Приговор на всю жизнь (джен)

Вскоре я и правда смирилась с мыслью, что искать работу и правда бесполезно. Иннокентий оплачивал нам квартиру и поставлял продукты. Так было в течение четырёх лет, пока не началась война. В Москве произошли массовые немецкие погромы, в результате многие наши знакомые, включая мою мать, эмигрировали из России. Куда эмигрировала она сама, я не знаю. Как и то, что мне было делать. Оля хоть что-то умела, я же ничего. Французский я со временем начала забывать. В результате мы жили на её деньги.

В 1917-м всё резко изменилось: по улицам бегали солдаты, грабя оставшиеся магазины, и искали женщин. Как я читала в одном из учебников по истории, вели себя как мародёры. Поэтому я не открывала окно, а Дёмина ходила только с Иннокентием для своей безопасности. К концу лета в городе начали заканчиваться продукты, и Оля почти не выходила на улицу за ненадобностью: на Арбат, ближайшую улицу, где не переставали работать продовольственные магазины, ей было идти неохота, а Иннокентий был занят подготовкой к эмиграции. Он выяснил у одного из коллег Комаровского, что Дёмина всё это время его шантажировала, так как они не являются родственниками. Лень Оли меня раздражала сильно, но я была без сил, чтобы куда-то идти. К ноябрю я слышала, что происходят бои в районе Кремля, но мне было всё равно.

Оля начала собирать вещи, понимая, что пришедшие к власти большевики ввиду её прошлого её в порядке не оставят.

— Или ты думаешь, что тебя не убьют? — спрашивала она меня.

— А меня-то за что? За то, что вдова одного из их бывших членов? — я не могла её понять.

— За связь с Комаровским. А мне уже рассказали, пока я продавала свою продукцию, про вашу связь и то, что он — один из них.

Я не хотела ссориться с единственной подругой, но через две недели после московских боёв я осталась в этой квартире одна. Пока за мной не пришла другая девушка, некто Александра Шлезингер.