Гарри Поттер и Шоу Без Конца (гет)

If I go crazy, then will you still call me Superman? If I'm alive and well, will you be there holding my hand? I'll keep you by my side with my superhuman might...

Three Doors Down

Если я сойду с ума, будешь ли ты все еще звать меня Супергероем?

Если я выживу, будешь ли ты рядом, держа мою руку?

Если я буду держать тебя рядом своей суперсилой...

Ее вопрос висел в воздухе долгое время, пока волшебники обменивались неудобными взглядами. В конце концов, Ремус подался вперед и сложил ладони на столешнице.

— Ну, хорошо, я попробую это объяснить. — Он немного поерзал в кресле. — Вообще, не существует ни легенды, ни поэмы, ни сказки, где упоминался бы Страж, но это имя быстро запомнилось мне, как будто витало в воздухе. — Сириус закивал в подтверждение его слов. — Никто и никогда не рассказывал мне, кто такой... или что такое этот Страж. Я думаю, я понял это из незримого контекста или из перешептываний людей об этом. Я говорю «об этом», потому что даже не знаю, человек это или просто какое-то состояние.

Он встал и заскрипел зубами — эта привычка была у него уже давно, и вызывалась она сильным эмоциональным напряжением.

— Лично мое мнение: Страж — что-то вроде защитника, не то, что представляем собой мы. — Он сопровождал свои слова взмахами рук. — Мы — земные ведьмы и чародеи, являемся как-бы «проводниками» магии, которую используем, но Стражи из тех мест, где магия живет.

Гермиона нахмурилась:

— Что ты имеешь в виду?

Он повернулся к ней.

— А ты никогда не задавалась вопросом, откуда берется магия?

— Я всегда думала, что... ну, она исходит от нас.

— Возможно, но это все-таки меня настораживает. Я не думаю, что магия может быть человеческим естеством, иначе каждый мог бы ее использовать. Что-то отличает тебя, меня, всех, сидящих за этим столом от магглов. Мы были затронуты силой, которая редко дается человеческому роду — владением магии. Чем-то, что не исходит от нас самих. Все, что в мире зовется «странно», нередко связано с магией... что ж, Стражи — ее часть. И я не сказал бы, что это есть хорошо.

Сириус прервал его.

— Магглы рассказывают истории о стражах-ангелах. Я всегда представлял Стражей примерно такими.

Гермиона задумалась.

— Это те маленькие летающие люди, которые предостерегают тебя о корягах на пути в лесу и напоминают о том, что надо бы заправить машину? (поклонники Сверхов негодуют — прим. пер.)

— Ничего такого приземленного! Они не то чтобы сторожат нас... Я не знаю. Скорее, наблюдают.

Ремус соединил пальцы рук, как это любил делать Дамблдор.

— Да, наблюдают...

Гермиона взглянула на Лефти.

— У вас есть что-нибудь добавить к этому?

Он прочистил горло.

— Я полностью согласен с тем, что сказали Ремус и Сириус, кроме того, что я кое-что добавлю: какое бы впечатление на меня не произвел бы Страж, я всегда думал, и буду думать, что это пришло из места, где нет ни добра, ни зла, где все в равной степени одинаково. Поэтому Стражи не вызывают у меня ни расположенности к ним, ни доброжелательности.

— А Гарри снится этот... объект — проговорила Гермиона, задумчиво глядя в пространство и покачивая головой.

— Вызывает какое-то извращенное чувство, — сказал Ремус. — Как я сказал ранее, магия не есть наше естество...

— ... Но Гарри не в счет. — Закончила она за него. Никто ничего не ответил, здесь было нечего отвечать. Гермиона приложила руки к щекам.

— Господи, почему я не влюбилась в кого-то нормального?

Сириус рассмеялся.

— Тебе придется искать целую вечность, пока не найдешь того, кто будет соответствовать этому параметру.

Она начала тереть пальцами виски.

— Почему я никогда не слышала ничего о Стражах? Я думаю, никто из людей моего возраста никогда не слышал о них.

— И тому есть причины, — сказал Сириус. — Когда Том Реддл стал известен, как лорд Волдеморт и начал набирать силу, ходили слухи... не достоверные факты, а слухи... что у него на службе был Страж, что его власть простирается и до таких возможностей. Никто не слышал, чтобы сам Волдеморт подтверждал это, но слухи расходились быстро. И произносить имя Стража стало таким же негласным табу, как и произносить имя Лорда. Я думаю, тут легенда и сбавила свои обороты.

— Думаешь, они на самом деле служили Волдеморту?

— Откуда нам знать? Но, если честно, я не думаю, что такие персоны, как Стражи, или вообще какие-то магические духи способны служить и наделять волшебников особой силой.

— Слишком беспринципно для них, — Сириус повернулся к Ремусу. — Лунатик, помнишь, кстати, что за вещица была у Питера?

Ремус закивал.

— Если я правильно понял... У Питера Петтигрю, нашего школьного друга, был амулет, который, как он говорил, передавался по наследству в его семье. На нем был символ, который не подходил ни одной из чистокровных семей или семей, которые мы знали, кроме... ну, когда я выпустился и уехал работать на континент, я увидел этот символ на стенах одной пещеры вместе с примитивными надписями на латыни. Это возбудило мое воображение, и я взглянул на них поближе. Он выглядел как-то так, — он взял перо и начал рисовать что-то в блокноте Гермионы. — это никогда не переводилось и не использовалось, но частенько было защищено заклинаниями Министерства. Как мне кажется, люди могли использовать этот символ, чтобы призывать Стража, имя которого они не смели произносить, — он повернул блокнот к Гермионе.

Этот символ представлял собой равнобедренный треугольник с правильным основанием. Он делился биссектрисой из верхнего угла на две части. На верхушке треугольника был круг, а вкруг него были три линии, расположенные лучеобразно — одна вертикально, остальные почти перпендикулярно ей.

Гермиона пораженно уставилась на символ. Он ничего для нее не значил, но как будто в прошлом это было не так. Он как будто имел ней незримый контакт. Он излучал могущество.

— Да, это он, — прошептала она, полностью соглашаясь с правильностью рисунка Ремуса.

— Что? — Лефти придвинулся ближе к столу. — Ты узнаешь его?

— Нет. Да. Не знаю. У меня такое чувство, будто я думала о нем раньше.

— Черт возьми, здесь у всех что ли пророческие сны?

— Ну, этот символ, возможно, имеет какое-то значение, но ведь он нам никак не поможет, верно? — сказала Гермиона, отодвинув от себя блокнот.

— Я думаю, нам просто нужно дождаться этого, — ответил Ремус.

— С меня хватит ожидания, — возразила Гермиона. — Я чувствую, что я должна что-то сделать.

— Знаешь, тут не так много того, что можно сделать. — Сириус пододвинулся к ней взял ее за руку. — Просто будь с ним здесь и береги себя.

* * *

Гарри застегивал рубашку, остальная его одежда лежала на краю стола и ждала своей очереди. Наполеон же сидел на стуле рядышком, скрестив ноги и наблюдая за ним. В это время Сакеш делал какие-то пометки в быстро утолщавшейся папке с подписью «Поттер, майор Гарри Дж».

— Что ж, — начал доктор. — Ты успешно напугал меня, Гарри. Твоя сила Мага повысились до такого «градуса», что его не определить ни мне, ни тебе.

— Не искушай меня...

— Это нездорово. Ни один человек не может владеть такой силой.

— Я не просил такого, Сакеш! Проклятье, все именно к этому и сводится. Я пытался противостоять этому и быть простым волшебником с нормальной жизнью. — Он ударил кулаком в стол. — Каждый божий день я просыпаюсь и понимаю, что у меня никогда этого не будет! Я даже любимой женщине не могу обеспечить красивую свадьбу и нормальную жизнь.

— Если бы она хотела этого, она не была бы с тобой, — вставил Леон.

Гарри выпучил на него глаза.

— Закрой рот, Джонс! Ты, черт побери, что об этом знаешь?! Ты всегда вставляешь свои глупейшие комментарии о Гермионе так, будто вы с ней лучшие друзья навек, хотя я знаю, что ты просто стараешься залезть к ней в трусики за моей спиной!

Наполеон вскочил со стула с раскрасневшимся лицом.

— Это было вообще не к месту!

— Гарри, успокойся...

— А ты вообще не говори мне успокоиться! — заорал Гарри на вмешавшегося Сакеша. — Ты, со своими нескончаемыми тестами, пространными диагнозами и использованием меня, как до жути интересной лабораторной крысы для твоей следующей научной работы!

Сакеш сложил руки в примирительном жесте молитвы.

— Мне кажется, что ты вообще пытался отравить меня! — продолжал он в злобном упоении. — Мне вообще кажется, что здесь все пытаются от меня избавиться! «Гарри больше не навредит нам, Гарри больше не закроет собой нашу сцену»!

— Шеф! — встрял Леон с огромными от потрясения глазами.

Он собрал в кучу все свои вещи и ринулся к двери.

— Только попробуйте ко мне приблизиться, ублюдки, — он громко хлопнул дверью за собой, оставив Сакеша и Наполеона беспомощно пялиться друг на друга.

— Так, это был его злобный брат-близнец, да? — предположил второй.

Сакеш покачал головой.

— Я никогда не слышал от Гарри ни единого грубого слова кому-либо, ну, кроме, возможно, тебя, Джонс, но таких высказываний — никогда.

— Что с ним вообще такое? Он орал, как чертов психопат.

— Он метаморфировался, — он вздохнул и столкнулся с пространным взглядом собеседника. — Прости, профессиональный термин. Он демонстрирует изменения личности. Это продолжается последние несколько недель. Я это заметил, но не придавал значения и не говорил ему потому, что не хотел дисбалансировать его итак нестабильное состояние, расстраивая его.

— И поэтому ты по своей гениальности дал ему убежать отсюда. Знаешь, да, теперь я вижу, что это очень конструктивно, — его слова сочились густым сарказмом.

Сакеш остервенело строчил что-то в своем блокноте.

— Если я оставлю его здесь, то он выйдет из себя еще сильнее и тогда я точно не смогу проконтролировать его, чтобы он не разнес всю лабораторию. Гермиона скажет мне все, что произошло после этого и приведет его обратно, если проявятся еще какие-либо симптомы. Кроме того, я всегда могу наблюдать за ним в свой Пузырь.

— Ты ведь можешь подвергать ее опасности, знаешь. Если он... ну... метаморфировался во что-нибудь... злое, может...

— Гермиона может позаботиться о себе сама. Кроме того, Гарри никогда ей не навредит.

— По крайней мере, тот Гарри, которого мы знаем, — сосредоточенно пробормотал Наполеон.

* * *

Гермиона не могла сконцентрироваться. Все ее мысли возвращались к похоронам Наны и к тому, что там произошло. Она чувствовала свою вину за то, что не придала должного значения произошедшему, а также была зла на Гарри за то, что тот решил не вмешивать ее во все свои дела. Как она думала, он просто не хотел, чтобы шторм испортил похороны.

Она сидела за столом, пытаясь работать над отчетом о своих наблюдениях и пока далеко не продвинулась. Она провела все утро в лаборатории, пытаясь найти какие-нибудь зацепки о Стражах. Библиотекарь была занята (или, скорее всего, просто не захотела) и не сказала ей ничего конкретного, сама она не нашла как ни упоминания в книгах, в которых искала, так ни рисунка, который показал ей Ремус. У Изабель была та же реакция, что у Сириуса и у других... она примерно помнила истории о Стражах, но не знала ничего конкретного.

Гермиона поерзала в своем кресле, чувствуя легкое недомогание и усталость. Прошлой ночью Гарри был необычайно напорист в постели. Не то, чтобы он не всегда был напорист, но занятия любовью у них никогда не были такими... грубыми. Она бы списала это на несколько попыток его разума умереть, но теперь она не была так уверена в этом. Поначалу это было даже забавно, и она поддавалась на эту игру... это лишь разбудило в ней мягкое возбуждение, с которым она боролась весь день.

Как только поведение Гарри на похоронах сложилось для нее в одну картину, пугая и беспокоя ее, незначительная ее часть, которая пыталась игнорировать все это, вырвалась наружу. Лицезрение его таким могущественным и диким, как она не могла себе признаться, стало триггером к ее внутренним предположениям. Более того, она полагала, что в Гарри это все было заложено природой, в конце концов, просматривая все эти передачи на BBC о том, что в женских особях заложена тяга к сильнейшим в стае, она поняла, почему ей все это даже немного нравилось, помимо того, что жутко пугало. Тем не менее, она все глубже ощущала неправильность ее раздражения по поводу поступка ее бойфренда, стоя у гробовой доски своей любимой бабушки.

Она взяла в руки одну из фотографий со своего стола, на ней была она с родителями и Наной на острове Уайт несколько лет назад.

— О Нана, — прошептала она, дотрагиваясь до нее сквозь стекло фоторамки. — Почему ты ушла именно сейчас? — она сглотнула подступавший к горлу ком и тяжело вздохнула. — Ты не увидишь меня, идущей под венец... — Она не могла продолжить говорить. Слезы капали из ее глаз и медленно скатывались по щекам.

Вдруг, она резко отставила фотографию и встала из кресла, чтобы выйти и найти Гарри. Ей нужно было его плечо, чтобы выплакаться. Она итак делала это почти каждую ночь после смерти бабушки, но слезы имели привычку литься из ее глаз только тогда, когда она думала, что их время уже прошло.

* * *

Наполеон нашел Терк в небольшой комнате на первом этаже, которую она занимала со своим братом для работы.

— Привет, — она улыбнулась ему, как только он вошел. — Как ты? И что это за выражение на твоем лице? Это что, сосредоточенность? Я еле-еле это поняла и даже почти тебя не узнала.

Он пропустил эту реплику мимо ушей.

— Терк, странные вещи происходят в Круге...

— Ох, вот тебе классический ответ Билла и Теда: прекрасная наблюдательность.

— Принято.

— Что такое? Опять Гарри?

— Ты слышала, что он сделал на похоронах ее бабушки?

Терк кивнула.

— Да. Ты свидетель?

— Нет, меня там не было. Гермиона рассказала мне. Она очень напугана.

— А ты бы не испугался?

— Ну, наверное.

Она отложила ружье, которое прочищала и села на крышку стола, наблюдая за ним.

— Прежде чем приехать, я слышала, что их отношения... Ну, скажем так, для показухи.

Наполеон нахмурился.

— Кто тебе это сказал?

— Ох, просто слухи. Ты же знаешь .как это происходит. Это ведь не правда, когда бы это не началось. Они действительно друг друга любят.

Он кивнул.

— Да.

— Ну, я завидую.

— Как и я.

— Это другое, — сказала она с усмешкой, легко толкнув его в плечо. — Ты просто сам хочешь ее.

Он качнул головой.

— У меня начинаются сомнения по этому поводу.

Терк усмехнулась во второй раз.

— Ну конечно.

— Ох, ты неправильно меня понимаешь. У меня все еще очень сильные чувства к ней, я просто начинаю понимать, почему так происходит.

Она подняла на него взгляд.

— Ну, так что?

Наполеон посмотрел на нее.

— Потому, что она напоминает мне прошлую тебя.

* * *

Гермиона нашла Гарри в самом маленьком зале, ограниченном каменными стенами, на которых было много оружия и экипировки. Он стоял в углу, набивая тяжелую боксерскую грушу. На нем были спортивные шорты и длинная майка; видные части рук и ног уже блестели от пота. — Привет. — Он взглянул на невесту, когда она вошла.

Она присела на ближайшую скамью, опустив плечи. Девушка уставилась на свои руки, благодарная ему в том, что он был занят, и она могла не смотреть на кого-то определенного. Глядя на его сочувствующее лицо, она могла расплакаться еще сильнее.

— Продолжай, мне просто нужна минутка поговорить с тобой, — на этих словах он остановился и неглядя кивнул ей, продолжив свои разборки с грушей. — Я не могу перестать думать о Нане. Она была такой яркой, такой живой... живее большинства пожилых людей даже младше нее. Это нечестно. Она была так взволнована нашей свадьбой... она даже сшила себе платье, — Гермиона оттерла слезу с одного глаза. —

Она раньше отлично танцевала, когда была в форме, так что вы могли бы потанцевать на свадьбе и вообще... она любила тебя, Гарри, как собственного внука. — Она вздохнула, ее дыхание стало частым и прерывистым, — Она рисовала меня как-то. Я садилась на табуретку, а она рисовала меня на террасе. Она была плохим художником, если честно, ужасным, но она так любила рисовать... Это заставляло меня чувствовать себя такой красивой, как модель на подиуме. — Гермиона улыбнулась, потерянная в воспоминаниях. — Когда я приезжала к ней летом, она...

Гарри оторвался от груши и повернулся к ней лицом, резко прервав ее речь. Он сгреб свои руки в мокрых спутанных волосах.

— Господи, ты можешь заткнуться ну хоть на минуту?

Гермиона сидела, пялясь на него, а ее рот оставался открытым; она была настолько шокирована, как будто в секунду попала в другую реальность.

— Я больше не могу это слушать! — продолжил он. Его лицо было омрачено, будто покрыто тенью. — Почему ты не ходишь ко мне, когда у тебя появляется реальная проблема, например, ну не знаю... когда у тебя уже все бабушки и дедушки помрут! Или когда твоих родителей зверски порежут! — кричал он. — Просто уже заткни свой чертов фонтан, когда ревешь о своей глупой бабке! Господи! Я что, выгляжу как твой пастырь? Нытье, нытье, нытье — вот все, чем ты обчно занимаешься!

Гермиона не могла пошевелиться. Она чувствовала, что ее сейчас вырвет. Гарри сменил выражение лица на жалкую мину, подражая ей.

— «Ой, Гарри, ты не говорил мне о своей работе! Ой, Гарри, ты слишком много работаешь! Ой, Гарри, у меня ноготь сломался!» — он резко наклонился к ней. Гермиона отпрянула, ошеломленная его поведением. — Везде, где бы я ни был, ты всегда перед моим лицом! Так вот, я — не твой чертов пастырь! Я не твоя РУЧНАЯ СОБАЧКА! — на последнем слове он круто повернулся и с такой силой ударил боксерскую грушу, что она разлетелась множеством паралоновых кусков по всему залу. Гарри закружился вокруг себя, злобно сверкая глазами.

В это же время Гермиона вскочила на ноги и рванула вон из комнаты. Ее подбородок трясся, а ноги будто не слушались ее, но она выбежала из комнаты настолько быстро, насколько могла, пытаясь кричать, но из ее горла вырывались только невнятные хрипы.

Гарри просто стоял и наблюдал, как она убегает; его сердце совершало марафон, а пульсирующие мысли сталкивались и смешивались с ураганной силой.

Он не знал, сколько простоял на одном месте, пока красноватый туман не спал с его глаз. Он огляделся, подавленный и смущенный. До его ушей как будто издалека долетали обрывки фраз, которые он только что говорил. Он ахнул и сделал несколько медленных шагов.

— О Господи, — выдохнул он. Он хотел побежать за ней, но ноги будто парализовало. — О Господи, — повторил он.

Тут же Гарри почувствовал, как его ноги подогнулись, и он упал на колени на почти измельченный паралон. Приложив руки к лицу, он вспоминал выражение ее лица, и все его чувства рушились, как лавина, и все, что он испытывал к себе, был ужас.

Его плечи сникли, и он заплакал, а после сидел на полу, пытаясь вытереть лицо кусками паралона из боксерской груши.

* * *

Гарри бежал по главной лестнице, совеершая прыжки через две или три ступени.

— Гермиона! — Кричал он. Он пробежал через жилую полуоткрытую галерею второго этажа.

Лаура появилась из-за арки со страшным выражением лица. Она вытянула руку вперед и остановила его.

— Она не хочет видеть тебя, Гарри. Она не хочет говорить с тобой или слушать тебя или вообще видеть тебя.

Он схватил ее за предплечья.

— Лаура, пожалуйста. Мне нужно ее увидеть. Ты не понимаешь...

— Я понимаю, что ты сказал ей что-то, за что я бы никогда тебя не простила. Оставь ее одну! — она глубоко вдохнула и ее ярость немного убавилась. — Гарри, да что с тобой такое? Вчера я бы ни за что не поверила, что ты сможешь сказать ей что-либо, что заденет ее настолько глубоко.

Он опустил голову.

— Знаю. И я не могу объяснить это... просто дай мне поговорить с ней.

— Я не могу этого сделать. Она вообще не хочет тебя видеть, и какое-то время не будет хотеть.

Он отпустил ее руки и посмотрел на арку.

— Я думаю о том, что ей наговорил, и хочу вырвать себе язык. Я не знаю, как я мог сказать ей такое. Это как будто... кто-то говорил из меня.

— Гарри, это действительно пугает.

— Я знаю. Но об этом потом, сейчас я должен увидеть ее. — Он заглянул в большие карие глаза Лауры. — Я не смогу бороться с этим без нее.

Лаура смотрела на него несколько секунд, потом повернулась спиной и подала знак следовать за ней.

— Спасибо, — проговорил он, лихо следуя за ней к ступенькам.

... Он переминался с ноги на ногу, стоя у двери и думая, что же он может ей сейчас сказать. Собрав все свое мужество в кулак, он толкнул дверь.

На террасе было тускло, косые лучи заката окрашивали все в сиреневый и оранжевый цвета. Аккуратно закрыв за собой дверь, он огляделся и увидел Гермиону, сидевшую напротив окна в любимом кресле-качалке и смотревшую во двор.

Гарри несколько секунд стоял возле двери, растерянно соображая, что делать дальше.

— Уходи, — проговорила она ровно и холодно.

Он сделал шаг вперед.

— Милая...

— Не зови меня так, — прошипела она. — Просто уходи. Пожалуйста... дай мне время.

Он подумал о ом, чтобы подойти к ней, но потом понял, что это только усугубит их отношения в данный момент. Лучше дать ей немного пространства.

Без единого слова, он развернулся и покинул комнату, закрыв за собой дверь.

* * *

Гермиона вышла из Чертога опустошенной и эмоционально неустойчивой. Она продолжала слышать эти ужасные слова. Когда она думала о них в одиночестве, это звучало не так ужасно; но слышать их из любимых уст тем голосом, который обычно поддерживает и любит тебя, было в десять раз больнее.

Сердцем она знала, что ничего такого он не имел ввиду. Она поняла, что с ним что-то произошло, что-то, что заставило его вести себя так странно... при том, что сам он не этого имел ввиду. Несмотря на это, часть ее задавалась вопросом: что, если это именно то, о чем он думал и просто не сказал ей? Эта мысль пугала ее до безумия.

Спускаясь вниз по лестнице, Гермиона услышала звуки рояля. Она проследовала к источнику звука и, войдя в зал, застала за роялем Гарри. Он играл «Кантилену» Габриэля Форе — безумно красивое хоровое произведение, которое он невероятным образом переложил на фортепиано (советую посмотреть в Википедии и послушать там же — безумно красивое произведение — прим.пер.). Он знал, что это было ее любимое музыкальное произведение. Она так и стояла там, когда он доиграл до конца и начал сначала. Мелодия затихала и нарастала под его пальцами, заполняя всю комнату. Гермиона стояла в нескольких метрах от него, глядя, как его длинные, элегантные пальцы бегают по клавишам. Перед ним не было нот, и она никогда не слышала, чтобы это произведение было переложенно для соло на фортепиано — он, должно быть, сделал это сам. Гермиона опустилась в стоявшее неподалеку кресло, чувствуя, что ее ноги становятся ватными.

Гарри доиграл до конца и остановился, все еще склоняясь над клавишами и положив руки на колени. Гермиона видела по его позе, по ссутуленным плечам, как беспомощно и жалко он себя чувствует, и внезапно осознала, что он играл эту музыку снова и снова после того, как она вышвырнула его из Чертога, даже зная, что она не может слышать его оттуда.

Он развернулся на табурете и взглянул на неё; она могла видеть страх и отчаяние в его глазах. Он отвернулся...

— Я так со.... Мне так... Прос...— его голос обламывался и срывался на словах, которые он так хотел произнести....

— Я знаю. — Прошептала она со слезами на глазах.

Гарри потер глаза ладонями и медленно поднял их на неё, как если бы он боялся того, что может увидеть в её взгляде. Когда, наконец, их взгляды встретились и он увидел прощение в её взгляде, его лицо разгладилось, он вскочил с табуретки и упал на колени перед её креслом, положив голову ей на колени. Она перебирала его волосы и шептала мягкие слова, в то время как он прижал свое лицо к её животу и обвил руки вокруг её талии.

— Шшш, все в порядке. — Прошептала она. — Я все понимаю...

Он приподнял голову и взглянул ей в лицо — его щеки были мокрыми от дорожек слез.

— Пожалуйста, помоги мне, Гермиона. Помоги мне, — прошептал он, прижавшись к ней.

Она обняла его.

— Я помогу. Обязательно. Все будет в порядке. Мы справимся с этим, я обешаю, — она с трудом сдерживала слезы.

— Что-то происходит со мной, — сказал он голосом, приглушенным её джинсами, в которые он уткнулся лицом. Она вздохнула с облегчением от того, что он признал это. — Что-то пытается завладеть мной. Я... я чувствую, как это приходит. Я ощущаю его внутри себя. Он... оно такое сильное, и это пугает меня. Оно заставило меня напасть на Наполеона, и на этого колдуна в школьном дворе, но я думал тогда, что я смогу это контролировать, потому что в обоих случаях я подсознательно хотел сделать это, хотел ударить и Наполеона, и этого колдуна. Но затем оно заставило меня сделать тебе больно, обидеть тебя. Эти ужасные слова, которые я произнёс...

— Да уж, они были просто ужасным...

— Но это не был я! — Она ничего не сказала, не желая озвучивать её собственные сомнения. — Я не думал, что может быть хоть что-то, что заставило бы меня сделать тебе больно.— Он вздохнул и поднялся на ноги, взглянув на неё сверху.

— Оно становится сильнее, — сказал Гарри тихо. — Сильнее с каждым днем.

Гермиона уставилась на него.

— И ты ничего не сказал об этом... что бы это ни было? В итоге мы думали, что это просто стресс, или это просто сила МАГА, или Мерлин его знает, что еще!

—Я тоже хотел в это верить... Я не знаю, что со мной происходит, и я боюсь, что оно возьмет верх и уничтожит все то, чем я являюсь! — Он снова опустился перед ней на колени, беря её за руки. — Я надеюсь, что я хороший человек, Гермиона.

— Конечно, ты и есть.

— Но что-то заставляет меня действовать странно. Я думал, что я смогу управлять этим, что я сильнее. Теперь я не уверен в этом, мне кажется, что оно сильнее меня. И я не вынесу, если я превращусь в кого-то, кого я бы ненавидел... кого бы ненавидела ты.

Она наклонилась и коснулась его лба своим.

— Есть кое-что, что я бы хотела рассказать тебе. Я не рассказывала тебе раньше, потому что не хотела волновать тебя, но... — она вздохнула — это касается твоих снов. Твоих ночных кошмаров.

* * *

Гермиона и Наполеон стояли на наблюдательной галерее, глядя через одностороннее зеркало на то, что делается в комнате для тестов. Гарри полулежал в мягком кожаном кресле, с закрытыми глазами. Рядом с ним на стуле сидел Джон Бидерман, штатный психиатор Р.Д.; Сакеш находился неподалеку.

Бидерман махал своей палочкой перед закрытыми веками Гарри до тех пор, пока не убедился, что Гарри полностью загипнотизирован. Перо застыло над тетрадью, готовое записать все, что Гарри скажет, слово в слово.

— Гарри, ты слышишь меня? — спросил Джон.

— Да, — ответил Гарри. Он говорил своим обычным голосом, но медленнее и чуть глубже.

—Ты полностью расслаблен?

— Да.

— Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, и требую правдивых ответов. Понимаешь меня?

— Да.

— Хорошо. Сначала подумай о чем-нибудь счастливом. Что-нибудь, любые воспоминания, которые несут тепло и удовольствие, как для Патронуса. Есть у тебя такие? — Гарри кивнул. — Начинай — это воспоминание, где ты и что ты делаешь?

— Дома. Во дворе. Большая вечеринка, много друзей. Моем окна. Жарко, душно. Гермиона в море цветов. Сидит на земле... большая соломенная шляпа. Копается в пыли. Все смеются и улыбаются. Одна лямка её верха соскочила. — Его руки задвигались в воздухе, иллюстрируя рассказ. — Мне видна завязка её лифчика. Бледная кожа вокруг. Хочется подойти и поцеловать. Она поглядела вверх и увидела меня... она подмигивает мне...— Он улыбнулся.

Наполеон посмотрел на Гермиону.

— Ты помнишь это?

— Я помню этот день, но не помню тот момент, который он описывает . — Тем не менее, её сердце забилось быстрее, когда она услышала его рассказ. Просто маленькое мгновение счастья, каких много в нормальной жизни... Она сама могла припомнить дюжину подобных моментов.

Доктор пошел дальше.

— Ты знаешь, почему ты здесь?

— Плохие вещи.

— Какие вещи?

— Вещи в моей голове.

— Почему они плохие?

— Они заставляют меня делать плохие вещи. Говорить плохие вещи. Я ударил Наполеона.

— Ты сожалеешь об этом?

— Нет. Я не люблю его. — Гермиона увидела, как Наполеон вздрогнул и повесил голову, услышав это.

— Почему ты не любишь его?

— Он хочет взять себе мое. Мою работу. Он отрицает это, но я знаю, что это так. Он хочет мою жену.

— Ты не женат, Гарри.

— Своего рода, женат. Внутренне.— Гермиона за зеркалом улыбнулась при этих словах.

— Что ты имеешь в виду?

— В своей голове.

— Какие еще плохие вещи ты делал?

— Я ударил человека который обижал детей. Не сожалею. Он заслужил это.

— Тогда, почему же это плохо?

— Потому что... это не был я. Это не было как я. Не хотел этого.

— Тогда почему ты это сделал?

— Должен был. Не мог остановиться.

— Что еще?

Гарри помедлил.

— Я наговорил гадостей Гермионе. Я заставил её плакать.

— Сожалеешь об этом?

— Да, очень, — его голос чуть задрожал. — Не имел в виду ничего такого. Не хотел обижать её, тем более.

— Почему?

— Я люблю её. Не выношу когда ей больно. Мне самому больно, если ей больно.

— Ты имел в виду то, что ей наговорил?

— Нет.

— Когда ты говорил эти вещи, и когда делал плохие вещи, что ты ощущал?

— Было похоже, что ... как будто кто-то другой делает это. Не я. Не мог управлять этим. Это пробилось изнутри.

— Пробилось через что?

— Через мои мысли. Через мой мозг.

— Ощущал ли ты иную личность внутри себя?

— Нет. Не знаю. Может быть. Сложно сказать.

Бидерман подумал мгновение:

— Ну хорошо, Гарри. Теперь я хочу, чтобы ты подумал о своих снах. Можешь мне рассказать о них?

Гарри начал дышать чаще...

— Я тут. Я не тут. Страж со мной. Страж всегда со мной. Страж никогда не со мной. Страж не может помочь мне. — Слова лились быстрым потоком, путались... — Я не могу думать. Не могу видеть. Не могу двигаться. Это никогда не кончается...

— Что никогда не кончается, Гарри?

— Это никогда не кончается. Страж не может остановить это.

Джон сменил тему, видя возбуждение Гарри.

— Гарри, я хочу, чтобы ты подумал о дне, когда ты исчез. Можешь ли ты вспомнить что-нибудь о времени, когда тебя не было?

Гарри начал крутить головой из стороны в сторону.

— Я.... Я...— внезапно его спина выгнулась и он закричал.

Все вскочили. Сакеш подался вперед.

— Это никогда не кончается! — Гарри уже буквально орал. — Это никогда некончается!!!

Его крик продолжался и продолжался, как будто его пытали и мучали. Гермионе было больно до кончиков пальцев слышать это.

Сакеш и Бидерман пытались удержать его, а он бился в кресле. Гермиона выбежала из наблюдательной галереи в тестовую комнату, но один из санитаров Сакеша удержал её.

— Гарри! — закричала она.

Гарри резко согнулся, сцепил руки и согнул их в локтях, мускулы заиграли на его руках и груди. Яркая золотистая струя магии вырвалась из его тела и сшибла Сакеша и доктора с ног. Гермиона ощутила, как через неё прошла какая-то ударная волна. Герри закинул голову назад, жилы на его шее вздулись как канаты, и молния зеленого огня выстрелила из его глаз. Огни на потолке взорвались потоками искр, и в потолке появилась дыра в комнату над ними.

Сакеш вскочил на ноги с палочкой наготове.

— Stupefai! — прокричал он. Заклятие ударило Гарри в грудь, и он рухнул безвольной кучей на пол.

Гермиона выбежала вперед и положила свою руку на его лицо.

— Мать твою! — выругался Наполеон, вбегая в комнату.

— Что это была за чертовщина? — воскликнула Гермиона.

Джон поправил очки на носу.

—Ну — я точно знаю, что я не знаю.

Сакеш покачал головой.

— Это становится серьезнее.

— Становится серьезнее? — вскрикнула Гермиона, её лицо запылало. — Вы его видели? Он кидался магией так же легко, как собака отряхивается от воды. Это выглядело как фильм ужасов!

— Ну, хорошо, по крайней мере, им не овладели, — сказал Джон. — Но я заметил признаки раздвоения личности. Что-то совсем неправильно внутри его головы.

— Ради бога, может, кто-нибудь из вас сказать, что именно не так с ним? — от разочарования её голос стал совсем тонким, она почти плакала от бессилия и от боли за него...

Джон и Сакеш переглянулись.

— Мне не хочется это говорить, но... нам нужно больше информации.

Сакеш добавил:

— Он скоро очнется. Я отстраняю его от работы с данного момента. Завтра утром приведешь его сюда снова, и мы проведем нескольк дней интенсивной регрессивной терапии и психологического тестирования. Гипноз, кажется, все-таки вытащил некоторую информацию. — Джон кивнул, соглашаясь.

— Хорошо — сказала Гермиона. — Но сейчас я забираю его домой.

* * *

— Итак... ты не голубой, ты именно это пытаешься мне сказать?

Джордж вздохнул, ставя кружку с сидром перед Терк на стол и занимая место рядом с ней. — Сколько разных способов сказать это ты хочешь услышать от меня?

— Извини.

— Я что, веду себя как голубой?

— Нет, совсем нет... ну, кроме, разве что, готовки.

— Только то, что я живу с Джастином, вовсе не делаем меня членом его команды. Мы живем как соседи по комнате после окончания Хогварта. Ты знаешь, как он меня иногда называет?

— И как же?

— Мой гетеросексуальный партнер. — Они рассмеялись. — Но, все же, если быть голубым — самое худшее из всего, что люди думают обо мне, то я, пожалуй, не буду жаловаться.

— Итак, я слышала, что ты также член клуба близнецов. Вы идентичные близнецы или нет?

— Исключительно идентичные. Фред живет в России со своим старшим братом Чарли.

— И вы двое — младшие братья в семье?

Джорж запнулся.

— Теперь да.

Терк моргнула, вспомнив, как Лаура рассказывала ей о младшем сыне Уизли.

— Ох, извини...

— Да ладно, все в порядке.

— Ты скучаешь по своему близнецу?

— Конечно. Мы были неразлучны, когда росли. А ты и Такс — вы всегда рядом?

— И так и эдак. Пока мы росли, мы прошли через свои драки. Мы не однояйцовые близнецы, конечно, так что нет особой разницы с обычными братом и сестрой. А почему Фред уехал подальше?

Джордж постучал ногтями по своей кружке.

— Мы начали бизнес сразу после школы. Всевозможные Волшебные Вредилки. Гарри дал нам денег, чтобы начать дело. К сожалению, в то время, как мы были очень успешны в выдумывании всяких дурацких шалостей, мы были также бестолковы в ведении собственно бизнеса. Я хотел нанять кого-нибудь, кто умел бы распоряжаться деньгами и бюджетом, но Фред был намертво зациклен на идее все делать самим, и мы не могли договориться. В итоге мы потонули через год. Я быстро нашел себе новую работу и был готов двигаться по жизни дальше, а вот Фред — для него все это стало ударом. Он чувствовал себя... я не знаю, как сказать, разочарованным, что ли... В итоге, когда Чарли предложил ему поехать с ним в Россию заняться укрощением драконов, он воспользовался этим шансом. Впрочем, у нас не было драматических расставаний, и мы переписываемся совиной почтой несколько раз в неделю.

— Это здорово. Я вот не знаю, что бы я делала, если бы я и Такс расстались. Он мой лучший друг.

— А что там с Наполеоном? Или это длинная история?

Она слегка покраснела.

— Мы встретились. Поженились. Развелись.

— Нда, не такая уж и длинная.— Он встал и поставил кружку в мойку. — Поможешь накрыть на стол?

— Конечно. — Терк встала и взяла тарелки из рук Джорда. Она начала накрывать 7 мест вдоль одной стороны большего круглого кухонного стола. — Гарри и Гермиона все еще наверху?

— Я не заметил, чтобы они спускались, Гермиона собиралась попробовать успокоительные чары.

— Он в порядке, как ты думаешь?

Джордж помедлил.

— Нет, я так не думаю.

— Я должна признать, что не очень — разбираюсь во всей этой магии, но я знаю, что у него проблемы со сном и странные перепады настроения.

— Верно. Я стараюсь не лезть в это. Не потому, что я не беспокоюсь, а потому, что я знаю, что Гермиона хотела бы держать все это в своих руках. Она расказала мне о его ночных кошмарах. Он разговаривает во сне, призывает Стража.

Она повернулась и взяла столовые приборы.

— Кто это?

— По-видимому, старинные легенды волшебного мира. Я никогда не слышал о них, но мой отец слышал. Я не очень уверен в общей идее... А не пора ли звать всех на обед?

— Конечно. — Терк вышла и вприпрыжку, как она обычно делала, поскакала вверх по лестнице, постояла в раздумье на галерее и повернула в комнату Такса. Он сидел внутри, начищая свои ботинки.

— Время обеда? — спросил он. Терк ничего не сказала, просто стояла, скрестив руки поперек груди и размышляя. Такс посмотрел и нахмурился. — Что-то не так?

— Гарри снятся сны про Стража.

Такс перестал полировать свои ботинки и поставил их на пол.

— В самом деле? — сказал он.

— Да.

— И?

— Не нужно ли нам кое-что рассказать?

— Ну, например?

— Мы можем помочь.

— Это не наше дело. Мы не можем указывать Стражу, что делать. Мы подобны мелким песчинкам песка.

Терк вздохнула и уселась на краешек его кровати.

— Да, песчинки... — Она посмотрела на брата. — Как ты думаешь, ОНИ знают, что происходит с Гарри?

— Я уверен, что да. Он, вероятно, наблюдает за нами прямо сейчас.

— Я хотела бы сделать что-нибудь, чтобы помочь.

— Я знаю. Но мы должны исполнять приказы, и ты знаешь это.

Терк кивнула.

— Хорошо. Но я не могу сидеть и ничего не делать, если это так плохо оборачивается для Гарри. По крайней мере, сейчас, когда что-то может быть сделано.

— Страж сделает то, что нужно.

— И что, если это нужно означает позволить Гарри умереть?

— Ох, не начинай... Ты знаешь его симптомы. Пропущенное время, амнезия. Я думаю, что он увидел нечто такое, что не должен был видеть.

Такс вздохнул.

— Чертовы Вечные никогда не задумываются о последствиях. Они просто не учитывают того, что люди — существа хрупкие.

— Он разорвется на части, и Страж, возможно, не будет в состоянии помочь ему.

— Ну, тогда тем более не в состоянии будем и мы.

Они озабоченно посмотрели друг на друга.

— ... Даже если он умрет.