Листы из Разноцветной книги (джен)

У Галадриэль больше не было забот.

Кольцо Нэнья сияло на её пальце, как прекрасное, но безобидное украшение — и память о былом. "Выбор мой и горек, и сладок..." — звучали в памяти слова Арвен. На самом деле это можно было сказать о каждом из них.

Сладко вновь ступать по золотистому песку берегов Амана и слышать песнь Великого Моря. Горько вспоминать о прошлом, о тех местах, где довелось нести тяжкое бремя, бремя дум и забот, где счастье так тесно переплеталось с горем, как переплетаются листья мэллорнов с цветками эланоров и нимфредилей на знаменитых золотолесских узорах.

Золотистый гобелен — взгляд Арвен на Золотолесье, полный любви и нежности прощания, — украшал покои дворца в Тирионе, где жили теперь Галадриэль и Келеборн. Они были слишком мудры, чтобы полагать, что смогут не думать об этом, не вспоминать. Они знали уже — бездумность невозможна. В их сердцах жила память о многом... о многом. Галадриэль помнила Валинор в Дни Блаженства, в сиянии Древ; и они вдвоём с Келеборном помнили и роскошь Менегрота, и пещеры Нарготронда, и цветущий Линдон, и крепость Имладрис, и — наконец — свой любимый, любимый Лориэн — Лориэн Средиземья... здесь, в величавом спокойствии Благословенных земель, они ясно помнили и никогда не переставали любить покинутое Средиземье. Они делили эту память со многими другими... многими...

И всё же — у Галадриэль больше не было забот.

Тяжкое бремя легло ей на плечи ещё тогда, давно, когда безрассудство Феанора и его сыновей увлекло их... их всех. Бремя легло, но тогда она ещё не чувствовала его тяжести, как в горячке боя воин не чувствует боли только что нанесённых ран. Тяжесть ложилась на плечи незаметно, с каждым шагом становясь всё сильней. Тогда, до чёрного дня Затемнения Валинора и гибели Древ — тогда она жаждала подставить свои сильные, крепкие плечи под тяжёлую, почётную ношу! В ней бродили молодые силы; любая тяжесть казалась по плечу.

И ведь это было ей по плечу. Она всё выдержала. Она прошла искушение властью, тьмой и светом, поклонением и хулой, радостью и горем — равно острыми. И теперь ступала по золотому песку вдоль синего Моря, и Келеборн, её самый преданный друг и сторонник, соправитель и любимый супруг — шёл рядом с нею. Было время, когда кольцо Нэнья стало для Галадриэль её почётным бременем — она несла его, а Келеборн молча подставлял ей плечо. Многие не понимали, почему она полюбила его — не самого знаменитого потомка синдар, никогда не видевшего света Амана и не вкушавшего мудрости Валар. Увы! Великая мудрость и искусство Феанора некогда обернулись жестоким безрассудством, заразившем — по-своему — даже её саму. В сердце Келеборна не было ни тьмы, ни безрассудства. "Единственным безрассудным поступком, который ты совершил, мой милый — было связаться со мною, одной из не знающих удержу нолдор..." — шутила иногда Галадриэль.

Теперь Келеборн шёл рядом с нею и — она чувствовала — ни о чём в особенности не думал. Он жил — вдыхал солёный запах моря, смешанный с медовым благоуханием духов Галадриэли; и в его сердце сливались светлая печаль о Средиземье и о тех, кто остался там; восхищение красотою Амана и любовь к тем, кто был нынче рядом. Келеборн протянул Галадриэли руку, и их пальцы переплелись. Он приглашал её плыть вместе с ним по течению светлых и тихих дней, плыть, наслаждаясь покоем Благословенных земель.

Ведь у них больше не было забот.

Галадриэль больше не нужно было поддерживать вечную юность земли — по природе своей бренной и тленной. Ей не нужно было больше вслушиваться и вглядываться во Тьму, ежечасно разрушая козни Врага. Не было больше нужды в болезненной сосредоточенности и собранности мыслей; когда пали чёрные стены Дол-Гулдура, вместе с ними пала осада, которую так долго, так долго держала в сердце своём Галадриэль.

И теперь можно быть бездумной, и беспечной, и беззаботной. Но беспечность — беспечность коварна. Давным-давно, беспечные и беззаботные, жили они под сенью мудрости Валар, и беспечность породила излишнюю доверчивость к слухам и наветам, а затем — затем безрассудство обрушило им на плечи тяжкую, тяжкую ношу, и многие согнулись под этим бременем — не вынесли его. Галадриэль помнила их всех — блистательный Феанор и его сыновья, благородный Финголфин ⁽¹⁾, нежная Эленвэ, возлюбленная Тургона⁽²⁾, и многие, многие... им несть числа. Она сама вынесла, вынесла, выстояла! Но нынешняя беспечность, заслуженная веками трудов, обернулась бременем. Плечи, привыкшие к тяжкой ноше, болели и ныли без неё. Так болит тело после долгого перехода и изнурительного труда.

Но у Галадриэль не было иного выхода, кроме как привыкнуть к свободе от забот. Она улыбнулась Келеборну; он обнял её за плечи, и они продолжили свой путь.

К плеску морских волн и весёлым крикам чаек прибавились доносившиеся издали голоса. Обрывки песен, детский смех и более спокойные возгласы взрослых. Вскоре впереди показались светлые фигуры эльфов, тоже вышедших на прогулку к Морю.

Келеборн и Галадриэль узнали в них Финрода и Амариэ, его жену, и их потомков; они тоже заметили их. Финрод помахал им рукой, и один из младших мальчиков отделился от толпы и побежал к Келеборну и Галадриэли. Родичей, вернувшихся из Средиземья, любили в семействе Финрода, да и в семьях других родственников тоже. Море унесло печаль, заблуждения и горести прежних дней остались в прошлом; раны, ноющие иногда на погоду, уже не причиняли прежней острой боли.

Галадриэль и Келеборн переглянулись, понимая друг друга без слов.

Нет, у них не было больше прежних, тяжёлых и скорбных забот. О них осталась лишь память. А нынешний день обещал лишь приятные и радостные хлопоты, и светлые думы.

1) В Средиземье Феанор и все его потомки — семеро сыновей и внук — так или иначе погибли, были убиты. Брат Феанора Финголфин был убит в поединке с Морготом.

Вернуться к тексту

2) Тургон — сын Финголфина, кузен Галадриэль. Во время перехода через льды Хелькараксэ — единственный путь из Амана в Средиземье, оставленный Феанором Финголфину и его родичам и сторонникам, — Эленвэ погибла.

Вернуться к тексту