Запертое Детство (джен)

The Telegraph

«Сандинисты возвращаются: Партизаны атакуют базы США в джунглях Никарагуа»

Манагуа, 21 июня. Морпехи потеряли 23 бойца за неделю. Белый дом рассматривает ввод дополнительных сил.

— Подъем! Вставай, мальчишка!

Гарри оторвался от газеты и потянулся. Тетя Петуния.

— Живо! — раздался ее недовольный голос.

Он услышал, как сковородка шлепнулась на плиту. Глаза застилала сонная пелена, Гарри потянулся и принялся натягивать обувь. Этой ночью ему ничего не снилось, как, впрочем, практически всегда. Мальчик застонал, вспомнив какой сегодня день.

День рождения Дадли — просто чудесно! Вероятность того, что его накажут в неидеальности этого дня равна единице.

— Шевелись! Бекон не должен подгореть! — рявкнула Петуния, когда Гарри появился на кухне.

Гарри подавил зевок, закусив губу.

— Что?!

— Ничего, тетя Петуния.

Гарри стряхнул паучка, прицепившегося к его рукаву, и огляделся. Подарки для Дадли занимали все свободное пространство. Это были: компьютер, телевизор, велосипед и еще куча всего, что толстяк сломает уже через неделю. Гарри бесшумно прошел к плите, его поношенная, доставшаяся от кузена одежда, которую он носил в доме №4, только помогала растворяться.

Дядя Вернон вошел, багровея уже от одного его вида. Это было так же привычно, как и безупречная чистота в доме.

— Причешись! — лениво буркнул он, не до конца проснувшись.

— Да, дядя Вернон, — ответил Гарри. Его волосы торчали — они всегда торчали, несмотря на частые стрижки, потому последние полгода тетя не тратилась на такую ерунду. Еще немного и мальчик сможет посоперничать в длине волос с The Beatles.

Дадли ввалился на кухню, копируя отцовскую походку и водянисто-злобный взгляд. Петуния заворковала про ангелочка и принялась тискать именинника. Гарри же принялся расставлять тарелки, всеми силами стараясь не задеть подарки.

Кузен принялся считать подарки и бормотать что-то. Внезапно лицо его налилось кровью.

— Двадцать семь! Это на один меньше, чем в прошлом году! — голос стал визгливым, опасным. Приступ ярости был близок, и Гарри ускорил поедание каши, без интереса наблюдая, как дядя и тетя поддаются на такую простую уловку кузена. Дадли еще не пустил ни единой слезы, а два дополнительных подарка были уже обещаны. Н-да... если бы Гарри сказал, что ему что-то не нравится, у него бы это просто отняли.

— Марш на улицу, мальчишка, чтобы вернулся через полчаса! И не прикасайся к моим цветам! — сказала миссис Дурсль и сверкнула глазами, когда речь зашла о ее саде. Гарри сдержался, чтобы не ухмыльнуться.

Все началось пять лет назад. Тетя Петуния, постепенно взваливая на него все больше обязанностей, отправила его разрыхлить почву для ее садика. Казалось бы, довольно простое дело. Но удивительным было то, что растения очень быстро погибали после контакта с Гарри, мальчик иногда даже пользовался этой своей особенностью, чтобы отомстить Дурслям.

— Да, тетя Петуния, — сказал он и вышел на улицу.

Гарри разлегся под окном и с наслаждением слушал вопли «образцовой» семейки. Дадли был, мягко говоря, не доволен тем, что Гарри ехал с ними в зоопарк. А все потому, что миссис Фигг была мертва и никак не могла взять его к себе. Мальчик сморщился, вспомнив запах, стоявший у старухи в доме. Сестра дяди Вернона и подруги тети уехали в отпуск, потому у кузена не было шансов в споре. Дурсли слишком боялись оставлять его одного, опасаясь, что от дома останутся лишь руины. В целом, он мог бы это устроить, но в приют⁽¹⁾ ему не слишком хотелось. Оставлять в машине его не хотели по той же причине, ведь дядя только-только купил новую машину спустя целых семь лет! А потому через десять минут после приезда Пирса, Гарри впервые ехал в зоопарк.

Всю дорогу дядя привычно жаловался на работу, банк, Гарри, Лейбористов и грезил возвращением Консерваторов в следующем году. Гарри разглядывал улицы, отмечая краем глаза движения Пирса и Дадли.

Воскресенье выдалось солнечным, и в зоопарке было полно людей. Дадли и Пирс получили шоколадное мороженое. Гарри — лимонный лед, но лишь потому, что Дурсли не успели его оттащить от прилавка. Он лизал лед, наблюдая за гориллой, которая казалась ему куда умнее кузена. Дурсли ушли куда-то вперед, и мальчик мог немного расслабиться.

После обеда они отправились в террариум. В нем стояла прохлада и полумрак. Дадли и Пирс рвались к ядовитым змеям. Гарри внимательно разглядывал таблички: вид, опасность, возраст. Тетя Петуния явно недолюбливала этих существ, а вот Гарри они нравились. Нет, Гарри абсолютно точно обожал змей! А все потому, что он умел с ними разговаривать.

Когда мальчик впервые вспомнил о разговоре с ужом на пустыре, он решил, что это был всего лишь сон. Однако с наступлением весны на том пустыре он часто встречал этих скользких рептилий. Гарри обнаружил, что действительно может разговаривать с ними, они рассказывали различные истории об охоте, холодной зиме и о том, как двуногие мешают им жить. Гарри (или «Говорящий» как его называли змеи) в этот список, к своему счастью, не входил.

Гарри перевел взгляд направо. Там Дадли тыкал носом в стекло и требовательно произносил: «Просыпайся!» Но удаву явно было не до двуногих. Даже стучащий дядя Вернон не смог его разбудить, и кузен заныл в своей обычной манере: «Скучно!» Простояв еще минуту у стекла, видимо надеясь на чудо, Дадли отправился в сторону аквариума с аллигаторами.

Гарри занял вакантное место у стекла. Огромная змея. Опасная, но одинокая и запертая в клетке.

Змея открыла глаза, подняла голову и неожиданно подмигнула. Гарри почти не удивился: одна змея на пустыре тоже заранее знала, что он «Говорящий». Он огляделся и подмигнул в ответ.

Змея двинула головой в сторону удаляющихся Дурслей. Закатила глаза, словно говоря: «Это каждый день».

— Понимаю, — тихо пробормотал Гарри, оценивая толщину стекла. — Должно надоедать. Ты ядовитая?

Змея замотала головой. И указала на табличку, на которой было написано, что этот удав не ядовитый.

— Да, глупо с моей стороны, — пробормотал Гарри.

В этот самый миг за спиной Гарри раздался истошный крик Пирса, Гарри и змея подпрыгнули от неожиданности.

— ДАДЛИ! СЮДА! ЗМЕЯ ДЕЛАЕТ... ШТУКИ!

Дадли ввалился, отшвырнул Гарри локтем в ребра. Гарри упал на бетон, чувствуя, как начинает клокотать ярость. Ему захотелось, чтобы стекло исчезло, вдвоем они точно проучат этих ублюдков, раз Пирс с Дадли позабыли осенний урок. Он сосредоточился на этой мысли, не обращая внимания ни на что другое, как вдруг раздался вопль ужаса. Огромный удав выползал из серпентария, а стекла... как не бывало.

— Проучи их! Напугай как следует! — воскликнул Гарри, встретившись с глазами-бусинками змеи.

Удав остановился, а затем зашипел. И Дадли, и Пирс застыли в ужасе, чем воспользовалась змея. Бросок — боа-констриктор обвился одновременно вокруг обоих мальчишек. Это длилось каких-то пять секунд, но, когда к Дадли и Пирсу подбежали Дурсли с владельцем террариумом, те уже в ужасе плакали, и их трясло. Гарри почувствовал смутное удовлетворение, а змея, проносясь мимо, прошипела: «Бразилия — вот куда я отправлюсь... С-спасибо, Повелитель...»

Владелец террариума был не в лучшем состоянии. Он был весь дерганый и заикался.

— Н-но тут ведь б-было стекло, — непрестанно повторял он. — К-куда исчезло ст-текло?

Директор зоопарка лично поднес тете Петунии чашку крепкого сладкого чая, а дяде явно кое-что покрепче, и без устали рассыпался в извинениях. Пирс и Дадли были так напуганы, что молчали, уставившись в пол с выпученными глазами. Однако утро не могло быть настолько хорошим. В конце поездки обратно, когда Пирс успокоился, то дрожащим голосом произнес:

— Это Поттер ее натравил.

Машина тронулась, выбросив Пирса у его дома. Тишина в салоне была густой, как смог. Вернон вел машину, его пальцы впивались в руль, суставы побелели. Петуния нервно теребила сумочку. Дадли сопел, поглядывая на Гарри с тупой злобой.

Дом на Тисовой улице. Гараж. Машина заглохла. Вернон не сразу выключил зажигание. Он сидел, глядя перед собой, тяжело дыша. Затем, не поворачивая головы, он протянул руку к бардачку. Раздался металлический щелчок, дядя достал плоскую стеклянную фляжку с темной жидкостью — бренди, открутил крышку одним резким движением и залпом осушил половину. Резкий запах спирта заполнил салон. Гарри сидел на заднем сиденье, не шевелясь. Он знал, что сейчас будет. Бесполезно бежать. Бесполезно просить. Будь проклят, чертов Пирс!

— В дом. В чулан. Ждать, — глухо прорычал Вернон, не оборачиваясь. Голос был хриплым от выпитого и подавленной ярости.

Гарри прошел в дом. Темнота чулана обняла его. Он стоял посреди узкого пространства, спина прямая, кулаки сжаты у бедер. Не показывать слабости. Раздались шаги — тяжелые, неуверенные. Дверь чулана распахнулась. Вернон заполнил проем, лицо багровое, глаза мутные, а зрачки — две черные точки ненависти. В руке — тяжелый кожаный ремень, сложенный вдвое.

— Повернись. Спиной, — прошипел он.

Первый удар обрушился со свистом, рассекая кожу огненной полосой. Гарри вжал голову в плечи, зубы сомкнулись так, что челюсти свело. Ни звука. Второй удар — ниже, перекрывая первый. Третий. Вернон дышал тяжело, с хрипом, вкладывая в удары всю ярость. Кожа на спине Гарри вспухала, и мальчик старался не думать о том, что наверняка появятся новые шрамы.

Ремень свистел снова и снова. Боль была огненной волной, накатывающей на сознание. Гарри сосредоточился на трещине в штукатурке перед глазами. Не плакать, не стонать. Никогда. Мальчик смотрел себе под ноги, и только желваки, проступившие на лице, свидетельствовали о том, что он чувствовал боль.

Наконец Вернон остановился, тяжело дыша. Он сунул блестевший ремень за пояс, шагнул к самому лицу Гарри. Запахло перегаром.

— Слушай сюда, паршивец, — голос был низким, хриплым, обжигающе тихим после криков в террариуме. — Еще один твой фокус... Еще одна странность... Один намек на то, что ты ненормальный... — он ткнул толстым пальцем в грудь Гарри, заставляя того отшатнуться к стене. — И ты не выйдешь из этого чулана... до сентября. Понял? До. Сентября. Запомни это.

Он развернулся и вышел, хлопнув дверью. Щелкнул замок. Темнота сомкнулась, густая, как деготь. Гарри стоял неподвижно, слушая, как шаги удаляются наверх. Только когда за дверью в гостиной включился телевизор, он позволил себе пошевелиться. Резкая боль пронзила спину при попытке поднять руку. Он медленно, с трудом, стащил пропитавшуюся чем-то красноватым футболку. Ткань отдиралась от ран с противным, влажным звуком. Каждое движение было пыткой.

Он стоял в темноте, спина пылала. В ушах еще стоял свист ремня и хриплый шепот угрозы: «До сентября...» И тогда ярость, холодная и острая, как лезвие, наконец, прорвала ледяной панцирь равнодушия. Она заполнила его, вытесняя боль и стыд. Он не рыдал. Не сжимал кулаки. Он просто стоял в абсолютной темноте чулана под аккомпанемент далекого смеха из телевизора.

«Не позволяй людям обращаться с тобой как с дерьмом.»

«Однажды я вырасту. Стану сильным. Сильнее вас всех».

Он мысленно обвел взглядом стены чулана, дом, весь жалкий Литтл Уингинг.

«И тогда... тогда я вернусь. За все. За каждый удар. За каждый голодный день. За каждый стыд. За эту клетку».

Гарри медленно опустился на тонкий матрас, стараясь не касаться спиной грубой ткани. Он смотрел в темноту, а его глаза пылали ярким зеленым огнем.

* * *

Дядя Вернон, движимый мстительным порывом, собирался держать Гарри взаперти несколько недель. Но Гарри уже давно перестал быть тем запуганным малышом, которого можно было запереть (в конце концов у него были отмычки). Он просто перестал приходить домой до самого ужина. А когда Вернон, в наказание, перестал давать ему есть, Гарри достал свой тайник с деньгами — плоды воровских «работ». Он покупал себе еду: булочки, фрукты, полноценные блюда в кафе. Теперь его ребра не выпирали так жутко, как раньше. Он все еще был худым, но не походил на узников Дахау, а его рост составлял 4 фута и 7 дюймов, благодаря чему он перестал выглядеть как третьеклассник. Он больше не зависел от Дурслей в самом главном — в пище. Чулан оставался лишь местом для сна и хранения тайников.

Гарри сидел в зарослях и тренировался. После исчезновения стекла в зоопарке он решил научиться это делать со всеми вещами. Ведь довольно полезно уметь заставить исчезнуть нож или пистолет врага или просто подшутить над дядей и испарить его ключи от машины. Поттер фыркнул от этой мысли и снова сосредоточился. Лежащая перед ним тростинка задрожала и бесшумно исчезла. Мальчик победно вскинул кулак. Всего какая-то пара дней, и он научился делать это без приступов ярости. Затем он бросил взгляд на камешки. С более крупными предметами пока не удавалось. Еще трижды повторив упражнение, Гарри переключил свое внимание на несколько небольших камней.

Вдохнув полной грудью, он заставил все пять камешке взлететь силой мысли, а затем принялся ими вращать. Все быстрее и быстрее они вращались вокруг собственной оси, пока мальчик не велел им остановиться. Затем камешки вновь зашевелились, закружились, начали подпрыгивать в хаотичном танце, не синхронно, а каждый сам по себе. Он прикусил губу, чувствуя напряжение в висках, как что-то бурлит внутри него. Но это лишь свидетельствовало о его силе. Такого больше ни у кого не было.

— Гарри? — тихий голос прервал его размышления.

Он вздрогнул, камни с грохотом посыпались на землю. Дейзи стояла на краю зарослей, ее голубые глаза были огромны от изумления и… страха. Гарри почувствовал себя ужасно оттого, что напугал ее сильнее, чем Дадли или Арчи.

— Это… это что, фокус? — прошептала она, делая шаг вперед.

Гарри не шевелился. Он видел в ее глазах надежду на простое объяснение. Но он не знал, как ей объяснить. В голове пронеслись уроки религиоведения, упоминания девочки, что ее дедушка священник. Цитаты из библии. Что если Дейзи решит, что он из тех, кого не сожгли? Или что он одержим дьяволом? Может стоит соврать, что ей показалось?..

— Н-нет, — он увидел, как девочка начала бледнеть, и заговорил быстрее. — Послушай, я просто... просто могу это сделать, хочешь покажу? — неуверенно спросил мальчик и начал подниматься.

Дейзи дернулась. Страх в ее глазах сменился ужасом, почти отвращением. Затем она отшатнулась.

— Мне… мне нужно подумать, — выдохнула она, голос дрожал. — Я… не понимаю…

Она резко развернулась и зашагала прочь, сначала медленно, неуверенно, потом начала ускоряться и перешла на бег, спотыкаясь о мелкие камни. Девочка даже ни разу не обернулась.

«Ты что мне не доверяешь?»

Боль, острая и жгучая, пронзила Гарри. Опять. Снова это случилось с ним. Он ей... А она... Мальчик вскочил, сжав кулаки. Горькая ярость захлестнула его.

— Ну и уходи! — крикнул он ей в спину, голос сорвался на визг. — Ты мне не нужна! Мне никто не нужен!

* * *

Он вернулся на Тисовую улицу поздно и в убийственном настроении. Ярость кипела в нем, холодная и разрушительная. Ненависть черная, всеобъемлющая поднималась из глубин, когда разум раз за разом прокручивал события последнего часа, подобно заевшему граммофону. И разочарование из-за собственной глупости. Они были слишком разные с Дейзи. Гарри был буквально пронизан всем тем, что презирала девочка, но все же поверил, что она может дружить с ним. Все эти эмоции... они словно требовали выхода.

На ужин рассчитывать было бесполезно, но посуду помыть надо было. Не то чтобы он что-то от этого приобретал, но и выслушивать визги тети, от которых уши закладывает, не хотелось.

— А, пожаловал! — зарычал дядя Верно. Возле него стояла пустая бутылка из-под бренди. — Чертов урод! Таким как ты место не в доме, а в конуре! Нет в зоопарке! Или цирке! Ненормальный ублюдок! Всю нашу жизнь отравляет! — он присосался к банке «Лагер»⁽²⁾. — Ну ничего-ничего, в школе имени Святого Брутуса из тебя сделают человека!

Гарри почувствовал, как задрожали пальцы. В Брутус? Его? Он не может так поступить! У него отличные оценки по все предметам, кроме искусства, музыки и физкультуры. Черт возьми, он даже английский и религиоведение сдал на «Отлично», хотя всем своим нутром ненавидел учителей по этим дисциплинам! И у него не было ни единого залета в полицейский участок! Как дядя может отправить его в школу для трудных подростков?!

Дадли, жующий бутерброд с двойной порцией ветчины, тупо замычал в знак согласия. Петуния брезгливо поморщилась, отодвигая тарелку.

— Совершенно неуправляемый. Совсем в мать… — прошипела она, бросив на него взгляд, в котором смешалось ужас, разочарование и презрение.

Гарри замер, чувствуя, что дрожит. Точно так же на него смотрела сегодня Дейзи. Он пытался сдержаться, запереть все эмоции и переживания внутри, как обычно. Кончики пальцев потеплели, он почувствовал, как странные волны тепла начали расходиться по все телу, увидел, как задрожал дом. А потом прогремел взрыв.

Кухонный стол разнесло в щепки, вместе со стульями, осколки посуды и окна разлетелись по всей кухне и гостиной. Затем все вспыхнуло. Все и везде. Стены, потолок, мебель, занавески, газета в руках Вернона, сигара — все мгновенно охватило пульсирующее, синее пламя, от которого веяло холодом. Оно не коптило, не дымило в привычном смысле. Оно пожирало, превращая все в пепел с неестественной скоростью. Крик ужаса Вернона обернулся хрипом. Петуния вскрикнула, отшатываясь от скатерти, поглощаемой пламенем. Дадли завизжал. Только чулан под лестницей остался нетронутым. Островок в море синего огня.

Гарри в ужасе замер, ошеломленный произошедшим. Сердце бешено заколотилось. Но потом инстинкт выживания взял верх над ступором, и Гарри рванул в чулан. Руки, дрожащие не от страха, а от остаточной ярости, нащупали рыхлую половицу. Дневники. Мешочек с деньгами. Кастеты. Он сунул все во внутренние карманы старой куртки, натянул капюшон. Оглянулся на мгновение. Синее пламя лизало стены гостиной, пожирая диван Вернона. Фигуры Дурслей метались, кричали, пытаясь потушить невесть откуда взявшийся огонь на одежде. Никто не смотрел на него. Им никогда не было до него дела.

Гарри выскользнул через черный ход и бросился бежать. Он мчался по темным улицам, не разбирая пути, пока не свалился в кусты на краю парка. Только тогда его настигло. Дрожь. Страшная, леденящая дрожь. Он сжался в комок, пытаясь заглушить рыдания, которые рвались из горла. «Это я… Я сделал это… Они… они сгорят? Умрут?» Картины тюрьмы, решеток, сумасшедшего дома, приюта, еще страшнее Дурслей, мелькали перед глазами. «Меня найдут. Посадят. Или сожгут на костре, как ведьму…» Паника сжимала горло. Он задыхался. Темнота плыла перед глазами.

Когда Гарри перестал всхлипывать, то почувствовал, как стало очень холодно. Сколько он так просидел? Его уже объявили в розыск? Он попытался мыслить трезво, быть Геком, который решает проблемы, а не Клыком, который может лишь заплакать или напиться. «Выход. Должен быть выход. Страховка…»

Он достал дневник. Дрожащими руками открыл его. В свете уличного фонаря, пробивавшегося сквозь листву, он дописал несколько строк. Подробно. О последних «работах». О том, как Гек все больше параноил, как говорил о «слишком много знающих». Как обсуждал способы «решения проблем». Гарри вписал адрес Гека — Кленовая, 15 — и его имя. Он написал все, что знал о Клыке и Штыре тоже, но Гек был главной мишенью.

Затем он встал. Ноги еще дрожали, но в голове было пугающе пусто. Он дошел до ближайшего полицейского участка. У входа стоял дежурный офицер, куривший в прохладном ночном воздухе.

Гарри подошел, стараясь выглядеть напуганным, растерянным мальчишкой. Он сунул офицеру дневник.

— Это… это нашел… возле нашего дома… — проговорил он сдавленно, пытаясь придумать на ходу что-то, способное заинтересовать офицера. — Там… про пожар… и про мистера Уэллса… с Кленовой… Он... он угрожал моему дяде... потому что дядя что-то знал... Я испугался…

Не дожидаясь вопросов, Гарри развернулся и растворился в переулке, прежде чем офицер опомнился. Он бежал, не оглядываясь, в наступающие сумерки. А перед его мысленным взором вновь пылал дом №4. Впереди маячила только неизвестность.

1) В Великобритании тех лет приютов или детских домов в привычном нам понимании не было. После потери родителей или изъятия ребенка из неблагополучной семьи тот попадал в приемник временного характера. Затем таких детей отдавали в фостерную семью или на усыновление в случае отсутствия медицинских противопоказаний. Однако Дурсли вполне могли «случайно» не сообщить об этом Гарри.

Вернуться к тексту

2) Lager — британское пиво.

Вернуться к тексту