Дневник старого панка, или Из прошлого с приветом (джен)

Несмотря на всю ватно-развальную слабость тушки, Андрей был счастлив до кончиков ушей. Ёлки-палки, это что ж получается? Он в приливе чувств втянул кровь, бегущую из носа, назад. Поперхнулся. Расчихался. Но и это настроения не изменило.

Здорово-то как! Написал число в волшебной тетрадочке и возвратился назад? Во времени? Ведь ответил же ему Миха — явно живой. Мёртвый говорить и писать не может. Даже если это анархист. Смерть, она одна для всех. Немыми делает. А тут уж точно не молчание в ответ.

Конечно, никаких объятий и приветов Князь не дождался и в помине — похоже, Мишка с ним снова не знаком. Ну, это дело поправимое, сейчас он ему быстренько ситуевинку прояснит… Главное — живой! С остальным — разберутся. Правда, если так оно дальше пойдёт, то сюжет станет совсем как в Дневниках памяти за вычетом с десятка нюансов, ну да леший с ними. Что-то внутри него скукожилось в ужасе, слабо осознавая, что не первое это отматывание времени и не последнее. Почему не первое? Ну, не могло так быть, чтоб он да с Михой ранее был не знаком. Значит, кто-то уже вмешался, только тут не только Горшок, но и Князь забыл… Знать бы ещё, кто этот кто-то, игравший стрелками часов.

Ладно, оставим Дневники памяти Джиму Керри. У Андрея тут дневничок похлеще. Мистичный… Хоть бери и пиши книгу. К слову, скелет рассказа у него уже в ворде пылился. Но что-то подсказывало — тот вызреть должен, вдруг ещё круче вильнёт. Главное, чтоб Мишка жил… Но вот с этим грозила произойти самая большая загвоздка. Но нет — не думать. Нет тела… А ведь есть оно — в Википедии можно даже прочесть, где похоронен. Приехать, поглядеть на могилку. В энциклопедию сейчас лезть страшно. Дико. Потому и не станет.

Меньше знаешь — крепче спишь. И вообще, живешь и дышишь. Да, именно этим он сейчас и собирался заняться. Может, свободно дышать и петь не выйдет, но хотя бы просто двигаться дальше — это он может. Как и не сдаваться. Горшочек этот, из тетрадки, жить должен. И не только в ней. Но и вообще. Не камнем могильным лежать на дне, а рядом тут крутиться да за незаконно занятое имущество бранить. Вот уж мечты… Но кто сказал, что недостижимые? На миг перед глазами прошмыгнула тень лохматая — прямо как на видео тех, просмотренных им.

Интересно, а это только в тетрадочке у Михи до начала июля время открутилось, или у него здесь тоже? Князев спешно, отгоняя темные точки перед глазами, поспешил проверять. В инет залез то бишь. Нет, у него-то по-прежнему август, значит, только для Горшка повернулось время вспять.

По фиг! Вот реально — по фиг с большой колокольни! Если она тут, конечно, есть… Не видал, вроде. Деревня — не село ж. Ну, вот же, а если нет — тем более. Будет опосля время подумать обо всех странностях и чудесах. И записать в фантастическом для всех нормальных-то людей романе… Может даже графическом, во! Были у него набросочки собственной перепуганной рожи — прям хоть так в комикс вставляй. Ладно, всё будет, когда убедится, что Михаил Юрьевич Горшенев переживет 13 год. Вот так!

Даром время не теряя, в тетрадочке написал то, на что его в предыдущие дни не хватило, но так жаждало из него вырваться: «Ты меня не знаешь, но я тебя знаю! И знаю, что случится! Если не хочешь помереть через пару недель — слушайся меня!»

Ответ не замедлил появиться, кажется, даже сами буквы подпрыгивали взбешенно: «Ты мне чё, угрожаешь? Нос откушу!»

Андрей критическим взглядом окинул ранее написанное предостережение, уже начинающее расплываться, дабы местечко освободить, и мысленно обозвал себя идиотом — это ж надо было с бухты-барахты такую х*йню человеку задвинуть. Экий он обормот! Естественно, Мишка ничего не понял и полез, набычившись, наносить первый удар. Пусть и ручкой. Хорошо, не пером, совсем не Пушкинским.

Как бы его теперь убедить-то… Что Княже не белочка, грызущая золотые шизоидные орешки. И что тетрадку нельзя жечь — проверять магическое творение на огнепрочность не хотелось… А то за то недолгое время, что они общались, Андрюха уяснил одно: собеседник и собутыльник его весьма упрям и горяч. Вот сейчас рогом упрётся и будет на своем стоять. И хрен куда свернёт. Так и помрёт. Снова. Вот зараза!

«Тебя только возможная угроза интересует? Больше ничего? То, что ты в лесной глуши у самой тайги переписываешься с тетрадкой-самопиской совсем не волнует?» — быстро-быстро настрочил в ответ, пока рукопись эту не сожгли. Хотя… Мишка любопытный. Не станет палить, пока не удовлетворит любопытство в полной мере.

«Допустим, — сухо написала в ответ тетрадочка, — и чё?»

Нет, что-то никогда, видимо, не меняется.

Потребовались долгие часы переписки и уговоров, в процессе которых и без того болевшая голова Андрея трещала уже просто по швам, чтобы Горшок, наконец, поверил ему. Не до конца, вестимо, но хватало, чтоб больше не быковать, а какой-никакой конструктивный разговор поддерживать. По крайней мере, сгинуть нечистому уже не предлагалось.

Большую помощь в этом нелегком деле оказало предложение Князева спрятать что-то на участке да местечко ему сообщить, чтоб опять, лопатой помахивая, откопать, да в подробностях сей предмет Горшеневу описать. И как вы уже, наверное, догадываетесь, что-то в жизни никогда не меняется. Бой с крапивой, дубль два! Участок-то заросший был, и надо было Горшку выбрать не прежнее местечко, где крапива уже была повержена, а новое, неисхоженное мачете. На этот раз Андрей управлялся с этим предметом куда как лучше, потому как додумался сперва заточить… Точильный камень на него в сарае едва ли не прыгнул под аккомпанемент из звонкой трели Сойки. В результате подробно описанная и распитая бутылка выдержанного пойла проложила дороженьку к реке понимания.

На сей раз Андрей был максимально собран и решителен! В прошлой попытке он не решился сообщить Горшку о скорой кончине, в этой — брал быка за рога, и уже более обстоятельно вывалил инфу почти сразу же, как Мишка стал ему немного доверять. Проводят же шоковую терапию болезным? Способ действенный — может, и его Михе поможет. Осознает, что не пустая угроза это и пугачка, а факт, который скоро свершится, если кто-то не пошевелится и бухать не прекратит, перебравшись из деревни глухой туда, куда скорая быстрее, чем за час, приезжает. Хотя и это не гарантия. Совсем нет. Обследование нужно, лечение, а не отсиживание задницы среди бутылок.

Нужный эффект, правда, достигнут не был. Сперва Горшок загасился совсем, да так, что Андрей перепугался — как бы от новостей таких Мишка раньше времени в ящик не сыграл. Ну, там, сердце, все дела. А когда Горшенёв вновь объявился, то, увы, решительно не был настроен ни на борьбу, ни на лечение, как тщетно уговаривал его Князев. Казалось, знание о скорой кончине заставило его совсем пасть духом и лапки сложить. Типа чего метаться — чему быть, того не миновать, забей. Ещё и задвигал, что и так прожил больше, чем можно было ожидать.

Князя это вымораживало до оторопи. Ну, как так можно, бл*дь?! Ему ж и сорока нет… Это ж не старость. Совсем ведь нет! А Мишка взял и сдался, кажется, только пуще прежнего забухал, ибо ему теперь водка не во вред. Ну и бред!

Общение, правда, не прекратил, что подпитывало надежды. Более того — и в этот раз ему явно нравилось переписываться с Андро — как часто стал называть его в своих записях Горшок. К тому же и в общих темах Андрей теперь разбирался лучше. Особенно, мать её за Махно, в анархии.

Словом, Князев верил, что можно взять верную ноту и исправить ошибку, войти заново в ту же реку и так далее. Короче, Мишку надо было спасать, и он продолжал писать, уговаривать и так далее. Мало ли — упрямства и ему было не занимать. Ведь не зря ж ему второй шанс дали?

Шанс не шанс, но чуда не случилось. Если больной хочет жить — медицина бессильна, а здесь, видимо, и не хотел. Иначе б не забился в эту дыру… Зачем? Не писал ведь тут Горшенёв ничерта — сам в дневнике в записях, не исчезавших никогда, жаловался, что неписец, что всюду дно. И даже Князю при всём старании и даже, кажется, одной написанной и присланной ему в виде нот (ну, ты там гитарку отрой, очисти и поучись — авось сумеешь наиграть, ё-моё!) песне — не вышло.

Миха, правда, успешно преодолел прежнюю роковую отметку 13 июля, даже 26-е прошёл — в этот день Андрей едва не поседел. Даже неохотно начал задумываться о походе к врачам… Ну, раз уж не мрёт никак. А качество жизни этой оставляло желать лучшего, видимо. Соглашался тот, что попробовать это как-то улучшить можно.

Только вот так и не сподобился осуществить сдачу врачам с повинной. Тетрадка замолчала 7 августа. Андрей больше не медлил — сразу же полез в википедию. Подтвердил, выдохнул и попробовал прежний трюк провернуть — снова написал под той самой записью. На этот раз взял ещё на неделю раньше под истеричный вопль птички-Сойки. И в этот раз ему знатно прих**вило: кроме крови из носа, та потекла и из ушей пуще прежнего, спасибо, не из глаз… Мало этого — так ещё и отключился, кажись, на пару секунд. Птичка в окно клювиком бесперебойно стучала, но замолкла, точно осознав, что звуками этими башку его сильнее раздирает. Ну не чудеса ли, а?!

Но тщетны мольбы и напрасны попытки — почему-то подумалось ему, когда и эта новая возможность весьма схожим образом провалилась. И снова в день рождения Горшка. Даже не отодвинул в этот раз, хотя пообщались на неделю дальше. Предел этого, потасканного непростой житухой организма?

Нет, Андрей отказывался верить. За эти месяцы — он сам знатно поизносился, похудел, хотя до этого ходил в качалку три года и вес всё равно стоял на одном уровне. А тут на те. Заказы он выполнял вовремя, но, кажется, происходящее оставило отпечаток и на творчестве, потому что один из тех, с кем он работал дольше всех позвонил и сначала деликатно, а потом прямо в лоб спросил: всё ли у него в порядке? А в самом деле… Если трезво окинуть происходящее — Князев помешался, но остановиться не мог… Это общение с Мишкой — уверен был, что ничего более правильного в жизни случиться не могло. Вот так вот, странно и чудаковато.

Потому, когда перенос ещё на неделю дальше не отодвинул дату смерти ни на день — не сдался. Ничего, упорства ему не занимать. Закусив губу — голова болела неимоверно, до тошноты, кровь уже просто струйкой шла, глаза жгло, видать сейчас и из них капать начнёт — стал выписывать новое послание, с новой датой. В этот раз решил не мелочиться, а сразу же в март ухнуть. И пусть далеко от знакомства с Михой, может, он даже и в домике лесном не осел, но волшебная тетрадочка, почти книга по толщине, если б сообщения не исчезали, позволяет в любой год махнуть. Чем раньше начнёт, тем скорее спасёт. Вообще спасёт, а не поглядит хмуро в очередной раз на статью в Википедии.

Однако, планы эти явно шли в разрез с реальностью. Даже не успел дописать толком число — свалился. В прямом смысле. Со стула — а пол не мешало бы и помыть… Гаснущим сознанием увидел влетевшую в окно птичку — вроде, примета плохая… Но не в том соль — увидел Андрей сойку-спутницу, на лету трансформирующуюся во что-то иное. В человека… Женщину. Голую причем. Красивую. Отлично, Князев, больной мозг забористые глюки подвёз. Сначала дневник болтливый, теперь голая дамочка зачётная, в ореоле вороха перьев, завораживающее медленно опускающихся на пол… Сознание, не в силах выносить такие выверты, окончательно померкло.

Пробуждение было не из приятных — вот как во время гриппа, всё отваливается: лапы, хвост, голова… И есть почему-то хотелось страшно. Хорошо, вчера в город смотался — затарил холодильник под завязку. Сейчас главное — доползти!

Так-с, на кровати лежит, так что либо сам дополз в бессознательном состоянии, либо у него и с памятью проблемы появились, что маловероятно, либо помог кто-то. Обвёл взглядом комнату и чуть не подпрыгнул на месте, обнаружив, что его холостяцкая обитель уже не такая берлога.

А вот и помощница — женщина ( та самая, красивая, кстати! И не голая, как привиделось… Хотя, может, и не привиделось — нацепила-то незнакомка его футболку и джинсы!), тёмноволосая, тёмноглазая — его типаж. Сидит за столом и неотрывно буравит взглядом. До разума постепенно дошло — это же та самая… Сойка.

Оборотень? Мозг усмехнулся, да ну… Скорее уж, кто-то из сестричек-певчих: Сирин, Алконост, Гамаюн! Ну, не Гарпия ж какая… Как вообще можно назвать человекоптичье превращение? А ведь подозревал же, что непростая птичка… И вот подтверждение. Не одними престарелыми панками из тетрадочек полнится Земля. Может, и другие интереснейшие ужасы реальны. Призраки там, зомби. Ну вот, приплыли… Хоть и жутко, но жутко любопытно! Аж зудеть внутри начало, как чего-нибудь написать.

Андрей, вообще, удивлялся себе: тут бы надо молитвы читать (если б знал!), да чем-то отмахиваться от таких пришельцев симпатичных (кадила у него тоже нет!), либо ноги делать, так, чтоб пятки сверкали. А он вместо этого раздумывает как это существо половчее назвать. Ну, к слову, убежать всё равно б не смог — разве что уползти, но это смешно как-то. Мужика, пусть и раненного (в какое место интересно?), не достойно. Про молитвы — понятно уже, а отмахиваться — тоже нечем. Под рукой только недогрызенное яблоко, но им кидаться — только дамочку на смех пробивать. Или злить.

— Зря я всё это сделала, — меж тем сказала его неожиданная гостья, указывая на тетрадочку. — Убьёшься ты с ней.

— О, ни здрасьте, ни будем знакомы, — хмыкнул Князев, чуть приободряясь. Жив же, и органы детородные на месте — стало быть убивать его сирена не думает пока, наоборот, беспокоится. — Сразу к делу. Так это я вам обязан прекрасным развлечением? — покосился на заветную тетрадку как-то с опаской. А ну как ещё отнимет и он никогда больше с Мишкой не попереписывается… Да ну на хрен! — Почему именно я?

Не то чтобы он против был, очень даже за — такой вот он мазохист закоренелый, но напрасные усилия выматывали дико.

— Есть такие моменты, Князев, — женщина отвела взгляд, вздохнула, да и начала сначала: — Было ли у тебя ощущение, что ищешь кого-то и не можешь найти? Ну, вот должен быть кто-то, кого встретишь, сразу поймешь, что это твой человек.

— Ну, допустим, — о, уже как Горшок заговорил. Нахватался, с кем поведёшься… Главное, в этом домике не помереть. — И че?

— Вот и представь, — горько усмехнулась бывшая птичка, словно бы нахохлившись вся, — вы с Мишкой именно такие, свои люди. Просто разминулись во времени. А я… — она снова как-то странно замолчала, тщательно подбирая слова, — хотела несправедливость эту устранить. Вот теперь понимаю, зря. Не выдержишь ты, и сам загнёшься. Поэтому прекрати, прошу тебя! — посмотрела почти умоляюще. — Живи, счастлив будь, его забудь!

— А это уж не тебе решать, как там тебя, кстати? — возмутился Андрей, кряхтя, поднимаясь с постели, — сам разберусь и с тетрадкой, и с Горшком.

— Агата, — недоделанная сирена вздохнула, — ты на себя в зеркало-то глянь, волшебник-недоучка.

Решив, что это резонно, Князев, превозмогая слабость, потащился на кухоньку, где над рукомойником висело небольшое зеркальце. Ну, обычная рожа — ну, бледноват, в кровище весь. Ну, да, синячищи под глазами, подчеркивающие синеву глаз, во!

Так, а это вот что? Волоски беловатые. И много! Седина, бл*ть? Ничего себе — за пару часов отрастить первые признаки неотвратимо надвигающейся старости.

— Плата это, — рядом появилось отражение этой самой Агаты-сойки, что подошла неслышно, будто в самом деле птичка, — за игру со временем. Да ты уже, наверняка, и сам всё понял… — поджав губы, покачала головой. — Чем дальше мотнёшь, тем больше сил и лет заберут у тебя. Надо ли тебе это, если… — помедлила, — Мишу всё равно не спасти, видимо. Не в 13-м. Слишком запущены болезни — что ни делай, износ нельзя перекрыть, когда отказывает всё.

— А в каком? — спросил Андрей, отодвигаясь от зеркала да открывая холодильник (есть-то, несмотря на новости, хотелось дико, раз уж приперся на кухню, можно и удовлетворить потребность). — Будешь? — поинтересовался и, вспоминая о правилах гостеприимства, протянул ей контейнер с салатом, а затем как-то чуть стушевано пояснил: — Купил вчера оливьеху в городе, вроде как ещё не испортился.

— Салатик? — Агата вдруг начала смеяться, не то нервно, не то действительно от радости какой, с придыханием таким, будто её истерика легкая душила. Глядя сейчас на неё, Князеву отчего-то подумалось, что такое вот состояние совсем птице гордой этой не идёт. Не в смысле смех — тот очень шёл, а нервы все эти и боль застарелая, но, судя по виду, вновь обострившаяся. — Кто б знал… — почти всхлипнула она, глядя на примирительно протянутый контейнер так, словно ожидая, что тот сейчас взмоет в воздух и окажется у неё на лице, голове... А вот откуда это уже в голове у Андрея, м-м?

Салат остался в контейнере, подозрения в голове, а Сойка-оливьешница, отсмеявшись, серьёзно сказала:

— Ну, может быть, году в 2011 можно было б и спасти. Пока не запустил болезнь, пока процесс не стал необратимым. Мне б это раньше понять, — вздохнула удрученно. — Просчиталась я.

Но Князев охов-ахов, вздохов (если б не последние — про секас бы подумал!) не слушал а, схватив отвергнутую плошку с салатом, поспешил обратно в комнату. Самое главное он услышал, вот и бежал к цели, на ходу заправляясь калориями. Кажется, силы ему понадобятся... Только надо сгруппироваться в этот раз при падении, во! В идеале на кровати написать, но на сей раз за ним был хвост. Птичий! Пришлось забыть о безопасности.

— Что ты делаешь? — удивилась Агата, когда он поспешно открыл тетрадку и лихорадочно вписал туда новую запись, с новой датой, раньше чем та успела его остановить. Заостренные коготки царапнули по плечу: — Июнь 2011? Андрей, это бесполезно, не было у него тогда тетрадки!

Она внезапно прервалась и схватилась за голову, отпуская его:

— Но я помню эту запись… Хотя этого и не было. Словно только что родилось это воспоминание, — посмотрела в недоумении и прошептала обомлело: — Я её увидела и отнесла тетрадь Мишке раньше, правда, припрятав, чтоб после моего ухода только нашёл, потому что иначе мог бы и заупрямиться — не взять. Я три года доверие его зарабатывала, а тут... Ещё не успела.

— Бесполезно, говоришь? — победно уставился на неё Князев, а потом всё же рухнул без сил, но с чувством триумфа. Может, и не полного — всё же не гарантировало это Горшку шанс на жизнь сто пудовый, но... Делать невозможное, вопреки всяким птицам певчим, ему понравилось.