Одновременно графиня Артуа написала письмо и зятю: мол, посмотри, как Робер отрицает решения твоего столь чтимого отца, которые я, Маго, всегда отстаивала и буду отстаивать. Ну, а вы там уже сам решай, как связался с компанией врагов отца…

Цели графа Робера были куда глубже. Истекал как раз год с того дня, как он обещал королеве представить документы, подтверждающие его права на графство Артуа. Никаких новых бумаг Робер за этот год естественно так и не нашел. Зато ему пришла в голову мысль взять нахрапом несколько замков тетушки и поискать в архивах нужные документы.

Несколько замков Робер захватил за пару недель. Я не знаю, племянник, нашел он или фальсифицировал бумаги, но ему удалось прихватить несколько второстепенных документов. Главным было письмо короля Филиппа Красивого графу Роберу II, что он считает наследником Артуа его сына Филиппа. Письмо оказалось поврежденным от времени, кое-где растеклись чернила. И фраза «его сына Филиппа» превратилась во фразу «его сына Филиппа и его детей». Маго уверяла, что это подделка; племянник — что истина. Я не знаю, Аршамбо, как оно было на самом деле, но подозреваю, что наш лихой молодчик мог и поправить текст.

Другим было письмо Филиппа Артуа графу Бувиллю, первому камергеру Филиппа Красивого. Само по себе оно не содержало ничего нового. Граф Филипп вновь подтверждал, что его первенец от Бланки Бретонской является и его наследником. Не ясно, правда, почему письмо хранилось в замке графини, а не дома у графа Бувилля. Но Робер кричал, что тетушка просто выкрала письмо и поместила его в свои архивы. Однако, главного Робер так и не нашел: завещания деда, что графство Артуа переходит к нему.

Граф Робер бесновался, прохватывая какие-то хозяйственные бумаги. Треть Артуа принадлежала ему, где он дебоширил со своей ордой: бароны охотно насиловали всех девиц и женщин подходящего возраста. Но главных бумаг не было… Во что приводило в уныние и ярость графа Артуа. Он клялся, что достанет их не позднее, чем завтра, но пока никак не получалось. Зато ему пришла, Аршамбо, в голову идея: составить список пропавших бумаг, которые он якобы нашел в замке тетушки. А там что-нибудь придумаем!

Граф Артуа часто действовал под влиянием минуты, Аршамбо!

* * *

Королева? Ах, королева… Да, Аршамбо, у нее были радостные события. Король Иоанн как раз начал нормально ходить, забавно переступая детскими ножкам и волоча тяжелую синюю мантию с белыми лилиями. Утром, запинаясь, он шел в сопровождении Эделины (больше королева мало кому доверяла) к маме. Королева Клеменция, души не чуявшаяся в единственном ребенке, сразу брала на руки сына, осыпала его поцелуями и сама поправляла волосы. Затем брала за руку и, счастливая, вела с собой в капеллу, что-то с улыбкой лопоча по дороге. Королева считала очень важным сделать сына хорошим христианином, сама учила его молитве и сама, словно обычная мама, читала ему вслух жития святых.

Ну, конечно, Аршамбо, конечно: в Венсенне была буря. Самая настоящая. Королева созывала то Регентский, то Малый королевский совет. Милль де Нуйае слал проклятия в адрес Робера, сорвавшего мирный процесс. Филипп Пуатье со вздохом не понимал, какая нужда заставила их кузена возобновлять заткхшую войну. Валуа тоже был не слишком доволен, что Робер такую устроил смуту без согласия с ним. Правда, королева, благодарная кузену-буяну за жизнь ребенка и свою власть и слышать не хотела о наказании графа Артуа. Наоборот, она велела зачитать письмо Робера на Малом совете, и в своей ласковой, хоть и туманной речи, намекнула, что хотела бы разобраться, почему восстала знать Артуа.

— Дайте мне приказ, Государыня, только один приказ, и я быстро наведу порядок в Артуа, — говорил коннетабль, с недавних пор весьма уважавший вдову Сварливого. — Я быстро наведу порядок в тех краях, угомоню обоих буянов: и тетю, и племянника.

— Пока, дорогой Гоше, концентрируйте силы на границе, — мягко улыбнулась королева. — Я все-таки хочу попробовать уладить дело миром, а ваша армия нам нужна для давления на Артуа.

Тем не менее, королева подписала указ о мобилизации и переброски войск к границам Артуа. Филипп Пуатье уговорил любовницу провести еще несколько полезных мер: встретиться с баронами Шампани, подтвердив их лояльность короне, и написать письмо графу Фландрийскому о готовности начать мирные переговоры. Королева, для которой сейчас не было ничего важнее обожаемого сына, охотно дала Филиппу полномочия на эти меры. В суматохе она не заметила недовольство графа Валуа: императору Констанипольскому не слишком нравилось, что Филипп Пуатье получает почти регентские функции.

Ситуация стала, Аршамбо, тем более сложной, что возник вопрос о статусе Гиэни. Король Эдуард II был его герцогом, и Королева Клеменция написала ему письмо, что необходимо как-то решить этот сложный вопрос. Эдуард ответил, что он принесёт присягу только после совершеннолетия короля Иоанна и начала его самостоятельного правления. Но таким образом Гиэнь (пусть и временн) выходила из ленной зависимости от Французской короны. Королева Клеменция по Совету Филиппа Пуатье написала об этом казусе Эдуарду. Стороны решили, что весной Королева Изабелла приедет на переговоры в Париж, дабы найти компромисс.

Были, конечно, и хорошие новости. Бургунды, наблюдая за концентрацией сил коннетаблем, не решались вмешаться в конфликт. Маго слала гневные письма герцогу Эду, что тот нарушает их секретный протокол. Герцогиня Агнесса, ненавидящая Валуа и его Анжуйскую племянницу за отстранение от трона Жанны Наваррской, требовала от сына жестких действий. Зато Филипп сумел организовать переговоры с Эдом, который как раз ожидал совершеннолетия его дочери Жанны. Филипп прозрачно намекал Эду на возможность отторжения от Франции Наварры и воцарения там Бургундской династии. Надо, мол, только отойти от прямой поддержки Маго: на стороне королевы Эд получит куда больше.

Никогда я не одобрял Наваррскую комбинацию, Аршамбо! Королевство не станет крепче, если отрезать от него одну опору. Ведь если Жанна достойна править Наваррой, то почему она не достойна править Францией? Филипп практически подтвердил ее законное рождение. А раз так, то герцог Эд требовал провозгласить Жанну наследницей брата. Что опять-таки не нравилось Его Высочесиву Валуа. Тот как раз начал доказывать Клеменции, что Жанна незаконнорожденная и находил кучу аргументов.

Робер, между тем, распоясался в графстве Артуа, как на вражеской территории, и вел опасную, дикую, лихорадочную жизнь. Он наслаждался тем, что при его приближении все трепещет, но не замечал, что сеет вокруг себя ненависть. Слишком много «людей графини»? повешенных на первом попавшемся суку, слишком много обезглавленных под радостное ржанье его приспешников, слишком много испорченных девушек, на чьей нежной коже сохранились царапины от медных кольчуг, слишком много пожаров отмечало его победоносный путь. Долго это не могло продолжаться, и под Рождество королева провела совещание с Валуа и Филиппом Пуатье. О наказании Робера не шло и речи, но королева требовала принудить стороны к началу немедленных переговоров.

— Благодарю вас, племянница, — кивнул Валуа. — Вы знаете, что я, как и вы, очень люблю Робера, хотя и считаю этот его мятеж откровенной глупостью.

— Я тоже, — вздохнула Клеменция. — Ну какая нужда была ему сейчас устраивать мятеж? Филипп, — ласково улыбнулась она, — вы должны помочь Роберу, который сделал нам столько добра!

Филипп Пуатье во время всего разговора сокрушенно поднимал глаза к потолку, но, поймав взгляд королевы, сразу расцвёл и расправил плечи.

— Я вижу только один выход. Хорошо бы восставшие бароны Артуа создали официально Лигу и выбрали Робера ее главой.

— Они это сделали уже и так, — удивился Валуа.

— Не совсем. Именно официально. Провели бы подобие ассамблеи в каком-то замке в присутствие местного аббата и написали вам, дядя, письмо с уведомлением о создании лиги. Тогда наш кузен Робер автоматически становится субъектом переговоров в Артуа.

— Добрый совет… — воспарял Валуа. — Напишу завтра же письмо Роберу.

— И хорошо бы наш кузен, дядюшка, принял королевского посланника, а не ограбил его со своими баронами, — продолжал Филипп. — Тогда можно будет спокойно организовывать мирный процесс в Артуа. И теперь уже решать вопросы нельзя будет без Робера… Я вижу тут только один подводный камень…

Валуа с интересом посмотрел на племянника.

— Теперь у нашего кузена нет обратного пути, — продолжал Филипп. — Теперь ему придётся по окончанию войны начинать новую тяжбу с Маго…

— Робер начнёт, начнёт… — подтвердил Валуа. — Я напишу ему об этом…

— Нужны какие-то весомые бумаги, дядя, — Филипп задумчиво посмотрел на огонь в камине, где пылала целая сосна. — Может, найдёт какие-то бумаги деда или отца в свою пользу, — показал граф Пуатье свою осведомленность. — Тогда это будет что-то весомое, а не пшик. А то ведь его брачный контракт Филиппа Артуа с Бланкой Бретонкой мессир Милль разнесёт в пух и прах.

— Вы имеете на мессира Милля влияние, племянник… — надулся Валуа.

— Ну не такое, чтобы заставить его отречься от своих показаний, дядя. К тому же его любой легист в споре разделает под орех.

— Легисты, легисты… Как же мой покойный брат раскормил эту братию… — недовольно проворчал Валуа.

— И ещё, дядя: напишите Роберу, дабы он не вздумал сообщать это своего другу, вашему сыну Филиппу. Его жена… Ну, а наша армия отойдёт как только…

— Нет! — неожиданно поднялась королева.

Валуа и Филипп разом замолчали. В Клеменции проснулся страх вдовы и матери, которой Маго уже доставила лютую боль, убив мужа, а теперь угрожала отнять ребёнка — смысл ее жизни. Угрожала или нет — сказать не берусь, Аршамбо, но королеве казалось, что это так…

— Никогда! — твёрдо сказала Клеменция, хотя такая интонация всегда шла вразрез с ее нежным певучим голосом. — Никогда! Наша армия должна как дамоклов меч постоянно нависать над Маго. Эта мятежница должна знать: при любом неповиновении я на следующий день введу войска в Артуа!

Граф Пуатье посмотрел на неё с нежностью и восхищением: Клеменция, похоже, становилась, наконец, настоящей королевой.

— Филипп, дорогой мой брат, — ласково улыбнулась Клеменция. — Донесите, пожалуйста, до сведения вашей супруги…

Граф Пуатье дёрнул головой, словно удивился, что у него, кажется, есть жена.

— Так вот, Филипп, — наградила его Клеменция ласковым взглядом синих «озерных» глаз, как называл их сам Филипп. — Пусть Жанна, ваша супруга, передаст графине Маго мои последние условия. Первое — подписание полного текста мирного соглашения, выработанного моим мужем, покойным королем Людовиком, — перекрестилась королева. — Второе — подписание декларации с кузеном Робером о начале переговоров о ситуации в Артуа в соответствии с условиями его письма. В противном случае я не намерена повторять ошибку моего покойного супруга, светлой души, и на следующий день после отказа… — ее голос стал строгим, — я прикажу мессиру Гоше ввести войска в Артуа!

Это только кажется, Аршамбо, что нежная краснеющая принцесса не может стать сильной королевой. Каждая королева когда-то была мечтательной принцессой…

— И доведите, пожалуйста, до ее сведения, что на сей раз я действительно не пугаю! — показала она пальцем на белую панель над камином.

— Хорошо, сестра моя! — поклонился Филипп Пуатье, счастливо глядя ей в глаза. — Но я бы удалил из него только одну статью: относительно невозможности проживания в Артуа многочисленной родни д’Ирсонов.

— Но, племянник! — Возмутился Валуа. — В тексте соглашения ведь сказано…

— А вы предпочитаете, дядя, чтобы это семейство разбрелось по всей Франции и сеяло смуту? — Поморщился Филипп. — Вы только представьте, что произойдет, если их выгнать из Артуа. Они расползутся, как тараканы, поднимая на мятеж бургундцев, бретонцев, наваррцев, а, может, и англичан, — понизил он голос. — Нам же лучше, что они сидят в Артуа, как крысы в норе.

— Пожалуй, пожалуй… — пробормотал Валуа уже более миролюбиво.

— Я бы наоборот изменил этот пункт соглашения, дядя, специально вписав в него, чтобы д' Ирсоны не смели покидать Артуа до окончания процесса над мэтром Тьерри без специальных пропусков.

— Я изменю… — улыбнулась Клемнция.

— Прибется Вам, племянница, всё же поехать в Париж, во дворец Ситэ, — сказал Валуа. — Прием официальных делегаций возможен только там.

— Хорошо… — вздохнула королева. — Но сына я не позволю вывести из Венесена… — твердо сказала он.

Не знаю почему, Аршамбо, но королева Коеменция терпеть не могла дворец Ситэ в Париже. Он со времен ее приезда во Францию уже три года стоял почти за колоченным и изрядно запустел. Зря только Филипп Красивый возвел такое великое строение. Тем более, что и король Иоанн там почти не бывает, а живет, как Вы сами знаете, в Венсене.

Ф Филипп, во дворце Ситэ в Париже очень холодно и страшно… — прошептала Клеменция, подойдя к нему, когда Валуа вышел из зала. — Я не могу там спать одна… — чуть покраснела она и стыдливо потупила глаза.

Граф Пуатье не сказал ни слова, а, оглянувшись, быстро ласково обнял королеву. Клеменция, словно извиняясь за свою твердость, положила голову ему на плечо, и Филипп словно улетел в небо, зарывшись в ее длинных золотых волосах.

* * *

Домой граф Пуатье пришёл мрачнее тучи. В последнее время он сильно отдалил от себя супругу Жанну. Знаете, Аршамбо, мне честно ее даже жаль. Отсидела в монастыре Дурдан, подарила графу Филиппу сына, тот вскоре умер, а сердце мужа завоевала другая. Она во всем превосходила несчастную Жанну, и та казалась простушкой на фоне сияющей королевы. Это очень тяжело, племянник, понимать, что ты всегда вечно вторая. Филипп не обижал жену, но стал с ней холодным и чужим.

Граф Пуатье был настолько влюблен, что уже потерял осторожность. Королева за верную службу подарила любовнику тот самый свой портрет кисти Одеризи, который он писал для Людовика X. Филипп повесил его в своём кабинете, и вечерам, говорят, писал лирические лэ о государыни. Что что, вы удивляетесь, Аршамбо? Вы думали, стихи о красоте королевы Клеменции писали бродячие поэты? Разочарую вас, большинство из них принадлежат перу графа Пуатье. Ну, как графиня Мария Шампанская стала поэтом Марией Французской…

Сегодня граф Пуатье обедал с женой. Хотя не сомневаюсь, Аршамбо, что он мысленно был весь в Венсенне с королевой. Ему предстояла непростая миссия, и он начал проявлять дипломатические таланты.

— Жанна, душенька моя, вам все же придётся повлиять на вашу матушку и побудить ее подписать новое соглашение.

Жанна, разумеется, стала отнекиваться, что никогда ее матушка не признает Робера Артуа участником переговоров и не согласится отстранить Тьерри д’Ирсона до окончания следствия.

— Соглашение хуже, чем при Людовике, дорогой мой супруг, — печально сказала она. — А матушка так рассчитывала на ваше заступничество…

— Я сделал все, что мог, — развёл руками Филипп. — Но государыня настроена слишком решительно… Я и так убрал пункт о запрете родни мэтра Тьерри жить в Артуа до окончания следствия.

— Жанна, поймите, — холодно продолжал Филипп, — это соглашение последний шанс для вашей матушки. Если она откажется, Королева начнёт ввод войск в Артуа и объявит его в состоянии мятежа. Зачем это вашей матушки, да и вам в том числе? Переговоры — единственное спасение, но без подписания соглашения Королева на них не пойдёт.

И вот здесь Жанна Пуатье совершила ошибку, племянник. Возможно роковую

— Матушка ожидала, что со смертью короля Людовика все переменится.

— Вот это, дорогая, говорить не стоит, — назидательно заметил Филипп. — И так вокруг все шепчутся о причастности вашей матушки к смерти моего брата.

Я не знаю, Аршамбо, зачем Жанна решилась раскрыть Филиппу тайну смерти Людовика X. Думаю, по просьбе матери, которая попыталась таким образом шантадировать зятя и получить его поддержку.Один раз Маго уже предложила ему сделку: вы возвращаете Жанну, а я помогаю вам стать королем. Возможно, что-то похожее она хотела провернуть и здесь.

— Филипп…- прошептала Жанна. — У моей матушки было безвыходное положение… Людовик почти отобрал у неё Артуа, чтобы передать его негодяяю Роберу. Только смерть Людовика, — наклоняла она голову, — могла ее спасти.

Филипп ничего не ответил, а молча подошёл к двери и закрыл ее.

— Так это правда, Жанна? — Холодно спросил он. — Это правда: то, о чем шепчется все Королевство?

— Филипп, матушка была загнана в угол… И она старалась, хотела помочь вам стать королем. Матушка всегда говорила, что вы созданы править и стали бы куда лучшим королем, чем Людовик, — вздохнула Жанна.

Граф Пуатье ничего не ответил, а задумчиво посмотрел на жену.

— Вы и сейчас, супруг мой, можете стать королем, — продолжала невинно Жанна. — Король, ваш племянник, не особенно крепок здоровьем по слухам… А его наследник — вы.

Филипп Пуатье ничего не отвечал супруге. Какая-то новая работа совершалась в его голове. А работа эта, Аршамбо, была совсем простой. Болезненный младенец, лежащий в колыбели, поймёт со временем то, что не поняла графиня Артуа: в политике время дороже золота. То, что было актуально три года назад, давно неактуально теперь. Умри Иоанн — м регентские функции перейдут к Карлу Валуа. Король умер — да здравствует король!» Но теперь-то будет «Король умер — да здравствует Ассамблея!» А Валуа ни за что не прорастит Филиппа к трону: он коронует при поддержке бургнундцев Жанну Наваррскую, оставшись регентом.

Зато сейчас Филипп обрёл реальную власть и купается в счастье с самой красивой женщиной Европы. Ну, а случись что с Жанной, папа Иоанн XXII может и соединить браком два любящих сердца. Два таких близких ему сердца…

— Не вздумайте сказать об этом кому бы то ни было, Жанна, — сухо сказал Филипп. — А я сегодня же поеду во дворец Ситэ, готовить его для переговоров.

— А что мне написать матушке? — спросила Жанна.

— Напишите ей, душенька, пусть быстрее подписывает соглашение. Это ее последний шанс на сегодня, — кивнул Филипп. — Возможно, что-то удастся смягчить.

Новая работа совершалась в голове графа Пуатье, племянник. И потому, покинув обеденный зал, он срочно написал записку Его Высочесиву Валуа.

Примечание к части

Письмо Робера Маго взято из романа М. Дрюона "Негоже лилиям прясть