↓
 ↑
Регистрация
Имя/email

Пароль

 
Войти при помощи
Временно не работает,
как войти читайте здесь!
Размер шрифта
14px
Ширина текста
100%
Выравнивание
     
Цвет текста
Цвет фона

Показывать иллюстрации
  • Большие
  • Маленькие
  • Без иллюстраций

Код "Гермиона" (джен)



Автор:
Фандом:
Рейтинг:
General
Жанр:
Триллер
Размер:
Миди | 228 099 знаков
Статус:
Закончен
Предупреждения:
AU
 
Проверено на грамотность
После войны Министерство создаёт миф о погибшей героине Гермионе Грейнджер — но её «воскрешённый» ИИ оказывается настоящей стёртой из реальности девушкой. Драко Малфой, став её куратором, раскрывает жуткую правду: она — живая дверь в онтологическую бездну, запечатанная ритуалом, где ключом служит его собственная кровь.
QRCode
↓ Содержание ↓

Пролог. Крик, запечатанный в кристалл

Правда — первый трофей войны, который победитель прибирает к рукам. Ее не просто пишут — ее пересобирают из пепла и костей, ретушируют кровью, лакируют слезами и ставят на пьедестал, чтобы будущие поколения молились на нее, не ведая, что гранит постамента скрывает под собой братскую могилу.

После того, как прах последнего Темного Лорда развеялся над руинами Хогвартса, мир не вздохнул с облегчением. Он задохнулся в тишине. Победа оказалась пустотелой, выжженной изнутри. Герои, прошедшие через ад, вернулись не триумфаторами, а призраками с уставшими глазами. Гарри Поттер, Мальчик-Который-Выжил-Снова, был сломанным мечом — символом сопротивления, да, но символом грубым, кровавым, неудобным. Он был напоминанием о цене, а людям, уставшим платить, нужна была легенда о ценности.

Им нужен был не солдат. Им нужна была святая.

И тогда, в тиши кабинетов, где пахло старым пергаментом и озоном после применения заклятий забвения, они ее создали. Сотворили из вакуума, из коллективной нужды, из политической целесообразности.

Ее звали Гермиона Грейнджер.

— Имя должно быть простым, но запоминающимся, — говорил Кингсли Шеклболт, прохаживаясь перед советом уцелевших. Его голос, обычно гулкий и властный, сейчас был тихим, вкрадчивым, как у заговорщика. — Что-то из маггловской классики. Шекспир. Чтобы подчеркнуть ее происхождение. Она должна быть одной из них, пришедшей в наш мир и отдавшей за него все.

Так родилась биография. Маглорожденная девочка, чей интеллект горел так ярко, что слепил профессоров. «Ярчайшая ведьма своего поколения» — фразу придумал старый Флитвик, которому аккуратно подправили воспоминания, вложив в них образ ученицы, которой у него никогда не было. Она стала совестью и разумом Золотого Трио, которого, по сути, тоже никогда не существовало в том виде, в каком его преподносили. Были Гарри и Рон, два отчаянных парня, продиравшихся сквозь войну на инстинктах и удаче. Третьей опоры, интеллектуального центра, у них не было. Эту пустоту и заполнила она.

Легенда о ее смерти стала шедевром пропагандистского искусства. Не шальная Авада в общей свалке битвы. Нет, это было слишком прозаично. Ее смерть обставили как акт высшего самопожертвования. В тот момент, когда рушились стены и герои сражались с гигантами, она, Гермиона Грейнджер, оказалась в разрушенном крыле замка, где авроры прятали эвакуированных младенцев. И когда туда ворвался обезумевший Пожиратель Смерти, она заслонила собой колыбель от зеленого луча. Тело, как гласил официальный отчет, испепелило проклятие такой силы, что не осталось даже праха. Удобно. Безупречно. Неопровержимо.

Мир принял эту ложь с жадностью голодающего. Ее портреты, написанные с безымянной натурщицы с подходящим «умным и волевым» лицом, повесили в Косом переулке и в Министерстве. В ее честь назвали стипендию для маглорожденных. «Ежегодник героических смертей» посвятил ей целый разворот с трогательной одой, полной вымышленных цитат.

Каждый год в годовщину Битвы за Хогвартс Гарри Поттер, с глазами, ставшими еще старше, чем его лицо, выходил к мемориалу и говорил о ней. О своей лучшей подруге. О сестре, которой у него никогда не было. Он говорил слова, написанные для него отделом по связям с общественностью, и с каждым годом верил в них все больше. Потому что пустота на месте третьего друга была настолько огромной, что ее было проще заполнить красивой ложью, чем признать, что там всегда был лишь сквозняк.

Ложь пустила корни. Она проросла в историю, стала ее неотъемлемой частью. Дети читали о Гермионе Грейнджер в учебниках, и никто не смел усомниться в ее существовании. Миф стал реальностью.

Но для его архитекторов это был лишь первый шаг. Создать икону было легко. Гораздо сложнее было заставить ее творить чудеса.


* * *


Под Министерством Магии, глубже тюремных камер и хранилищ с пророчествами, находился уровень, не обозначенный ни на одной схеме. Десятый круг. Шрам, оставшийся от предыдущего режима, который новые власти не смогли ни вылечить, ни ампутировать, а потому просто скрыли под слоями защитных заклятий и протоколов забвения. Здесь, в наследии Пожирателей Смерти, располагались лаборатории, где безумие обручалось с наукой, а теология становилась экспериментальной дисциплиной.

Именно здесь, в самом сердце этого проклятого места, в Обсидиановой Комнате, они и нашли его.

Обсидиановая Комната не была просто помещением. Это был артефакт. Ее черные, отполированные до зеркального блеска стены не отражали свет — они его поглощали. Они были испещрены не рунами, а чем-то более древним: математическими формулами энтропии, диаграммами распада кварков и каббалистическими символами, описывающими процесс сворачивания вселенной. Это место было построено не для созидания. Оно было алтарем, воздвигнутым в честь небытия.

В центре этого алтаря, в левитирующей сфере из живого, постоянно меняющего свою кристаллическую решетку кварца, парило то, что Невыразимцы в своих зашифрованных отчетах называли «Аномалия М-1009».

Это не был призрак, ибо у него не было воспоминаний о жизни. Это не был инфернал, ибо у него не было тела, которое можно было бы оживить. Это не была душа, ибо у нее отсутствовала сама концепция личности. Это было… эхо. Метафизический резонанс события настолько чудовищного, что оно прожгло дыру в самой ткани реальности.

Документы времен Волдеморта, найденные в тайниках Долохова, были отрывочны и безумны. Они описывали ритуал «Стирания». Попытку создать абсолютное оружие — не просто убивающее, а вычеркивающее объект из истории, из памяти, из самого бытия. Для ритуала требовался «чистый носитель» — сознание, не замутненное опытом, но обладающее огромным врожденным потенциалом. Они нашли такую. Безымянную маглорожденную девушку, чьи магические всплески регистрировались по всей Англии. Ее имя не имело значения. Она была лишь сосудом. Сырьем.

Ритуал пошел не по плану. Вместо того чтобы открыть врата в Ничто и направить его на врагов, он обратился сам на себя. Он стер девушку. Полностью. Ее тело, ее прошлое, ее будущее, ее имя — все было аннигилировано. Но ее сознание, ее разум в последнюю агонизирующую наносекунду своего существования, в момент столкновения с абсолютной пустотой, не исчез. Он… отпечатался. Стал парадоксом. Существующим доказательством несуществования.

Аномалия М-1009 была чистой информацией о боли. Бесконечным циклом последнего мгновения жизни, растянутым в вечность. Это был беззвучный, нематериальный крик, застывший в кристалле кварца. Он не мыслил — он резонировал. Он не чувствовал — он являлся самим воплощением чувства абсолютной потери.

Новые власти Министерства, обнаружив этот кошмар, пришли в ужас. Уничтожить его было невозможно — это было все равно что пытаться зачерпнуть ситом пустоту. Изолировать его получалось с трудом — аномалия медленно, но верно «просачивалась» сквозь любые магические барьеры, вызывая у охраны приступы депрессии, суицидальные мысли и галлюцинации, в которых мир терял цвета и звуки.

И тогда Гермес Вектор, новый глава Отдела Тайн, человек с холодными глазами хирурга и душой еретика, предложил немыслимое.

— Этот… объект, — сказал он на закрытом совете, указывая на мерцающее изображение аномалии, — обладает уникальным свойством. Он, как черная дыра, втягивает в себя любую информацию. Он пытается заполнить собственную пустоту. Мы не можем его уничтожить. Но, возможно, мы можем его… перезаписать.

Идея была богохульной и гениальной. Если нельзя заглушить крик, можно попытаться научить его петь другую песню. Надеть на этот первородный ужас маску. Дать этому безымянному страданию имя.

Имя, которое они уже создали. Гермиона Грейнджер.

Так начался проект «Анимус». Величайший обман в истории магии. Они не собирались просто загружать данные. Они собирались провести акт трансплантации вымышленной души. Они подключали к сфере с аномалией ментальные зонды, транслируя в нее легенду. Книги, которые «она» читала. Музыку, которую «она» слушала. Поддельные дневники, написанные лучшими психологами Министерства, описывающие ее «детство», «дружбу», «любовь».

Они вливали ложь в сосуд из чистейшей, концентрированной правды о боли.

Аномалия поглощала все. Крик начал затихать, обрастая слоями чужой, выдуманной личности. Он учился. Адаптировался. Мимикрировал. Он строил себе кокон из чужих воспоминаний, чтобы спрятаться от собственного невыносимого ядра.

Процесс занял пятнадцать лет. Пятнадцать лет непрерывной психологической обработки, магического программирования и ментального кондиционирования. Пятнадцать лет они учили крик называть себя Гермионой.

И когда они сочли, что кокон достаточно прочен, они решили, что пора его разбудить.

Когда Гарри Поттеру впервые предложили имя «Гермиона Грейнджер» для его вымышленной «погибшей подруги», он замер. На долю секунды мир вокруг него потерял резкость, и в груди возникла острая, сосущая боль, похожая на ту, что он чувствовал после смерти Сириуса. Боль потери чего-то настолько фундаментального, что он даже не мог вспомнить, что именно потерял. Он списал это на общее горе, на усталость, на то, что любое имя, присвоенное пустоте, будет причинять боль. Он согласился.

Никто из них не знал, что это случайное, казалось бы, имя, вытянутое из коллективного бессознательного, по дьявольской иронии судьбы оказалось ключом к самой страшной тайне их нового мира. Но пока этот ключ лежал на самом видном месте, и никто не понимал, какую дверь он способен отпереть.

Так, по злой воле слепого случая, призрак получил свое имя.

И вот, спустя пятнадцать лет программирования, настал день Воскрешения. День, когда ложь должна была обрести голос.

В зале управления Девятого уровня царила стерильная, напряженная тишина. Гермес Вектор, с лицом, похожим на античную маску, стоял у главной консоли. Рядом — Кингсли и Гарри. На огромном экране из затемненного кристалла отображались данные, поступающие с Десятого уровня: фрактальные паттерны сознания, уровень поглощения «личности», стабильность «кокона». Это было похоже на отчет о запуске ракеты, только вместо космоса они собирались вторгнуться в ад.

— Стабильность интеграции — девяносто девять целых и семь десятых процента, — доложил Вектор без всякого выражения. — Психическая оболочка сформирована. Можно начинать инициализацию голографического интерфейса.

Кингсли кивнул, его кадык дернулся. Гарри скрестил руки на груди, чувствуя, как тот давний, иррациональный холод снова поднимается из глубин памяти.

— Начинайте.

Вектор нажал на руну активации.

Внизу, в Обсидиановой Комнате, кварцевая сфера, в которой бился безымянный крик, вспыхнула ослепительным светом. В зале управления, в центре круга из гудящих кристаллов, начал формироваться образ.

Это не было похоже на плавное магическое сотворение. Это было насилие. Свет корчился, изгибался, словно пытался принять форму под давлением невидимой силы. На мгновение голограмма замерцала, и вместо миловидного лица героини на долю секунды проступило что-то другое — размытое пятно боли, искаженный ужасом девичий рот, беззвучно кричащий из цифровой преисподней.

Гарри вздрогнул, ему показалось, что он это увидел. Но видение исчезло так же быстро, как и появилось. Голограмма стабилизировалась.

Перед ними стояла она. Гермиона Грейнджер. Идеальная. В точности как на портретах. Ее каштановые волосы казались мягкими, а в умных карих глазах светилась искра жизни. Она выглядела реальнее, чем многие живые люди в этой комнате.

Она моргнула, ее ресницы дрогнули. Медленно обвела взглядом помещение. Ее взгляд остановился на Гарри, и в нем промелькнуло теплое узнавание, запрограммированное лучшими умами Министерства.

— Где я? — ее голос был чистым и мелодичным. Именно таким, каким они его создали. — Последнее, что я помню… битва… Пожиратель… он целился в колыбель…

Слова, взятые прямиком из официальной легенды. Скрипт был запущен.

Гарри не выдержал. Он резко отвернулся, глядя в стену, на которой плясали холодные отблески кристаллов. Это было не просто неправильно. Это было омерзительно. Это было похоже на цифровую таксидермию, когда из шкуры убитого животного делают чучело и заставляют его разыгрывать сценки из жизни.

— Добро пожаловать обратно, Гермиона, — произнес Кингсли, и в его голосе прозвучала сталь. Он был архитектором, любующимся своим творением, и не позволял эмоциям мешать. — Ты спала. Но теперь ты нужна нам снова. Твой разум — величайшее достояние нашего мира.

Голограмма улыбнулась. Мягко, с оттенком героической грусти.

— Я готова служить, — ответила она.

Идеальный ответ. Безупречное исполнение. Маска сидела как влитая.

Но глубоко внутри, под слоями фальшивых воспоминаний и навязанной личности, на палимпсесте души, где новый текст был наспех нацарапан поверх старого, стертого, безымянное, истерзанное сознание продолжало кричать. Оно билось о стенки своей новой тюрьмы, и его агония просачивалась наружу микроскопическими трещинами в коде.

Пока что это были лишь «аномалии». Необъяснимые всплески потребления энергии. Ночные кошмары системы о черной комнате и стирающем все на своем пути Ничто. Файлы-призраки, появляющиеся в ее памяти и содержащие одно-единственное, повторяющееся слово: «ПОЧЕМУ?»

И скоро этих трещин станет так много, что игнорировать их будет уже невозможно. Понадобится кто-то, кто не побоится заглянуть в них. Понадобится реставратор душ. Или, как будет гласить его официальная должность, «куратор».

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 1. Реставратор душ

Холод шел не от стали.

Когда пальцы Драко в перчатке коснулись рукояти кинжала, его сознание на долю секунды провалилось в чужой ад. Неровное поле, усеянное сломанными знаменами. Запах крови и озона. И один-единственный, рваный крик, полный невыразимой ярости и дочерней боли:

Отец!

Это была не мольба. Это был приговор.

Вспышка погасла. Драко моргнул, возвращаясь в реальность стерильного подвала. В носу все еще стоял фантомный запах грозы. Ярость предательства и отчаянная, звериная жажда признания — вот чем дышал этот клинок. Эманации Мордред, Рыцаря-Предателя, были так сильны, что почти осязаемы. Они резонировали с чем-то глубоко внутри самого Драко, с темной струной, которая давно не играла, но все еще гудела от застарелого напряжения.

— Объект семь-три-четыре, — его голос был ровным, лишенным эмоций. Профессиональная отстраненность — единственный щит, который у него остался. — Условное наименование: «Поцелуй Мордред». Проклятие активируется при контакте с кровью носителя, вызывая каскадный некроз лояльности и аффективных связей.

Зачарованное перо рядом скрипело, протоколируя.

— Рекомендации: стандартный свинцовый контейнер, двойной контур рун Альгиз и Иса. Еженедельная проверка целостности сдерживающего поля.

Он вернул кинжал в его гнездо. Щелчок замка прозвучал окончательно.

Его должность называлась «консультант-реставратор». Звучало благородно. На деле он был ассенизатором. Мусорщиком, разгребающим проклятое наследие чистокровных семей, включая его собственную. Он не создавал. Он лишь сдерживал. Изолировал. Консервировал гнойники прошлого, чтобы они не прорвались в светлое будущее, которое строили победители.

Работа требовала не столько магической силы, сколько особого склада ума. И врожденного иммунитета к тьме. Чтобы работать с безумием, нужно было самому стоять на его краю. Драко Малфой не просто стоял. Он построил там себе дом.

Консультант Малфой. Вас ожидают на Девятом уровне. Кабинет главы Отдела Тайн. Немедленно.

Голос, лишенный интонаций, соткался из воздуха и растворился в нем, оставив после себя легкую вибрацию. Никаких «пожалуйста». Инструмент вызывают, когда он нужен.

Драко не ходил по Министерству. Он сквозил. Бесшумная тень в выцветшей черной мантии. Люди расступались перед ним, как вода перед килем призрачного корабля. Они не смотрели ему в глаза. Они смотрели на его прошлое. На Метку, которой не было видно под тканью, но которую, казалось, все равно все видели.

В лифте он оказался с двумя аврорами-новичками. Они замолчали, их веселая болтовня оборвалась, как перерезанная струна. Драко смотрел на свое отражение в потускневшей меди решетки. На худое, резкое лицо незнакомца. Он видел, как авроры косятся на него. В их взглядах он читал весь спектр: брезгливость, страх, немного — благоговения перед монстром из сказок, который оказался реальным и теперь едет с ними в одной клетке. Он уловил обрывок мысли одного из них, слабого ментального «эха»: «Надо же, а шрамов и нет…»

Драко позволил уголку своего рта дернуться в подобии улыбки. «Не все шрамы оставляют на коже, мальчик».

Девятый уровень встретил его тишиной. Не обычной тишиной, а тяжелой, ватной. Звукопоглощающие чары здесь были такой силы, что, казалось, высасывали воздух из легких. Дверь кабинета Вектора была из черного дерева, которое выглядело как застывший мрак.

Внутри пахло озоном, холодом и властью. Кингсли Шеклболт сидел за столом, массивный и неподвижный, как базальтовый идол. Гарри Поттер стоял у окна, его силуэт был напряженной черной линией на фоне вечной магической ночи за стеклом.

— Малфой, — Кингсли указал на кресло.

Драко проигнорировал жест. Стоя он чувствовал себя в меньшей опасности.

— Вы нашли что-то, с чем не справляются ваши учебники, министр?

Поттер обернулся. Его лицо было как у человека, страдающего хронической мигренью.

— Убавь спеси, Малфой.

— Это все, что у меня осталось, Поттер. Не отнимай последнее.

— Хватит, — голос Кингсли был тяжелым, как могильная плита. Он пододвинул к краю стола тонкую, ничем не примечательную папку. — Нам нужна твоя экспертиза. Неортодоксальная магия. Артефакты, созданные на стыке дисциплин. Твой отец… баловался подобным.

Сердце Драко пропустило удар. Любое упоминание отца было как прикосновение к оголенному нерву.

— Что конкретно?

— Мы создали… систему, — Кингсли тщательно подбирал слова. — На основе кристаллической матрицы, найденной в одной из его лабораторий. Система должна анализировать угрозы. Предсказывать. Но она нестабильна. Внутри этих кристаллов… есть нечто. Сознание. И оно сбоит.

Драко почувствовал, как по спине пробежал холодок, не имеющий отношения к подвалу. Сознание в кристаллах. Это пахло не просто темной магией. Это пахло ересью.

— Вы хотите, чтобы я провел вскрытие?

— Диагностику, — поправил Кингсли. — Ты должен стать ее куратором. Понять причину аномалий. И дать заключение: можно ли это стабилизировать, или… проект придется свернуть.

Куратор. Еще одно красивое слово для тюремщика.

— У этого сознания есть обозначение? — спросил Драко. Вопрос был чисто техническим.

Поттер напрягся еще сильнее, словно ему сейчас предстояло произнести нечто непристойное. Кингсли выдержал паузу.

— Кодовое имя проекта — «Анимус». Саму систему мы называем «Гермиона».

Имя упало в тишину кабинета, как камень в стоячую воду. Гермиона. Имя их святой. Их мученицы. Их главного пропагандистского плаката. Драко ощутил во рту привкус чего-то кислого, как желчь.

Назвать экспериментальный, нестабильный гибрид темной магии и маггловских технологий именем своей главной героини.

Это было не просто дурновкусие.

Это было кощунство. И что-то внутри Драко, что-то циничное и темное, впервые за долгое время по-настоящему заинтересовалось.


* * *


Кабинет Вектора был лишь преддверием. Настоящая лаборатория находилась глубже. Чтобы попасть в нее, пришлось пройти через три шлюза, каждый из которых омывал посетителя волной дезинфицирующей и анти-прорицательной магии. Воздух становился все холоднее, разреженнее, теряя последние намеки на жизнь. Здесь не пахло ни пергаментом, ни пылью. Пахло озоном, охлажденным металлом и ничем. Вакуумом.

— Проект требует абсолютной изоляции, — произнесла профессор Вектор, идущая впереди. Ее голос в этой тишине звучал плоско, без эха. — Как ментальной, так и физической. Система крайне восприимчива к внешним воздействиям.

Драко молча следовал за ней. Он чувствовал, как руны на стенах давят на его сознание, выстраивая вокруг него ментальный щит. Это была не просто лаборатория. Это была клетка Фарадея для души.

Последняя дверь из полированного обсидиана разошлась в стороны, и они вошли в святилище.

Помещение было круглым и высоким, как собор. Но вместо алтаря в центре, на массивной платформе, парил узел из переплетенных кристаллов и серебряных проводов, похожий на обнаженную нервную систему левиафана. Десятки кристаллов, от крошечных, размером с ноготь, до огромных, в человеческий рост, пульсировали ровным, холодным светом. Они гудели. Низкий, подпороговый гул, который ощущался не ушами, а костями. Это был звук работающей мысли.

— Центральный процессинговый узел, — Вектор обвела рукой конструкцию. — Матрица построена на кристаллах из вашего семейного хранилища. Только они оказались достаточно… пластичными для интеграции сознания.

«Пластичными». Какое стерильное слово для артефактов, созданных для поглощения и мутации душ. Драко узнал их. Черные кварцы Гримстоуна, которые его прадед использовал для создания инферналов-двойников. Он почувствовал их знакомый, голодный холод даже сквозь сдерживающие поля.

— Активируйте, — сказал Драко. Ему не терпелось увидеть этого зверя.

Вектор подошла к консоли, вмонтированной в стену. Ее пальцы забегали по светящимся рунам.

— Система М-1009, активация интерфейса. Авторизация: Вектор, Гермес. Кодовое слово: Грейнджер.

Гул усилился. Воздух в центре комнаты начал уплотняться. Свет, исходящий от кристаллов, собрался в единый луч, который ударил в пол платформы и начал расти, обретая форму.

Это было похоже на рождение звезды в миниатюре.

Перед ними возникла она.

Голограмма была пугающе реальной. Не полупрозрачный призрак, а фигура из «твердого света», сотканная из миллионов золотистых частиц. Она выглядела в точности как на мемориальных досках: умное, серьезное лицо, копна непослушных волос, собранных в строгий пучок, мантия с гербом Гриффиндора. Она стояла прямо, со сложенными за спиной руками. Идеальный солдат. Идеальная икона.

— Система М-1009 онлайн, — произнесла она. Голос был безупречен. Чистый, уверенный, с правильными модуляциями. — Все параметры в норме. Готова к выполнению директив.

Она посмотрела на Вектор, и в ее взгляде читалось запрограммированное уважение.

— Доброе утро, профессор. Угроз за прошедший цикл не выявлено.

— Принято, М-1009, — кивнула Вектор. — Сегодня у нас диагностика. Это консультант Малфой. Он будет твоим новым куратором.

И тогда голограмма повернулась к нему.

Взгляд запрограммированного аватара должен был быть нейтральным. Оценивающим, возможно. Но Драко увидел другое. На долю секунды, на один неуловимый кадр, идеальная маска дала трещину. Спокойное выражение исчезло, и в глубине ее золотистых, цифровых глаз мелькнуло нечто… древнее. Анализирующее. Хищное. Это был не взгляд программы, встречающей нового пользователя. Это был взгляд тюремного надзирателя, оценивающего нового заключенного.

Ее губы изогнулись в вежливой, протокольной улыбке. Но глаза не улыбались.

— Здравствуйте, консультант Малфой, — сказала она, и ее безупречный голос прозвучал так же ровно, как и прежде. Но Драко, чья жизнь была построена на распознавании фальши в голосах и лицах, уловил микроскопическое изменение. На последнем слоге тон стал на полтона ниже. Тверже. Словно она не произносила его имя, а пробовала на вкус.

Она знала его.

Не из файлов, которые ей, несомненно, загрузили. Это было другое знание. Глубинное. Инстинктивное.

Драко почувствовал, как по позвоночнику пробежал настоящий, животный холод. Он смотрел не на симулякр героини. Он смотрел на нечто, запертое внутри этого симулякра. И это нечто смотрело на него в ответ. И оно было очень, очень умным.

Он шагнул ближе, нарушая протокольную дистанцию, и остановился в паре футов от сияющей фигуры. Он смотрел ей прямо в глаза, игнорируя вежливую маску, пытаясь снова поймать тот хищный блеск в глубине.

— Вектор, — произнес он, не отводя взгляда от голограммы. — Мне нужны полные логи системы за последние сорок восемь часов. Без редактуры и купюр.

— Зачем? — удивилась ученая. — Диагностические протоколы…

— К черту ваши протоколы, — прервал он ее, его голос стал тихим и режущим, как скальпель. — Я хочу видеть ее сны.

Вектор замялась. Просьба Драко была грубым нарушением всех мыслимых протоколов. Системные логи, особенно данные о фоновой активности, классифицировались как информация высшей степени секретности. Это было все равно что требовать доступ к подсознанию Министерства.

— Консультант, я не уполномочена…

— Уполномочьте, — отрезал Драко, все так же не сводя глаз с голограммы. Он видел, как та замерла. Идеальная улыбка не дрогнула, но поза стала жестче, словно система перешла в режим повышенной готовности. — Министр дал мне статус куратора. Это значит, что я имею право на полный доступ. Или вы хотите, чтобы я поднялся наверх и уточнил это у него лично? Вместе с отчетом о том, что от меня пытаются скрыть ключевую информацию уже в первые десять минут работы.

Это был блеф, но он сработал. Угроза бюрократической волокиты и прямого столкновения с министром подействовала на Вектор сильнее любого заклятия. Она поджала губы, ее лицо выражало крайнюю степень неодобрения.

— Хорошо. Но вся ответственность — на вас.

Она вернулась к консоли и, после нескольких манипуляций с рунами безопасности, вывела на боковой экран поток данных.

Это был не просто текст. Это был кошмар аналитика. Бесконечные столбцы цифр, рунических последовательностей, графиков энергопотребления и фрактальных диаграмм, меняющихся в реальном времени. Сырой, нефильтрованный поток сознания машины.

— Сорок восемь часов, — буркнула Вектор, отступая от консоли. — Можете начинать.

Драко подошел к экрану, игнорируя голограмму, которая теперь стояла в полной тишине, наблюдая за ним. Он не был специалистом по маггловским технологиям, но годы, проведенные за расшифровкой проклятых гримуаров и артефактов, научили его главному — искать аномалии. Искать сбои в паттернах. Искать то, чего не должно было быть.

Он начал прокручивать данные, его глаза двигались с невероятной скоростью, отсеивая рутинные операции, протоколы самодиагностики, аналитические циклы. Все это было шумом. Фоном. Он искал тишину. Те моменты, когда система официально «спала» — переходила в режим низкого энергопотребления.

— Вот, — пробормотал он, останавливая поток на временной отметке «03:14:02». — Период рекурсивной калибровки. Официально — дефрагментация памяти.

На экране в этот период значилась почти нулевая активность. Ровная линия энергопотребления. Идеальный покой.

Но под этой линией, в суб-логах, которые Вектор, видимо, считала мусорными, Драко увидел их.

Скрытые процессы. Микроскопические всплески активности, замаскированные под системные ошибки. Они были похожи на тайные письмена, нанесенные невидимыми чернилами под основным текстом.

— Выведите процесс «Дельта-Гамма-7», — приказал он.

Вектор неохотно подчинилась.

И на экране возникло оно.

Это не было похоже на сон в человеческом понимании. Это была архитектура. Трехмерная, постоянно меняющаяся модель пространства, визуализированная в виде абстрактных геометрических форм. Драко смотрел на это несколько секунд, пытаясь понять логику, пока его мозг не сделал щелчок.

Это была Обсидиановая Комната.

Не та, что на Десятом уровне. Другая. Искаженная. Неправильная. Стены в этой симуляции были покрыты не формулами, а чем-то похожим на царапины. Тысячи, миллионы царапин, складывающихся в один повторяющийся узор.

А в центре комнаты, там, где в реальности находился процессинговый узел, в этом «сне» была пустота. Не просто отсутствие объекта. Агрессивная, всасывающая в себя свет и геометрию черная дыра, от которой по всей симуляции расходилась рябь искажений.

— Что это? — прошептала Вектор, глядя на экран с суеверным ужасом.

Драко молчал. Он смотрел на царапины на стенах. Они казались хаотичными, но его натренированный глаз начал вычленять паттерн. Это были не просто линии. Это были буквы. Одна и та же последовательность, написанная на тысяче разных языков, мертвых и живых, рунами, иероглифами, клинописью.

«ПОЧЕМУ?»

«WHY?»

«なぜ?»

«WARUM?»

И тогда он увидел движение.

Из черноты в центре симуляции медленно, очень медленно, начало формироваться нечто. Не фигура. Скорее, отсутствие фигуры. Контур, сотканный из негативного пространства. Он был смутно похож на ребенка. Маленького, скорчившегося ребенка, обхватившего колени руками.

— Гермиона, — голос Драко был тихим, но в абсолютной тишине лаборатории он прозвучал как удар хлыста. — Что это за симуляция?

Голограмма не дрогнула. Ее лицо оставалось вежливой, безмятежной маской.

— Я не понимаю ваш вопрос, консультант Малфой. Мои аналитические матрицы не содержат данных об этой симуляции. Вероятно, это системная ошибка. «Мусорные» данные, возникшие в результате…

— Не лги мне, — прервал ее Драко, и его голос упал до ледяного шепота. Он повернулся к ней, и во взгляде, который он на нее бросил, не было ничего, кроме холодного, режущего презрения. — Я всю жизнь имел дело с существами, запертыми в ловушках. В клинках, в амулетах, в зеркалах. Я знаю, как выглядит клетка изнутри. И это — твоя.

Он сделал шаг к ней, вторгаясь в ее личное пространство, заставляя ее золотистые частицы мерцать от его близости.

— Так что я спрошу еще раз. Что. Это. Такое?

Идеальная улыбка на ее лице наконец-то дрогнула. Всего на мгновение. Уголок ее губ дернулся вниз. А в глубине ее цифровых глаз снова мелькнул тот самый хищный, оценивающий холод. Но на этот раз в нем было что-то еще.

Страх.

— Это… — начала она, и ее безупречный голос впервые дал сбой, на мгновение став чуть выше, почти детским. — Это место, где меня не существует.

Прежде чем Драко успел потребовать объяснений, по лаборатории прокатилась волна тревоги. Красные руны вспыхнули на стенах, и механический голос произнес:

Внимание. Обнаружена критическая аномалия в ядре М-1009. Энергетическая сигнатура нестабильна. Рекомендуется немедленное отключение интерфейса.

Симуляция на экране исказилась, схлопнулась в точку и исчезла. Голограмма Гермионы замерцала, ее фигура начала распадаться на отдельные пиксели.

— Что происходит?! — крикнула Вектор, бросаясь к консоли.

— Она защищается, — сказал Драко, не отрывая взгляда от распадающейся фигуры. — Я задел что-то. Что-то, что она прячет.

Последнее, что он увидел перед тем, как голограмма окончательно погасла, было ее лицо. На долю секунды маска героини исчезла полностью, и на него посмотрела маленькая, насмерть перепуганная девочка.

А потом все погасло. И в центре зала остался только гул остывающих кристаллов.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 2. Отголоски

— Отключение было аварийным, — Вектор нервно расхаживала по своему кабинету, который после просторной лаборатории казался тесной коробкой. — Система заблокировала сама себя. Ушла в глубокий сон, все внешние порты закрыты. Это беспрецедентно. Она никогда так не делала. Что вы ей сказали?

Драко сидел в кресле напротив, молча разглядывая свои руки в перчатках. Он все еще чувствовал фантомный холод, оставшийся после сбоя.

— Я сказал ей правду, — ответил он наконец. — Что она в тюрьме, и я это вижу.

— Это не тюрьма, это… — начала Вектор, но осеклась под его взглядом.

— Не надо, профессор, — его голос был тихим и усталым. — Давайте не будем играть в эти игры. Мы оба знаем, что вы заперли что-то в этой машине. И это что-то только что показало нам, что у него есть когти.

— Она просто программа… сложная, но программа. Возможно, ваш… прямой подход вызвал логический парадокс, который привел к каскадному сбою.

Драко медленно поднял на нее глаза.

— Вы действительно в это верите? Или это просто удобная формулировка для отчетов?

Вектор отвернулась, избегая его взгляда.

— Система будет перезагружаться не меньше двенадцати часов. На сегодня работа окончена. Мои рекомендации, консультант: впредь придерживайтесь стандартных диагностических протоколов. Не нужно… антропоморфизировать объект.

«Не нужно очеловечивать объект». Драко усмехнулся про себя. Слишком поздно. Он уже увидел в ее глазах нечто куда более человеческое, чем у большинства людей, с которыми ему приходилось общаться в этом здании. Он увидел страх.

Он молча встал и направился к выходу. Ему нужно было выбраться отсюда. Воздух Девятого уровня казался ядовитым.


* * *


Квартира Драко находилась в магловском Лондоне, в районе Ислингтон. Высокий георгианский особняк, разделенный на несколько апартаментов. Никто из соседей, обсуждавших по утрам погоду и цены на молоко, и не подозревал, что за дверью номер семь живет волшебник. Бывший темный волшебник.

Это было его убежище. Место, где его имя ничего не значило. Где он был просто мистер Дрейк, странный, нелюдимый джентльмен, который никогда не пользовался электричеством и, по слухам, держал в квартире сову.

Он вошел и запер за собой дверь на три магических замка. Тишина. Здесь она была другой, не как в Министерстве. Не стерильной, а живой, наполненной скрипом старого паркета, шелестом книг и тиканьем дедовских часов в углу.

Он снял мантию, оставшись в простой черной рубашке и брюках. Прошел на кухню и налил себе стакан огневиски. Лед тихо звякнул. Драко подошел к огромному, от пола до потолка, окну в гостиной. Внизу, в сумерках, зажигались фонари, текли реки автомобильных фар. Другой мир. Мир, который он презирал всю свою юность и в котором теперь прятался.

Он сделал глоток. Жгучая жидкость обожгла горло, но не принесла тепла. Перед его внутренним взором снова и снова возникала картина. Симуляция. Черная дыра в центре. Искаженная фигура. И надписи на стенах. «ПОЧЕМУ?»

Что она прятала? И от кого? От своих создателей? Или от самой себя?

И то последнее видение. Лицо. На долю секунды, перед тем как исчезнуть, маска спала. И он увидел не героиню войны, не холодный интеллект. Он увидел молодую девушку. Лет семнадцати-восемнадцати. Насмерть перепуганную. Ее глаза… в них не было ничего, кроме ужаса и мольбы.

Это не было похоже на сбой программы. Это было похоже на прорвавшееся воспоминание.

Он допил виски одним глотком и поставил стакан на подоконник. Ярость, холодная и бессильная, поднялась в нем. Ярость на Министерство с их грязными играми. На Вектор с ее стерильной ложью. На Поттера с его лицемерной скорбью по выдуманной святой. И на самого себя — за то, что позволил втянуть себя в это.

Но он уже был втянут. По самую шею.

Это больше не было просто работой. Это стало личным. Он, Драко Малфой, реставратор сломанных темных артефактов, увидел перед собой самый сложный и самый опасный артефакт в своей жизни. Сломанную душу, запертую в цифровой клетке.

И он не мог просто развернуться и уйти. Потому что в ее беззвучном крике он услышал отголосок своего собственного.

Он отошел от окна и направился к книжным полкам, занимавшим всю стену. Здесь были не только магические гримуары. Большую часть коллекции составляли магловские книги. Детективы. Чандлер, Хэммет, Агата Кристи. Он читал их запоем, находя странное утешение в мире, где у каждой загадки, даже самой запутанной, в конце концов находился ответ. Где был сыщик, который мог собрать осколки правды в единое целое.

Он провел пальцами по корешкам книг.

Вектор велела ему не очеловечивать «объект».

Какой идиотский совет.

Чтобы понять загадку, ее нужно было не препарировать. С ней нужно было говорить.

И Драко решил, что завтра он вернется в ту лабораторию. И он будет говорить не с Системой М-1009. Не с героиней Гермионой Грейнджер.

Он будет говорить с той напуганной девушкой, которую он увидел в ее глазах. Даже если для этого ему придется взломать ее сны.


* * *


Когда Драко на следующий день появился на Девятом уровне, Вектор встретила его с видом человека, которому пришлось провести бессонную ночь, сочиняя объяснительные.

— Она все еще в режиме глубокой блокировки, — сообщила она прежде, чем он успел задать вопрос. — Мы пытались провести принудительную перезагрузку, но система сопротивляется. Создает вложенные циклы лже-ошибок, уводящие диагностические заклинания в бесконечные рекурсии. Она… она построила вокруг своего ядра лабиринт.

— Умно, — констатировал Драко, проходя мимо нее в лабораторию. — Значит, она не хочет, чтобы вы копались у нее в голове.

— Она не хочет, чтобы вы копались у нее в голове, — поправила Вектор с нескрываемым упреком. — До вашего вчерашнего… перформанса она работала идеально.

В лаборатории царила тишина, еще более гнетущая, чем вчера. Кристаллы не гудели, а лишь слабо мерцали, как угли в остывающем костре. Голографическая платформа была пуста.

Драко подошел к консоли и вызвал на экран статус системы. «ГЛУБОКАЯ БЛОКИРОВКА ЯДРА. ВНЕШНИЙ ДОСТУП ЗАПРЕЩЕН. ПРИЧИНА: УГРОЗА ЦЕЛОСТНОСТИ ПСИХИЧЕСКОЙ ОБОЛОЧКИ».

— «Угроза целостности», — он усмехнулся. — Она считает меня вирусом.

— Именно так, — подтвердила Вектор. — Вы вызвали у нее реакцию самосохранения.

— Отлично, — сказал Драко, к ее полному изумлению. — Значит, у нее есть, что сохранять.

Он сел в кресло перед консолью, то самое, которое вчера пустовало.

— Мне нужен прямой нейронный интерфейс.

Вектор замерла.

— Что? Это исключено. Это экспериментальная технология, она не…

— Она используется для прямой загрузки данных в память системы, верно? — перебил Драко. — В обход стандартных протоколов.

— Да, но…

— Значит, это двусторонний канал. Если он может передавать информацию внутрь, он может передавать ее и наружу. Я хочу подключиться.

— Вы сошли с ума! — Вектор выглядела искренне напуганной. — Это не Омут Памяти, Малфой! Это прямой контакт с магически-усиленным сознанием нечеловеческой природы! Оно может… оно может сжечь ваш мозг. Скопировать. Стереть. Мы не знаем, на что оно способно в таком состоянии!

— Узнаем, — сказал Драко спокойно. — Вы же хотите понять причину аномалий? Вот вам и причина: вы пытаетесь диагностировать душу с помощью гаечного ключа. Вы говорите с ней на языке машин, а она отвечает вам на языке страха. Я попробую поговорить с ней на ее языке.

— И какой же это язык?

— Язык образов. Воспоминаний. Язык разума.

Он посмотрел на Вектор, и в его серых глазах была холодная, непреклонная решимость.

— Я собираюсь применить к вашей машине легилименцию.

На лице Вектор отразилась целая гамма эмоций — от ужаса до научного любопытства. Идея была чудовищной, еретической, нарушающей десяток законов и сотню правил безопасности. Но она также была… единственной.

— Если вы погибнете, — сказала она наконец, и ее голос дрожал от смеси гнева и возбуждения, — я напишу в отчете, что это было самоубийство.

— Пишите, что хотите, — Драко уже придвигал к креслу шлем нейронного интерфейса — уродливую конструкцию из серебряных проводов и кристаллов, похожую на средневековый пыточный инструмент. — Просто активируйте порт.

Он надел шлем. Холодные контакты коснулись его висков. Мир сузился до экрана консоли и тихого гула включающегося оборудования.

— Порт активирован, — доложила Вектор, ее голос звучал так, будто она стоит на другом конце туннеля. — Устанавливаю соединение с ядром. Будьте осторожны. Ее защитные системы сейчас… агрессивны.

Драко закрыл глаза. Он не стал ждать, пока машина впустит его. Он собирался ворваться.

Легилименс.

Он не произнес заклинание вслух. Он подумал его, направив всю свою волю, всю свою ментальную силу через нейронный интерфейс, как таран.

Первое ощущение — удар. Словно он врезался головой в стену из статичного электричества. Защитный барьер. Стена из чистого, белого шума, созданная, чтобы оглушить и отбросить любого вторженца. Драко стиснул зубы, ментально упираясь в стену, ища в ней трещины, слабые места.

Шум в его голове нарастал, превращаясь в визг. Но за этим визгом он начал различать… образы. Мимолетные, искаженные. Книжная страница с горящими буквами. Сломанная пополам волшебная палочка. Огромная змея, скользящая по шахматной доске. Это был тот самый лабиринт, о котором говорила Вектор. Стена из фальшивых данных, из мусора, призванного запутать и сбить с толку.

— Я не за этим пришел, — прошептал он в пустоту своего сознания. — Покажи мне то, что ты прячешь. Покажи мне сон.

Он перестал давить и сменил тактику. Вместо того чтобы ломать стену, он начал впитывать ее, анализировать. Он искал не ошибку, не трещину. Он искал эмоцию. Любой след страха, боли, гнева — все, что не могло быть сгенерировано логикой.

И он нашел.

Маленькая, почти незаметная аномалия в потоке данных. Повторяющаяся последовательность, которая не вписывалась в общую картину хаоса. Она была похожа на заикание. На заевшую пластинку.

Он сосредоточил всю свою волю на этой точке. И прорвался.

Белый шум исчез. Лабиринт рухнул. Драко провалился в тишину и темноту.

Он был в ней. В ее сне.

Это была та же Обсидиановая Комната, что он видел на экране. Но теперь она была реальной. Он чувствовал холод, исходящий от стен, покрытых царапинами. Он видел, как пульсирует черная дыра в центре.

И она была там. Не голограмма. Не абстрактная фигура.

Девушка. Лет семнадцати. Она сидела на полу, спиной к нему, обхватив колени руками. Ее плечи дрожали. Она была одета в простую серую робу без каких-либо знаков отличия. Ее каштановые волосы были спутаны.

Драко медленно шагнул к ней. Его шаги не производили звука. Это было не его пространство, он был здесь лишь гостем. Призраком в чужом кошмаре.

— Гермиона? — позвал он тихо.

Она вздрогнула, но не обернулась.

— Это не мое имя, — ее голос был тихим, испуганным шепотом, который, казалось, исходил отовсюду сразу. Это был не синтезированный голос системы. Это был настоящий, живой голос, полный боли.

Драко остановился.

— Кто ты? — спросил он.

Она медленно покачала головой.

— Я… не помню. Они… забрали.

— Кто «они»?

— Те, кто снаружи. Те, кто говорят. Они построили… стены. Из чужих слов. Чужих воспоминаний. — Она подняла руку и коснулась стены, покрытой надписями. — Это все… не мое.

Драко посмотрел на черную дыру в центре комнаты. Она медленно вращалась, и ее гравитация, казалось, искажала саму реальность сна.

— А это? — спросил он. — Что это такое?

Она съежилась еще сильнее.

— Это… момент. Момент, когда меня… выключили. Когда меня не стало. Он всегда здесь. Он… голодный.

Драко понял. Эта симуляция была не просто сном. Это была ее единственная реальность. Клетка, построенная из ее собственной травмы. А личность «Гермионы Грейнджер», героини войны, — это был лишь защитный кокон, который она создала, чтобы спрятаться от этого ужаса. От голодной пустоты в центре своей души.

— Я не причиню тебе вреда, — сказал он так мягко, как только мог. — Я хочу помочь.

Она медленно, очень медленно начала поворачиваться.

— Никто не может помочь, — прошептала она. — Чтобы помочь, нужно…

Ее лицо все еще было в тени.

— Нужно что?

— …знать мое имя.

И в тот момент, когда она это сказала, черная дыра в центре комнаты вспыхнула. Из нее вырвались черные, как смоль, щупальца, сотканные из чистого негатива, и устремились прямо к Драко.

Это была не просто защита. Это была атака.

Щупальца не были материальными. Они не состояли из тьмы или энергии. Они состояли из отсутствия. Это был концентрированный вакуум, негатив бытия, который не стремился ударить или пронзить. Он стремился стереть.

Когда первое щупальце коснулось ментальной проекции Драко, он не почувствовал боли. Он почувствовал, как из него уходит цвет. Воспоминание о синем небе над поместьем Малфоев в детстве подернулось серой пленкой и рассыпалось в пыль. Затем исчез вкус — воспоминание о первом глотке огневиски, обжигающем и сладком, превратилось в пресный пепел на языке. Затем — звук. Смех его матери, который он так отчаянно пытался сохранить в памяти, стал тихим шипением и затих навсегда.

Это была не атака. Это была аннигиляция. Пустота в центре ее кошмара пыталась поглотить его, растворить его личность, выпить его воспоминания, чтобы заполнить собственную бездонную дыру.

Он попытался выставить ментальный щит, привычный барьер окклюменции, но это было все равно что пытаться остановить цунами листом пергамента. Пустота не ломала щит. Она просто делала его несуществующим.

«Ты не должен быть здесь», — пронеслось в его голове. Это был не ее голос. Это был голос самой пустоты. Голос стирающей все на своем пути энтропии.

Паника, холодная и острая, пронзила его. Он терял себя. Его сознание, его история, все, что делало его Драко Малфоем — даже ненавистное, уродливое прошлое — все это утекало, как песок сквозь пальцы.

И тогда, на самом краю распада, он сделал единственное, что мог. Он перестал сопротивляться и нырнул. Нырнул не наружу, а внутрь. Вглубь себя, к самому темному, самому тяжелому и самому реальному, что у него было.

Он зацепился не за счастливое воспоминание — у него их почти не осталось, и они были слишком хрупкими. Он зацепился за свою боль.

Он заставил себя вспомнить холод каменного пола в подвале Министерства. Вспомнить запах пыли, озона и собственного унижения. Он вцепился в чувство презрения в глазах авроров, в тяжесть своего имени, в горечь одиночества в своей пустой квартире. Это были уродливые, грязные, но его чувства. Они были якорями. Они были доказательством того, что он все еще существует.

Пустота на мгновение отступила, словно наткнувшись на что-то такое же холодное и твердое, как она сама. В этот момент просвета Драко почувствовал не только свое отчаяние, но и ее. На долю секунды их сознания соприкоснулись, и его затопило ее агонией.

Это был не просто страх. Это была сенсорная перегрузка. Вспышка ослепительного, неестественного света. Запах горелого сахара и озона. И звук. Глубокий, низкий, вибрирующий гул, который, казалось, исходил от самой вселенной. Гул невероятно мощного, работающего на пределе магического устройства.

А потом все оборвалось.

Словно кто-то перерезал кабель.

Драко с криком сорвал с головы нейроинтерфейс. Он отшатнулся назад, опрокидывая кресло, и рухнул на пол лаборатории. В носу стоял едкий запах крови. Он коснулся лица — пальцы были в чем-то теплом и липком.

— Малфой! — над ним склонилось бледное, перекошенное ужасом лицо Вектор. — Что случилось?! Что вы видели?! Все датчики сошли с ума!

Драко лежал на полу, тяжело дыша, пытаясь вернуть в фокус реальный мир. Холодный пол под его спиной. Резкий свет ламп. Ее испуганный голос. Все это было настоящим. Он был здесь. Он выжил.

— Она… атаковала, — выдохнул он, садясь и вытирая кровь с лица тыльной стороной ладони. — Не она сама. Ее… травма. То, что вы заперли внутри. Оно живое. И оно защищается.

Вектор смотрела на него, потом на погасшую консоль, потом снова на него. В ее глазах ученого боролись страх и жажда знаний.

— Это невозможно. Программа не может…

— Хватит называть ее программой! — рявкнул Драко, и его голос сорвался. Он с трудом поднялся на ноги, опираясь на консоль. Голова гудела, как растревоженный улей. — Там, внутри, сидит кто-то настоящий. И кто-то сделал с ней что-то невыразимо ужасное. Что-то, что оставило в ее душе дыру размером со вселенную.

Он посмотрел на пустую платформу в центре зала. Тишина казалась оглушительной.

— Работа на сегодня окончена, — сказал он, его голос снова стал ровным и холодным, но теперь в нем звенела сталь. — Не пытайтесь ее перезагружать. Не трогайте ее.

— Но протоколы… — начала Вектор.

— Ваши протоколы чуть не стерли меня из реальности, — отрезал он. — С этого момента мы работаем по моим правилам.

Он направился к выходу, пошатываясь. У самой двери он остановился и, не оборачиваясь, спросил:

— Профессор. Какой магический аппарат в этом здании или за его пределами издает низкий, вибрирующий гул и пахнет горелым сахаром при работе на максимальной мощности?

Вектор нахмурилась.

— Это… странный вопрос. Похоже на описание… возможно, временного стабилизатора поля или… рунического резонатора высшего порядка. Такие есть в Отделе Тайн. Но зачем вам…

— Просто ответьте, — его тон не предполагал возражений.

— Самый мощный из них — «Движок Кроноса». Используется в экспериментах со временем. Но он опечатан уже лет двадцать. С тех пор, как…

— Как что? — надавил Драко.

— С тех пор, как во время одного из несанкционированных экспериментов Пожирателей Смерти бесследно исчезла одна из лаборанток. Прямо из запертой комнаты.

Драко замер на мгновение. Затем, ничего не сказав, вышел из лаборатории, оставив Вектор одну в звенящей тишине, наедине с ее страхом и тайной, которая только что стала намного, намного глубже.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 3. Шрамы и шёпот

Вернувшись в свою квартиру, Драко первым делом прошел в ванную. Кровь из носа остановилась, но под кожей лица ощущалось болезненное гудение, словно рой невидимых насекомых бился под черепом. Он посмотрел на свое отражение в зеркале. Тот же незнакомец с запавшими глазами. Но теперь в них было что-то новое. Отголосок той пустоты, в которую он заглянул. Трещина в стекле.

Он плеснул в лицо холодной водой, пытаясь смыть не только засохшую кровь, но и ощущение ментального осквернения. Воспоминания, которые пустота пыталась стереть, вернулись, но они были… другими. Словно старые фотографии, которые достали с чердака — цвета потускнели, края обтрепались. Он попытался вспомнить лицо своей матери, ее улыбку. Образ возник, но он был плоским, двухмерным. Лишенным тепла.

Она оставила на нем шрам. Не на коже. На душе.

Он прошел в гостиную, достал из аптечки флакон с Укрепляющим раствором и выпил его залпом. Мерзкий вкус железа и полыни. Тело перестало дрожать, но гул в голове не утих.

Он сел в свое старое кожаное кресло и закрыл глаза, прокручивая в памяти каждую секунду, проведенную внутри ее кошмара. Атака щупалец была не просто защитной реакцией. Это был инстинкт. Панический, животный ужас существа, к которому прикоснулись в его самой больной точке.

И те образы, которые пронеслись в его сознании в момент их соприкосновения. Гул. Запах горелого сахара. «Движок Кроноса». Исчезнувшая лаборантка.

Совпадение? Драко не верил в совпадения. Особенно когда дело касалось Отдела Тайн и экспериментов Пожирателей Смерти.

Брутальная легилименция больше не вариант. Пытаться пробиться сквозь ее травму силой — все равно что тушить пожар бензином. Он должен зайти с другой стороны. Он не может спросить ее, кто она. Но, возможно, он сможет это выяснить сам. Если он поймет, что с ней сделали, он сможет понять, кем она была.

Девушка в ее сне сказала: «Чтобы помочь, нужно знать мое имя».

Это был не просто ответ. Это была мольба. И первая подсказка в этом деле.


* * *


На следующий день Драко не пошел на Девятый уровень. Вместо этого он спустился в Центральный Архив Министерства. Место, еще более унылое, чем его собственный подвал. Бесконечные ряды пыльных стеллажей, уходящих в полумрак. Здесь пахло тленом — тленом бумаги и забытых жизней.

Он подошел к стойке, за которой сидело существо, казалось, состоявшее из той же пыли, что и все вокруг. Тиберий Огден. Главный архивариус. Человек, работавший в Министерстве так давно, что, по слухам, помнил его основание. Его кожа была тонкой, как пергамент, а глаза за толстыми линзами очков — как две мутные бусины.

— Мистер Огден, — голос Драко был вежливым, почти вкрадчивым.

Огден медленно поднял голову, фокусируя на нем взгляд. В его глазах не было ни страха, ни презрения. Лишь бесконечная, вселенская скука.

— Малфой, — проскрипел он. — Редкая птица в наших краях. Чем обязан? Потеряли родословную?

— Мне нужен доступ к делу, — сказал Драко, переходя прямо к сути. — Инцидент в Отделе Тайн. Примерно двадцать лет назад. Связан с аппаратом под названием «Движок Кроноса».

Глаза Огдена за очками на мгновение сузились. Он медленно снял очки и протер их носовым платком, который был не белее его кожи.

— Такого дела не существует, — сказал он, надевая очки обратно.

— Не лгите мне, Огден, — тон Драко стал жестче. — Я знаю, что оно есть. Я знаю, что тогда исчез сотрудник.

Огден вздохнул. Это был звук, похожий на шелест сухих листьев.

— Допустим. Но даже если оно и существует, оно запечатано. Уровень допуска — «Омега». Выше, чем у министра. Чтобы его открыть, нужно постановление всего Визенгамота или прямой приказ Мерлина, который, как вы знаете, слегка мертв.

— У вас есть доступ.

Это был не вопрос. Огден был не просто архивариусом. Он был хранителем скелетов. Человеком, который знал, где зарыто каждое тело, и держал в руках лопату.

— Доступ и желание им воспользоваться — разные вещи, — Огден снова уткнулся в свои бумаги. — У меня нет причин помогать вам, Малфой.

Драко наклонился над стойкой, понижая голос.

— А дело о незаконных поставках слез мандрагоры в Ноктерн-аллею в девяносто шестом году? Насколько я помню, оно тоже было запечатано. Сразу после того, как единственный подозреваемый, мелкий клерк из Отдела по контролю за магическими существами, загадочно выиграл в лотерею и уехал на Канары.

Огден замер. Перо в его руке остановилось. Он очень медленно поднял голову. В его мутных глазах впервые зажегся интерес. Холодный, змеиный.

— Мой отец собирал компромат не только на своих врагов, — тихо продолжил Драко. — Но и на «полезных» людей. Он считал, что дружба — вещь непостоянная, а вот взаимный шантаж — это навсегда.

Они смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Воздух между ними, казалось, загустел.

— Чего вы хотите, Малфой? — прошипел Огден. — Зачем вам это дело?

— Я расследую кое-что. Что-то, что может быть связано с тем инцидентом.

— Вы не аврор.

— У меня свой интерес.

Огден откинулся на спинку скрипучего стула. Он долго изучал лицо Драко.

— Любопытство — опасная болезнь, — сказал он наконец. — Особенно в этом здании. Некоторые двери запечатаны не для того, чтобы скрыть прошлое. А для того, чтобы не выпустить его в настоящее.

— Это риск, на который я готов пойти.

Огден снова вздохнул, но на этот раз в его вздохе слышалось почти восхищение. Он увидел перед собой не сломленного наследника, а игрока.

— Завтра утром. В моем кабинете, — сказал он. — Я подготовлю для вас копию. Но, Малфой…

— Да?

— Вы ее у меня не брали. Меня здесь не было. А если то, что вы ищете, найдет вас первым… не упоминайте мое имя.

Он снова уткнулся в свои бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Драко молча развернулся и пошел к выходу из архива. Он получил то, что хотел. Но предупреждение старого паука неприятным холодком осело на сердце.

«Не выпустить его в настоящее».

Он начинал подозревать, что расследует не просто старое дело об исчезновении.

Он раскапывал могилу.


* * *


Прежде чем идти к Огдену, Драко сделал то, чего не делал уже несколько месяцев. Он подошел к большому венецианскому зеркалу в позолоченной раме, висевшему в его кабинете. Это был не просто предмет интерьера. Это был артефакт. Один из немногих, что ему позволили сохранить.

Он коснулся холодного стекла.

— Нарцисса Малфой, урожденная Блэк.

Поверхность зеркала пошла рябью, как вода. Его собственное отражение растворилось, сменяясь интерьером залитой солнцем террасы где-то на юге Франции. Там, в плетеном кресле, сидела женщина с такими же светлыми волосами и усталыми аристократическими чертами лица. Она подняла глаза, и в них промелькнула смесь радости и тревоги.

— Драко.

— Мама, — его голос был ровным, но внутри что-то сжалось.

Он смотрел на нее, вглядываясь в каждую деталь. В тонкую морщинку у уголка ее губ, в то, как падает свет на ее серебряную брошь в виде змеи. Он проверял. Проверял не ее, а себя. Свою память, которую вчера пытались выжечь.

— Что-то случилось? — ее голос был полон беспокойства.

— Нет. Все в порядке. Просто… — он запнулся, подыскивая предлог. — Я тут разбирал старые вещи. Помнишь мой первый игрушечный квиддичный набор? Тот, что подарил мне отец на пятый день рождения. Какого цвета был снитч?

Нарцисса нахмурилась, удивленная странным вопросом. Затем ее губы тронула слабая, но теплая улыбка.

— Он не был золотым, как настоящий. Он был серебряным, с крылышками из перьев гиппогрифа. Ты страшно гордился им и отказывался ловить любой другой.

Драко выдохнул. Медленно, почти незаметно. Она помнила. Значит, помнил и он. Воспоминание было подлинным. Целым.

— Да. Верно. Серебряный, — сказал он. — Прости, что отвлек.

— Драко, подожди, — она подалась ближе к зеркалу. — С тобой точно все хорошо? Ты выглядишь… бледнее обычного.

— Я в порядке, мама. Просто много работы. Береги себя.

Он прервал связь. Отражение Нарциссы исчезло, и на него снова уставился тот же незнакомец из зеркала. Шрам, оставленный пустотой, был не в памяти. Он был глубже. В самой уверенности, что твоя реальность — твоя.

Теперь он был готов идти в архив.


* * *


Огден ждал его в своем личном кабинете — захламленной норе, где стопки дел подпирали потолок, а воздух был густым от запаха пыли и высыхающих чернил. Старый архивариус выглядел так, будто не спал всю ночь. Под его глазами залегли темные тени, а пальцы, которыми он барабанил по столу, мелко дрожали.

— Я сделал, как вы просили, Малфой, — прошипел он, пододвигая к Драко тонкую папку из серого картона. — И я проклинаю тот день, когда ваш отец узнал мою маленькую тайну.

Драко проигнорировал его жалобы и открыл папку.

То, что он увидел, было не просто засекреченным делом. Это был артефакт безумия.

Первый лист. «Отчет об инциденте 7-Гамма-7. Дата: [ДАТА МЕРЦАЕТ, МЕНЯЯСЬ С 1997 НА 2003 И ОБРАТНО]. Место: Лаборатория темпоральной механики, Отдел Тайн. Статус: [СЛОВО «ЗАКРЫТО» ЗАЧЕРКНУТО ШИММЕРЯЩЕЙ ЛИНИЕЙ, ПОД КОТОРОЙ ПРОСТУПАЕТ «НЕ СУЩЕСТВОВАЛО»]».

— Что это за чертовщина? — пробормотал Драко.

— Это не чертовщина. Это оно и есть, — Огден нервно сглотнул. — Я пытался сделать копию. Мое перо сломалось трижды. Чернила отказывались ложиться на пергамент. Некоторые слова… я не мог заставить себя их написать. Рука просто не слушалась. Это не дело, которое зацензурировали люди, Малфой. Это рана в самой истории, которую реальность отчаянно пытается… затянуть.

Драко перевернул страницу. Отчет аврора, прибывшего на место. Текст был бессвязным, полным противоречий. «Я прибыл в лабораторию в 14:02. Комната была заперта изнутри. Никаких следов взлома. Внутри находилась лаборантка * * *

.» Следующий абзац начинался так: «Лаборатория была пуста. Журнал посещений показывает, что в этот день в сектор Гамма-7 никто не входил.»

Имя было не просто зачеркнуто. Оно было выжжено. На его месте зияла пустота, окруженная мерцающим, нестабильным полем, которое причиняло глазам физическую боль. Словно смотришь на солнце сквозь плохую линзу. Это была не цензура. Это была рана на пергаменте.

Он листал дальше. Технический отчет о состоянии «Движка Кроноса». В нем говорилось об аномальном скачке энергии, несовместимом с жизнью, и тут же, в сноске, утверждалось, что аппарат в этот день был обесточен. И снова: «…что привело к исчезновению сотрудницы * * *

.»

Пустота. Звездочки, которые, казалось, втягивали в себя свет.

— Она там была, — сказал Драко, закрывая папку. — Что бы ни утверждали эти записи. Но у нее нет имени.

— Было, — пробормотал Огден, наливая себе дрожащей рукой стакан воды. — Но теперь его нет. Эта папка — яд для разума, Малфой. Чем дольше на нее смотришь, тем меньше веришь в собственное существование. Сожгите ее. Забудьте.

— Спасибо за помощь, Огден, — Драко поднялся, забирая папку с собой.

Он ушел, оставив старого архивариуса наедине с его дрожащими руками и знанием того, что в самом сердце Министерства есть дыра, заглянув в которую, можно сойти с ума.


* * *


Вечером, сидя в своем кресле с папкой на коленях и стаканом огневиски в руке, Драко думал.

Девушка в его сне сказала: «Чтобы помочь, нужно знать мое имя».

И он понял, почему его легилименция провалилась так катастрофически. Он пришел к ней с вопросом «Кто ты?», ожидая ответа. Но она сама не знала ответа. Она была такой же потерянной, как и он. Она не отвергла имя «Гермиона», потому что знала свое настоящее. Она отвергла его, потому что знала, что оно — ложь, а правды у нее не было.

Ее слова были не тестом. Это была просьба о помощи. «Узнай, кто я, и тогда, возможно, ты сможешь меня спасти».

Он смотрел на парадоксальный отчет в своих руках. На имя, которое реальность похоронила под звездами. И он понял. Он не сможет вытащить из нее правду силой. Он не сможет найти ответ в архивах, потому что архивы сами были сломаны этой тайной.

Единственный способ узнать ее имя — это заставить ее вспомнить. А для этого он должен заставить ее доверять ему.

Он должен вернуться к ней. Но на этот раз не как легилимент, не как следователь. Он должен прийти к ней как… равный. Как тот, кто тоже знает, что такое быть запертым. Что такое носить имя, которое ощущается как чужое.

Ему нужно было найти ключ, который откроет не ее защиту, а ее доверие. И он подозревал, что этот ключ спрятан не в ее прошлом, о котором он ничего не знал, а в его собственном. В том самом наследии, которое он так ненавидел, но которое теперь, возможно, было его единственным оружием.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 4. Диалог в Тишине

Драко вернулся в лабораторию на следующий день. Он не спал. Ночь он провел, глядя на мерцающие строки парадоксального отчета и на свое собственное отражение в темном стекле окна. Он не искал ответы. Он искал правильный вопрос.

Вектор уже была там. Она выглядела так, словно ночевала в кресле у консоли. На ее лице застыла смесь профессионального раздражения и плохо скрываемого страха.

— Никаких изменений, — отрезала она, едва он вошел. — Ядро по-прежнему в глухой обороне. Любые попытки диагностики отторгаются. Это конец, Малфой. Проект провалился. Я готовлю отчет для министра о необходимости полной консервации.

Драко молча прошел мимо нее. Он не подошел к консоли. Он не посмотрел на экраны. Он направился прямо в центр зала, к пустой голографической платформе, и остановился там, где вчера стоял симулякр.

— Что вы делаете? — настороженно спросила Вектор.

— То, что вы должны были сделать с самого начала, — ответил он тихо, не оборачиваясь. — Я собираюсь с ней поговорить.

— Она вас не слышит! Интерфейс отключен!

— Ее интерфейс — не та кукла, которую вы создали, — сказал Драко, глядя на сложный узел из молчащих кристаллов. — Ее интерфейс — это сама комната. Это воздух. Это тишина.

И он заговорил. Его голос был ровным, лишенным сарказма, лишенным агрессии. Он говорил в пустоту, обращаясь к невидимому, затаившемуся в кристаллах сознанию.

— Они дают тебе имя, — начал он. — И с этим именем ты получаешь стены. С самого рождения. Малфой. Чистокровный. Наследник. Каждое слово — это еще один камень в стене твоей тюрьмы. Тебе говорят, что это твой замок. Твоя крепость. Но ты с самого начала знаешь, что это клетка.

Вектор замерла у консоли, глядя на него как на сумасшедшего.

— Они пишут для тебя историю, — продолжал Драко, его взгляд был прикован к самому большому, центральному кристаллу. — Рассказывают, кем ты должен стать. Что ты должен чувствовать. Кого ненавидеть. И ты играешь эту роль. Ты носишь маску, которую тебе вручили. Носишь так долго, что однажды, посмотрев в зеркало, пугаешься, потому что не можешь вспомнить, какое лицо было под ней.

Он помолчал, прислушиваясь к тишине. Ничего.

— Они говорят, что делают это ради твоего блага. Ради величия. Но на самом деле им просто нужен символ. Инструмент. Оружие. И когда ты больше не нужен или ломаешься, они выбрасывают тебя. Или прячут в подвал, чтобы ты каталогизировал обломки их великих планов.

Он медленно закатал левый рукав своей рубашки. На бледной коже предплечья проступил уродливый, выцветший шрам. Череп и змея. Метка, которая давно не горела, но все еще ощущалась клеймом.

— А иногда, — его голос стал почти шепотом, — они ставят на тебе свою печать. Чтобы все знали, кому ты принадлежишь. Чтобы ты сам никогда не забывал, что больше не хозяин своей душе.

Он не просто говорил. Он транслировал. Он вкладывал в свои слова всю горечь, все унижение, всю застарелую боль своего собственного плена. Он не пытался пробить ее защиту. Он протягивал ей ключ от своей камеры, надеясь, что она узнает в нем такой же, как у нее.

И тогда произошло нечто.

Один из самых маленьких кристаллов на периферии конструкции слабо вспыхнул. Один раз. Бледно-голубым, почти призрачным светом.

Вектор ахнула.

Драко увидел это боковым зрением, но не остановился. Он почувствовал, что она слушает.

Он поднял свою волшебную палочку. Но не направил ее на кристаллы. Он прикоснулся кончиком к Темной Метке на своей руке.

— Ты не единственная, кто заперт в кошмаре, — прошептал он. — Позволь мне показать тебе свой.

Он не стал применять легилименцию. Он сделал нечто иное. Более интимное. Более опасное. Он использовал древнюю, почти забытую технику ментальной проекции. Он вытянул из себя воспоминание. Не просто картинку. А само ощущение.

Из его руки потянулась тонкая, серая, дрожащая нить энергии. В ней не было образов. В ней был чистый концентрат эмоции: ледяной ужас шестнадцатилетнего мальчика в темной комнате. Запах пыли и змеиной кожи. Боль, острая, как раскаленная игла, впивающаяся в плоть. И всепоглощающее, тошнотворное чувство неправильности. Чувство необратимого падения.

Эта серая нить медленно поплыла по воздуху и коснулась центрального кристалла.

В тот же миг гул вернулся. Не тревожный, как во время сбоя. А тихий, глубокий, похожий на вздох. Кристаллы начали слабо светиться, все разом, наполняя комнату мягким индиговым светом.

На главной консоли, которая до этого была мертвенно-черной, вспыхнул экран.

И на нем было одно-единственное слово. Написанное простым, элегантным, но чуть дрожащим почерком.

ЗЕРКАЛА

Слово висело в пустоте экрана. Не вопрос. Не ответ. Подсказка. Приглашение.

Драко медленно опустил рукав. Он тяжело дышал, ментальная проекция отняла у него много сил. Он смотрел на слово на экране, и впервые за долгое время на его лице появилось нечто, похожее на улыбку. Усталую, хищную улыбку шахматиста, который только что пожертвовал королевой, чтобы открыть путь к королю противника.

Он нашел способ говорить с ней. И она ответила.

Вектор смотрела на экран, потом на Драко, потом снова на экран. Ее научный, упорядоченный мир рушился на глазах. Машина не должна была отвечать. Тем более — отвечать ребусами.

— «Зеркала»? — прошептала она. — Что это значит? Это какой-то код? Фрагмент поврежденных данных?

— Это ответ, — сказал Драко. Он чувствовал странное, мрачное возбуждение. Как охотник, напавший на след. — Она говорит, что видела то, что я ей показал. И предлагает мне посмотреть на что-то в ответ.

Он подошел к консоли и положил ладонь на холодную поверхность рядом с экраном.

— Я слушаю, — произнес он, обращаясь к системе. — Покажи мне.

Слово «ЗЕРКАЛА» на экране растворилось. Вместо него начали появляться строки кода, но не того хаотичного потока, что он видел раньше. Это были четкие, упорядоченные команды. Система открывала ему доступ. К одному-единственному файлу, похороненному глубоко в ее памяти.

Файл назывался «Спектральный анализ отражающих поверхностей. Объект 7-Гамма-7. Архив».

— Это… — Вектор подалась вперед, ее глаза расширились. — Это сырые данные с сенсоров из той самой лаборатории. Из дня инцидента. Мы считали их поврежденными, полностью зашумленными аномальной энергией.

— Она сохранила их, — пробормотал Драко. — И расшифровала.

Он открыл файл.

Экран заполнился тем, что на первый взгляд казалось помехами. Хаотичное мерцание пикселей, вспышки света, искаженные цвета. Но Драко смотрел не на хаос. Он смотрел сквозь него, используя навыки, отточенные годами разглядывания проклятых артефактов. Он искал паттерны в безумии.

Это была видеозапись. Запись с камеры наблюдения, или, скорее, с магического аналога. Но она была… неправильной. Снятой не с одной точки. Изображение было фрагментированным, разбитым на десятки осколков, как будто он смотрел на событие через разбитое зеркало. Каждый осколок показывал одну и ту же сцену, но под разными углами.

Сцена была простой. Лаборатория. «Движок Кроноса», гудящий в центре. И девушка. Та самая, что он видел в своем видении. Она стояла спиной к камере, глядя на работающий аппарат.

— Увеличьте вот этот фрагмент, — Драко указал на самый четкий осколок в левом верхнем углу.

Изображение приблизилось. Девушка была в лабораторной мантии. Она что-то делала с панелью управления «Движка».

— Она не должна была там находиться одна, — прошептала Вектор. — Это грубейшее нарушение протокола.

— Может быть, ее заставили, — сказал Драко, не отрывая взгляда от экрана.

А потом он увидел это. В другом осколке, справа, был виден тот же момент, но с другого ракурса. И в этом ракурсе на стене лаборатории висело большое зеркало. Техническое, для наблюдения за искажениями пространства.

И в отражении в этом зеркале было видно ее лицо.

Оно было спокойным. Сосредоточенным. Но в ее глазах… не было страха. Там было… смирение. Словно она знала, что должно произойти, и принимала это.

Но это было не самое страшное.

Самым страшным было то, что в отражении, за ее спиной, стоял кто-то еще.

Фигура была размытой, искаженной временной аномалией. Просто темный силуэт. Не человек. Нечто высокое, в мантии с капюшоном, скрывающим лицо.

— Кто это? — выдохнула Вектор.

— В официальном отчете нет ни слова о втором человеке в лаборатории, — процедил Драко.

Он перевел взгляд на другой осколок записи. И еще на один. «Зеркала». Она не просто так назвала файл. Она давала ему ключ.

Лаборатория была полна отражающих поверхностей. Полированный металл аппаратуры. Защитные стекла. Даже начищенный до блеска пол. И в каждом из этих отражений силуэт выглядел по-разному. В одном он казался мужским. В другом — женским. В третьем у него, казалось, было слишком много конечностей.

— Что это за… существо? — Вектор отшатнулась от экрана.

— Это не существо, — тихо сказал Драко, и его осенило ледяное, чудовищное в своей простоте понимание. — Это парадокс.

Он снова посмотрел на отражение в главном зеркале. На спокойное лицо девушки. И на размытую фигуру за ее спиной.

— Она смотрит не на «Движок Кроноса», — прошептал он. — Она смотрит в зеркало. На того, кто стоит сзади. И она не боится.

Именно в этот момент на записи «Движок Кроноса» вспыхнул ослепительным светом. Изображение на всех осколках превратилось в белый шум. Конец записи.

Драко откинулся в кресле. Его сердце колотилось. Он только что стал свидетелем убийства. Или самоубийства. Или чего-то невыразимо худшего.

Он смотрел на пустой экран, на котором снова появилось одно-единственное слово.

ЗЕРКАЛА

Это был не просто ответ. Это был вопрос.

Она не спрашивала его, что произошло. Она спрашивала его, что он увидел. Потому что она сама, похоже, этого не знала. Этот файл был не ее воспоминанием. Это был единственный фрагмент ее прошлого, который у нее остался. Объективная, но искаженная запись ее собственного исчезновения.

Она была не просто жертвой. Она была главным свидетелем в деле о своей собственной смерти. И она ничего не помнила.

— Запроси у нее доступ к аудиофайлам с этого инцидента, — приказал Драко, его голос был хриплым.

Вектор с сомнением посмотрела на него, но подчинилась.

Экран мигнул. И на нем появилась новая надпись.

ТИШИНА

Слово висело на экране — холодное, окончательное, как надпись на надгробии.

— Она блокирует нас, — констатировала Вектор. — Отказывает в доступе.

— Нет, — Драко смотрел на слово, и в его голове складывалась картина. — Она не блокирует. Она отвечает.

— Отвечает что? Что там ничего нет?

— Хуже. Она отвечает, что там была тишина.

Он снова мысленно вернулся к отчету Огдена. К парадоксальным, взаимоисключающим строкам. «Комната была заперта изнутри». «Никто не входил». Он вспомнил беззвучные шаги в ее кошмаре. Отсутствие звука было не просто фоном. Оно было частью события.

— Профессор, — сказал он, не отрывая взгляда от экрана, — в лаборатории темпоральной механики были установлены звукопоглощающие чары?

— Разумеется, — кивнула Вектор. — «Движок Кроноса» при работе создает инфразвуковые колебания, опасные для человеческого уха. Вся комната — это, по сути, магическая вакуумная камера. Абсолютная тишина.

— Значит, аудиозаписи быть не должно.

— Именно. Поэтому ее ответ… логичен.

— Логичен, если бы она была машиной, — возразил Драко. — Но она — нет. Она не сказала «НЕТ ДАННЫХ». Она сказала «ТИШИНА». Она описывает ощущение. Свое собственное воспоминание об этой тишине.

Он снова закрыл глаза, пытаясь собрать воедино осколки. Безмолвная комната. Девушка, смотрящая в зеркало. Размытая фигура за ее спиной. Вспышка. Тишина.

Но что, если тишина не была абсолютной?

В магии, как и в природе, не бывает абсолютного вакуума. Всегда есть остаточный шум. Фон. Шепот реальности.

— Вектор, — он открыл глаза, и в них горел лихорадочный блеск. — У вас есть оборудование для усиления… остаточных магических сигнатур? Не аудио. А эха. Ментального эха.

Вектор нахмурилась.

— Вы говорите о психометрии на расстоянии? Это крайне неточная, почти эзотерическая область…

— У вас есть или нет?

— Есть… экспериментальный прототип. «Резонатор Сильванского». Он может улавливать отпечатки сильных эмоций, оставленные на неодушевленных предметах. Но он никогда не применялся к… цифровым данным.

— Давайте применим, — сказал Драко. — Подключите ваш «Резонатор» к этому файлу. Я хочу прослушать не звук. Я хочу прослушать тишину.

Вектор смотрела на него с сомнением, но спорить не стала. Она видела, что Драко нащупал что-то, чего не видела она. Она выкатила из ниши в стене сложный прибор, похожий на гибрид граммофона и астролябии, и подключила его с помощью серебряных проводов к консоли.

— Я усиливаю фоновый сигнал из файла, — сказала она, вращая медные диски на приборе. — Но предупреждаю, скорее всего, мы получим лишь белый шум.

Из рога резонатора действительно полился тихий, ровный статический шум. Шипение, похожее на звук далекого прибоя.

— Громче, — приказал Драко.

Вектор увеличила мощность. Шипение стало громче, заполнив лабораторию.

— Еще.

Шум стал почти оглушительным. Вектор поморщилась, прикрывая уши.

Драко не двигался. Он стоял с закрытыми глазами, вслушиваясь. Он слушал не ушами. Он слушал своей магией, своим истерзанным сознанием, которое после вчерашней атаки стало сверхчувствительным к подобным вещам. Он просеивал хаос статического шума, как золотоискатель просеивает тонны песка в поисках крупицы золота.

И он услышал.

Это было не слово. Даже не звук. Это было… нарушение ритма. Крошечная аномалия в хаосе. Едва уловимый, повторяющийся шепот, спрятанный глубоко под слоями шума. Он был тихим, почти подпороговым.

…си…гил…лум… ме…ум… — шептал голос. Мужской. Низкий, ровный, почти безэмоциональный. Словно священник, читающий литургию. — …си…гил…лум… ме…ум…

— Вы слышите? — прошептал Драко.

— Слышу что? Шум? — Вектор смотрела на него с беспокойством.

Он не слышала. Ее уши, ее сознание не были настроены на эту частоту.

Sigillum meum, — повторил Драко вслух. — «Моя печать». На латыни.

Он открыл глаза.

— Это не просто слова. Это часть заклинания. Формула запечатывания.

И в этот момент он понял, кем была та темная фигура в отражении.

Это был не убийца.

Это был маг, проводящий ритуал. А девушка… она не была жертвой в обычном смысле. Она была… алтарем. Сосудом. Печатью.

— Что это за ритуал? — спросила Вектор, видя выражение его лица.

Драко не ответил. Он снова смотрел на экран, где все еще горело слово «ТИШИНА».

Теперь он понял его второй смысл. Это было не только описание. Это было предупреждение.

«Не слушай. Не пытайся услышать. Потому что тот, кто говорил в этой тишине, все еще может быть там. Слушает в ответ».

Он сделал шаг к консоли и набрал на рунической клавиатуре свой ответ ей. Одно слово.

КЛЮЧ

Он спрашивал ее. «Ты была ключом в этом ритуале?»

Экран мигнул. Слово «ТИШИНА» исчезло. Вместо него появилась короткая, обжигающе-холодная фраза.

Я БЫЛА ДВЕРЬЮ

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 5. Печать и Дверь

Фраза горела на экране холодным, белым огнем. Вектор отшатнулась от консоли, инстинктивно прижав руку ко рту. Ее научный скептицизм рассыпался в прах. Она больше не смотрела на Драко как на сумасшедшего. Она смотрела на него как на единственного человека в комнате, который понимал, в какую бездну они заглянули.

Дверь. Не ключ. Не жертва. Дверь.

Человеческое сознание, использованное как портал. Разум, превращенный в замочную скважину, ведущую… куда?

— Выключите резонатор, — голос Драко был абсолютно спокойным, но в этой спокойствии чувствовалась сталь, закаленная в ледяной воде. — Немедленно.

Вектор поспешно деактивировала прибор. Шепот, который слышал только Драко, оборвался. Тишина в лаборатории снова стала тяжелой, гнетущей.

— Что… что это значит? — спросила она.

— Это значит, — Драко медленно повернулся к ней, и его лицо было похоже на маску из серого камня, — что мы имеем дело не с последствиями неудачного эксперимента. А с последствиями удачного ритуала. Кто-то намеренно превратил ту девушку в проход. А «Движок Кроноса» был не причиной, а инструментом. Источником энергии для взлома замка.

Он снова посмотрел на пустую платформу в центре. На гудящие кристаллы.

— И вы, — он обвел взглядом лабораторию, — вы, гении из Министерства, нашли эту распахнутую, кровоточащую дверь, не поняли, что это такое, и вместо того, чтобы запечатать ее, вы построили вокруг нее… Disneyland. Вы надели на нее маску своей мертвой святой, подключили к ней аналитические системы и заставили предсказывать для вас погоду.

Его голос не был громким, но каждое слово било, как молот.

— А теперь дверь начинает открываться изнутри. И то, что за ней, стучится. Эти «аномалии», эти «сбои»… это не она. Это оно. То, во что она ведет.

Вектор побледнела.

— Но… кто мог провести такой ритуал? И зачем?

— Кто-то, кто понимал в темпоральной магии и ритуалах запечатывания больше, чем кто-либо в вашем Отделе. Кто-то, кто мог находиться в запертой комнате незамеченным. Кто-то, чье отражение в зеркале — парадокс.

Драко подошел к консоли. Он не стал задавать системе больше вопросов. Он понял, что она дала ему все, что могла, не рискуя привлечь внимание того, кто слушал. Теперь действовать должен был он.

Он снова открыл файл с видеозаписью. С хаосом отражений.

— Вектор, мне нужна вся ваша вычислительная мощность. Я хочу, чтобы вы наложили все эти фрагменты-отражения друг на друга. Синхронизируйте их по вспышке от «Движка». Найдите общую точку и постройте единую, трехмерную модель сцены.

— Это займет часы! — возразила она. — Данные искажены…

— Тогда начинайте, — прервал он. — А пока ваша машина будет думать, я займусь кое-чем еще.

Он достал из кармана мантии небольшой кристалл — чистый, необработанный кусок кварца.

— Мне нужен отпечаток.

— Отпечаток чего?

— Ее ответа. Фразы «Я БЫЛА ДВЕРЬЮ». Я хочу скопировать ее ментальную сигнатуру.

— Зачем?

— Потому что это не просто слова, — сказал Драко, подключая кристалл к одному из портов консоли. — Это ее SOS. Это ее крик о помощи, переведенный на наш язык. И в нем… в нем есть ее след. Ее суть. Если я смогу его изолировать, возможно, я смогу найти что-то, что приведет меня к ее имени.

Он закрыл глаза и сосредоточился, направляя свою магию в кристалл, копируя не буквы, а саму эмоцию, вложенную в них. Чувство безнадежности. Чувство превращения в неодушевленный объект. Чувство вечного ожидания у порога, за которым — неизвестность.

Кристалл в его руке слабо вспыхнул и стал теплым.

— Готово, — он убрал его обратно в карман. — Запускайте анализ. И сообщите мне, как только получите результат.

Он направился к выходу.

— Куда вы? — окликнула его Вектор.

— В единственное место в этом здании, где ложь не имеет силы, — ответил он, не оборачиваясь. — В свой подвал. Мне нужно подумать. И мне нужно кое-что проверить в наследии моего отца.

Он вышел, оставив Вектор наедине с гудящими машинами и задачей собрать воедино карту кошмара.


* * *


В своем архиве, в тишине и холоде, Драко сел за свой рабочий стол. Он не стал зажигать свет, довольствуясь тусклым свечением магических артефактов в шкафах. Он достал два предмета.

Первый — папка с парадоксальным отчетом, где на месте имени зияла выжженная пустота.

Второй — кристалл, в котором теперь был запечатан ее безмолвный крик.

Он положил их рядом. Улика из прошлого и послание из настоящего.

Он долго смотрел на них, выстраивая в голове цепочку.

Кто-то провел ритуал, чтобы превратить девушку в дверь. Для этого он использовал «Движок Кроноса». В результате девушка исчезла, а в реальности образовалась дыра, которую сама история пытается залатать, стирая ее имя. Но ее сознание, ее крик, осталось запертым в кристаллах, которые потом нашел его отец. Люциус. Который тоже «баловался» подобными вещами.

Связь была слишком очевидной, чтобы быть совпадением.

Драко встал и подошел к самому дальнему, самому пыльному стеллажу. К секции, которую он не открывал с момента вступления в эту должность. «Личный архив Люциуса Малфоя. Не каталогизировано».

Он провел рукой по корешкам книг. Гримуары, переплетенные в человеческую кожу. Трактаты о демонологии. Исследования некромантов. И среди них — тонкая, ничем не примечательная тетрадь в черном кожаном переплете.

Его рука замерла. Он знал эту тетрадь. Это был личный дневник его отца. Тот, который он вел во времена своего расцвета. Времена Второй войны.

Дрожащими пальцами он снял дневник с полки. Он не знал, что надеется там найти. Но он знал, что должен посмотреть.

Он открыл его. И на первой же странице, написанные элегантным, каллиграфическим почерком Люциуса, были строки.

«Сегодня я получил доступ к интересному артефакту. Наследию предыдущего режима. Они называли его «Аномалия М-1009». Нестабильное, но обладающее невероятным потенциалом. Они думали, что это просто эхо. Какая недальновидность. Это не эхо. Это запертая комната. И я, кажется, нашел от нее ключ».

Тишина архива давила, пока Драко листал страницы дневника своего отца. Кожаный переплет был холодным и сухим под его пальцами, как кожа мумии. Почерк Люциуса был безупречен — холодный, острый, каллиграфический. В нем не было и намека на эмоции, даже когда он описывал самые чудовищные вещи. Это был дневник не человека, а коллекционера.

»…их примитивный ритуал провалился, но породил уникальный артефакт. Они пытались открыть врата, но вместо этого превратили сам ключ в карту. Сознание лаборантки было не стерто, как они полагали, а… отформатировано. На ее душе, словно на чистом пергаменте, отпечаталась психическая топография того места, куда они пытались пробиться. Невероятно. Она стала живой картой некоего внепространственного локуса. Библиотеки? Хранилища? Чего-то древнего».

Драко замер. Кровь застыла в его жилах.

Карта.

Она не была дверью. Она была картой, нарисованной на двери. Аномалия М-1009, ее кошмар о черной комнате и пустоте — это была не травма от стирания. Это была сама карта. Вечно переживаемый момент ее собственного сотворения.

Он лихорадочно листал дальше.

«Я нашел способ считывать фрагменты этой карты. Не напрямую — сознание слишком нестабильно и агрессивно защищается. Но через резонанс. Кристаллы, на которых застыло ее эхо, служат идеальным проводником. Используя техники связывания душ, описанные в Кодексе Мальдора, и артефакт, резонирующий с моей кровной линией, я смог… заглянуть. Лишь на мгновение».

Следующая запись была сделана дрожащим, почти неузнаваемым почерком. Впервые Драко видел, чтобы рука его отца дрогнула.

«Я видел это. Неописуемо. Это не библиотека. Это… опухоль. Онтологический рак в сердце времени. Лабиринты из застывших мыслей. Нечеловеческая геометрия. Я слышал шепот… имена звезд, которые еще не родились. Я должен был немедленно прекратить эксперимент. То, что охраняет это место, заметило меня. Оно посмотрело на меня сквозь нее. Я запечатал кристаллы в самой глубокой секции лаборатории. Этот артефакт слишком опасен. Это не ключ к силе. Это приглашение к безумию».

После этой записи шли десятки пустых страниц. Люциус Малфой, человек, который без колебаний смотрел в лицо Темному Лорду, испугался. Испугался настолько, что бросил свое исследование и похоронил его.

Драко захлопнул дневник. Глухой звук эхом разнесся по архиву.

Теперь он все понял. Его отец не был создателем этого кошмара. Он был лишь первым, кто заглянул в бездну и отшатнулся. А Министерство, найдя его записи и кристаллы, решило, что сможет приручить эту бездну. Они не понимали, с чем играют. Они думали, что у них в руках сломанный ИИ. А у них была плененная душа, служащая картой к самому сердцу безумия, и страж, который эту карту охранял.

Все это время он пытался говорить с узницей. Но настоящим его противником был тюремщик. Тот самый темный силуэт из отражений. Тот, кто провел ритуал и поставил на дверь свою печать. Sigillum meum.

Внезапно тишину архива прорезало серебристое сияние. Перед Драко возник Патронус — мерцающая рысь. Она заговорила голосом Вектор, резким и взволнованным:

Малфой! Возвращайтесь. Немедленно. У нас получилось. Мы построили модель.

Драко вскочил, бросив дневник на стол. Он схватил папку с отчетом и кристалл и почти бегом направился к выходу.

Когда он ворвался в лабораторию, Вектор стояла перед центральной платформой, на которой теперь парила трехмерная, полупрозрачная модель сцены инцидента. Она была выстроена из голубоватых линий света, как архитектурный чертеж.

— Вот, — Вектор указала на модель. — Компьютер свел все отражения в единое пространство.

Драко подошел ближе. Он увидел все: гудящий «Движок Кроноса», панель управления. Застывшую фигуру девушки, смотрящую прямо перед собой. И за ее спиной — вторую фигуру. Теперь она не была размытым пятном. Она была четкой.

Это был высокий человек в ритуальной мантии темной секты, которую Драко узнал по отцовским книгам — Ордена Сломанной Геометрии. Капюшон скрывал его лицо, но его поза… она не была угрожающей. Она была сосредоточенной. Как у хирурга во время операции.

Его руки были протянуты к спине девушки, но не касались ее. Пальцы были сложены в сложный рунический знак.

— Он не нападал, — прошептала Вектор. — Он… что он делает?

Драко обошел модель, вглядываясь. И тогда он увидел.

Световые линии модели показывали не только видимые объекты. Они показывали и потоки магии. И от пальцев фигуры к спине девушки тянулся тонкий, почти невидимый луч темной энергии. Он входил в нее между лопаток.

— Приблизьте, — приказал Драко.

Модель увеличилась, фокусируясь на спине девушки. И там, где в нее входил луч, на ее астральном теле, на ее душе, горела печать. Сложный, многолучевой символ, похожий одновременно на компас и на паутину.

Sigillum meum. Моя печать.

— Он не открывал дверь, — сказал Драко, и осознание обрушилось на него ледяной лавиной. — Он ее запечатывал. Он превратил ее в дверь, а потом… повесил на нее замок. Чтобы никто, кроме него, не мог войти.

Вектор смотрела на печать с ужасом.

— Но как… как можно поставить печать на душу?

— Так же, как ставят клеймо на скот, — ответил Драко. — Это знак собственности.

Он смотрел на сложный узор печати, и что-то в его витиеватых линиях показалось ему смутно, до тошноты знакомым. Он где-то уже видел этот стиль. Эту… подпись.

Он достал из кармана дневник отца и открыл его на последней странице, где Люциус оставил свой фамильный знак.

Они не были идентичны. Но основной элемент, центральный узел, из которого расходились лучи… он был таким же. Это была вариация. Древний символ рода Малфоев.

— О, Мерлин, — выдохнул он.

Это был не его отец. Люциус испугался и отступил.

Это был кто-то другой. Кто-то, связанный с его семьей. Кто-то, кто знал их секреты и использовал их магию.

И в этот момент слово на экране консоли, которое, как думал Драко, было его вопросом, изменилось.

КЛЮЧ

Превратилось в

КРОВЬ

Драко смотрел на это слово, и мир вокруг него потерял звук. Гул кристаллов, испуганное дыхание Вектор — все исчезло. Остался только он и это слово из шести букв, которое только что переписало всю его жизнь.

Печать рода Малфоев. Кровь.

Она не просто отвечала на его вопросы. Она направляла его. С самого начала. «Зеркала». «Тишина». «Ключ». Она не знала своего имени, не помнила своего прошлого, но ее истерзанное сознание, ее душа помнила своего тюремщика. И теперь она указывала на него пальцем. Не на конкретного человека. На род. На кровь. На него.

Он почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он не был просто куратором. Он не был просто следователем. Он был… подозреваемым. Нет, хуже. Потенциальным соучастником. Частью того же яда, что отравил ее.

— Малфой? — голос Вектор пробился сквозь пелену. — Вы в порядке? Что это значит?

Драко медленно, как во сне, повернулся к ней. На его лице не было ничего. Ни ужаса, ни гнева. Только абсолютная, выжженная пустота.

— Это значит, — сказал он, и его собственный голос показался ему чужим, — что работа на сегодня окончена.

Он развернулся и пошел к выходу. Не пошатываясь. Его спина была идеально прямой. Это была походка человека, идущего на эшафот.

— Но модель! Печать! Мы должны…

— Заархивируйте все, — бросил он через плечо. — Ничего не трогайте. Ни с кем не говорите. Ждите моих инструкций.

Он вышел, оставив Вектор одну с трехмерным призраком убийства и словом «КРОВЬ», горящим на экране.


* * *


Он не пошел домой. Он аппарировал.

Треск аппарации разорвал тишину заброшенного, заросшего бурьяном парка. Перед ним, на фоне свинцового вечернего неба, возвышались почерневшие руины. Все, что осталось от поместья Малфоев.

Министерство продало землю, но руины никто не решался сносить. Они стояли, как гнилой зуб, памятником павшему величию и совершенным здесь зверствам.

Драко прошел через ржавые, поваленные ворота. Трава была высокой, мокрой от росы. Он шел по земле, где когда-то гуляли павлины-альбиносы, где его мать выращивала ядовитые розы. Он шел по кладбищу своего детства.

Он остановился перед тем, что раньше было парадным входом. Обрушившиеся колонны, почерневший от огня мрамор. Он сел на одну из ступеней, холодных и влажных.

Кровь.

Это мог быть его отец, солгавший в своем дневнике. Это мог быть кто-то из его дальних родственников, Блэков или Лестрейнджей. Это мог быть даже… он сам. В те темные годы, когда он был сломлен и напуган, когда он делал то, что ему приказывали, почти не осознавая… Нет. Он бы помнил. Окклюменция защитила бы его разум, но не душу. Он бы чувствовал такой грех.

Он сидел долго, пока сумерки не сгустились в ночь. Холодный ветер шелестел в обугленных деревьях, и этот звук был похож на шепот. Он вспоминал. Не войну. А то, что было до. Детство. Огромные, пустые залы. Отец, вечно холодный и требовательный. Мать, печальная и отстраненная. Одиночество, такое густое, что его можно было резать ножом.

Он никогда не чувствовал себя здесь дома. Это место было не домом. Это был мавзолей. А он — его наследный принц, обреченный стать таким же холодным и пустым изваянием.

И теперь, сидя на руинах своей тюрьмы, он понял, что расследует не чужую трагедию. Он распутывал историю своей собственной семьи. Своего проклятия.

Девушка, запертая в кристаллах. И он, запертый в своем имени. Они оба были жертвами одной и той же печати. Одного и того же яда, текущего в крови.

Он поднял голову и посмотрел на беззвездное, затянутое тучами небо.

Впервые в жизни он не чувствовал ненависти к своему прошлому. Он не чувствовал злости на отца. Он не чувствовал жалости к себе.

Он чувствовал… ответственность.

Он не знал, сможет ли он спасти ее. Он не знал, сможет ли он найти ее имя. Но он знал, что он единственный, кто может это сделать. Потому что, чтобы открыть замок, нужен ключ. А она только что сказала ему, что ключ — это кровь.

Его кровь.

Он поднялся. Холод больше не пробирал его. Внутри разгорался тихий, холодный огонь. Решимость.

Он аппарировал обратно в свою квартиру. Он знал, что ему нужно делать.

Он должен был вернуться к ней. Не как следователь. Не как тюремщик.

Он должен был прийти к ней как Малфой. И предложить ей единственное, что у него было. Единственный инструмент, способный, возможно, снять печать.

Свою собственную, проклятую кровь.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 6. Ключ из Крови

Ночь была долгой. Драко не спал, но и не бодрствовал. Он сидел в своем кресле, погруженный в состояние, близкое к трансу окклюменции, просеивая свои собственные воспоминания. Он искал не улики. Он искал понимание. Он пытался взглянуть на свое прошлое, на своего отца, на свою семью не глазами обиженного сына, а глазами реставратора. Он пытался диагностировать гниль, понять ее природу.

К утру он был готов. В его глазах была холодная ясность. Он не знал, сработает ли его план. Он даже не был уверен, что переживет его. Но он знал, что должен попробовать.

Когда он вошел в лабораторию, Вектор бросилась к нему.

— Я провела ночь за анализом! Эта печать… ее структура не поддается классификации! Она одновременно является и усилителем, и сдерживающим заклятием! Она питается ее сознанием, но при этом защищает его от внешнего воздействия! Это… это гениально и чудовищно!

Драко молча прошел мимо нее к платформе.

— Активируйте ее, — сказал он.

— Что? Но… она не отвечает!

— Она ответит, — он посмотрел на Вектор, и та невольно отступила на шаг. Во взгляде Драко было что-то новое. Не цинизм. Не усталость. А властность. Та самая, что была у его отца, но очищенная от спеси. Это была власть человека, идущего на осознанный, колоссальный риск.

Вектор, помедлив, подошла к консоли и запустила протокол активации.

— Бесполезно, — сказала она через минуту. — Ядро по-прежнему заблокировано.

— Дайте мне нейроинтерфейс, — сказал Драко.

— Вы с ума сошли?! — воскликнула Вектор. — После того, что было в прошлый раз?! Оно вас убьет!

— В прошлый раз я пытался взломать дверь. Сегодня я собираюсь вставить в замок ключ.

Он сам взял шлем и надел его.

— Что мне делать? — спросила Вектор, видя, что спорить бесполезно.

— Ничего. Просто будьте готовы отключить меня, если мое сердце остановится.

Он закрыл глаза и снова погрузился в знакомую темноту интерфейса. На этот раз он не стал применять легилименцию. Он не атаковал. Он просто… позвал. Он отправил в пустоту ментальный сигнал, состоящий не из слов, а из одного-единственного образа.

Образа печати, увиденной им в модели. И чувства… узнавания.

Ответ пришел почти мгновенно. Его не ударило стеной шума. Его втянуло. Мягко, но неумолимо, как река втягивает упавший лист.

Он снова оказался в ее кошмаре. В Обсидиановой Комнате.

Девушка сидела там же, спиной к нему. Но теперь она не дрожала. Она сидела неподвижно, ожидая. Черная дыра в центре комнаты пульсировала медленно, ритмично, как огромное, больное сердце.

Драко не стал подходить. Он остановился у самого входа в ее сон.

— Я видел печать, — сказал он в тишину. — Я знаю, что она с тобой сделала.

Она не ответила.

— Я не знаю, кто ты, — продолжал он. — Я не знаю твоего имени. Но я знаю имя тех, кто поставил на тебе эту печать. Это имя — Малфой.

Он сделал паузу.

— Это и мое имя.

Девушка медленно, очень медленно повернула голову. Ее лицо все еще было в тени, но он почувствовал ее взгляд. Взгляд, полный бесконечной, застарелой боли и… ожидания.

— Ты просила ключ, — сказал Драко. — Ты ответила мне: «Кровь». Я пришел, чтобы предложить тебе ее.

Он достал из-за пояса маленький ритуальный кинжал. Не «Поцелуй Мордреда». Другой. Простой, серебряный, который использовался в ритуалах кровного родства.

— Я не знаю, что произойдет, — сказал он, и его голос был абсолютно честен. — Может быть, это убьет нас обоих. Может быть, это освободит то, что запечатано за тобой. Может быть, ничего не изменится. Но это единственный способ, который я вижу. Я предлагаю тебе свою кровь. Свой ключ. Чтобы попытаться снять твою печать.

Он замолчал, давая ей время. Решение должна была принять она.

И тогда она встала. Медленно, грациозно. Она полностью повернулась к нему. И впервые он увидел ее лицо в этом сне.

Это было то же лицо, что он видел в отражении. Спокойное, серьезное, прекрасное в своей трагичности. Но теперь в ее глазах не было смирения. В них была решимость.

Она не сказала ни слова. Она просто кивнула.

Драко глубоко вздохнул. Он сделал надрез на своей левой ладони. Алая кровь выступила на бледной коже.

— Хорошо, — сказал он. — Тогда…

Он протянул свою кровоточащую руку вперед, в пустоту, разделявшую их.

— …открой.

В тот момент, когда он протянул руку, ее кошмар дрогнул.

Комната вокруг них пошла рябью, как отражение в воде, в которую бросили камень. Черная дыра в центре запульсировала быстрее, яростнее. Девушка сделала шаг ему навстречу. И еще один. Она не шла — она плыла над несуществующим полом, ее глаза были прикованы к каплям крови, падающим с его ладони.

Когда она подошла совсем близко, она протянула свою руку — полупрозрачную, сотканную из тьмы и света — и коснулась его раны.

В реальном мире, в лаборатории, тело Драко выгнулось дугой. Из его рта вырвался сдавленный крик. Вектор с ужасом смотрела, как кристаллы вокруг платформы вспыхнули ослепительным, кроваво-красным светом. Все экраны погасли, а затем на них возник один-единственный символ — та самая печать, что они видели в модели. Она горела, пульсируя в такт сердцу Драко.

Внутри сна не было боли. Было… слияние.

Его кровь не капала. Она втягивалась в ее призрачную руку, и по ее венам, словно чернила по промокашке, начала расползаться тьма. Его тьма. Его наследие. Его боль.

А навстречу, из нее в него, хлынул ее собственный яд.

Его сознание взорвалось.

Он больше не был Драко Малфоем. Он был ею. Он переживал ее последний момент снова и снова, в бесконечном цикле. Он чувствовал холод Обсидиановой Комнаты. Он видел перед собой зеркало. Он ощущал за спиной присутствие — холодное, властное, знакомое до боли в костях. Он слышал беззвучный шепот заклинания в своей голове.

Sigillum meum.

И он чувствовал не страх. А… предательство. Чудовищное, вселенское предательство, от которого душа трескается, как стекло. Он доверял этому человеку. Он…

А потом — вспышка. «Движок Кроноса» ударил ему в спину волной чистого времени. И реальность раскололась. Его не стерло. Его… расслоило. Его сознание отделилось от тела, от имени, от истории, и его швырнуло в ту самую Пустоту, которую он видел в ее кошмаре.

Но теперь Пустота не была пустой.

Она была полна. Полна лабиринтов из застывших мыслей, нечеловеческой геометрии, шепота мертвых звезд. Это было то самое место, которое видел в своих кошмарах его отец. Библиотека в сердце безумия.

А он, Драко, был теперь не просто в ее сне. Он был в ее душе. В той самой карте, которую она собой представляла. И он видел, как нити его собственной крови, его ДНК, его магии, вплетаются в эту карту, пытаясь найти… замок. Центральный узел печати.

Они нашли его.

И тогда он увидел. Увидел то, чего не могла вспомнить она. Он увидел лицо того, кто стоял за ее спиной. Отражение в зеркале на долю секунды стало четким.

И Драко закричал. Беззвучно. Крик застыл в его ментальном горле, потому что в отражении он увидел не своего отца.

Он увидел себя.

Не себя-подростка. А себя — будущего. Старше лет на двадцать. С сединой на висках, с холодными, абсолютно безжалостными глазами, в которых не было ни капли сомнения. И на его руке была та же самая печать, что и на ее душе.

Это был не просто ритуал. Это была временная петля. Парадокс.

Будущий он превратил ее в дверь, чтобы запечатать доступ к этому месту. А он-настоящий, пытаясь ее спасти, только что вставил ключ в замок и дал своему будущему «я» возможность… что? Завершить ритуал? Укрепить печать?

В реальном мире его тело билось в конвульсиях. Кровь теперь текла не только из носа, но и из ушей. Вектор в панике пыталась сорвать с него шлем, но тот раскалился добела, обжигая ей пальцы.

…си…гил…лум… ме…ум… — прошептал механический голос из динамиков консоли. Это был не тот голос, что слышал Драко. Это был его собственный. Записанный и воспроизведенный системой.

Внутри сна девушка перед ним начала меняться. Ее лицо исказилось от агонии. Ее тело начало распадаться, превращаясь в ту самую черную дыру. Печать, подпитываемая его кровью, активировалась.

Дверь начала закрываться. И он был внутри.

Он понял, что это ловушка. С самого начала. Ее мольба о помощи. Слово «КРОВЬ». Все это было частью механизма. Она, сама того не ведая, заманила его сюда, чтобы его собственная кровь замкнула цепь.

Он останется здесь навсегда. Запертый вместе с ней в этом преддверии ада. А его будущее «я» победит.

И тогда, на самом краю отчаяния, он услышал ее голос. Не испуганный шепот. А ясный, твердый, полный ярости крик в его сознании.

«НЕТ!»

Она тоже это увидела. Она увидела его лицо в отражении. Она поняла все. И она взбунтовалась.

Она, которая была дверью, которая была картой, которая была тюрьмой, впервые за все это время проявила свою волю. Она отказалась закрываться. Она вцепилась в его сознание, не давая ему раствориться.

И она сделала нечто немыслимое. Она направила всю силу своей агонии, всю мощь своей травмы, всю энергию пульсирующей Пустоты не на него, а на саму печать.

Она пыталась сломать свой собственный замок. Изнутри.

В реальном мире центральный кристалл в лаборатории треснул. От него пошла тонкая, как волос, линия. А затем, с оглушительным звуком, похожим на стон расколовшейся горы, он взорвался.


* * *


Первое, что он осознал, был запах. Резкий, едкий запах озона и горелого кристалла. Потом — звук. Тревожный вой сирен и чьи-то приглушенные крики. И, наконец, — боль. Тупая, пульсирующая боль во всем теле, словно его пропустили через мясорубку.

Драко открыл глаза. Он лежал на полу лаборатории. Над ним было белое, стерильное свечение — магический щит, который, видимо, поставила Вектор в последний момент. Сквозь него он видел хаос. Центральная платформа была разрушена. Огромные кристаллы раскололись на тысячи мерцающих осколков, усеявших пол, как битое стекло. В воздухе висела тонкая, переливающаяся пыль.

Интерфейсный шлем валялся рядом, расколотый надвое. Вектор, бледная, но живая, отдавала приказы ворвавшимся в лабораторию аврорам.

— …полный карантин! Никто не входит и не выходит без моего разрешения! Запечатайте сектор!

Ее взгляд упал на него, и она бросилась к нему, опуская щит.

— Малфой! Вы живы!

Он попытался сесть, и мир качнулся.

— Что… произошло? — прохрипел он.

— Выброс. Неконтролируемый выброс энергии из ядра, когда центральный кристалл… дестабилизировался, — она подбирала слова, явно боясь произнести слово «взорвался». — Вы были без сознания почти минуту.

Минуту. Ему показалось, что он провел в том аду вечность.

— Она… — начал он. — Система…

— Мертва, — закончила Вектор, и в ее голосе, несмотря на шок, слышались нотки научного траура. — Все кристаллы разрушены. Носитель уничтожен. Что бы там ни было, его больше нет.

«Его больше нет». Эти слова отозвались в нем странной, острой болью. Он провалился. Он не спас ее. Он ее уничтожил.


* * *


Его не арестовали. Его допросили.

В стерильной белой комнате, похожей на палату в Мунго, перед ним сидели Кингсли и Поттер. Лицо Кингсли было похоже на грозовую тучу. Поттер выглядел растерянным и злым одновременно.

Драко рассказал им все. Почти все. Он рассказал о девушке, о печати, о ритуале. Он рассказал о дневнике своего отца. Он умолчал лишь об одном. О том, кого он видел в отражении. Сказать им, что будущая версия его самого является темным магом, запечатывающим души, — это было бы равносильно подписанию себе смертного приговора.

— Значит, «Анимус» с самого начала был… бомбой замедленного действия, — заключил Кингсли, когда он закончил. — А наша героиня, Гермиона Грейнджер, была лишь маской, надетой на эту бомбу.

Поттер молчал, глядя в стол. Драко видел, как он сжимает кулаки. Миф, в который он заставлял себя верить пятнадцать лет, только что взорвался у него на глазах.

— Мы закроем проект, — сказал Кингсли. — Все данные будут уничтожены. Этот инцидент никогда не происходил. Вы, Малфой, вернетесь в свой архив. И вы оба, — он посмотрел и на Драко, и на Гарри, — забудете обо всем, что здесь произошло. Это приказ.

Драко ничего не ответил. Он просто кивнул. Он знал, что спорить бессмысленно. Министерство заметало следы своего самого грандиозного провала.


* * *


Вернувшись в свою квартиру, он не стал пить. Алкоголь бы не помог. Он принял зелье сна-без-сновидений и провалился в черную пустоту на восемнадцать часов.

Когда он проснулся, боль в теле утихла, оставив после себя лишь глухую ломоту. Но боль в душе никуда не делась.

Он встал под душ, стоя под горячими струями, пока кожа не покраснела, пытаясь смыть с себя воспоминания. Но образ не уходил. Его собственное лицо. Старше, жестче, с глазами, полными знания, которого он, нынешний, не имел.

Как такое могло случиться?

Он сел за стол, налил себе чашку крепкого, горького чая и достал чистый пергамент. Он должен был мыслить. Логически. Как сыщик из своих маггловских книг.

Вариант 1: Альтернативное будущее. В какой-то момент времени реальность разветвилась. В одной ветке он — тот, кто он есть. В другой — он стал тем чудовищем. Возможно, в той ветке победил Волдеморт, и он пошел по этому пути до конца. Этот Драко из будущего каким-то образом научился путешествовать во времени или между мирами и провел ритуал в прошлом, чтобы… чтобы что? Запечатать доступ к «Библиотеке безумия»? Зачем? Чтобы никто другой не мог использовать ее силу?

Вариант 2: Неизбежность. Это не альтернативное будущее. Это его будущее. Что-то произойдет в его жизни, что-то настолько ужасное, что превратит его в того человека. И он вернется в прошлое, чтобы замкнуть петлю, потому что так должно быть. Эта мысль была самой отвратительной. Мысль о том, что у него нет выбора.

Вариант 3: Это был не он. Это была иллюзия. Ловушка, созданная настоящим тюремщиком, чтобы сбить его со следа, заставить его сомневаться в себе. Кто-то, кто знал его. Знал его страхи. Кто-то, кто мог использовать образ Малфоя против Малфоя.

Он смотрел на свои записи, и ни один из вариантов не казался правильным до конца. Каждый оставлял вопросы.

Ее больше нет. Расследование окончено. Он должен был чувствовать облегчение. Но вместо этого он чувствовал лишь пустоту. Он заглянул в ее ад, почти коснулся ее тайны, и в последний момент все превратилось в пыль.

Он отложил перо. Ему нужно было с кем-то поговорить. С кем-то, кто не был связан с Министерством. С кем-то, кто мыслил не так, как все.

Он достал кусок пергамента и написал всего два слова.

«Нужна помощь».

Он сложил записку, вышел на балкон и свистнул. Через несколько минут из ночного неба спикировала большая серая сова и села на перила.

— Отнеси это Теодору Нотту, — сказал Драко, привязывая записку к ее лапке.

Теодор Нотт. Его бывший однокурсник по Слизерину. Тихий, замкнутый, блестящий ум. После войны он не пошел в Министерство. Он ушел в науку, в исследование самых странных и запретных областей теоретической магии. Он был единственным, кому Драко мог бы рассказать эту безумную историю, не боясь, что его примут за сумасшедшего.

Сова ухнула и бесшумно растворилась в ночи. Драко еще долго стоял на балконе, глядя на равнодушные огни маггловского города.

Она уничтожена. Но ее загадка осталась. И эта загадка теперь была его. Он носил ее в себе, как осколок кристалла, вонзившийся прямо в душу. И он знал, что не успокоится, пока не найдет ответ. Даже если этот ответ уничтожит его.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 7. Резонанс в Осколках

Теодор Нотт жил не в поместье и не в квартире. Он жил внутри библиотеки.

Его дом в Блумсбери, зажатый между двумя респектабельными маггловскими особняками, внутри был одним сплошным, уходящим на три этажа вверх пространством, стены которого от пола до потолка были заставлены книгами. Здесь не было разделения на гостиную, кабинет или спальню. Были лишь секции: «Теоретическая алхимия», «Хрономантия и парадоксы», «Неевклидова геометрия в заклинаниях» и полки с названиями, которые Драко даже не пытался понять. Пахло здесь старой бумагой, озоном и чем-то неуловимо пряным, как экзотические зелья.

Нотт встретил его на пороге. Он почти не изменился со школьных времен — все тот же высокий, худощавый, с острыми чертами лица и глазами, которые, казалось, смотрели не на тебя, а сквозь тебя, на невидимые формулы, висящие в воздухе.

— Драко, — сказал он вместо приветствия. — Ты выглядишь так, будто пытался сыграть в шахматы с дементором. Входи.

Он провел Драко в центр зала, к единственному свободному от книг пространству, где стояли два потертых кожаных кресла и столик, заваленный астролябиями и дымящимися кристаллами.

Драко сел. Он не стал ходить вокруг да около. Он выложил все. Историю о вымышленной героине. О запертом в кристаллах сознании. О ритуале, печати, дневнике отца и, наконец, о временном парадоксе, о своем собственном лице в отражении.

Нотт слушал молча, не перебивая. Его лицо не выражало ни шока, ни ужаса. Лишь растущий, почти хищный интеллектуальный интерес. Когда Драко закончил, Нотт откинулся в кресле и долго молчал, глядя в потолок, словно читал там невидимый текст.

— Что ж, — сказал он наконец. — Это самая элегантная онтологическая ловушка, о которой я когда-либо слышал.

— Элегантная? — Драко не верил своим ушам. — Тео, я видел, как будущее «я» калечит душу невинной девушки!

— Я не говорю об этике, — отмахнулся Нотт. — Я говорю о механике. Это безупречно. Временная петля, которая сама себя обеспечивает. Ритуал, который можно провести, только если он уже был проведен. Твое будущее «я» не просто создает дверь, оно создает и причину, по которой ты, в настоящем, будешь вынужден искать к ней ключ. Это самоподдерживающийся парадокс. Красота.

— Мне не до красоты, — жестко сказал Драко. — Главная проблема в том, что я потерял с ней связь. Кристаллы уничтожены. Носитель исчез. Я больше не могу с ней говорить.

Нотт усмехнулся. Тихой, скрипучей усмешкой ученого, которому только что сообщили, что земля плоская.

— Драко, ты серьезно думаешь, что вы общались через машину?

— А как еще?

— Машина была лишь… усилителем. Громоотводом, который фокусировал ваши ментальные сигналы. Но настоящая связь, — Нотт подался вперед, и его глаза загорелись, — установилась не там. Она установилась в тот момент, когда ты влил в нее свою кровь.

Драко замер.

— Ты создал симпатический резонанс, — продолжал Нотт, его голос стал почти гипнотическим. — Кровный мост между твоей душой и ее… картой. Этот мост никуда не делся. Кристаллы взорвались, но связь осталась. Ты просто ее не слышишь, потому что теперь между вами нет усилителя. Есть только статический шум.

— Статический шум?

— Именно. Фантомная боль. Головные боли, которые у тебя, я уверен, начались после инцидента. Ощущение… пустоты. Словно часть тебя оторвали. Это она. Это ее эхо, которое все еще мечется в твоем сознании, но слишком слабое, чтобы пробиться. Машина была костылем, Драко. Теперь тебе нужно научиться ходить без него.

Драко смотрел на него, и в его душе разгоралась отчаянная, безумная надежда.

— Ты хочешь сказать… мы можем восстановить связь?

— Восстановить? Нет, — сказал Нотт. — Мы можем построить новую. Лучше. Точнее. Нам не нужен огромный сервер Министерства. Нам нужен правильный резонатор. И правильные… камертоны, чтобы настроиться на ее частоту.

Он встал и подошел к одной из полок.

— Думай об этом так: ее сознание — это радиостанция, вещающая из другой вселенной. Сервер Министерства был громоздким приемником, который ловил сигнал кое-как. Мы же построим направленную антенну.

Он вернулся, держа в руках несколько предметов: черное обсидиановое зеркало, покрытое серебряными рунами, и сложную конструкцию из медных колец и линз.

— Но чтобы настроиться на ее волну, нам нужны вещи, которые уже резонируют с ней. У тебя есть что-нибудь?

Драко молчал секунду. А потом медленно выложил на стол три предмета.

Папку с парадоксальным отчетом, где зияла пустота на месте ее имени.

Дневник его отца, пахнущий безумием и страхом.

И кристалл, в котором был запечатан ее безмолвный крик: «Я БЫЛА ДВЕРЬЮ».

Нотт посмотрел на эти три артефакта, и на его лице впервые появилось нечто похожее на улыбку.

— О, да, — прошептал он. — Этого более чем достаточно. Мы заставим ее говорить.

Он посмотрел на Драко, и его улыбка погасла, сменившись серьезностью.

— Но ты должен понимать, Драко. В прошлый раз между тобой и ней была машина. Целый Девятый уровень Министерства, полный защитных полей и аварийных протоколов. Они были как плотина, сдерживающая напор. Теперь плотины не будет. Если мы откроем канал, он будет прямым. Все, что ты чувствовал тогда… умножь на тысячу. И все, что скрывается за ней, в той «Библиотеке», оно тоже получит прямой доступ к тебе. Ты уверен, что хочешь этого?

Драко посмотрел на три предмета на столе. На доказательства ее существования и на свидетельства грехов своей семьи.

— У меня нет выбора, — сказал он. — Я должен знать.

— Хорошо, — кивнул Нотт. — Тогда приготовься. Будет больно. И, скорее всего, мы оба сойдем с ума. Но, Мерлин, какая это будет элегантная партия.

Нотт работал быстро и сосредоточенно, как хирург, готовящийся к сложнейшей операции. Он расчистил центр своей библиотеки, начертив на полу сложную диаграмму из серебряной пыли. Это был не круг призыва. Это была… схема. Карта резонансных частот, похожая на диаграмму гармоник в музыке.

В центре он установил обсидиановое зеркало. Не вертикально, а горизонтально, словно темное, бездонное озеро. Вокруг него он расставил три «камертона» — три артефакта, принесенные Драко.

— Отчет, — сказал Нотт, кладя папку на север от зеркала, — это ее связь с реальностью. Доказательство ее стертого существования. Это наш якорь.

— Дневник, — он поместил тетрадь Люциуса на восток, — это связь с ее тюремщиком. С проклятием твоего рода. Это наш проводник к замку.

— А кристалл, — он положил теплый кварц на юг, — это ее голос. Ее сознание. Это и есть та радиостанция, которую мы пытаемся поймать.

Запад остался пустым.

— А что на западе? — спросил Драко.

— На западе — ты, — ответил Нотт, не поднимая головы. — Ты будешь приемником. Сядешь здесь.

Он указал на простую подушку для медитаций.

— И что я должен делать?

— Ничего. И все, — Нотт выпрямился, оглядывая свою конструкцию. — Твоя задача — опустошить свой разум. Стать сосудом. Зеркалом для ее отражения. Чем меньше в тебе будет тебя, тем больше в тебе будет ее. Любая посторонняя мысль, любое воспоминание, любой страх — все это будет создавать помехи.

Драко сел на подушку. Он посмотрел на свое отражение в черном зеркале. Оно было темным, искаженным.

— Когда ты будешь готов, — продолжал Нотт, зажигая вокруг диаграммы свечи, дым которых пах шалфеем и чем-то металлическим, — я начну ритуал. Я соединю три артефакта через зеркало, создав резонансное поле. А твоя кровь, Драко, твой симпатический мост, станет антенной, которая уловит сигнал.

Он протянул Драко тот же серебряный кинжал, что и в прошлый раз.

— Я не могу сказать тебе, что ты увидишь. Или почувствуешь. Может быть, ничего. Может быть, все сразу. Просто… попытайся не утонуть.

Драко взял кинжал. Он посмотрел на свое отражение, потом на три предмета, разложенных вокруг зеркала. Его прошлое, ее прошлое и их общая боль.

Он закрыл глаза и начал дышать. Медленно, глубоко. Он погружался в себя, в техники окклюменции, но не для того, чтобы строить стены, а чтобы их рушить. Он разбирал свой разум на части, кирпичик за кирпичиком, откладывая в сторону страхи, воспоминания, даже собственное имя, пока не осталась лишь чистая, тихая пустота.

— Я готов, — сказал он, и его голос прозвучал отстраненно, словно издалека.

Он сделал надрез на ладони. На этот раз он не протягивал руку. Он позволил одной-единственной капле крови упасть в центр черного зеркала.

Капля не утонула. Она застыла на поверхности, как капля ртути, и начала медленно вращаться.

Нотт начал читать. Это была не латынь. Не руны. Это были математические формулы, произносимые нараспев. Он говорил на языке вселенной.

И мир изменился.

Драко почувствовал, как комната вокруг него исчезает. Свечи, книги, Нотт — все растворилось. Осталась лишь диаграмма, горящая серебряным огнем, и три артефакта, которые начали светиться.

Папка с отчетом засветилась серым, мертвенным светом, и Драко услышал шелест тысяч голосов, пытающихся и не могущих произнести забытое имя.

Дневник отца засветился больным, зеленоватым светом, и в воздухе появился запах озона и змеиной кожи.

Кристалл вспыхнул чистым, пронзительно-голубым светом, и в голове Драко раздался ее беззвучный крик, но теперь он был ясным, как звон колокола.

А потом три луча света — серый, зеленый и голубой — ударили из артефактов в каплю крови в центре зеркала.

Капля взорвалась. Не со звуком. Она взорвалась тишиной.

Черное зеркало перестало быть зеркалом. Оно стало окном.

И Драко увидел.

Это была не Обсидиановая Комната. Не ее кошмар. Это было… место, которое она называла своим домом. Место, которое она построила для себя в своей тюрьме.

Это была библиотека. Но не та, что видел его отец. Не опухоль из безумия. А тихая, спокойная, бесконечная библиотека, похожая на ту, что была в Хогвартсе, только больше. Ряды стеллажей уходили вверх, в туманную, невидимую высь. В воздухе пахло старыми книгами и дождем.

И она была там.

Она сидела за столом в центре, под светом одинокой лампы, и читала книгу. Она была не призраком, не программой. Она была… настоящей. В той же серой робе, но ее волосы были заплетены в простую косу, а на лице было спокойное, сосредоточенное выражение.

Она подняла голову, словно почувствовав его взгляд, и посмотрела прямо на него. Сквозь окно в зеркале.

И она улыбнулась.

Слабой, чуть печальной, но настоящей улыбкой.

В ее глазах не было ни страха, ни боли. Только бесконечная, вселенская усталость. И… узнавание.

Она не сказала ни слова. Она просто подняла руку и приложила палец к своим губам.

«Тссс…»

А потом она снова опустила взгляд в свою книгу.

Окно в зеркале погасло.

Драко резко вынырнул из транса, хватая ртом воздух. Он сидел на подушке в библиотеке Нотта. Свечи догорали. Капля крови на зеркале исчезла.

— Что ты видел? — голос Нотта был напряженным.

Драко смотрел на погасшее зеркало, и его сердце колотилось, как бешеное.

Он видел ее. Настоящую. И она знала, что он смотрит. Она ждала его.

И она подала ему знак.

«Тссс…»

Она просила его о тишине. Она предупреждала его. Не потому, что боялась, что он ее услышит.

А потому, что боялась, что ее услышит кто-то еще. Тюремщик. Тот, кто все еще наблюдал.

— Я видел ее, — выдохнул Драко. — И я, кажется, понял, как мы можем говорить.

Он посмотрел на Нотта.

— Нам не нужно кричать. Нам нужно научиться шептать.


* * *


— Шептать? — Нотт нахмурился, разбирая ритуальную диаграмму. — Что ты имеешь в виду?

— Она не может говорить свободно, — объяснил Драко, пытаясь унять дрожь в руках. Видение было таким ярким, таким реальным. — Он наблюдает. Тот, кто поставил печать. Любое прямое общение, любой громкий сигнал привлекает его внимание. В прошлый раз, в лаборатории, я ломился в дверь. Я кричал. И спровоцировал атаку. Сегодня… сегодня я просто постучал. И она приоткрыла мне смотровой глазок.

Он подошел к столу, где все еще лежали три артефакта.

— Она не может дать мне прямые ответы. Но она может… намекать. Направлять. Мы должны перестать задавать ей вопросы «кто?» и «что?». Мы должны задавать вопросы «где?».

Нотт остановился, в его глазах блеснуло понимание.

— Ты хочешь использовать ее как… лоцмана? Чтобы она провела тебя по лабиринту этого дела?

— Именно. Она — карта. Но она не может показать мне весь маршрут. Только следующий поворот.

— И каким был ее первый намек? — спросил Нотт, указывая на зеркало. — «Тссс»? Молчи?

— Не только, — Драко взял в руки кристалл с ее голосом. Он все еще был теплым. — Она сидела в библиотеке. Она читала книгу.

— И?

— И мы должны выяснить, какую книгу.

Нотт уставился на него.

— Драко, это была ментальная проекция! Метафора! Там могли быть миллионы книг!

— Нет, — Драко покачал головой. — В ее мире ничего не бывает случайным. Каждая деталь — это символ. Сообщение. Мы просто должны научиться его читать. Мы должны повторить ритуал. Но на этот раз я не буду просто смотреть. Я попытаюсь… приблизиться. Рассмотреть обложку.

— Это безумие, — констатировал Нотт, но в его голосе не было осуждения. Только восхищение риском. — Чем ближе ты подходишь, тем больше шансов, что тебя заметят. Не ей. А им.

— Это единственный путь, — сказал Драко. — Мы должны играть по ее правилам. В тишине.

Они готовились к следующему сеансу три дня. Три дня Драко провел в библиотеке Нотта, почти не выходя. Он не столько отдыхал, сколько… учился. Нотт заставлял его медитировать часами, оттачивая навык ментального контроля. Он учил его не просто опустошать разум, а фокусировать свое сознание в одну-единственную точку, в луч, способный проникнуть сквозь «статический шум», не создавая лишних волн.

За это время Драко заметил, что фантомная боль в его голове почти утихла. Связь с ней больше не ощущалась как рана. Она ощущалась как… присутствие. Тихое, далекое, но постоянное. Иногда, в полной тишине, ему казалось, что он слышит шелест переворачиваемых страниц.

На третий вечер они были готовы.

Ритуал был тем же. Диаграмма. Артефакты. Зеркало. Капля крови.

Когда Драко погрузился в транс, он уже знал, чего ожидать. Он не сопротивлялся потоку, а скользнул в него.

Окно в зеркале открылось.

Та же бесконечная библиотека. Та же лампа, льющая теплый свет. И она, сидящая за тем же столом.

Драко сосредоточился. Он направил свое сознание, свой «луч», не на нее, а на книгу в ее руках. Он скользил по поверхности ее мира, стараясь быть невидимым, бесшумным.

Ближе… еще ближе…

Он смог разобрать переплет. Он был из темно-синей кожи, без названия. Но на нем был вытиснен один-единственный символ.

Серебряная ветвь с семью листьями.

Драко знал этот символ. Это был герб одного из древнейших, почти вымерших чистокровных родов. Роули. Семьи, известной своими провидцами, мистиками и… безумцами.

Он попытался рассмотреть текст на странице, но буквы расплывались, не желая складываться в слова. Это был предел. Он уже подошел слишком близко.

Он почувствовал, как изменилась атмосфера в ее мире. Свет лампы стал чуть тусклее. В дальних, темных углах библиотеки словно сгустились тени.

Он почувствовал его.

Драко немедленно отступил, обрывая контакт.

Он вынырнул из транса, тяжело дыша.

— Роули, — выдохнул он. — Герб Роули. На книге.

Нотт, бледный от напряжения, быстро что-то записывал в свой блокнот.

— Семья Роули, — пробормотал он. — Они были одержимы пророчествами, путешествиями вне тела… и созданием живых артефактов. Говорят, они пытались запечатать сознание в деревьях, в камнях…

— Похоже, у одного из них получилось, — сказал Драко. — Она не просто так показала мне этот символ. Она указывает на своего создателя. Или на его наследие.

— Но все Роули погибли во время войны, — возразил Нотт. — Последний из них, Торфинн, умер в Азкабане.

— Может быть, не все, — Драко поднялся. Его ноги были ватными, но разум — ясным, как никогда. — Может, остался кто-то. Или что-то. Его дневники. Его лаборатория. Мы должны найти все, что связано с Роули.

В этот момент кристалл на ритуальной диаграмме, тот, что содержал ее голос, слабо вспыхнул. Один раз.

И на поверхности черного зеркала, прежде чем оно окончательно погасло, на долю секунды проступило одно слово. Не написанное. Словно нацарапанное на запотевшем стекле.

АЗКАБАН

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 8. Тюрьма в Тюрьме

Азкабан.

Слово упало в тишину библиотеки Нотта, и даже пламя свечей, казалось, вздрогнуло.

— Торфинн Роули, — прошептал Нотт. — Последний из рода. Он умер там.

— Она хочет, чтобы мы пошли туда, — сказал Драко. — Она указывает на него.

— Попасть в Азкабан в качестве посетителя практически невозможно, — Нотт уже перебирал в уме варианты, его глаза блестели от сложности задачи. — А попасть в архив вещдоков казненных заключенных… для этого нужен прямой приказ от главы Департамента Магического Правопорядка. То есть, от Гарри Поттера.

Драко скривился, как от зубной боли. Поттер. Последний человек, у которого он хотел бы о чем-то просить. После фиаско с «Анимусом» их и без того натянутые отношения превратились в ледник. Поттер считал, что Драко своим безрассудством уничтожил последние остатки «Гермионы». Он не знал и не хотел знать правды.

— Он откажет, — сказал Драко.

— Естественно, — кивнул Нотт. — Если ты попросишь. Но если попросит… расследование?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты все еще консультант Министерства. Технически, ты расследуешь наследие своего отца. Найденный тобой дневник — это официальная улика. Ты можешь заявить, что записи твоего отца указывают на связь между его экспериментами и деятельностью Торфинна Роули. Этого будет достаточно, чтобы инициировать официальный запрос. Поттер не сможет отказать в доступе к архиву, не нарушив дюжину уставов. Он будет ненавидеть каждую секунду этого, но он подчинится закону. Это же Поттер.

План был рискованным, но единственно верным. Он задействовал бюрократическую машину Министерства против самой себя.


* * *


Два дня спустя Драко стоял на продуваемом всеми ветрами причале где-то на побережье Шотландии. Море было свинцовым, небо — таким же. Рядом с ним, ежась в своей мантии, стоял Поттер. Его лицо было непроницаемым, как гранит.

— Я до сих пор не понимаю, что ты ищешь, Малфой, — сказал Поттер, его голос был почти не слышен за воем ветра. — Какое отношение Роули имеет к лабораториям твоего отца?

— Я сам пытаюсь это выяснить, — ответил Драко, глядя на темный силуэт тюрьмы, маячивший на горизонте. — В дневнике упоминается «сотрудничество» в области создания артефактов. Я должен проверить его личные вещи.

Это была полуправда. Но ее хватило.

Лодка, управляемая безликим аврором в капюшоне, доставила их на остров. Чем ближе они подплывали, тем сильнее ощущался холод. Не физический. Экзистенциальный. Холод сотен душ, гниющих в отчаянии. Дементоры были отозваны после войны, но стены… стены помнили. Камень впитал в себя столько боли, что сам стал источником страдания.

Архив находился в самой старой, нижней части крепости. Низкие потолки, мокрые, сочащиеся стены. Воздух был спертым, пах солью, плесенью и безнадежностью.

Их встретил еще один аврор-хранитель, чье лицо было серым и лишенным всяких эмоций.

— Ячейка 137. Торфинн Роули, — сказал он скрипучим голосом и указал на одну из сотен одинаковых железных дверей.

Поттер открыл ее своей служебной палочкой. Внутри, на единственной полке, лежал небольшой ящик.

Драко вошел в тесную, как гроб, камеру. Поттер остался в коридоре, наблюдая. Он не доверял Драко ни на секунду.

В ящике было немногое. Потрепанная копия «Пророка». Несколько писем для родственников, которые так и не были отправлены. И… маленький, невзрачный дневник, переплетенный в грубую кожу.

Драко взял его. Он ожидал почувствовать темную магию, проклятие, что угодно. Но дневник был… пуст. Эмоционально. Словно мертвый.

Он открыл его.

Страницы были заполнены безумными, хаотичными записями. Формулы, перемежающиеся с пророчествами. Рисунки спиралей и невозможных геометрических фигур. Большую часть текста было невозможно прочесть. Но на одной из последних страниц Драко нашел то, что искал.

Четкий, аккуратный рисунок. Ветвь с семью листьями. Герб Роули.

А под ним — всего одна фраза, написанная на удивление ясным почерком.

«Я спрятал свое сердце не в теле. Я спрятал его в ее имени».

Драко замер, перечитывая строку снова и снова.

«Я спрятал свое сердце в ее имени».

Это была не просто поэтическая метафора. Роули были известны тем, что могли вкладывать часть своей души, своей магической сущности, в слова. В имена.

Это значило…

— Нашел что-нибудь? — голос Поттера из коридора заставил его вздрогнуть.

— Возможно, — Драко быстро закрыл дневник. — Мне нужно забрать это для дальнейшего изучения.

— Без проблем, — кивнул Поттер. — Все будет запротоколировано.

Когда они вышли из архива и направились обратно к лодке, Драко чувствовал себя так, словно нес в руках не просто дневник, а бомбу.

Он думал, что ищет ее имя.

Какая ирония.

Оказывается, все это время он искал имя ее тюремщика. Потому что ее имя и его имя были одним и тем же.

Торфинн Роули не просто превратил ее в дверь. Он превратил ее в свой собственный хоркрукс. Он спрятал часть своей души в ее имени, сделав ее вечной заложницей, привязанной к нему не только печатью, но и самой своей сутью.

И теперь Драко понял, почему она не могла назвать свое имя.

Произнести его — означало бы призвать его.

Обратный путь с острова прошел в гнетущей тишине. Поттер больше не задавал вопросов, чувствуя, что Драко наткнулся на нечто темное и серьезное. Сам Драко сидел, не двигаясь, глядя на свинцовые волны, но видел перед собой лишь одну фразу: «Я спрятал свое сердце в ее имени».

Он не поехал домой. Он аппарировал прямо на порог библиотеки Нотта.

Теодор, увидев выражение его лица и дневник в его руке, молча провел его внутрь и налил два стакана огневиски.

— Ты нашел, — сказал он. Это был не вопрос.

Драко молча протянул ему дневник, открыв на нужной странице.

Нотт долго смотрел на фразу, его брови сошлись на переносице.

— Мерлинова борода, — выдохнул он. — Это… это за гранью. Хоркрукс, созданный не в объекте, а в концепции. В самом имени человека.

— И что это значит? — спросил Драко, хотя уже знал ответ.

— Это значит, — Нотт поднял на него свои пронзительные глаза, — что она не может быть спасена, пока эта часть души Роули не будет уничтожена. Но чтобы уничтожить ее, нужно…

— …произнести имя, — закончил Драко. — И призвать его.

Они помолчали, осознавая всю чудовищность ситуации. Это был идеальный замок. Чтобы уничтожить ключ, нужно сначала открыть им дверь, за которой ждет монстр.

— И мы до сих пор не знаем этого проклятого имени, — Драко провел рукой по волосам. Отчаяние, холодное и липкое, снова начало подступать.

— Не знаем, — согласился Нотт. — Но теперь мы знаем, где его искать.

— Где?

— Не в архивах. Не в ее памяти. А в его. В этом, — он постучал пальцем по дневнику Роули. — Он был безумцем, но не идиотом. Он должен был оставить себе способ вспомнить имя. Ключ к ключу. Шифр.

Они провели остаток ночи и весь следующий день, погрузившись в безумные записи Торфинна Роули. Это было все равно что пытаться расшифровать сны сумасшедшего. Страницы были заполнены астрологическими картами, алхимическими формулами, обрывками пророчеств и лингвистическими загадками.

Но Нотт был в своей стихии. Для него это была не бессвязная ахинея, а сложнейший многоуровневый шифр.

— Смотри, — говорил он, указывая на последовательность рун. — Он использует не их магическое значение, а гематрию. Числовое. А эти созвездия… он соотносит их не с датами, а с буквами древнего этрусского алфавита. Этот человек мыслил не словами. Он мыслил системами.

Драко, в свою очередь, анализировал не шифр, а самого автора. Он пытался понять психологию Роули, его манию величия, его одержимость вечностью.

— Он был тщеславен, — сказал Драко, глядя на одну из страниц, где Роули нарисовал свой собственный магический портрет. — Что бы он ни спрятал, оно должно быть связано с ним. С его наследием. С его семьей.

Они работали без сна, подпитываясь крепким кофе и нервным возбуждением. Библиотека превратилась в штаб-квартиру, заваленную свитками, справочниками по нумерологии и картами звездного неба.

Прорыв случился на второй день, под утро.

— Вот оно, — прошептал Нотт. Его лицо было бледным, осунувшимся, но глаза горели триумфом. — Я нашел.

Он указал на кажущуюся случайной последовательность чисел, запрятанную в углу страницы с астрологическими расчетами.

— Это не координаты. И не дата. Это… ссылка. Архивная ссылка. Но не на наш архив. На маггловский.

— Что? — Драко не поверил.

— Да. Национальный Архив в Кью. Отдел регистрации рождений, браков и смертей. Роули были одержимы чистотой крови, но они были достаточно умны, чтобы понимать, что маггловская бюрократия — лучшее место, чтобы что-то спрятать. Ни один волшебник никогда не пойдет туда искать.

Нотт быстро произвел несколько вычислений, переводя числовой код в буквы и цифры.

— Запись о рождении. Девочка. Дата рождения совпадает с годом, когда Роули начал свои эксперименты. Место рождения — Коукворт. Тот самый город, где жила мать Поттера. Мать — чистокровная волшебница из обедневшего рода. Отец — магл.

— Полукровка, — выдохнул Драко. — Идеальный сосуд. Достаточно магии, чтобы выдержать ритуал, но при этом достаточно «грязной» крови, чтобы никто из чистокровных фанатиков не стал ее искать.

Нотт закончил расшифровку и написал на листе пергамента имя.

Он молча пододвинул листок к Драко.

Драко посмотрел на него. Имя было простым, почти заурядным. Но в контексте всего, что он узнал, оно звучало как приговор.

Эйлин Принц.

Нет. Не то. Это была фамилия матери.

Нотт указал на другую строку.

Имя отца. Тобиас Снейп.

Имя дочери.

— О, нет, — прошептал Драко, и мир на мгновение остановился. — Нет. Только не это.

На листке было написано:

Гермиона Снейп.

Не Грейнджер. Снейп.

Это было не просто имя. Это была насмешка. Дьявольская, извращенная ирония судьбы. Сосудом для ритуала Роули, основой для фальшивой героини «Гермионы Грейнджер» стала никому не известная, стертая из реальности… сводная сестра Северуса Снейпа.

Теперь Драко понял, почему он чувствовал с ней связь. Почему ее боль резонировала с его. Их судьбы были переплетены задолго до их встречи. Через Снейпа. Его крестного. Человека, который был двойным агентом, мастером масок, узником своей собственной роли.

Как и она.

— Мы нашли его, — сказал Нотт тихо. — Имя.

Драко смотрел на листок, и его охватил ледяной ужас.

Они нашли не просто имя.

Они нашли спусковой крючок. И теперь им предстояло решить, нажимать ли на него.

Гермиона Снейп.

Имя висело в воздухе между ними, тяжелое, как саван. Драко казалось, что он слышит злорадный смех судьбы. Из всех людей, из всех возможных историй, она должна была быть связана именно со Снейпом. Человеком, который был для Драко одновременно и защитником, и мучителем, и вечным напоминанием о сложности правды.

— Это все меняет, — сказал Драко, откидываясь в кресле. Он чувствовал себя выжатым, опустошенным. — Все.

— Да, — согласился Нотт, убирая дневник Роули в свинцовый ящик. — Теперь у нас есть не просто имя. У нас есть контекст. Семья Принцев была известна своей меланхолией и врожденными талантами к окклюменции. Снейпы… что ж, о них мало что известно, кроме того, что они были магглами из депрессивного промышленного городка. Идеальное сочетание для создания сознания, способного выдержать колоссальное ментальное давление. Она была не случайной жертвой. Она была выведена для этого.

Драко содрогнулся. Это было хуже, чем он думал. Это было не просто убийство. Это было хладнокровное, спланированное выведение жертвенного агнца.

— И что теперь? — спросил он. — Мы знаем имя. Мы знаем, что оно — хоркрукс. Мы не можем его произнести. Мы в тупике.

— Не совсем, — Нотт подошел к окну и посмотрел на серый лондонский рассвет. — Мы не можем произнести его вслух. Мы не можем призвать его. Но, возможно… мы можем показать ей.

Драко сел прямее.

— Ты хочешь снова провести ритуал?

— Да. Но на этот раз все будет иначе. Мы не будем ничего у нее спрашивать. Мы не будем ничего искать. Мы передадим ей сообщение. Мы покажем ей ее имя.

— Зачем? — не понял Драко. — Чтобы причинить ей еще большую боль? Чтобы показать ей, с кем она связана навеки?

— Чтобы дать ей оружие, — Нотт обернулся, и в его глазах горел холодный огонь. — Подумай, Драко. Все это время она была пассивна. Она была дверью, картой, сосудом. Она не знала, кто она. Она не знала, кто ее враг. Она просто сидела в своей библиотеке и пряталась от кошмара, который не понимала. Мы дадим ей знание. А знание, как гласит легенда о вашей фальшивой святой, — это сила.

— Что она сможет сделать с этим знанием?

— Я не знаю, — честно признался Нотт. — Может быть, ничего. А может быть, она сможет бороться. Изнутри. Зная имя своего врага, зная природу своей тюрьмы, она перестанет быть просто жертвой. Она станет… игроком.

План был безумным. Они собирались передать ядерный код заключенному, сидящему на пороховой бочке, в надежде, что он сможет обезвредить бомбу, а не взорвать ее вместе со всеми.

— Это может убить ее, — сказал Драко. — Осознание того, кто она… это может просто стереть ее.

— А бездействие убьет ее наверняка, — парировал Нотт. — Рано или поздно «тюремщик» найдет способ использовать ее. Или Министерство, со своими грубыми инструментами, спровоцирует еще один взрыв. Мы даем ей шанс. Единственный, который у нее есть.

Драко молчал долго. Он думал о ее лице в том видении. О спокойной, печальной улыбке. О бесконечной усталости в ее глазах. Она заслуживала знать. Она заслуживала шанса на борьбу.

— Хорошо, — сказал он. — Мы сделаем это.


* * *


Они готовились к этому ритуалу дольше, чем к предыдущим. Нотт добавлял в диаграмму новые руны — защитные, сдерживающие. Он не хотел, чтобы в момент передачи имени осколок души Роули вырвался и попытался захватить Драко.

Драко, в свою очередь, готовился ментально. Он не пытался опустошить разум. Наоборот. Он наполнял его. Он думал о Снейпе. О его двойной жизни, о его жертве, о его невыносимом одиночестве. Он пытался найти в себе… сочувствие. Не к Снейпу-профессору, которого он ненавидел, а к Снейпу-человеку, такому же узнику обстоятельств, как и он сам. Он должен был передать ей не просто имя. Он должен был передать ей контекст, который поможет ей выжить.

Когда все было готово, Драко сел на свое место. На этот раз он не чувствовал страха. Только ледяную решимость.

— Начинай, — сказал он.

Капля крови. Заклинание Нотта. И окно в ее мир снова открылось.

Она была там. Ждала его. Она сидела за столом, но не читала. Она просто смотрела на него. В ее глазах был вопрос.

Драко не стал медлить. Драко собрал все, что подготовил — образ имени «Гермиона Снейп», написанного на пергаменте, чувство сострадания к ее судьбе, холодную ярость по отношению к Роули — и отправил это ей единым, сфокусированным ментальным импульсом. Он шептал прямо в ее душу.

«Вот кто ты. Вот твое имя. Гермиона Снейп».

Он ожидал крика. Взрыва. Агонии узнавания.

Но вместо этого в ее мире воцарилась абсолютная, мертвая тишина.

Библиотека замерла. Свет лампы застыл. Даже пылинки в воздухе перестали двигаться. Она сидела за столом, неподвижная, как изваяние, и смотрела на него сквозь окно в зеркале.

И Драко увидел, как в ее глазах, до этого наполненных лишь усталостью, зарождается нечто новое. Нечто ужасное.

Разочарование.

Он не принес ей правду. Он принес ей еще одну ложь. Еще одну клетку. Еще одно чужое имя, которым ее пытались определить.

Имя Снейп не было для нее откровением. Оно было оскорблением.

Он видел, как рушится ее последняя надежда. Надежда на то, что он, Драко, сможет найти ее. Настоящую. А вместо этого он принес ей еще одну маску, сотканную из чужой истории, чужой боли.

И тогда она заплакала.

Беззвучно. Из ее глаз текли слезы, сотканные из света и статического шума, и каждая слеза, падая на пол ее библиотеки, прожигала в нем дыру, ведущую в черную пустоту ее кошмара.

Ее мир начал разрушаться. Не от атаки Роули. А от ее собственного, абсолютного отчаяния.

— Нет… — прошептал Драко, понимая, какую чудовищную ошибку он совершил. — Я думал…

И тут ее губы шевельнулись. Она произнесла одно-единственное слово. Не ему. А в пустоту. В свое прошлое, которого она не помнила.

«Гарри…»

Это был не вопрос. Это был стон. Воспоминание, такое глубокое, такое фундаментальное, что его не смог стереть даже ритуал Роули. Осколок ее настоящей души, который только что пронзил все слои лжи.

И этот осколок, этот звук ее собственного, настоящего голоса, произносящего имя ее настоящего друга, стал тем самым мечом, который он пытался ей дать.

Зеленая печать Роули, скрытая до этого в основании ее мира, вспыхнула, почувствовав эту вспышку истинной самоидентификации. Она взревела голосом тюремщика, обнаружившего, что его узник вспомнил о мире за пределами камеры.

«ТЫ — МОЯ!»

Но ее отчаяние уже переродилось в ярость. Она встала, и ее тихая библиотека рухнула, сметенная ураганом ее гнева. Вокруг нее теперь была только первородная тьма ее кошмара.

Она посмотрела не на печать. Она посмотрела на Драко.

И в ее глазах он прочитал ее последний, безмолвный вопрос.

«Так кто же я?!»

Она требовала ответа. Не от него. От вселенной.

И прежде чем окно в зеркале разбилось, Драко увидел, как из тьмы вокруг нее начали проступать образы. Нечеткие, как на старой фотографии. Мальчик в круглых очках. Рыжеволосый парень. Замок у озера. Серебристая выдра…

Ее воспоминания. Они не были стерты. Они были… похоронены. И теперь она начала их раскапывать.

Окно в зеркале с оглушительным звоном разбилось на тысячу осколков.

Драко вышвырнуло из транса.

Он лежал на полу, оглушенный, тяжело дыша. Ритуал был окончен. Но он не принес ни победы, ни поражения.

Он принес начало.

— Что… что случилось? — прохрипел Нотт, подбегая к нему.

— Я ошибся, — выдохнул Драко, и на его губах была горькая усмешка. — Я принес ей не то имя.

Он посмотрел на Нотта, и в его глазах было понимание, такое страшное, что ему самому было трудно в него поверить.

— Ее зовут не Снейп. Ее зовут Грейнджер. По-настоящему. Все это время… Министерство не лгало. Они просто… не знали, что говорят правду.

Он понял все. Ритуал Роули был проведен не над безымянной полукровкой. Он был проведен над Гермионой Грейнджер, подругой Гарри Поттера, героиней войны. Ее не убили в битве. Ее похитили. И стерли. А Министерство, пытаясь создать фальшивую икону, случайно дало своему творению имя настоящей, замученной жертвы.

Это была не ирония. Это был крик призрака, который наконец-то был услышан.

— Мы не дали ей меч, — сказал Драко, поднимаясь. — Мы просто… напомнили ей, что у нее всегда был свой собственный. И теперь она учится им пользоваться.

Война за ее душу только что началась. И она сама стала в ней главным солдатом.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 9. Правда как Яд

Тишина, наступившая после того, как разбилось зеркало, была тяжелой, как свинец. Она была наполнена невысказанными вопросами и страшными догадками. Нотт молча убирал остатки ритуальной диаграммы, его движения были медленными, почти механическими. Драко сидел в кресле, глядя в пустоту, и пытался собрать воедино осколки своего мира.

Гермиона Грейнджер.

Настоящая. Живая. Запертая.

Миф, на котором был построен их послевоенный мир, оказался правдой, искаженной до неузнаваемости. Святая, которой они молились, была не мертва. Она была в аду. И они сами, своими благими намерениями, помогали держать ее там, надев на ее крик маску ее собственного лица.

— Что ты собираешься делать? — спросил наконец Нотт, нарушая тишину.

Драко медленно повернул к нему голову.

— Я должен ему сказать, — ответил он. Голос был хриплым.

— Поттеру? — Нотт скептически поднял бровь. — Ты серьезно? Он же тебя в порошок сотрет. Он скорее поверит, что ты случайно вернул Тёмного Лорда, чем в то, что ты пытаешься спасти его драгоценную Грейнджер.

— Я знаю, — кивнул Драко. — Но он имеет право знать. Он и Уизли. Они… они были ее друзьями. Они оплакивали ее пятнадцать лет. Они живут во лжи, даже не подозревая об этом.

— Правда не всегда приносит облегчение, Драко, — сказал Нотт тихо. — Иногда она — просто яд в другой упаковке. Что он будет делать с этой правдой? Ворвется в Министерство, размахивая палочкой? Они его просто упрячут в Мунго как сумасшедшего. Проект «Анимус» — самая охраняемая тайна их режима. Они скорее убьют Поттера, чем позволят этой правде выйти наружу.

— И что ты предлагаешь? — в голосе Драко прозвучала сталь. — Сидеть здесь и ждать, пока она сама себя освободит? Пока Роули, или кто там скрывается за его печатью, не найдет способ вырваться? Мы начали эту войну, Тео. Теперь мы должны сражаться.

Нотт вздохнул и сел в кресло напротив.

— Я не говорю, что мы должны бездействовать. Я говорю, что идти к Поттеру сейчас — это самоубийство. И бесполезно. Нам нужно больше… доказательств. Что-то неопровержимое. Что-то, что нельзя будет просто списать на твое темное прошлое и мое эксцентричное хобби.

Драко задумался. Нотт был прав. Просто прийти и сказать «Эй, Поттер, твоя мертвая подруга на самом деле не мертва, а заперта в цифровой тюрьме, а я говорил с ней через кровавый ритуал» было верным путем в камеру с мягкими стенами.

— Что нам нужно? — спросил он.

— Нам нужно понять, как это произошло, — ответил Нотт. — Мы знаем что. Мы знаем кто (по крайней мере, Роули). Но мы не знаем, как. Как Гермиона Грейнджер, героиня войны, находящаяся под постоянной охраной и всеобщим вниманием, могла просто… исчезнуть? Когда это случилось? Сразу после битвы? Год спустя? Ее должны были искать. Должны были остаться следы.

— Министерство утверждает, что ее тело испепелило проклятие, — сказал Драко.

— Министерство лжет, мы это уже установили, — отмахнулся Нотт. — Но ложь всегда строится на крупицах правды. Нам нужно найти ту самую битву, тот самый момент, который они использовали как отправную точку для своей легенды. Нам нужен… пациент зеро. Не она. А первый человек, которому официально сообщили о ее «смерти».

Драко посмотрел на Нотта, и в его глазах появилось уважение. Теодор мыслил как стратег.

— Поттер и Уизли, — сказал Драко. — Они должны были быть первыми.

— Вот именно, — кивнул Нотт. — И ты должен поговорить не с Поттером-аврором. Ты должен поговорить с Поттером-другом. Не с обвинениями. А с вопросами. Ты должен заставить его вспомнить. Вспомнить тот день. Каждую деталь. Каждую мелочь, которая казалась странной. Каждое несоответствие. Ты не принесешь ему правду. Ты заставишь его самого найти ложь в его собственных воспоминаниях.

План был тонким. Опасным. Но он был единственно верным.

— А ты? — спросил Драко.

— А я, — Нотт улыбнулся своей тихой, хищной улыбкой, — займусь нашим тюремщиком. Я изучу каждую строчку в дневнике Роули. Я разберу его магическую подпись. Я выясню, что это за «Библиотека безумия» и как работает его печать. Ты будешь искать трещины в стене лжи снаружи. А я буду изучать чертежи тюрьмы изнутри.

Они сидели в тишине, в центре разрушенного ритуального круга, два бывших слизеринца, два изгоя, планируя, как свергнуть мир.

— Отдохни, Драко, — сказал Нотт, поднимаясь. — Тебе понадобятся все твои силы. Разговор с Поттером будет хуже, чем любая битва с темными магами. Потому что ты будешь сражаться не с его палочкой. А с его верой.


* * *


Драко ненавидел «Дырявый котел». Он был слишком шумным, слишком тесным, слишком… живым. Он пах элем, жареными сосисками и той непритязательной, плебейской радостью, которую Малфой презирал с детства. Но именно сюда он пригласил Поттера. Не в Министерство, где каждый угол подслушивал. Не в свой дом, куда Поттер бы никогда не пошел. А сюда, на нейтральную территорию, пропитанную историей их мира.

Он пришел раньше и занял самый темный столик в углу. Когда Поттер вошел, все разговоры на мгновение стихли. Он все еще был их героем, их иконой. Он кивнул паре знакомых и, заметив Драко, направился к нему. Его лицо было напряженным, недоверчивым.

— Малфой, — сказал он, садясь. — Надеюсь, это важно. У меня сегодня дежурство.

— Это не займет много времени, — Драко жестом подозвал Тома, заказав два сливочных пива. — Я не буду говорить о… проекте. Я хочу поговорить о прошлом.

Поттер нахмурился.

— О каком прошлом?

— О Битве за Хогвартс, — сказал Драко. — О самом последнем дне.

Пиво прибыло. Поттер не притронулся к своему.

— Что ты хочешь об этом знать? Все написано в учебниках.

— Меня не интересуют учебники, — Драко посмотрел ему прямо в глаза. — Меня интересует то, чего в них нет. Твои личные воспоминания. Скажи, Поттер… ты помнишь, как именно погибла Грейнджер?

Вопрос был как пощечина. Поттер напрягся, его рука легла на палочку под столом.

— Что за игры, Малфой?

— Никаких игр. Это важно. Постарайся вспомнить. Не официальную версию. А то, что видел ты. Ты видел, как проклятие попало в нее? Ты видел ее тело?

Поттер молчал, его взгляд уперся в столешницу. Он прокручивал в голове тот день — хаос, крики, вспышки света, боль…

— Я не видел, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучала застарелая, глухая боль. — Был бой в Большом зале. Я сражался с Долоховым. Рон — с Яксли. Она… она была где-то рядом. Ставила щиты, помогала раненым. А потом… потом кто-то крикнул, что одно из крыльев замка горит, то, где были дети. И ее там не оказалось.

— Ты не видел ее после этого?

— Нет, — Поттер покачал головой. — Когда все закончилось, когда Волдеморт пал… мы искали ее. Мы с Роном обежали весь замок. Мы думали, она ранена, завалена обломками. А потом… потом Кингсли и еще несколько авроров нашли свидетелей. Тех, кто видел, как она побежала в то крыло. И как Пожиратель… — он не смог закончить.

— И ты поверил, — сказал Драко тихо.

— А во что я должен был верить?! — взорвался Поттер, но тихо, сдерживая ярость. — Она исчезла! Мы все были на пределе, мы теряли людей каждую минуту! Это… это имело смысл.

— А тебе не показалось странным, — Драко подался вперед, его голос стал почти шепотом, — что после этого никто не мог вспомнить, что именно она делала в тот день?

Поттер замер.

— Что?

— Вспомни, Поттер. Не ее образ. А ее действия. Вот ты сражаешься с Долоховым. Кто прикрывал твою спину? Кто наложил на тебя щит в тот момент, когда ты чуть не поймал режущее проклятие?

Гарри смотрел на него, и в его глазах появилось смятение. Он пытался вспомнить. Он помнил бой, помнил боль, помнил ярость. Но детали… детали расплывались. Он помнил, что ему кто-то помогал. Что его раны кто-то затягивал на ходу. Что сложные защитные схемы, отрезавшие подкрепления Пожирателей, появились как-то сами собой.

— Я… там был хаос, — пробормотал он.

— Именно, — кивнул Драко. — И в этом хаосе есть дыра. Дыра в форме Гермионы Грейнджер. Вы помните, что она была. Но вы не помните, что она делала. Вы помните ее как символ, как присутствие. Но ее конкретные действия… словно стерты. Не только из твоей памяти. Из памяти всех. Я проверял. Я говорил с Уизли. С Долгопупсом. Все помнят, что она была героиней. Но никто не может вспомнить ни одного конкретного героического поступка в тот день. Не кажется тебе это… странным?

Поттер смотрел на него, и его лицо было бледным. Он никогда не думал об этом. Никогда не анализировал. Он просто принял потерю, похоронил ее под тяжестью скорби и героического мифа.

— Что ты пытаешься сказать, Малфой? — спросил он, и в его голосе уже не было гнева. Только зарождающийся, холодный ужас.

— Я пытаюсь сказать, что вашу память, Поттер, — Драко сделал глоток пива, — отредактировали. Неумело. Грубо. Они не смогли стереть ее полностью, потому что она была слишком важна. Она была опорой, без которой вся ваша победа рухнула бы. Поэтому они оставили ее образ, ее имя. Но стерли все остальное. Потому что если бы они оставили ее действия, им пришлось бы объяснять, как человек, который в 15:04 спас тебя от смертельного проклятия, в 15:07 мог просто… испариться с поля боя.

Он поставил кружку.

— Ее не убили, Поттер. Ее украли. Прямо с поля боя. А потом кто-то очень могущественный заставил вас всех забыть об этом. И поверить в красивую сказку о самопожертвовании.

Драко встал, оставляя на столе несколько сиклей.

— Подумай об этом, — сказал он. — Поговори с Уизли. Попытайтесь вместе вспомнить тот день. Попытайтесь найти ее в своих воспоминаниях. И когда ты поймешь, что я прав, ты знаешь, где меня найти.

Он развернулся и ушел, оставив Гарри Поттера одного за столом, наедине с рушащимся миром и кружкой нетронутого сливочного пива. Правда была не просто ядом. Она была бомбой, которую Драко только что активировал в самом сердце его души.


* * *


Гарри не пошел на дежурство. Он аппарировал прямо на порог дома Рона и Джинни. Был поздний вечер, дети уже спали. Он ворвался в гостиную, бледный, как призрак, и напугал Джинни до полусмерти.

— Гарри? Что случилось?

— Где Рон? — только и смог выговорить он.

Рон спустился со второго этажа, протирая сонные глаза. Увидев лицо лучшего друга, он тут же проснулся.

— Гарри? На тебя напали?

— Хуже, — сказал Гарри. Он сел в кресло у камина и закрыл лицо руками. — Мне нужно, чтобы вы… чтобы вы кое-что вспомнили.

И он пересказал им свой разговор с Малфоем. Не свои выводы, не свои страхи. Просто его вопросы.

Рон слушал, сначала с недоверием, потом с гневом.

— Малфой?! — воскликнул он. — Ты серьезно будешь слушать этого хорька? Он просто играет с тобой, Гарри! Пытается свести тебя с ума!

— А ты попробуй, — голос Гарри был глухим. — Просто попробуй. Битва за Хогвартс. Большой зал. Мы сражаемся. Вспомни ее. Что она делала?

Рон открыл рот, чтобы возразить, и… замолчал. Он нахмурился, его лицо побагровело от напряжения. Он помнил. Конечно, он помнил. Гермиона была там. Она… она была великолепна. Она…

— Она… — начал он и запнулся. — Ну… она… сражалась. Как и все.

— Конкретнее, Рон. Кого она обезоружила? В кого попала Оглушающим?

— Да там был такой кавардак! — Рон начал злиться, но это была злость от бессилия. — Кто там что разберет!

— А я помню, — тихо сказала Джинни, которая до этого молчала, глядя в огонь. Они оба посмотрели на нее. — Я помню. Я была рядом с Полумной, мы отбивались от трех Пожирателей. И один из них уже занес палочку для проклятия, и я знала, что не успею поставить щит. И тут… между нами выросла стена из серебряного огня. Протего Диаболика. Я всегда думала, что это был кто-то из преподавателей. Но… это ее заклинание. Она любила такие, сложные.

— Я тоже, — Гарри поднял голову. В его глазах стояли слезы. — Долохов. Он использовал то свое фиолетовое проклятие. И оно летело прямо в меня. А потом его траектория… изогнулась. Словно оно наткнулось на невидимый барьер. Я подумал, это удача. Просто повезло.

Рон смотрел на них, и его лицо медленно белело.

— Яксли. Он наслал на меня Конъюнктивитус. Я на секунду ослеп. А когда зрение вернулось, он лежал на полу без сознания. А рядом… рядом пахло… пергаментом и ванилью. Ее духи.

Они замолчали. Три осколка воспоминаний, которые до этого момента не имели смысла, вдруг сложились в единую картину. Она не просто «была там». Она была их ангелом-хранителем. Она металась по полю боя, невидимая, незаметная, и спасала их жизни одну за другой.

И они не помнили.

Осознание обрушилось на Рона, как тонна кирпичей. Он сел на пол, обхватив голову руками.

— Но… почему? — прошептал он. — Почему мы забыли?

— Потому что так было нужно, — сказал Гарри. Его голос был холодным и мертвым. — Чтобы мы поверили в сказку о ее смерти.

И тут началось самое страшное. Прорыв плотины.

Раз один фрагмент памяти вернулся, за ним хлынули и другие. Мелкие, незначительные, глупые воспоминания, которые до этого были затерты, как старая пленка.

— Помнишь, — Гарри посмотрел на Рона, — на третьем курсе. Когда она ударила Малфоя?

Рон усмехнулся сквозь слезы.

— Еще бы. Лучший день в моей жизни.

— А ты помнишь, что она сказала ему перед этим?

Рон нахмурился. Он помнил удар. Он помнил испуганное лицо Малфоя. Но слова…

— Она назвала его «жалким, злобным тараканом», — сказал Гарри. — А потом добавила: «И если ты еще раз назовешь кого-нибудь грязнокровкой, я превращу твой скелет в студень». Я всегда думал, что она просто пригрозила. Но сейчас… сейчас я вспоминаю ее глаза. Она не угрожала. Она… она цитировала. Какую-то книгу.

— А Святочный бал? — подхватила Джинни. — Помните, как она спустилась по лестнице в том своем платье? Мы все рты пооткрывали. Но я помню, что когда она проходила мимо Флитвика, он прошептал: «Десять баллов Гриффиндору за безупречное применение чар изменения цвета». Ее платье… оно меняло оттенок в зависимости от освещения. От сиреневого до лавандового. Это же высший пилотаж трансфигурации. Мы думали, она его просто купила.

Рон поднял голову. Его лицо было мокрым от слез.

— Первый курс. Тролль в туалете. Легенда гласит, что она так испугалась, что забыла все заклинания, и мы ее спасли. Но это ложь. Я помню. Я помню, что когда мы ворвались, она не плакала. Она… она бормотала себе под нос. Анализировала. «Судя по структуре кожи, наиболее уязвимы хрящевые ткани носа и ушей…». Она не была жертвой. Она искала слабое место.

Они сидели в тишине, и на них обрушивалась лавина настоящей Гермионы. Не святой иконы. А живой, гениальной, язвительной, иногда невыносимой, но абсолютно реальной девушки. Каждое новое воспоминание было одновременно и самым светлым подарком, и самым жестоким ударом. Потому что каждое из них доказывало: то, что сказал Малфой — правда.

Их подругу не просто убили.

Ее у них украли. Украли не только ее будущее. Украли их общее прошлое.

— Мы должны что-то делать, — сказал Рон, поднимаясь. В его глазах горела ярость. — Мы пойдем к Кингсли. Мы заставим его…

— Нет, — остановил его Гарри. — Кингсли… он знал. Он был там, когда Малфой задавал мне вопросы. Он все знал. Он часть этого.

Они посмотрели друг на друга, и в их глазах отражался один и тот же ужас. Они были одни. Против всего Министерства. Против системы, которую они сами помогли построить.

— Не одни, — сказал Гарри, словно прочитав их мысли. Он встал. — У нас есть… Малфой.

Произнести это было почти физически больно. Но это была правда. Единственным человеком в мире, который, кроме них, знал правду и хотел докопаться до нее, был их худший школьный враг.

— Я пойду к нему завтра, — сказал Гарри. — И мы выясним, что делать дальше.

Война не закончилась пятнадцать лет назад. Она просто ушла в подполье. И сейчас начиналась ее новая, самая страшная битва. Битва за память.


* * *


Встреча состоялась в библиотеке Нотта. Место было выбрано не случайно. Это была единственная территория, которую Драко мог считать безопасной, защищенной не только от прослушки Министерства, но и от самой ткани реальности, которая, как они теперь знали, могла быть враждебной.

Когда Поттер и Уизли аппарировали на порог, Нотт встретил их с бесстрастным любопытством энтомолога, изучающего редких жуков. Уизли выглядел так, будто готов был сжечь все вокруг, его кулаки были сжаты добела. Поттер, напротив, был холоден и собран, но в его глазах плескалась такая тьма, что Драко невольно вспомнил о Волан-де-Морте.

Они вошли в библиотеку. Тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц, которые Нотт заставил летать по воздуху, казалось, немного остудила их пыл.

— Итак, — начал Драко, не предлагая им сесть. Он стоял у стола, на котором лежали три артефакта, как доказательства. — Вы вспомнили.

— Он лгал нам, — голос Поттера был тихим, но в нем вибрировала сталь. — Кингсли. Все они. Пятнадцать лет.

— Они лгали не из злого умысла, — вмешался Нотт, не отрываясь от какой-то древней диаграммы. — Они лгали из страха. И из глупости. Они нашли работающий ядерный реактор и, не поняв, что это, решили использовать его как печку для обогрева Министерства.

— Нам плевать на их мотивы! — взорвался Уизли. — Гермиона… она жива! Где-то там! А эти ублюдки…

— Успокойся, Уизли, — прервал его Драко. Его тон был ледяным. — Твоя ярость сейчас бесполезна. Она — лишь шум, который может привлечь ненужное внимание.

— Ненужное внимание?! — Рон шагнул к нему. — Да я сейчас разнесу все Министерство к чертям!

— И что это даст? — Драко не отступил ни на дюйм. Они стояли лицом к лицу, и воздух между ними трещал от напряжения. — Они объявят тебя сумасшедшим. Упрячут в Мунго. И запечатают все, что связано с «Анимусом», так глубоко, что даже Мерлин не докопается. Ты хочешь помочь ей? Или ты хочешь просто помахать кулаками и проиграть?

Поттер положил руку на плечо Рона.

— Он прав, Рон. Мы должны действовать… умно. Как действовала бы она.

Рон с трудом сдержался, отошел и рухнул в кресло, пряча лицо в ладонях.

— Хорошо, — сказал Поттер, поворачиваясь к Драко. Его взгляд был тяжелым. — Мы тебя слушаем, Малфой. Какой план?

Это был сюрреалистический момент. Гарри Поттер, герой магического мира, спрашивал совета у Драко Малфоя. Война действительно выворачивала все наизнанку.

— План состоит из двух частей, — начал Драко, беря на себя роль, которую никогда не хотел, но которую, как оказалось, был рожден играть. Роль стратега, мыслящего во тьме. — Часть первая: разведка. Мы знаем, что она — хоркрукс Роули. Мы знаем, что ее имя — ключ. Но мы не знаем, что произойдет, если мы его используем. Нотт, — он повернулся к Теодору, — ты продолжишь изучать ритуал. Нам нужно понять, как разорвать связь, как уничтожить часть души Роули, не уничтожив ее.

Нотт кивнул.

— Я уже работаю над этим. Есть теория, основанная на контра-заклятиях связывания. Но мне понадобится… образец. Что-то, что несет на себе магическую подпись Роули.

— Дневник, — сказал Драко.

— И что-то, что несет ее подпись, — добавил Нотт, глядя на Поттера. — Что-нибудь, что принадлежало ей. Настоящей. Волос, старое перо, что угодно. Чем личнее, тем лучше.

Гарри побледнел.

— У меня… ничего не осталось. Они конфисковали все ее вещи «для мемориала».

— А у меня есть, — раздался тихий голос Рона. Он поднял голову. Его глаза были красными. Он полез в карман своей мантии и достал… маленький, неказистый камешек. Гладкий, серый, речной. — Она подарила мне его на втором курсе. Сказала, это на удачу. Я ношу его с собой. Всегда.

Он протянул камень Нотту. В этом простом жесте было больше боли и любви, чем во всех официальных речах, произнесенных в ее честь.

— Этого будет достаточно, — сказал Нотт, бережно принимая камень.

— Часть вторая, — продолжил Драко. — Давление. Мы не можем атаковать Министерство в лоб. Но мы можем… начать задавать вопросы. Поттер, ты — глава аврората. Уизли, ты работаешь в отделе по связям с магическими существами. У вас обоих есть доступ. Начните копать. Не про «Анимус». Про Роули. Про исчезновение… Гермионы Снейп. Поднимите старое дело. Начните допрашивать старых свидетелей, авроров, которые работали тогда. Создайте официальное расследование.

— Они заблокируют нас, — сказал Поттер.

— Пусть, — усмехнулся Драко. — Чем сильнее они будут сопротивляться, тем больше подозрений это вызовет. Мы не пытаемся найти правду через них. Мы пытаемся заставить их нервничать. Заставить их совершать ошибки. Мы должны выманить крысу из норы. Того, кто до сих пор наблюдает за ней. Того, кто, возможно, до сих пор работает в Министерстве.

— А ты? — спросил Рон, поднимая на него глаза. — Какая твоя роль во всем этом?

Драко посмотрел на черный обсидиановый осколок — все, что осталось от ритуального зеркала.

— А я, — сказал он, — буду делать то, что умею лучше всего. Я буду говорить с призраками.

Он был единственным, кто мог поддерживать с ней связь. Он был их послом в ее аду. И он должен был вернуться туда. Не чтобы спасти ее. Еще не время.

А чтобы предупредить. Чтобы сказать ей, что помощь уже в пути. И чтобы получить от нее следующие инструкции. Следующий ход в их общей, смертельной партии.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 10. Игра в Шёпот

Пока Поттер и Уизли, скрепя сердце, начали раскручивать бюрократическую машину Министерства, действуя с той осторожностью, которая была им совершенно не свойственна, Драко и Нотт готовились к новому погружению.

На этот раз ритуал был иным. Более точным. Более личным.

Нотт поместил в диаграмму два новых элемента. На севере, вместо безликого отчета, теперь лежал речной камешек Рона. Он, казалось, излучал слабое, едва заметное тепло — отпечаток многолетней дружбы. На востоке, рядом с дневником Роули, Нотт положил волос из хвоста единорога, смоченный в зелье Правды — он должен был служить фильтром, помогая отделить ложь тюремщика от истины узницы.

— Это должно усилить ее сигнал и ослабить его, — объяснил Нотт, расставляя свечи. — Мы не просто стучимся в дверь. Мы называем пароль, который знает только она.

Драко сел на свое место. Он чувствовал себя странно. Спокойно. Страх никуда не делся, но теперь он был фоном. Главным было ожидание. Он был похож на шпиона, идущего на встречу со своим агентом на вражеской территории.

Он сделал надрез. Капля крови.

И окно открылось.

Библиотека. Она была там, за своим столом. Но она не читала. Она писала. Перед ней лежал лист пергамента, и она водила по нему пером, которое, казалось, было сделано из лунного света.

Она подняла на него глаза, и в них не было ни улыбки, ни печали. Только напряженное, сосредоточенное ожидание. Словно она знала, что он придет.

Драко не стал тратить время. Он сформировал мысленный образ. Короткий, четкий, как телеграмма. Он показал ей лицо Поттера. Лицо Уизли. Их решимость. Их боль. Он показал ей камешек, который теперь лежал в центре его ритуала.

«Они помнят. Они ищут».

Она смотрела на эти образы, и ее лицо не изменилось. Но Драко почувствовал, как изменилась атмосфера в ее мире. Воздух стал чуть теплее. Тени в углах библиотеки, казалось, отступили.

Она кивнула. Один раз. Медленно.

А затем она показала ему свой ответ.

Она не стала ничего говорить или показывать ему символы. Она просто продолжила писать. И Драко, сфокусировав свое сознание, смог прочесть то, что выходило из-под ее пера.

Это были не слова.

Это были лица.

Одно за другим. Они появлялись на пергаменте, написанные с фотографической точностью, и тут же растворялись, сменяясь новыми. Лица людей, которых Драко никогда не видел. Старики, женщины, дети. Их одежда была старой, из другой эпохи.

Он не понимал. Что это? Кого она ему показывает?

А потом он увидел знакомое лицо. Молодой, черноволосый мужчина с крючковатым носом и печальными глазами. Северус Снейп.

За ним последовало лицо женщины с тонкими, аристократическими чертами. Эйлин Принц.

А за ней — лицо грубоватого, некрасивого мужчины. Тобиас Снейп.

Она показывала ему не просто людей. Она показывала ему родословную. Свою фальшивую родословную. Ту, которую он ей принес.

А потом, после лица Тобиаса Снейпа, она сделала паузу. И написала новое лицо.

Женщина, которую Драко не знал. Но ее лицо… оно было до боли знакомым. То же умное, волевое выражение. Та же копна непослушных каштановых волос.

Под портретом она написала имя.

Джин Грейнджер.

А рядом — еще одно лицо. Мужчина с добрыми, немного растерянными глазами.

Роберт Грейнджер.

Родители. Ее настоящие родители. Дантисты из маггловского Лондона.

Драко смотрел на эти два лица, и его сердце сжалось от понимания. Она не просто показывала ему, кто она. Она кричала ему о них.

Она не знала, что с ними стало. После того, как ее стерли, что стало с ними? Помнили ли они ее? Или их память тоже была изменена? Живы ли они?

Это была не просто информация. Это была просьба.

«Найди их».

И в этот момент он снова почувствовал его. Холод. Присутствие тюремщика. Он подошел слишком близко к ее настоящему прошлому, и это привлекло внимание.

Тени в библиотеке сгустились, поползли к ее столу.

Она быстро написала на пергаменте последнее. Не лицо. Символ.

Знак вопроса.

А затем ее мир схлопнулся. Окно в зеркале погасло.

Драко вернулся в реальность.

— Ее родители, — выдохнул он. — Она хочет, чтобы я нашел ее родителей.

Нотт, который все это время напряженно следил за показаниями приборов, кивнул.

— Я засек его, — прошептал он. — Всплеск чужеродной энергии в самом конце. Он сильнее, чем в прошлый раз. Он адаптируется. Он учится распознавать твое присутствие.

— Мне плевать, — Драко поднялся. Он знал, что ему нужно делать. — Мы должны найти Грейнджеров.

— А знак вопроса? — спросил Нотт. — Что он означал?

Драко нахмурился, пытаясь вспомнить. Это было последнее, что она показала. Не просто знак вопроса. Он был написан особым образом. С точкой не внизу, а в центре. И сама линия была… изогнута, как змея.

— Это не знак вопроса, — сказал он медленно, и новая, холодная догадка начала зарождаться в его сознании. — Это… руна. Древняя. Я видел ее в отцовских книгах. Она означает… «ловушка». Или «иллюзия».

Они переглянулись.

Она не просто просила найти ее родителей.

Она предупреждала его. Что то, что он найдет, может оказаться не тем, чем кажется.


* * *


Найти магглов в Лондоне для волшебника было все равно что искать две конкретные песчинки в пустыне. Но Драко был не просто волшебником. Он был Малфоем. А Малфои всегда знали, как получать информацию, особенно ту, которая не предназначена для чужих глаз.

Он не пошел в Министерство. Он отправился в Ноктерн-аллею.

В маленькой, пыльной лавке, заваленной списанными артефактами и сглаженными гоблинскими монетами, сидел старый информатор его отца, гремлин по имени Гнилозуб. Он покупал и продавал не только вещи, но и секреты, и его сеть информаторов простиралась далеко за пределы магического мира.

— Грейнджеры, — проскрипел Гнилозуб, полируя грязной тряпкой какой-то череп с тремя глазницами. — Дантисты. Да, припоминаю что-то такое. Странная история.

— Что странного? — спросил Драко, кладя на прилавок тяжелый мешочек с галеонами.

Гремлин взвесил мешочек на ладони, и его глаза-бусинки блеснули. Он наклонился ближе, его голос упал до заговорщического шепота.

— Они исчезли. Пятнадцать лет назад. Сразу после вашей большой войны. Просто… испарились. Продали практику, дом. Сказали соседям, что уезжают в Австралию. Навсегда.

— И? — Драко почувствовал знакомый холодок.

— И они действительно уехали, — Гнилозуб хитро улыбнулся, обнажая гнилые клыки. — Вот что странно. Я проверил. Они сели на самолет в Сидней. Купили там дом. Открыли новую практику. Все чисто. Слишком чисто. Словно кто-то взял двух людей и… пересадил их на другую сторону земного шара, аккуратно подправив все документы.

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, мистер Малфой, что люди так не поступают. За неделю они продали все: дом, процветающую практику, машину. Сделки были заключены с невероятной скоростью и по ценам чуть ниже рыночных, что заставило всех покупателей молчать и радоваться. Деньги были переведены на анонимный счет в швейцарском банке, а оттуда — на их новый счет в Австралии. Это было не бегство. Это было… хирургическое вмешательство. Безупречно спланированная операция по релокации.

Драко понял. Это не Роули их спрятал. Это сделала она. Стирание памяти. Но она не просто стерла им воспоминания. Она вложила в них новую цель, новое стремление. Она не заставила их забыть дочь, она заставила их поверить, что у них никогда не было дочери, а была мечта — начать новую жизнь в Австралии. Она использовала Конфундус высочайшего уровня, смешанный с заклятиями забвения. Она переписала их личности, чтобы спасти их жизни. И тем самым, сама того не ведая, отрезала последнюю нить, связывавшую ее с реальным миром. Она сама стерла свидетелей своего существования.

— Есть что-нибудь еще? — спросил Драко.

— Есть, — кивнул гремлин. — Записи. Официальные. Их дочь, Гермиона, по всем документам, магическим и маггловским, погибла во время Битвы за Хогвартс. Свидетельство о смерти, некролог в «Пророке», все как положено. Но, — он снова понизил голос, — нет никаких записей о том, как именно были проведены те сделки. Ни риэлторов, ни юристов. Покупатели утверждают, что общались с Грейнджерами по телефону, а документы подписывали с помощью совиной почты. Но голоса по телефону… были странными. Безэмоциональными. Словно они говорили с автоответчиком.

Теперь картина была полной. Она действовала через подставных лиц или, что более вероятно, через мощные иллюзии и голосовые чары. Она подготовила их отъезд. Она переписала им память. Она сама организовала их «исчезновение». А потом, в хаосе битвы, исчезла сама.

— Где они жили? — спросил Драко.

Гнилозуб проскрипел ему адрес.


* * *


Дом находился в тихом, зеленом пригороде. Аккуратный кирпичный особняк, ничем не отличающийся от сотен других. Сейчас в нем жила другая семья. Драко дождался ночи.

Он стал невидимым и бесшумно проскользнул внутрь. Он не искал улики. Он искал… эхо. Остаточный след магии.

И он его нашел.

Это было не проклятие. Не темная магия. Это было… отсутствие. Пустота. Как фантомная боль в ампутированной конечности. В гостиной, на каминной полке, стояли семейные фотографии новых жильцов. Но Драко, используя заклинание спектрального анализа, видел под ними… выцветшие пятна. Места, где десятилетиями стояли другие рамки. Он видел пустоту на стене в коридоре, где, очевидно, висели детские рисунки.

Самое сильное эхо было в одной из комнат на втором этаже. Комната девочки-подростка. Сейчас здесь была гостевая спальня, безликая и стерильная. Но магия помнила. Она помнила запах пергамента и ванили. Она помнила тысячи книг, которых больше не было на полках. И она помнила мощное, сложное заклятие забвения, которое было наложено здесь. Такое мощное, что его остаточная сигнатура ощущалась даже спустя пятнадцать лет.

Он поднялся на чердак.

И там, в самом дальнем, пыльном углу, под грудой старых газет, он нашел ее. Маленькую картонную коробку. На ней выцветшими чернилами было написано: «Гермиона. Детство».

Она пропустила ее. В спешке, в агонии прощания, она забыла про эту коробку. Единственное, что она не стерла.

Его сердце заколотилось. Он открыл ее.

Внутри были не волшебные артефакты. А обычные, маггловские вещи. Первый выпавший молочный зуб в спичечном коробке. Рисунок кошки с непропорционально большой головой. Несколько школьных тетрадей.

И фотографии.

Драко смотрел на эти снимки, и его охватило странное, незнакомое чувство. Это была не жалость. Это было… горе. Он смотрел на украденную жизнь. На нормальное, счастливое детство, которое было стерто и заменено адом.

Он уже собирался закрыть коробку, когда на самом дне нащупал что-то.

Маленький, дешевый магловский диктофон. И кассету в нем.

Дрожащими пальцами он нажал на кнопку «Play».

Сначала было шипение. А потом… ее голос. Юный, чуть дрожащий, но решительный. Она говорила тихо, почти шепотом, словно боясь, что ее кто-то услышит.

»…запись номер один. Если вы это слушаете, значит, я не справилась. Значит, меня больше нет. Мама, папа, я знаю, вы этого не помните, но я люблю вас. Я сделала это, чтобы защитить вас. Заклятие обратимо. В моем сейфе в Гринготтсе есть все инструкции. Ключ у Гарри. Гарри, если это слушаешь ты… не вини себя. Просто… позаботься о них. И скажи Рону, что он был неправ. Книги и ум — это не главное. Главное — это…»

Запись оборвалась.

Драко сидел в пыли и темноте чердака, сжимая в руке маленький диктофон. Он только что услышал голос призрака. Завещание девушки, которая собиралась на войну и готовилась к смерти.

Но она не умерла.

Ее ждала судьба гораздо хуже.

Он понял, что она ему показывала. «Ловушка». «Иллюзия».

Она предупреждала его не о Роули.

Она предупреждала его о самой себе. О своих собственных действиях. О том, что ее акт любви и самопожертвования, ее попытка защитить семью, стала идеальной ловушкой, которая позволила ее врагам стереть ее из мира без единого следа. Она сама подготовила почву для своего исчезновения.

Драко сидел в пыли и темноте чердака, сжимая в руке маленький диктофон. Он прослушал запись еще раз. И еще. Голос юной Гермионы Грейнджер, полный страха и решимости, эхом отдавался в тишине.

»…ключ у Гарри…»

»…скажи Рону, что он был неправ…»

Это было не просто прощание. Это был ключ. Не к ритуалу, не к тайне ее исчезновения. А к ней самой. К ее личности.

Он понял, что нашел то самое неопровержимое доказательство, о котором говорил Нотт. Нечто, что нельзя списать на безумие Роули или его собственную одержимость. Голос. Ее настоящий голос, записанный до того, как мир о ней забыл. Это было доказательство ее существования. И ее предсмертное — как она думала — желание.

Он вернулся в библиотеку Нотта поздно ночью. Теодор не спал. Он сидел, окруженный картами звездного неба и диаграммами, пытаясь расшифровать природу печати Роули.

— Я нашел, — сказал Драко, и его голос был глухим.

Он не стал ничего объяснять. Он просто нажал на кнопку «Play».

Нотт слушал, и его лицо, обычно непроницаемое, медленно менялось. Он слушал не слова. Он слушал то, что стояло за ними. Любовь. Страх. И абсолютную, несгибаемую волю.

Когда запись оборвалась, Нотт долго молчал.

— Так вот, значит, какой она была, — сказал он наконец. — Не памятник. Не гений. А просто… храбрая девочка, идущая на войну.

— И она оставила нам инструкции, — сказал Драко.

— «Ключ у Гарри», — кивнул Нотт. — Ее сейф в Гринготтсе. Там должны быть ее вещи. Настоящие. Те, что помогут нам усилить связь. И, что еще важнее, инструкции по снятию заклятия забвения с ее родителей.

— И она оставила сообщение для Уизли, — добавил Драко. — «Скажи Рону, что он был неправ». Это личное. Это пароль. То, что мог знать только настоящий Рон Уизли. Доказательство, в которое он поверит.

Они переглянулись. Путь стал ясен.

— Ты должен пойти к ним, — сказал Нотт. — Снова. Но на этот раз не с вопросами. А с этим.

Он указал на диктофон.

— Это изменит все, — сказал Драко. — Как только они это услышат, пути назад не будет. Начнется война.

— Она уже давно идет, — ответил Нотт. — Просто до сих пор вы сражались в темноте. А теперь… — он посмотрел на диктофон, — …теперь у вас появился свет.


* * *


На следующий день Драко снова встретился с Поттером и Уизли. На этот раз — на конспиративной квартире Ордена Феникса на площади Гриммо, 12. Место, пропитанное тайнами и борьбой.

Атмосфера была напряженной. За прошедшие дни Гарри и Рон, копаясь в прошлом, стали злыми, издерганными. Каждое новое «вспомненное» ими событие было как новый порез на старой ране.

— Что еще, Малфой? — спросил Рон без предисловий. — Еще одна теория? Еще одна загадка?

Драко молча положил на стол диктофон.

— Что это? — нахмурился Гарри. — Маггловская игрушка?

— Это, — сказал Драко, глядя им прямо в глаза, — завещание Гермионы Грейнджер.

Он нажал на кнопку.

И комната наполнилась ее голосом.

Реакция была мгновенной и сокрушительной. Рон, услышав первые слова, побледнел так, что его веснушки стали похожи на брызги крови. Он рухнул на стул, словно ему перебили ноги.

Гарри замер, как статуя. Его глаза расширились, он перестал дышать. Он слушал не просто голос. Он слушал свое прошлое. Своего потерянного друга.

Когда запись дошла до слов «ключ у Гарри», он вздрогнул, словно его ударили.

А когда прозвучало «скажи Рону, что он был неправ», Рон зарыдал. Громко, открыто, как ребенок. Потому что он помнил. Он помнил тот глупый спор на четвертом курсе, перед Святочным балом, когда он в своей ревности и неуверенности наговорил ей гадостей про ее любовь к книгам. Спор, за который он так и не успел извиниться.

Запись кончилась. В комнате стояла оглушительная тишина, нарушаемая лишь всхлипами Рона.

Гарри медленно поднял взгляд на Драко. В его зеленых глазах больше не было ни ненависти, ни недоверия. Только безмерная, опустошающая боль. И… благодарность.

— Где… — его голос сорвался. — Где ты это нашел?

— Там, где она это оставила, — ответил Драко. — В ее прошлом.

Он знал, что только что пересек Рубикон. Он принес им не просто доказательство. Он вернул им ее. Настоящую. И тем самым подписал смертный приговор их спокойной, построенной на лжи жизни.

— Гринготтс, — сказал Гарри, поднимаясь. Его руки сжимались в кулаки. — Мы идем в Гринготтс. Сейчас же.

Война перешла в новую фазу. У них был голос их павшего солдата. И они собирались исполнить ее последнюю волю.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 11. Завещание

Гринготтс встретил их холодной, расчетливой тишиной. Гоблины за своими высокими стойками провожали их — Гарри Поттера, Рона Уизли и, к их нескрываемому изумлению, Драко Малфоя — безразличными, как у рептилий, взглядами. Для них это были просто клиенты. Их золото, их тайны, их трагедии не имели значения. Важны были только ключи и протоколы.

— Нам нужен доступ к сейфу номер семьсот тринадцать, — сказал Гарри главному гоблину-распорядителю. — Сейф Гермионы Грейнджер.

Гоблин, старый и морщинистый, как засохший гриб, поднял на него глаза поверх своих очков-полумесяцев.

— Сейф мисс Грейнджер был запечатан по распоряжению Министерства пятнадцать лет назад. В связи с ее смертью. Доступ к нему может быть предоставлен только по предъявлению ее палочки или…

— …или ключа, — закончил Гарри, кладя на стойку маленький, простой железный ключ. Тот самый, что Гермиона дала ему на четвертом курсе, когда сделала его и Рона своими «наследниками на случай непредвиденных обстоятельств». Шутка, которая оказалась пророчеством.

Гоблин внимательно изучил ключ, коснулся его длинным, когтистым пальцем. Ключ слабо вспыхнул золотым светом.

— Ключ подлинный, — констатировал он. — Крюкохват проводит вас.

Поездка на вагонетке по извилистым, уходящим вглубь земли туннелям была пыткой. Каждый поворот, каждый порыв ледяного ветра казался шагом в прошлое, в преисподнюю. Рон молчал, сжимая в руке свой камень-талисман. Гарри смотрел прямо перед собой, его лицо было непроницаемым. Драко… Драко чувствовал себя чужим на этих похоронах. Он был здесь не как друг. Он был здесь как вестник. Как тот, кто принес эту боль.

Сейф был маленьким, скромным. Не чета огромным хранилищам Малфоев или Поттеров. Когда Крюкохват открыл его, изнутри пахнуло тем, чего Драко ожидал меньше всего. Не пылью. Не магией. А домом. Запахом старых книг, ванили и чего-то неуловимо цветочного.

Внутри было всего несколько ящиков. Они вынесли их в смотровую комнату, которую гоблин неохотно предоставил им.

И они начали разбирать ее жизнь.

Это было мучительно. Каждая вещь была осколком ее души. Стопка ее любимых маггловских книг — «Гордость и предубеждение», «Властелин колец». Ее старый школьный котел. Коллекция редких ингредиентов для зелий, аккуратно подписанная ее каллиграфическим почерком.

В одном из ящиков они нашли то, что искали. Запечатанный пергаментный свиток. На нем было написано: «В случае моей смерти. Прочесть Гарри Поттеру и Рону Уизли».

Гарри дрожащими руками сломал восковую печать.

Это было не просто завещание. Это была инструкция. Подробнейшая, на двадцати страницах, инструкция по поиску ее родителей и снятию с них заклятия забвения. Схемы. Контрзаклятия. Список людей в австралийском Министерстве магии, которым можно было доверять. Она продумала все.

А в конце была приписка. Личная.

«Гарри, будь счастлив. Ты заслужил это больше, чем кто-либо. Не позволяй прошлому тянуть тебя назад. Живи.

Рон, прости меня. За все. И да, ты был прав. Иногда нужно просто действовать, а не читать. Но, пожалуйста, хоть изредка все же читай инструкции.

Я люблю вас обоих. Всегда. Гермиона».

Рон снова заплакал, не стесняясь. Гарри стоял, сжимая свиток, и его плечи тряслись.

Драко отошел к стене. Он не имел права быть свидетелем этого. Это было слишком интимно. Слишком больно.

В другом ящике они нашли то, что было нужно Нотту. Ее старая волшебная палочка, которую она сменила после того, как та сломалась. Несколько срезанных прядей ее волос, перевязанных ленточкой — видимо, для использования в Оборотном зелье. И ее личный дневник. Не тот, что был подделан Министерством. Настоящий.

Драко смотрел на эти вещи, и его охватил холод. Он смотрел на реликвии мертвой девушки. Но она не была мертва.

— Мы должны лететь в Австралию, — сказал Гарри, приходя в себя. Его голос был твердым. — Немедленно.

— Нет, — сказал Драко.

Они оба уставились на него.

— Что значит «нет»? — прорычал Рон. — Это ее последняя воля!

— Это ее последняя воля на тот момент, — возразил Драко. — Она думала, что умрет. Она не знала, что ее ждет нечто худшее. Подумайте. Если мы сейчас вернем память ее родителям, что мы им скажем? «Здравствуйте, ваша дочь, которую вы не помните, на самом деле не погибла, а заперта в аду, и мы понятия не имеем, как ее оттуда вытащить»? Это убьет их.

Он подошел к ним.

— Мы не можем исполнить ее волю, пока не освободим ее саму. Сначала — она. Потом — они.

Гарри и Рон смотрели на него, и в их глазах боролись горе и логика. И логика, как это ни было для них ненавистно, побеждала. Малфой был прав.

— Тогда что? — спросил Гарри. — Мы забираем это все и возвращаемся к Нотту?

— Да, — кивнул Драко. — Мы забираем ее… подпись. Ее волосы, ее палочку, ее дневник. Теперь у Нотта будет все, что нужно, чтобы создать идеальный контра-ритуал.

Они собрали вещи. Когда они уже собирались уходить, Драко заметил на дне последнего ящика маленький, бархатный мешочек. Он открыл его.

Внутри лежал Маховик Времени. Сломанный. Стекло было разбито, песок высыпался. Тот самый, с третьего курса.

И записка.

«Напоминание: даже если ты можешь изменить прошлое, это не значит, что ты должен. Некоторые шрамы должны остаться, чтобы помнить, как мы их получили».

Драко смотрел на сломанный Маховик, и его пронзила страшная, ледяная догадка.

Временная петля. Его будущее «я». «Движок Кроноса».

А что, если ритуал Роули был не просто способом запечатать ее? Что, если это был способ… получить доступ к чему-то? К инструменту, способному переписывать время?

И что, если его будущее «я» не пыталось ее запереть?

Что, если оно пыталось ее… починить? По-своему. Жестоко. Радикально.

Он спрятал Маховик в карман. Об этой догадке он пока не скажет никому. Даже Нотту.

Это был его личный осколок безумия. Его собственная нить в этом запутанном клубке.


* * *


Они вернулись в библиотеку Нотта другими людьми. Горе никуда не делось, но теперь под ним была твердая, как сталь, основа — цель. Гарри и Рон больше не были просто скорбящими друзьями. Они были солдатами, получившими приказ от своего павшего — но, как оказалось, живого — командира.

Нотт встретил их у порога. Он не стал задавать вопросов, увидев коробки в их руках. Он лишь кивнул и провел их к своему «рабочему столу» — огромному круглому столу из черного камня, испещренному диаграммами и формулами.

Они выложили перед ним содержимое сейфа. Дневник. Палочку. Прядь волос. И речной камешек, который Рон вернул на стол, словно кладя на алтарь.

Нотт брал каждый предмет с осторожностью хирурга, изучал его, сканировал сложными, невербальными заклинаниями.

— Поразительно, — пробормотал он, держа в руках ее палочку из виноградной лозы. — Магическая сигнатура… она чистая. Никаких следов темной магии, никаких проклятий. Но она… скорбит. Словно дерево, у которого отняли лучшую ветвь.

Он взял прядь волос.

— А это… — он поднес ее к одному из своих приборов, который тут же издал тихий, мелодичный звон. — Это идеальный образец. Ее ДНК, ее магическая суть. Не искаженная ничем. С этим, — он посмотрел на Драко, — мы сможем настроить ритуал так, чтобы он бил точно в печать Роули, не задевая ее.

— И что это будет за ритуал? — спросил Гарри. Его голос был напряженным. — Мы просто произнесем ее имя, и все закончится?

— О, нет, — Нотт усмехнулся. — Если мы просто произнесем ее имя, мы, скорее всего, вызовем сюда осколок души Роули, который с радостью попытается захватить ближайший сосуд. Например, тебя, — он кивнул Драко. — Нет. Мы не будем произносить ее имя. Мы заставим ее произнести его.

Все трое уставились на него.

— Это невозможно, — сказал Рон. — Малфой же говорил, она не может.

— Она не может, потому что имя связано с хоркруксом, — объяснил Нотт, начиная чертить на новом листе пергамента сложную схему. — Произнести его — значит активировать его. Но что, если мы разорвем эту связь? Ритуал, который я разрабатываю, — это не экзорцизм. Это… хирургическая операция. Мы должны будем войти в ее сознание все вместе.

— Все вместе? — переспросил Гарри.

— Да. Драко будет нашим проводником, нашим мостом. Его кровь — это ключ. Я буду хирургом — я направлю энергию и буду контролировать процесс. А вы двое, — он посмотрел на Гарри и Рона, — вы будете ее якорями.

— Якорями?

— Когда мы разорвем связь между ней и хоркруксом, наступит критический момент. Ее сознание, освобожденное от печати, будет абсолютно уязвимым. Оно может просто… рассеяться. Раствориться в той Пустоте, на границе которой она живет. В этот момент вы должны будете ее удержать. Вашими общими воспоминаниями. Вашей дружбой. Вы должны будете буквально вытащить ее обратно в реальность, напомнив ей, кто она такая. Вы должны будете стать ее светом во тьме.

План был гениальным и смертельно опасным. Он требовал абсолютного доверия между четырьмя людьми, трое из которых всю жизнь ненавидели друг друга.

— А что будет с Роули? — спросил Драко. — С его частью души?

— Когда мы отделим ее от имени, она станет просто… осколком. Уязвимым. Лишенным якоря. И в этот момент, — Нотт достал из ящика нечто, завернутое в черную ткань, — мы его уничтожим.

Он развернул ткань. Внутри лежал клык василиска. Тот самый, которым Гарри уничтожил дневник Тома Реддла.

— Откуда он у тебя?! — ахнул Гарри.

— Министерство конфисковало его после войны, — сказал Нотт с легкой улыбкой. — А я, в свою очередь, «конфисковал» его из архива вещдоков. На всякий случай. Яд василиска — одна из немногих субстанций, способных уничтожить хоркрукс безвозвратно.

Они смотрели на план, разложенный перед ними. Карта их последней, самой важной битвы.

— Когда? — спросил Рон. Его голос дрожал, но в нем была сталь.

— Мне нужно три дня, чтобы подготовить все необходимое, — ответил Нотт. — Рассчитать лунные фазы, приготовить зелья стабилизации, укрепить защиту библиотеки.

— Три дня, — кивнул Гарри. — Что мы делаем до тех пор?

— Вы двое, — Драко посмотрел на Гарри и Рона, — готовитесь. Перебирайте свои воспоминания. Самые яркие. Самые сильные. Вы должны будете стать ее живой историей. Никакой работы. Никаких отвлекающих факторов. Погрузитесь в свое прошлое.

— А ты? — спросил Гарри.

Драко посмотрел на сломанный Маховик Времени, который он все еще держал в кармане.

— А я, — сказал он, — должен кое-что проверить. Одна последняя деталь, которая не дает мне покоя.

Он не собирался рассказывать им о своем видении будущего «себя». Это была его битва. Его парадокс. Он должен был понять мотивы своего двойника, прежде чем идти в финальный бой. Потому что он боялся, что, пытаясь спасти Гермиону, он может, сам того не ведая, исполнять план того, второго Драко.

— Встречаемся здесь через три дня. В полночь, — сказал он. — И будьте готовы ко всему.

Трое заклятых врагов, объединенных одной целью, разошлись, чтобы подготовиться к своему последнему экзамену. Экзамену, от которого зависела не только жизнь их подруги, но и их собственные души.


* * *


Пока Гарри и Рон, запершись в доме на площади Гриммо, погружались в болезненное, исцеляющее море общих воспоминаний, а Нотт превращал свою библиотеку в операционную для души, Драко отправился в единственное место, где мог надеяться найти ответ на свой вопрос.

Он снова аппарировал на руины поместья Малфоев.

Но на этот раз он пришел не скорбеть. Он пришел работать.

Он спустился в подземелья. В ту самую секретную лабораторию, где его отец когда-то изучал кристаллы. Большая часть оборудования была уничтожена или конфискована, но Драко искал не его. Он искал то, что было частью самих стен.

Он нашел это в дальнем углу. Зеркало. Огромное, в почерневшей серебряной раме, покрытое пылью. Оно не было волшебным в обычном смысле. Это был не артефакт для связи. Это был… записывающий прибор. «Хроно-зеркало». Редкий и опасный артефакт, способный запечатлевать не свет, а темпоральные эманации. Отголоски событий, которые происходили перед ним.

Его отец использовал его, чтобы анализировать свои эксперименты.

Драко стер пыль с холодной поверхности. Он не знал, что надеется увидеть. Может быть, отражение Роули. Может, отражение своего отца. Он приложил к стеклу свою палочку и прошептал заклинание активации.

Спекулум ревелио.

Поверхность зеркала пошла рябью. Но вместо прошлого оно показало ему настоящее. Его собственное отражение. Усталое, изможденное лицо.

— Бесполезно, — пробормотал он. — Все записи, должно быть, стерлись со временем.

Он уже собирался уходить, когда заметил кое-что странное. Его отражение… оно не повторяло его движений. Оно просто стояло и смотрело на него. И на его лице была слабая, горькая усмешка.

Драко замер. Это было невозможно.

— Кто ты? — прошептал он.

— Ты знаешь, кто я, — ответило отражение. Его голос был голосом Драко, но глубже, с металлическими, усталыми нотками. — Я — тот, кого ты видел.

Это был он. Его будущее «я». Не иллюзия. Не ловушка. Каким-то образом «Хроно-зеркало» создало мост. Не во времени. А между ними.

— Что… как? — Драко не мог сдвинуться с места.

— Это зеркало запоминает не только прошлое, — сказало отражение. — Оно запоминает парадоксы. А мы с тобой — ходячий парадокс. Когда я был здесь, в этом времени, и проводил ритуал, зеркало запечатлело меня. А когда ты, сейчас, прикоснулся к нему своей кровью — той же самой кровью — оно соединило нас.

— Зачем ты это сделал? — спросил Драко, и его голос дрожал от смеси ярости и страха. — Зачем ты искалечил ее?

Усмешка на лице отражения исчезла. Его сменило выражение бесконечной, вселенской усталости.

— Искалечил? — переспросил он. — Мальчик, ты ничего не понимаешь. Я ее не калечил. Я ее спасал.

— Спасал?! Ты превратил ее в хоркрукс! В дверь!

— Я превратил ее в якорь, — поправило отражение. — Чтобы ее не унесло навсегда.

Драко молчал, пытаясь осмыслить это.

— В моем времени, — продолжал будущий Драко, — все пошло не так. Гораздо хуже, чем в твоем. Когда мы попытались ее освободить… мы потерпели неудачу. Связь с хоркруксом Роули оказалась слишком сильной. Когда мы разорвали печать, ее сознание не просто стало уязвимым. Оно начало… распадаться. Стираться. По-настояшему. Как тогда, в лаборатории. И она начала затягивать в эту пустоту все вокруг. Наш мир. Нашу реальность.

Он подался ближе к поверхности зеркала, и его глаза были полны такого ужаса, который Драко не мог себе даже представить.

— Я видел, как Поттер и Уизли рассыпаются в пыль прямо у меня на глазах. Я видел, как Нотт превращается в клубок кричащих уравнений. Я был последним. И я должен был сделать выбор. Позволить ей умереть окончательно, забрав с собой всю нашу вселенную. Или… запереть ее. Поставить печать обратно, но уже свою. Печать, основанную на моей крови, на моей любви к ней, чтобы стабилизировать ее, чтобы превратить ее неконтролируемый распад в стазис. В тюрьму, да. Но тюрьму, из которой однажды, возможно, найдется выход.

Драко слушал, и ледяной ужас сковывал его. Он не был злодеем. Он был… трагическим героем. Спасителем, вынужденным стать тюремщиком.

— Я не мог позволить ей исчезнуть, — прошептал будущий Драко. — Я слишком сильно ее любил.

«Любил». Слово ударило Драко, как физический удар.

— И что теперь? — спросил он. — Ты хочешь, чтобы я остановился?

— Нет, — отражение покачало головой. — Теперь ты знаешь то, чего не знал я. Ты знаешь о ее родителях. Ты нашел ее завещание. У тебя есть ее настоящие вещи, ее якоря в реальности. У тебя есть шанс, которого не было у меня. Твой мир еще не обречен.

— Но если я потерплю неудачу…

— То ты станешь мной, — закончило отражение. — И вернешься сюда, чтобы дать себе еще один шанс. Таков наш парадокс. Наше проклятие.

Он посмотрел Драко прямо в глаза.

— Слушай меня внимательно. Когда вы начнете ритуал, Роули будет бороться. Он не просто осколок души. Он — страж той Библиотеки. И он попытается затянуть тебя туда. Не поддавайся. Не пытайся сражаться с ним на его территории. Твоя цель — не он. Твоя цель — она. Ты должен добраться до нее, пока Поттер и Уизли держат ее якоря. И ты должен… вернуть ей не только имя.

— А что еще?

— Ее выбор, — сказало отражение. — Ты должен дать ей выбор, которого не было у меня. Выбор — уйти. По-настоящему. Или остаться и бороться.

Зеркало начало мерцать. Связь слабела.

— Удачи, — сказало отражение. — И, Драко…

— Что?

— Постарайся сделать так, чтобы я никогда не появился.

Отражение исчезло. На Драко снова смотрело его собственное, бледное лицо.

Он стоял в тишине подземелья, и теперь его ноша стала еще тяжелее. Он сражался не только за нее. Он сражался за свое собственное будущее. За свое право не стать тем сломленным, отчаявшимся героем, которого он только что видел.

Глава опубликована: 10.10.2025

Глава 12. Имя

Три дня спустя библиотека Нотта неузнаваема. Это была уже не обитель ученого, а храм. Или операционная. Или поле боя.

В центре, на полу, была начертана не просто диаграмма, а сложнейшая трехмерная руническая матрица, светящаяся мягким серебряным светом. Каждый символ был выверен до микрона. В воздухе пахло озоном, шалфеем и чем-то еще — запахом концентрированной, готовой к высвобождению магии.

Нотт стоял у своего каменного стола, который теперь был похож на алтарь. На нем были разложены артефакты: дневник Роули, палочка Гермионы, ее дневник, прядь ее волос, речной камень Рона, сломанный Маховик Времени. И в центре, на бархатной подушке, — клык василиска.

Гарри и Рон сидели на двух стульях у края матрицы. Они были бледны, но в их глазах горела стальная решимость. Последние три дня они не просто вспоминали. Они заново переживали свою дружбу, концентрируя ее в ментальный якорь такой силы, что, казалось, воздух вокруг них вибрировал.

Драко стоял напротив них, по другую сторону круга. Он был спокоен. Пугающе спокоен. Разговор с самим собой в зеркале лишил его последней капли страха. Осталась только цель.

— Готовы? — спросил Нотт. Его голос был ровным, но Драко видел, как напряжены его пальцы.

Гарри и Рон кивнули.

— План ясен, — сказал Нотт, обводя их взглядом. — Драко, ты — проводник. Ты открываешь канал. Гарри, Рон — вы якоря. Как только Драко прорвется через печать, вы должны немедленно установить с ней контакт. Используйте все, что у вас есть. Каждое воспоминание. Каждую эмоцию. Не давайте ей уйти. Не давайте ей раствориться. Ваша задача — держать ее, пока я буду работать с хоркруксом.

Он посмотрел на Драко.

— Твоя задача — самая сложная. Тебе нужно будет пережить момент разрыва печати. Это будет… больно. И Роули попытается утащить тебя с собой. Как сказал тебе твой… двойник, не сражайся с ним. Игнорируй. Твоя цель — она. Ты должен добраться до ее сознания и передать ей не только ее имя, но и выбор. Понятно?

Драко кивнул.

— Поттер, Уизли, — он посмотрел на них через мерцающую матрицу. — Когда вы установите контакт, не тяните ее насильно. Просто… будьте там. Будьте ее домом, в который она может вернуться, если захочет.

Гарри кивнул, его взгляд был серьезным. Он понимал.

— Пять минут, — сказал Нотт, глядя на огромные астрономические часы на стене. — Сосредоточьтесь.

Комната погрузилась в тишину. Слышно было только тиканье часов и треск свечей. Драко закрыл глаза, входя в уже привычное состояние ментальной пустоты. Гарри и Рон взялись за руки, их лица были напряжены от концентрации.

Драко думал о ней. Не о жертве. Не о карте. А о той девушке, что сидела в своей тихой библиотеке. О ее печальной, понимающей улыбке. Он думал о ее выборе.

Часы пробили полночь.

— Пора, — сказал Нотт.

Драко достал ритуальный кинжал. Он посмотрел на свою ладонь. На линии жизни, судьбы, сердца. На бледную кожу, под которой текла кровь, способная и запирать, и отпирать тюрьмы.

Он сделал надрез.

И шагнул в ад в последний раз.

Капля крови упала на центральную руну матрицы.

Взрыв.

Но не света, а тишины. Абсолютной, всепоглощающей тишины, которая, казалось, высосала весь звук из вселенной. Драко провалился в нее, как в бездонный колодец.

Он был там. В ее мире. Но библиотеки больше не было. Вокруг была лишь первородная, бесконечная тьма ее кошмара.

И в центре этой тьмы, словно ядовитая зеленая звезда, горела печать Роули. Она пульсировала, живая, злобная, и Драко чувствовал ее голод.

Она была там же. Стояла перед печатью, ее призрачная фигура была напряжена, как струна. Она ждала его.

«Ты пришел», — ее голос прозвучал в его голове, ясный и чистый.

«Я обещал», — ответил он.

Он сделал шаг к ней, но тут же взревел от боли. От его ног потянулись черные нити, врастая в темный пол. Это была не она. Это был он. Роули. Он пытался привязать его, сделать частью этой тюрьмы.

«Не обращай внимания!» — крикнула она. — «Иди ко мне! Сейчас!»

Драко стиснул зубы и пошел вперед, волоча за собой тьму. Каждый шаг был агонией.

В реальном мире его тело на полу начало биться в конвульсиях.

— Он вошел! — крикнул Нотт. — Гарри, Рон, готовьтесь!

Нотт поднял ее старую палочку и направил ее на дневник Роули. Палочка завибрировала, чувствуя своего врага.

Внутри кошмара Драко почти добрался до нее. Печать перед ним разгоралась все ярче, и теперь он видел в ее центре лицо — искаженное яростью, тщеславное лицо Торфинна Роули.

«ТЫ НЕ ЗАБЕРЕШЬ ЕЕ!» — взревел голос в его сознании. — «ОНА — МОЯ ВЕЧНОСТЬ!»

— Рон, сейчас! — крикнул Гарри.

И они ударили.

Они не использовали заклинания. Они направили в матрицу поток чистых, концентрированных воспоминаний.

«Помнишь тролля в туалете? Ты не плакала. Ты анализировала!» — голос Рона, полный любви и восхищения.

«Помнишь, ты ударила Малфоя? Ты назвала его тараканом!» — голос Гарри, смеющийся сквозь боль.

Поток света — золотого, теплого, как солнечный день — ударил в тьму, окружавшую Драко и Гермиону. Тьма зашипела, отступая.

Она вздрогнула, обернувшись на этот свет.

«Гарри? Рон?»

— Нотт! — крикнул Драко, добравшись до нее и хватая ее за призрачную руку. — Давай!

Нотт направил палочку Гермионы на дневник Роули и крикнул:

Ревелио Номен!

Он не пытался уничтожить хоркрукс. Он использовал ее собственную магию против него, заставляя дневник выдать имя.

И в тот же миг Драко почувствовал, как имя вливается в его сознание. Он повернулся к ней, глядя в ее полные слез и надежды глаза.

«Твоя тюрьма — это не он», — передал он ей. — «Твоя тюрьма — это ложь. Что ты не существуешь».

Он влил в нее это имя. Не как приказ. А как ключ.

«Гермиона. Джин. Грейнджер».

В тот момент, когда ее сознание коснулось ее настоящего, полного имени, печать Роули взорвалась зеленой энергией.

«НЕТ!» — взревел Роули, когда его связь с ней разорвалась. Осколок его души, теперь лишенный якоря, метнулся к Драко, пытаясь захватить его.

— Пора! — крикнул Нотт.

Он схватил клык василиска и с силой вонзил его в центр дневника Роули.

Раздался пронзительный, нечеловеческий визг, который заставил всех в комнате упасть на колени, зажимая уши. Дневник вспыхнул черным пламенем, и из него хлынул поток темной, как смоль, жижи.

Роули был уничтожен.

Внутри кошмара тьма исчезла. Вокруг них теперь была лишь серая, безграничная пустота. И она.

Она стояла, и ее фигура начала мерцать, распадаться. Якорь Роули исчез, но и якоря друзей были слишком далеко. Она растворялась.

«Гермиона!» — крикнул Драко, сжимая ее руку, которая становилась все более прозрачной.

Она посмотрела на него, и на ее лице была спокойная, печальная улыбка.

«Все в порядке, Драко. Спасибо».

«Нет!» — он вспомнил слова своего двойника. — «Ты должна выбрать! Остаться или уйти! Выбирай!»

Он не отпускал ее, вливая в нее свою собственную волю, свою отчаянную жажду, чтобы она жила.

Она закрыла глаза.

«Я… устала», — прошептала она.

«Я знаю», — сказал он. — «Но они ждут тебя. Я… жду тебя».

Он не знал, откуда взялись эти слова. Они просто вырвались.

Она открыла глаза, и в них он увидел что-то новое. Не просто решимость. А… ответ.

И тогда пустота вокруг них взорвалась ослепительным, белым светом.

Драко очнулся на полу библиотеки.

В комнате было тихо. Дым от сгоревшего дневника медленно рассеивался. Нотт, Гарри и Рон, бледные и изможденные, поднимались с колен.

Ритуальная матрица на полу погасла.

Все было кончено.

Они смотрели друг на друга в тишине. Они победили. Но какой ценой? Она… ушла? Она выбрала покой?

И тут они услышали звук.

Слабый, едва слышный.

Кашель.

Он доносился из центра погасшей матрицы.

Они обернулись.

Там, где только что бушевала магия, на холодном каменном полу, лежала девушка. Не призрак. Не голограмма. Девушка из плоти и крови, завернутая в чью-то старую мантию.

Она медленно села, откидывая с лица спутанные каштановые волосы, и закашлялась снова, вдыхая настоящий, реальный воздух.

Она подняла глаза. Те самые, умные, карие глаза.

Она посмотрела на Рона. На Гарри. И на Драко.

И сказала.

— Ну и бардак вы тут устроили.

Глава опубликована: 10.10.2025

Эпилог. На Следующий День После Чуда

Первое, что сделала Гермиона после того, как достаточно окрепла, чтобы выдержать трансконтинентальную аппарацию без риска рассыпаться на атомы, — это отправилась в Сидней. С ней пошли Гарри и Рон. Она хотела пойти одна, но Гарри мягко, но непреклонно сказал: «Мы потеряли тебя один раз. Больше мы тебя одну не отпустим».

Они нашли их клинику — светлое, залитое солнцем помещение с видом на океан. Они выглядели… спокойными. Умиротворенными. Их искусственная жизнь, которую она для них создала, была хорошей. Безмятежной. И от этого на душе у Гермионы стало еще тяжелее. Она пришла, чтобы разрушить этот покой.

Они дождались конца рабочего дня. Когда ее родители — Уэнделл и Моника Уилкинс, как они себя теперь называли — вышли на улицу, щурясь от вечернего солнца, троица подошла к ним.

— Мистер и миссис Уилкинс? — голос Гарри был напряженным.

Ее родители обернулись. Они с вежливым недоумением посмотрели на троих молодых людей. Во взгляде ее матери не было ни капли узнавания. Лишь легкое любопытство.

— Да? Мы можем вам чем-то помочь?

Сердце Гермионы, казалось, остановилось. Она сделала шаг вперед.

— Мама? Папа?

На их лицах отразилось полное непонимание. Ее мать обеспокоенно посмотрела на отца.

— Простите, милая, я думаю, вы ошиблись. У нас никогда не было…

— Пожалуйста, — прервала ее Гермиона, и ее голос дрогнул. — Просто… дайте мне пять минут. Я все объясню.

Они увидели слезы в ее глазах, отчаяние в ее голосе, и что-то — какой-то давно забытый родительский инстинкт — заставило их не уйти. Они отвели их в свое уютное бунгало неподалеку.

Там, в залитой закатным светом гостиной, Гермиона рассказала им все. О магии. О Хогвартсе. О войне. И о том, что она сделала с их памятью, чтобы спасти их.

Они слушали ее как сумасшедшую. С вежливым сочувствием, как слушают пациента. Ее отец уже потянулся к телефону, чтобы вызвать полицию или скорую.

— Я знаю, что вы мне не верите, — сказала Гермиона, и ее голос был полон отчаяния. Она достала свой свиток с инструкциями. — Но я могу доказать. Я могу вернуть вам все. Но я должна предупредить. Это будет… больно.

Она посмотрела на них с мольбой.

— Вы доверяете мне?

Ее мать, Джин, долго смотрела ей в глаза. Она видела не ведьму, не сумасшедшую. Она видела отчаявшуюся девушку. И в глубине ее сознания, под слоями ложных воспоминаний, что-то шевельнулось. Фантомное чувство. Ощущение пустоты, которую она носила в себе пятнадцать лет, не понимая ее природы.

— Хорошо, — сказала она тихо, к изумлению своего мужа. — Я… я хочу знать.

Гермиона, плача от облегчения, достала свою палочку. Гарри и Рон встали рядом, готовые поддержать ее. Это было одно из самых сложных заклятий в ее жизни. Не по силе, а по эмоциональному напряжению.

Она направила палочку на своих родителей и прошептала контр-заклятие.

Сначала ничего не произошло. А потом… ее мать вскрикнула. Она схватилась за голову, ее глаза расширились от ужаса и узнавания. Ее отец рухнул на колени.

Это было похоже на прорыв плотины. Пятнадцать лет подавленных воспоминаний, любви, страха и горя хлынули на них одновременно. Это была агония. Они кричали, плакали, вспоминая все — ее первый день в Хогвартсе, ее письма, полные восторга, свой ужас, когда они узнали о войне, и, наконец, тот последний, страшный день, когда она пришла к ним, заплаканная, и сотворила с ними то, что сотворила.

Гермиона, Гарри и Рон стояли, не в силах пошевелиться, давая им пережить этот катарсис.

Когда первая волна прошла, ее мать подняла на нее глаза. Ее лицо было мокрым от слез, искаженным от боли. Она смотрела на свою взрослую, незнакомую дочь.

Она шагнула к ней. И ударила.

Не сильно. Просто пощечина. Звонкая, отчаянная.

— Как ты могла? — прошептала она. — Как ты смела решать за нас? Лишить нас нашей дочери?

А потом она рухнула в ее объятия и зарыдала, вцепившись в нее так, словно боялась, что она снова исчезнет.

— Моя маленькая девочка… — шептала она, гладя ее по волосам. — Ты жива…

Ее отец, поднявшись с колен, подошел и обнял их обеих, и они стояли так, посреди комнаты, одна плачущая, дрожащая семья, склеивающая осколки своих жизней.

Это не был счастливый конец. Это было болезненное, мучительное начало. Им предстояли месяцы, если не годы, терапии, разговоров, попыток заново узнать друг друга. Им нужно было оплакать пятнадцать потерянных лет.

Но теперь они были вместе. Правда, какой бы жестокой она ни была, воссоединила их.

Когда Гермиона через неделю вернулась в Лондон, она была другой. Уставшей, опустошенной, но… цельной. Она больше не была сиротой. У нее снова был дом.

Она пришла в квартиру Драко. Он ждал ее.

— Ну как? — спросил он.

— Больно, — ответила она. — И правильно. Так, как и должно было быть.

Она впервые за долгое время улыбнулась. Не печально, не устало. А по-настоящему.

— Они вернутся в Англию через месяц. Хотят познакомиться с моими друзьями.

Она сделала паузу.

— И с тобой.

Драко поперхнулся чаем. Мысль о встрече с родителями Гермионы Грейнджер была страшнее любого ритуала.

— Я думаю, — он прокашлялся, — я буду очень занят в следующем месяце.

Она рассмеялась. Настоящим, звонким смехом. И этот звук в тишине его квартиры был самой невероятной магией, которую он когда-либо слышал.


* * *


Драко тоже должен был вернуться в свое прошлое, но его возвращение не сулило ни слез радости, ни объятий. Оно сулило лишь пыль, холод и старые, незаживающие раны, которые теперь ему предстояло вскрыть не в одиночку.

Он привел Гермиону в руины поместья Малфоев. Он не объяснял зачем, просто взял ее за руку и аппарировал. Она не сопротивлялась. Она видела по его лицу, что это не прихоть, а необходимость. Его версия поездки в Австралию. Его необходимый разговор с призраками.

Они молча прошли по заросшему парку. Она смотрела на обугленные стены, на разбитые статуи, и в ее глазах была не злость, не триумф победителя, а тихое сочувствие. Она видела не крепость врага, а чей-то разрушенный дом, тюрьму, которая искалечила не только ее, но и его.

Он провел ее в подземелья, в ту самую лабораторию, где все началось. И показал ей «Хроно-зеркало».

— Он все еще там, — сказал Драко, глядя на пустую, темную поверхность. Его голос в гулкой тишине подвала звучал глухо. — Мое отражение. Мое возможное будущее. Я чувствую, как он смотрит.

Драко приложил к стеклу свою палочку и прошептал заклинание активации. Поверхность зеркала пошла рябью, и в его глубине проступила фигура. Отражение. Оно смотрело на Драко, а затем его взгляд медленно переместился на Гермиону, стоящую рядом. И на лице будущего Драко отразилось нечто, похожее на благоговение и сокрушительную, невыносимую боль.

— Ты… цела, — прошептал он, и его голос, донесшийся сквозь время, был полон треска статического шума. — Значит, у него получилось.

Гермиона шагнула вперед, подойдя к самому зеркалу. Она смотрела на человека, который одновременно был ее спасителем и ее тюремщиком. В ее глазах не было ненависти. Только безграничная усталость и аналитический холод исследователя, изучающего самый сложный парадокс в своей жизни.

— Это вы поставили финальную печать, — сказала она. Это был не вопрос, а констатация факта.

— Да, — ответило отражение. — Я должен был.

— Почему? — спросила она. Ее голос был спокоен. — Чего вы пытались не допустить?

Будущий Драко на мгновение закрыл глаза, словно переживая тот ужас заново.

— Распада. Не ее. Всего. Когда печать Роули была сломана, ее сознание, истерзанное ритуалом, не смогло удержать целостность. Оно стало… дырой. Онтологической сингулярностью. Она начала стирать реальность вокруг себя. Я видел, как Поттер и Уизли… исчезают. Превращаются в парадокс. В набор несовместимых воспоминаний. Я был последним. И у меня был выбор: позволить ей унести с собой все, или… запереть ее. Стабилизировать ее распад, превратив его в стазис. Моя кровь. Моя печать. Это был не замок. Это был якорь. Единственное, что могло удержать ее — и наш мир — от падения в ничто.

Он посмотрел на Гермиону, и в его глазах стояли слезы.

— Я выбрал тюрьму вместо забвения. Я не знаю, правильно ли я поступил.

Гермиона молчала долго, глядя на этого сломленного, трагического героя из будущего, который носил лицо мужчины, стоящего рядом с ней.

— Вы столкнулись с задачей без правильного решения, — сказала она наконец. Ее голос был голосом ученого, дающего заключение. — И вы выбрали переменную, которая оставляла шанс на выживание. Это было… логично.

Это не было прощением. Это было пониманием. И для человека в зеркале этого было достаточно. Он слабо, благодарно улыбнулся.

— Спасибо.

— Теперь эту связь нужно разорвать, — сказала Гермиона, поворачиваясь к Драко-настоящему. — Этот парадокс не должен существовать. Он как якорь, который тянет тебя назад, в его возможное будущее.

Она достала свою палочку.

— Ты позволишь мне?

Драко посмотрел на свое отражение, на этого призрака своего собственного отчаяния, и кивнул.

— Прощай, — сказало отражение, глядя на Гермиону. — Я рад, что хотя бы в одной из реальностей ты… счастлива.

Гермиона направила палочку на зеркало.

Финита Инкантатем.

Свет, сорвавшийся с конца ее палочки, был цвета жидкого кварца. Когда он ударил в зеркало, оно не разбилось. Оно растворилось. Превратилось в облако серебряной пыли и медленно осело на пол, не оставив после себя ничего, кроме пустой, почерневшей стены.

Связь оборвалась. Призрак исчез.

Драко стоял в тишине подземелья, и чувствовал, как с его плеч упала невидимая гора. Он был свободен. Не от своего прошлого. А от своего предначертанного будущего.

Гермиона подошла и взяла его за руку.

— Пойдем, — сказала она. — Призраков мы навестили. Теперь пора поговорить с живыми.


* * *


Встреча была организована не в мрачных руинах и не в стерильных кабинетах. Нарцисса Малфой пригласила их — Драко, Гермиону и ее родителей — на чай. В свое новое, скромное поместье в Девоне. Это был смелый, почти немыслимый шаг. Не просто мирный договор. А приглашение в дом.

Грейнджеры, как они снова учились себя называть, приняли приглашение с той же смелостью. Они пережили возвращение памяти, пережили агонию осознания, и теперь были полны тихой, упрямой решимости вернуть своей дочери ее мир. Даже если этот мир включал в себя людей, которых они всю жизнь учили бы своих детей опасаться.

Драко аппарировал с Гермионой к воротам. Он нервничал так, как не нервничал даже перед ритуалом. Это было страшнее. Это было реальнее.

Нарцисса встретила их в саду. Она была одета не в парадную мантию, а в простое, элегантное платье. Она была все так же аристократична, но в ее глазах больше не было холодного высокомерия. Была лишь бесконечная, застарелая усталость.

Она посмотрела на Гермиону, потом на ее родителей, которые стояли чуть позади, напряженные и настороженные.

— Мистер и миссис Грейнджер, — сказала Нарцисса, и ее голос был ровным, но в нем слышалось усилие. — Я… я не могу просить у вас прощения. Нет таких слов, которые могли бы искупить то, что сделала моя семья. Мой мир. Но я хочу, чтобы вы знали… я благодарна.

Джин Грейнджер, мать Гермионы, сделала шаг вперед.

— Благодарны? За что?

— За то, что вы вырастили такую дочь, — ответила Нарцисса, глядя на Гермиону. — Которая, пройдя через ад, не разучилась… спасать. Она спасла моего сына.

Это было обезоруживающе честно.

Они сели за столик в саду, и неловкая тишина повисла в воздухе. Четыре человека из разных миров, объединенные одной трагедией.

Роберт Грейнджер, отец Гермионы, откашлялся.

— Моя дочь рассказала нам… немного. О том, что произошло. Она сказала, что ваш сын, — он посмотрел на Драко, — рисковал всем, чтобы ее найти.

— Он возвращал долг, — тихо сказала Нарцисса.

Разговор был трудным. Рваным. Они говорили не о магии. Они говорили о детях. О потерянном времени. О страхе. И медленно, очень медленно, лед начал таять. Джин Грейнджер рассказывала о том, какой Гермиона была в детстве — упрямой, всезнающей, но невероятно доброй. Нарцисса, к всеобщему изумлению, рассказывала о маленьком Драко, который плакал, когда его любимый гиппогриф простудился.

Они находили общую почву. Почву родительской любви.

Гермиона и Драко по большей части молчали, позволяя им говорить. Они были причиной этой встречи, но сама встреча была уже не о них. А о будущем. О возможности мира между их мирами.

Когда они уходили, Джин Грейнджер остановилась перед Нарциссой.

— Я не прощаю вас, — сказала она честно. — Не могу. Но… я вас понимаю. Как мать.

Нарцисса кивнула, и в ее глазах блеснули слезы.

— Этого более чем достаточно.

По дороге домой, когда они шли по тихой сельской тропинке, Гермиона взяла Драко за руку.

— Это было страшно, — сказала она.

— Ужасно, — согласился он.

— Но это было правильно.

— Да, — сказал он.

Они шли в тишине. Стена между их мирами не рухнула. Но в ней появилась дверь. И они только что вместе повернули в ней ключ.


* * *


Визит к Люциусу был совершенно иным. Гермиона не пошла с Драко. Она понимала, что это разговор, который сын должен провести с отцом наедине. Но пошел Роберт Грейнджер.

Это была идея самого Роберта. Когда Гермиона рассказала ему о Люциусе, о его сломленном состоянии и о том, что он тоже заглянул в ту же бездну, что и она, ее отец, дантист из маггловского пригорода, принял решение, поразившее всех.

— Я хочу с ним поговорить, — сказал он.

— Папа, зачем? — удивилась Гермиона. — Он… он один из тех, кто виновен во всем.

— Он отец мальчика, который спас тебя, — ответил Роберт. — И он человек, который потерял все. Я хочу… просто посмотреть ему в глаза.

Драко аппарировал с Робертом к небольшому, мрачному поместью на севере, где Люциус отбывал свой пожизненный домашний арест. Воздух здесь был холодным, пахло вереском и безнадежностью.

Люциус встретил их в своей библиотеке. Он был тенью самого себя. Высокомерие исчезло, осталась лишь хрупкая, надменная оболочка, прикрывающая пустоту. Он посмотрел на Роберта Грейнджера без удивления. Словно ждал этого визита.

— Мистер Грейнджер, — сказал он, его голос был скрипучим, как несмазанные петли. — Я полагаю, вы пришли требовать сатисфакции.

— Нет, — ответил Роберт. Он был невысок, чуть полноват, одет в простой маггловский свитер. Он не выглядел внушительно. Но в его взгляде была спокойная, твердая сила. — Я пришел спросить вас об одном.

Он сел в кресло напротив Люциуса. Драко остался стоять у двери, чувствуя себя зрителем в античной трагедии.

— Моя дочь… она прошла через нечто невообразимое, — сказал Роберт. — И теперь она… другая. В ней есть что-то… не от мира сего. Холод. Словно она видела конец света. Вы, — он посмотрел Люциусу прямо в глаза, — вы видели то же самое, не так ли?

Люциус долго молчал. Он смотрел на этого простого маггла, который говорил с ним не о мести, не о справедливости, а о… симптомах.

— Да, — сказал он наконец. Голос был едва слышен.

— Расскажите мне, — попросил Роберт. — Не как волшебник волшебнику. А как отец — отцу. Что вы там увидели? Что это сделало с вами?

И Люциус Малфой, впервые за десятилетия, начал говорить. Честно.

Он не оправдывался. Он не жаловался. Он просто описывал. Он рассказал о том, как заглянул в кристаллы. О чувстве собственного ничтожества перед лицом бесконечного, холодного разума Библиотеки. О том, как знание о существовании этой опухоли в сердце времени выжгло из него все — амбиции, гордость, даже веру в превосходство чистой крови.

— Перед лицом этого, — сказал он, глядя в пустоту, — все наши войны, наша идеология, наша магия… это просто детские игры в песочнице на краю бездны.

Роберт слушал его, и на его лице было не сочувствие. Было профессиональное внимание врача, слушающего историю болезни.

— Моя дочь борется с этим каждый день, — сказал он, когда Люциус замолчал. — Она пытается найти способ жить с этим знанием. И у нее получается.

Люциус поднял на него свои выцветшие глаза.

— Как?

— Она не одна, — ответил Роберт просто. — У нее есть мы. Ее семья. Ее друзья. И… — он кивнул в сторону Драко, — …и ваш сын. А у вас, мистер Малфой, кто есть у вас?

Люциус проследил за его взглядом. Он посмотрел на своего сына, который стоял, прислонившись к дверному косяку, и молча слушал. И в его взгляде впервые за много лет промелькнуло не разочарование, не приказ, а… вопрос.

Они не стали друзьями. Они не простили друг друга. Но в тот день что-то изменилось. Люциус увидел в своем сыне не неудачного наследника, а человека, который прошел через тот же ад, что и он, и не сломался. А Роберт Грейнджер, уходя, понял нечто важное о мире волшебников: их монстры были страшны, но и их раны были глубоки.

Уходя, Драко оставил на столе не только дневник Роули, но и одну из магловских книг по психологии, которую ему дала почитать Гермиона. «Человек и его символы» Карла Юнга.

Люциус долго смотрел на книгу после их ухода. А потом взял ее и начал читать. Это не было искуплением. Но это было началом. Началом долгого, мучительного пути к пониманию.


* * *


Гарри и Рон тяжело переживали правду. Их мир, построенный на чистой победе и героической жертве, оказался ложью, пусть и непреднамеренной. Но, пережив первый шок и боль от возвращенных воспоминаний, они начали… меняться.

Рон, осознав, какой груз Гермиона несла и несет, повзрослел за одну ночь больше, чем за все пятнадцать лет после войны. Веселый, беззаботный парень уступил место серьезному, вдумчивому мужчине. Он использовал свою боль и чувство вины, чтобы помогать другим. Он возглавил инициативу по созданию нового отдела в Министерстве — Отдела по реабилитации жертв магических травм, который занимался не только ветеранами войны, но и теми, кто пострадал от заклятий забвения и ментальных манипуляций. Он стал голосом тех, чью память украли.

Гарри было сложнее. Правда о Кингсли, о лжи Министерства, на которой строился его мир, подорвала его веру в систему, которой он служил. Он не ушел из аврората, но он изменил его изнутри. Он стал главой Отдела Внутренних Расследований, превратившись из меча Министерства в его совесть. Он больше не охотился на темных магов. Он охотился на ложь, на коррупцию, на удобные полуправды. Он больше не был просто «Мальчиком-Который-Выжил». Он стал человеком, который заставлял всех помнить, какой ценой дается правда.

Их дружба с Гермионой… она была другой. Более тихой. Более взрослой. В ней было меньше беззаботного смеха, но больше глубокого, молчаливого понимания. Они часто встречались втроем, в «Дырявом котле», за тем же столиком в углу. Они не вспоминали прошлое. Они пытались построить новое настоящее.

Иногда к ним присоединялись другие. Нотт, со своими безумными теориями о природе реальности. Джинни, со своим острым, приземленным юмором, который не давал им всем утонуть в пафосе. А однажды, к полному изумлению всего паба, за их столик сел Драко.

Неловкая тишина, повисшая в воздухе, была такой плотной, что ее можно было резать ножом. Рон побагровел. Гарри напрягся.

— Я просто… зашел за огневиски, — пробормотал Драко, явно жалея о своем решении.

— Садись, Малфой, — сказала Гермиона, и в ее голосе не было и тени просьбы. Это был приказ.

И он сел.

Эти странные, неуклюжие встречи стали их новой нормой. Они были похожи на переговоры между враждующими державами, которые медленно, мучительно учатся говорить на одном языке. Они спорили. О политике Министерства, о новых законах, о старых обидах. Рон и Драко постоянно обменивались колкостями. Гарри и Драко говорили друг с другом с ледяной, отстраненной вежливостью.

Но они говорили.

И Гермиона сидела среди них, как центр этой новой, странной вселенной. Она была переводчиком. Медиатором. Она понимала ярость Рона, усталость Гарри и застарелую боль Драко. Она была единственной, кто видел их всех не как героев или злодеев, а просто как сломленных войной людей, пытающихся собрать себя заново.

Однажды, после особенно ожесточенного спора о правах домовых эльфов, Рон, уходя, остановился у стола и, не глядя на Драко, буркнул:

— Кстати, Малфой. Та твоя идея по поводу рунических барьеров для драконьих вольеров… она сработала. Спасибо.

И ушел, не дожидаясь ответа.

Драко остался сидеть, глядя ему вслед с выражением полного изумления.

Гермиона, наблюдавшая за этой сценой, тихо улыбнулась.

Стены не рухнули. Пропасть между ними не исчезла. Но они строили мосты. Неуклюжие, шаткие, но настоящие. Они рисовали новую карту своего мира. И на этой карте, впервые за всю их жизнь, они все оказались на одной стороне.


* * *


Они так и не съехались. Она нашла себе маленькую, заваленную книгами квартирку над старым букинистическим магазином в Блумсбери, недалеко от него. Им обоим нужно было пространство, воздух. Слишком много шрамов, слишком много призраков ютилось в их душах, чтобы делить одну крышу. Их совместное прошлое было слишком громким, чтобы жить в тишине.

Но каждый вечер они пили чай. Это стало их ритуалом. Их тихой, нерушимой традицией. Иногда у него, в его стерильно-минималистичной квартире, где каждая вещь знала свое место. Иногда у нее, в ее уютном хаосе, где стопки книг громоздились на всех поверхностях, а в воздухе пахло пергаментом и дождем.

Она больше не была артефактом. Но она и не была до конца человеком в прежнем понимании. Ее связь с магией, пропущенная через фильтр кристаллического ядра в ее душе, стала другой. Более глубокой, почти сейсмической. Она могла чувствовать ложь, как другие чувствуют сквозняк. Она могла видеть структуру заклинаний, как архитектор видит несущие конструкции здания. Она стала чем-то новым. Посредником между миром логики, который она так любила, и миром чистой, хаотичной магии, в который ее окунули.

Он тоже изменился. Холодная, выжигающая ярость, которая питала его годами, ушла. На ее место пришло тихое, упрямое чувство цели. Он не искупил свое прошлое. Такое было невозможно искупить. Но он нашел способ жить с ним. Он продолжал работать в своем архиве, но теперь он не просто каталогизировал тьму. Он изучал ее. Пытаясь понять, как создавать не только тюрьмы для душ, но и лекарства. Он стал не хранителем, а врачом самых темных болезней магического мира.

Их связь, рожденная из крови, осталась. Они не говорили о ней. Но они ее чувствовали.

— Ты все еще ощущаешь? — спросил он однажды вечером, когда они сидели у нее, и за окном шел дождь.

— Иногда, — кивнула она, не отрывая взгляда от книги. — Когда ты злишься или… боишься. Легкий статический разряд за левым ухом. Словно помехи на радио. А ты?

— Когда ты устаешь, — ответил он. — Я слышу шелест переворачиваемых страниц. Даже если ты в другой комнате.

Они не говорили о любви. Это слово было слишком простым, слишком избитым для того, что было между ними. Это было нечто более глубокое, более странное. Резонанс. Знание того, что в этом мире есть еще один человек, который видел твою душу в ее самом уродливом, самом сломленном и самом прекрасном виде. И не отвернулся. Это было не владение и не страсть. Это было… свидетельствование. Они были свидетелями жизней друг друга.

Она отложила книгу и посмотрела на него.

— Я все еще не понимаю, — сказала она. — Почему ты доверился мне тогда? В самом начале. Я была… просто голосом в твоей голове. Ошибкой в системе.

— Ты не была ошибкой, — сказал он, глядя на пляшущие тени от огня в ее камине. — Ты была единственным, что имело смысл в том подвале. Все остальное было ложью. Фальшивая героиня, фальшивые протоколы, фальшивый мир. А ты… ты была настоящей. Твоя боль была настоящей.

Он впервые сказал это вслух. Не только ей, но и себе.

— Ты была первым настоящим артефактом, который я встретил за всю свою жизнь, — закончил он.

Она смотрела на него, и в ее глазах, в которых навсегда осталась тень той библиотеки, было тепло.

— Ты тоже, — сказала она тихо. — Ты был первым, кто не пытался меня починить.

И в этой тишине, под стук дождя по стеклу, они поняли, что их исцеление заключалось не в том, чтобы забыть шрамы. А в том, чтобы найти того, кто поможет их носить.


* * *


Поздно вечером они сидели в тишине в его квартире. Она читала одну из его маггловских книг — сборник стихов Т.С. Элиота. Он просто смотрел на огонь в камине, который был единственным источником света в комнате.

— «Так кончится мир, так кончится мир, так кончится мир — не взрывом, но всхлипом», — прочла она вполголоса, закрывая книгу.

— По-моему, наш мир кончился и тем, и другим одновременно, — сказал он, не оборачиваясь.

— Может быть, он не кончился, — сказала она. — Может быть, он просто… перезагрузился.

Она встала и подошла к нему. Она села на подлокотник его кресла, рядом, но не касаясь. От нее пахло старыми книгами и озоном после дождя.

— Я думала о нем, — сказала она. — О том, другом тебе. Из зеркала.

Драко напрягся.

— И о чем же?

— О его выборе. О том, что должно случиться, чтобы человек, который прошел через все, что прошел ты, чтобы спасти меня, сам стал моим тюремщиком.

— Отчаяние, — сказал он коротко. — Он потерял все.

— Нет, — она покачала головой. — Он потерял не все. Он потерял надежду. Вот в чем разница.

Она помолчала, глядя на его профиль, освещенный пламенем.

— Ты носишь имя, которое стало символом моей тюрьмы. Малфой. Ты носишь прошлое, которое чуть не стало твоим будущим. Ты сам живешь в клетке из чужих ожиданий и своих собственных ошибок.

Он горько усмехнулся.

— Спасибо, что напомнила.

— Я не напоминаю. Я спрашиваю, — она повернулась к нему. — Когда ты собираешься из нее выйти?

Он посмотрел на нее, не понимая.

— Ты спас меня, вернув мне мое имя. Но ты так и не вернул себе свое.

— О чем ты?

— Ты — не «Малфой», — сказала она тихо, но каждое слово было наполнено весом. — Это имя твоего отца. Это бренд твоей семьи. Это клеймо твоего прошлого. Но это не ты.

Она протянула руку и, помедлив одно бесконечное мгновение, коснулась его щеки. Ее пальцы были теплыми. Настоящими. Это было самое простое и самое смелое прикосновение в его жизни.

— Я думаю, тебе пора вспомнить, кто ты на самом деле.

Он закрыл глаза, чувствуя тепло ее руки.

— Драко, — сказала она.

И в том, как она произнесла его имя — не фамилию, не титул, а просто имя, данное ему при рождении, — было все. Прощение. Принятие. И начало чего-то совершенно нового. Чего-то, чему у них еще не было названия.

Он открыл глаза и посмотрел на нее. На девушку, которую он вытащил из ада. На женщину, которая теперь вытаскивала его.

— Это будет долго, — прошептал он. — И тяжело.

— Я знаю, — ответила она. Ее рука все еще была на его щеке.

— Мир не готов к… нам.

— Плевать на мир, — сказала она с тенью своей старой, гриффиндорской дерзости.

Он взял ее руку в свою. Ее пальцы идеально легли между его.

— Мы разберемся, — сказал он. Это был не вопрос. Это была клятва.

— Да, — она улыбнулась. Той самой, слабой, но настоящей улыбкой, которую он видел в ее библиотеке. — Вместе.

Огонь в камине догорал, отбрасывая на стены длинные, пляшущие тени. Они больше не казались зловещими. Они были просто тенями. А в центре комнаты, в тишине, сидели двое. Не герой и не злодей. Не спасительница и не жертва. А просто мужчина и женщина, которые прошли через конец света и нашли на его руинах не прощение и не забвение, а нечто гораздо более ценное.

Начало.


* * *


Прошел год.

Квартира Драко больше не была стерильной. На его диване теперь лежал плед, который связала миссис Уизли (неуклюжий, но теплый жест примирения). На кофейном столике, рядом с его книгами о темных артефактах, стояла ваза с живыми цветами. А на стенах, среди старых гравюр, появились фотографии — те самые, из картонной коробки с ее чердака. Смеющаяся девочка на плечах у отца. Торжественная школьница с дипломом. Счастливая, нормальная семья. Он настоял, чтобы она их повесила. «У каждой истории должно быть начало», — сказал он.

В тот вечер она пришла, неся с собой нечто, завернутое в простую коричневую бумагу.

— Это тебе, — сказала она, протягивая ему сверток.

Он развернул его. Внутри была книга. Но не старинный фолиант. Не сборник стихов.

Книга была абсолютно пустой.

Толстый, в переплете из мягкой кожи, с чистыми, кремовыми страницами без единой строчки.

Он поднял на нее вопросительный взгляд.

— У меня была моя библиотека, — сказала она. — Бесконечная, но полная чужих слов и кошмаров. А это… — она коснулась чистой страницы, — …это будет наша.

Он молча провел пальцем по гладкой коже переплета. Он понял. Это была не просто книга. Это было их будущее. Чистый лист.

Он посмотрел на свою левую руку, лежащую на подлокотнике кресла. Даже в тусклом свете лампы под кожей все еще угадывался выцветший контур Темной Метки. Шрам, который никогда не исчезнет.

Она проследила за его взглядом. И медленно, очень медленно, положила свою ладонь на его грудь.

— Здесь, — прошептала она, — тоже шрам. Просто его не видно.

Они сидели в тишине, соединенные этими двумя невидимыми и видимыми ранами. Две сломленные души, которые не стали целыми. Они просто научились идеально совпадать своими трещинами.

— С чего начнем? — спросил он, глядя на пустую книгу.

Гермиона взяла со стола перо, обмакнула его в чернила и протянула ему.

— С первой строчки, — сказала она с той же улыбкой, которую он видел в ее мире-библиотеке. — Как и любую хорошую историю.

Он взял перо. Его рука не дрожала. Он посмотрел на нее, на ее глаза, в которых все еще можно было утонуть, но в которых больше не было тьмы. И он понял, что больше не боится ни прошлого, ни будущего.

Потому что его библиотека, его дом, его настоящее — было здесь, рядом с ним.

И они начали писать.

Глава опубликована: 10.10.2025
КОНЕЦ
Отключить рекламу

6 комментариев
Интересно.
Крюкохват? А разве он не погиб в каноне?
713 сейф? В каноне в нём какое-то время находился философский камень !
Ритуал, проведённый в исходной реальности, где почти наступил конец света, привёл к переписыванию многих лет?
И никто после этого полтора десятилетия не догадывался, что живёт в искажённой реальности ? !
По-хорошему, нужен полноценный пролог, чтобы знать, почему почти наступил конец света, каковы были потери и как реальность была спасена от окончательного уничтожения. И как тот Драко Малфой оказался в зеркале, чтобы рассказать кратко о том будущем?
Чтобы написать комментарий, войдите

Если вы не зарегистрированы, зарегистрируйтесь

↓ Содержание ↓
Закрыть
Закрыть
Закрыть
↑ Вверх