Код "Гермиона" (джен)

Теодор Нотт жил не в поместье и не в квартире. Он жил внутри библиотеки.

Его дом в Блумсбери, зажатый между двумя респектабельными маггловскими особняками, внутри был одним сплошным, уходящим на три этажа вверх пространством, стены которого от пола до потолка были заставлены книгами. Здесь не было разделения на гостиную, кабинет или спальню. Были лишь секции: «Теоретическая алхимия», «Хрономантия и парадоксы», «Неевклидова геометрия в заклинаниях» и полки с названиями, которые Драко даже не пытался понять. Пахло здесь старой бумагой, озоном и чем-то неуловимо пряным, как экзотические зелья.

Нотт встретил его на пороге. Он почти не изменился со школьных времен — все тот же высокий, худощавый, с острыми чертами лица и глазами, которые, казалось, смотрели не на тебя, а сквозь тебя, на невидимые формулы, висящие в воздухе.

— Драко, — сказал он вместо приветствия. — Ты выглядишь так, будто пытался сыграть в шахматы с дементором. Входи.

Он провел Драко в центр зала, к единственному свободному от книг пространству, где стояли два потертых кожаных кресла и столик, заваленный астролябиями и дымящимися кристаллами.

Драко сел. Он не стал ходить вокруг да около. Он выложил все. Историю о вымышленной героине. О запертом в кристаллах сознании. О ритуале, печати, дневнике отца и, наконец, о временном парадоксе, о своем собственном лице в отражении.

Нотт слушал молча, не перебивая. Его лицо не выражало ни шока, ни ужаса. Лишь растущий, почти хищный интеллектуальный интерес. Когда Драко закончил, Нотт откинулся в кресле и долго молчал, глядя в потолок, словно читал там невидимый текст.

— Что ж, — сказал он наконец. — Это самая элегантная онтологическая ловушка, о которой я когда-либо слышал.

— Элегантная? — Драко не верил своим ушам. — Тео, я видел, как будущее «я» калечит душу невинной девушки!

— Я не говорю об этике, — отмахнулся Нотт. — Я говорю о механике. Это безупречно. Временная петля, которая сама себя обеспечивает. Ритуал, который можно провести, только если он уже был проведен. Твое будущее «я» не просто создает дверь, оно создает и причину, по которой ты, в настоящем, будешь вынужден искать к ней ключ. Это самоподдерживающийся парадокс. Красота.

— Мне не до красоты, — жестко сказал Драко. — Главная проблема в том, что я потерял с ней связь. Кристаллы уничтожены. Носитель исчез. Я больше не могу с ней говорить.

Нотт усмехнулся. Тихой, скрипучей усмешкой ученого, которому только что сообщили, что земля плоская.

— Драко, ты серьезно думаешь, что вы общались через машину?

— А как еще?

— Машина была лишь… усилителем. Громоотводом, который фокусировал ваши ментальные сигналы. Но настоящая связь, — Нотт подался вперед, и его глаза загорелись, — установилась не там. Она установилась в тот момент, когда ты влил в нее свою кровь.

Драко замер.

— Ты создал симпатический резонанс, — продолжал Нотт, его голос стал почти гипнотическим. — Кровный мост между твоей душой и ее… картой. Этот мост никуда не делся. Кристаллы взорвались, но связь осталась. Ты просто ее не слышишь, потому что теперь между вами нет усилителя. Есть только статический шум.

— Статический шум?

— Именно. Фантомная боль. Головные боли, которые у тебя, я уверен, начались после инцидента. Ощущение… пустоты. Словно часть тебя оторвали. Это она. Это ее эхо, которое все еще мечется в твоем сознании, но слишком слабое, чтобы пробиться. Машина была костылем, Драко. Теперь тебе нужно научиться ходить без него.

Драко смотрел на него, и в его душе разгоралась отчаянная, безумная надежда.

— Ты хочешь сказать… мы можем восстановить связь?

— Восстановить? Нет, — сказал Нотт. — Мы можем построить новую. Лучше. Точнее. Нам не нужен огромный сервер Министерства. Нам нужен правильный резонатор. И правильные… камертоны, чтобы настроиться на ее частоту.

Он встал и подошел к одной из полок.

— Думай об этом так: ее сознание — это радиостанция, вещающая из другой вселенной. Сервер Министерства был громоздким приемником, который ловил сигнал кое-как. Мы же построим направленную антенну.

Он вернулся, держа в руках несколько предметов: черное обсидиановое зеркало, покрытое серебряными рунами, и сложную конструкцию из медных колец и линз.

— Но чтобы настроиться на ее волну, нам нужны вещи, которые уже резонируют с ней. У тебя есть что-нибудь?

Драко молчал секунду. А потом медленно выложил на стол три предмета.

Папку с парадоксальным отчетом, где зияла пустота на месте ее имени.

Дневник его отца, пахнущий безумием и страхом.

И кристалл, в котором был запечатан ее безмолвный крик: «Я БЫЛА ДВЕРЬЮ».

Нотт посмотрел на эти три артефакта, и на его лице впервые появилось нечто похожее на улыбку.

— О, да, — прошептал он. — Этого более чем достаточно. Мы заставим ее говорить.

Он посмотрел на Драко, и его улыбка погасла, сменившись серьезностью.

— Но ты должен понимать, Драко. В прошлый раз между тобой и ней была машина. Целый Девятый уровень Министерства, полный защитных полей и аварийных протоколов. Они были как плотина, сдерживающая напор. Теперь плотины не будет. Если мы откроем канал, он будет прямым. Все, что ты чувствовал тогда… умножь на тысячу. И все, что скрывается за ней, в той «Библиотеке», оно тоже получит прямой доступ к тебе. Ты уверен, что хочешь этого?

Драко посмотрел на три предмета на столе. На доказательства ее существования и на свидетельства грехов своей семьи.

— У меня нет выбора, — сказал он. — Я должен знать.

— Хорошо, — кивнул Нотт. — Тогда приготовься. Будет больно. И, скорее всего, мы оба сойдем с ума. Но, Мерлин, какая это будет элегантная партия.

Нотт работал быстро и сосредоточенно, как хирург, готовящийся к сложнейшей операции. Он расчистил центр своей библиотеки, начертив на полу сложную диаграмму из серебряной пыли. Это был не круг призыва. Это была… схема. Карта резонансных частот, похожая на диаграмму гармоник в музыке.

В центре он установил обсидиановое зеркало. Не вертикально, а горизонтально, словно темное, бездонное озеро. Вокруг него он расставил три «камертона» — три артефакта, принесенные Драко.

— Отчет, — сказал Нотт, кладя папку на север от зеркала, — это ее связь с реальностью. Доказательство ее стертого существования. Это наш якорь.

— Дневник, — он поместил тетрадь Люциуса на восток, — это связь с ее тюремщиком. С проклятием твоего рода. Это наш проводник к замку.

— А кристалл, — он положил теплый кварц на юг, — это ее голос. Ее сознание. Это и есть та радиостанция, которую мы пытаемся поймать.

Запад остался пустым.

— А что на западе? — спросил Драко.

— На западе — ты, — ответил Нотт, не поднимая головы. — Ты будешь приемником. Сядешь здесь.

Он указал на простую подушку для медитаций.

— И что я должен делать?

— Ничего. И все, — Нотт выпрямился, оглядывая свою конструкцию. — Твоя задача — опустошить свой разум. Стать сосудом. Зеркалом для ее отражения. Чем меньше в тебе будет тебя, тем больше в тебе будет ее. Любая посторонняя мысль, любое воспоминание, любой страх — все это будет создавать помехи.

Драко сел на подушку. Он посмотрел на свое отражение в черном зеркале. Оно было темным, искаженным.

— Когда ты будешь готов, — продолжал Нотт, зажигая вокруг диаграммы свечи, дым которых пах шалфеем и чем-то металлическим, — я начну ритуал. Я соединю три артефакта через зеркало, создав резонансное поле. А твоя кровь, Драко, твой симпатический мост, станет антенной, которая уловит сигнал.

Он протянул Драко тот же серебряный кинжал, что и в прошлый раз.

— Я не могу сказать тебе, что ты увидишь. Или почувствуешь. Может быть, ничего. Может быть, все сразу. Просто… попытайся не утонуть.

Драко взял кинжал. Он посмотрел на свое отражение, потом на три предмета, разложенных вокруг зеркала. Его прошлое, ее прошлое и их общая боль.

Он закрыл глаза и начал дышать. Медленно, глубоко. Он погружался в себя, в техники окклюменции, но не для того, чтобы строить стены, а чтобы их рушить. Он разбирал свой разум на части, кирпичик за кирпичиком, откладывая в сторону страхи, воспоминания, даже собственное имя, пока не осталась лишь чистая, тихая пустота.

— Я готов, — сказал он, и его голос прозвучал отстраненно, словно издалека.

Он сделал надрез на ладони. На этот раз он не протягивал руку. Он позволил одной-единственной капле крови упасть в центр черного зеркала.

Капля не утонула. Она застыла на поверхности, как капля ртути, и начала медленно вращаться.

Нотт начал читать. Это была не латынь. Не руны. Это были математические формулы, произносимые нараспев. Он говорил на языке вселенной.

И мир изменился.

Драко почувствовал, как комната вокруг него исчезает. Свечи, книги, Нотт — все растворилось. Осталась лишь диаграмма, горящая серебряным огнем, и три артефакта, которые начали светиться.

Папка с отчетом засветилась серым, мертвенным светом, и Драко услышал шелест тысяч голосов, пытающихся и не могущих произнести забытое имя.

Дневник отца засветился больным, зеленоватым светом, и в воздухе появился запах озона и змеиной кожи.

Кристалл вспыхнул чистым, пронзительно-голубым светом, и в голове Драко раздался ее беззвучный крик, но теперь он был ясным, как звон колокола.

А потом три луча света — серый, зеленый и голубой — ударили из артефактов в каплю крови в центре зеркала.

Капля взорвалась. Не со звуком. Она взорвалась тишиной.

Черное зеркало перестало быть зеркалом. Оно стало окном.

И Драко увидел.

Это была не Обсидиановая Комната. Не ее кошмар. Это было… место, которое она называла своим домом. Место, которое она построила для себя в своей тюрьме.

Это была библиотека. Но не та, что видел его отец. Не опухоль из безумия. А тихая, спокойная, бесконечная библиотека, похожая на ту, что была в Хогвартсе, только больше. Ряды стеллажей уходили вверх, в туманную, невидимую высь. В воздухе пахло старыми книгами и дождем.

И она была там.

Она сидела за столом в центре, под светом одинокой лампы, и читала книгу. Она была не призраком, не программой. Она была… настоящей. В той же серой робе, но ее волосы были заплетены в простую косу, а на лице было спокойное, сосредоточенное выражение.

Она подняла голову, словно почувствовав его взгляд, и посмотрела прямо на него. Сквозь окно в зеркале.

И она улыбнулась.

Слабой, чуть печальной, но настоящей улыбкой.

В ее глазах не было ни страха, ни боли. Только бесконечная, вселенская усталость. И… узнавание.

Она не сказала ни слова. Она просто подняла руку и приложила палец к своим губам.

«Тссс…»

А потом она снова опустила взгляд в свою книгу.

Окно в зеркале погасло.

Драко резко вынырнул из транса, хватая ртом воздух. Он сидел на подушке в библиотеке Нотта. Свечи догорали. Капля крови на зеркале исчезла.

— Что ты видел? — голос Нотта был напряженным.

Драко смотрел на погасшее зеркало, и его сердце колотилось, как бешеное.

Он видел ее. Настоящую. И она знала, что он смотрит. Она ждала его.

И она подала ему знак.

«Тссс…»

Она просила его о тишине. Она предупреждала его. Не потому, что боялась, что он ее услышит.

А потому, что боялась, что ее услышит кто-то еще. Тюремщик. Тот, кто все еще наблюдал.

— Я видел ее, — выдохнул Драко. — И я, кажется, понял, как мы можем говорить.

Он посмотрел на Нотта.

— Нам не нужно кричать. Нам нужно научиться шептать.

* * *

— Шептать? — Нотт нахмурился, разбирая ритуальную диаграмму. — Что ты имеешь в виду?

— Она не может говорить свободно, — объяснил Драко, пытаясь унять дрожь в руках. Видение было таким ярким, таким реальным. — Он наблюдает. Тот, кто поставил печать. Любое прямое общение, любой громкий сигнал привлекает его внимание. В прошлый раз, в лаборатории, я ломился в дверь. Я кричал. И спровоцировал атаку. Сегодня… сегодня я просто постучал. И она приоткрыла мне смотровой глазок.

Он подошел к столу, где все еще лежали три артефакта.

— Она не может дать мне прямые ответы. Но она может… намекать. Направлять. Мы должны перестать задавать ей вопросы «кто?» и «что?». Мы должны задавать вопросы «где?».

Нотт остановился, в его глазах блеснуло понимание.

— Ты хочешь использовать ее как… лоцмана? Чтобы она провела тебя по лабиринту этого дела?

— Именно. Она — карта. Но она не может показать мне весь маршрут. Только следующий поворот.

— И каким был ее первый намек? — спросил Нотт, указывая на зеркало. — «Тссс»? Молчи?

— Не только, — Драко взял в руки кристалл с ее голосом. Он все еще был теплым. — Она сидела в библиотеке. Она читала книгу.

— И?

— И мы должны выяснить, какую книгу.

Нотт уставился на него.

— Драко, это была ментальная проекция! Метафора! Там могли быть миллионы книг!

— Нет, — Драко покачал головой. — В ее мире ничего не бывает случайным. Каждая деталь — это символ. Сообщение. Мы просто должны научиться его читать. Мы должны повторить ритуал. Но на этот раз я не буду просто смотреть. Я попытаюсь… приблизиться. Рассмотреть обложку.

— Это безумие, — констатировал Нотт, но в его голосе не было осуждения. Только восхищение риском. — Чем ближе ты подходишь, тем больше шансов, что тебя заметят. Не ей. А им.

— Это единственный путь, — сказал Драко. — Мы должны играть по ее правилам. В тишине.

Они готовились к следующему сеансу три дня. Три дня Драко провел в библиотеке Нотта, почти не выходя. Он не столько отдыхал, сколько… учился. Нотт заставлял его медитировать часами, оттачивая навык ментального контроля. Он учил его не просто опустошать разум, а фокусировать свое сознание в одну-единственную точку, в луч, способный проникнуть сквозь «статический шум», не создавая лишних волн.

За это время Драко заметил, что фантомная боль в его голове почти утихла. Связь с ней больше не ощущалась как рана. Она ощущалась как… присутствие. Тихое, далекое, но постоянное. Иногда, в полной тишине, ему казалось, что он слышит шелест переворачиваемых страниц.

На третий вечер они были готовы.

Ритуал был тем же. Диаграмма. Артефакты. Зеркало. Капля крови.

Когда Драко погрузился в транс, он уже знал, чего ожидать. Он не сопротивлялся потоку, а скользнул в него.

Окно в зеркале открылось.

Та же бесконечная библиотека. Та же лампа, льющая теплый свет. И она, сидящая за тем же столом.

Драко сосредоточился. Он направил свое сознание, свой «луч», не на нее, а на книгу в ее руках. Он скользил по поверхности ее мира, стараясь быть невидимым, бесшумным.

Ближе… еще ближе…

Он смог разобрать переплет. Он был из темно-синей кожи, без названия. Но на нем был вытиснен один-единственный символ.

Серебряная ветвь с семью листьями.

Драко знал этот символ. Это был герб одного из древнейших, почти вымерших чистокровных родов. Роули. Семьи, известной своими провидцами, мистиками и… безумцами.

Он попытался рассмотреть текст на странице, но буквы расплывались, не желая складываться в слова. Это был предел. Он уже подошел слишком близко.

Он почувствовал, как изменилась атмосфера в ее мире. Свет лампы стал чуть тусклее. В дальних, темных углах библиотеки словно сгустились тени.

Он почувствовал его.

Драко немедленно отступил, обрывая контакт.

Он вынырнул из транса, тяжело дыша.

— Роули, — выдохнул он. — Герб Роули. На книге.

Нотт, бледный от напряжения, быстро что-то записывал в свой блокнот.

— Семья Роули, — пробормотал он. — Они были одержимы пророчествами, путешествиями вне тела… и созданием живых артефактов. Говорят, они пытались запечатать сознание в деревьях, в камнях…

— Похоже, у одного из них получилось, — сказал Драко. — Она не просто так показала мне этот символ. Она указывает на своего создателя. Или на его наследие.

— Но все Роули погибли во время войны, — возразил Нотт. — Последний из них, Торфинн, умер в Азкабане.

— Может быть, не все, — Драко поднялся. Его ноги были ватными, но разум — ясным, как никогда. — Может, остался кто-то. Или что-то. Его дневники. Его лаборатория. Мы должны найти все, что связано с Роули.

В этот момент кристалл на ритуальной диаграмме, тот, что содержал ее голос, слабо вспыхнул. Один раз.

И на поверхности черного зеркала, прежде чем оно окончательно погасло, на долю секунды проступило одно слово. Не написанное. Словно нацарапанное на запотевшем стекле.

АЗКАБАН